аких приказов относительно своей поездки? Не посылал за Гассоном? - Нет, сэр. Он действовал вопреки здравому смыслу. Здравомыслие если и вернулась к нему, то позже. Оливер сохранил жесткий тон. - Слушай внимательно, Гупта. Судьба мистера Тайгера зависит от того, удастся ли найти некоторые утерянные бумаги. Я нанял группу профессиональных следователей. Ты должен оставаться в своей квартире, пока они не уйдут. Это понятно? Гупта собрал гамак и затрусил вниз. Оливер подождал, пока не хлопнула дверь подвала. С телефонного аппарата, стоявшего на столе Тайгера, позвонил дежурившим на другой стороне улицы и пробормотал пароль, названный ему Броком. Потом скатился по лестнице и открыл входную дверь. Первым вошел Брок, за ним - его команда, все в черном, с рюкзаками за спиной, с камерами, треногами, прожекторами и всем необходимым для порученного им дела. - Гупта спустился в подвал, - прошипел Оливер Броку. - Какой-то чертов идиот не заметил, что он теперь спит наверху. Я ухожу. Брок что-то прошептал в воротник пиджака. Дерек протянул свой рюкзак стоящему рядом и шагнул к Оливеру. Оливер, покачиваясь, спустился по ступеням в сопровождении Дерека и последовавшей за ними Агги. Последняя по-дружески подхватила его под одну руку, Дерек держал другую. Подкатил кеб с Тэнби за рулем. Дерек и Агги усадили Оливера на заднее сиденье, между собой. Агги положила руку на его предплечье, Оливер рывком высвободился. Когда они выехали на Парк-Лейн, Оливеру вдруг привиделось, что он прислоняет велосипед к стоящему поезду, поднимается в вагон, но поезд не трогается с места, потому что на рельсах лежат тела. По прибытии в Камден Агги сразу позвонила по телефону, тогда как Дерек помог Оливеру выйти на тротуар. Тэнби уже страховал его на случай, если Дереку не удастся удержать Оливера на ногах. Оливер не помнил, как поднимался по лестнице, только как раздевался и ложился в кровать и хотел, чтобы Агги оказалась с ним рядом. Проснулся он от утреннего света, пробивающегося сквозь тонкие занавески, а у кровати на стуле увидел не Агги, а Брока, который протягивал ему листок бумаги. Оливер приподнялся на локте, потер шею, взял фотокопию письма. В шапке - две рыцарские перчатки, сжимающие друг друга в приветствии... или в поединке. Над ними - название фирмы: "ТРАНС-ФИНАНЗ". По шрифту видно, что письмо набрано на компьютере, потом распечатано. "Т. Синглу, эсквайру, ЛИЧНО, отправлено с курьером. Дорогой мистер Сингл! По результатам переговоров с представителем Вашей уважаемой фирмы мы имеем честь официально сообщить Вам о том, что "Хауз оф Сингл" должен заплатить нам 200.000.000 (двести миллионов) фунтов в качестве справедливой и разумной компенсации за упущенную выгоду и разглашение доверенной Вам конфиденциальной информации. Оплату необходимо произвести в течение тридцати дней на счет "Транс-Финанз Стамбул офшор", детали Вам известны, на имя доктора Мирски, в противном случае будут приняты дополнительные меры. Залог тому будет доставлен Вам отдельно почтовым отправлением на адрес Вашей личной резиденции. Благодарим Вас за ваше внимание". Подписано: "Е. И. Орлов" - дрожащей старческой рукой, вторая подпись - инициалы Тайгера, показывающие, что адресат должным образом с письмом ознакомился. - Помнишь Мирски? - спросил Брок. - Раньше носил фамилию Мирский, пока на два года не съездил в Штаты и не набрался ума-разума. - Разумеется, помню. Польский адвокат. Торговый партнер Евгения. Ты еще просил меня приглядывать за ним. - Торговый партнер, говоришь? - Брок подначивает Оливера, с тем чтобы побудить его на новые подвиги. - Мирски - преступник. Был коммунистическим преступником, теперь - капиталистический. С чего это он стал банкиром Евгения? Почему ему вдруг переводят двести миллионов фунтов? - Откуда мне знать? - Оливер отдает письмо. - Поднимайся. Оливер с неохотой садится, перекидывает ноги через край кровати. - Ты слушаешь? - Местами. - Насчет Гупты извини. До совершенства нам далеко, никогда не сможешь все предусмотреть. Но ты отлично с ним разобрался. А разгадать новую комбинацию - это гениально. Ты - лучший из моих оперативников. В сейфе мы нашли не только письмо. Там наш друг Бернард с подаренной ему виллой и полдюжины других Бернардов. Ты слушаешь? - Оливер ушел в ванную, открыл кран холодной воды, умылся. - Мы нашли паспорт Тайгера. - Брок повысил голос. - То ли он воспользовался паспортом на другое имя, то ли никуда не уехал. Оливер воспринял эту новость как известие о еще одной смерти. - Мне надо позвонить Сэмми, - сказал он, вернувшись в спальню. - Какому Сэмми? - Мне надо позвонить его матери Элси, сказать, что со мной все в порядке. - Брок принес ему телефон, стоял рядом, пока Оливер говорил. - Элси... это я, Оливер... Как Сэмми? Хорошо... да, все хорошо... Скоро увидимся, - все на одной ноте, прежде чем положить трубку, глубоко вздохнуть и, не взглянув на Брока, набрать номер Хитер в Нортхемптоне. - Это я. Да. Оливер. Как Кармен?.. Нет, я не могу... Что?Так вызови врача... Послушай, обратись к частному, я заплачу... Скоро... - Он поднял голову, увидел, что Брок энергично кивает. - Они приедут и поговорят с тобой... Скоро... завтра или послезавтра... - Новые кивки Брока. - Больше странные люди не появлялись?.. Ни сверкающих "Мерседесов", ни телефонных звонков? Никаких роз?.. Хорошо. - Он положил трубку. - Кармен поранила колено, - пожаловался он, словно вина лежала на Броке. - Возможно, рану придется зашивать. Глава 11 Машину вела Агги. Оливер развалился рядом, то подкладывая руку под голову, то вытягивая до упора ноги, то гадая, что произойдет, если он вдруг набросится на нее, схватит руку, переключающую передачу, или вцепится в горло над воротником. "Она остановит машину и сломает мне руку", - подумал он. Дорога петляла между пологими оливковыми холмами Солсбери-Плейн. На склонах паслись овцы. Низкое солнце золотило крестьянские дома и церкви. Ехали они на неприметном "Форде" со вторым радиопередатчиком, смонтированным под приборным щитком. Впереди шел пикап, Тэнби сидел за рулем, Дерек - рядом с ним. На антенне полоскалась красная ленточка. "Агги не любит Дерека, значит, и я не люблю. Дерек - враг", - решил он. Замыкали кавалькаду два затянутых в черную кожу мотоциклиста с красными стрелами на черных шлемах. Вдруг начинало трещать радио, и женский голос называл пароль. Иногда Агги отвечала другим паролем. Случалось, пыталась подбодрить Оливера. - Слушай, ты никогда не был в Абердине, Оливер? - спрашивала она. - Действительно классное местечко. - Я слышал. - Я хочу сказать, что можно найти худший вариант, чем поехать туда, когда все закончится, если ты понимаешь, о чем я. - Дельная мысль. Может, и поеду. Она предприняла вторую попытку: - Ты помнишь Уолтера, не так ли? - Да, конечно, разумеется, Уолтер. Один из костоломов Тэнби. Что с ним? - Уолтер, видишь ли, он подался в одну из этих охранных фирм на севере. Тридцать пять тысяч в год плюс обитый мехом "Ровер", меня от этого тошнит. Где верность? Где чувство долга? - Действительно, где? - согласился Оливер, улыбнулся, представив себе меховую обивку "Ровера". - Я хочу сказать, для тебя это было ужасно, не так ли? Узнать, что твой отец - преступник и все такое. А ведь ты только что закончил юридическую школу, верил, что закон защищает людей и не позволяет обществу свернуть с пути истинного. Я хочу спросить, как следует поступить в такой ситуации, Оливер? А ведь ты говоришь с человеком, который за свои грехи изучал философию. - Оливер в этот момент ни с кем не хотел говорить, какие бы науки ни изучали его собеседники, поэтому Агги продолжила: - Я хочу сказать, мог ли ты разобраться, понять для себя, ненавидишь ли ты этого негодяя или любишь справедливость? Каково спрашивать себя день и ночь: "Уж не лицемер ли я, все время притворяясь, будто я - сама добродетель, едущая на белом коне, когда на самом деле я предаю отца?" Так у тебя было или все это мои фантазии? - Да. Так. - Я хочу сказать, ты у нас настоящая знаменитость, ты это знаешь? Некоторым парням просто не терпится получить твой автограф. - Долгая пауза, по ходу которой даже у сердобольной Агги не нашлось слов. - Только не было белого коня, - пробормотал Оливер. - Скорее некое подобие карусели. Идущий впереди пикап включил левый поворотник. Следом за ним они свернули на узкую дорогу, обсаженную деревьями. Тот же маневр проделали и мотоциклисты. Ветви деревьев, опушившиеся молодой листвой, смыкались над ними, отсекая небо. Солнечные лучи танцевали между стволами, радиоприемник потрескивал статическими помехами. Пикап съехал на придорожную площадку, мотоциклы затормозили. Они спустились с крутого холма, пересекли по мосту узкую речку, взобрались на следующий холм. Желтый аэростат с надписью "Харрис" висел над бензозаправочной станцией. "Она уже бывала здесь, - подумал Оливер, наблюдая за Агги краем глаза. - Они все бывали". Она повернула налево, они обогнули деревню, увидели впереди церковь, рядом с ней амбар для хранения десятины, крытые черепицей бунгало, строительство которых Тайгер изо всех сил пытался предотвратить. Въехали на Осеннюю аллею, на которой круглый год лежали опавшие листья. Миновали тупик, называемый Соловьиным уголком, и увидели припаркованный минивэн электриков с лестницей, приставленной к столбу. Стоящий на ней мужчина возился с проводами. Женщина в кабине разговаривала по телефону. Агги проехала еще сотню ярдов и свернула на обочину рядом с автобусной остановкой. - Тебя подвезли, - объявила она. Он вылез из кабины. Небо за деревьями оставалось таким же ярким, как днем, но в тени уже собирались сумерки. На травяном островке высился кирпичный военный мемориал с перечислением фамилий героически павших. "Четверо Гарви, - помнил он. - Все из одной семьи, все умерли, едва достигнув двадцати, а их мать дожила до девяноста". Он зашагал вдоль дороги, услышал, как отъехала Агги. Его встречали огромные столбы ворот. У их основания каменные тигры держали в передних лапах щиты с гербом рода Сингл. Тигры прибыли из скульптурного парка в Патни (57) и стоили целое состояние. Гербы придумал педантичный специалист по геральдике по фамилии Поттс, который провел уик-энд, с пристрастием допрашивая Тайгера о его предках, не подозревая, что они менялись в зависимости от обстоятельств. Результатом стали ганзейский корабль, символизирующий давние торговые связи с Любеком, ранее неизвестные Оливеру, вздыбленный тигр и два диких голубя, символизирующих принадлежность к саксонским родам. Что связывало диких голубей и саксонцев, знал только мистер Поттс. Дорога черной рекой текла по темнеющим лугам. "Вот могила, в которой я родился, - думал он. - Здесь я жил до того, как стал ребенком". Он миновал аккуратный домик, в котором ночевал Гассон, шофер, если Тайгер оставался в поместье до утра. На этот раз свет в окнах не горел. Денник стоял во дворе, сцепка для его транспортировки лежала на кирпичах. Оливеру семь лет. Он пришел на первый урок конной езды. Его ждет пони. На Оливере жесткий котелок и твидовая куртка, как повелел пребывающий на далекой вершине власти Тайгер. Ни у кого из учеников нет котелка, поэтому Оливер пытается спрятать его так же, как хлыст с серебряной рукояткой, который Тайгер прислал ко дню рождения Оливера с курьером, ибо появления Тайгера в поместье - редкие события государственной важности. "Расправь грудь, Оливер! Не сутулься! Ты так и заваливаешься вперед, Оливер! Пытайся больше походить на Джеффри! Он не заваливался вперед, не так ли? Сидел в седле с прямой спиной, как солдат!" "Джеффри, родившийся пятью годами раньше. Джеффри, который все делал правильно, тогда как я - нет. Джеффри, идеал во всем, умерший от лейкемии, не успев победным шагом войти во взрослый мир". Оливер миновал ледник, сложенный из песчаника. Его привезли в трех зеленых фургонах, построили за неделю, и с той поры он стал для Оливера сущим наказанием. За каждый невыученный неправильный латинский глагол - пробежка до ледника, сто семьдесят шагов с касанием стенки и обратно. Новые пробежки за то, что не мог сравняться с Джеффри как в латинском, так и в беге. Мистер Ревильос, учитель Оливера, нумеролог, большой знаток науки о магических числах. Как и Тайгер. В долгих междугородных телефонных разговорах они обсуждают очки, отметки, расстояния, часы, потраченные на учебу, и положенные наказания, их соотношение, которое позволит Оливеру поступить в Драконовскую школу, в которой Джеффри стал чемпионом по крикету и получил право учиться дальше в еще более ужасном месте, зовущемся Итон. Оливер ненавидит драконов, но восхищается мистером Реви-льосом за его бархатные пиджаки и черные сигареты. Когда мистер Ревильос убегает с испанской служанкой, Оливер ему аплодирует среди всеобщего осуждения. Отдав предпочтение длинному маршруту вокруг огороженного стеной сада, он обогнул холм со срытой вершиной, не кладбище и не метка (58), но вертолетная площадка для тех гостей Тайгера, которые выше поездок по земле. Таких гостей, как Евгений и Михаил Орловы, с пластиковыми пакетами, набитыми лакированными шкатулками, бутылками лимонной водки и копченой мингрельской колбасой, завернутой в вощеную бумагу. Гостей с телохранителями. Гостей со складными бильярдными киями, уложенными в черные кейсы, потому что кии Тайгера не вызывают у них доверия. Но только Оливер знает, что вертолетная площадка - секретный алтарь. Вдохновленный историей об индонезийском племени, которое ставило на заброшенном военном аэродроме деревянные макеты самолетов, чтобы привлекать богатых туристов, пролетавших над ними, он приносил на площадку любимые блюда Джеффри в надежде выманить его с Небес. Но на Небесах, похоже, кормили лучше, потому что Джеффри так и не вернулся. И Джеффри - не единственный, кого нет. В сгущающихся сумерках ярко белеют перекладины препятствий для прыжков на лошадях, поле для игры в поло размечается и выкашивается круглый год, в конюшне каждое седло, уздечка, стремя содержатся в идеальном порядке, на случай, который никак не представится, что Тайгер вернется из двадцатилетней деловой поездки и возобновит заработанную тяжелым трудом жизнь английского феодала. Дорога вывела Оливера к букам, которые, как часовые, стояли по обе ее стороны. За ними виднелись два кирпичных коттеджа для слуг. Проходя мимо них, Оливер сбавил шаг в надежде увидеть Крафта, дворецкого, и его жену, сидящих за чашечкой чая. Крафтов он любил и использовал их как окно в мир, лежащий за стенами "Соловьев". Но миссис Крафт умерла пятнадцать лет тому назад, а мистер Крафт вернулся домой, в Халл, где были его корни, прихватив с собой шкатулку Фаберже и комплект миниатюр восемнадцатого века с изображением вечно меняющихся предков Тайгера, на этот раз голландцев из Филадельфии. Оливер спустился с холма, и перед ним возник особняк, сначала трубы, потом серые каменные стены. Дорожка, усыпанная гравием, который хрустел под ногами, словно тонкий лед, привела его к парадному крыльцу. Он увидел перед собой рукоятку звонка - бронзовую руку со сведенными вместе кончиками всех пяти пальцев. Схватившись за нее, с гулко бьющимся сердцем потянул вниз. Уже хотел дернуть второй раз, когда услышал шаркающие шаги по другую сторону двери, запаниковал, не зная, как ее называть, потому что слово "мама" она ненавидела, а "мамик" терпеть не могла. Тут до него дошло, что он забыл ее имя. И свое тоже. Ему было семь лет, он сидел в полицейском участке в шести милях от дома и даже не мог вспомнить название поместья, из которого убежал. Дверь открылась, и на него надвинулась темнота. Он улыбался и бормотал что-то несвязное. Уши у него заложило. Он почувствовал, как мохеровый кардиган обнял его лицо, а ее руки - шею. Он прижал ее к себе, чтобы защитить. Закрыл глаза и попытался остаться ребенком, но не вышло. Она поцеловала Оливера в левую щеку, и ее дыхание донесло до его ноздрей запахи мяты и гнили. Она поцеловала его в другую щеку, и он вспомнил, какая она высокая, выше любой женщины, которую ему доводилось целовать. Он вспомнил, как ее била дрожь и как от нее пахло лавандовым мылом. Задался вопросом, всегда ли ее била дрожь или лишь в тот момент. Она отстранилась. Ее глаза, как и его, наполняли слезы. - Олли, дорогой. - "На этот раз ты ничего не перепутала", - подумал он, потому что иногда она называла его Джерри. - Почему ты меня не предупредил? Мое бедное сердце. Что ты натворил теперь? Надя, вспомнил он. "Не зови меня мама, Олли, дорогой. Зови меня Надя, а не то я чувствую себя такой старой". * * * Кухня просторная, с низким потолком. Медные сковороды, купленные на аукционе дизайнером по интерьерам, свисали с древних балок, появившихся во время одной из бесчисленных перестроек. За столом хватало места для двадцати слуг. У дальней стены - голландская печь, так и не подсоединенная к дымоходу. - Ты, должно быть, ужасно голоден, - заметила она. - Честно говоря, нет. Они заглянули в холодильник, чтобы найти что-нибудь из съестного. Бутылку молока? Ржаной хлеб? Банку анчоусов? Ее трясущаяся рука лежала на его плече. "Через минуту я тоже начну трястись", - подумал он. - О, дорогой, у миссис Хендерсон сегодня выходной, я пощусь по уик-эндам. Всегда постилась. Ты забыл. - Их взгляды встретились в полумраке кухни, и он понял, что она его боится. Задумался, пьяна ли она или только на подходе к этому состоянию. Иногда язык начинал у нее заплетаться чуть ли не после первого стакана. А бывало, она держалась уверенно и после двух бутылок. - Ты не очень хорошо выглядишь, Олли, дорогой. Перерабатываешь? Если ты что-то делаешь, то всегда с полной отдачей. - У меня все нормально. И ты прекрасно выглядишь. Просто невероятно. Конечно, невероятным тут и не пахло. Каждый год перед Рождеством она уезжала, по ее словам, в короткий отпуск и возвращалась без единой морщинки. - Ты шел пешком от станции, дорогой? Я не слышала шума автомобиля, да и Джако тоже. - Так звали ее сиамского кота. - Если бы ты позвонил, я бы за тобой приехала. "Ты ведь уже многие годы не садишься за руль, - подумал он. - С тех пор, как врезалась на "Лендровере" в сарай и Тайгер сжег твое водительское удостоверение". - Мне нравится ходить пешком, честное слово. Ты знаешь, что нравится. Даже под дождем. "Через минуту нам обоим будет не о чем говорить". - Поезда обычно по воскресеньям не ходят. Миссис Хендерсон вынуждена делать пересадку в Суиндоне, если она хочет повидаться с братом. - Мой пришел вовремя. Оливер сел за стол на свое привычное место. Она осталась на ногах, глядя на него, дрожа и волнуясь, шевеля губами, словно младенец перед кормлением. - Есть кто-нибудь в доме? - Только я и кошки. А кто должен быть? - Спросил из любопытства. - Собаку я больше не держу. После смерти Саманты. - Я знаю. - Перед смертью она просто лежала в холле, в ожидании "Роллса". Не шевелилась, не ела, не слышала меня. - Ты мне рассказывала. - Она решила, что у нее может быть только один хозяин. Тайгер велел похоронить ее рядом с вольером для фазанов, что мы и сделали. Я и миссис Хендерсон. - И Гассон, - напомнил Оливер. - Гассон вырыл могилу, миссис Хендерсон сказала, что положено. Грустная история. - Где он, мама? - Гассон, дорогой? - Тайгер. "Она забыла слова, - подумал он, глядя, как наполняются слезами ее глаза. - Она пытается вспомнить, что должна сказать". - Олли, дорогой. - Что, мама? - Я думала, ты приехал, чтобы повидаться со мной. - Так и есть. Просто мне интересно, где Тайгер. Он был здесь. Мне сказал Гупта. "Это несправедливо. Ужасно несправедливо. Она поднимает волну жалости к себе, чтобы укрыться от вопросов". - Все меня спрашивают, - заголосила она. - Массингхэм. Мирски. Гупта. Этот Хобэн из Вены, от которого мурашки бегут по коже. Теперь ты. Я говорю им всем: "Не знаю". Казалось бы, с этими факсами, сотовыми телефонами и еще бог знает с чем они должны знать, где находится человек в любой момент. ан нет. Информация - это не знание, постоянно говорит твой отец. Он прав. - Кто такой Бернард? - Бернард, дорогой. Ты знаешь Бернарда. Большой лысый полицейский из Ливерпуля, которому помогал Тайгер. Бернард Порлок. Ты однажды назвал его Кудрявым, так он едва не убил тебя. - Я думаю, это был Джеффри, - поправил ее Оливер. - И Мирски, он адвокат? - Разумеется, дорогой, - кивнула она. - Очень близкий друг Аликса, поляк из Стамбула. Тайгеру нужно совсем ничего: немножко побыть одному, - защищала она мужа. - Это логично для того, кто все время на виду. Иной раз возникает желание затеряться в толпе. Это свойственно нам всем. И тебе тоже. Ты вот ради этого даже поменял фамилию, дорогой, не так ли? - И ты, я понимаю, слышала новости. Да, конечно же, слышала. - Какие новости? - резко. - Я не говорила с газетчиками, Олли. И ты не говори. Если они звонят, я сразу бросаю трубку. - Новости об Альфреде Уинзере. Нашем главном юристе. - Этот ужасный маленький человечек? Что он сделал? - Боюсь, он умер, мама. Его застрелили. В Турции. Один человек или несколько. Кто именно, неизвестно. Он поехал в Турцию по делам "Сингла", и его застрелили. - Как это ужасно, дорогой. Как отвратительно. Мне очень, очень жаль. Эта бедная женщина. Ей придется искать работу. Это жестоко. О дорогой. "Ты знала, - подумал Оливер. - Слова были у тебя наготове еще до того, как я закончил говорить". Они стояли бок о бок в центре ее, как говорила она обычно, утренней комнаты. Самой маленькой гостиной из тех, что занимали южную часть дома. Джако, сиамский кот, лежал в обшитой пледом корзине под телевизором. - Скажи мне, дорогой, что изменилось с тех пор, как ты побывал здесь в последний раз? - спросила она его. - Давай сыграем в игру "Ким" (59), давай! Он сыграл, оглядываясь в поисках перемен. Хрустальный гравированный стакан для виски Тайгера, отпечаток его спины на любимом кресле, розовая газета, коробка сделанных вручную шоколадных конфет из магазина "Ришу" с Саут-Одли-стрит, без них он в "Соловьи" не приезжал. - У тебя новая акварель. - Оливер, дорогой, какой ты наблюдательный! - она беззвучно захлопала в ладоши. - Ей почти сто лет, но здесь она новая. Тетя Би оставила ее мне. Произведение дамы, которая рисовала птиц для королевы Виктории. Когда люди умирают, я от них ничего не жду. - Когда ты видела его в последний раз, мама? Вместо того чтобы ответить ему, она начала рассказывать об операции на бедре миссис Хендерсон, о том, какие хорошие врачи в местной больнице, которую вдруг решили закрыть, обычное дело для нашего государства. - А наш дорогой доктор Билл, который лечил нас бог знает сколько лет, он... э... да... - она потеряла нить. Они перешли в комнату для детских игр, посмотрели на деревянные игрушки, он не помнил, как играл с ними, на лошадку-качалку, он не помнил, как качался на ней, хотя она клялась, что он чуть с нее не упал, но, подумал Оливер, она могла спутать его с Джеффри. - У вас все в порядке, не так ли, дорогой? У всех троих? Я знаю, мне не следует об этом спрашивать, но я все-таки мать, не камень какой-то. Вы здоровы, счастливы и свободны, как ты того и хотел, дорогой? Ничего плохого не случилось? Она продолжала улыбаться ему, ее выщипанные брови изогнулись, когда он протянул ей фотографию Кармен и наблюдал, как мать всматривается в нее через очки, которые носила на цепочке на шее, держа фотографию на расстоянии вытянутой руки. Руку водило из стороны в сторону, голова смещалась следом. - Она еще больше выросла, и мы ее подстригли, - пояснил Оливер. - Каждый день она говорит новые слова. - Очаровательный ребенок, дорогой. Прелесть... - Она вернула фотографию. - Вы хорошо потрудились, вы оба. Такая счастливая маленькая девчушка. И Хэлен в порядке, не так ли? Счастлива и все такое? - У Хитер все хорошо. - Я рада. - Мне надо знать, мама. Мне надо знать, когда ты в последний раз видела Тайгера и что произошло потом. Все его ищут. Очень важно, чтобы я нашел его первым. "Лучше нам не смотреть друг на друга", - вспомнил он, не отрывая взгляд от лошадки-качалки. - Не дави на меня, Олли, дорогой. Ты же знаешь, что с датами у меня плохо. Я ненавижу часы, ненавижу ночь, ненавижу, когда на меня давят. Я люблю все мягкое, пушистое и солнечное, остальное - ненавижу. - Но ты любишь Тайгера. Ты не желаешь ему зла. И ты любишь меня. Она заговорила голосом маленькой девочки: - Ты знаешь своего отца, дорогой. Он появляется, он исчезает, у тебя голова идет кругом, и после его ухода ты спрашиваешь себя, а приходил ли он? Если ты - бедная Надя, то спрашиваешь. Она его утомляла, его от нее тошнило, поэтому в семь лет он и попытался убежать. Он хотел, чтобы она умерла, как Джеффри. - Он приезжал сюда и сказал тебе, что Уинзера застрелили. Ее рука прошлась по телу, схватилась за предплечье. Она была в блузе с длинными рукавами, манжеты с оборочками скрывали набухшие вены и морщинистую кожу. - От твоего отца мы видели только добро, Оливер. Прекрати. Ты меня слышишь? - Где он, мама? - Ты должен его уважать. Уважением к родителям мы и отличаемся от животных. Он не сравнивал тебя с Джеффри. Он не поворачивался к тебе спиной, когда ты заваливал экзамены и тебе приходилось уходить из школ. Другие отцы поступили бы именно так. Он не возражал против того, что ты сочинял стихи, или чем ты там занимался, хотя это не приносило денег. Он нанимал тебе учителей и оставил за тобой место Джеффри в своем бизнесе. Это не так-то легко для человека, который считает, что каждый должен получать по заслугам, и сам буквально продрался на вершину. В отличие от меня ты Ливерпуля не видел. Если бы узнал, что такое Ливерпуль, у тебя бы была душа Джеффри. Нет двух похожих семейных пар, просто не может быть. Он всегда любил "Соловьи". Он всегда давал мне то, что я хотела иметь. Ты поступил нехорошо, Оливер. Не знаю, что ты ему сделал, но он этого не заслуживал. Теперь у тебя своя семья. Иди и заботься о ней. И перестань притворяться, что ты прибыл из Сингапура, если я точно знаю, что ты жил в Девоне! Он похолодел, ее палач. - Ты сказала ему, не так ли? - ровным голосом спросил он. - Тайгер из тебя все выудил. Он приехал, рассказал тебе об Уинзере, а ты ему - обо мне. Где я. Какая у меня фамилия. Как ты писала мне через Тугуда из банка. Должно быть, он долго тебя благодарил. - Ему приходилось держать ее, потому что у нее подгибались колени, она кусала указательный палец и жалобно стонала из-под стрижки а-ля принцесса Диана. - Мне очень нужно знать, пожалуйста, Надя, что тебе сказал Тайгер? - напористо продолжил он. - Потому что, если сейчас ты промолчишь, его скорее всего ждет такой же конец, как и Альфи Уинзера. Ей требовалось сменить обстановку, и коридором он повел ее в столовую, с резным камином белого мрамора из Мале, по обе стороны которого в нишах с колоннами стояли скульптуры обнаженных женщин, возможно, работы Кановы. В период полового созревания именно они являлись любимыми сиренами его фантазий. Одного взгляда, брошенного через полуоткрытую дверь на их блаженные улыбки и безупречные бедра, хватало, чтобы возбудить его. Над камином висел семейный портрет кисти уже забытого художника с золотыми облаками, плывущими над поместьем, Тайгером, садящимся на пони, чтобы выехать на поле для поло, Оливером в итонском пиджаке (60), тянущимся к уздечке, прекрасной молодой женой Надей, с осиной талией, в изящном платье, останавливающей руку мальчика. А за Тайгером, напоминая белокурого итальянского принца, витал дух Джеффри, нарисованный с фотографии, с развевающимися золотыми волосами, ослепительной улыбкой, берущий препятствие на Кардинале, его сером пони, под аплодисменты и радостные крики слуг. - Я такая плохая, - жаловалась Надя, словно воспринимала картину, как немой укор. - Не следовало Тайгеру жениться на мне. Я вас не заслужила. - Не волнуйся, мама! - с напускной веселостью воскликнул Оливер. - Мы бы все равно кому-нибудь достались. Он не раз задавался вопросом, родила ли она Джеффри от Тайгера. Как-то раз, в сильном подпитии, она упомянула о ливерпульском барристере, коллеге Тайгера, красавце с пшеничными волосами. Даты совпадали. Они находились в бильярдной. Он все нажимал на нее: "Я должен знать, мама. Я должен услышать о том, что произошло между вами". Он икала и трясла головой, отрицала все, одновременно признаваясь, но слезы прекратились. - Я слишком молода, слишком слаба, слишком чувствительна, дорогой. Тайгер вытаскивал из меня все, что хотел, а теперь ты делаешь то же самое. А все потому, что я не училась в университете, мой отец полагал, что не женское это дело, слава богу, что у меня нет дочери. - Она перепутала местоимения и уже говорила о себе в третьем лице: - Она только сказала Тайгеру самую малость, дорогой. Не все, далеко не все, этого быть не могло. Если бы Олли сам не признался бедной Наде, она бы ничего не смогла сказать Тайгеру, не так ли? "Ты чертовски права, - подумал он. - Мне не следовало ничего тебе говорить. Надо было просто оставить наедине с бутылкой, чтобы ты спокойно упивалась до смерти". - Он был такой печальный, - продолжала она сквозь рыдания. - Печалился об Уинзере. Более всего печалился о тебе. И эта Кэт, думаю, чем-то огорчила его. Я предпочитаю общаться с Джако. Мне лишь хотелось, чтобы он посмотрел на меня, назвал дорогой, обнял, сказал, что я по-прежнему хорошенькая. - Где он, мама? Какая у него сейчас фамилия? - Он схватил ее, и она повисла у него на руках. - Он же сказал тебе, куда поехал. Он все тебе говорит. Он бы не оставил Надю в неведении. - Я тебе не доверяю. Никому из вас. Ни Мирски, ни Хобэну, ни Массингхэму, никому. И Оливер положил начало всему этому. Отпусти меня. Кожаные кресла, книги о лошадях, директорский стол. Они добрались до его кабинета. Породистый жеребец над камином, возможно, кисти Стаббса. Оливер широким шагом подошел к окну, провел рукой по верху ламбрекена (61), нащупал пыльный бронзовый ключ. Снял с крюка сомнительного Стаббса, поставил на пол. За картиной, на высоте роста Тайгера, - стенной сейф. Оливер открыл его, заглянул, совсем как в детстве, когда думал, что сейф - это волшебная шкатулка, в которой хранятся удивительные секреты. - Там ничего нет, Олли, дорогой, и никогда не было. Только старые бумаги да иностранные деньги из его карманов. Ничего тогда, ничего теперь. Он закрыл сейф, вернул ключ на место, занялся ящиками стола. Перчатка для игры в поло. Коробка с двенадцатью ружейными патронами. Счета из магазинов. Пустые бланки с шапкой "Хауз оф Сингл". Черная записная книжка, на обложке ни единого слова. "Мне нужны записные книжки, - инструктировал его Брок. - Мне нужны записки, блокноты для заметок, дневники, адреса на листочках, фамилии на спичечных коробках, смятые бумажки, все, что он собирался выбросить, но не выбросил". Оливер раскрыл записную книжку. "Послеобеденная беседа. Шутки, афоризмы, мудрые изречения, цитаты". Бросил обратно в ящик. - Ему ничего не присылали, мама? Бандероли, большие конверты, заказную корреспонденцию с курьером? Ты ничего не хранила для него? Ничего не поступало после его отъезда? - "Залог тому будет доставлен Вам отдельно почтовым отправлением на адрес Вашей личной резиденции". Подписано: Е.И.Орлов. - Разумеется, нет, дорогой. Сюда ему больше никто не пишет. Разве что присылают счета. Он вновь отвел мать на кухню. Под ее взглядом заварил чай. - По крайней мере, про тебя уже не скажешь, что ты некрасивый, - это она говорила в утешение. - Он плакал. Со смерти Джеффри я ни разу не видела его плачущим. Он взял мой "Полароид". Ты не знал, что я увлекалась фотографией, дорогой? - Зачем ему понадобился "Полароид? - Он думал о паспортах, заявлениях о выдаче виз. - Он хотел запечатлеть все, что любил. Меня. Картину, где мы все. Сад. То, что радовало его, пока ты все не погубил. Ей хотелось, чтобы ее вновь приголубили, и он нежно обнял ее. - Евгений приезжал сюда в последнее время? - Прошлой зимой, дорогой. Пострелять фазанов. - Но Тайгер еще не убил медведя? - Шутка. - Нет, дорогой. Я не думаю, что медведи по его части. Они слишком похожи на людей. - Кто еще приезжал? - Этот бедный Михаил. Он стреляет по всему. Подстрелил бы Джако, будь у него такая возможность. А вот Евгений не считал Джако за дичь. И Мирски, конечно. - Что делал Мирски? - Играл с Рэнди в шахматы в оранжерее. Рэнди и Мирски не отходили друг от друга. Я даже подумала, может, они по этому делу. - По какому делу? - Рэнди женщинами не интересуется, не так ли? А вот у дорогого доктора Мирски встает на все. Я застала его на кухне, флиртовавшим с миссис Хендерсон, можешь ты себе такое представить? Предлагал ей поехать с ним в Гданьск и спечь ему охотничий пирог. Он протянул ей чашку. Кусочек лимона, без молока. Придал голосу резкость: - Как Тайгер добрался сюда... в этот раз... когда приехал повидаться с тобой? Его привез Гассон? - Такси, дорогой, от станции. Он приехал на поезде так же, как ты. Только не в воскресенье. Не хотел привлекать к себе внимание. - И что он сделал? Спрятался в сарае для дров? Она стояла, опираясь на спинку стула. - Мы ходили по поместью, как всегда, находили то, что ему нравилось, и фотографировали, - с вызовом ответила она. - Он был в коричневом пальто-реглане, которое я подарила ему на сорокалетие. Любовное пальто, как мы его называем. Я сказала, не уезжай, оставайся здесь. Я сказала, что пригляжу за ним. Он и слушать не хотел. Ответил, что должен спасать корабль. Что еще есть время. Евгений должен узнать правду, и тогда все снова будет хорошо. "Я отбился от них на Рождество, отобьюсь и сейчас". Я им гордилась. - Что случилось на Рождество? - Швейцария, дорогой. Я даже думала, что он собирается взять меня с собой, как в прежние времена. Но он думал только о работе и ни о чем больше. Мотался взад-вперед, как маятник. Даже не съел рождественский пудинг, хотя и любит его. Миссис Хендерсон чуть не заплакала. Но он победил. Отбился от них. От всех. "Я им всем врезал, - сказал он. - В конце Евгений принял мою сторону. С новой попыткой они спешить не будут". - Кто не будет? - Они, уж не знаю, кто именно. Хобэн. Мирски. Откуда мне знать? Все люди, которые пытались свалить его. Предатели. Ты - один из них. Даже если он никогда не увидит тебя и не услышит от тебя ни слова, он считает себя в долгу перед тобой, потому что он - твой отец, хотя по отношению к нему ты поступил безобразно. Он тебе что-то обещал. И ради этого живет. Как и я. Мы всегда учили тебя выполнять обещания. - Поэтому ты и сказала ему о Кармен. - Он решил, что я знаю, где тебя искать. Он умный. Всегда был таким. Он заметил, что я не волнуюсь о тебе, как раньше, и спросил, почему? Он - адвокат, с ним не поспоришь. Я уходила от ответа, и он меня тряхнул. Не так сильно, как в далеком прошлом, но достаточно. Я попыталась лгать и дальше, но потом подумала, а зачем? Ты - его единственный сын. Ты принадлежишь нам поровну. Я сказала ему, что он - дедушка, и он заплакал. Дети всегда думают, что родители - глыбы льда, пока они не начинают плакать, а тогда детям кажется, что они ведут себя нелепо. Он сказал, что ты нужен ему. - Нужен ему? Зачем? - Он - твой отец, Олли! Он - твой партнер! Они идут на него войной. К кому же ему обращаться за помощью, как не к своему сыну? Ты тоже у него в долгу. Пора тебе постоять за него. - Он так сказал? - Да! Его слова. Скажи ему, что он у меня в долгу! - Скажи ему? -Да! - У него был чемодан? - Коричневая дорожная сумка в тон его любовного пальто. С ремнем, чтобы носить ее на плече. - Куда он собрался лететь? - Я не говорила, что он собрался лететь. - Ты же сказала, что он приехал с одной сумкой. - Не говорила, не говорила! - Надя, мама, послушай меня. Полиция проверила списки пассажиров каждого рейса. Никакого намека на Тайгера. Как он мог улететь, не оставив следов? Она вырвалась из его рук. - Он говорил, что ты с ними. Он прав! Ты спелся с полицией! - Я должен ему помочь, мама. Я ему нужен. Он сам так сказал. Если я не смогу найти его, а ты знаешь, где он, его смерть будет на нашей совести. - Я не знаю, где он! Он не такой, как ты, не говорит мне то, чего я не смогу сохранить в тайне! Перестань сжимать меня своими лапищами! Испугавшись за себя, Оливер отступил на шаг. Она всхлипывала. - Какой в этом прок? Скажи, что ты хочешь знать, и оставь меня в покое. - Она поперхнулась собственными словами. Он вновь подошел к ней, обнял. Прижался щекой к ее щеке, липкой от слез. Она сдавалась ему, как сдалась отцу, и он ликовал, но одновременно и ненавидел ее за слабость. - С того дня его никто не видел, мама. Никто, кроме тебя. Как он уехал? - Со вскинутой головой. Расправив плечи. Как полагалось бойцу. Сказал, сделает то, что должен сделать. Ты должен гордиться таким отцом. - Я про транспорт. - За ним приехало такси. Он бы пошел пешком, если бы не сумка. "Все начинается снова, Надя, - сказал он мне. - Мы в Ливерпуле и прижаты к стене. Я говорил, что никогда не подведу тебя, и готов это подтвердить". Он действительно стал таким, как прежде. Не помахал мне рукой. Просто уехал. Почему ты так поступил, Олли? Почему сказал глупой Наде то, что не следовало знать Тайгеру? "Потому что я был безумно счастливым отцом, а Кармен родилась лишь тремя днями раньше, - подумал он. - Потому что я любил свою дочь и предположил, что ты тоже будешь ее любить". Она сидела на стуле, сжимая в руках чашку с остывшим чаем. - Мама! - Нет, дорогой. Хватит. - Если за аэропортами следили, а у него была только дорожная сумка и он решил улететь из страны, чтобы противостоять врагам, как он собирался это сделать? К примеру, чьим паспортом он заменил свой? - Ничьим, дорогой. Ты опять все драматизируешь. - Почему ты говоришь - ничьим? Раз он решил не пользоваться своим паспортом, значит, позаимствовал его у кого-то другого? - Заткнись, Олли. Думаешь, что ты такой же великий барристер, как твой отец? Уверяю тебя, что нет. - Чей у него паспорт, мама? Я не смогу помочь ему, если не узнаю, какую он использует фамилию, понимаешь? Она тяжело вздохнула. Покачала головой, отчего из глаз вновь покатились слезы, взяла себя в руки. - Спроси Массингхэма. Тайгер слишком уж доверяет своим подчиненным. А потом получает от них удары в спину, как от тебя. - Это английский паспорт? - Паспорт настоящий, это все, что он мне сказал. Не поддельный. Принадлежит живому человеку, который в нем не нуждается. Он не сказал, какой страны, а я не спрашивала. - Он показывал тебе паспорт? - Нет. Только хвалился, что паспорт у него есть. - Когда? Не в этот раз, не так ли? Нынче ему не до хвастовства. - В марте прошлого года... - Даты она ненавидела. - Он по каким-то делам собирался в Россию или куда-то еще и не хотел, чтобы люди знали, кто он. Поэтому и раздобыл себе этот паспорт. Рэнди все устроил. Вместе со свидетельством о рождении. Согласно которому Тайгер помолодел на пять лет. Он еще шутил, что получил пятилетнее освобождение от великого небесного налоговика. - Голос ее стал ледяным, как и у Оливера. - Это все, что я знаю, Олли. Все, что я буду знать. До последнего слова. Ты нас погубил. Как всегда. Оливер медленно шагал по дороге. Серое пальто-шинель нес на руке. На ходу накинул его на себя, с