факультета, сообщающие о ее увольнении, копия неопубликованной статьи и, наконец, письма ее адвоката, их немного, потому что, объясняет она, у нее нет денег и, кроме того, ее адвокат предпочитает защищать права сиу, а не бороться с мощной юридической командой "Карел Вита Хадсон". Они сидят, как шахматисты, только без доски, друг перед другом, едва не касаясь коленями. Воспоминания о восточных позах не позволяют Джастину ставить ноги так, чтобы мыски смотрели на нее, поэтому он садится чуть бочком, пусть это и вызывает боль. Какое-то время она что-то рассказывает теням за его плечом, и он практически не прерывает ее. Она полностью погружена в себя, голос звучит ровно и размеренно, словно Лара читает лекцию. Она живет только чудовищностью случившегося и своей абсолютной нере шительностью. Иногда, по его мнению, довольно часто, она напрочь забывает о его присутствии. Или видит в нем кого-то еще: нерешительного коллегу по факультету, колеблющегося профессора, некомпетентного адвоката. И только когда он упоминает Лорбира, она вдруг обнаруживает его рядом и хмурится, затем старается уйти от этой темы: Марк такой романтичный, он такой безвольный, все мужчины совершают дурные поступки, женщины тоже. И нет, она не знает, где его найти. - Он где-то прячется. Он такой переменчивый, сегодня хочет одного, завтра - другого, - меланхолично объясняет она. - Если он говорит "пустыня", это действительно пустыня? - Возможно, это место, где трудно жить. Для него это типично. В оправдание своей позиции она произносит фразы, которые, как представляется Джастину, ей не свойственны: "Меня тут все третируют... "КВХ" пленных не берет". Она даже говорит о "моих пациентах на смертном одре". А передав ему письмо адвоката, цитирует его, пока он читает, чтобы не дай бог он не пропустил самое важное: "Вам опять напоминают, что, согласно условиям конфиденциальности, оговоренным в вашем контракте, вам запрещено знакомить с этой дезинформацией ваших пациентов... Вы официально предупреждаетесь, что в случае дальнейшего распространения, устно или иными способами, этих неточных и злонамеренных оценок, основанных на ложном истолковании данных, полученных Вами в период действия Вашего контракта с "Карел Вита Хадсон"... А за этим следует предельно наглый и лживый пассаж: "...наши клиенты наотрез отрицают, что они пытались в какой-либо мере помешать обоснованной научной дискуссии.." - Но почему вы подписали такой кабальный контракт? - резко спрашивает Джастин. С губ Лары срывается невеселый смешок. - Потому что я им доверяла. Потому что была дурой. - Вы - кто угодно, но только не дура, Лара! Вы - высокоинтеллектуальная женщина, черт побери! - восклицает Джастин. Оскорбленная, она надолго замолкает. Первые два года после того, как концерн "Карел Вита" через агентство Марка Лорбира приобрел молекулу Эмрих - Ковач, были сущим раем. Начальные, кратковременные проверки принесли блестящие результаты, статистика еще больше их приукрасила, о тандеме Эмрих - Ковач заговорили в научных кругах. "КВХ" предоставил в их распоряжение первоклассные исследовательские лаборатории, укомплектованные квалифицированным персоналом, возможность проведения клинических испытаний по всему "третьему миру", обеспечил путешествия первым классом и роскошные отели. Они пользовались всеобщим уважением, деньги текли рекой. Для фривольной Ковач мечта стала явью. Она уже видела, как водит "Роллс-Ройс", получает Нобелевскую премию, становится богатой и знаменитой, заводит много-много любовников. Серьезную Лару в клинических испытаниях прежде всего интересовал научный аспект, они должны были дать путевку в жизнь их препарату. Проверить его эффективность в самых различных этнических и социальных слоях общества, подверженных болезни. Многим препарат мог облегчить жизнь, других просто спасти. Ей этого очень хотелось. - А чего хотел Лорбир? Недовольный взгляд, неодобрительная усмешка. - Марк хочет быть богатым святым. И ездить на "Роллс-Ройсе", и спасать жизни. - Ему подавай и бога, и прибыль, - уточняет Джастин, но получает в ответ еще одну усмешку. - Через два года я сделала неприятное открытие. Клинические испытания, которые проводил "КВХ", не соответствовали действительности. Научным подходом там и не пахло. Они проводились лишь для того, чтобы как можно быстрее вывести препарат на рынок. Некоторые побочные эффекты сознательно замалчивались. Если они проявлялись, то результаты испытаний немедленно переписывались, и в конечном варианте о побочных эффектах не упоминалось. - О каких побочных эффектах идет речь? Лара вновь заговорила голосом лектора: - В период ненаучных клинических испытаний побочные эффекты выявлялись редко. Возможно, сказывался излишний энтузиазм Ковач и Лорбира и стремление больниц и медицинских центров "третьего мира" создать препарату хорошую репутацию. Опять же о препарате в своих статьях начали положительно отзываться медицинские светила, которые не имели выгодных контрактов с "КВХ". В действительности статьи эти писали в Ванкувере и Базеле, а светила только ставили свою подпись. Отмечалось, что препарат оказывает негативное воздействие на незначительное число женщин в репродуктивном возрасте. У некоторых возникали проблемы со зрением. Отмечались и смертельные случаи, но манипуляции с датами приводили к тому, что в рассматриваемые периоды эти пациенты не попадали. - Никто не жаловался? Вопрос злит ее. - Да кто будет жаловаться? Врачи и медперсонал "третьего мира", которые зарабатывают на клинических испытаниях деньги? Дистрибьютор, который зарабатывает деньги на продаже препарата и не хочет терять прибыли от всего спектра лекарств, выпускаемых "КВХ"? - Как насчет пациентов? Ее мнение о нем достигает нижнего минимума. - Большинство пациентов находится в недемократических странах с очень продажными правящими режимами. Теоретически они давали согласие на участие в клинических испытаниях. Можно сказать, на бланках стояли подписи даже тех, кто не умел ни читать, ни писать. По закону концерну не разрешалось платить этим людям за то, что на них проверялось действие нового препарата, но им возмещали расходы на проезд, потерю заработка и на период лечения обеспечивали бесплатным питанием, что им особенно нравилось. К тому же они боялись. - Фармакологического концерна? - Всех. Если они жаловались, им угрожали. Им говорили, что их дети больше не получат лекарств из Америки, а, соответственно, мужей или жен посадят в тюрьму. - Но вы жаловались. - Нет. Не жаловалась. Протестовала. Активно. Узнав, что "Дипракса" продвигается на рынок как безопасный, а не проходящий испытания препарат, я прочитала лекцию на научном собрании университета, в которой подробно остановилась на неэтичной позиции "КВХ". Меня не поддержали. "Дипракса" - хороший препарат. Дело не в этом. Дело в следующем, - она уже вскинула вверх три длинных тонких пальца. - Во-первых, побочные эффекты тщательно скрывались ради получения максимальной прибыли. Во-вторых, жители беднейших стран мира использовались в качестве подопытных кроликов, с тем чтобы богатые страны получили уже проверенный препарат. В-третьих, любые попытки провести обоснованную научную дискуссию по вышеуказанным вопросам на корню пресекались концерном. Она один за другим загибает пальцы на одной руке, а второй достает из сумки глянцевый синий буклет с заголовком: "ХОРОШИЕ НОВОСТИ ОТ "КВХ". "Дипракса" - высокоэффективная, безопасная, экономичная альтернатива применявшимся до настоящего времени способам лечения туберкулеза. Этот препарат доказал свою эффективность при использовании в развивающихся странах". Она убирает буклет и достает замусоленное письмо солиситора (74). Один абзац обведен рамочкой. "Исследование "Дипраксы" проводилось на протяжении нескольких лет с соблюдением всех этических норм при полном согласии пациентов. Концерн "КВХ" не делает различий между богатыми и бедными странами. Его заботит исключительно выполнение задач, которые решаются в конкретном проекте. Концерн "КВХ" справедливо отмечался за высокий уровень заботы о пациентах". - Как в эту картину вписывается Ковач? - Ковач полностью на стороне концерна. Честности в ней ни на грош. Именно с помощью Ковач фальсифицировались результаты большинства клинических испытаний. - А Лорбир? - У Марка двойственная позиция. Для него это нормально. С одной стороны, благодаря "Дипраксе" он видит себя спасителем Африки. С другой, он испуган и испытывает стыд. Отсюда и его признания. - Он на службе в "Три Биз" или "КВХ"? - Скорее всего Марк получает деньги и там, и там. Такой уж он человек. - Каким образом "КВХ" удалось засунуть вас в университет Доуса? - Только потому, что я дура, - гордо повторяет Лара, словно и не услышав, что он охарактеризовал ее с точностью до наоборот. - Разве я подписала бы контракт, если бы не была дурой? В "КВХ" работают очень вежливые, очень обаятельные, очень умные, все понимающие люди. Я была в Базеле, когда ко мне пришли два молодых человека из Ванкувера. Мне это польстило. Как и вы, они прислали мне розы. Я им сказала, что клинические испытания - дерьмо. Они согласились. Я им сказала, что они не должны продавать "Дипраксу" как безопасный препарат. Они согласились. Я им сказала, что многие побочные эффекты не были должным образом исследованы. Они восхитились моей смелостью. Один из них был русский, из Новгорода. "Пойдемте на ленч, Лара. Давайте все обговорим". И они предложили мне поехать в Доус, чтобы по собственной методике провести клинические испытания "Дипраксы". Они внимали голосу разума, в отличие от их начальников. Они признали, что проведенные клинические испытания недостаточно корректны. И в Доусе у м еня появлялась возможность установить истину. Я создала этот препарат. Я им горжусь, они - тоже. Университет гордится предоставленной возможностью проверить препарат в действии. Мы обо всем договорились. Доус приглашает меня, "КВХ" оплачивает мои исследования. Доус - идеальное место для таких клинических испытаний. В резервациях есть индейцы, больные туберкулезом. В Ванкуверской колонии хиппи у больных выявляются штаммы, устойчивые к лекарственным препаратам. Для "Дипраксы" это оптимальная комбинация. Все это и легло в основу договора, который я подписала и согласилась на условия конфиденциальности. Я была дурой, - в который раз повторила она, голосом, не допускающим возражений. - И у "КВХ" есть представительство в Ванкувере. - Большое представительство. Третье по величине после Базеля и Сиэтла. Так что они могли держать меня под наблюдением. В этом и заключалась их цель. Держать меня на мушке и контролировать. Я подписала глупый контракт и с головой ушла в работу. В прошлом году я завершила исследования. Вывод получился отрицательный. Я сочла необходимым сообщить моим пациентам свое мнение о потенциально опасных побочных эффектах "Дипраксы". Я - врач, и забота о больных моя священная обязанность. Я также пришла к выводу, что медицинская общественность должна знать о полученных мною результатах, и отправила статью в известный журнал. Но такие журналы не любят публиковать негативные новости. Я это знала. Знала и то, что журнал обратится к трем знаменитым ученым с просьбой прокомментировать мою статью. А вот журнал не знал, что знаменитые ученые подписали выгодные контракты с отделением "КВХ" в Сиэтле по созданию на основе новейших достижений биотехнологии препаратов для лечения других болезней. Они незамедлительно сообщили о моей статье в Сиэтл. Оттуда информация поступила в Базель и Ванкувер. Лара протягивает ему сложенный белый листок. Он разворачивает его, а по спине бегут мурашки. Он уже знает, что ему предстоит прочитать: "КОММУНИСТИЧЕСКАЯ ШЛЮХА. НЕ ТЯНИСЬ ВОНЮЧИМИ РУКАМИ К НАШЕМУ УНИВЕРСИТЕТУ. ВОЗВРАЩАЙСЯ В БОЛЬШЕВИСТСКИЙ СВИНАРНИК. ПЕРЕСТАНЬ ПОРТИТЬ ЖИЗНЬ ПОРЯДОЧНЫМ ЛЮДЯМ СВОИМИ ПРОДАЖНЫМИ ТЕОРИЯМИ". Большие буквы, распечатанные на принтере. Правильное построение фраз. Ни единой грамматической ошибки. "Мы это уже проходили", - думает Джастин. - По соглашению с "КВХ" университет Доуса получал долю прибыли с мировых продаж "Дипраксы", - продолжает она, небрежно выхватив из его рук письмо. - Сотрудники, верные руководству больницы, получают привилегированные акции. Остальные - такие вот письма. Верность больнице котируется выше верности пациентам. А превыше всего - верность "КВХ". - Этот пасквиль написала Холлидей, - говорит Эми, вплывая в кабинет с подносом: она принесла кофе и печенье. - Холлидей - главная лесбиянка медицинской мафии Доуса. В больнице у всех есть выбор: целовать ей задницу или умереть. Все и целовали. За исключением меня, Лары да еще двух-трех идиотов. - Откуда вы знаете, что написала она? - спрашивает Джастин. - Провели анализ ДНК этой коровы. С марки на конверте взяли образец ее слюны. Она любит заниматься в тренажерном зале больницы. Мы с Ларой украли волосок с ее розовой щетки для волос и сравнили ДНК. - Кто-нибудь предъявил ей обвинение? - Естественно. Совет больницы. Корова призналась. Сказала, что перегнула палку, выполняя свои обязанности, которые заключаются исключительно в защите интересов больницы. Сорвала аплодисменты. Сослалась на эмоциональный стресс, что на ее языке означает сексуальную зависть. Дело закрыли, корову поздравили. Потом вышибли из больницы Лару. Я - следующая. - Эмрих - коммунистка, - объясняет Лара без тени иронии. - Она русская, выросла в Петербурге, когда он звался Ленинградом, училась в советских институтах, следовательно, она коммунистка и враг монополий. Удобное объяснение. - Эмрих и не создавала "Дипраксу", не так ли, дорогая? - напоминает ей Эми. - Создатель "Дипраксы" - Ковач, - с горечью соглашается Лара. - Ковач - абсолютный гений. Я же годилась только в лаборантки. Но Лорбир был моим любовником и потребовал от Ковач поделиться со мной славой. - Поэтому они больше не платят тебе денег, не так ли, дорогая? - Нет. На то есть другая причина. Я нарушила условия конфиденциальности, то есть заключенный нами контракт потерял силу. Это логично. - Лара еще и проститутка, не так ли, дорогая? Трахалась с симпатичными парнями, которые послали ее в Ванкувер, только на самом деле этого не было. В Доусе никто не трахается. И все мы здесь христиане, за исключением евреев. - Поскольку препарат убивает пациентов, я очень сожалею о том, что создала его, - говорит Лара, предпочитая пропустить мимо ушей последние реплики Эми. - Когда вы в последний раз видели Лорбира? - спрашивает Джастин, едва они вновь остаются вдвоем. x x x Голос ее смягчается, но в нем все еще чувствуется настороженность. - Он был в Африке. - Когда? - Год тому назад. - Меньше года, - поправляет ее Джастин. - Моя жена разговаривала с ним в больнице Ухуру шесть месяцев тому назад. Его апология, или как там он ее называет, прислана из Найроби несколько дней тому назад. Где он сейчас? Лара Эмрих не любит, когда ее поправляют. - Вы спросили, когда я последний раз видела его, - резко отвечает она. - Год тому назад. В Африке. - Где в Африке? - В Кении. Он вызвал меня. Груз улик придавливал его к земле. "Лара, ты мне нужна. Дело важное и срочное. Никому ничего не говори. Я оплачу расходы. Приезжай". Меня тронули его слова. Я сказала в Доусе, что у меня заболела мать, и улетела в Найроби. Прибыла в пятницу. Марк встретил меня в аэропорту. Уже в автомобиле сказал: "Лара, возможно ли, что наш препарат увеличивает внутричерепное давление, пережимает зрительный нерв?" Я ответила ему, что все возможно, поскольку нет достоверной статистики, хотя мы и пытались это исправить. Он привез меня в деревню и показал женщину, которая не могла встать. Ее мучили жуткие головные боли. Он привез меня в другую деревню, где женщина не могла сфокусировать взгляд. А когда она выходила из хижины, у нее темнело перед глазами. Он рассказал мне о других случаях. Врачи не шли на откровенный разговор. Они боялись. "Три Биз" подавляет любую критику препарата", - сообщил мне Марк. Он тоже боялся. Боялся "Три Биз", боялся "КВХ", боялся больных женщин, боялся бога. "Что мне делать, Лара? Что мне делать?" Он говорил с Ковач, которая находилась в Базеле. Она посоветовала ему не паниковать. Это, мол, не побочные эффекты "Дипраксы", а результат неудачного сочетания с другим препаратом. Для Ковач это типичный ответ. Она вышла замуж за богатого серба и проводит в опере больше времени, чем в лаборатории. - И что он сделал? - Я рассказала ему все как есть. Он наблюдал в Африке то, что я видела в больнице Доуса в Саскачеване. "Марк, это те самые побочные эффекты, которые я описала в моем отчете, отправленном в Ванкувер, основанном на объективных клинических испытаниях, в которых участвовали шестьсот пациентов". Но он по-прежнему вопрошал: "Что же мне делать, Лара? Что мне делать?" Я ему ответила: "Марк, ты должен проявить мужество, ты должен сделать то, от чего отказываются корпорации, ты должен изъять препарат из продажи, чтобы довести его до ума". Он заплакал. То была последняя ночь, которую мы провели как любовники. Я тоже плакала. Невесть откуда взявшаяся злоба охватила Джастина, неприязнь, объяснить причины которой он не мог. Его возмущало, что эта женщина выжила? Он негодовал из-за того, что она спала с мужчиной, который предал Тессу. Даже теперь она говорила о Лорбире с нежностью! Джастина оскорбляло, что она сидит перед ним, прекрасная, живая, занятая мыслями о себе, тогда как Тесса, мертвая, лежит рядом с их сыном? Он обижался на то, что Лару заботила не судьба Тессы, а ее собственная? - Лорбир в разговоре с вами упоминал Тессу? - Когда я приезжала в Кению - нет. - А когда? - Он написал мне, что здесь есть женщина, жена английского дипломата, которая требует от "Три Биз" прекратить продажу "Дипраксы", шлет письма, требует встречи с руководством. Эту женщину поддерживает врач одного из гуманитарных агентств. Фамилии врача он не упомянул. - Когда вы получили это письмо? - На мой день рождения. Марк всегда помнит мой день рождения. Он поздравил меня и написал об английской женщине и ее любовнике-африканце. - Он предполагал, что с ними может случиться? - Он тревожился за нее. Написал, что она прекрасная и очень печальная. Думаю, его влекло к ней. Джастин вдруг подумал о том, что Лара приревновала Марка к Тессе. - А врач? - Марк восхищается всеми врачами. - Откуда он вам написал? - Из Кейптауна. Он проверял, как "Три Биз" продает "Дипраксу" в Южной Африке, сравнивал с тем, что видел в Кении. Он уважал вашу жену. Храбрость - не сильная черта Марка. - Где он с ней встречался? - В больнице в Найроби. Она набросилась на него с претензиями. Он огорчился. - Почему? - Ему пришлось проигнорировать ее. Марк верит: если он кого-то игнорирует, особенно женщин, их это обижает. - Тем не менее он сумел предать ее. - Марк склонен к преувеличениям. У него богатое воображение. Говоря, что предал ее, он, возможно, выражался фигурально. - Вы ответили на его письмо? - Как всегда. - Куда вы его отправили? - По адресу, который дал мне Марк: абонентский ящик в Найроби. - Он упоминал женщину по имени Ванза? В больнице Ухуру она лежала в одной палате с моей женой. Ванза умерла от "Дипраксы". - Этот случай мне неизвестен. - Я не удивлен. Все упоминания о ее пребывании в больнице исчезли. - Такое возможно. Марк мне об этом рассказывал. - Когда Лорбир приходил в палату моей жены, его сопровождала Ковач. Что Ковач делала в Найроби? - Марк хотел, чтобы я вновь прилетела в Найроби, но в тот момент мои отношения с "КВХ" и больницей испортились. Они прознали о моем визите в Кению и уже угрожали уволить меня из больницы, на том основании, что я солгала насчет матери. Поэтому Марк позвонил Ковач в Базель, убедил прилететь в Найроби вместо меня и на месте разобраться в ситуации. Он надеялся, что она разделит с ним трудное решение и они оба убедят "Три Биз" изъять препарат. В отделении "КВХ" в Базеле поначалу не хотели отпускать Ковач в Найроби, но потом согласились, с условием, что ее приезд будет держаться в секрете. - Даже от "Три Биз"? - От "Три Биз" секретов быть не могло. Они держали руку на пульсе, да и Марк был их консультантом. Ковач провела в Найроби четыре дня, а потом вернулась в Базель, к преступнику-сербу и опере. - Она написала отчет? - То, что она написала, я бы не назвала отчетом. Meня учили, что научный отчет - это сбор, обобщение и анализ информации. В ее отчете науки не было. Только полемика. - Лара. - Что? - она вскинула на него глаза. - Бирджит по телефону зачитывала вам письмо Лорбира. Его апологию. Его признание. Как бы он его ни называл. - И что? - Как вы воспринимаете это письмо? - Как свидетельство того, что Марк никак не может искупить свои грехи. - Какие грехи? - Он - слабый человек, который ищет силу не там, где следует. К сожалению, именно слабые уничтожают сильных. Возможно, он совершил что-то очень плохое. Иногда он просто влюблен в свои грехи. - Если бы вы захотели его найти, где бы вы искали? - Мне нет необходимости его искать. - Джастин ждал. - У меня есть только абонентский ящик в Найроби. - Вы мне его назовете? Ее депрессия усилилась. - Я вам его запишу, - она открыла блокнот, что-то записала, вырвала листок, протянула ему. - Если бы я его искала, то спрашивала бы тех, кому он причинил вред. - В пустыне? - Может, и это фигуральное выражение, - агрессивные нотки уходят из ее голоса, как уже ушли из голоса Джастина. - Марк - ребенок, - объясняет она. - Он действует импульсивно, а потом реагирует на последствия, - на ее губах мелькнула улыбка, и улыбка у нее прекрасная. - Зачастую он очень удивляется последствиям. - Кто или что дает ему импульс? - Когда-то эта роль отводилась мне. Джастин поднимается слишком быстро, с намерением сложить бумаги, которые она ему дала, и сунуть в карман. Голова у него идет кругом, к горлу подкатывает тошнота. Он протягивает руку к стене, чтобы опереться, но Лара ее перехватывает. - В чем дело? - резко спрашивает она, не отпуская его руку, пока он вновь не опускается на стул. - У меня иногда кружится голова. - Почему? У вас высокое давление? Вам не следует носить галстук. Расстегните воротник. Что вы так на меня смотрите? Она прижимает ладонь к его лбу. На него наваливаются слабость и усталость. Она оставляет его, возвращается со стаканом воды. Он выпивает треть, возвращает ей стакан. Движения ее уверенные, но нежные. Он чувствует на себе ее взгляд. - У вас температура, - с упреком говорит она. - Возможно. - Точно. У вас температура. Я отвезу вас в отель. Это тот самый момент, о котором предупреждал инструктор на курсах безопасности. Момент, когда скука, безразличие или лень берут над тобой верх, а может, ты так устал, что тебе на все наплевать. Когда ты можешь думать только о том, как бы добраться до своего паршивого мотеля, плюхнуться в кровать и заснуть, а уж утром, на свежую голову, отправить тетушке Хэма в Милан толстую бандероль со всеми бумагами, полученными от Лары, включая и неопубликованную статью о побочных эффектах "Дипраксы", таких, как ухудшение зрения, кровотечение, слепота и смерть, а также записку с абонентским ящиком Марка Лорбира в Найроби и еще подробные сведения о планах на будущее, на случай, что какие-то силы, неподвластные твоему контролю, помешают их реализации. Тот самый момент, когда и совершаются ошибки, когда присутствие прекрасной женщины, такой же парии, как ты, стоящей рядом с тобой и добрыми пальцами прощупывающей твой пульс, не может служить поводом для несоблюдения основных принципов безопасности в оперативно й деятельности. - Вам нельзя показываться со мной, - вяло возражает он. - Они знают, что я здесь. Вам будет только хуже. - Хуже уже некуда, - возражает она. - У меня везде сплошные минусы. - Где ваш автомобиль? - В пяти минутах. Вы можете идти? И в этот самый момент Джастин, в состоянии полного физического истощения, с радостью находит себе оправдание: хорошие манеры и рыцарскую честь, впитанные им с итонской колыбели. Одинокую женщину нельзя отпускать одну в ночной город, ее должно охранять от бандитов, хулиганов и бог знает кого. Он встает. Она берет его под руку, и на цыпочках они пересекают гостиную, направляясь к лестнице. - Доброй ночи, детки! - кричит вслед Эми через закрытую дверь. - Оттянитесь от души. - Спасибо вам за доброту, - отвечает Джастин. Глава 19 По лестнице, ведущей к выходной двери, Лара спускается первой, с сумкой в одной руке, держась второй за перила, через плечо поглядывая на Джастина. В прихожей снимает с вешалки его куртку, помогает ему одеться. Надевает свое пальто, меховую шляпу а-ля Анна Каренина, собирается подставить плечо сумке Джастина, но итонская галантность восстает против этого, и ее карие, с прищуром глаза наблюдают, как англичанин, плотно сжав губы, чтобы подавить стон боли, поправляет лямку уже на своем плече. Сэр Джастин открывает ей дверь и ахает, потому что мороз начинает рвать его острыми когтями, словно не замечая ни стеганой куртки, ни ботинок на меху. На тротуаре доктор Лара берет его левой рукой за левое предплечье, а правой поддерживает его сзади, и вот тут даже итонское хладнокровие не удерживает его от крика боли: так спинные нервы реагируют на ее прикосновение. Оба молчат, но их взгляды встречаются, когда он отворачивает голову от того места, которое болит. В глазах под шляпой а-ля Анна Каренина ч итается тревога, они очень напоминают ему другие глаза. И правая рука больше не поддерживает спину, а присоединилась ко второй руке, на левом предплечье. Она сбавляет шаг, подстраиваясь под него. Бедро к бедру, они шагают по заледеневшему тротуару, пока она вдруг не останавливается как вкопанная, не отпуская его предплечья, и смотрит через дорогу. - Что такое? - Ничего. Этого следовало ожидать. Они на городской площади. Маленький серый автомобиль неопределенной модели стоит в одиночестве под оранжевым фонарем. Очень грязный, несмотря на мороз. Антенну заменяет торчащий из гнезда кусок проволоки. Автомобиль выглядит зловещим и одновременно беззащитным. Такое ощущение, что он вот-вот взорвется. - Это ваш? - спрашивает Джастин. - Да. Но толку от него никакого. Великий шпион замечает то, что уже увидела Лара. Спустило переднее колесо. - Не волнуйтесь. Колесо мы поменяем, - решительно заявляет Джастин, на мгновение забыв о сильном морозе, избитом теле, позднем часе, наставлениях по безопасности. - Не поможет, - мрачно отвечает она. - Отнюдь. Мы включим двигатель. Вы сможете посидеть в кабине, в тепле. У вас есть запаска и домкрат, не так ли? Теперь они уже перешли на противоположный тротуар, и он увидел то, что она предчувствовала: второе переднее колесо тоже спустило. Охваченный жаждой действия, он пытается освободиться от ее рук, но она крепко держит его, и он понимает, что дрожит Лара совсем не от холода. - Такое случается часто? - спрашивает он. - Более чем. - Вы звоните в мастерскую? - По ночам они не приезжают. Я поймаю такси. Утром, когда вернусь, на стекле будет штрафная квитанция за неправильную парковку. Может, и еще одна, штраф за ненадлежащие состояние автомобиля. Иногда они увозят автомобиль, и мне приходится забирать его в очень неудобном месте. Бывает, что нет такси, но сегодня нам повезло. Он следит за ее взглядом и видит такси в дальнем конце площади. В салоне горит лампочка, работает двигатель, за рулем сидит водитель. По-прежнему держа Джастина за руку, она тянет его за собой. Он проходит несколько ярдов, потом останавливается, в голове звенит сигнал тревоги. - В этом городе такси в столь поздний час стоят в ожидании пассажиров? - Это неважно. - Наоборот. Очень, очень важно. Отвернувшись от нее, он замечает второе такси, которое стоит в затылок первому. Видит его и Лара. - Не говорите глупостей. Посмотрите. Там целых два такси. По одному на каждого. А может, мы возьмем одно. Тогда я сначала завезу вас в отель. Еще подумаем. Это неважно. И, забыв о его состоянии, а может, просто теряя терпение, она дергает его за руку, но он освобождается и загораживает ей дорогу. - Нет, - говорит он. Его нет означает: "Я отказываюсь". Означает: "Я вижу нелогичность ситуации. Если я спешил раньше, то теперь спешить не буду и вам не позволю. Слишком много совпадений. Мы на пустой площади богом забытого городка, посреди тундры в морозную мартовскую ночь, когда спит даже единственная в городе лошадь. Ваш автомобиль сознательно обездвижили. Одно такси стояло, как по заказу. Теперь к нему присоединилось второе. Кого еще могут ждать эти такси, как не нас? Неразумно предполагать, что люди, которые проткнули колеса вашего автомобиля, теперь с радостью отвезут вас домой, а меня - в мотель". Но Лара не читает его мыслей. Она машет рукой ближайшему водителю, направляется к такси. Джастин хватает ее за другую руку, оттаскивает назад. Резкое движение причиняет ему боль, Лару - злит. Ее и без того достаточно шпыняли. - Оставьте меня в покое. Отойдите от меня! Отдайте! Он схватил ее сумку с документами. Первое такси отвалило от тротуара. Второе последовало за ним. Конкуренция в борьбе за клиента? Или причина в том, что они работают в паре? В цивилизованной стране не скажешь, кто есть кто. - Быстро к машине, - приказывает он ей. - К какой машине? На что она годится? Вы сошли с ума. Она тянет на себя свою сумку, но он уже роется в ней, среди бумаг, салфеток, всего прочего, что затрудняет поиски. - Дайте мне ключи от автомобиля, Лара, пожалуйста! Он находит в сумке кошелек, открывает. Ключи уже у него в руке, большущая связка ключей, их хватит на все замки Форт-Нокс (75). Зачем одинокой, отовсюду изгнанной женщине столько ключей? Он спешит к ее автомобилю, перебирая ключи, крича: "Который из них? Который?" Тянет ее за собой, не отдает ей сумку, вытаскивает под свет уличного фонаря, где она может указать ему нужный ключ. Она и указывает, пусть и с неохотой, шипит: "Теперь у вас есть ключ от автомобиля со спущенными колесами! Вам полегчало? Настроение улучшилось, сил прибавилось?" Так она разговаривала и с Лорбиром? Такси огибают площадь, направляясь к ним, второе в затылок первому. Едут не торопясь, никакой агрессивности в них не чувствуется. А вот скрытая угроза присутствует, Джастин в этом убежден. Уверен, что ничего хорошего ждать от тех, кто сидит в такси, не приходится. - У вас центральная блокировка? - кричит он. - Ключ сразу открывает все дверцы? Она не знает или слишком разъярена, чтобы ответить. Он уже опустился на колено, зажал ее сумку под мышкой, пытается вставить ключ в замочную скважину дверцы со стороны пассажирского сиденья. Смахивает лед кончиками пальцев. Морозом кожу прихватывает к металлу, мышцы вопят от боли чуть ли не громче, чем голоса в голове. Она дергает за свою сумку и кричит на него. Дверца открывается, и он хватает женщину за руки. - Лара. Ради любви к господу, вас не затруднит заткнуться и немедленно сесть в машину? Сочетание вежливости и грубости действует безотказно. Она в недоумении таращится на него. Он бросает сумку в кабину. Она кидается следом, как собака за мячом, плюхается на переднее сиденье, Джастин захлопывает дверцу. Обходит автомобиль сзади. Одновременно второе такси выходит из тени первого, резко набирает скорость. Он отпрыгивает обратно к тротуару, так что такси лишь задевает полу его куртки. Лара изнутри открывает ему водительскую дверцу. Второе такси возвращается к первому. Они останавливаются по центру мостовой в сорока ярдах позади. Джастин поворачивает ключ в замке зажигания. На ветровом стекле слой инея, но заднее - чистое. Двигатель кашляет, как старый осел. "Глубокой ночью? - как бы спрашивает он. - На таком морозе? Я еще должен работать?" Джастин вновь поворачивает ключ. - Бензин в баке есть? В боковое зеркало он видит, как из каждого такси выходят по два человека. Должно быть, двое прятались на задних сиденьях. Один держит в руках бейсбольную биту, другой - непонятный предмет: бутылку, гранату, а возможно, огнетушитель. Все четверо направляются к их автомобилю. Слава богу, двигатель заводится. Джастин жмет на газ, снимает автомобиль с ручного тормоза. Но в автомобиле автоматическая коробка передач, а Джастин не может вспомнить, как она работает. Поэтому вдруг нажимает на педаль тормоза. Но приходит в себя и снова жмет на газ. Автомобиль трогается с места, трясясь, протестуя. Руль не желает поворачиваться. В зеркале Джастин видит, что мужчины прибавляют шагу. Он осторожно придавливает педаль газа. Передние колеса визжат, автомобиль бросает из стороны в сторону, но он движется все быстрее. Мужчин охватывает тревога, они уже бегут. Одежда позволяет: шинели, ботинки на каучуковой подошве. На одном, который с бейсбольной битой, матросская шерстяная шапка с помпоном. Остальные в меховы х шапках. Джастин бросает короткий взгляд на Лару. Она поднесла руку к лицу, два пальца зажаты зубами. Второй рукой она упирается в приборный щиток. Глаза закрыты, она что-то шепчет, возможно, молится, Джастина это удивляет, потому что до этой минуты он воспринимал ее как богиню, тогда как ее любовника Лорбира ни в грош не ставил. Они оставляют позади маленькую площадь и уже трясутся по плохо освещенной улице. В домах не горит ни одного окна. - Где самая освещенная часть города? Самая оживленная? - спрашивает он. Лара качает головой. - Где железнодорожный вокзал? - Слишком далеко. У меня нет денег. Она, похоже, думает, что город им предстоит покидать на пару. Дым или пар, поднимающийся из-под капота, и отвратительный запах горящей резины напоминают ему о студенческих бунтах в Найроби, но он продолжает жать на педаль газа, смотрит на мужчин в боковое зеркало и думает о том, как нескладно они все сделали. Должно быть, их подготовка оставляла желать лучшего. Более квалифицированная команда никогда бы не бросила автомобили. Им бы сейчас вернуться к такси, по крайней мере вернуться могли бы двое, но они об этом и не думали, возможно, потому, что расстояние до автомобиля Лары сокращалось и все зависело от того, кто первым сломается: эти мужчины или этот автомобиль. Дорожный знак на английском и французском извещал о приближении к перекрестку. Будучи полиглотом, он не может не обратить внимание на разницу в языках. - Где больница? - спрашивает он. Она вынимает пальцы изо рта. - Доктору Ларе Эмрих вход на территорию больницы запрещен, - бубнит бесстрастным голосом. Он смеется, чтобы встряхнуть ее, подбодрить. - Значит, мы туда ехать не можем, не так ли? Раз запрещен, то ни в коем разе. Понятное дело. Так где она? - Налево. - Как далеко? - В нормальной ситуации совсем близко. - Как близко? - Пять минут. Если дорога свободна, еще меньше. Дорога свободна, но из-под капота поднимается пар или дым, на асфальте ледяная корка, стрелка спидометра колеблется в районе пятнадцати миль в час, мужчины не выказывают признаков усталости, ступицы передних колес мерзко скребут об лед или асфальт. Внезапно, к полному изумлению Джастина, впереди дорога вливается в схваченную морозом центральную площадь кампуса. Он видит ворота с бойницами и рыцарским щитом. Слева - увитый плющом павильон и три корпуса из стали и стекла, возвышающиеся над ним, как айсберги. Он выворачивает руль влево и еще сильнее давит на педаль газа, но ничего не меняется. Стрелка спидометра падает к нулю. Джастин не понимает, как такое может быть, потому что они по-прежнему движутся, пусть гораздо медленнее. - Вы тут кого-нибудь знаете?! - кричит он ей. Должно быть, она задавалась тем же вопросом. - Фила. - Кто такой Фил? Она перегибается через спинку сиденья, достает из сумки пачку сигарет, не "Спортсмен", закуривает, протягивает ему, но он мотает головой. - Мужчины отстали, - она оставляет сигарету себе. Как верный скакун, бежавший до последнего, автомобиль умирает. Передняя ось ломается, едкий черный дым поднимается над капотом, доносящийся снизу треск извещает о том, что автомобиль упокоился посреди площади. Под отупевшими взглядами двух наркоманов из племени кри Джастин и Лара выбираются из машины. x x x Рабочее место Фила - деревянная сторожка, примыкающая к гаражу машин "Скорой помощи". Обстановка - стол, табуретка, телефон, красный "маячок", обогреватель и календарь, постоянно открытый на декабре: женщина в колпаке Санта-Клауса демонстрирует свою голую задницу. Фил, в кожаной кепке, сидел на табуретке и говорил по телефону. На выдубленном ветром и солнцем морщинистом лице серебрится щетина. Услышав Лару, она заговорила на русском, он замер, уставившись прямо перед собой, словно хотел убедиться, что обращаются к нему. И лишь убедившись, повернулся к ней. Джастину показалось, что разговор между ними длился вечность: Лара стояла в дверях, он сам переминался с ноги на ногу за ее спиной, Фил сидел на стуле, положив на колени мозолистые руки. Джастин предполагал, что они обсудили всех своих родственников и знакомых, узнали, как чувствует себя дядя или кузен, как идут дела у свата и брата, но наконец Лара отошла в сторону, чтобы пропустить старика. По пандусу он спустился в подземный гараж. - Он знает, что вам запрещено здесь появляться? - спросил Джастин. - Это неважно. - Куда он пошел? Нет ответа, да он и не нужен. Из глубин гаража поднимается и останавливается рядом с ними новенькая машина "Скорой помощи". Фил, в кожаной кепке, сидит за рулем. x x x Он отметил, что дом новый и дорогой. Как объяснила Лара, "КВХ" застроила у озера целый квартал, чтобы поселить в нем своих любимых дочерей и сыновей. Она налила ему виски, себе - водки, показала джакузи, продемонстрировала в работе домашний кинотеатр и многофункциональную микроволновую печь, указала место за забором, где парковались Organy, наблюдая за ней, практически семь дней в неделю, с восьми утра до позднего вечера. Они уезжали раньше только в те дни, когда по телевизору показывали важные хоккейные матчи. Она показала ему нелепое ночное небо в спальне, купол с миниатюрными лампочками, имитировавшими звезды, которые ярко вспыхивали или гасли по желанию обитателей огромной круглой кровати, которая стояла под куполом. На какой-то момент создалось ощущение, что они сейчас станут ее обитателями, мужчина и женщина, отвергнутые Системой, что могло быть логичнее? Но тень Тессы промелькнула между ними, момент канул в Лету, пусть ни один из них не сказал ни слова. А вот насчет икон Джастин высказ ался. Их было пять: святые Андрей, Павел, Петр, Иоанн и сама Дева Мария. С нимбами и руками, сложенными в молитве или вскинутыми к небесам, просящими о благословении или напоминающими о Троице. - Полагаю, их дал вам Марк, - он никак не ожидал, что Лара религиозна. Она помрачнела. - Это абсолютно научная позиция. Если бог существует, он будет благодарен. Если нет - все это ерунда. Покраснела, когда он рассмеялся, потом рассмеялась сама. Спальня для гостей находилась в цокольном этаже. Решетки на выходящем в сад окне напомнил