Айзек Азимов. Сила привычки
-----------------------------------------------------------------------
Журнал "Вокруг света". Пер. - Н.Лосева.
OCR & spellcheck by HarryFan
-----------------------------------------------------------------------
Работая под началом великого Ллуэса, Эдмунд Фарли наконец достиг такого
состояния, когда стал думать о том, как приятно было бы уничтожить этого
великого.
Тот, кому не доводилось иметь дела с Ллуэсом, не мог бы понять этого
состояния. Ведь в представлении рядового человека Ллуэс олицетворял
великого исследователя, который не пасует перед неудачей и не боится
предпринять более смелое наступление в неведомое.
Ллуэс подвизался в области органической химии и сумел так поставить
Солнечную систему на службу своей науке, что фотохимия приобрела новый
удивительный размах.
Но, по правде говоря, Ллуэс любил присваивать себе чужие лавры - грех в
науке почти непростительный, - и с этим ничего нельзя было поделать.
Возмущенный сотрудник, который подавал заявление об уходе, не получал
рекомендации и потом с трудом находил работу. С другой стороны, те, кто
терпеливо оставался с Ллуэсом, в конце концов уходили с его благосклонного
разрешения, хорошей рекомендацией и были уверены в будущем.
И все же те, кто оставался у Ллуэса, не могли отказать себе в
сомнительном удовольствии изливать ненависть к нему в тесном кругу.
У Эдмунда Фарли были все основания примкнуть к недовольным. Он прибыл с
самого большого спутника Сатурна - Титана, где работал совершенно
самостоятельно, с помощью только роботов. Атмосфера крупных планет состоит
в основном из водорода и метана, но Юпитер и Сатурн слишком велики по
массе, чтобы там мог работать человек, а Уран и Нептун так далеки, что
путешествие к ним обходится очень дорого. Между тем Титан, равный по
размеру Марсу, достаточно мал, так что на нем удобно работать человеку, и
в то же время достаточно велик и холоден, чтобы сохранять атмосферу
водорода-метана.
Многие реакции могут протекать там в атмосфере водорода с легкостью,
тогда как на Земле такие же процессы доставляют много хлопот с точки
зрения кинетики. Фарли терпел трудности на Титане на протяжении полугода и
вернулся с поразительными данными. Но каким-то непостижимым образом почти
сразу же, у него на глазах, эти данные начали делиться и затем соединяться
воедино уже как открытие Ллуэса.
Коллеги пожимали плечами, сочувствуя ему, приглашали присоединиться к
их братству, и Фарли слушал, как другие замышляли акт мести.
Наиболее откровенно высказывался Джим Горем, которого Фарли в какой-то
мере презирал: "вакуумщик", никогда не покидавший Землю.
- Ллуэса легко убить, - разглагольствовал Горем, - ведь у него такие
неизменные привычки. Например, он ест только в одиночестве. Закрывает
кабинет ровно в 12 часов и открывает его точно в 13 часов. Верно? В это
время никто не заходит к нему, так что яд может отлично сработать.
- Яд? - удивился другой коллега.
- Это самое простое. У нас здесь полно всякого яда. Назови любой -
непременно отыщется. В этом плане все о'кэй. Ллуэс съедает один бутерброд
из ржаного хлеба со швейцарским сыром и специальной луковой приправой, от
которой так разит, что хоть нос затыкай. И после обеда мы еще долго
вдыхаем этот запашок. А помните, как он вопил, когда однажды прошлой
весной в буфете кончилась луковая приправа? Никто, кроме него, никогда к
ней не притронется, так что яд поразит только Ллуэса, и никого другого...
Все это была пустая болтовня.
Фарли решил убить Ллуэса. Это стало у него настоящей манией. Кровь
Фарли начинала бурлить при одной мысли о том, что Ллуэса не станет и он
сам будет почивать на заслуженных лаврах за все те невзгоды, когда он на
скудном рационе кислорода шагал по замерзшему аммиаку среди леденящих
ветров Титана.
Но надо было сделать нечто такое, что не причинило бы вреда никому,
кроме Ллуэса. И он подумал об атмосферной комнате. Это была длинная,
низкая комната, изолированная от остальных лабораторий цементными блоками
и огнеупорным покрытием дверей. В нее не заходил никто, кроме Ллуэса,
разве что в его присутствии и с его разрешения. Комната не запиралась, но
тирания, установленная Ллуэсом, делала клочок бумаги с надписью "Не
входить", под которой стояли его инициалы, естественной психологической
преградой для любого... А, кроме того, привычка Ллуэса все дотошно
проверять, его безграничная осторожность не оставляли никакого шанса. Если
что-то сделать с оборудованием, это наверняка будет замечено. В
атмосферной комнате была масса воспламеняющихся материалов, но Ллуэс не
курил.
Фарли раздраженно думал о человеке, который, казалось, заслуживал
справедливой мести: вор, как ребенок играющий с маленькими баллонами,
наполненными метаном и водородом, тогда как Фарли использовал их в
огромных количествах. Но Ллуэсу доставалась слава, а Фарли - безвестность.
Эти маленькие баллоны имеют каждый свой цвет: водород в красных
баллонах, метан в полосатых (черных с белым), азот в коричневых, желтые
баллоны содержат сжатый воздух, зеленые - кислород. Целая гамма цветов,
уже давно привычных.
И вдруг его осенило. В один миг мысль выкристаллизовалась в мозгу
Фарли: он теперь знал, что делать.
Фарли прождал мучительный месяц до 18 сентября - Дня космоса. Этот
праздник был наиболее значимым для ученых, и даже неутомимый Ллуэс
позволял себе отвлечься в этот день.
Вечером Фарли вошел в здание "Сентрал органик лэбораториз" - так
назывался их научно-исследовательский институт - с полной уверенностью,
что никто его не заметил. Тщательно закрыв за собой входную дверь, он
медленно пошел по затемненным коридорам к атмосферной комнате. Его
снаряжение состояло из ручного электрического фонарика, маленького
пузырька с черным порошком и тонкой кисточки, которую он приобрел в другом
конце города. На руках у него были перчатки.
Труднее всего было преодолеть "запретность" атмосферной комнаты, но,
как только он переступил порог, тревоги исчезли.
Фарли направил луч фонарика и без колебаний остановился у нужного
баллона. Сердце его колотилось так громко, что буквально оглушало его,
дыхание было прерывистым, рука дрожала. Он засунул фонарик под мышку,
окунул кончик кисточки в пузырек с черным порошком. Крупинки его прилипли
к кисточке, и Фарли открутил вентиль на баллоне. Потребовались бесконечно
долгие секунды, чтобы ввести дрожавший кончик кисточки в отверстие
горловины. Он снова и снова обмакивал кисточку в черный порошок и водил ею
по отверстию горловины, загипнотизированный своей сосредоточенностью.
Наконец, послюнив кусочек папиросной бумаги, он обтер внешний край
горловины, испытывая огромное облегчение от того, что дело сделано.
Но именно в этот момент рука Фарли замерла и его охватил тошнотворный
страх, фонарик с грохотом упал на пол.
Дурак! Немыслимый, жалкий дурак! Не дал себе труда подумать и от
нетерпения взял не тот баллон!
Фарли схватил фонарик, погасил его и с бьющимся сердцем стал
прислушиваться. По-прежнему стояла мертвая тишина, и он частично вновь
обрел самообладание, сказав себе, что то, что сделано один раз, можно
повторить: потребуются лишние две минуты.
Он снова взялся за кисточку. Хорошо еще, что не бросил пузырек с
порошком, смертельным, горящим порошком. На этот раз он выбрал нужный
баллон.
Закончив, он снова обтер край горловины дрожащей рукой. Потом быстро
обвел вокруг фонариком и задержал луч света на бутылке с реагентом -
толуолом. Подойдет! Он отвинтил пластиковую крышечку, разбрызгал толуол по
полу и оставил бутылку открытой.
Затем, спотыкаясь, вышел из здания, словно во сне, добрался до дома.
Насколько он мог судить, его никто не заметил. Фарли сунул испачканную
папиросную бумажку в установку для уничтожения отходов, и она исчезла,
распавшись на молекулы. За ней последовала кисточка. Пузырек с порошком
нельзя было уничтожить таким же образом, не переключив установку на новый
режим, а это он посчитал небезопасным. По дороге на работу - а он часто
ходил пешком - он бросит пузырек в реку...
Утром Фарли растерянно смотрел на себя в зеркало и думал, сумеет ли он
пойти на работу. Праздная мысль: он не может не идти, ведь нельзя делать
ничего, что привлекло бы к нему внимание в этот день из дней.
С щемящим чувством отчаяния он старался воспроизводить нормальные
пустяковые действия, которые заполняли такую значительную часть дня. Было
ясное, теплое утро, и он отправился на работу пешком. Потребовалось лишь
движение кисти руки, чтобы избавиться от пузырька. Потом он сидел за своим
письменным столом, тупо уставившись на наручный компьютер. Сработает ли
то, что он сделал? Ллуэс вполне может не обратить внимание на запах
толуола. Запах неприятный, но те, кто занимается органической химией,
привыкли к нему. Тогда, если Ллуэс все еще увлечен процессами, данные о
которых Фарли привез с Титана, он сразу возьмется за баллон. Иначе не
может быть. После праздничного дня Ллуэс поспешит приступить к работе.
Тогда, как только вентиль будет отвернут, немного газа вырвется наружу и
воспламенится. Если в воздухе будет достаточно толуола, немедленно
произойдет взрыв...
Фарли был так погружен в эти мысли, что воспринял отдаленный глухой гул
как порождение своего воображения, пока рядом не раздались поспешные шаги.
Фарли поднял голову, и из пересохшего горла вырвался крик:
- Что там... что...
- Не знаю, - ответил бежавший. - Что-то случилось в атмосферной
комнате. Взрыв. Все порушилось.
Сотрудники схватили огнетушители, сбили пламя и вынесли обгоревшего
Ллуэса. В нем едва теплилась жизнь, и он умер еще до того, как подоспел
врач.
В группе людей, взиравших на сцену разрушения с мрачным и полным ужаса
любопытством, стоял Эдмунд Фарли. Его бледность и проступивший на лице пот
в тот момент не отличали его от остальных.
Он сумел досидеть до конца рабочего дня, а вечером напряжение начало
ослабевать. Несчастный случай, что ж такого? Все химики, в силу своей
профессии, подвергаются риску, особенно те, кто имеет дело с
воспламеняющимися смесями. Тут все ясно. А если у кого и возникнет
сомнение, то каким образом они могут выйти на Эдмунда Фарли? Ему только
надо продолжать жить так, как будто ничего не случилось.
Ничего? О боже, вся слава открытий, сделанных на Титане, теперь
достанется ему. Он станет великим человеком. В ту ночь он крепко спал.
Джим Горем поблек за последние 24 часа. Его волосы свалялись, и только
благодаря светлому цвету не было заметно, какая у него отросла щетина.
- Мы все говорили о том, что хорошо бы его убить, - сказал он.
- Всерьез? - спросил Г.Сетон Давенпорт из Наземного бюро расследований,
постукивая пальцем по письменному столу.
- Нет, конечно, - ответил Горем, усиленно качая головой. - По крайней
мере, я не придавал этим разговорам серьезного значения. Выдвигались
разные бредовые идеи: подложить яд в бутерброд, обрызгать кислотой
вертолет и тому подобное. И все же кто-то, наверное, отнесся к этому
серьезно... Безумец! Ради чего?
- Насколько я понял из сказанного вами, - заметил Давенпорт, - по той
причине, что погибший присваивал труды своих сотрудников.
- Ну и что! - воскликнул Горем. - Это была плата, которую Ллуэс взимал
за то, что он делал. А он держал в руках всю лабораторию, он был ее
мускулами и движущей силой. Он имел дело с конгрессом и получал
ассигнования. Он добивался разрешения на осуществление программ в космосе
и посылку людей на Луну и другие планеты. Он умел уговорить компании
космических кораблей и промышленников тратить миллионы долларов на нас. Он
создал "Сентрал органик лэбораториз".
- Вы все это осознали за минувшие сутки?
- Пожалуй, нет. Я всегда понимал это. Понимаете, я не решался лететь в
космос и всегда находил предлог, чтобы уклониться от этого. Я - вакуумщик,
который ни разу не побывал даже на Луне. По правде говоря, я... боялся. И
еще больше боялся, что остальные узнают о моем страхе. - В голосе Горема
звучало презрение к самому себе.
- А теперь вы хотите найти человека, которого можно наказать? - спросил
Давенпорт. - Хотите оправдаться перед мертвым Ллуэсом за преступление,
совершенное против него?
- Нет! Оставим психологию. Говорю вам, это убийство. Иначе не может
быть. Вы не знали Ллуэса. Он был помешан на мерах безопасности. Там, где
он находился, не могло произойти никакого взрыва, если он не был тщательно
подготовлен.
Давенпорт пожал плечами.
- А что взорвалось, доктор Горем?
- Могло взорваться что угодно. Он имел дело с органическими смесями
всех видов - бензол, эфир, пиридин. Все они воспламеняющиеся.
- Я в свое время изучал химию, доктор Горем, и, насколько мне помнится,
ни одна из этих жидкостей не взрывается при комнатной температуре.
Необходимы искра, пламя.
- Так ведь был настоящий пожар.
- А как он возник?
- Не могу себе представить. В комнате не было ни горелок, ни спичек.
Всевозможное электрооборудование было надежно защищено. Даже такие мелочи,
как клеммы, специально изготовлялись из медно-бериллиевого или других, не
дающих искры, сплавов. Ллуэс не курил и немедленно уволил бы любого, кто
приблизился бы на сто футов к этой комнате с горящей сигаретой.
- Чем он занимался в последний момент?
- Трудно сказать. В комнате все разрушено.
- Надо полагать, что сейчас там все прибрано.
- Нет, нет. Я об этом позаботился. Я сказал, что мы должны расследовать
причины несчастного случая, доказать, что не было допущено небрежности.
Поэтому там ни к чему не прикасались.
- Хорошо, - кивнул Давенпорт. - Пойдемте поглядим.
Когда они вошли в почерневшую развороченную комнату, Давенпорт спросил:
- Что здесь представляет наибольшую опасность?
Горем огляделся.
- Баллоны со сжатым кислородом, - сказал он, указав на них.
Давенпорт посмотрел на цилиндрические баллоны разного цвета, стоявшие
вдоль стены и закрепленные цепью. Некоторые повалились, сдвинутые взрывной
волной.
- А это что? - спросил Давенпорт, пнув ногой красный баллон, лежавший
на полу посреди комнаты.
- Это водород, - сказал Горем.
- Водород способен взорваться, не так ли?
- Да, если его нагреть.
- Тогда почему вы говорите, что наиболее опасен сжатый кислород? -
спросил Давенпорт. - Кислород ведь не взрывается?
- Нет. Он даже не горит, но поддерживает горение. Понимаете? В
кислородной среде горят вещества...
- И что же?
- Видите ли, - сказал Горем, - иногда бывает, что человек нечаянно
мазнет смазочным веществом по вентилю баллона, чтобы потуже затянуть, или
по ошибке испачкает его чем-то воспламеняющимся. И потом, когда он
отвернет вентиль, кислород вырвется наружу, а то, что оказалось на
вентиле, взорвется. Огонь, порожденный взрывом, зажжет другие
воспламеняющиеся жидкости, находящиеся поблизости.
- Баллоны с кислородом в этой комнате целы?
- Целы.
Давенпорт снова пнул ногой баллон с водородом.
- Манометр на этом баллоне стоит на нуле. Я полагаю, это значит, что им
пользовались в момент взрыва, и в дальнейшем он опорожнился.
- Я думаю, так и было, - кивнул Горем.
- Можно ли взорвать водород, нанеся смазочное вещество на манометр?
- Безусловно - нет.
Давенпорт потер подбородок.
- Что может заставить водород загореться, кроме искры?
- Наверное, катализатор, - сказал Горем. - Самый сильный - это
платиновая чернь, то есть порошковидная платина.
- У вас есть такая штука? - удивился Давенпорт.
- Конечно. - Горем замолчал и долго смотрел на баллон с водородом. -
Платиновая чернь, - прошептал он. - Любопытно...
- Значит, платиновая чернь может заставить водород гореть? - спросил
Давенпорт.
- О да. Она вызывает соединение водорода с кислородом при комнатной
температуре. Взрыв произойдет точно так же, как при высокой температуре.
В голосе Горема послышались взволнованные нотки. Он встал на колени
возле баллона водорода, провел пальцем по черноватой горловине баллона. -
Возможно, это простая сажа, но может быть, и...
Он поднялся.
- Сэр, наверное, так и было сделано. Я намерен собрать крупицы
инородного материала с вентиля и подвергнуть их спектрографическому
анализу.
- Сколько времени это займет?
- Дайте мне 15 минут.
Горем вернулся через двадцать. Тем временем Давенпорт самым тщательным
образом осмотрел всю сгоревшую лабораторию. Он поднял голову.
- Ну, что?
- Платиновая чернь присутствует, - торжествующим тоном сказал Горем. -
Немного, но есть. - Он протянул полоску негатива, на которой виднелись
белые параллельные линии, расположенные нерегулярно и разной степени
яркости. - Видите эти линии...
Давенпорт вгляделся.
- Очень слабые. Могли бы вы поклясться в суде, что здесь присутствует
платиновая чернь?
- Да, - не задумываясь, ответил Горем.
- А другой химик? Если бы это фото показали химику, нанятому защитой,
мог бы он утверждать, что линии слишком неотчетливы, чтобы служить
несомненным доказательством?
Горем молчал. Потом воскликнул:
- Но они налицо. Поток газа и взрывная волна должны были сдуть большую
часть черни. Вряд ли ее могло много остаться. Вы же понимаете.
Давенпорт смотрел задумчиво.
- Да, я признаю, что есть некоторое разумное основание предполагать
убийство. Так что теперь надо искать дополнительные и более убедительные
доказательства. Вы думаете, что был обработан только этот баллон?
- Не знаю.
- Тогда прежде всего мы должны проверить все остальные баллоны в этой
комнате. И вообще все, что возможно. Если взрыв дело рук убийцы, то он мог
расставить и другие ловушки.
- Я могу приступить к работе немедленно, - сказал Горем с готовностью.
- Гм, нет, не вы, - возразил Давенпорт. - Я вызову человека из наших
лабораторий.
На следующее утро Горем был приглашен в кабинет Давенпорта.
- Это действительно убийство, - сказал Давенпорт. - Был обработан еще
один баллон.
- Вот видите!
- Баллон с кислородом. Внутри на горловине обнаружена платиновая чернь.
И довольно много.
- Платиновая чернь? На баллоне с кислородом?
Давенпорт кивнул.
- Именно. Как, по-вашему, зачем это сделано?
Горем покачал головой.
- Кислород не горит и ничто не заставит его гореть. Даже платиновая
чернь.
- Значит, убийца внес ее в баллон с кислородом по ошибке, в сильном
волнении. Потом, вероятно, исправил ошибку, обработав нужный баллон, но
тем самым он оставил исчерпывающее доказательство того, что это убийство,
а не несчастный случай.
- Да, теперь остается только найти виновного.
- "Только", доктор Горем? - улыбнулся Давенпорт. - А как это сделать?
Он не оставил визитную карточку. У многих в лаборатории есть мотив для
убийства. Еще больше людей обладают знанием химии, необходимым, чтобы
совершить преступление, и имели такую возможность. Есть ли какой-либо
способ выяснить, откуда появилась платиновая чернь?
- Нет, - ответил Горем. - Любой из двадцати сотрудников мог без труда
войти в комнату, где хранятся химикалии. А как насчет алиби?
- На какое время?
- На предыдущую ночь.
Давенпорт перегнулся через письменный стол.
- Когда доктор Ллуэс последний раз пользовался этим баллоном с
водородом до рокового события?
- Я... я не знаю. Он работал в одиночестве.
- Да, я знаю. Мы провели по этому поводу расследование. Платиновая
чернь могла быть внесена в отверстие баллона и неделю назад.
- Что же нам делать? - огорченно спросил Горем.
- Единственная зацепка, как мне кажется, - сказал Давенпорт, -
платиновая чернь на баллоне с кислородом. Это - бессмыслица. И если
удастся объяснить ее, она может подсказать решение. Но я не химик, так что
ответ должны дать вы. Могла ли произойти ошибка - мог ли убийца спутать
кислород с водородом?
Горем решительно покачал головой.
- Нет. Вам ведь известно насчет цветов баллонов: зеленый - кислород,
красный - водород.
- А что если он дальтоник? - спросил Давенпорт.
Горем ответил не сразу.
- Нет, дальтоники обычно не занимаются химией. Определение цвета во
время химической реакции имеет решающее значение. И если бы кто-то в нашей
организации был дальтоником, то у него было бы достаточно неприятностей,
так что все остальные знали бы об этом.
Давенпорт кивнул.
- Ну, хорошо. Если в баллон с кислородом чернь была внесена не по
незнанию или по чистой случайности, то могло это быть сделано
преднамеренно?
- Я вас не понимаю.
- Быть может, убийца руководствовался логичным планом, когда вводил
платиновую чернь в баллон с кислородом, но потом передумал. Существуют ли
такие обстоятельства, при которых платиновая чернь была бы опасной в
присутствии кислорода? Вы ведь химик, доктор Горем.
- Нет, никаких. И не может быть. Если только...
- Если только?
- Видите ли, это нелепо, но если ударить струей кислорода по контейнеру
с водородом, то платиновая чернь на баллоне может стать опасной.
Естественно, необходим большой контейнер, чтобы произвести внушительный
взрыв.
- Предположим, - сказал Давенпорт, - что убийца рассчитывал наполнить
водородом всю комнату и потом открыть баллон с кислородом.
Горем сказал с улыбкой:
- Но зачем делать ставку на водород, когда... - Улыбка исчезла с его
лица, и оно покрылось мертвенной бледностью. Он вскричал: - Фарли! Эдмунд
Фарли!
- Что это значит?
- Фарли только что вернулся с Титана, где провел шесть месяцев, -
сказал Горем, все больше волнуясь. - На Титане атмосфера состоит из
водорода и метана. Он у нас единственный человек, который имеет опыт
пребывания в такой атмосфере. Теперь все приобретает смысл. На Титане
струя кислорода соединилась бы с окружающим водородом, если бы ее нагрели
или применили в качестве катализатора платиновую чернь. И тогда бы
произошел взрыв. Ситуация как раз обратная тому, что наблюдается здесь, на
Земле. Это наверняка Фарли. Когда он вошел в лабораторию Ллуэса, чтобы
устроить взрыв, он ввел платиновую чернь в баллон с кислородом в силу
привычки. А когда он вспомнил, что на Земле реакция идет иначе, он уже
выдал себя.
Давенпорт кивнул с мрачным чувством удовлетворения. Его рука потянулась
к трубке внутреннего телефона, и он сказал: "Пошлите человека, чтобы
задержать доктора Эдмунда Фарли в "Сентрал электрик".
Last-modified: Mon, 12 Feb 2001 20:17:35 GMT