й укол сделал вам, а затем я помог ему с пациентами. Один из них был уже мертв. Я помню это совершенно точно, потому что этот человек умер последним. Это был, верите или нет, тот самый Дойле, так что теперь, когда настанет день суда, он не будет сидеть рядом с генералом на скамье подсудимых. -- Генерал? -- Жив и здоров,-- Курикка холодно улыбнулся.-- Находится в прекрасной форме для трибунала. Но сейчас важно не это. День и ночь мы беспокоились о вас, капитан. Никогда не поверил бы, если бы не видел все собственными глазами. Мы опустошили свои шприцы и вернулись за новыми. Рама зашел взглянуть на вас, и я услышал, как он испустил вздох облегчения. Могу вас заверить, что я не медлил. -- Несколько минут,-- вставил Рама,-- всего лишь несколько минут. Жар спал, и вы лежали спокойно и даже похрапывали в обыкновенном сне. Хотя разрушительное действие болезни кончилось не сразу, жар исчез мгновенно. -- Вторая партия приготовленного вами раствора была именно тем, чем надо. Да, люди, которых этот микроб уже свалил, поднимались с кроватей тут же после инъекций. Прекратились смертельные случаи. Мы сделали инъекцию всем бывшим на борту на следующий день, когда корабль выходил на орбиту. И мы сами управляли судном. Не Марс вывел нас на орбиту, "Большой Джо" сделал это сам. -- Вы утомляете его,-- произнес новый голос,-- вам следует удалиться. Дон посмотрел на стоявшего в дверном проеме врача и улыбнулся, отрицательно покачав головой на подушке. -- Это действует лучше любой вакцины, доктор. -- Уверен в этом, но думаю, на сегодня достаточно. Когда вы поспите, они смогут прийти сюда еще раз. Когда они вышли, врач взял с прикроватного столика шприц. Когда Дон повернулся, чтобы взглянуть на него, он впервые заметил, что лежит не на своей койке. Кровать была большой, так же как и комната. Когда он увидел на стене большое фото "Иогана Кеплера" и приборы, повторяющие приборы пилотской рубки, он понял, что это была каюта капитана. -- Всего лишь несколько вопросов, прежде чем я усну? -- спросил Дон, и врач согласно кивнул головой.-- Как мои пациенты? -- Все лучше, чем вы. И все до сих пор на борту. Ваше чудесное лекарство действует отлично, но корабль все еще на карантине до тех пор, пока мы не сделаем необходимые анализы и не убедимся окончательно. Вы в наихудшем из всех состоянии. Вы напичкали себя наркотиками, перегрузили свой организм и, буду откровенен, все это сейчас сказывается на вашем состоянии. -- Но я был вынужден так поступить, не так ли? Врач открыл было рот, чтобы ответить, но ничего не сказал, а только улыбнулся. -- Полагаю, что да. Я рад, что на борту были именно вы, потому что сильно сомневаюсь, что смог бы проделать все это самостоятельно. А сейчас -- укол. -- Секунду, пожалуйста. Насчет так называемого бунта. Что правительство собирается сделать с этими людьми? Вы должны объяснить, что они были спровоцированы... -- Правительство знает это и, сомневаюсь, чтобы кто-то еще, кроме генерала Бригса, конечно, предстал перед судом. Это мое личное мнение, но я знаю, и люди наверху чувствуют это. Это был пиратский шаг. Вы -- корабельный офицер и командовали этим судном по праву. Вы все еще пребываете в этом качестве, так как новый командующий еще не прибыл. Так что не знаю, называть ли вас врачом или капитаном -- в любом случае сейчас вы будете спать. Дон уснул улыбаясь. На следующее утро, после того, как он поел, сестра натерла его лицо волосоудаляющей пастой, чтобы снять отросшую бороду, и приподняла его с помощью дополнительных подушек. -- Зачем это? -- с подозрением спросил Дон. -- У вас будут гости, и вы должны выглядеть как можно получше. -- Какие могут быть сейчас гости? Я думал, что я все еще болен для официальных визитов. По крайней мере именно это вы и должны были мне сказать. А взамен это должен говорить вам я... -- Врач, который берется предписывать сам себе, становится посмешищем для пациентов,-- ответила сестра и выскочила из палаты. Дон улыбнулся ей вслед. -- Позвольте войти, сэр? -- раздался с порога голос Курикки. -- Что? Старшина? Входите же. Но почему? Он осекся, когда увидел, что старшина одет в серый мундир. Это была форменная одежда космонавтов. Погоны были отделаны золотым шнуром, а высокий воротник врезался в шею. Дон подумал, что старшина, видимо, одолжил мундир на другом корабле, так как его собственная одежда была выброшена за борт в космос. Старшина вошел строевым шагом, и за ним вошли все остальные. Они были все в сером. Рама Кизим, помощник инженера и будущий врач. Каптенармус Дженнет и вычислитель Бойд, Спаркс и инженер Трублевский, рефмеханик Хансен. А позади всех, тоже в форменной одежде, высоко подняв голову, шествовал, как и все остальные, строевым шагом доктор Угалде. Когда все остальные остановились и отдали честь, он приложил руку к сердцу. -- Они не смогли все прийти сюда. То есть, я хочу сказать, вся команда. Но мы их представители. И доктор Угалде здесь потому, что он сейчас представитель нашей команды. -- Несомненно,-- ответил твердо Дон, вспомнив все происшедшее. И коррекцию курса, и историю с контрпереворотом. -- Мы чувствовали то же самое, и потому он сейчас находится здесь, когда я, то есть мы, представляем всю команду. Вашу команду, капитан. Курикка ослабил свою стойку и взглянул вниз, на Дона. -- Я знаю все надлежащие торжественные церемонии, которые есть в уставе. Не то чтобы эта церемония была надлежащей, но ее просто нет в уставе. То, что я пытаюсь сказать, это то, что карантин будет снят через несколько дней. И они хотят перевести вас в госпиталь Марсианского центра. Командор Доправа сейчас находится на базе и прибудет скоро, чтобы перегнать "Большой Джо" на доки для капитального ремонта. Но пока он не принял командование,-- капитан все еще вы,-- он щелкнул пальцами, и сейчас же была подана прямо в его руки какая-то коробка. -- Они никогда не смогут отнять это у вас. Космонавты хорошо знают, что на корабле нет никого выше капитана. Не многие люди были на этом посту. А вы -- да, сэр, вы и вытащили нас, а только это и считается. --Курикка открыл коробку и вытащил оттуда форменную фуражку с золотой ракетой над козырьком. -- Это капитанская фуражка. Теперь ваша, так как мы купили ее у командора орбитальной станции. Это от команды, капитан. Все мы приняли в этом участие, Дон взял фуражку в обе руки, повернул козырьком к себе и обнаружил, что не может произнести ни слова. Моряки отсалютовали ему. С эмоциями, которые он никогда раньше не испытывал, он отсалютовал им в ответ. Не существовало слов, которыми можно было выразить то, что он чувствовал, и они поняли это по его лицу. Это был и их момент тоже, и теперь их скрепляли узы, которые невозможно было разорвать. Молча, по одному, они ушли. Старшина Курикка шел последним и уже на пороге он, слегка помявшись, заставил себя задать один вопрос: -- Капитан, сэр, не можете ли вы сказать мне, каковы ваши планы? Я имею в виду после госпиталя. Большинство врачей начинают свою карьеру в космосе, но потом становятся изменниками, принимая должности на планетах, то есть переходят в разряд наземников. Я полагаю, ничто их не может удержать в пространстве. И я хотел бы знать ваши планы... я имею в виду... Дон планировал работать на одной из планет, в этом не могло быть никаких сомнений. Однако в одно мгновение он обнаружил, что об этом даже подумать невозможно. Наземники -- единственно подходящее для них слово. Что значили эти пылевые глобусы по сравнению с кристальной чистотой космоса? Служба на дальних лайнерах, орбитальных научных станциях -- бесконечные возможности, если хоть раз задуматься над этим. Однако он ответил еще до того, как эта мысль успела оформиться. -- Не верьте старым сплетням, старшина. Я имею желание работать наземником не больше, чем, скажем, вы. -- Не может быть более определенного ответа, чем этот! -- широко улыбаясь, произнес Курикка. Он щелкнул каблуками и удалился. Дверь закрылась, и Дон остался один. Он развернул фуражку и провел пальцем по гладкому цилиндрику эмблемы. Он почти сожалел, что этот полет окончился. Будет немного скучно снова стать просто врачом. -- Трудный полет, и я рад, что он уже позади,-- грустно сказал он сам себе.-- Я очень рад, что мы достигли, наконец, безопасной гавани. Но я обладаю этой фуражкой и помню, что она означает. Они никогда не смогут отнять это у меня.