асным. Мы быстро набрали предельную скорость. Неужели все должно кончиться здесь? В этой вонючей норе? Робот то и дело громко лязгал, задевая за стены. Но не жаловался. Я беспомощно корчился в его железных объятиях. Затем падение замедлилось, и я, воспользовавшись резким торможением, едва не вырвался из жестких ручищ. Но робот спохватился и чуть не задушил меня в объятиях. Наконец он лязгнул в последний раз, ударясь ногами о землю, и позволил мне рухнуть навзничь. Не дав ни секунды передышки, он схватил меня за руку и потащил за собой. Я понял, что сопротивление бесполезно, кое-как поднялся на ноги и заковылял по невероятно жесткому каменному полу. Носки быстро превратились в лохмотья, -- все-таки даже на том свете обувь надо беречь. Сцена моим глазам открылась, мягко говоря, безрадостная. Воздух был перенасыщен миазмами, они не только нестерпимо воняли, но и раздражали дыхательные пути. Я кашлянул; этот звук призрачным эхом раскатился над головой. Мы обогнули высокую груду камней, и я увидел фабрику. В красном полумраке тянулись вдаль, насколько хватало глаз, длинные низкие сооружения, похожие на столы. Над столами склонилось множество людей, они неторопливо водили руками, но я не успел как следует разглядеть, что они делали. Раздался шорох; я оглянулся и увидел раструб в стене; из него валил черный порошок. Поднялась пыль, я снова закашлялся и узнал, почему здесь так мерзко пахнет и что раздражает слизистую оболочку носа. Не останавливаясь и не укорачивая шага, мой металлический конвоир тащил меня вперед. Но мало-помалу я начал вникать, поскольку сцена повторялась снова и снова. Вернее, я не сумел ничего понять, зато смог разглядеть и запомнить. Пыль медленно плыла или ползла по столам-транспортерам. Труженики -- я уже понял, что все они женщины, -- водили над ней руками. Этим занимались все без исключения, медленно, монотонно, не поднимая глаз, не останавливаясь. Вдруг одна из них что-то подобрала -- что именно, мне разглядеть не удалось -- и уронила в стоящий рядом контейнер. Неприятнее всего было отсутствие интереса ко всему, что не имело отношения к работе. Я бы на их месте обязательно повернул голову, если бы огромный ветхий робот протащил мимо Джима диГриза. А они даже не покосились. Мы миновали один стол за другим. Работницы молча и сосредоточенно делали свое таинственное дело. Их тут были сотни, а может, и тысячи. Наконец мы оставили позади последний транспортер, и я оказался во мраке. -- Любезный экскурсовод, скажи, пожалуйста, куда ты меня тащишь? Он целеустремленно топал. Я попытался разжать металлические пальцы и крикнул: -- Прекрати! С тобой разговаривает хозяин! Человек -- твой господин, ты должен мне повиноваться! А ну стоять, металлолом ходячий! Он не замедлил поступи и вообще не обратил на меня внимания. Волок, точно какую-то падаль. Я снова поднялся на ноги и, спотыкаясь, засеменил вслед. Вскоре перед нами появилась металлическая дверь в скале. Робот ее отворил и повел меня по темному коридору. Я услышал, как за нами лязгнула дверь, но разглядеть ничего не смог. Андроид затопал по невидимым ступенькам -- похоже, его единственный глаз превосходно видел в темноте. Я споткнулся и ушиб голени и еще несколько раз спотыкался, пока не привык к ступенькам. Когда робот остановился и отворил следующую дверь, я уже шатался от усталости. Робот выпустил меня -- лишь для того, чтобы схватить за шиворот и толкнуть вперед. Пока я летел, дверь лязгнула. Реальность исказилась, я испытал знакомое ощущение переноса в другую вселенную. Внезапно вспыхнул яркий свет, и я с грохотом распластался на каменном полу. Новая сцена выглядела ничуть не отраднее предыдущих. Я сразу застучал зубами. Я находился в комнате с металлическими стенами и решетчатой дверью, через решетку врывался ледяной ветер и залетали снежинки. Неужели чистилище -- это заурядный морозильник? Бессмыслица какая-то. Наверняка можно было придумать уйму более легких и менее сложных способов избавиться от меня. И тут мои голые, посиневшие пальцы ног, торчащие из останков носков, что-то задели. Я посмотрел вниз, на груду теплой одежды и обуви. Что ж, и на том спасибо. Дрожащими пальцами я натянул теплые носки, затем надел толстые брюки и сунул ноги в ботинки. Не мой размер, но от холода спасают, и ладно. Вся без исключения одежда была унылого пепельно-серого цвета, но это меня нисколько не огорчило. Я обмотал шею шарфом, нахлобучил поношенную меховую шапку и протиснул руки в толстые рукавицы. Словно только этого и дожидаясь, дверь распахнулась и пропустила мощный снеговой заряд. Я не удостоил его вниманием, лишь огляделся -- нельзя ли вернуться обратно тем же путем, каким я сюда попал. -- Мя звуть Бубо, -- произнес не очень внятный, но очень зловещий голос. Я вздохнул и повернулся к своему новому мучителю. Ростом с меня, но упитаннее и шире в плечах. Одежда неотличима от моей. В руке -- гибкий металлический прут, он мне сразу не понравился. Особенно когда Бубо ткнул им в мою сторону. -- Эвто быохлысть. Больно -- жуть. А ишшо -- каюк, ежли че. Слухать Бубо -- жить. Не слухать Бубо -- больно. Во как больно. -- Он замахнулся своей штуковиной. Я отскочил, и прут задел меня самым кончиком. Такой боли я еще не испытывал -- как будто руку рассекли до кости и в рану налили кипящей кислоты. Я не мог кричать, не мог даже шевельнуться, только стоял, держась за левую руку, и ждал, когда утихнет боль. Она в конце концов утихла, и я с изумлением увидел, что предплечье и рукав невредимы. -- А опосля -- каюк. -- Бубо погрозил мне биохлыстом, и я с дрожью отступил. -- Смекать -- жить, не смекать -- каюк. В лингвистике он звезд с неба не хватал, но зато располагал очень убедительным аргументом на все случаи жизни. И к тому же худо-бедно умел говорить. А я в тот момент мог только кивнуть, не вполне доверяя своему языку. -- Работать. -- Он указал прутом на отворенную дверь. Я на негнущихся ногах вышел в голубой день, в унылое, заснеженное, студеное чистилище. Вокруг двигались большие машины, но мне не удавалось понять, что они делают, пока глаза не привыкли к ледяному ветру. Я -- в открытом карьере, в огромной яме, среди груд свеженарубленного камня. Громоздкие экскаваторы крошат черные пласты породы, многоколесные самосвалы вывозят камень с карьера. Сначала я принял эти машины за строительных роботов, затем увидел в кабинах людей -- водителей и операторов. -- Тудыть. -- Бубо ткнул биохлыстом в сторону неподвижной машины. Одного взгляда на тонкий стержень было достаточно, чтобы я беспрекословно полез по скобам к кабине. Я втиснулся в корзину-сиденье, глянул в исцарапанное, грязное окно и призадумался. Что теперь делать? Над головой затрещал громкоговоритель. -- Идентификация. Личность неизвестна. Представиться. -- Ты кто? -- Я оглянулся в поисках оператора, но никого не обнаружил. В кабине я был один. С вопросом ко мне обращалась стальная махина. -- Дробилка-черпалка, девяносто первая модель. Представиться. -- Зачем? -- сердито спросил я. Всегда считал болтовню с машинами занятием пустым и глупым. -- Представиться, -- упорствовала она. -- Мое имя тебе знать не обязательно, -- мрачно произнес я и тотчас пожалел о своих словах. -- Тебе Знать Не Обязательно, какой у тебя стаж работы на девяносто первой модели? -- Заткнись! Я -- человек, я буду приказывать, а ты будешь исполнять. А теперь слушай... -- Тебе Знать Не Обязательно, какой у тебя стаж работы на девяносто первой модели? Я понял, что в этом споре мне не победить. -- Никакого. -- Начинаю инструктаж. И она выполнила свою угрозу. Прочитала нуднейшую, подробнейшую, глупейшую лекцию, явно рассчитанную на умственные способности двухлетнего олигофрена. Я очень скоро узнал, как управлять этой штуковиной, а потом не слушал, только искал способ прекратить эту пытку. Но так и не нашел. -- А теперь, Тебе Знать Не Обязательно, я включаю двигатель. Приступаем к работе. И мы приступили. У каждого моего колена торчало по рычагу, а еще были две педали -- скорости и направления. От меня требовалось прижимать громадный отбойник к поверхности скалы и давить на гашетку. Во все стороны летели каменные брызги, чем и объяснялись выбоины и царапины на лобовом стекле. Нарубив достаточно камня, я коснулся горящей красной кнопки -- послал сигнал грузовику. Он пригромыхал на двух рядах тяжелых колес и занял позицию подо мной. Я понажимал кнопками на пульте управления ковшами, который находился прямо под носом. Заполняя первый ковш, я помахал водителю самосвала. На мрачном лице труженика не дрогнул ни один мускул, он был достаточно разумен, чтобы показать мне толстый средний палец. Как только я загрузил самосвал, он отъехал. Наступила ночь, и я почему-то решил, что рабочий день вот-вот закончится. Мысль была приятная, но, увы, не слишком верная -- на моей дробилке-черпалке вспыхнули прожектора, осветили скалы и падающие снежинки. Сколько это продолжалось, я судить не берусь. Но не ошибусь, если скажу: очень долго. Наконец громкоговоритель выпустил птичью трель и моторы умолкли. Я увидел, как оператор ближайшей девяносто первой устало спускается по скобам, и столь же устало последовал его примеру. На земле поджидал другой тепло одетый человек; как только я слез, он вскарабкался в кабину. Мне он ничего не сказал, да и у меня к нему вопросов не возникло. Я зашаркал вслед за другими в большое, теплое, светлое помещение, битком наполненное людьми; могучий запах пота господствовал там над разнообразной коллекцией барачных ароматов. Мой новый дом. Ничуть не лучше любого военного или трудового лагеря, где мне случилось побывать. На меня давил толстый слой безысходности, и я ничего не мог с этим поделать. У моих обреченных товарищей по несчастью давно угасла последняя искорка воли. И надежды. Только один раз они проявили интерес -- когда я нашел пустую койку, свалил на нее тяжелую зимнюю одежду и уселся за длинный стол. Пока я разглядывал отвратительную пищу на доставшемся мне обшарпанном подносе, чья-то здоровенная лапища больно стиснула мое плечо. -- Я съем твое kreno, -- сообщил здоровенный наглый тип, приросший к руке с другого конца. Другая лапища, похожая на первую как две капли воды, протянулась к моему подносу за дымящимся фиолетовым куском. Я отпустил поднос, дождался, когда нахал покрепче стиснет kreno, и вывернул ему кисть. Впервые сделал что-то хорошее с того утра, как отправился в рай. Кстати, когда это было? Неделю назад? Или вечность? Поскольку противник мне достался очень рослый, недюжинной силы и, судя по всему, с крайне дурным характером, я решил зря не рисковать. Как только громадная башка пошла вниз, я треснул ребром ладони по переносице. Он завизжал от невыносимой боли, но я позаботился об анестезии, ткнув ему в горло натренированными пальцами. Он растянулся на полу и больше не шевелился. Я подобрал поднос и вынул kreno из обессилевших пальцев. А затем обвел взглядом остальных едоков. -- Кто еще хочет попробовать мое kreno? Те немногие, кто потрудились оторваться от еды, сразу опустили глаза. Лежащий у моих ног человек засопел. Ему аккомпанировали дружным, сосредоточенным чавканьем и хрупаньем. -- Ребята, честное слово, я рад с вами познакомиться, -- сказал я макушкам. Сел и отужинал с аппетитом. А заодно поразмыслил о том, где я очутился и что здесь делаю. И какие еще сюрпризы готовит мне будущее. ГЛАВА 18 В монотонном и неинтересном труде прошло бесчисленное множество мучительных дней, а о ночах я уже не говорю. Пища была столь же разнообразна, как и работа, и вдобавок мерзка на вкус, но худо-бедно поддерживала огонь в телесной топке. Вскоре я узнал имя своего приятеля-креноцапа. Его звали Лэсч, и в бараке он считался первым задирой. Но меня он сторонился, хоть и злобно сверкал фонарями, которые я ему понаставил. Впрочем, он довольно быстро успокоился и нашел себе другие, не такие драчливые жертвы. Мы работали в две смены, пока одна отсыпалась, другая управляла машинами. Выходных не полагалось. Рабочий день начинался с рассветом -- в бараке появлялся Бубо и биохлыстом сгонял лежебок с нар. Пока мы выходили из барака, другая смена входила, едва волоча ноги от усталости. Действовала система неостывающих матрасов -- один слезает с койки, другой на нее падает. Никто никогда не менял и не стирал грубые одеяла, потому в спальном помещении стояла ужасающая вонь. Так начинался день... а заканчивался он, когда гасли огни. Между работой и сном, сном и работой мы ели кошмарную дрянь, состряпанную кухонными робомужиками. Разговоров я почти не слышал, скорее всего по той причине, что говорить было совершенно не о чем. Только однажды мне для разнообразия дали поработать на самосвале, но это оказалось еще нуднее, чем на дробилке-черпалке. Я вывозил камень с карьера, сваливал и возвращался порожняком. Впрочем, во мне шевельнулось любопытство, когда я ехал в первый рейс -- трясся в колее за другими нагруженными машинами. Однако не нашел ничего интересного в громадной металлической воронке, врытой в землю. Оставалось лишь гадать, куда девается ссыпаемый туда камень и зачем вообще он нужен. Может, под землей склад или транспортер? Вряд ли. На этой планете я очутился благодаря машине Слэйки, значит, вполне логично допустить, что добытый камень точно таким же образом переправляется в другую вселенную. Я размышлял об этом, но вскоре перестал под спудом однообразия и усталости. Должно быть, именно однообразие и усталость усыпили мою бдительность. Пока "фонари" Лэсча меняли цвет с черного на зеленый, я о нем начисто забыл. Но он не забыл обо мне. За ужином, доедая остывшее kreno, я вдруг заметил странное выражение на лице человека, сидевшего напротив меня. У него отвисла челюсть и расширились зрачки. Рефлексы заставили меня отпрыгнуть, а везение спасло от трещины в черепе. Камень обрушился на плечо, парализовал руку и свалил меня со скамейки. Взревев от боли, я откатился в сторону, вскочил на ноги и прислонился к стене, чтобы не свалиться в обморок. Левую кисть я сжал в кулак, но правая рука висела плетью. Я двигался влево, прижимаясь к стене, пока передо мной не образовалось свободное пространство. Лэсч преследовал меня, угрожающе подняв камень. -- Теперь ты покойник, -- сообщил он. У меня не было желания вступать с ним в дискуссию. Я смотрел в противные, налитые кровью глазки и ждал, когда он нападет. Он напал -- и полетел ничком. Человек, сидевший напротив меня за столом, подставил ногу, а остальное доделал я. Взметнул колено к физиономии Лэсча. Он заорал и выронил камень, я подхватил его здоровой рукой и приготовился обрушить на череп. -- Если ты его убьешь или изувечишь и он не сможет работать, Бубо тебя прикончит. Я выронил камень и довольствовался тем, что дал подлецу хорошего пинка по ребрам и врезал кулаком по нервному узлу. Это его на время успокоило. -- Спасибо, -- сказал я. -- За мной должок. Мой спаситель был тощ, жилист и черняв. Не только волосы, но и лицо, и руки были черными от толстого слоя тавота. Я помассировал ушибленное правое плечо. Зудит. Хороший признак. -- Меня зовут Беркк. -- Джим. -- С дуговой сваркой знаком? -- Эксперт. -- Так я и думал. Я к тебе с первого дня присматриваюсь, ты умеешь за себя постоять. Пошли, навестим Бубо. Наш суровый страж занимал отдельную комнату. Для такого места она выглядела поистине роскошной, в ней даже была электроплитка. Когда мы входили, Бубо как раз помешивал варево ядовито-оранжевого цвета в помятой кастрюльке. Но пахло оно недурно и, судя по всему, выгодно отличалось от гадости, которой нас кормили. -- Че надыть? -- ощерился он. Видимо, его раздражала необходимость говорить членораздельно. -- Мне нужен помощник, чтобы завтра поднять девяносто первую. Ту, что со скалы сверзилась. -- 3'щем? -- Затем, что я так говорю, вот зачем. В одиночку не справиться, а Джим варить умеет. Бубо оставил стряпню в покое. Взгляд выпуклых красных глаз подозрительно ощупал Беркка, затем меня. На это ушла уйма времени. По всей видимости, мышление было столь же чуждо его натуре, как и речь. Наконец он хрюкнул и снова заработал ложкой. Беркк направился к двери, я вышел следом за ним и спросил: -- Тебя не затруднит перевести? -- Поработаешь со мной в ремонтной мастерской. -- И все это -- в одном "хрю"? -- Точно. Если бы он сказал "нет", мы бы ушли ни с чем. -- Ну что ж, спасибо. -- Не за что. Работа тяжелая, грязная. Пошли. Он почесал нос черным пальцем, а затем на секунду прижал его к губам. Помалкивать? Это мы запросто. Что-то тут явно крылось, и впервые с того дня, как я оказался на каторге, во мне шелохнулась надежда. От логова Бубо коридор вел к большой запертой двери. Беркк сел и прислонился к стене спиной, я понял, что у него нет ключа. Я расположился рядом, и мы ждали в молчании, пока не вышел Бубо. Дожевывая последний хрящеватый кусок своей стряпни, он отворил дверь и запер ее за нами. -- Ну что, начнем? -- предложил Беркк. -- Надеюсь, ты не преувеличил насчет сварки? -- Я владею всеми слесарными инструментами, ремонтирую печатные схемы и вообще все на свете. Если у тебя сварочный аппарат неисправен, я починю. -- Ладно, посмотрим. У девяносто первой была вмята боковая панель и вдобавок сломана ось. Работенка и впрямь выдалась трудная, я бы не отказался от нескольких роботов в помощь. -- Сейчас можно говорить, -- произнес Беркк, лупя кувалдой по панели. -- Я за тобой наблюдал. По-моему, ты не такой тупица, как все эти мускулистые увальни. -- По-моему, ты тоже. Он криво улыбнулся. -- Ты не поверишь, но я доброволец. А все остальные... Кого подпоили, кого оглушили или еще что-нибудь в этом роде. Очухались они уже тут. А я клюнул на объявление в сети, требовался опытный механик. Зарплату предлагали невероятную, условия -- прямо-таки санаторные. Ну я и отправился в контору, потолковал с профессором Слэйки, шлепнулся в обморок и очнулся здесь. -- "Здесь" -- это где? -- Понятия не имею. А ты знаешь? -- Кое-что. Я знаком со Слэйки и знаю, что попасть сюда можно через рай. Только не надо на меня так глядеть, я сейчас объясню. Меня швырнули в яму, и я оказался в другой. Я имею в виду, в другой вселенной. Должно быть, и с тобой случилось что-то подобное. Пока мы чинили машину, я рассказал ему о деятельности профессора Слэйки. Конечно, поначалу ему все это казалось несусветной чушью, но ничего другого не оставалось, как поверить. Ремонтируя, мы решили передохнуть, и он достал банку с жидкостью самого что ни на есть зловещего вида. -- Меня на кухню пускают роботов чинить, ну я и стибрил сырых kreno. Поэкспериментировал с кожицей разных овощей, получил приличные дрожжи. Подверг kreno брожению. Короче говоря, спирта достаточно, но пить невозможно. Правда, я эту бурду прогонял через пластмассовую спираль... -- Змеевик! Нагревание, испарение, охлаждение, конденсация -- и вот перед нами напиток богов. -- Я обрадованно взболтнул самогон. -- Я тебя предупредил. Со спиртом все в порядке, но вкус... -- Позволь мне самому оценить, -- торопливо перебил я. Поднял банку, наклонил и жадно глотнул. -- По-моему... -- просипел я вмиг севшим голосом. -- По-моему, это самая дрянная дрянь на свете, а уж дряни я на своем веку перепробовал... -- Спасибо. Дай-ка и мне глотнуть, если ты не против. Потом банка снова вернулась в мои руки, но к этому времени ее содержимое не стало вкуснее. Зато уже подействовал этиловый спирт. Быть может, по большому счету мои муки не были напрасны. -- Ладно, кое-что и я могу добавить. Был тут у нас как-то говорливый парень, он сказал, что ремонтировал валы на камнедробилке. Там из камня делают порошок. Может, этот камень из нашего карьера? -- А для чего, он не сказал? -- Нет. Исчез на другой день. Слишком много болтал. А потому нам с тобой надо быть поосторожнее. Не знаю, кто его подслушал... -- Зато я знаю. Слэйки в одном из своих воплощений. Здесь он добывает породу и куда-то ее транспортирует. Потом дробит и отправляет порошок к женщинам, и те в нем что-то ищут. -- Что? -- Этого я не знаю. Но одно могу сказать с уверенностью: это очень дорогостоящее занятие. Требует уйму денег и рабочего времени. -- Пожалуй, ты прав. И разгадки мы здесь не найдем. Послушай, Джим, я хочу отсюда выбраться, и мне нужен помощник. В моих ушах это звучало музыкой. Я схватил его за руку, а другой ладонью похлопал по спине. -- У тебя есть план? -- Всего-навсего идея. Мне не верится, что отсюда можно удрать тем же путем, каким мы сюда попали, через ту комнату с решетчатой дверью. Я кивнул. -- Наверняка это дверь между вселенными, и швейцаром при ней сам Слэйки. Но что еще остается? Я тут осмотрелся и не знаю, как выбраться из карьера. Даже если выберемся, куда денемся? Может, эта планета -- голая пустыня на краю вселенной? -- Совершенно с тобой согласен. Значит, остается только один путь. Ты уже догадался? -- Конечно. Порода ссыпается в воронку. Мы отправимся вместе с ней, и нас раздавит насмерть. Так? -- Не так. Я очень долго над этим думал и подготовил все необходимое. Но мне нужен помощник. -- Я твой помощник, -- сказал я. Правда, уже не так решительно. -- Ну, тогда за работу. -- Он с трудом поднялся на ноги. -- Сначала надо закончить ремонт. Работа нас протрезвила, и в тот день мы больше не разговаривали. На зов электрического звонка явился Бубо, отворил ворота в карьер, которые отпирались только снаружи. Пока я дрожал и притоптывал, Беркк вывел из мастерской девяносто первую и оставил ее за воротами. Бубо снова клацнул замком и отпер дверь в барак. Он безжалостно обыскал нас, прежде чем пустил в тепло. Техника в карьере успела изрядно поизноситься, и работы у нас было вдоволь. Но мы не спешили -- меня не тянуло возвращаться в кабину дробилки-черпалки или на открытое всем ветрам сиденье самосвала. Беркк больше не заговаривал о побеге, а я не спрашивал -- решил, что он сам обо всем расскажет, когда придет время. Мы вкалывали и спали, спали и вкалывали -- так проходила жизнь. И скрашивали ее только кратковременные застолья с отвратительными яствами. Пока мы не управились с ремонтом, Беркк ни словом не обмолвился о побеге. На следующий день мне предстояло сменить сварочный аппарат на баранку самосвала. Мы лежали бок о бок под днищем машины, один держал панель, другой стучал по ней кувалдой. -- Бубо говорит, у него на карьере людей не хватает, -- сказал Беркк. -- Он хочет, чтобы ты вернулся. Я его пытался уломать, но он больше не уламывается. Ты готов бежать? Я не спросил куда. Я спросил когда. -- Сейчас. -- Он повернул ко мне голову, и я понял, что ему не по себе. -- Тебе приходилось убивать? -- А что, это важно? -- Еще бы. Придется обезоружить Бубо, а то и убить. Я не ахти какой боец... -- Зато я -- "ахти". Я о нем позабочусь. И будем надеяться, не убью. А что потом? -- А потом погрузим в самосвал вот эти штуки и смоемся отсюда. -- Он откинул брезент, и в тусклом свете лампы я увидел две продолговатые клетки, сваренные из металлических прутьев толщиной в палец. Формой и размерами они очень напоминали гробы. Беркк торопливо спрятал их под брезентом. -- Неужели это единственный способ? -- спросил я. -- А ты можешь предложить другой? -- Но это же самоубийство. -- Все равно тут подохнем, если не сбежим. Я набрал полные легкие воздуха, медленно его выпустил и сказал: -- Хорошо, попробуем. И чем скорее, тем лучше. Потому что мне не хочется раздумывать и подсчитывать наши шансы. Надеюсь, мы выберемся отсюда целыми и невредимыми, а не в виде порошка. ГЛАВА 19 Больше в мастерской не оставалось поврежденных самосвалов. Мы тянули ремонт до последнего, насколько хватило смелости. Знали: когда он вернется в карьер, вместе с ним туда вернусь и я. Пока этого не случилось, необходимо бежать. Вместе. Одиночке эта задача не по силам. Мы давно подготовились к побегу. Удерживала только боязнь оказаться перемолотыми вместе с камнями. Я поводил напильником по выступающей шляпке болта, отступил на шаг, чтобы полюбоваться на свою работу, а затем бросил инструмент на землю. -- Начинаем. Сейчас же. Беркк постоял в нерешительности несколько мгновений, а затем хмуро кивнул. Я порылся в куче металлолома и ветоши и достал самодельную дубинку. Просунул руку в темляк и затолкал дубинку под рукав. Беркк смотрел на меня, я поднял большой палец и улыбнулся, как я надеялся, ободряюще. Он повернулся и нажал на кнопку звонка. Однако наш надсмотрщик не спешил на вызов, должно быть, ему подвернулась срочная грязная работенка. Уходили минуты, я видел, как на лбу Беркка выступают капли пота, хотя в мастерской царила полярная стужа. -- Нажми-ка еще разок, -- сказал я. -- Может, не услышал. Беркк нажал. -- Еще. За моей спиной со скрежетом отворилась дверь, и я едва успел спрятать дубинку в рукаве. -- Ну че ты звонишь? Че звонишь-то? -- Закончили. -- Беркк с лязганьем поднял тяжелый борт самосвала. -- Ну дык выводь. Бубо вставил ключ в замочную скважину. Ворвался ледяной ветер. Бубо повернулся ко мне и сверкнул глазами. -- А ты пыдь отседа. Работать. Он не сводил с меня глаз. Стоял спиной к машине и похлопывал биохлыстом по штанине. -- Конечно. Как скажешь, так и будет. -- Хотелось орать на него, но я лишь улыбнулся с неискренним подобострастием. Все шло не так, как мы задумывали. Он должен был смотреть на Беркка, а я -- вырубить его, не дав пустить в ход биохлыст. За его спиной Беркк забирался на сиденье самосвала. Машина загудела, задрожала. А Бубо упорно таращился на меня. Потом шагнул вперед и скомандовал: -- Пыдь отседа! Кому грю? И занес над головой биохлыст. У самосвала надсадно взвыл, закашлялся и стих двигатель. -- Э, да тут вон что творится! -- испуганно крикнул Беркк из кабины. Уходили секунды, а мы оставались в прежних позах. Биохлыст угрожающе покачивался, надсмотрщик свирепо таращился на меня. Беркк сидел за баранкой и не знал, что предпринять. К счастью, мозги Бубо не могли удерживать одновременно две мысли. Когда в них наконец пробился смысл Беркковых слов, Бубо задрал голову. -- Ну че такое? -- А вот че. -- С меня вдруг спало оцепенение. Я сделал один-единственный шаг вперед. Дубинка скользнула в ладонь, я размахнулся... и Бубо упал как подкошенный. Я снова занес дубинку, но он не двигался. Даже не шелохнулся, когда я вырвал из его руки биохлыст. -- Начали! -- скомандовал я, сдергивая брезент с клеток. Беркк схватил первую и, кряхтя, перевалил через борт самосвала. Загодя приготовленными кусками проволоки я связал бесчувственного стража, затем притянул его руки к ногам. Когда очухается, сможет освободиться, но не сразу. А нас к тому времени уже и след простынет. Я засунул кляп и оттащил Бубо в угол, а Беркк погрузил вторую клетку. Я накинул на связанного брезент и выпрямился. Беркк уже распахнул ворота в карьер. Пока я забирался в кузов самосвала, он, придерживал одну из створок. -- Есть там кто-нибудь? -- крикнул я, когда он уселся за баранку. -- Грузовиков не видать. Ни одного. -- Он снова завел двигатель, и я увидел, что у него дрожат руки. Мотор выл, но самосвал не трогался с места, и я понял, что мой товарищ потерял голову от страха. Но и это я предвидел. -- А ну-ка успокойся. Замри. Глубокий вдох. Вот так, а теперь поехали. И помни: как только выедем, надо будет затворить ворота. Мы выехали за ворота и остановились. Беркк заглушил мотор и поставил машину на ручной тормоз. Мы медленно спустились на землю и затворили ворота. -- Готово, -- сказал он, и мы полезли обратно. Когда мы тряслись на темной дороге, я подтянулся на руках и бросил взгляд за борт. Впереди вокруг воронки горели огни, лязгали машины. -- Ты его... не убил? -- крикнул Беркк. -- Какое там! Череп что твой камень. Но голова поболит. -- А нас тут уже не будет. Вон там самосвал разгружается. -- Только один? -- Да. -- Сбрось скорость, двигай в объезд. Подожди, пока не отъедет. Беркк убавил газ, и машина загромыхала на ухабах. На нас упали лучи прожекторов, и я свалился на дно кузова. Через несколько минут мы остановились. Мотор умолк, но лучи не отрывались от черной громадины самосвала. -- Пошли! -- крикнул Беркк и спрыгнул на землю. Я спохватился, что все еще держу в руке биохлыст, швырнул его в воронку, и он исчез из виду. Клетки одна за другой перевалились через борт, я -- следом. Пока мы действовали строго по плану, у нас не было времени задумываться над его заключительным этапом. Беркк встал на пологий край воронки, наклонился и схватил клетку, которую я уже толкал к нему. И тут я увидел, что он дрожит от макушки до ступней. -- Н-не... м-могу! -- Он всхлипнул, сел и схватился за голову. А за его спиной вдруг вспыхнули фары приближающейся машины. -- Поздно отступать! -- закричал я, откидывая крышку стальной клетки. -- Залезай! -- Нет! -- Он подался назад. Я сжал кулак и ударил его в челюсть. Не ободрить хотел -- успокоить. Получилось. Я уложил бесчувственное тело в клетку, но Беркк почти сразу очнулся, завопил благим матом, просунул руки между прутьями и вцепился в меня. -- Руки убери! -- Я пинком столкнул клетку в воронку. Она загрохотала по металлическим листам и исчезла из виду. Отлично. Молодец, Джим, ты хорошо позаботился о своем товарище. Ты хороший мальчик, а поэтому сейчас точно так же позаботишься и о себе. Легко сказать, трудно сделать. Я поднял крышку и заглянул в клетку, точно в металлический гроб. Кто знает, сколько времени я так простоял, не в силах пойти на риск, которому с такой легкостью подверг своего напарника... Не в силах даже пошевелиться. По мне скользнули лучи фар. -- Джим, не дрейфь! -- Я упал в клетку, опустил крышку, щелкнул задвижкой. И с гримасой ужаса на лице, отбивая зубами барабанную дробь, схватился за край воронки. Рванул изо всех сил и полетел во мглу. x x x Шагая по жизни, люди многому учатся на своих и чужих ошибках. Но не все. Далеко не все. На своем веку я совершил великое множество в высшей степени идиотских и неоправданно рискованных поступков. Но вряд ли горький опыт меня чему-нибудь научил. Клетка лязгала и громыхала, а я, держась внутри за скобы, ругался во весь голос. Затем лязганье и громыхание прекратились, и началось свободное падение. Я стиснул зубы, вытаращил глаза, уперся коленями и ступнями в прутья и стал ждать неминуемого приземления. Возникли уже привычные ощущения, а затем внизу появился красный свет. Он становился ярче и ярче. Я падал в топку. Меня объял ужас. Сердце забилось, как молот. Я понял: это конец. Клетка упала рядом с вершиной горы, подскочила, снова ударилась и заскользила вниз. Невыносимая боль пронзила все мое тело. Отступила на миг и опять вспыхнула -- на этот раз в боку. Острый камень застрял между прутьями. Треск, лязганье, грохот и наконец -- последний тяжкий удар. Надо было двигаться, но я не мог. Вот-вот обрушится камнепад, раздавит и похоронит, если я сейчас же не выберусь из клетки. Дрожащими пальцами я потянул задвижку. Она не тронулась с места -- прогнулась от удара. Меня выручил страх. Я прижал к задвижке обе ладони, налег изо всех сил и выпрямил ее. И услышал грохот лавины над головой. Я откинул крышку и вывалился из клетки. А вокруг сыпались камни. Один рикошетом ударил по ноге. Я пополз на четвереньках и вдруг заметил, что подо мною шевелятся булыжники. Они уносили меня прочь от груды. Тусклого красного света хватило, чтобы разглядеть широкую движущуюся ленту, она потащила меня -- неведомо куда. Вряд ли меня там ждет теплый прием. Спотыкаясь, падая и снова поднимаясь, я добрался до края транспортера и свалился на твердую землю. -- Беркк! -- закричал я. Где же он, черт бы его побрал? На транспортере его нет. Может, его клетка упала по ту сторону груды? Ушибленная нога не слушалась. В боку засела мучительная боль. Я упал, затем поднялся и пошел. Чтобы утвердиться на ногах в очередной раз, я схватился не за камень, а за прут из легированной стали. Металл? Я отвалил несколько камней от полупогребенной клетки и увидел лицо Беркка. Бледное, неподвижное. Мертв? Выяснять не было времени, вокруг клетки зашевелились камни. Я откатил еще несколько булыжников и откинул крышку, которую совсем недавно закрыл своими руками. Чистое везение, что она оказалась наверху. Случись иначе, Беркк неизбежно погиб бы, у меня бы не хватило сил перевернуть клетку. Мне даже не удалось вытащить его. Я просунул руки ему под мышки, потянул вверх. Ничего не выходит. Он слишком тяжелый и вдобавок, кажется, застрял. Я снова рванул, и он снова не шелохнулся. Придется его бросить, иначе оба попадем в камнедробилку. И тут я почувствовал, что он слабо шевелится. -- Беркк, жалкий ты ублюдок! -- закричал я ему в ухо. -- А ну вставай! Вставай, или тебе конец! Вставай! И он встал. Я тянул его к себе, он протискивался между вогнутыми прутьями, сдавившими его с боков. Наконец он вырвался из клетки и упал на меня. А потом мы ползли на четвереньках -- ни на что другое не хватало сил. Ползли, пока не оставили позади последний камень. И рухнули на землю. В рубиновом свете его кровь казалась черной. А ее на бледном и грязном лице было немало. Одежда была изорвана, на теле -- множество ссадин. Но он остался в живых. Мы оба остались в живых. -- Я что, не лучше твоего выгляжу? -- прохрипел я и надсадно закашлялся. -- Хуже, -- только и сумел выговорить он. Я поднял голову и взглянул на каменную пирамиду, едва не ставшую нашей усыпальницей. Она казалась огромной -- настоящая гора. У нас был один шанс из тысячи уцелеть, и мы его не упустили. А еще мы сбежали с каторги. -- Давай больше не будем играть в такие игры, -- вымолвил я под нажимом вполне объяснимых чувств. -- Так ведь и не придется, потому что... мы это сделали. Драпанули с копей. И никогда туда не вернемся. ГЛАВА 20 Я осторожно дотронулся до ребер и вскрикнул. -- Болят. Может быть, даже сломаны. Но об этом придется забыть, все равно сейчас ничего не сделаем. А ты как? Беркк медленно поднялся на ноги и сразу припал на ушибленную. -- То же самое. Кажется, мне от каждого из всех этих камней досталось. Ты уж прости, что я голову от страха потерял. -- Ничего, с кем не бывает. -- С тобой. Ты меня засунул в клетку и бросил в воронку и сам отправился следом. -- Будем считать, что у меня в таких делах больше опыта. И не кори себя понапрасну. Сейчас другое важно. Что делать будем? -- Что скажешь, то и сделаем. Ты мне жизнь спас, я перед тобой в долгу. -- А ты мне жизнь спас, когда подножку дал жлобу, который хотел мне вышибить мозги. Так что квиты. Идет? -- Идет. Но все-таки лучше ты решай, как нам теперь быть. Я ведь только клетки придумал, а ты -- весь план. Я огляделся. -- Попытаемся выяснить, где мы, и попробуем это сделать незаметно. Хватит на сегодня приключений. Мы шагали вдоль транспортера и всматривались в багровую мглу. Впереди нарастал грохот. Мы прошли мимо сияющей ямы, я в нее заглянул. Свет шел со дна. Я бросил камень, он поднял брызги, а затем медленно исчез из виду. Очередная загадка. Но в тот момент загадки нас мало интересовали. -- Впереди свет, -- сказал Беркк. И не обманул меня. Огни были белые -- наверное, для разнообразия. И они горели по нашу сторону грохочущей ленты. -- Мы не на той стороне. Я бы предпочел идти в темноте. Как думаешь, сможем перелезть через эту штуковину? -- Веди. Превозмогая боль, мы очень медленно залезли на транспортер, а дальше продвигаться было легче, лента ползла не очень быстро. Мы оступались, спотыкались о камни и наконец спрыгнули на другой стороне. А дальше шли согнувшись, прячась в тени, стараясь не наступать на упавшие с ленты булыжники. Грохот все нарастал. Мы добрались до конца транспортера, и я нисколько не удивился. Увидишь одну камнедробилку -- считай, что видел все. Камни сыпались с ленты в широкий раструб, множество спаренных металлических валов последовательно дробили их на все меньшие фракции, до тончайшего порошка, который я видел на сортировочных столах. Валы были заключены в стальном кожухе, который исчезал из виду внизу, в огромной шахте. На стенах шахты горели прожектора. Мы нагнулись, приблизились и глянули вниз. Беркк показал. -- Лестница. Похоже, до самого дна. Я вытянул шею, повертел головой и кивнул. -- Там лестничные площадки для ремонта дробилки. И вроде бы пульт управления на самом дне. -- Видишь кого-нибудь? -- Нет, но все-таки зря рисковать не стоит. Я спущусь погляжу... -- Не пойдет. Куда ты, туда и я. Мы же вместе в этом деле. Он, конечно, был прав. Пока не имело смысла расставаться. -- Хорошо, но я иду первым. Прикрывай мне тыл. Готов? -- Нет, -- признался он со стыдливой улыбкой. -- И вряд ли когда-нибудь буду. Но тут уже ничего не поделаешь. Давай считать, что я готов, и пошли. Толковый парень. Я двинулся вниз по лестнице, держась ближе к стене. Когда добрался до первой площадки, жестом разрешил ему спускаться. И подождал в тени огромного, помятого, растресканного вала. Когда Беркк спустился, я показал на толстый слой пыли, который покрывал ступеньки. -- Видишь? -- крикнул я, перекрывая вой валов и треск камней. -- Да. Нет следов, кроме наших. -- А пыль толщиною в добрый сантиметр. По этой лестнице давным-давно никто не ходил. Но вполне возможно, нас поджидают внизу. Мы оставляли за собой площадку за площадкой, а грохот все нарастал, и вскоре мне стало казаться, что мои мозги вот-вот рассыплются. Я остановился. До дна шахты было рукой подать, я видел скопление пультов. Поманив к себе Беркка, я показал ему на пульты, и он кивнул. В таком оглушительном шуме мы не слышали друг друга, приходилось изъясняться с помощью жестов. Но мы отчетливо видели на дне шахты следы ног. Напротив лестницы следы тянулись вдоль огромной трубы, которая исчезала в стене рядом с тяжелой металлической дверью. Я показал на дверь, а затем торжествующе вскинул кулак. -- Бежим отсюда, пока у меня череп не растрескался. Я опустил руку. Дубинка выскользнула из кармашка в рукаве и съехала в ладонь. Я подкрался к двери, коснулся штурвала замка и подозвал Беркка. Он ухватился за штурвал обеими руками, налег изо всех сил. На шее натянулись сухожилия, на висках вспухли вены. Ничего не произошло. Я подергал его за рукав, а когда он обернулся, жестом предложил крутить штурвал в другую сторону, по часовой стрелке. Идея оказалась удачной. Штурвал повернулся, а когда я навалился на дверь -- тяжелую, прочную, -- она поддалась. Я заглянул в щель и увидел тесную комнату с металлическими стенами. Мы распахнули дверь. Ни души. В противоположной стене -- другая дверь. Мы затворили и заперли первую, и грохот тотчас превратился в далекий слабый рокот. -- Похоже на воздушный шлюз, -- произнес Беркк. Я едва расслышал -- в ушах звенело. -- Тогда уж на звуковой. Сверху доносилось дребезжание. Я поднял голову и увидел толстую трубу, пересекавшую комнату под потолком. Это она дребезжала. -- Попробуем и эту дверь отпереть? -- осведомился Беркк. -- Секундочку... только молот в башке утихнет. В комнате было неинтересно. Стены голые, на потолке -- одинокая лампочка рядом с трубой, на полу -- цепочка следов от