о, что Едигер приближается к городу, толпы казанцев высыпали на подгородное Арское поле - встречать нового хана. Впереди ехали муллы во главе с Музафаром. Сын сеида бодро и прямо сидел на вороном жеребце арабской крови. Рядом везли зеленое знамя, святыню мусульман. Из-за леса показался небольшой отряд всадников, и во главе его - Едигер, молодой, черноусый, крепкий духом и телом. Радостный рев толпы и выстрелы пищалей разнеслись по полям. Сизоватые облачка порохового дыма поплыли над толпами народа... Опытный в ратном деле, новый хан понимал, что Иван IV придет под Казань с немалой силой и надо противопоставить ему крепкую защиту. Едигер призвал под знамена многие тысячи задворных казаков со всех улусов. Мирзы - мелкие помещики - тоже явились со своими людьми, вооружив их. Племена, еще не сбросившие иго казанских ханов: мордва, арские чуваши, марийцы, - обязывались выставить сильные отряды. Тех, кто не способен был владеть оружием, согнали под стены Казани и заставили копать глубокие рвы, рубить лес, строить укрепления. Казанские ханы не доверяли угнетенным народам, и не без причины: князьки отдельных мелких племен и родов только и ждали случая перейти в русское подданство, как сделали жители Горной стороны. Чтобы удержать в повиновении насильственно схваченных людей, Едигер приказал взять их семьи и привести в Казань. За верность главы семьи отвечали жизнью его жена и дети. Лихорадочная деятельность охватила город; муллы поддерживали среди обитателей религиозный фанатизм, слабым и колеблющимся угрожали не только загробными муками, но и скорым возмездием на земле. В огромных количествах заготовлялось вооружение: оружейники делали пищали, не гонясь за отделкой; пороховщики готовили зелье; лучные мастера гнули луки, выстрагивали бесчисленное количество стрел. Скупщики оружия требовали от поставщиков такое количество кинжалов и наконечников для стрел и копий, что мастера спали по два-три часа в сутки. Едигер принимал все меры, чтобы собрать побольше войска. Он хотел заручиться поддержкой ногайских князей, которые могли выставить в поле сто пятьдесят - двести тысяч вооруженных воинов. С такой большой силой приходилось серьезно считаться: в многолетней борьбе Москвы и Казани весьма важно было, чью сторону примут ногайцы. Царские послы годами жили у ногайцев, искусно удерживая их от выступления против Москвы. Но и другая сторона не дремала. Турецкий султан Солиман I Великолепный, узнав о казанских событиях, спешно прислал посла к ногайскому князю Измаилу. Он уговаривал Измаила пойти против русских вместе с казанцами, приказывал оказать помощь Азову, которому угрожала Москва. За это сулил сделать Измаила ханом азовским. Но Измаил не решился на открытое выступление: Солимана он боялся, но московский царь был более грозным противником. Зато Измаил позволил стать под знамена Едигера желающим помериться силами с московитами. Таких набралось больше десяти тысяч; их повел ногайский князь Улубей. Едигер приветствовал такое значительное подкрепление. x x x С приходом Едигера к власти Музафар-мулла сильно возвысился. Новый хан предпочитал советоваться о делах не с Кулшерифом, сильно одряхлевшим за последний год и мало выступавшим перед народом, а с энергичным Музафаром, который, казалось, не знал усталости. Музафар-мулла то произносил горячие проповеди в мечети при большом скоплении слушателей и убеждал народ биться с русскими до последней капли крови, то отправлялся на стены и умело руководил строительными работами. По городу пошли слухи (не без участия Джафара-мирзы и других клевретов Музафара), что Кулшериф-мулла скоро удалится на покой и первосвященнический престол займет его воинственный сын. Не только в государственных делах, но и в самом дворце Кулшерифа Музафар-мулла перехватил власть у отца. Кулшериф, одинокий, всеми забытый, сидел у себя в покоях, а все распоряжения по дому отдавал его старший сын. x x x Музафар-мулла сидел на шелковых подушках, поджав ноги. Перед ним стоял Булат в поношенном бешмете с медными пуговицами. Лицо старика было сумрачно. Музафар говорил по-татарски, Булат - по-русски. Переводил Джафар-мирза. - Так ты, урус, не хочешь помогать мне укреплять город? - спрашивал разгневанный Музафар. - Передай своему господину, что вздумал он несбыточное. - Тихий голос старика был тверд. - Мы тебя золотом осыплем, жен молодых дадим, дом хороший... Никита усмехнулся: - Мне на тот свет пора, а не женами прельщаться! Нам, русским людям, родина всех земных благ дороже... - В подземную тюрьму! - закричал Музафар-мулла. - Ваша власть! Лучше в тюрьме буду, чем изменю родной земле! - У-у, крепок старик! - пробормотал горбун и сделал последнюю попытку: - Тебе и внучку Дуню покинуть не жаль? - Жаль, а душа дороже! Ведите в зиндан, зачем слова тратить! Музафар и управитель обменялись удивленными взглядами. В зиндан старика не отправили: надеялись все-таки уговорить его. Глава III ВЫСТУПЛЕНИЕ В ПОХОД В погожее июньское утро 1552 года выступала из Москвы русская рать в далекий и опасный поход на Казань. Москвичи толпами стояли по сторонам коломенской дороги. Купцы в добротных шубах, подмосковные мужики в армяках, посадские люди, бабы в разноцветных сарафанах, в летниках и киках - все пробирались к обочине дороги. (Кика, кичка - женский головной убор.) Слышались возгласы: - Постойте, кормильцы, за землю русскую до смерти! - Освободите бедных невольников! - Царство небесное унаследуете!.. - А мы бы, дедушка, еще и по этому побродили! - ответил посадскому веселый детина в потертом кафтане, с кованой железной шапкой на голове. - Оно и тута... ежели... тоже не плохо! - Он подпрыгнул, ловко прищелкнул пальцами, заиграл плясовую и начал выделывать коленца. Сосед по ряду, угрюмый, чугунно-черный мужик, сердито ткнул его кулаком: - Брось! - Ай, Демидушка, ай, родненький, какая тя муха укусила? - скривился бывший скоморох Нечай. - Чать, на войну идешь али куда? - проворчал Жук. Скоморохам удалось попасть в ополчение, и участие в московском мятеже было им прощено. Но не только из-за этого шли под Казань Нечай и Жук, как и тысячи их соратников. Народ понимал, что совершается великое дело укрепления Руси, и отдавался этому делу с радостью. За пехотой шла конница на низкорослых некованых лошадках, привычных по суткам оставаться без корма; это был Ертоульный полк Федора Троекурова, разведчики многочисленной рати. (Ертоульный - разведывательный.) Войско текло нескончаемым потоком. Среди несчетных рядов сермяжников редко блестели на солнце латы, кольчуги... (Сермяга - верхняя крестьянская одежда из грубой ткани.) Как во все века, Русь выслала на борьбу с опасным врагом лучших своих сынов, не полагаясь на армию наемников, жадных только на деньги. У многих ратников за лычки шапок были заткнуты деревянные ложки. Толпа подшучивала: - Эй, паря! Малу ложку ухватил, голодом насидишься! - Ништо, управимся! - беззлобно отшучивались ратники. - Нам хошь какие котлы поставь - все вычерпаем! Два боярина, окруженные челядью, внимательно рассматривали войско. - А кто воеводы? - спросил один. - Царский полк сам государь ведет, Сторожевой - воевода Серебряный, полк Правой Руки - князь Андрей Курбский со Щенятевым, полк Левой Руки - воевода Плещеев Митрий Иванович, над Запасным полком поставлен Ромодановской... - И-их, сколько стратигов! Много войска государь собрал! (Стратиги (стратеги) - полководцы.) - Много! Тысяч до сотни, а может, и больше наберется. Конечно, не все до Казани дойдут: надобно заставы от крымчаков поставить, по городам сторожи разместить... (Историки различно оценивают силы русского войска, отправившегося в поход под Казань. Обычное представление, что под Казанью стояла 150-тысячная русская армия, очевидно, сильно преувеличено. Путешественники того времени исчисляли воинскую силу, вышедшую из Москвы, в 90 тысяч человек и полагали, что до Казани дошло не больше половины; остальные охраняли коммуникации. В Казани засело 30 тысяч отборного татарского войска. Можно с достоверностью предположить, что под стенами города стояла русская рать, превышавшая численность татарского войска не более чем вдвое. Но на стороне татар были десятки тысяч населения города, помогавшие защищать его, была 30-тысячная конница Япанчи, скрывавшаяся в лесах вне города, были сильнейшие укрепления и естественные препятствия. В свете этих данных ратный подвиг наших предков представляется изумительным; этими же данными объясняется сравнительная продолжительность осады.) Мимо двигался пушечный наряд. Везли толстые тупоносые гауфницы, и длинные змеи, и фальконеты-сокольники, и легкие полевые пушки. Иностранцы уверяли, что ни одна армия не располагала таким множеством прекрасной артиллерии, как русская. (Гауфницы - гаубицы. 3меи - вид длинноствольных пушек.) Осадным делам - пушкам - царь Иван всегда уделял особое внимание. Артиллерия составляла особый род войск, и царь заботился о подготовке искусных пушкарей. По зимам в присутствии Ивана Васильевича и ближних бояр устраивались опытные стрельбы, и наиболее отличившихся пушкарей царь награждал. Русские пушкари первыми додумались ставить мелкие и средние пушки на колеса - лафеты. Это сделало московскую артиллерию наиболее подвижной, способной к быстрому перемещению с одной позиции на другую. Так полковые пушки появились впервые на Руси. За пушками шел обоз. В телегах лежали бочки с зельем, окутанные мокрой шерстью и рогожами. В одной из телег сидел бывший казанский пленник - оружейник Кондратий. Узнав, что готовится новый поход на Казань, он выпросился в пушкари. - Я и стрелять могу, - уверял Кондратий начальника артиллерии, дьяка Выродкова, - и зелье готовить, и пищаль починить... Даром хлеб есть не буду! А человек я одинокий, и коли придется под Казанью голову сложить, по крайности не зря погину, а за дело русское... Оружейник горел одним желанием: посчитаться с неверными за мучения, перенесенные в плену. Стольника Ордынцева не было при пушечном обозе: царь не разрешил ему отправиться в поход, несмотря на его горячие мольбы. - Нестаточное замыслил, Григорьевич, - сказал царь Ордынцеву. - Ты в поход уйдешь, а кто станет наряд готовить, новые пушки лить? Воинское дело переменчиво, и может статься, много еще нам осадных дел понадобится, прежде нежели покончим с Казанью. В храбрость твою я верю, но не то нужно, чтоб ты десяток ворогов своей рукой убил. Замыслы мои обширны, много будет походов, и судьба твоя - стать моим верным помощником, пушек давать побольше да хороших, какие у тебя теперь пошли... Впервые царь так явно дал понять Ордынцеву, что доволен его работой. Это утешило Федора Григорьевича, и он стал еще больше сил отдавать работе на Пушечном дворе. К третьему походу на Казань русские воеводы готовились тщательно. Сделано было то, о чем не слыхивали прежние полководцы: царь и его помощники пригласили козмографов с их картами, узнали, какими местами придется идти войску, где нужно наводить мосты. Стало ясно: чтобы не отвлекать войско побочными заботами, в походе понадобится большой отряд строителей; их набрали в Москве и в ближайших городах. Отряд возглавляли несколько мастеров, а старшим был поставлен Голован, несмотря на его молодость и на отказы от почетной должности. Случилось так потому, что Голован при построении Свияжской крепости заслужил особое благоволение начальника розмыслов Ивана Выродкова. (Козмографами (правильнее - космографами) в старину называли географов. Розмыслы - инженеры.) Теперь обоз строителей шел непосредственно за пушкарями. Широкогрудые, сильные кони везли телеги, тяжело нагруженные огромными коваными гвоздями и железными скобами, топорами и прочим плотничьим инструментом. Голован ехал на рослом рыжем коне; за ним трусил на пегой лошаденке неразлучный товарищ - Аким Груздь. У Андрея на душе было радостно: исполнилось его давнее желание - он ехал освобождать наставника. Голован крепко надеялся, что Никита жив, что они свидятся и настанет час, когда они вдвоем снова пойдут из города в город, из села в село по просторной русской земле... А рать шла и шла, как широкая, многоводная река лилась. Шагали пищальники в темных полукафтаньях, за ними на телегах везли громоздкие ружья и сошки к ним. Ехали всадники с копьями, с топорами, саблями; у седел болтались луки и колчаны, упрятанные в чехлы - саадаки. Вперед, на Волгу!.. Глава IV НАШЕСТВИЕ КРЫМСКИХ ТАТАР Русское войско выступило из Москвы 16 июня 1552 года. К полудню царский поезд достиг села Коломенского, невдалеке от южной окраины Москвы. Царь обедал с боярами и воеводами; он был весел, шутил, смеялся. Великий замысел, который он вынашивал несколько лет, начинал осуществляться: рать двинута в решительный поход на Казань. - Сей день, бояре, - сказал Иван, вставая из-за стола, - ночуем в Острове-селе, а завтра двинемся на Владимир... После непродолжительного послеобеденного отдыха царь со свитой сел на коней. Вдруг впереди, где виднелись дозоры, охранявшие путь царя, началось необычное движение, послышались взволнованные голоса. Три всадника скакали к царю во весь мах: два царских телохранителя и меж ними оборванный мужик, без шапки, с исхудалым лицом, с ярко-рыжими волосами, с глазами, блестящими горячечным огнем. Завидев пышный царский поезд, мужик кулем свалился с коня и рухнул лицом в мягкую пыль дороги. - Встань! - приказал царь. - Кто таков? - Станичник я, великий государь! - торопливо отвечал человек с низким поклоном. - Прискакал я со всяческим поспешением из Путивля-града, от берегового воеводы Айдара Волжина... (Берегом называлась граница. Береговой воевода ведал охраной границы на определенном участке.) - Что доносит Волжин? - Дурные вести, великий государь! Вышла орда из Крыма и валом валит на наши украйны... Уж Северный Донец враги миновали!.. - Вот как... - прошептал царь. - Прознали наши замыслы да поторопились. Эх, узнать бы, кто весть подал! Лицо Ивана Васильевича окаменело, жесткие складки сильнее прорезались у тонких губ. Страшная угроза нависла над Русью. И счастье, что полки еще не ушли от Москвы, что есть возможность отбить неожиданное нападение... - Кто ведет крымчаков? - обратился царь к гонцу. Тот недоуменно покачал головой: - Сие еще неведомо, государь! Иные толкуют, будто сам хан с ордой, иные - что сын его. - Вижу, нелицемерно правишь нашу государеву службу. Отвести станичника в Коломенское, - приказал он телохранителям, - накормить, одеть, выдать в награду пять рублей... - Царь оглядел угрюмые лица воевод. - Приуныли, богатыри? - с ласковой насмешкой сказал он. - А я так мыслю: просчитались крымчаки! Раненько явились в наши пределы, и то нам на благо. Проучим недругов, чтоб не накидывались на Русь! Мы их не трогали, и пусть не прогневаются - спуску не дадим! Твердая речь царя согнала уныние с лиц его приближенных. Они почувствовали, что их ведет в бой твердая рука. Воевода Щенятев пылко воскликнул: - Меня первого пошли, государь, на ворогов! Уж я постою за русское дело! - Всем хватит работы, - ответил царь. Войска поспешили в Коломну, на укрепленный рубеж. Царь, опережая главные силы, прибыл в Коломну утром 19 июня. Через час после приезда к нему ввели Айдара Волжина: береговой воевода лично явился с важными сообщениями. С десятком казаков он скакал день и ночь, сменяя лошадей, и опередил татар. Волжин привез тревожные вести. Огромная крымская рать во главе с ханом Девлет-Гиреем идет на Рязань и Коломну. С Девлет-Гиреем вышли на Русь князья и мурзы, и в числе их любимый шурин хана. Девлет-Гирей и его приспешники похваляются разорить Русь дотла и взять богатую добычу. Об этом вызнал Айдар, захватив языка - татарского тысячника. Иван Васильевич наметил план расположения сильных заслонов перед Москвой. Большому полку Михаилы Воротынского приказано было стать у села Колычева, в двадцати пяти верстах к северо-востоку от Серпухова. Ертоульный полк с воеводой Федором Троекуровым занял Ростиславль. Полк Левой Руки (воевода Плещеев) расположился у Голутвина, в пяти верстах от Коломны. Шиг-Алея царь послал в Касимов - подымать верных московскому царю татар на борьбу с Крымом. Объехав войска, царь Иван Васильевич вернулся на Оку, в Коломну, которую избрал местопребыванием в ожидании решительного боя с Девлет-Гиреем. Там с беспокойством ожидал он известий от конных отрядов, высланных на юг. Известия не заставили ждать. 21 июня стали один за другим подъезжать гонцы. Они сообщили, что татарские отряды, быстро продвигаясь к северу, показались близ Тулы. На помощь угрожаемому городу тотчас отправлен был полк Правой Руки с воеводами Курбским и Петром Щенятевым. За ними и царь собрался выступить на следующее утро, но не успел выполнить свое намерение. Утром 22 июня гонцы прискакали с известием, что Туле не грозит опасность. Невдалеке от города появились только небольшие отряды крымчаков - числом тысяч до семи. Не осмеливаясь подступить к городу, татары пограбили окрестности Тулы, забрали в плен тех, кто не успел укрыться за стенами, и ушли обратно. Курбскому и Щенятеву приказано было задержаться в пути. Направление удара главных татарских сил оставалось неизвестным. Царь Иван решил выжидать развертывания событий, не оставляя Коломны; этому городу предстояло стать главным узлом обороны Москвы. Ждать пришлось недолго. На следующий же день к обеду примчались новые вестники от Григория Темкина, наместника Тулы. Темкин доносил: "Сам крымский хан Девлет-Гирей подступает к городу со всей ордой. При нем пушечный наряд и отборный отряд турецких янычар. Войска, бывшие в Туле, отосланы для участия в казанском походе, и теперь надежда только на быстрый подход подкреплений. Впрочем, жители Тулы от мала до велика встали на защиту родного города и будут биться с татарами, не жалея жизни". В Коломне все закипело. Полки, назначенные на подмогу Темкину, начали переправляться через Оку, а царь Иван с дружинами двинулся вверх по левому берегу Оки - к Кашире; там он должен был перейти реку и тоже спешить к Туле. Глава V ОБОРОНА ТУЛЫ После ухода татарского разведывательного отряда туляки успокоились лишь на несколько часов. На рассвете 22 июня стало известно, что Девлет-Гирей подходит к городу со всеми силами. Прошло немного времени, и под Тулой раскинулся огромный неприятельский лагерь. На возвышении воздвигли пышный ханский шатер, ниже теснились шатры вельмож и полководцев. В отдалении, как многочисленные копны сена, чернели кибитки простых воинов: татары ходили в походы с женами и детьми. Шум и гам наполнили окрестность; кричали и бранились люди, ржали лошади, ревели быки и верблюды... Солиман возлагал исключительные надежды на коварный и неожиданный удар с юга, который крымцы нанесли по его приказу. Немало вспомогательных войск прислал султан крымскому хану Девлет-Гирею. Среди них были воинственные горцы из суровых, неплодородных областей Малой Азии; несравненные наездники - аравийские бедуины в белых развевающихся бурнусах; египетские феллахи с сожженными солнцем лицами... "Царь царей" даже не пожалел для верного вассала крупного отряда янычар - отборных солдат султанской гвардии, которых в минуты хорошего настроения называл своими возлюбленными ягнятами. С крымцами пришла также турецкая артиллерия. Огромные кулеврины лежали на арбах, в которые на походе запрягалось по десяти пар волов. (Кулеврина - старинная дальнобойная пушка большого калибра.) Паша, ведавший артиллерией, при наборе пушкарей предпочитал нанимать европейцев, опытных в обращении с орудиями. У турецких пушек стояли беглецы, нарушители дисциплины, мародеры и грабители из всех европейских армий. У турок они вели себя хорошо: за проступки у начальника артиллерии полагалось одно наказание - рубить голову. Зато при взятии города солдатам предоставлялось право грабить побежденных и расправляться с ними как вздумается. Огромная разноплеменная армия была брошена на далекий север во исполнение приказа могущественного Солимана I, "повелителя всех правоверных, тени аллаха на земле". Некоторым из них были чужды воинственные помыслы, и они с радостью вернулись бы к своим виноградникам и хлопковым полям. Но большинство жаждало разбоя и убийств и готово было по первому знаку предводителей ринуться на стены русского города, мало подготовленного к вражескому нашествию... Жители Тулы были сумрачны, но спокойны: они знали, что только мужество спасет город, и заранее предпочли смерть постыдному плену. Наместнику не пришлось уговаривать горожан защищать Тулу. При появлении татарских отрядов все способные носить оружие бросились на стены. Мужчины, старики, юноши с алебардами и топорами, с рогатинами, пищалями, луками, арбалетами стояли у бойниц, готовые отразить натиск врага. Женщины и дети были захвачены всеобщим воодушевлением. Они кипятили в больших котлах воду и смолу - выливать на голову штурмующих татар. Другие таскали на стены груды камней и складывали в наименее защищенных местах. Знакомые с пушечным делом заряжали и наводили орудия туда, где можно было ожидать скопления врага. Наместник Григорий Темкин - низенький, широкоплечий, с курчавой темной бородой и пронзительными черными глазами - не сходил со стен. Он с наибольшей пользой употребил несколько десятков воинов, которые оставались у него после ухода полков в казанский поход. Темкин разбил горожан на сотни, строго-настрого приказав каждой сотне держать свое место и подавать помощь соседям только по приказу начальных людей. А начальными людьми поставил опытных воинов. Каждая сотня разбилась на десятки. Защитники города выбрали десятниками охотников и звероловов, хорошо знакомых с употреблением оружия. Кузнецы и оружейники тоже оказались в числе начальных людей. Так внесен был порядок в дело обороны, и защитники Тулы стали не беспорядочным скопищем людей, а войском. В сотне Провора Костюкова было много лучников; по общему приговору, над ними начальствовал олончанин Лука Сердитый. Зиму Лука проводил на родине, в лесах севера, бил соболей, горностаев, белок... А весной охотник отправлялся с пушниной в южные города: бережливый Лука, глава большой семьи, не хотел, чтоб на его труде наживались скупщики. Этим летом дела привели Луку Сердитого в Тулу, где охотник бывал и раньше. По тревоге Лука Сердитый снял со стены лук и колчан со стрелами, подвесил к поясу нож и присоединился к потоку стремившихся на стены. Рядом с олончанином оказался знакомый купец. - Лука, и ты туда ж? - удивился купец. - Тебе что за неволя чужой город защищать? - Вот дурак! - рассердился охотник. - Мне русские города все свои! На стене Лука проявил большую распорядительность: с полным знанием дела расставил ратников у бойниц, указал каждому участок обстрела, чтобы соседние лучники не поражали одну и ту же цель. Лука проверил оружие, иным подтянул тетиву у лука, осмотрел стрелы, приказал подточить железные наконечники. Защитники в суровом спокойствии ждали первого приступа. Он начался около девяти часов утра. Татары тучами с неистовым визгом и ревом побежали к стенам; многие тащили осадные лестницы. Грянули выстрелы городских пушек, но ядра, хоть и убивали по нескольку человек, бессильны были остановить плотную массу врагов: слишком много времени уходило на перезаряжание пушек. Редко хлопали пищали; ружейный огонь тоже оказался малодейственным. Зато лучники производили огромные опустошения среди врагов. Хороший стрелок делал пятнадцать-двадцать выстрелов в минуту, лишь бы хватало стрел. А стрел туляки запасли много: недаром сидели за их заготовкой в долгие зимние вечера, когда за окошками выла вьюга и татарское нашествие казалось таким далеким, маловероятным. Мальчишки шныряли под ногами лучников с пучками стрел, звонко выкрикивали: - Кому стрелы надобны? Дяденьки, отзывайтесь, кому стрел?.. В наступавших неприятельских толпах чуть не каждая стрела находила цель. От стрелы, спущенной с тугой тетивы, не всегда спасала и кольчуга: на расстоянии в пятьдесят-сто шагов стрела пробивала толстую дубовую доску. Большие потери не остановили стремительный бег татар. Тысячи их добрались до стен и здесь очутились в сравнительной безопасности: им угрожали только выстрелы с выступающих вперед башен, а в башнях было не много бойниц. Под стенами татары навели порядок в своих рядах, подняли лестницы. По лестницам устремились враги. На голову нападающих лилась кипящая вода, горячая смола, обожженные скатывались с диким воем, сшибали нижних, на смену им карабкались новые. Огромные камни сваливались со стен, круша и ломая лестницы... Напряжение боя росло; в том и другом стане никто не думал о собственной безопасности. Единственной целью служила победа, пусть даже ценой жизни. На участке Провора Костюкова бой разгорелся особенно сильно. Больше дюжины лестниц установили здесь татары - огонь и камни уничтожили большую часть. Но в двух или трех местах татарские головы показались над стеной, враги готовы были ворваться. К одной из осадных лестниц рванулся невысокий дюжий парень с широченными плечами. Рявкнув соседу, такому же крепышу, как сам он "Епифан, сдержишь меня за ноги?", парень упал на край стены, схватил облепленную татарами лестницу и напряг мускулы - сбросить ее назад. Двое верхних ударили богатыря чеканами по шлему, тот лишь мотнул головой, точно его укусили оводы. Могучее усилие - и лестница качнулась и упала, убивая и калеча висящих на ней людей. (Чекан - топор на длинной рукоятке, обух его имел форму молотка.) Молодой богатырь и сам слетел бы с лестницей, если бы Епифан не удержал его на стене. Одобрительные крики приветствовали подвиг силача: - Ай да Васютка! Ай да Дубас! Василий Дубас и Епифан Бердяга бросились ко второй лестнице, опрокинули и ее. С третьей устрашенные татары посыпались сами. Приступ на этом участке был отбит Шум битвы начал стихать повсюду. Враги отступили, оставив под стенами тысячи трупов. Потери туляков были меньше, но при малой численности защитников имели серьезное значение. Раненых унесли в город. Те, кто мог держаться на ногах, остались на стене. Убитых сложили внизу, под стеной: если город устоит, им устроят христианское погребение. Теперь же, когда каждая рука на счету, мертвецы могли подождать: попы стояли в рядах защитников родной Тулы. Провор Костюков, раненный в плечо стрелой, потерял много крови. Хоть он и не оставил стену, но не мог больше руководить боем; преемником Провор назначил Луку Сердитого. Белоглазый олончанин был доволен полученным назначением. Двух силачей - Василия Дубаса и Епифана Бердягу - Лука решил сделать десятниками вместо выбывших из боя. Парни предстали перед начальником со смущенно гордыми лицами. Скупо похвалив их, Лука сказал о новом назначении. Епифан пошел к своему десятку, а Василий переминался с ноги на ногу. - Чего нейдешь? - Нет моего согласия в десятники... Лука рассвирепел: - Вот дубина стоеросовая! Испугался? - Не гожусь я в начальные люди, - стыдливо усмехнулся Василий. - Оставь его, Лука, - слабым голосом сказал Провор. - Парень привык других слушаться - Ну, ступай! - отпустил Василия Сердитый. - Видно, твое дело лестницы сбрасывать! - А худо я их сбрасывал? - Хорошо, хорошо! Ты сегодня татар десятка четыре на тот свет отправил! - А коль доживу до вечера, не то еще будет! - похвалился Дубас и отправился в десяток Бердяги. Было около полудня. Битва утихла. Противник собирался с силами. Воевода Темкин и тульский владыка обходили стены, ободряя воинов, обещая, что скоро придет помощь. Отдых был непродолжителен. Заревели турецкие кулеврины, каленые ядра понеслись за городские стены. Девлет-Гирей решил поджечь Тулу, надеясь, что горожане бросятся тушить дома и стены останутся без защитников. Коварный расчет не оправдался, ни один человек не оставил боевого поста. Дома в городе пылали. Кое-где пожары тушили женщины с помощью детей и дряхлых стариков. Там, где все ушли на битву, огонь распространялся беспрепятственно. Туляки с тревогой смотрели на гибель добра, нажитого тяжелым трудом, но дух их оставался бодрым. Через час начался новый приступ. Он был отбит, как и первый. Узнав силу русского оружия, татары подступали с меньшим остервенением. Правда, и силы защитников ослабели: теперь русские понесли более тяжелый урон. На третий приступ хан Девлет-Гирей бросил отборное войско - султанских янычар, грозных противников в рукопашном бою. Турки шли к стенам неспешно, без криков, и вид их был ужасен: молодцы как на подбор, рослые, сильные, в кольчугах и начищенных латах, блестевших при свете низко спустившегося солнца. Воевода Григорий Темкин понял, наступил решающий час битвы! Он послал сзывать всех, кто еще оставался в городе. На стены бежали женщины и подростки, вооружались мечами и копьями убитых и тяжело раненных отцов, мужей и братьев. Шли на битву древние старики, десятилетия назад в последний раз державшие оружие. Маленькие дети раздували под котлами со смолой огонь, бросали в пламя головни от сгоревших домов. Бой был страшен. Янычарам удалось во многих местах взобраться на городские стены; но нигде не удалось им одолеть живую стену защитников Тулы. Противники дрались врукопашную: на близком расстоянии бесполезны были пищали и луки. Сверкали мечи, кинжалы, топоры; враги грызлись зубами. Два богатыря - Епифан Бердяга и Василий Дубас - выказывали громадную свою силу. Стоя плечом к плечу, они ломали врагов, разбивали им головы дубинами с тяжелым шаром на конце. В схватке погиб Епифан Бердяга, проколотый мечом великана-араба, турецкого тысячника в богатейшем вооружении. Разъяренный гибелью друга, Дубас почувствовал необычайный прилив силы: схватив врага, он поднял его над головой, закрутил и швырнул со стены на голову наступающих. Лука Сердитый с немногочисленными остатками сотни воспользовался замешательством татар и турок и сбросил их со стены. Дорого обошелся бой тулякам: меньше половины защитников осталось в строю, и все они были ранены - исколоты пиками, порублены мечами, оцарапаны стрелами... Но неколебимо стояла русская сила на стенах города, и дрогнули татарские военачальники. Заиграли во вражьем стане карнаи - боевые трубы, давая сигнал к отступлению. Крымцы отошли от города. x x x Всю короткую летнюю ночь провели туляки на стенах, боясь неожиданной атаки. В татаро-турецком стане слышались только завывания женщин, оплакивавших покойников. А на заре в неприятельском лагере началось движение: владельцы шатров и кибиток поспешно грузили имущество на скрипучие арбы. Вражья орда кинулась на юг. Взоры русских устремились на север, ища разгадки нежданного бегства татар. На севере, на краю небосвода, клубилась пыль, розовая в лучах восходящего солнца: спешили на выручку русские полки. - Наши! Наши! - раздались восторженные крики. - Бей недругов! В погоню! Василий Дубас первым выбежал за городские ворота. Захватив вражеского скакуна, запутавшегося ногой в поводьях, силач помчался за татарами, свирепый и страшный, размахивая дубиной. Немногочисленные, но одушевленные воинственным пылом русские дружины нагнали бегущих. Враги огрызались, но не хотели принять бой. В задних рядах татары падали сотнями, а передние только ускоряли бег коней. Турецкие пушкари бросили орудия, и огромные кулеврины стали боевой добычей русских; шатры, нагруженные на повозки, женщины, дети - все осталось позади, крымские воины старались унести ноги. Лука Сердитый и Василий Дубас скакали рядом. Лука без промаха поражал врагов стрелами. На свою меткость Дубас не надеялся и не взял лук; но кого настигала его дубина, тому уж было не жить. Впереди завиднелись два татарина на великолепных конях, окруженные свитой. Они неслись во весь дух, оглядываясь назад. - Хан! Сам хан! - завопил Лука Сердитый, настегивая коня. Расстояние сокращалось. Лука пустил стрелу. Хан Девлет-Гирей взмахнул раненой рукой: стрела пробила ему запястье. Но в это мгновение пал конь Луки, не вынеся скачки. Лука грохнулся наземь, вскочил и, бешено ругаясь, стал пускать стрелу за стрелой. Одна из стрел поразила коня ханского шурина. Высокий красивый татарин спрыгнул с лошади, выхватил меч - защищаться. На него налетел с багровым от гнева лицом Василий Дубас. Могучий удар - и татарский вельможа рухнул с раздробленным черепом, а лошадь Дубаса повалилась в агонии. Девлет-Гирей и его спутники ускакали. Усталые, измученные боями туляки отстали от бегущих врагов. Но татары рано обрадовались спасению. На них обрушился полк Правой Руки. В полку насчитывалось пятнадцать тысяч воинов; турецко-татарские войска, потерпевшие огромный урон в боях с туляками, все-таки были вдвое многочисленнее. Но упавшие духом крымцы потерпели решительное поражение на берегах речки Шивороны. Были освобождены русские, плененные в набеге татарами, захвачен еще остававшийся в ханском войске обоз, взяты лошади, быки и странные для русских животные - "вельблюды". Один из пленников, приближенный хана, рассказал: турецкий султан повелел хану Девлет-Гирею идти на выручку угрожаемой Казани и уничтожить столицу Руси - беззащитную Москву: Солиману донесли лазутчики, что русские войска уходят в далекий поход. Войдя в русские пределы, Девлет-Гирей с разочарованием узнал, что царь Иван близ Москвы, и хотел отступить, но турецкие военачальники решительно воспротивились. "Великий султан разгневается на тебя и на нас, - говорили они. - Если мы хотим сохранить голову на плечах, должны идти вперед. Возьмем хоть Тулу. Она далеко от Москвы, за лесами..." Заканчивая рассказ, пленник понурил голову: - Рок ниспослал нам несчастье... Кто бы мог подумать, что ваша Тула так сильна! В последующие дни гонцы принесли радостную весть: Девлет-Гирей бежит в Крым, делая по шестидесяти-семидесяти верст в день. Путь хана отмечают обглоданные волками кости загнанных лошадей. x x x В число гонцов, отправленных к царю с вестью о победе, воевода Темкин включил Луку Сердитого и Василия Дубаса. Они, как особо отличившиеся в боях, должны были сами поведать царю о своих подвигах. Но рассказывать пришлось одному Луке Сердитому. Бывалый олончанин не потерялся: бойкой скороговоркой он доложил царю Ивану, окруженному боярами, о делах своих и Дубаса. Пока продолжался рассказ, Дубас упорно смотрел на носки своих огромных лаптей. - Что ж молчишь, молодец? - весело спросил Василия царь. Дубас вскинул на царя Ивана глаза и опустил их, охваченный робостью. - Он у нас молчальник, великий государь, - вмешался Лука. - У него сила в руке, а не на языке! - Чем вас наградить, ратники храбрые? - Дозволь, государь, в твое ополчение поступить! Хотим мы с Васькой неверную Казань громить! - Дозволяю, дозволяю! Радостно мне таковое прошение слышать. Сердитого и Дубаса взял в Большой полк воевода Михаила Воротынский. Глава VI ПЕРВЫЙ ОТРЯД Царские рати наголову разгромили крымцев. Теперь можно было идти на Казань. Царь Иван дал заслуженный отдых войскам: восемь дней провели они в полевых станах под Коломной, Каширой, Серпуховом. Царь возвратился в Коломну и богатыми пирами отпраздновал победу. В Москву отправлена была военная добыча: неприятельские пушки, знатные турки и татары - пленники и невиданные звери "вельблюцы". Москва ликовала. Быстрый разгром южных орд, казалось, предвещал скорую и легкую победу над казанцами. В царской ставке разрабатывался порядок похода. Вести всю рать одним путем представлялось царю и воеводам делом невыгодным: трудно снабдить продовольствием множество людей. Решили разбить войско на три отряда. Первым отрядом предводительствовал царь Иван. В него вошли царская дружина, полк Левой Руки, Сторожевой и Запасный полки. Большой полк, полк Правой Руки, Ертоульный полк и другие должны были составить второй отряд. В третий отряд входила осадная артиллерия. Путь ей предстоял по рекам на баржах; водой же царь приказал везти казну. Первые два отряда после марша в несколько сот верст должны были соединиться в приволжских степях, за Алатырем. Первому отряду предназначался кружной путь к Алатырю - через Владимир и Муром. Полкам второго отряда, шедшим южнее, поставлена была важная задача: охранять на походе русские границы от неожиданных нападений. Девлет-Гирей, хотя и разбитый, мог вновь послать на Русь войска. Крым был многолюден, а султанская Турция располагала огромными воинскими резервами. x x x Русские полки выступили в дальний поход 3 июля 1552 года. Во Владимир прибыли 8 июля. Их встретило радостное известие из Свияжска. Воеводы доносили: цинга в городе прекратилась; войско с воодушевлением ждет прихода главных сил, чтобы вместе двинуться под Казань. В Муром первый отряд вступил 13 июля и простоял там неделю: рать готовилась к трудному переходу через пустынные места. Войскам устроен был смотр, проверено вооружение и снаряжение. Людей каждого полка, побывавшего в боях с крымской ордой, разделили на сотни, назначили начальников из числа отличившихся бойцов. Здесь осадный наряд, который везли до Мурома сухопутьем вместе с первым отрядом, погрузили на суда. Власть над стрельцами и пушкарями царь вручил воеводе Петру Булгакову. За сохранностью пушек и запасов пороха смотрел главный начальник артиллерии дьяк Иван Выродков. Из Мурома войско выступило 20 июля, держа путь на юго-восток На пути к московскому войску присоединились касимовские и темниковские князья с татарскими и мордовскими дружинами: русская армия становилась многонациональной, но все ее части были подчинены единой воле, все стремились к одной цели - сплотить еще крепче русское государство и расширить его пределы. x x x Пушечный наряд плыл по воде. Дорога предстояла дальняя: по Оке до устья и дальше вниз, по великой Волге. Путь по рекам был не утомителен, но скучен. Лежа на палубе, Иван Выродков рассеянно смотрел на уплывавшие берега. Пушкари варили обед, разложив костер на земляной насыпи. За кормой баржи тянулись блесны на крепких бечевах, и время от времени искусный рыболов Кондратий выхватывал из воды судака или щуку. - Отплавала! - бормотал он, снимая с крючка трепещущую рыбину, и вытаскивал из-за голенища ножик. Белые чайки с криком носились над рекой, выхватывая плотичек и пескариков. Свежо и прохладно было на лодках. Когда дул попутный ветер, растягивали паруса, и баржи бежали быстрее, рассекая холодноватую свинцовую рябь. Глава VII СТЕПИ Путь второго, более многочисленного отряда начинался через Рязань и Мещеру. Немало военных новшеств придумали царь Иван и его стратеги. Прежние походы проводились наспех, без хорошей подготов