е.) - Быстро будем строить, - отвечал Иван Васильевич. Сойдясь, разговаривали о замечательных стройках прошлого. Макарию в юности пришлось встречаться с зодчим великого князя Ивана III - Ермолиным. - В нашем кремлевском Вознесенском монастыре церковь полуобваленная стояла, - рассказывал митрополит. - Димитрия Ивановича Донского супруга Овдотья строила - не достроила. Сына его Василия Димитриевича супруга Софья Витовтовна строила - не достроила. Зодчие не могли свод вывести... Прабабка твоя, великая княгиня Марья Ярославна, порешила докончить дело. А уж церковь вовсе обветшала, обгорела даже пожарами многими. И взялся за восстановление Ермолин. Думали, разломает все и сызнова примется ставить. А он, великий искусник, что сотворил? Он ветхое обновил, как живой водой спрыснул, камнем да кирпичом обложил, своды довел - и таковое из праха поднял пречудесное строение, что люди дивились... Вот какие живали в старину зодчие! - Найдутся и теперь такие! - уверял Клобуков. Рассказывал митрополит и о перестройке кремлевских стен, затеянной дедом царя, тоже Иваном Васильевичем. Макарий был тогда юношей и хорошо помнил эту грандиозную стройку. - В старину Кремль являл собою прехитрый лавиринфус* тупиков, улиц, улочек и переулочков. Ни пройти, ни проехать... Создался сей лавиринфус без намерения людского, делом случая: кто где хотел, там и строился... Тот же Ермолин взялся за перестройку. Ломка была!.. Зодчему твой дед дал полную волю распоряжаться. По Кремлю только щепки полетели! Строители не щадили ни бояр, ни гостей, ни попов-дьяконов. Епископы и те возроптали. Ермолин церквушки сносил! Но ни мольбы, ни челобитные великому князю не помогали. "Ермолин приказал? Пусть вершится по его велению!" Тогда и воздвиглись благолепные каменные стены и хоромы, что ныне зрим... (* Лабиринт) - Перескажу я, государь, слова иноземных рыцарей, - заговорил Клобуков. - "Ваш аркос Кремлин - это они его так зовут - столь сильная крепость, каковых и в Европии мало. Знаем, - говорят, - только Медиолан да Метц, что могут с вашим Кремлином равняться. Да и то крепости сии слабее..." (Аркос - замок. Медиолан - Милан.) - Великое, великое дело совершил твой дед, государь! - молвил митрополит. После каждой встречи с Макарием в царе все сильнее зрело желание помериться славой с предками. Смущал Ивана Васильевича вопрос, кому поручить строительство. - Может, из чужой страны мастеров добудем? - заикнулся он раз. - Ни боже мой! - вставил Клобуков. - Своих найдем, русских. Русской славы памятник воздвигаем, чуждый дух нельзя вносить! Да и то скажу: в воинском деле превзошли мы иноземцев - надо и в строительстве показать свое самобытное. Великое это дело - явить миру, на что русский народ способен! Макарий согласно кивнул головой. Царь поднялся: - Воля твоя мне закон, владыко святый! Наконец царь приказал Клобукову: - Довольно слов, Тимофеевич! Работу пора зачинать. Ищи умелых строителей. x x x Для Клобукова наступило хлопотливое время. Много на Руси хороших строителей, но надо выбрать самых лучших, надо найти таких, которые сумели бы понять величие царского замысла и этот замысел осуществить. Иван Тимофеевич встречался с бывалыми людьми, расспрашивал о знаменитых зодчих и о строениях, ими возведенных. Многие называли Клобукову имя славного строителя Бармы. Но, как часто случается, говоря о Барме и о его громкой известности, люди не могли припомнить, что он построил. А добросовестный Клобуков не хотел указывать царю и митрополиту зодчего, образец искусства которого нельзя посмотреть. Расспросы о Барме продолжались. Наконец Клобукову посчастливилось. От престарелого игумена Андроньевского монастыря Палладия Клобуков узнал, что прекрасный храм, поставленный в селе Дьякове и законченный в 1529 году, построен был зодчим Бармой. Иван Тимофеевич съездил в недальнее Дьяково, и церковь ему чрезвычайно понравилась. После разговора с Палладием прошло несколько дней. Клобуков сидел в гостях у окольничего Ордынцева и делился с ним заботой - как разыскать лучшего зодчего на Руси. - Погоди, Иван Тимофеевич, - оживился Ордынцев, - посоветуемся с Голованом. На недоумевающий взгляд Клобукова хозяин пояснил: - Это зодчий, что мне хоромы строил. Молод, а дело знает. Он со своим наставником Булатом по Руси ходил, да недавно вернулись: ослабел старик, на покой запросился. А живут они на моей усадьбе. Голован оказался дома. Через несколько минут он появился в горнице. Ордынцев усадил его, приказал слуге поднести Андрею чару меду. - Вот что, Ильин! - заговорил Ордынцев. - Призвали мы тебя порасспросить об одном деле. Ты про зодчего Барму слышал? - Кто же про него не слыхал, боярин! - удивленно воскликнул Голован. - Барма да Постник всей Руси ведомы... Я, когда строил, во многих краях побывал, а чтоб были мастера лучше Бармы да Постника, о том не слыхивал... - Видишь, Григорьевич, и этот со всеми в одно слово говорит! - обратился к Ордынцеву радостный Клобуков. - Ну-ну, человече, поведай нам про их строения. Голован с увлечением рассказал о поставленных знаменитыми зодчими палатах и храмах, которые ему довелось видеть во время странствий по Руси. И так как Андрей был знаток своего дела, он сумел раскрыть Клобукову и Ордынцеву своеобразие работ Постника и Бармы. - Так, так, парень! Видать по всему, это те самые, которые нам надобны! - молвил Клобуков. - А позволь спросить, господин, для какого строительства? - несмело задал вопрос Голован. - Сие - тайна государева и рано об этом говорить, ну да тебе поведаю, только до времени молчи, - ответил дьяк. - Задумал государь Иван Васильевич поставить дивный храм - памятник в честь казанского взятия... - Лучше Бармы с Постником никому такой храм не построить! - с убеждением воскликнул Голован. Розмысла отпустили, и он пошел к себе, думая, что хорошо бы поработать на новом строительстве помощником Бармы и Постника. Глава VI БАРМА И ПОСТНИК Клобуков доложил царю, к чему привели розыски. Макарий вспомнил имя Бармы, похвалил дьяковский храм; хотя митрополит не видел его много лет, но воспоминание о величавом строении сохранилось у него прочно. - Да, такой зодчий сможет выполнить великое дело... - задумчиво сказал Макарий. Царь указал: разыскать Барму и Постника. Осмотр дьяковского храма решили произвести позднее, в присутствии самого строителя. Перед Клобуковым встала новая задача, спешно разыскать зодчих. А где их искать? Русь обширна, и никто не знает, в каком краю строят Барма и Постник. Но царь торопил, и ко всем наместникам поскакали гонцы с наказами: "Буде в той области, коей ты, боярин, правишь, сыщутся знаменитые зодчие Барма и Постник, не мешкая ни единого дня, отправить оных в Москву под строгим смотрением, и если в том государевом деле покажешь ты, боярин, небрежение, то ответ с тебя будет спрошен по всей строгости..." На местах царский наказ наделал немало переполоха. Иные наместники вообразили, что Постник и Барма сбегут, если узнают, что их ищут, а потому и розыск велся тайно. Другие рассудили более здраво: если зодчие названы знаменитыми, значит их ждет царская милость, и надо искать их всенародно. По городам и селам пошли бирючи, громогласно обещая награду тому, кто доведет до сведения властей о местопребывании Постника и Бармы. След зодчих отыскался под Ярославлем, в Толгском монастыре; там исправляли они монастырские стены. Обрадованный наместник отправил за зодчими целый отряд во главе с приставом. Приказ был такой: немедленно забрать Постника и Барму и везти в Москву под строгим присмотром. Наместник так долго внушал приставу важность порученного ему царского дела, что тот хотел сковать зодчих по рукам и ногам, опасаясь злоумышленного их побега. Постник долго убеждал его, что они бежать не собираются, и сунул щедрое подношение; тогда пристав обошелся со строителями более мягко: усадил каждого в отдельную телегу и окружил плотным кольцом стрельцов. Так Постник с Бармой и были доставлены в Москву и водворены в избе Посольского приказа. Иван Тимофеевич Клобуков навестил зодчих в тот день, как они приехали, и долго беседовал с ними. О жизни своей зодчие рассказывали скупо. - О чем много говорить! - удивлялся Барма, коренастый старик с кудрявой седой головой. - Ходили по Руси, строили. Там годик проработал, там другой, с места на место, из города в город, из села в село - глянул на себя, а уж и старость подошла, и голова в серебре... Так и прожил я век бобылем, за работой жениться не поспел. Вот говорю Постнику: "Эй, парень, пока не поздно, обзаводись семьей, а то останешься одиночкой, как я!" Так и ему все некогда да недосуг... Постник, русоголовый, мощного сложения мужчина, уже доживавший четвертый десяток лет, добродушно улыбался: - Нейдут за меня невесты: кочую я с молодых лет с наставником, гнезда доселе не свил. Вот ужо надо съездить на родину, в Псков, там домишко поставить - может, тогда и семьянином сделаюсь... Зато о своих стройках Барма и Постник говорили много и охотно. Барма подробно рассказал, как строил он для великого князя Василия Ивановича храм в Дьякове. Василий Иванович, хоть и был обременен государственными делами, все же очень интересовался строительством, частенько наезжал в Дьяково. А когда построен был храм, щедро наградил Барму и хотел подарить каменные палаты в Москве. - Мне воля дорога, государь, - ответил тогда Барма, - и эти палаты будут мне, как железная клетка птице... И зодчий снова пошел странствовать по Руси. Привлеченный его славой псковитянин Иван Яковлев, по прозванию Постник, пришел к нему учеником, и с тех пор в продолжение многих лет они неразлучны. Постник не оставлял старого наставника, хоть давно сравнялся с ним мастерством. Клобуков не скрыл от зодчих, с какой целью привезли их в Москву и какие надежды на них возлагаются, но просил никому не говорить о царских замыслах. Разговором с зодчими Клобуков остался доволен и доложил о их прибытии царю. Через два дня состоялся прием. Сбоку царя сидел митрополит в простой, не пышной рясе; позади стоял Клобуков, поглаживая окладистую рыжую бороду и делая Постнику успокоительные знаки. - Вот мы, твои слуги, государь! - сказал Барма. - Требовал нас перед свои светлые очи? - Жалую вас на прибытии, - ответил царь. - Как тебя земля, старче, носит? - Как твоему батюшке, великому князю Василию Ивановичу, служил, так и твоему царскому величеству могу еще послужить! - Голос Бармы был спокоен и радостен. - Я чаю, рассказывал вам Тимофеевич, зачем призвали мы вас. По долгом рассуждении приговорили мы построить на Москве пречудесный храм в память великого казанского похода... - Слыхали, государь! - Такой надо памятник поставить, чтоб века стоял, напоминал о воинах безвестных, положивших голову за дело русское, хрестьянское! - Голос царя гремел, щеки пылали. - Великое дело, государь!.. - согласился Барма. - Не все еще сказано! - прервал его царь. - Надо такой храм поставить, какого на Руси не бывало с начала времен и чтоб иноземцы, на оный посмотрев, диву бы дались и сказали бы: "Умеют русские строить!" Вот что мы держим с преподобным владыкой на мысли! Понятно вам сие, зодчие? Митрополит кивком выразил полное согласие с царем. Клобуков из-за царской спины поощрительно улыбался. - Рад слышать такие речи, государь! - сказал Барма. - А ты что молчишь, Постник? - В чину учимых я, государь, - скромно ответил Постник. - Решать подобает наставнику, а я из его воли не уклонюсь... - Мнится, государь, это те мастеры, какие нам надобны, - молвил Макарий. - Возьмешься, Барма? Ответствуй! - обратился к зодчему царь. Барма низко поклонился: - Коли не в труд будет, великий государь, повремени до завтра. Тяжек ответ. Возьмемся - пятиться некуда! - Дело большое, подумайте, - согласился Иван Васильевич. На другой день разговор возобновился. - Беремся строить, государь, - заявил Барма, поприветствовав царя. - Как от счастья отказываться! - Супротивничать не смеем, - сказал и свое слово Постник. - Шубейками со своих плеч вас жалую! - воскликнул довольный царь. - Будете у меня в приближении. Барма смело возразил: - За тем не гонимся, государь! Но и не отнекиваемся от милости, ибо коли не будем у тебя в чести, то бояре твои помехи нам станут строить. Лицо царя потемнело, глаза взглянули сердито: - Уж эти мне бояре! Сидят у себя во дворах, как сомы в омутах, думают - я их не достигну. Да нет, шалят, у Ивана Московского руки длинные!.. И вы бояр не опасайтесь. Но... работать у меня! - С делом не справимся - ответ будем держать! - твердо сказал Барма. - Только и ты нам препон не чини: чтоб мы были делу хозяева. А то ежели сей день так, а завтра иначе, то и зачинать не станем... Речь Бармы понравилась царю: - Владыко, слышь, как поговаривает? Это ермолинский дух в нем! Помнишь, ты мне про Ермолина рассказывал и мы гадали, есть ныне таковые мастера али нет? Макарий смотрел одобрительно: - Прав он, государь. Кому много дано, с того много и спрашивается. Но чтобы спрашивать, надо дать. - Смел, смел ты, Барма! - оживленно продолжал Иван Васильевич. - За такие дерзостные речи голову отрубить али помиловать? Помилую: не убоялся ты моего гнева и молвил прямое слово! Барма сказал: - Дозволь, государь, сказать: строить будем из камня? - А вы как полагаете? - Дерево - бренно, камень - вечен. - Строить будем из камня, - решил царь. - По отчей старине, - добавил митрополит. - Зачинайте же, чада, делать оклады. (Оклады - чертежи, проект.) - На такой храм оклады сделать и всю видимость изобразить - дело долгое, государь, - сказал Барма. - И хоть Постник на это великий искусник, а все же много месяцев понадобится. И упреждаю, государь: ты нас не торопи - излишним поспешением делу повредим. - Будь по-вашему, - согласился царь. - Все благо-потребное получите. Знаю, многие найдутся у вас ко мне дела, посему определяю: доступ вам в мой дворец во всякое время открыт. - И ко мне тоже, - добавил Макарий. x x x Через несколько дней царь в сопровождении митрополита, ближних бояр и зодчих Постника и Бармы совершил поездку в село Дьяково осмотреть тамошний храм. Барма водил царя Ивана по приделам, объяснял, как строил храм, почему расположил его именно так. Больше двух десятков лет прошло с тех пор, как Барма в последний раз оглядывал прекрасное создание своего гения. Ему тогда казалось, что он уже старик. Но теперь Барма понял, как был в то время молод и как умудрила его жизнь за прожитые с тех пор годы. - Расположение этого храма, государь, - говорил Барма, - взято из древних образцов деревянных наших церквей. Мы, русские зодчие, не хотели следовать образцам византийским, с их четырехугольным видом, более пригодным для палат. Древним русским церквам с прирубами, с шатровым покрытием подобен сей храм; он сложен из камня, но, по желанию строителей, мог быть и древян... Пятиглавый дьяковский храм очень понравился царю и сопровождавшим его лицам. Храм не был увенчан пятью шатрами, но намечался переход к ним. Центральная, самая высокая глава опиралась на восемь коротких колонн, которые скрадывали переход от восьмигранника центральной башни к световому круглому барабану. - Зело благолепен вид сего храма, - говорил митрополит. - Знаю его давно, но после твоих разъяснений, Барма, новыми глазами на него взираю. - В таком роде думаете строить? - спросил Иван у зодчих. - Намного и больше и лучше постараемся, государь, сделать! - заверили зодчие. - Все силы положим в новый собор, чтобы дивен он был и красовался на удивление и хвалу... Глава VII ВЫБОР МЕСТА Прежде чем взяться за разработку чертежей, зодчие попросили указать место для храма. - Место, где воздвигается строение, великую важность имеет, - говорил Барма митрополиту. - Ино дело, когда храм на возвышенности и виден издалека, ино дело, когда окружен домами и хоромами. Стоит ли одиноко - один вид, строения ли вокруг - другой... Посоветовавшись с царем, Макарий предоставил выбор места зодчим: - Найдите, а мы посмотрим! Постник предложил строить новый храм в Кремле. Барма не согласился. - От народа отходишь, Иван, - укоризненно покачал кудрявой седой головой старик. - Хочешь строить нетленное, а не проникся духом, какой надобен! Что мы строим? Памятник ратной славы! Чьей славы? - Он огляделся и, хотя в избе никого не было, придвинулся к Постнику и понизил голос: - Кто Казань брал? Брали стрельцы, казаки, добровольные ратники... Кто сложил голову под вражьим городом? Все они же - безвестные люди русские! Им, этим подвижникам и страстотерпцам за родную землю, - им воздвигнем вечный памятник! Где ему стоять? Там ли, среди боярских палат и царских дворцов - в Кремле, где люди без шапки ходят, али там, где простой народ шумит, бурлит, как волна морская? Постник опустил голову: - Прости, наставник, неправо я судил! Решили ставить храм в самом многолюдстве, на виду у народных масс. Учитель с учеником пошли по Москве, хоть и знали ее хорошо. Замоскворечье откинули сразу. В Занеглименье тоже не представлялось подходящего места. Шумная Лубянка казалась пригодной. Однако зодчие прошли и ее и отправились на Пожар. Людское море поглотило их... Барма и Постник, еле выбравшись из многотысячного людского сборища, переглянулись. - Тут и строить! - воскликнул ученик. - Самое сердце города! - отозвался наставник. - А церкви? - спохватился Постник. - Здесь же церкви стоят... - Какие это церкви! Убожество одно... Мы их сломаем и на том месте воздвигнем наш храм. Чего лучше! Место открытое, издалека видать: и от Москвы-реки, и от Неглинки, и даже из Кремля, - улыбнулся Барма. - Самое ему тут место! И всю окрестность он скрасит. Постник помялся: - Наставник, больно много тут непотребства творится: сквернословят, дерутся... - Не смущайся, Ваня! Может, иной ругатель али драчун, взглянув на памятник и вспомнив, что он знаменует, постыдится и воздержится от зла. Вот и заслуга наша будет... - У тебя, учитель, на все готов ответ! - прошептал Постник. - Многому я жизнью научен; доживешь до моих лет, и ты наберешься опыта... Барма доложил митрополиту о выборе места. Зодчих призвали к царю, где Барма изложил свои соображения. - Местом я доволен, зодчие, - сказал царь. - Надобно, не мешкая, сыскивать ломцов и приступить к сносу церквушек, место расчищать... (Ломцы - рабочие, разрушавшие старые строения.) Глава VIII НОВЫЕ ЗАБОТЫ ОРДЫНЦЕВА Барма просил митрополита указать число престолов в храме. От этого зависела величина храма и расположение частей. Храм - не дворец, не жилые палаты: его план имеет символическое значение, объясняемое церковными обычаями. Для обсуждения важного вопроса о престолах опять собрались у царя ближайшие зачинатели строительства: митрополит, дьяк Клобуков, зодчие Барма и Постник. Митрополит заговорил тихо, раздумчиво: - Храм, бессомненно, надобно ставить многопрестольный. Вельми трудное дело - избрать имена святых, во имя которых воздвигнутся престолы. И я уже их избрал... (Вельми - весьма.) Барма сказал: - Дозволь спросить, владыко пресвятый: какие соизволишь поставить престолы? Макарий разъяснил слушателям: избранные наименования церквей напоминают о важных событиях и битвах, случившихся при взятии Казани. 1 октября, в праздник покрова богородицы, русская рать готовилась к решительному, последнему приступу. Митрополит считал, что надо воздать честь богородице за покровительство русскому воинству. И он назвал центральный храм Покровским. 30 августа, в день памяти Александра Свирского, было разбито войско Япанчи. В память этого Макарий нарек один из приделов именем Александра Свирского. Еще один из приделов был назван именем армянского святого Григория - в честь тех безвестных армянских пушкарей, которых даже угроза смерти не могла заставить идти против русских братьев. Так названия церквей составили краткую летопись казанского похода. - Великая вам задача, строители! - заканчивая речь, обратился митрополит к Барме и Постнику. - Около главного храма в честь покрова пресвятая богородицы расположите семь храмов вышереченных, и воздвигнется чудное собрание храмов, собор, каковое слово к нам от прадедов перешло... Барма что-то прикидывал в уме и соображал: это видно было по движениям его рук. Он успел перешепнуться с Постником, который его понял и одобрил. - Дозвольте слово молвить, государь и преподобный владыко! Семь храмов окрест главного храма поставить неможно. Зрелище получится не радостное, а беспорядочное. Надобно ставить округ главного восемь храмов: четыре по четырем сторонам света да другие четыре промежду ними. Тогда возымеем полное совершенство и со всех сторон равный и глаз восхищающий вид... - Так, государь! - подтвердил Постник. - Ладно, верю вам. Сделаем восемь престолов вокруг большого. На этом решении остановились. x x x Главным смотрителем будущего строения царь назначил Федора Ордынцева. Этому назначению предшествовал разговор Ивана Васильевича с его любимцем. Когда Ордынцев вошел в палату, царь сидел на лавке в узком темно-синем терлике с золотыми разводами, в простой бархатной скуфейке, прикрывавшей стриженные в кружок волосы. Перед ним лежали шахматы из слоновой кости; Иван Васильевич внимательно их пересматривал. (Терлик - род кафтана.) - А, Григорьевич! - ласково воскликнул царь. - Как жив? - Твоими благодеяниями, государь! Здрав будь на многие лета! Ордынцев низко, до земли, поклонился царю. - Вот, любуюсь шахматами дивной работы. Персидского государя подарок. Умеешь, Григорьевич, сей игре? А то бы сыграли! - Не обучен, государь! - развел руками окольничий. - То-то! - самодовольно сказал царь. - Потому люблю искусство шахматного боя, что имеет оно родство с воинским боем... Знаешь, зачем тебя позвал? - круто переменил разговор. - Не ведаю, государь! - Хочу тебе отдых дать от пушечных дел! Ордынцев покраснел: - Али не угодил, государь? Худо работаю? - Работаешь хорошо и, знаю, выучил способных помощников. Одного из них, по твоему выбору, и поставим на твое место. А тебе иная забота: станешь у меня ведать строительством собора. Дело вельми большое... - Неужто другой на это не найдется? - огорченно спросил Федор Григорьевич. - Охотников много, да руки у них липкие, - зло ответил царь. - А твою честность я знаю. Сам не будешь воровать и другим не дашь. - Трудная задача, государь... - Знаю, что трудная, но ты старайся. И помни, Григорьевич: я тебя с Пушечного снимаю на время. Казань мы великими трудами и кровью повоевали. Думаешь, все? - Иван значительно поднял палец. - Ныне главное зачнется! Западу ли по душе, что Россия возвышается, что становится твердой ногой на доселе отторгнутых у нее землях? Говорю тебе: поднимутся на нас и поляки, и ливонские рыцари, и свей, и немцы - все дорогие соседушки... И надобно их встретить достойно! А посему про пушки забывать не будем! - Дозволь, государь, слово молвить. Строительство - дело великое, и я за него берусь. Но ты уж разреши мне и на Пушечный заглядывать, чтобы там дело не разладилось... - Вот это твое прошение мне по душе! Вижу, верный ты слуга и нелицемерно о государственном деле печешься. И быть по сему! Ордынцеву пришлось взяться за новое дело. Царская грамота приказывала разыскать по ближним посадам и уездам все сараи и печи, где выделывался кирпич и где обжигалась известь. Приказано было записать их на царское имя, починить и заново покрыть. Повелевалось строить новые печи и сараи, заготовлять лес и дрова, ломать известковый и бутовый камень. Всеми этими хозяйственными делами должен был ведать окольничий Федор Григорьевич. Он же отвечал за царскую казну, отпущенную для стройки. Но так как одному человеку невозможно было справиться с таким громадным делом, то в помощь Ордынцеву было выбрано из московских посадских людей десять целовальников. Эти целовальники должны были ведать денежными расходами по разным статьям, записывать расходы в книги и скреплять собственноручной подписью. Для рассылки по мелким поручениям приставили двадцать детей боярских. На Ордынцева возлагалась нелегкая задача: смотреть за целовальниками и детьми боярскими, чтобы они не расхищали казенное добро, не брали посулов и приношений. Тому, кто будет расточать строительные материалы, посулы брать и работать нечестно, царский указ грозил смертной казнью. Читая и перечитывая указ, Ордынцев вздыхал: - Трудно! Ах, трудно! Собрав целовальников, присланных из Дворцового приказа, Ордынцев сурово внушал им: - Коли вы, презрев страх божий и уставы государственные, заворуетесь злокозненно, за то вам, татям, нещадное будет мучительство!.. Староста целовальников - большеголовый, большебородый Бажен Пущин - скромно улыбнулся: - Будь покоен, государь боярин, мы завсегда господа бога помним! Но по искоркам, мелькавшим в плутоватых глазах Бажена, Ордынцев решил: "Заворуются, негодники!" Однако делать было нечего, приходилось распределять обязанности между целовальниками. Одного посылал на каменоломни, другого - приводить в порядок кирпичное дело, третьему поручалось наблюдать за валкой леса. Надо было также следить за сплавом запасов по Москве-реке, принимать материалы на месте, строить склады на берегу, возводить бараки для строителей Покровского собора. По городам были разосланы указы: "А какие в городах и волостях сидят наместники и волостели, и тем касающиеся стройки приказы окольничего Ордынцева исполнять..." Но дальше опять строго напоминалось: "Аще кто из строителей либо целовальников учнет воровать, и тех сужу я, царь и великий государь всея Руси..." Суеты хватало Ордынцеву по горло. Всех надо было проверить, за всеми следить. Целовальники на купленное доставляли счета от купцов. Однако и на купцов полагаться не приходилось. О них недаром сложилось присловье: "Купец, что стрелец, промашки не даст!" Ордынцев потерял покой, похудел; а впереди еще много трудов, целые годы... Федор Григорьевич с грустью вспоминал Пушечный двор, где хотя и много было работы, да вся под рукой. А теперь и на Пушечный почти не удавалось заглядывать. Глава IX ИЗ ПЕРЕПИСКИ ГАНСА ФРИДМАНА "Высокородному господину придворному архитектору Отто Фогелю. Любезный и почтенный друг! Не больше шести месяцев прошло, как мы виделись в Дрездене, и вот я, небезызвестный тебе саксонский архитектор Ганс Фридман, успел совершить далекое и опасное путешествие в Московию и пишу из столицы этого северного государства. Я не смог повидаться с тобой перед отъездом, и ты, без сомнения, спросишь, что заставило меня принять неожиданное решение. Сознаюсь, я принял его после долгих колебаний: не такое простое дело - пуститься на край света, в страну, которую мы так мало знаем. Но я не видел иного выхода. Мне далеко перевалило за тридцать, а я не имею семейного очага. Как содержать жену и детей на мой скудный заработок? Мы - старые друзья, вместе учились, и ты знаешь, что я искусный и знающий архитектор, но мне так редко доставалась работа! В Германии слишком мало строят, а если выпадет счастливый случай, то найдется удачливый соперник, который выхватит фортуну из-под носа. Находясь в таком тяжелом положении, я услышал от благонадежных людей, что в Московии можно найти работу и что там хорошо платят иностранцам. Все же я не сразу поверил слухам. Я написал в Лейпциг, в Нюрнберг... Когда пришли подтверждения, я покинул родину - но, конечно, не навсегда. Барка, из числа тех, что ходят по Эльбе, благополучно доставила меня в Гамбург. Там я сел на судно шведского купца господина Эрика Румбольда. Во время переезда меня так мучила морская болезнь, что я чуть не умер. Но, благодарение судьбе, сошел на сушу живым в Риге. Из этого города я двинулся с рижскими купцами, направлявшимися в Москву. Они избрали обычный путь, каким ездят иностранцы: через Дерпт, Ладогу, Новгород. Слишком долго описывать, любезный друг Отто, дорожные приключения и неприятности в этой дикой, угрюмой стране. Я расскажу о них при личной встрече. Одно тебе важно знать: я добрался до Москвы, этого огромного, беспорядочного города, и живу у соотечественника Эвальда Курца. Мои природные способности и знание чешского языка помогли мне за время путешествия ознакомиться с наречием московитов. Я могу объясняться на нем свободно, но решил пока скрывать знание языка. Это для меня выгодно: не остерегаясь моего присутствия, московиты будут разговаривать свободно, и я могу оказаться обладателем важной тайны. И будь спокоен, я сумею воспользоваться выгодами положения. Конечно, я займу высокий пост в этой непросвещенной стране. Кстати, я заметил, что название "Россия" вытесняет прежнее распространенное название "Московия". Оно считается более широким и более соответствующим растущему могуществу государства. А это могущество чрезвычайно усилилось благодаря покорению казанской орды. Месяц назад я видел московского властителя Иоанна IV. Это случилось при таких обстоятельствах. Я бродил по московским улицам и площадям, присматриваясь, прислушиваясь к разговорам. Вдруг народ заволновался, послышались возгласы: - Царь! Царь! Снимая шапки, люди теснились к заборам, чтобы освободить проезд царю и его свите. Должен сказать, что Иоанн имеет вид настоящего государя. Он ехал на великолепном аргамаке, покрытом дорогой попоной; седло, сбруя, уздечка блистали золотом и драгоценными камнями. На коне царь сидел с ловкостью опытного наездника (все московиты таковы: огромные расстояния дикой страны отучили их от пешего хождения). Одет был царь в роскошную шубу на собольем меху; драгоценная бобровая шапка украшена перьями цапли, которую русские считают благородной птицей. При бедре Иоанна висел меч. Русские, встречая повелителя, падали лицом в снег. Пришлось сделать то же и мне. Поднимаясь, я встретился с царем глазами. У него, как мне показалось, необычайно белое лицо с темными усами и небольшой волнистой бородой и строгий, проницательный взгляд. За Иоанном ехала блестящая свита - этим все кланялись в пояс; один я стоял в растерянности, не согнув спины; за это по мне прошелся бич (der Knut, как они называют). После этой памятной встречи я долго добивался случая быть представленным московскому царю. Без такой аудиенции иностранцу в Московии нельзя поступить на государственную службу. Есть у московитов слово "волокита". Это означает бесконечное промедление с делами. В такую волокиту попал и я, к великому прискорбию. Когда ни приходил я с просьбой в Посольский приказ, равнодушные чиновники - дьяки - отвечали: - Завтра! Наконец на прошлой неделе мне удалось представиться царю Иоанну, и об этом важном событии я расскажу со всеми подробностями. Я знаю, ты интересуешься образом жизни и нравами неизвестных народов. Меня ввели в небольшую комнату, отобрав оружие. Комната убрана с невиданной роскошью. Царя окружали князья и бояре, одетые в длиннейшие меховые шубы и огромные шапки. На каждом боярине столько соболей, горностаев, бобров, что в Германии его одежда составила бы богатство. Министр иностранных дел Висковатый (они именуют его дьяком Посольского приказа) подвел меня к царю, заставил преклонить колена, назвал мое имя и звание. Иоанн протянул руку для поцелуя и уставился мне в лицо. - Так ты строитель? - спросил Иоанн. Я чуть не ответил утвердительно, но, по счастью, вспомнил, что скрываю знание русского языка. Когда вопрос перевели, я ответил. - Строители нам нужны, - сказал царь. Он расспрашивал меня, где я бывал, что и где строил, выведывал приемы нашей профессии. Как ни странно, но этот удивительный властитель гораздо образованнее германских государей, о которых ты мне рассказывал. Наши герцоги и курфюрсты говорят об охоте, турнирах и женщинах; в этой области у них непререкаемый авторитет. Тебе не удалось встретить ни одного германского принца, который прочитал бы какую-нибудь книгу помимо правил псовой охоты или соколиной ловли. А этот повелитель огромной страны упоминал греческих и латинских классиков, говорил о Платоне, Аристотеле, Вергилии. Когда же я, по его мнению, неправильно осветил какой-то вопрос архитектуры, он стал опровергать меня, ссылаясь на Витрувия. Моя физиономия выразила непритворное удивление. (Марк Витрувий Поллиол - древний римский писатель. Написал известное сочинение: "Десять книг об архитектуре".) Царю это понравилось; он сказал: - Смотрите, немец рот разинул: удивительно ему, что не нашел в нас невежества, которого ожидал. Этого не переводи, - добавил он толмачу. Я скромно стоял, постаравшись усилить знаки изумления. Под конец аудиенции Иоанн обходился со мной значительно мягче. На прощанье он сказал: - Мы тебе службу дадим, и хорошую: будешь участвовать в построении храма, долженствующего напоминать потомкам о подвиге покорения Казанскою царства. - Обращаясь к министру, он добавил: - Прикажи, Михайлович, выдать немцу денег. Пока наши зодчие строят планы, ему делать нечего, еще с голоду сбежит... Можешь поверить, почтенный Фогель, я не сбегу! Я долго ждал фортуну и научился терпению. Если я и не придворный архитектор московского властелина, то лишь потому, что здесь не существует такого звания. Теперь я смотрю на будущее с большой надеждой. Это письмо я посылаю с попутчиком, нашим соотечественником. Надеюсь, что оно дойдет в сохранности. Жду вестей. И будь уверен, любезный и почтенный Отто, я постараюсь сообщать о моих дальнейших шагах в далекой Московии. Твой покорный слуга Ганс Фридман 23 января 1554 года" Глава X СОСТАВЛЕНИЕ ПЛАНА Когда определилось место для Покровского собора и количество церквей, началась разработка проекта. Зодчим отвели большую, светлую горницу во дворце. Были поставлены огромные гладкие столы. Ордынцев закупил бумагу, краски, тушь. Барма и Постник проводили во дворце целые дни и уходили с темнотой. Стража внимательно их обыскивала. Царь отдал распоряжение: ни один чертеж не выносить из дворца. Барма и Постник посмеивались: "Разве не можем мы начертить дома, что делаем здесь?" Но обыску подчинялись покорно. Первый, долгий спор зашел по вопросу о величине собора. - Знаешь, Постник, - заявил Барма: - поднимем громаду, чтобы за сотню верст видать! Пусть в солнечный день сияют кресты и главы собора жителям Коломны, Серпухова, Дмитрова, Можайска, Волока Ламского! Весь мир поймет силу Руси, коль скоро мы сможем воздвигнуть таковой храм! - Подожди, учитель, дай посчитать! Расчет был трудный и мог быть сделан лишь приближенно. Предвидя заранее, что о размерах собора придется спорить, Постник побывал в селе Коломенском, где лет двадцать пять назад поставили большой храм. Зодчий взобрался к кресту, венчающему шпиль, заметил деревушку на горизонте и, спустившись, определил расстояние. Высота Коломенской церкви Постнику была известна. Вооруженный этими данными, Постник, знаток геометрии, вычислил: - Дабы глядеть вокруг на сто верст, надобно строение поднять на триста пятьдесят саженей! Барма схватился за голову. - Триста пятьдесят саженей! - с ужасом вскричал он. - Мало не верста... Это я через край хватил! Такого храма никому не построить... Да ты, небось, ошибся, Постник! (Верста (500 саженей) равняется приблизительно 1065 метрам.) - Цифирь не врет! Я долго пересчитывал. Крест нашего собора уйдет за облака. Так гласит гиомитрия... - Уж эта мне гиомитрия! - проворчал Барма. - Придется сбавлять, и много сбавлять... - Потом сказал: - Сделаем, чтобы за полста верст видать было. Постник усмехнулся и вновь углубился в расчеты. Барма стоял позади, смотрел через его плечо с надеждой и ненавистью на непонятную арабскую цифирь, возникавшую под пером Постника. Его томило нетерпение. - Девяносто саженей, - объявил Постник. Барма был страшно разочарован. - Еще сбавлять? Он с тоской вглядывался в холодноватые глаза Постника, но сочувствия не нашел. Постнику не по душе была мысль, что если затеять чересчур обширное строительство, то не придется его довершить, не придется полюбоваться делом своих рук. Для спора с Бармой у Постника имелось достаточно доводов. Чтобы доказать несбыточность задуманного Бармой, Постник рассказывал ему о соборе Парижской богоматери, о Вестминстерском аббатстве, о Парфеноне... Собор Парижской богоматери, чудо строительного искусства, французский король Филипп Август заложил в начале XIII века. Еще не оконченное здание сильно повредил пожар. Пришлось его перестраивать. Дело тянулось двести лет. И Постник знал, что две огромные колокольни стоят недостроенными, портя вид великолепного храма. Вестминстерское аббатство в Лондоне, гордость английского зодчества, строилось, достраивалось и перестраивалось в течение столетий. - Зришь, наставник, к чему приводит погоня за чрезмерной громадностью здания? Али тебе достаточно за наш век заложить основание да стены поднять на сажень от земли? - Иные докончат... Простая и светлая душа Бармы не знала тревог и волнений. Он не гнался за личной славой. Начать бы доброе дело - и пусть оно пойдет своим чередом. Не узнают люди имени зачинателя? Что ж! Барму эта мысль не тревожила. - Иные? - многозначительно повторил Постник. - А примут ли они наш замысел? Не переделают чертежи? Из гистории об иноземных строительствах знаю: часто таковое случалось. Да и не рассыплется ли прахом дело, когда не станет ни тебя, ни меня, ни замыслившего сие государя Ивана Васильевича? Барма начал подаваться, а Постник приводил новые доводы: - К чему огромность? Конечно, на столе не поставить здания, поражающего взор, но и при невеликих размерах можно сделать величественное... Парфенон Афинский, коего изображение видели мы в государевой книгохранительнице, радует зрение и дает вид громадности, какой у него и нет... Твой дьяковский храм - разве с него можно взирать окрест на десятки верст! - являет чудесный, величавый вид... После долгих споров и разговоров согласились, что высота главного храма не будет превышать сорока саженей от земли. Для утешения Бармы Постник высчитал, что и при такой высоте крест храма в ясную погоду будет виден верст за тридцать пять. Потом пошли споры, должны ли девять церквей стоять под одной кровлей и составлять общее целое или каждую ставить отдельно. Этот спор быстро решило духовенство. Макарий приказал, чтобы каждый храм был самостоятельным: "У каждой церкви свои священники и клир, свои прихожане - не годится мешаться одним с другими". - Боится владыка: перессорятся попы, служа под одной крышей, - насмешливо