Не скрывай от меня ничего, Магистий, - сказал Леонид, - я готов выслушать самое худшее. - Я и скажу тебе самое худшее, царь, - ответил Магистий, - завтра на утренней заре мы все погибнем, и войско твое и ты сам. Леонид вздохнул. - Значит, пришел час, - сказал он. - Воля богов должна свершиться. Леонид хорошо помнил изречение пифии, когда спартанцы еще в начале войны с персами вопросили дельфийское божество об исходе этой войны. Пифия ответила: Ныне же вам изреку, о жители Спарты обширной: Либо великий и славный ваш град чрез мужей-персеидов Будет повергнут во прах, а не то - из Гераклова рода Слезы о смерти царя пролиет Лакедемона область. Не одолеет врага ни бычачья, ни львиная сила, Ибо во брани Зевсова мощь у него и брань он не прежде Кончит, чем град целиком иль царя на куски растерзает. [Геродот, книга седьмая.] Леонид задумчиво смотрел в огонь. Он сидел одиноко, измученные воины спали. Его томила тоска. Значит, это его последняя ночь. Он повторял себе, что смерть его будет славной, но душа его не хотела смерти. Молодая Горго стояла перед его глазами, бледная, как ее покрывало. Он снова слышал ее голос: "Со щитом или на щите!" - На щите, Горго, на щите, - тихо сказал Леонид. Тревожно шумело море. Темная гора возвышалась над головой, заслоняя звезды. Костер угасал... Вдруг из зарослей, с горы, перед самой стеной появился человек. Стража тотчас привела его к Леониду. - Кто ты? - спросил Леонид. - Я фессалиец, - сказал он, задыхаясь, - я бежал из персидского лагеря. Царь, персы идут в обход! Отступай, ибо тебе нет спасения! - Спартанцы не отступают, друг мой, - ответил Леонид. И тотчас приказал разбудить лагерь. Тревога быстро подняла воинов. Леонид обратился к военачальникам союзных городов. - Друзья, - сказал им Леонид со спокойствием человека, принявшего твердое решение, - друзья, союзники мои! Я отпускаю вас всех. Вам незачем больше подвергать себя опасности, потому что Фермопилы нам уже не удержать. Вернитесь в свои города, вы сделали все, что могли. Мне же и моим спартанцам не подобает покидать место, на защиту которого нас послала Спарта. Военачальники смутились. Заспорили: - Мы не можем уйти и принять позор! - А кому нужна наша бесполезная смерть? Нам обещали помощь, а помощи нет! - Но как мы оставим Леонида? - Со мной останутся фивяне, - сказал Леонид, - и феспийцы тоже. - Царь, мы и без твоего приказа не ушли бы от тебя! - ответил феспийский военачальник Демофил. - Мы бы не ушли, если бы даже ты отослал нас! Фивяне покорились молча. Они знали, что Леонид не доверяет им и боится, что они перейдут к персам. - Уходи и ты, Мегистий! - приказал Леонид. Мегистий покачал головой: - Нет, царь, я не уйду. Моя рука тоже умеет держать меч. Но если возможно, отпусти домой моего сына. Он еще молод, и его жизнь нужнее, чем моя. Леонид кивнул головой: - Пусть идет. Союзники еще шумели и спорили, не зная, как поступить. Но когда им стало известно, что персы идут в обход и в любое время могут спуститься с горы и отрезать их, военачальники быстро построили свои отряды и поспешили покинуть ущелье. Сразу в лагере стало тихо. Медленно и печально догорали покинутые костры... На рассвете отряд фокийцев, которых Леонид послал на вершину горы, был встревожен каким-то странным шумом. Шум шел широко по лесу, шуршала под ногами прошлогодняя листва. При слабом свете зари фокийцы увидели идущее к ним чужеземное войско, пестрые одежды замелькали среди деревьев, блеснуло оружие. - Персы! Персы заполонили лес. Внезапно увидев перед собой вооруженных людей, персы остановились. Прозвучала непонятная команда, и железный ливень стрел упал на головы фокийцев. Не понимая, что случилось и как персы оказались здесь, на вершине горы, - значит, Леонид погиб и враги пришли истребить их! - фокийцы в ужасе бежали, рассыпавшись по лесу. Леонид, так и не заснувший за всю ночь, заметил, что пламя его костра стало блекнуть. Он поднял глаза. Сквозь древесную листву уже светилась заря и на море играли золотые блики. Утро. Леонид в последний раз обратился мыслями к Спарте. Возмущение, горечь, обида - эфоры отдали его на гибель! - мучили его всю ночь. Сейчас осталось только чувство глубокой печали. - Прощай, Горго, - прошептал он, - береги моего сына, Горго... Прощай! Леонид встал. Войско уже поднялось. На кострах кипели котлы с похлебкой. Воины ели, не снимая оружия. Леонид прислушался. Какой-то шум идет по вершине горы. Ветер ли шелестит листьями или персы идут? Шум становился шире, отчетливей. Персы! По единой команде спартанцы встали в строй. Леонид вывел отряд на более широкое место. Уже незачем было прятаться за стеной, он знал, что это будет их последняя битва. Персы лавиной свалились с горы, и сразу началась рукопашная. Враги погибали бессчетно. Многие валились в море, многие, получив тяжелую рану, падали и гибли под ногами своих же воинов, которых военачальники подгоняли бичами. Спартанцы бились с отвагой предсмертной битвы. Их копья сломались, они бились мечами. Персидские стрелы со злым гудением взвивались вверх и оттуда тяжко валились на головы эллинам. Один за другим падали эллины, сраженные в неравном бою, красные плащи устилали землю. Вот уж совсем немного их осталось. А вот уж и нет их ни одного. Все спартанцы легли в этой битве, все триста. И вместе со своими воинами пал на кровавом поле их полководец - спартанский царь Леонид. Сражение быстро приближалось к концу. Фиванцы, увидев, что Леонид погиб, тотчас оставили эллинское войско и сложили оружие. Феспийцы еще сражались. Они отступили и сгрудились на холме у самой стены. Окруженные со всех сторон, они защищались как могли - мечами, зубами, палками, потому что у многих уже не было оружия. Наконец персы обрушили стену и, запустив стрелы, положили их всех до одного. Путь Ксерксу в Элладу был открыт. Не силой и не мужеством взяли персы Фермопилы, но с помощью предательства, проклятого на все века. БОЙ У ЕВБЕИ Эллинские корабли, как и было решено, пришли к мысу Артемисию, к северной оконечности острова Евбеи. И здесь эллины увидели, что в открытом море, против прибрежного фессалийского города Афеты, стоит персидский флот. Целый лес корабельных мачт врезался остриями в светлое утреннее небо. Спартанец Еврибиад, командующий морскими силами Эллады, оторопел. Как же так? А ведь говорили, что почти все персидские корабли погибли у Фессалийских скал, целых четыре дня и четыре ночи буря трепала их насмерть! Еврибиад нервничал. Военачальники ждут его команды, а он не знает, на что решиться. Вступать в бой с таким могучим флотом, который стоит перед ним, заслонив горизонт, безумие. Надо уходить обратно, во внутренние воды Эллады, под защиту сухопутного войска. Еврибиад созвал военачальников. - Вы видите, что флот врага неизмеримо превышает наши силы, - сказал он, - я нахожу невозможным вступать в битву. - Что невозможно, так это отступать, - возразил Фемистокл. - Неужели мы должны уйти, даже не испытав своих сил? Как всегда, заспорили. Фемистокл требовал сражения. Архител, военачальник большого афинского корабля "Саламинии", на котором афиняне обычно отправляли посольства к храмовым праздникам, кричал, что надо немедленно поднимать якоря. - Ты спешишь домой, потому что тебе нечем платить своим матросам! - крикнул ему Фемистокл. - А где же те деньги, которые предназначены им в уплату? Ты их растратил! Архител сердито молчал. - Я считаю борьбу с персидским флотом решительно невозможной! - настаивал на своем Еврибиад, не искушенный в морских битвах. Ему возражали афиняне: - А для чего же мы строили наш флот? - Надо отплыть к берегам Пелопоннеса и охранять их. - У берегов Пелопоннеса легче всего разбить нас! Фемистокл был возмущен. Так бесславно вернуться домой! Да и не в славе дело, им выгоднее сразиться именно здесь, в узком проливе. В открытом море у Пелопоннеса им действительно не под силу противостоять персам. И, кроме того, не надо забывать, что недалеко отсюда, в Фермопилах, стоит Леонид, он может потребовать их помощи. И, наконец, они посланы охранять этот пролив, и они должны его охранять! Но Еврибиад стоял на своем - уходить к Пелопоннесу. Он отдал приказ, и эллинские триеры начали поднимать якоря. Евбейцы, увидев это, толпой собрались на берегу с криками, с мольбами. - Не уводите свои корабли! Не бросайте нас! - умоляли они. - Дайте нам время отправить наших жен и детей в безопасное место! Если вы покинете нас сейчас, персы погубят наши семьи! С этой мольбой они пришли к Еврибиаду. Еврибиад отказал. Тогда они обратились к Фемистоклу, командующему афинскими кораблями. - Вы знаете, что я не могу отменить приказ Еврибиада. Но я сочувствую вам и поэтому дам совет. Есть способ убеждать людей, перед которым, я думаю, не устоит даже спартанец. Евбейцы переглянулись, поняли: - Серебро? - Да. - Фемистокл, мы дадим тебе серебра - помоги нам убедить спартанца! - А вот это сделать я, пожалуй, смогу. Только не медлите. Евбейцы не медлили. Они тотчас переправили серебряный груз на корабль Фемистокла. "Если человека нельзя убедить ни доводами разума, ни доводами чести, - думал Фемистокл, - значит, надо обратиться к доводам серебра. Попробуем!" И он поспешил к Еврибиаду. - Ты куда торопишься? - остановил его сердитый Архител. - Ты опять будешь задерживать отплытие? - Архител, - резко сказал Фемистокл, - если ты будешь противодействовать мне, я объявлю, что ты подкуплен персами! Архител разинул рот. - Это как же? Кто же этому поверит? - Но если ты стараешься в интересах персов увести флот, то почему же не поверить? Архител замолчал. И молча ушел на свой корабль. Фемистокл явился к Еврибиаду. - Нам нельзя отплыть без боя, Еврибиад! - сказал он. - Будет бесчестно покинуть жителей острова Ев-беи. И еще более бесчестно - не выполнить того, что нам поручили. Что скажут в Спарте, когда узнают, что ты бежал лишь от одного вида врага? - Скажут, что я был благоразумен, - жестко ответил Еврибиад. - Но островитяне дают плату за свое спасение, - продолжал Фемистокл, - хорошую плату. Серебро здесь. Рабы внесли тяжелые мешки и сбросили их с плеч к ногам Еврибиада. Еврибиад удивленно поглядел на Фемистокла. Молча открыл один мешок - да, там серебро. Глаза Еврибиада блеснули из-под рыжих ресниц, лицо потемнело от густого румянца. Фемистокл видел, что он мучительно колеблется, и ждал. - Хорошо, - сказал Еврибиад, глядя в сторону. - Я согласен с тобой. Еврибиад объявил новый приказ. Он не может оставить Евбею и принести их в жертву персам, а поэтому хочет дать бой. Все начальники приняли приказ без возражений. Восстал лишь военачальник коринфских кораблей Адимант, сын Окита, коринфянин: - Вы можете поступать, как найдете нужным, а я свои сорок кораблей уведу обратно. Коринф не для того их строил, чтобы отдавать на верную гибель. Еврибиад растерялся. Уйдут сорок кораблей, когда их всего-то здесь у эллинов двести семьдесят! Тогда к Адиманту обратился Фемистокл: - Клянусь богами, Адимант, ты не покинешь нас на произвол судьбы! Я обещаю более щедрые дары, чем даст тебе царь Ксеркс за то, чтобы изменить нам! Евбейское серебро и здесь сделало свое дело. Коринфские корабли остались на якорях. К полудню эллины увидели, что персидский флот перестраивается - корабли сходились, устанавливались рядами, - и поняли, что персы обнаружили их триеры, затаившиеся у Артемисия. Неожиданно в стан эллинов явился какой-то полуголый, дочерна загоревший человек. - Кто ты такой? - спросил Еврибиад. - Я Сикиллий из Сикиона. Я водолаз, - ответил явившийся прямо из моря пришелец. - А! - вспомнил Фемистокл. - Это Сикиллий, лучший водолаз во всем мире! Я слышал о тебе. Но мне кажется, что ты, Сикиллий, был у персов? - Я был у персов, - хрипло ответил Сикиллий, - но я давно задумал убежать от них. И вот - убежал. Эллины! Верьте мне, ведь я сикионец, из эллинского города Сикиона, и я не предатель! Правда, сознаюсь, когда их корабли гибли у скал Пелиона, я спас персам немало добра. И сознаюсь - немало спас их добра и для себя. Однако сейчас, когда вам, эллины, грозит опасность, я бросил все и явился, чтобы предупредить вас. Ведь все-таки я сикионец, а не варвар! - Как же ты попал сюда? - сурово спросил Еврибиад. - Я переплыл. - И тебя не увидели? - А как они увидят? Ведь я плыл под водой. - От Афет до Артемисия? Но тут не меньше чем восемь или десять стадий! - И все-таки я переплыл. - Так с чем же ты так спешил к нам? - Вы видели, эллины, как персы собирали свои корабли и ставили их фронтом. Но вы не могли видеть, что двести их кораблей пошли вокруг Евбеи к проливу Еврипу. Они пошли в обход. Они запрут Еврип, а отсюда двинутся на вас всей массой. Они решили погубить весь эллинский флот до одного корабля и все эллинское войско до одного человека! Наступила тишина. Военачальники стояли как оглушенные. Ясно было одно: надо немедленно уходить от Евбеи, пока не заперт пролив Еврип, иначе они окажутся в ловушке. Еврибиад побледнел. Он бы сейчас же дал приказ покинуть Евбею, пока их не окружили, но серебро... Тревожные глаза его обратились к Фемистоклу. - Но что же нам так спешить? - сказал Фемистокл. - Персы не начинают нападения. Значит, они ждут, когда эти двести кораблей подойдут к Еврипу. А если персы ждут, значит, эти корабли еще не дошли до Еврипа. Что же делать нам? А нам, не теряя времени, надо броситься на персов - они этого не ожидают - и прорвать их строй. Еврибиад тут же отдал приказ готовиться к бою. Солнечный блеск уже погас на волнах, и вода у берега наполнилась глубокой синевой, когда маленький эллинский флот, внезапно вскинув крылья парусов и запенив веслами воду, ринулся в наступление на персидскую эскадру, которая в грозном спокойствии стояла перед ними. Увидев эллинов, персы широко развернули линию своих кораблей и со зловещей медлительностью начали окружать их. С триеры Еврибиада грянула сигнальная труба. Эллинские корабли быстро перестроились, повернулись кормой друг к другу и выставили на врагов железные носы. Еще раз прогремела Еврибиадова труба. Эллинские триеры бросились на врага. Пока неуклюжие, тяжелые корабли персов разворачивались, эллинские триеры, легкие и быстрые на ходу, прорвали их фронт. Вспыхнула битва. Море вспенилось вокруг кораблей, кровь залила палубы, мертвые и раненые валились за борт в черную морскую воду... Густая тьма южной летней ночи прервала битву Эллины поспешно вернулись к Артемисию, угнав тридцать вражеских кораблей. Усталые, возбужденные, эллины долго не могли уснуть. Они выиграли сражение! Они сразились с врагом который намного сильнее их, и победили! Это казалось невероятным. Однако персидские корабли, взятые в плен, - вот они! Стоят здесь, у Артемисия, среди их триер! Лишь глубокой ночью эллинский стан затих и заснул. Только стража, опасаясь дремоты, шагала по берегу, подбавляя огня в костры. И не спал Фемистокл. Несмотря на тяжкую усталость, он не мог уснуть и сердился на себя: завтра снова битва, снова трудный, напряженный день, а он лежит, не смыкая глаз. Недобрые мысли лезли в голову, мучила тревога. Они славно дрались, но ведь не победили, а только не позволили победить себя. Они спят сейчас у Артемисия, а двести персидских кораблей тем временем идут вокруг Евбеи, идут, чтобы закрыть пролив, закрыть выход... Фемистокл встал. Если эллины погибнут здесь, в ловушке, это будет его вина. Но если победят - его заслуга. Надо победить. Надо победить. На корабле слышался могучий храп спавших вповалку воинов. Кто-то стонал во сне, - видно, болела рана. Фемистокл прошел по палубе, проверил стражу. Около молодого воина, стоявшего на посту прямо, как тополь, остановился: - Ты ничего не слышишь, Менор? Юноша прислушался: - Слышу, как лес шумит в горах. - Это не лес шумит в горах, - вздохнул Фемистокл, - это двести кораблей шумят веслами, идут к Еврипу. Молодой воин не смел спорить, но все-таки сказал: - Шума кораблей я не слышу, Фемистокл. А вот над Пелионом, я слышу, гремит гром. Не буря ли опять собирается? - Ты прав! - сразу ободрившись, сказал Фемистокл. - Клянусь Зевсом, боги снова решили помочь нам! Гром грохотал над горами Пелиона, в той стороне, где стояли персидские корабли. Ночь становилась непроглядной. Вскоре загудел ветер, корабли закачались на волнах, и неистовая гроза обрушилась на землю и на море. Молнии, как огненные дротики, летели с черного неба. Море бушевало. Эллинские триеры стояли, прижавшись к мысу Артемисию. Буря не трогала их. К утру, когда ливень утих и волны осветились зарей, к эллинам пришли жители острова Евбеи. - Радуйтесь! - сказали они. - Двести персидских кораблей пришли к Еврипу - и буря разбила их о скалы! Все двести! Только обломки от них плавают по воде! "Боги хотят уравнять наши силы, - подумал Фемистокл. - Может, потому так и томила меня тоска, что предстояло услышать радостную весть!" Как идет беда за бедой, так и радость - за радостью. Персы неподвижно стояли у Афет, переводя дух после страшной грозовой ночи, а к эллинам в это время шли на помощь аттические корабли. Фемистокл, счастливый и гордый, смотрел, как приближаются их афинские триеры. А кто убедил афинян построить их? Он, Фемистокл. Обманом, но убедил. А почему? Потому что он предвидел то, что совершается сейчас, он предвидел, что перс придет и бросится на Аттику и что только корабли помогут афинянам защитить свое отечество! Фемистокл было уже поднял голову - "Смотрите, это ведь моя заслуга, что идут, кроме наших ста двадцати семи, еще пятьдесят три корабля!" - эти слова уже были у него на устах, но тут же вспомнилось, что говорил ему его друг Эпикрат: "Не напоминай людям о своих заслугах!" - и промолчал. Пятьдесят три аттических корабля подошли к Артемисию. Их встретили радостными криками со всех стоявших здесь кораблей. Такими же криками ответили и те, что пришли. На одной из этих триер прибыл Эпикрат. - Эпикрат, друг мой! - возликовал Фемистокл, когда Эпикрат появился на палубе его триеры. - Ты с нами! - Неужели ты думал, что я сижу в Афинах? - возмутился Эпикрат. - Я только задержался. Мы снаряжали эти триеры... - Как дома? - нетерпеливо перебил Фемистокл. Эпикрат вздохнул: - Пока все живы, Фемистокл. - Пока? - А как ты думаешь? Разве у нас празднество, а не война? Фемистокл сразу погас. Да, война. Тяжелая, даже непосильная. Еще неизвестно, чем она кончится... - Да, - мрачно согласился Фемистокл, - я понимаю. Всякой отваге, всякой изобретательности есть предел. Но ты знаешь, Эпикрат, - Фемистокл снова оживился, - ведь это я уговорил Еврибиада дать персам морской бой. И вот мы выиграли!.. Против такой-то эскадры! Эпикрат внимательно и молча поглядел на него. Фемистокл смутился: - Ладно, ладно. Я знаю, что ты хочешь сказать. - И что значит "выиграли", Фемистокл? Выиграли битву, но пока еще не выиграли войну. А если здраво судить, можем ли мы, несмотря на все наши усилия, выиграть эту войну? Ты же не мальчик, Фемистокл! Фемистокл выпрямился, его глаза стали суровыми, их голубизна словно пропала. - Гони прочь эти мысли, Эпикрат! Сейчас нам надо думать только о том, чтобы выиграть следующий бой. А за следующим - и все другие. Да помогут нам боги! Но все-таки бой при Артемисии поднял дух наших воинов. Теперь и Еврибиад будет смелее вступать в битву с персом на море. Ведь если бы не я... - Ты сумел убедить Еврибиада? - удивился Эпикрат. - Не я убедил, - отмахнулся Фемистокл, - серебро. - Серебро? - испугался Эпикрат. - Откуда? - С острова Евбеи. Вот это серебро и помогло мне остановить Еврибиада. Иначе Евбея была бы уже разграблена и порабощена. - Они подкупили тебя, Фемистокл! - Да что ты, Эпикрат! Зачем нужно было подкупать меня, если я и сам не хотел уводить корабли? Просто этим серебром они спасли свою Евбею. Я только подал им эту мысль! Эпикрат покачал головой: - По острию меча ты ходишь, Фемистокл. Смотри, как бы все твои благие замыслы не обратились против тебя, против твоего доброго имени! - А как это может случиться? - удивился Фемистокл. - Скажут, что половину серебра отдал, а половину оставил себе. Но Фемистокл на это только махнул рукой: В тот же день, к вечеру, Еврибиад снова вывел в море эллинский флот. Эллинские триеры налетели на киликийские корабли, стоявшие в отдалении, и разбили их, а как только наступила ночь, опять укрылись у Артемисия. А на рассвете к Артемисию тронулись персидские корабли. Эллины ждали. Они предвидели, что персы на этот раз, взбешенные их дерзостью, будут упорны и беспощадны. Персы построились полумесяцем и начали зажимать их в кольцо, все теснее сближая свои корабли. И еще раз взревела труба на корабле Еврибиада. И еще раз эллины бросились на вражеский флот. Они не ошиблись, битва была беспощадной. Персы решили во что бы то ни стало уничтожить эллинские корабли. А у эллинов был только один выход - во что бы то ни стало устоять перед разъяренным врагом. Много в этой битве погибло и людей, и кораблей. Корабельные обломки и тела погибших загромоздили воды у берегов Евбеи. И опять, не добившись победы, персы отошли к Афету. Эллины подобрали своих убитых, чтобы похоронить. И тут Еврибиад объявил, что боевых сил у них больше нет. - Мы больше не можем сражаться. У нас много людей погибло. Почти половина кораблей повреждена... Военачальники подавленно молчали. Фемистокл хотел было возразить Еврибиаду, но в это время раздался голос дозорного: - Идет триаконтера! Триаконтеру, которая шла к Артемисию, узнали сразу. Это был афинский корабль, оставленный Леониду для связи. Триаконтера подошла к берегу. С корабля сошел Аброних, сын Лисикла, который был связным у Леонида. По его лицу все увидели, что он принес недобрые вести; казалось, что у него нет сил сказать то, что он должен сказать. - Аброних! - не выдержав, крикнул Еврибиад. - Ты от Леонида! Что требует от нас Леонид? - Леонид ничего не требует, он убит в Фермопилах, - ответил Аброних, - и все войско наше убито. В живых остался только я один, чтобы возвестить вам об этом. Еврибиад пошатнулся, будто от удара копья. Но тут же овладел собой. - На корабли, - приказал он. - Уходим во внутренние воды. Мы сделали что могли. Больше мы здесь ничего не можем сделать. - А я знаю, что еще можно сделать, - сказал Фемистокл, - надо убедить ионийцев и карийцев, которые сражаются против нас, покинуть персов. И тогда войско Ксеркса сильно уменьшится, и мы без труда их одолеем! - А как ты сможешь это сделать, Фемистокл? - спросил Еврибиад. - Я знаю как, - ответил Фемистокл, - у меня есть для этого средство! Еврибиад пожал плечами: - В Афинах говорят, что ты хитроумен, как Одиссей. Если у тебя есть такое средство, употреби его. На другой же день, на рассвете, эллинские корабли пошли от Артемисия к берегам Эллады. Фемистокл принялся выполнять то, что задумал. Он взял несколько быстроходных афинских кораблей. - Мы пойдем сейчас по всем бухтам, где есть пресная вода, - сказал он морякам, - ионийцы и карийцы обязательно зайдут в эти бухты. Вот мы там и оставим надписи, напишем все, что не имеем возможности передать устно. Так и сделали. Корабли Фемистокла прошли по всем пресноводным бухтам, и везде на прибрежных скалах и больших прибрежных камнях афинские моряки вырезали надписи. Фемистокл эти надписи составил заранее. "Ионийцы! Вы поступаете несправедливо, помогая варварам поработить Элладу. Переходите скорей на нашу сторону! Если же это невозможно, то, по крайней мере, хоть сами не сражайтесь против нас и упросите карийцев поступить так же. А если не можете сделать ни то, ни другое, если вы скованы слишком тяжелой цепью принуждения и не можете ее сбросить, то сражайтесь не как герои, а как трусы, когда дело дойдет до битвы с нами. Не забывайте никогда, что вы с нами одного племени!" - Не думаю, чтобы ионийцев тронули наши увещевания, - сказал Эпикрат с грустным сомнением. - Они не посмеют ослушаться Ксеркса. - Может быть, и так, - ответил Фемистокл. - Пусть ионийцы не перейдут к нам, но Ксеркс, увидев наши надписи, перестанет доверять ионийцам. И тогда он сам боясь измены, не допустит их к битве с нами. - Да, пожалуй, ты прав, Фемистокл, - согласился Эпикрат. - Однако тише, только не вздумай хвастаться этим! Фемистокл, усмехнувшись, пожал плечами: - Но если никто не будет хвалить меня, то волей-неволей придется это делать самому! ПЕРСЫ В ЭЛЛАДЕ Ксеркс прошел Фермопилы, завалив проход грудами мертвых тел. - Безумцы! - презрительно говорил Ксеркс. - Они возмечтали одолеть мощь персидского царя! Вскоре после сражения у горячих ключей к царю явились перебежчики из Аркадии. Они пришли проситься на службу к персам. С тех пор как Ксеркс запер Босфор и Геллеспонт и не пропускал идущие в Элладу корабли с хлебом, аркадяне в своей гористой стране умирали с голоду. Измученные и суровые, они, склонив голову, стояли перед царем в своих грубых рыжих плащах. Ксеркс смотрел на них, прищурив глаза. Видно, плохи, совсем плохи дела в Элладе! Царь не разговаривал с аркадянами. Вместо него с ними один из царедворцев. Что же теперь делают эллины? - спросил перс. - В Элладе сейчас идут олимпийские празднества, - отвечали аркадяне, - эллины смотрят гимнастические и гиппические состязания [Гиппические состязания - конные состязания.]. Это всенародный праздник. - Какую же награду получает победивший? - Победивший получает венок из оливковых ветвей. Знатный перс Тигран, сын Артабана, недоуменно пожал плечами. - Только оливковый венок? И никаких денег? - и обернувшись к полководцу Мардонию, сказал с упреком: - Увы, Мардоний! Против кого ты ведешь нас в бой? Ведь эти люди состязаются не ради денег, а ради доблести! Что же это за народ? Царь метнул на него недовольный взгляд. Трус! Он уже заранее испугался их! ...Войска Ксеркса шли в Элладу по узкой полоске Дорийской земли, направляясь к Фокиде. Проводниками были фессалийцы, давние враги фокийцев. "Эллины всеми силами помогают мне захватывать их страну, - думал Ксеркс, покачиваясь на ухабах в своей роскошной колеснице, - они предают ее мне по частям!" Дорийскую землю не разоряли, это были союзники Фессалии, а Фессалия помогала персам. Зато впереди лежала беззащитная Фокида, и персидские воины уже прикидывали, сколько добра они там награбят. Но ожидания их были обмануты: селения и города фокийские встретили их безмолвием. Фокийцы успели бежать и унести свое имущество. Они ушли на хребет Парнаса, на вершину одинокой горы, куда персам дороги были неизвестны. Персы в ярости разрушали и жгли все, что могли сжечь и разрушить. Багровый дым пожарищ стоял над Фокидой. Персидские полчища шли по берегу реки Кефиса, и там, где они проходили, огромными кострами вспыхивали фокийские села, святилища, города - Дримос, Харадра, Эрохос... Святилище Аполлона в Абах, полное сокровищ и приношений, разграбили, а храм сожгли. Наконец войско привалило к фокийскому городу Панопею, стоявшему на развилке двух дорог. Одна дорога вела в Беотию, другая - в Патры, что на Пелопоннесе, и оттуда - на Истм. Ксерксу уже было известно, что главные силы эллинов идут к Истму, поэтому он тотчас разделил свое войско и почти половину направил в Патры с приказом занять Истм, пока туда не пришли эллинские войска. - Вишь, как зашагали! - переговаривались оставшиеся здесь воины, с завистью глядя вслед уходившим. - Дорога-то на Патры - через Дельфийское святилище. А уж там сокровищ - всего и не унести! Один лидийский царь Крез туда золото таскал без счета! - Да, там есть что положить в суму! - Разграбят Дельфы! - вздыхали и царедворцы, тайно сожалея, что это произойдет без их участия. - Все разграбят! - Не разграбят, - сказал Ксеркс, услышав, как они сокрушаются, - я запретил. В Дельфах - мои союзники. - Но, царь, как же оправдаются дельфрийцы перед Элладой? Если наши войска все кругом разграбят и сожгут, а Дельфы не тронут, так эллины сразу поймут, что тут сидят твои союзники! Царь небрежно махнул рукой. - Не мне заботиться об этом. Жрецы найдут способ оправдаться. Сотворят какое-нибудь чудо - им стоит только попросить своего бога! Дельфийцы, видя, как дым пожарищ с каждым днем приближается к их скалистому городу, в ужасе собрались возле святилища. - Надо вопросить божество, что нам делать. Спасать ли сокровища? Спасаться ли самим? Жрецы исполнили их просьбу, вопросили божество. Ответ был суровым: "Божество запрещает трогать храмовые сокровища. Бог сам сумеет защитить свое достояние". Дельфийцы, услышав такой ответ, покинули город и бежали на вершину Парнаса. Божество обещало защитить свои сокровища, но их жизни оно защищать не обещало! В Дельфах остались только прорицатель и служители храма. Они спокойно ждали персов, которым преданно помогали своими пророчествами. Ксеркс тем временем двинулся в Беотию, держа путь в самое сердце Эллады - в Афины. В Афинах еще с ночи завыли собаки, чуя надвигающуюся беду. Народ в тревоге и смятении толпился на улицах. От беотийских границ, погоняя лошадей и быков, запряженных в тяжело нагруженные повозки, спешили поселяне, надеясь укрыть свои семьи и свое имущество в стенах города. Иногда ветер доносил запах гари, и это особенно пугало и угнетало всполошенных людей. Архиппа металась по дому. То принималась собирать в узлы одежду и постели, приказывала рабыням укладывать в корзину наиболее ценную посуду, то вдруг садилась, опустив руки, - ей казалось, что уже все погибло, что все равно не спастись, персы уже близко... Куда бежать? Где укрыться от них? Дети не отходили от нее; самый маленький сынок не выпускал из рук ее хитона, - как схватился за ее подол, так и ходил за ней повсюду. Архиппа послала раба узнать, что делается в Афинах и что там говорят люди. Раб не вернулся. Бежал? Или его взяли в ополчение? - Фаинида, - попросила Архиппа старую кормилицу, - выйди, узнай, что там в городе. Фаинида, сухонькая и проворная, быстро вышла на улицу и так же быстро вернулась. - Ох, беда, беда! Богиня покинула город! У Архиппы опустились руки. - Как! Что ты говоришь, Фаинида?! - Да! Жрица богини вышла из Акрополя. Идет по городу, а в руках у нее лепешка... - Какая лепешка? - Ну, та лепешка, которую мы приносим в храм Афины, священной змее... - А где же змея? - Так вот, жрица и говорит: "Граждане афинские, вот медовая лепешка не съедена, ее некому есть, священная змея ушла из храма. Храм пуст. Змея ушла за богиней, а след ее ведет к морю. Богиня покинула... нас!.." Фаинида заплакала. - Ты сама видела жрицу? - Я-то не видела, но все соседи видели! Архиппу охватила нервная дрожь. Если Афина покинула свой город, то, видно, и афинянам придется уходить. Богиня не может защищать их. Теперь и она, потерявшая свою землю, сама беспомощна и беззащитна, как любая афинская женщина... - Что же делать? Что же нам делать? О Фемистокл, хоть бы ты скорей вернулся! - А я уже вернулся, Архиппа! - Веселый голос Фемистокла сразу услышал весь дом. - А почему ты не стоишь на дороге и не встречаешь меня, Архиппа?- Дети хором закричали от радости. Сыновья и дочери, бросив все дела, сбежались к отцу. Малютка Никомеда изо всех сил дергала его за руку, требовала, чтобы он посадил ее к себе на плечо. Самый маленький сынок, только что научившийся ходить, приковылял к нему и ухватился за его плащ. Архиппа не выдержала, слезы хлынули ливнем. - Фемистокл! О Фемистокл!.. А больше ничего не могла сказать. На другой же день Фемистокла услышали все Афины. - Граждане афинские, уходите на корабли! Мы не в силах защитить город, спасайтесь сами и спасайте свои семьи. Идите на корабли! По городу бежали глашатаи, посланные архонтами. - Граждане афинские, спасайте себя и свои семьи! - кричали они. - Идите на корабли! Спасайте себя и свои семьи! В городе началось смятение. Афиняне не верили своим ушам. Покинуть Афины, оставить родную землю, идти на корабли? Зачем? Фемистокл выступал и на Пниксе, и на агоре, рыночной площади. - Вспомните, что сказал Дельфийский оракул! - убеждал он афинян со всей страстью своего красноречия. - Вспомните: Гнев Олимпийца смягчить не в силах Афина Паллада, Как ни склоняй она Зевса - мольбами иль хитрым советом, Все ж изреку тебе вновь адамантовой крепости слово: Лишь деревянные стены дает Зевс Тритогенее Несокрушимо стоять во спасенье тебе и потомкам. [Геродот, книга седьмая.] Корабли - это и есть те деревянные стены, которые будут несокрушимы и защитят нас от врага! Афиняне, потрясенные тем, что им придется оставить свою родину, не знали, на что решиться. Но случилось так, что, в то время как Фемистокл выступал с этой речью, на Акрополе, поднявшись со стороны Керамик, появился молодой Кимон, сын Мильтиада, героя Марафонской битвы. Он шел, окруженный товарищами. Прекрасное лицо его сияло. В руках он нес конские удила. Все Собрание на Пниксе обернулось к нему. Отсюда, с высоты, Акрополь хорошо виден, и афиняне увидели, как Кимон подошел к храму Афины и положил у порога эти удила - он посвящал их богине. Потом вошел в храм и вышел оттуда с одним из щитов, висевших на стене в храме, помолился богине и, спустившись с Акрополя, пошел к морю. Товарищи следовали за ним. Афиняне поняли: Кимон подтверждал слова Фемистокла - не конное войско спасет Афины, а спасут их корабли. Зловещий дым пожарищ приближался к Афинам, уже было видно и пламя. Горели селения на афинской земле. По городу снова побежали глашатаи: - Спасайте свои семьи! Спасайте как можете! Спешите на корабли! На корабли! На корабли! В городе начались крики, плач. Толпы женщин с детьми, немощные старики, рабы со всяким скарбом своих господ бежали по улицам. Грохотали груженые повозки. Над Афинами печально тянулись волокна дыма. Афиняне жгли все, что не могли взять с собой. Несмотря на то что стоял яркий, сияющий день, казалось, что все вокруг померкло. Печально глядели горы, оливковые сады на склонах затихли, словно в предчувствии беды... Невиданное, ни с чем не сравнимое зрелище - весь город уходил на корабли. Многие не могли сдержать рыдания. Мужественные в бою, теперь они плакали, как женщины, оставляя врагу Афины. С мечами и копьями в руках, они шли, не оглядываясь, потому что нестерпимо было видеть, как пустеют после них покинутые улицы и жилища. Поднимали глаза к Акрополю, чтобы унести в памяти колонны высоких храмов, украшенных цветными фризами и статуями, которые с упреком смотрели с холма, словно умоляя не покидать их на поругание. Афиняне шли к морю, шли тесно, будто текла человеческая река, спускались с высоких горных улиц, со склонов холмов. По всему городу ревели коровы, пригнанные поселянами. Лаяли и выли собаки, они бежали за своими хозяевами. Хозяева не могли взять их с собой, но они все-таки бежали с жалобным воем, понимая, что их покидают... Фемистокл провожал в гавань свою семью. - Куда же мы теперь, Фемистокл? - спросила Архиппа. - В Трезену. Трезенцы примут вас. - Вот мы и разорили свое гнездо, Фемистокл! - пожаловалась Архиппа. Фемистокл вздохнул, он и сам с тоской только что подумал об этом. Он подозвал верного раба, перса Сикинна, который много лет жил в его доме и был учителем его детей: - Сикинн, ты поедешь с ними в Трезену... - Нет, нет! - закричала Архиппа. - Ты, Сикинн, пойдешь со своим господином. Ты будешь охранять его в бою! Увидев, что лицо Архиппы непреклонно, Фемистокл согласился. - Но сможешь ли ты Сикинн, воевать с персами? Ты ведь и сам перс. - Но разве не персы бросили меня, раненного, на поле битвы, когда еще в ту войну мы пришли сюда с нашим царем Дарием? Они бежали, оставив меня на поругание врагу. Ты меня взял к себе, ты меня вылечил, ты всегда был мне добрым господином. Я умру за тебя по первому твоему слову! - Не будем говорить о смерти. Нам не умирать надо, а побеждать! На это Фемистоклу никто не ответил. Побеждать! Как поверить в невозможное? Да и верил ли он сам в это? Фемистокл молчал. Нестерпимая тоска давила сердце. Он поднял глаза к Акрополю, мысленно прощаясь с афинской святыней. Там, за высокими колоннами храма, стоит статуя их богини, одинокая, оставленная... - Поезжайте, я догоню вас, - сказал он Архиппе. Он свернул в сторону, поднялся на Акрополь. Хотелось еще - в последний раз! - окинуть взглядом с высоты холма свою родную землю, проститься. Кто знает, придется ли ему вернуться сюда! Он вошел в храм. Богиня Афина сурово глядела куда-то поверх его головы. - Клянусь Зевсом! - вдруг прошептал Фемистокл. - А где же эгида богини? Золотая эгида, украшавшая грудь богини, исчезла. "Спрятали жрецы! - решил Фемистокл. - Спрятали для персов!" Он вошел в маленькую комнату позади святилища. Там было сложено все имущество храма - треножники, светильники, старые расшитые покрывала богини... Фемистокл внимательно осмотрел помещение и не нашел эгиды. "Значит, унесли с собой..." В самом углу он заметил ларец. Фемистокл открыл его и отшатнулся в изумлении: ларец был полон золота. - Так вот что они оставили персам в подарок! - пробормотал Фемистокл. - Я так и знал... Но нет, не персам пойдет это афинское золото, а пойдет оно в уплату нашему афинскому войску! Он спрятал ларец под плащом и вышел из храма. Город затихал, умирал. Только старики, которые были уже не в силах держать меч в руках, стояли на холме Акрополя и глядели вслед уходящим. Одни могли бы тоже уйти в Трезену, но не ушли вовремя. Другие никуда не могли уйти, потому что были немощны. Теперь они все надеялись и верили, что деревянные стены, о которых говорил оракул, - именно стены Акрополя, хотя они были всего-навсего колючим плетнем. Старики стояли тихие, как дети, и беспомощно плакали, видя разорение своей древней и славной отчизны. А в гавани один за другим от берегов Аттики отходили корабли. Семьи афинян переправлялись на Саламин. За одним из кораблей в пролив бросилась собака - ее хозяин плыл на этом корабле. Она из последних сил спешила за триерой. Никто не думал, что она сможет доплыть до острова. Но собака доплыла, вылезла на берег и, не успев увидеть хозяина, упала мертвой. Корабли увозили семьи афинян и в Трезену, прибрежный город Арголиды. Этот город был когда-то населен ионийцами и поэтому был связан с Афинами узами тесной дружбы. ВОЕННАЯ ХИТРОСТЬ ФЕМИСТОКЛА Еврибиад, бледный, озабоченный, обратился к военачальникам: - Ксеркс собирает свой флот у Фалер. Надо готовиться к морской битве. Где мы, дадим эту битву? Кто желает - сообщите свое мнение. Фемистокл, уже заранее продумавший, как и где надо дать морской бой, предложил без колебаний: - Морской бой надо дать здесь, у берегов Аттики, в Саламинском проливе. И сразу начался спор. Громче и решительнее всех выступали пелопоннесцы и коринфяне, заботясь о своих городах. - Аттика уже оставлена - зачем же нам защищать ее? - Надо спешить к Истму и там дать бой! Надо защищать Пелопоннес, пока еще он принадлежит нам! - Если мы проиграем битву здесь, у Саламина, то будем заперты на острове! - Да! И без всякой надежды на спасение. А с Истма мы еще можем спастись - уйде