сошел ли я с ума. -- Кстати, Дороти, -- спохватилась перед уходом Энн, -- тебе придется закрыть входную дверь изнутри. Снаружи она не запирается. Не могу описать ужасное чувство, буквально парализовавшее меня при звуке защелкнувшегося замка. На несколько секунд я застыл, борясь с подступившей к горлу тошнотой. Ничего не заметившая Энн взяла меня за руку и потянула к машине. Нацепив на лицо вымученную улыбку, я двинулся следом. -- Я уже говорил, что ты сегодня изумительно выглядишь? Комплимент оказался весьма кстати. Энн улыбнулась и одарила меня легким поцелуем. На секунду я прижал ее к себе, вдохнул тонкий, чуть горьковатый аромат духов и поклялся себе, что сумею остановить преследующую нас чертовщину. Хватит! -- Ты так хорошо пахнешь. -- Спасибо, милый. Не удержавшись, я оглянулся на наш дом и сразу же увидел Дороти, которая наблюдала за нами через раздвинутые планки жалюзи. -- Милый, что с тобой? Я рассмеялся, но, пожалуй, невесело. Мне было страшно. -- О чем ты? -- упорно глядя в сторону, полюбопытствовал я. -- По-моему, ты нервничаешь! -- Милая, видишь, что со мной делает любовь. Неужели ты не поняла, что всему виной страсть... желание. Энн слегка склонила голову: -- Даже так? -- Конечно, и не думай, что сможешь отвертеться, прикрываясь своим положением. -- Должна признать, -- Энн приняла правила игры, -- что ты самый сексуальный водитель из всех, которых я когда-нибудь нанимала. Я довольно ухмыльнулся и повернул ключ зажигания. На повороте я еще раз оглянулся. Жалюзи уже были на месте. В моей душе что-то дрогнуло, и я почувствовал непреодолимое желание ударить по тормозам и со всех ног бежать обратно в дом. Уже в который раз посоветовав себе не пороть горячку и не совершать необдуманных поступков, я нажал вместо тормоза на газ, и машина резво рванулась вперед. -- Полегче, любезный, -- улыбнулась Энн. -- В вашем присутствии, мадам, ноги меня не очень-то слушаются, -- заявил я тоном профессионального слуги, искренне надеясь, что мне удалось скрыть владевшее мной смятение. Руки не дрожали только потому, что я мертвой хваткой вцепился в руль. Злость на самого себя оказалась плохой помощницей. -- Кстати, ты спросил у Дороти, сколько у нее свободного времени? -- вспомнила Энн. -- Она совершенно свободна, может сидеть у нас хоть всю ночь, -- сообщил я и пожалел, что не соврал. Надо было сказать, что нам придется вернуться к одиннадцати, нет, лучше -- к десяти. -- Прекрасно, -- воодушевилась Энн, -- значит, мы можем наслаждаться жизнью, не глядя каждую минуту на часы. -- Я так рад, дорогая. Видимо, что-то заставило Энн усомниться в моей правдивости. Я заметил ее пристальный взгляд, за которым последовал вопрос: -- В чем дело? -- Все в порядке, милая, -- промямлил я. Если бы я мог объяснить, что со мной происходит, не употребляя слов "телепатия", "предчувствие", "ощущение"... Сознавая свою беспомощность, я снова почувствовал себя виноватым. -- Просто... я думаю, не следует оставлять ее слишком долго в первый раз. -- Согласна. Мы вернемся к полуночи. Полночь! Я только скрипнул зубами. Мне так хотелось вернуться домой немедленно и отправить странную девчонку подальше. Но это было по меньшей мере глупо. Так я себе и сказал. Мы решили отправиться в небольшой бар, недавно оборудованный на маяке Хемона-Бич. Там можно выпить, послушать музыку. К тому же он недалеко. В предвкушении приятного вечера Энн оживленно болтала. -- Дорогой, тебе плохо? -- прервавшись на середине слова, спросила Энн. Я действительно чувствовал себя отвратительно. Голова с каждой минутой болела все сильнее. -- Нет, -- снова соврал я, -- просто немного беспокоюсь, оставив Ричарда с незнакомой девчонкой. -- Том, Элси уже пользовалась ее услугами и осталась довольна. -- Понимаю, но... -- я пожал плечами и неуверенно улыбнулся, -- мне бы хотелось быть уверенным. -- Дорогой, неужели ты думаешь, что мне хочется чего-то другого? Я устроила Элси допрос с пристрастием, а вечером разговаривала с отцом Дороти. -- Ее мать умерла? -- зачем-то спросил я. -- Да, а откуда ты знаешь? -- Дороти сказала, -- опять соврал я. По натуре я исключительно правдив, и необходимость врать совершенно выбивает меня из колеи. Мне очень хотелось сказать Энн все как есть. Ничего не кончилось, в моей несчастной голове продолжают мелькать обрывки мыслей и чувств других людей. И я совершенно не доверяю нашей няне. Но с другой стороны, я ничего не знал точно, ни в чем не был уверен, не мог предъявить никаких фактов. И вполне могло получиться, что я напрасно огорчу Энн и возведу напраслину на девочку, чья вина состоит всего лишь в избыточном весе. Разве я не ошибся относительно женщины в черном прошлой ночью? Я во всем сомневался, и это сводило с ума. Ощущения невозможно подчинить логике. Вообще-то и прошлой ночью я не был так уж уверен в своей ошибке. Энн еще продолжала рассказывать о Дороти, но я ее почти не слушал. Мысли метались между основательностью логических доводов и необъяснимостью чувств и эмоций, не давая покоя, заставляя мучительно искать выход из тупика. Девочке всего пятнадцать, живет с отцом и восьмилетним братом. Ходит в школу, подрабатывает няней. Отец работает сварщиком на нашем заводе. На первый взгляд ничего настораживающего. Но это не успокаивало. Мне не давало покоя смутное чувство, которое нельзя было выразить словами, неясная мысль, скрывающаяся за плотной завесой ее молчания. Неожиданно я вспомнил об Элси. Очень похожее чувство я впервые ощутил в ее присутствии. В нем было смутное беспокойство, безотчетный страх, неприязнь, переходящая в отвращение. На какую-то долю секунды я почувствовал облегчение. Теперь ситуация поддавалась логическому объяснению. Так же как и Элси, Дороти была мне неприятна чисто физически. Это бывает. Не всегда мужчину тянет к женщине. Случается и наоборот. -- Теперь ты не сомневаешься? -- Оказывается, Энн как раз закончила подробнейший отчет о Дороти. -- Нет, дорогая, -- я заставил себя улыбнуться как можно беззаботнее, -- сражен твоей безупречной логикой, сдаюсь под напором очевидных фактов и готов слушать музыку. Энн засмеялась и придвинулась поближе ко мне. А я сумел убедить самого себя, что мне не о чем беспокоиться. Я был почти спокоен, когда мы припарковались у маяка, вошли, выбрали столик недалеко от оркестра, заказали напитки и окунулись в изысканный мир джазовых импровизаций. Исполняли пьесу под названием "Океан". И вдруг это началось снова. Я судорожно сжимал в нотной руке стакан водки со льдом, тупо рассматривал извивающегося на сцене гитариста и думал о Дороти. Дурное предчувствие усиливалось с каждой минутой. Что было не так? Почему я ее так боялся? Что она могла сделать Ричарду? Вопросов было много. Только ответов не было. -- Том, что с тобой? Я смущенно улыбнулся и покачал головой. Энн обиженно отвернулась. А во мне все кричало: "Скажи ей, ради бога! Лучше ошибись, но только не молчи, не сиди здесь, полумертвый от ужаса". Я робко коснулся ее руки. Энн внимательно посмотрела на меня, потом решительно встала и взяла в руки сумочку. Оказавшись на улице, я бегом бросился к машине. Энн торопливо шагала следом. -- Дорогая... -- Не надо, Том. -- Послушай, -- во мне неожиданно проснулось раздражение, -- неужели ты думаешь, что я тревожусь о себе? Энн не ответила. На секунду мне захотелось махнуть на все рукой и вернуться за столик, заказать еще выпивку и попытаться забыться под оглушительный грохот джаза. Но я точно знал: нельзя. Я завел двигатель и сильно надавил на газ. Машина послушно набрала скорость. На углу у светофора пришлось затормозить, и я даже сплюнул от досады. Я знал, что Энн внимательно следит за мной, но не отводил глаз от дороги. Я гнал машину так быстро, как только мог. Не уверен, понимала ли Энн, что со мной творится, но в тот момент мне было все равно. Меня пожирал отчаянный, животный страх. Моя душа, казалось, покинула тело и теперь неслась к дому, где-то далеко впереди, обогнав машину. И я видел: вот я уже на крыльце, вхожу в дом. Холл, гостиная, комната Ричарда. Везде темно. И пусто. По-моему, я издал сдавленный стон. Энн хотела что-то спросить, но не решилась. А "форд" продолжал полет по шоссе. Даже не знаю, какая часть меня следила за дорогой. Потому что весь я, охваченный паникой, метался по дому в поисках сына. Ричард! Еще никогда машина не казалась мне такой тихоходной. Шестьдесят миль в час представлялись мне передвижением улитки, пятьдесят -- торможением, а уж сорок -- просто стоянием на месте. Остановки у светофоров были пыткой, агонией измученного предвидением беды разума. Но все когда-нибудь кончается, в том числе и безумные гонки. Мы доехали. Я выскочил из машины и взлетел на крыльцо Закрыто. Не задерживаясь, я ринулся вокруг дома. -- Ты куда? -- спросила спешащая за мной Энн. -- К задней двери. -- А почему нет света? -- удивленно начала она, но я уже не слушал. Задняя дверь была распахнута настежь. Я вбежал в дом, но тут же, круто развернувшись, выскочил обратно. Причем успел отметить, что мне откуда-то точно известно, куда именно надо бежать. Она забилась в самый темный угол заднего двора. Там я ее и нашел. В руках она держала закутанного в одеяло Ричарда. Я молча взял у нее ребенка. Ужасный, полусумасшедший звук вырвался из ее горла, но мне было не до нее. С Ричардом на руках я шел к Энн, которая, ничего не понимая, стояла около дома. Увидев нас, она жалобно вскрикнула и зажала рот ладонью. -- Не волнуйся, с ним все в порядке, -- быстро сказал я, -- он даже не проснулся. Войдя в дом, я уложил Ричарда в кроватку и развернул одеяло. Вошедшая следом Энн с немым ужасом уставилась на малыша: -- Что с ним? -- По-моему, ничего. -- Я чувствовал, что страх постепенно покидает маленькое тельце. Ричард удобно устроился в постели и мирно засопел. -- Боже мой! -- потрясенно прошептала Энн и пошатнулась. Но я успел ее поддержать. -- Все в порядке, не волнуйся, дорогая. -- А если бы мы не вернулись? -- Ее лицо было белее мела. -- Мы вернулись, -- сказал я, -- и это главное. -- Как же так, Том? -- Жену била дрожь, а мне нечем было ее утешить. Я молча сидел рядом и, как маленького ребенка, гладил ее по голове. Через несколько минут я встал и решительно направился к двери. -- Я отвезу девчонку домой. -- Ну уж нет, -- губы Энн дрожали, но голос звучал весьма решительно, -- я вызову полицию. -- Не стоит. От этого никому не будет легче. -- Но, Том! Завтра она может попытаться украсть другого ребенка! -- Она больше этого не сделает, -- тихо сказал я, не в силах объяснить, откуда явилась эта уверенность. -- Она же сидела с другими детьми, и все было в порядке. Не знаю, что на нее нашло сегодня, но больше она ничего подобного не натворит. Я хотел уложить Энн в постель, но она решительно воспротивилась. Когда я уходил, она все еще стояла в комнате Ричарда и не сводила с него глаз. Во дворе Дороти не было. Я увидел ее на улице -- шатающуюся фигурку, бредущую в сторону бульвара. Я сел в машину и не спеша поехал за ней. Она двигалась нетвердыми шагами, опустив голову и содрогаясь от рыданий. Я медленно ехал следом, пока не увидел, что она упала на траву и, похоже, бьется в истерике. Пришлось подойти. Она лежала, вцепившись зубами и скрюченными пальцами в траву, и подвывала, словно раненое животное. Я попробовал ее поднять. -- Нет, нет, нет! -- отчаянно закричала она, вырываясь. Со стороны казалось, что у нее эпилептический припадок: губы дергаются, по подбородку течет слюна, тело сведено судорогой, глаза безумные. -- Пойдем, Дороти, -- спокойно сказал я. Мне пришлось применить изрядную силу, чтобы запихнуть ее в машину. Всю дорогу Дороти не переставала плакать, закрывая лицо руками. Через некоторое время я понял, что сквозь слезы она безуспешно пытается что-то сказать. И хотя невозможно было разобрать ни слова, я знал, что именно она хочет сказать. -- Можешь не волноваться, я везу тебя не в полицию. И ничего не скажу твоему отцу. Но ты мне должна обещать, что я больше никогда не увижу тебя в нашем квартале. О последних словах я впоследствии пожалел, но сказанного не вернешь. Высадив все еще рыдающую Дороти из машины возле ее дома, я развернулся и немедленно уехал. В тот момент мне хотелось только одного -- никогда больше ее не видеть. Когда я пришел домой, Энн все еще сидела в гостиной. -- Как Ричард? -- Спит. Я раздела и осмотрела его. Вроде бы все в порядке. Энн была очень бледна. Мне так хотелось помочь ей, защитить, вернуть улыбку на ее заплаканное лицо. Не зная, что сказать, я устроился рядом и прижал ее к себе. -- Все кончилось, дорогая, -- шепнул я. В ней словно что-то сломалось. Она всхлипнула, дрожа уткнулась мне в грудь и разрыдалась. Через несколько долгих минут она спросила: -- Ты знал? -- Да. -- Значит, это не ушло, -- вздохнула она, -- оно все еще с нами. -- Ты жалеешь? -- удивился я. -- Если бы не мое предчувствие, мы бы все еще сидели в баре и считали, что все в порядке. -- Замолчи! -- Она отодвинулась от меня и закрыла лицо руками. А я начал смеяться. Причем остановиться я не мог. Из глаз градом катились крупные слезы, а я все еще хохотал. -- Очень надежная сиделка, -- сквозь смех и слезы с трудом выговорил я. Глава 10 В ту ночь мне ничего не снилось. Но мы и так знали: мой дар никуда не делся, остался при мне. На следующее утро Ричард долго спал. Ночью мы не удержались, еще раз раздели и осмотрели его: хотели окончательно убедиться, что у него нет никаких следов на теле. Малыш проснулся и долго капризничал. Теперь он наверстывал упущенное, а мы не торопясь допивали кофе. -- Ты собираешься к доктору? -- Зачем? -- Ты хочешь, -- Энн сумела сдержать возмущение и говорила почти спокойно, -- чтобы... это осталось с тобой? -- Не знаю, как объяснить, -- я лениво помешал кофе, -- пойми, дорогая, я не болен. И, кроме того, согласись, именно мои... необычные способности сегодня ночью спасли жизнь нашему сыну. -- Не спорю, -- кивнула Энн, -- только это ничего не меняет. Она была, конечно, права. Разрывающая голову боль, подкатывающая к горлу тошнота, преследующие меня воспоминания о женщине в черном и отчаянный страх перед неведомым и непознанным -- все это отнюдь не украшало жизнь. -- Я все понимаю, но все равно не считаю свой дар опасным, способным принести вред. -- А если ты начнешь читать мои мысли? Ты ведь уже пытался! Представь, как бы ты себя почувствовал, обнажив передо мной не только тело, но и душу? -- Дорогая, -- возмутился я, -- я вовсе не собираюсь намеренно лезть тебе в душу. Я случайно уловил какие-то обрывки твоих мыслей, но это произошло неосознанно. И потом: разве тебе есть что скрывать? Шутка получилась неудачной. -- Любому человеку есть что скрывать! -- воскликнула Энн. -- Если бы мы лишились этой возможности, в мире воцарился бы хаос. Сначала я искренне удивился. Но, как следует поразмыслив, понял, что она права. Каждый человек вправе иметь что-то личное, глубоко интимное, принадлежащее только ему. -- Да, ты права. Только мне кажется, чтобы прочесть чьи-то мысли, я должен специально настроиться, сконцентрироваться. Иначе ничего не получится. Так что можешь не беспокоиться. Я не собираюсь этим заниматься. А все остальное -- чувства, ощущения, их я действительно воспринимаю неосознанно. Только позволь тебе напомнить, именно эти ощущения не далее как сегодня ночью сослужили нам хорошую службу. -- Сколько можно меня терзать! -- Терзать? Послушай, Энн. Ты заставляешь меня постоянно чувствовать себя виноватым. Но ответь, в чем я провинился? Не я же все это начал, а твой идиот братец. Шутка снова не получилась. Во всяком случае, Энн не восприняла мои слова как шутку и предпочла их вообще проигнорировать. -- Значит, ты не пойдешь к доктору? -- вновь спросила она. -- А что доктор сможет сделать? -- Мне пришлось снова в срочном порядке занимать оборону. -- И что я ему скажу? Я не болен! -- Объяснишь мне это ночью, когда проснешься. Вечером, подъезжая к дому, я увидел Элси, усердно поливающую лужайку. На ней были короткие желтые шорты и такого же цвета свитер, на несколько размеров меньше, чем ей требовалось. Открывая дверь гаража, я заметил, что она устанавливает на газоне разбрызгиватель. Покончив с делами, она выпрямилась и с удовольствием потянулась. Странно, но ее свитер при этом не лопнул. По моим понятиям, ткань не может выдерживать такие нагрузки. Тут я почувствовал, что в мозг, помимо моей воли, тонкой струйкой вливается что-то чужое, очень неприятное и я не могу этому противостоять. Оставалось только стиснуть зубы и постараться быстрее скрыться с ее глаз. Но не тут-то было. -- Эй, -- позвала Элси, -- что у вас вчера случилось? Я позвонила Дороти, а ее отец заявил, что она больше не сидит с детьми. Что ты с ней сделал? Загипнотизировал? Ручеек стал быстро превращаться в мутный поток. Я уже знал, что именно она вообразила. В висках снова застучало, желудок, селезенка -- все внутренности ожили и угрожающе зашевелились. -- Ничего не случилось, -- выдавил я, быстро спрятался в машину и въехал в гараж. Но всю жизнь в гараже не просидишь. Я вышел и затравленно огляделся, прикидывая, как бы проникнуть в дом, не попадаясь на глаза навязчивой соседке. Но, разозлившись на самого себя за трусость, я выпрямился и гордо прошествовал к крыльцу. -- Эй, -- снова окликнула она, -- завтра вечером у меня собираются друзья. Почему бы вам с Энн не присоединиться? -- Большое спасибо, Элси, -- с чувством ответил я, -- мы бы с удовольствием зашли, но завтра мы ужинаем у матери Энн. -- Так далеко? Мать Энн жила в Санта-Барбаре. -- Да, -- я мысленно обругал себя за неуклюжее вранье, -- но что делать! Мы очень редко видимся. Элси изобразила на лице сексуальную улыбку -- так ей, во всяком случае, казалось -- и вызывающе погладила себя по крутым бедрам. -- Ты уверен, что не внушил Дороти под гипнозом, чтобы она больше на меня не работала? Ее голос, внешность, жесты, одежда -- все для меня олицетворяло порок. -- Нет, -- пробормотал я, -- гипноз -- это по части Фила. Передай привет Рону. И извини. Элси не ответила. Должно быть, все-таки поняла, что я не хочу продолжать разговор. Неловко, конечно, но я не мог больше выносить контакта с ее мыслями. В доме ко мне сразу бросился Ричард. И я почувствовал идущую от него взрывную волну любви и тепла. Первобытная, не воплощенная в слова, она проникала в мою душу целительным бальзамом. Я с жадностью впитывал излучаемые сыном импульсы слепого доверия и безграничной преданности, прижимался лицом к его теплой шейке, вдыхал его запах и думал, что ради этого стоит жить. Из кухни вышла Энн, и волшебное ощущение исчезло. Она улыбалась, но я не мог не почувствовать ее напряжение и отчужденность. Она словно стремилась отгородиться от меня. -- Сегодня я был у врача, -- сообщил я, и меня моментально коснулся радостный всплеск надежды в ее душе. Потом в мозгу отчетливо всплыл ее вопрос: ну и что? -- Ну и что? -- поинтересовалась она. -- Ничего. Я в отличной физической форме. -- Вижу. -- Дорогая, я же сделал то, о чем ты просила. -- Извини, -- Энн поджала губы, -- не могу сдержаться. Я еще немного поболтал с Ричардом и пошел умываться. -- Девчонка забыла у нас очки, -- сказала Энн, когда я уселся за стол. -- Не думаю, что мне хочется их ей отвозить, -- поморщился я, -- может быть, пошлем по почте? -- Я их выбросила на помойку, -- вяло сообщила Энн, и я отчетливо почувствовал, что она хочет скрыть от меня свои чувства. Ее душила ненависть, но она изо всех сил пыталась это не показать. Мысли Энн были теперь настолько для меня открыты, что я посоветовал себе быть осторожным и стараться не отвечать на вопросы раньше, чем она их задаст. -- Ты отдала Элизабет ее расческу? -- Нет, -- покачала головой Энн, -- забыла. -- Ты хочешь отдать, малыш? -- Я с улыбкой повернулся к Ричарду. -- Что ж, думаю... -- Том! -- воскликнула Энн, выронив вилку. -- Он же ничего не говорил! Некоторое время я виновато смотрел на нее, потом опустил глаза и уставился на лежащую в тарелке еду. -- Мама, -- удивился Ричард, -- что случилось, мама? -- Ничего, -- рассеянно откликнулась Энн, -- ешь, детка. -- Забыл сказать, дорогая, я завтра не работаю. -- Замечательно. Я проснулся от собственного крика. Все потеряло смысл. Не было ни прошлого, ни будущего. Существовал лишь миг внезапного пробуждения. И уверенность в том, что женщина в черном стоит у окна в гостиной. Она ждет меня. Она меня зовет. Энн тоже проснулась. Она не произнесла ни слова и лежала очень тихо, но я точно знал, что она не спит. Злится. Что-то чужое, живущее внутри меня, требовало, кричало, чтобы я немедленно встал и пошел к той, что меня зовет. Но я решил не поддаваться. Первым делом я лег и приказал себе дышать ровно. Получалось плохо. Сдерживая дрожь, я закрыл глаза, а пальцы продолжали судорожно мять ни в чем не повинные простыни. Мозг был просветлен знанием, а тело болело им. Я продолжал лежать, старательно делая вид, что ничего не происходит. Не могу сказать, как долго я боролся с зовом женщины. В тот момент я ее ненавидел, как ненавидел бы любое живое существо, без спроса вторгшееся в мою жизнь и разрушающее ее. Ненавидел за то, что она стоит там, у окна, за то, что зовет меня требовательно и властно, за то, что желает привязать к себе, подчинить. Я обязан был преодолеть ее притяжение. Через некоторое время я понял, что ее сила начинает ослабевать, но все равно оставался в напряжении, готовый в любой момент снова вступить в борьбу. Только почувствовав, что ее больше нет, я позволил себе немного расслабиться. Измотанный и опустошенный, я лежал, невидящими глазами рассматривая потолок. И снова испуганно вздрогнул от щелчка выключателя. Энн зажгла лампу. Она внимательно посмотрела на меня, и я ощутил, что ее злость постепенно уходит. Теперь ее глаза светились сочувствием. -- Ты сильно вспотел, дорогой, -- шепнула она. Я чувствовал стекающие по лицу холодные струйки пота, но был не в силах пошевелиться. Энн принесла из ванной полотенце, осторожно вытерла мне лицо и нежно провела рукой по влажным от пота волосам. Должно быть, я выглядел очень напуганным и совершенно несчастным. -- Том, прости меня, пожалуйста, -- Энн с виноватой улыбкой наклонилась ко мне и прижалась щекой к щеке, -- я должна была помогать тебе, а не злиться и вредничать... Она была здесь? -- Да. -- Как ты думаешь, -- спросила Энн, -- если бы ты пошел в гостиную, ты бы ее увидел? -- Понятия не имею! -- в сердцах воскликнул я. -- Но тем не менее ты уверен, что она существует? -- Она существует! -- Я знал, что Энн хочет спросить, не живет ли женщина только в моем воображении, но не решается. -- Я не знаю, кто она и чего хочет, но она существует... или существовала. -- Ты считаешь, она... -- Не знаю, Энн, -- скривился я, -- но не вижу в этом смысла. Откуда в этом доме взяться призраку? Он построен совсем недавно. И жила здесь до нас только сестра миссис Сентас, которая уехала на восток, -- я невольно фыркнул, вспомнив Фила, -- а не на запад. Энн улыбнулась: -- Кстати, Том, напомни, чтобы я не забыла как следует дать в зубы моему единоутробному братцу, когда мы в следующий раз увидимся. -- Ладно. -- Том, как ты думаешь, может быть, мы... -- Не стоит, -- ответил я, позабыв о своем решении не отвечать на вопрос раньше, чем мне его зададут, -- не думаю, что Фил сможет нам помочь. Хотя, конечно, не помешает написать ему, чтобы он прекратил свои идиотские эксперименты с гипнозом, если не ведает, что творит. -- Утром напишу. Мы долго лежали молча, обнявшись. И ко мне снова явилось озарение. Я уже начал рассказывать Энн о своем новом знании, но прикусил язык. -- Что ты хотел сказать? -- не поняла Энн. Пришлось выкручиваться. -- Это... понимаешь... я не хотел идти завтра на вечеринку к Элси, -- обрадованно вспомнил я, -- и сказал ей, что мы ужинаем у твоей матери. -- Молодец! -- засмеялась Элси. -- А что будем делать? Пойдем в кино? -- Договорились! Я еще долго лежал без сна, прижимая к себе тихо посапывающую Энн. Я принял решение не говорить ей о моем новом знании. Я не был уверен, захочет ли она это знать, независимо от того, поверит или нет. Тем более, что я чувствовал: после всего происшедшего она мне поверит. А я точно знал: у нас родится девочка. В конце концов, в любом случае вероятность ошибки составляет пятьдесят процентов. Глава 11 Письмо принесли утром. Я отнес его Энн, недоумевая, почему на душе вдруг стало так тревожно. Я узнал почерк отца Энн на конверте, и меня будто кольнуло в сердце: вчера я соврал Элси, что мы едем к матери Энн. Что это, просто совпадение? Энн быстро распечатала конверт, пробежала глазами первые несколько строчек и озабоченно нахмурилась. В моем мозгу отчетливо возникла мысль: "С твоей матерью случилось несчастье". -- Мама заболела, -- сказал она, на секунду оторвавшись от письма. Я не мог отвести взгляд от ее милого встревоженного личика. Раздражающе громко тикали часы. -- Нет, -- еле слышно проговорил я. Не обратив внимания на мою последнюю реплику, Энн продолжала читать. -- Папа пишет, она... -- начала Энн и внезапно, не договорив, замолчала, уставившись на меня с немым изумлением. А я почувствовал, что где-то внутри меня возник комок, который каждую секунду становился больше, тяжелее и постепенно заполнил меня всего, мешая дышать, пригибая своей тяжестью к земле. -- Что ты сказал? -- низким испуганным голосом спросила Энн. -- Ничего. -- Я ожесточенно замотал головой, но голос от этого не стал более естественным. Энн не сводила с меня испуганных глаз. Я тоже смотрел только на нее, не слыша ничего, кроме ее тихого голоса и оглушительного стука собственного сердца. -- Я хочу, чтобы ты мне сказал, в чем дело. -- Ничего. -- Я осознавал, что твержу одно и то же слово, как безмозглый попугай, но был не в силах что-нибудь изменить. Комната плыла и кружилась вокруг, к горлу подступила тошнота. Я понял, что вот-вот упаду. И в эту минуту зазвонил телефон. Звук, вырвавшийся из моего горла, был ужасен. Это был мучительный стон, последний вздох бьющегося в предсмертной агонии живого существа. Энн даже съежилась от испуга. А телефон продолжал звонить. Я честно пытался заговорить, но, похоже, способность к связной речи меня окончательно покинула. И я снова замотал головой. Оказывается, все на что я способен в критический момент, -- это молча трясти головой. Всхлипнув, Энн рванулась к телефону. Звонки прекратились. -- Алло, -- донеслось до меня, -- папа? И все. Гробовое молчание. А я так и остался стоять в кухне, в изнеможении прислонившись к стене. Я слышал, как она повесила трубку. Но продолжал стоять истуканом на том же самом месте, мысленно умоляя ее: "Не надо, не входи и, ради бога, не смотри на меня". Я слышал ее медленные, тяжелые шаги. Я слышал, что она остановилась возле двери. И приказал себе обернуться. Я не мог больше вынести напора ее невеселых мыслей. И я обернулся. Энн молчала. Но такой взгляд мне довелось видеть только один раз в жизни у маленькой девочки, которая смотрела на свою только что сбитую машиной собаку. В нем непостижимо смешивались боль, немой ужас и нежелание верить своим глазам. -- Ты знал, -- выдохнула Энн, -- ты знал раньше, чем он позвонил. Вскрикнув, она отвернулась и так быстро, как ей позволяла ее комплекция, бросилась прочь. Я нерешительно последовал за ней. Она закрылась в ванной, и до меня доносились ее разрывающие душу рыдания. Я пытался стучать, умолял выслушать меня, но в ответ получил только совет убираться ко всем чертям. Я еще долго стоял около двери ванной, беспомощно переминаясь с ноги на ногу, и слушал, как рыдает моя жена, как она горюет о матери, которая рано утром умерла. Через несколько часов Энн уехала в Санта-Барбару. Ричарда она взяла с собой. Я даже не осмелился спросить, хочет ли она, чтобы я поехал с ними. Потому что точно знал: не хочет. С того момента, как она вышла из ванной, и до самого отъезда Энн не произнесла ни слова. Преувеличенно спокойная, с сухими, хотя и опухшими глазами, она упаковала вещи, одела Ричарда и уехала. Я даже не решился к ней приблизиться, заметив, что при виде меня в ее глазах загорался ужас. И омерзение. Я долго стоял на крыльце и смотрел на место, где наш "форд", последний раз мигнув фарами, свернул на бульвар и скрылся из виду. Солнце припекало довольно сильно, и вскоре я весь вспотел. Но упрямо продолжал стоять на том же месте, ощущая ужасную усталость и пустоту. И смерть. -- И ты здесь? Я оглянулся на голос и увидел Фрэнка, который выходил из гаража, одетый только в грязные шорты, держа в руке газонокосилку. -- А я думал, что ты все субботы работать, -- ухмыльнулся он и, положив газонокосилку на траву, направился ко мне, явно намереваясь поболтать. Непроизвольно вздрогнув, я отвернулся и пошел в дом, машинально отметив, что с правилами хорошего тона у меня в последнее время имеются проблемы. Закрывая дверь, я заметил, что он вернулся к брошенному инструменту и занялся его наладкой, с откровенным недоумением поглядывая в сторону нашего дома. Я в изнеможении рухнул на диван, закрыл глаза, и передо мной снова возникло лицо Энн. И еще я вспомнил, как после злополучного сеанса гипноза сказал ей, что, вероятно, в каждом из нас где-то глубоко внутри живет чудовище. Около половины третьего я тоже вытащил из гаража газонокосилку и начал приводить в порядок лужайку перед домом. Сидеть без дела стало совершенно невмоготу. Поэтому я решительно натянул старые шорты и теннисные туфли и посоветовал себе забыться в работе. Однако результат оказался прямо противоположным. Однообразное передвижение газонокосилки взад-вперед по лужайке творческим процессом никак не назовешь, это только активизировало процесс самоанализа. Хотя я находился в таком состоянии, что, наверное, ни одна работа на свете не смогла бы меня отвлечь. Проще говоря, жизнь превратилась в кошмар. С той злополучной вечеринки у Элси прошло меньше недели, а со мной произошло больше невероятных событий, чем за все двадцать семь лет жизни. Причем чем дальше, тем хуже. Я начал опасаться будущего. Я думал об Энн и том ужасе, который она испытала, когда поняла, что я знал о смерти матери задолго до звонка ее отца. Попробовав поставить себя на ее место, я не мог не признать, что ее реакция была вполне естественной. Двойной шок от горя и от страха способен сбить с ног кого угодно. -- Эй, вы, там! Я недоуменно обернулся. Гарри Сентас стоял на крыльце своего дома и, нахмурившись, следил за моими манипуляциями: Я увидел, что забрался со своей косилкой уже на его лужайку и даже прошелся по краю клумбы с цветами. Смущенно извинившись, я вернулся к дому, а Гарри Сентас побрел на лужайку оценивать нанесенный мной ущерб. Я сходил в дом за полотенцем, сел на край крыльца и, вытирая пот, уставился на дом Фрэнка, стоящий на противоположной стороне улицы. Я думал о нем и об Элизабет, о его интрижке с рыжеволосой красоткой на заводе. Я думал об Элси, прячущей плотское вожделение под маской детской невинности и безжалостно помыкающей собственным мужем, о Сентасе и его жене, о постоянно присутствующем между ними напряжении. Я думал об алкаше-водителе автобуса, живущем в конце квартала, который большую часть жизни проводил в полицейском участке, о домохозяйке с соседней улицы, которая спала с мальчиками из колледжа, пока ее муж-коммивояжер колесил по дорогам штата. Я думал об Энн, о себе и о невероятных событиях, которые с нами произошли. И все это соединилось в маленьком квартале аккуратных домиков, лениво подставляющих свои крыши солнцу. Это напомнило мне историю Джекила и Хайда. Наш квартал был одновременно двумя существами, имел два лица. Одно -- чистое, умытое, доброжелательное -- он выставлял на всеобщее обозрение. Но за благопристойным фасадом существовало и другое лицо -- грязное, злобное, порочное. Именно тогда я снова вернулся к мысли, что, вероятно, схожу с ума. Я понял простую истину: мой разум -- призма, преломляющая лучи мыслей и рассеивающая их, создавая образы и впечатления. Сложность состояла в том, чтобы определить, где находится источник этих лучей -- внутри моего мозга или вне его. Я еще косил траву на лужайке, когда из дома появился Рон. Он приветливо помахал рукой и сел в свой "понтиак". -- Можно я возьму твой точильный камень? -- крикнул я. -- Конечно, поищи в гараже. И я отправился в гараж Элси. Так же как и дом, гараж ассоциировался только с Элси. Оглядевшись в полутьме, я нигде не заметил необходимого инструмента. Наугад вытащил иллюстрированный журнал из лежащей на старом столике стопки и пролистал его. Другой литературы Элси не признавала. Однажды она случайно купила небольшой, оригинально отделанный книжный шкаф и пришла одолжить у нас несколько книг, чтобы поставить на полки и продемонстрировать на очередной вечеринке друзьям. Причем ей нужны были книги в красивых переплетах. Названия, а уж тем более содержание ее не интересовали. Думаю, ее гостей тоже. Я вернул на место журнал, вышел из гаража и столкнулся с Элси. -- Эй, -- радостно воскликнула она, -- что ты делаешь в моем гараже? -- Развожу костер, -- буркнул я. -- Лучше не надо. -- Она многозначительно улыбнулась. На ней снова был сильно облегающий купальник. Я отметил, что она здорово загорела. Сказались регулярные поездки на пляж. -- Тебе что-то нужно? Сперва я хотел ответить, что мне ничего не нужно, и ретироваться. Но потом порекомендовал себе не смешить людей и спокойно сказал, что хотел взять точильный камень, но не нашел. -- Да? -- Она приблизилась ко мне вплотную и в упор разглядывала своими темными зовущими глазами. -- Пойдем, покажу. "Ты мой хитрюга!" Эти слова совершенно отчетливо прозвучали у меня в голове. Мне очень захотелось ответить ей: "Нет, что ты!" -- и посмотреть на реакцию. Не сомневаюсь, что она потом поклянется на Библии, что никогда не имела в мыслях ничего подобного. Я вернулся вслед за ней в полутемный, пахнущий маслом гараж. -- Он где-то здесь, я точно знаю, -- сказала она и медленно двинулась вглубь, скользя глазами по полкам, -- может быть, завалился куда-то? -- Она стала на колени на старый, покрытый одеялом диван и заглянула за него. -- Вот он валяется, -- удовлетворенно сообщила она, -- наверное, Кэнди забросила. Элси наклонилась, но не смогла достать инструмент. И оглянулась на меня, словно приглашая подойти и попробовать дотянуться самостоятельно. От резких телодвижений ее тесный купальник немного съехал, открыв моему взору полоску белой кожи на груди. У меня в животе опять что-то зашевелилось, мускулы напряглись, дыхание сбилось. "Иди же ко мне, Томми, милый!" Чужие мысли звучали в моем мозгу совершенно отчетливо, даже яснее, чем мои собственные. "Иди ко мне, милый. Обещаю, тебе понравится". -- Ты не можешь его достать? -- хрипло полюбопытствовал я. Можно сказать, в гараже разыгрывалась пьеса из театра абсурда. Все актеры вслух произносили реплики, соответствующие роли, но мысленные реплики были совершенно другими. -- Никак не дотянусь, -- подтвердила она. "Врешь", -- устало подумал я, но снова промолчал и, как механическая кукла, на негнущихся ногах двинулся к дивану. Опустившись на колени, я сразу увидел лежащий на полу точильный камень. Элси была рядом, очень близко. Я чувствовал тепло прижимающейся ко мне женской ноги. -- Ты сможешь его достать? -- проворковала она. -- Думаю, да. -- Я отлично знал, что должен встать и бежать куда глаза глядят, но уже не владел своим телом. Должен признать, пресловутый инструмент действительно лежал довольно неудобно и достать его было нелегко. Я полез за диван. Элси прижалась еще теснее. Я чувствовал запах ее слегка вспотевшего тела, ее волос, слышал ее дыхание. И наконец дотянулся до точильного камня. Элси не отодвинулась. Ее глаза, в упор смотревшие на меня, потемнели, дыхание стало хриплым. Ее мысли опутывали меня, сковывали, мешали двигаться и дышать. Сердце колотилось гулко и громко, будто в груди стучал большой барабан. Кажется, она потянулась ко мне. Хотя, возможно, мне показалось. До сегодняшнего дня не знаю, как было на самом деле. У меня сильно кружилась голова, меня тошнило. -- Что-нибудь еще? Она стояла очень близко, я чувствовал на лице ее легкое дыхание, ее тело излучало тепло. Это было хуже, чем гипноз, когда невидимая сила окружает тебя, лишает сил и воли. Я уже не очень твердо держался на ногах. -- Нет, спасибо, -- прохрипел я. И все вокруг снова стало обычным. Женщина передо мной уже не была воплощением грязи и порока, а стала просто пухленькой соседкой Элси с немного глуповатой улыбкой на лице. И я пошел домой, рухнул в кресло и задумался. Я был чем-то вроде актера, который одновременно играл две роли, в одних и тех же декорациях. Если бы за нами кто-то наблюдал со стороны, он увидел бы только безобидную сцену легкого флирта. Слава богу, никто ничего не мог ни видеть, ни слышать. Мне стало очень страшно, потому что внезапно я осознал: мысли Элси настолько захватили мой мозг, что я не мог с этим справиться. Моя защита оказалась слабой и неэффективной. Собственная уязвимость казалась странной и необъяснимой. Я стал заложником. Раньше я считал, что могу управлять новыми возможностями. Оказалось, что я не только не способен ничем управлять, но даже не в силах контролировать ситуацию. Я был не прав, убеждая Энн, что ничего не потерял, только приобрел. У меня не прибавилось силы, которой я мог бы пользоваться. В моей голове поселилось безмозглое чудовище, которое творило что хотело, не спрашивая меня. А я был беспомощен. Глава 12 Ночь. Я сидел на кухне, пил пиво и бессмысленно глазел на скатерть. И ненавидел Энн за то, что оставила меня одного. "Почему, -- повторял я снова и снова, будто она могла меня слышать, -- почему ты не позволила мне ехать с тобой? Разве я виноват, что знал о смерти твоей матери? Разве я просил кого-нибудь наделять меня этими способностями? Почему ты меня здесь бросила?" Я устало закрыл глаза. Должен признаться, я с непривычки здорово вымотался, прошагав полторы мили до кинотеатра. Только для того, чтобы уйти из дому. На обратном пути я заглянул в бар, выпил пару кружек пива и посмотрел какую-то ерунду по телевизору. После наведался в винный магазин, где купил еще две кварты пива и воскресные газеты. Я их прочел от корки до корки, но так ничего и не понял. Дома, покончив с одной квартой пива, я обнаружил, что с чтением наблюдаются проблемы -- буквы стали двоиться и перескакивать с места на место. Тогда я бросил газеты и включил телевизор. Происходящее на экране раздражало невероятно. Пришлось выключить. Я еще несколько минут постоял, всматриваясь в черный экран, -- там ничего нового не появилось, -- и побрел в кухню, решив заняться второй квартой пива. И ждать. Иного выхода не было. Я не мог спать на улице. Рано или поздно придется лечь в постель. Тогда она придет.