а Гай-нора, который сам встал теперь у руля, развернуть корабль, ибо еще немного, и все они погибнут от этой пытки. Но Гайнор Проклятый не внемлет. Мерцающий шлем ограждает его от буйства голосов, закованное в броню тело бросает вызов вселенной, ее природным и сверхъестественным силам и любой иной угрозе! Смерть никогда не страшила его. Ящер храпит и машет лапами, штурман передает команды знаками, Гайнор поворачивает рулевое колесо то туда, то сюда, совсем понемногу, как умелая ткачиха -- свое полотно, а Эльрик, зажав уши руками, ищет, чем бы их заткнуть, ибо страдания его невыносимы и мозг грозит лопнуть от боли. На палубу поднимается бледный, как призрак, Уэлдрейк... ...и шум стихает. Безмолвие смыкается над кораблем. -- У вас то же самое, -- вздыхает поэт с видимым облегчением. -- А я боялся, это вчерашнее вино. Или поэзия... Пораженный, он взирает, как медленно кружит вокруг них слоистая мгла, возводит взгляд к небесам, с которых все еще катятся капли дождя, и без слов возвращается в кабину. Вязкое Море колышется, и корабль медленно движется сквозь жидкий лабиринт. Ящер урча отдает приказы, штурман кричит, и Гайнор поворачивает к югу. Тварь судорожно машет перепончатой лапой, рулевое колесо крутится вновь, и судно плывет вперед. На лицах команды сумрачное ликование, они принюхиваются к запаху страха, исходящему от черных волн. Как псы -- крови, они жаждут этого страха, втягивают в себя густой воздух, они чуют опасность и смерть, они пробуют ветер, как хлеб. А ящер со стоном отдает приказы, пасть его влажная от вожделения, и пар от дыхания клубится у темных ноздрей, ибо скоро его ждет пища. -- Хозяин, я голоден! -- Скоро, Кхоргах, уже скоро! Волны перекатываются по палубе, подобно ртути, и кажется, что еще чуть-чуть, и нос галеры завязнет в них. Наконец судно останавливает ход. Схватив веревку, ящер бросается в воду, растопырив лапы, и, едва натяжение разрывается, совершает очередной прыжок, волоча корабль за собой. На несколько мгновений вода сохраняет отпечатки, но нос взрезает волны, стирая их, а ящер уже движется дальше, фыркая от наслаждения, когда тяжелые капли падают на чешуйчатую спину. Звуки отражаются откуда-то сверху и отдаются слабым эхом, так что кажется, будто они оказались в огромной пещере, живом воплощении Хаоса. Затем тварь возвращается, медленно карабкается на борт, вновь пробирается на нос и укладывается у самого бушприта, штурман становится рядом, а Гайнор берется за руль. Эльрик, зачарованный, смотрит, как тяжелые капли с блестящей шкуры скатываются в море. В мутной мгле над головой появляются грязно-бурые и синие проблески -- это солнце, не похожее ни на одно виденное ими прежде. Воздух такой густой, что они задыхаются в нем, как вытащенные на берег рыбы, и кто-то из матросов падает на палубу без чувств, но Гайнор ни единым движением, ни единым кивком не предлагает им остановиться. Да никто больше и не просит его об этом. Эльрику приходит на ум, что теперь они все едины: столько испытав на своем пути, они больше не страшатся того, что их ждет впереди. И меньше всего -- гибели. В отличие от Гайнора, эти люди не стремятся умереть. Хотя, без сомнения, убили бы себя, если бы жизнь не казалась им привлекательнее смерти. Их чувства сродни тем, -что нередко испытывал и Эльрик, -- это ужасная, невыносимая скука перед лицом человеческой продажности и глупости, -- но альбиносу было ведомо и иное ощущение, оставшееся ему в наследство от предков, еще до основания Мелнибонэ, когда народ его был мягкосердечен и смирялся с реальностью, не пытаясь изменить ее силой; в нем жила память о справедливости и совершенстве. Встав у бортика, он смотрел на медленно вздымавшиеся воды Вязкого Моря, гадая, как же отыскать трех сестер в этой мутной тьме. Да и у них ли еще эта шкатулка из черного дерева? И там ли еще душа его отца? Показались Черион Пфатт с Уэлдрейком, который декламировал какие-то стихи с завораживающе простым ритмом. Внезапно сконфузившись, поэт умолк. -- Что-то в этом роде было бы полезно для гребцов, -- заметила девушка. -- Им нужен мерный ритм. Уверяю вас, мастер Уэлдрейк, у меня нет ни малейшего намерения выйти замуж за этого ящера. Я вообще не хочу замуж. Я же рассказывала вам, что думаю об опасностях семейной жизни. -- Безнадежная любовь! -- взвыл Уэлдрейк почти с облегчением. Он швырнул за борт листок бумаги, и тот закачался на тяжелых волнах. -- Как вам будет угодно, сударь! -- Она задорно подмигнула Эльрику. -- Я вижу, вы пребываете в отличном расположении духа, -- заметил альбинос. -- Это странно, учитывая все опасности нашего путешествия. -- Я чую близость сестер, -- ответила она. -- Я так и сказала принцу Гайнору. Ощутила их час назад. И теперь чувствую. Они вернулись в этот мир. А раз они здесь, то скоро мои отец и бабушка, а может, и брат тоже отыщут их. -- Вы надеетесь, сестры помогут вам встретиться с родными? Поэтому вы и разыскиваете их? -- Я верю, что если они живы, то мы обязательно встретимся. И без сестер нам не обойтись. -- Но ведь Роза с мальчиком погибли. -- Я говорила, что не знаю, где они. Я не говорила, что они мертвы... -- Она явно страшилась худшего, но не желала это признавать. Эльрик не стал настаивать. Он знал, что такое скорбь. Корабль Хаоса плыл все дальше, в гнетущем безмолвии Вязкого Моря, которое нарушали лишь урчание огромного ящера и голос штурмана. Ночью они бросили якорь, и все, кроме Гай-нора, ушли вниз. Проклятый Принц расхаживал по палубе мерным шагом, почти в такт ленивым волнам, и несколько раз Эльрик, которому не спалось, слышал, как тот вскрикивал удивленно: -- Кто здесь? Альбинос не знал, что за твари могут обитать в Вязком Море. Может быть, подобные их ящеру, но куда более опасные? Когда Гайнор вскрикнул в третий раз, мелнибонэец не выдержал и, одевшись и прицепив меч, поднялся на палубу. Уэлдрейк, пробудившись, что-то встревожено пробормотал ему вслед, но альбинос не отозвался. Он озирался в солоноватом тумане в поисках Гайнора, как вдруг совсем рядом за бортом заметил очертания какого-то огромного сооружения. Это не могло быть нечем иным, кроме корабля, однако внешне он скорее походил на зубчатую башню, с вершины которой уже сползали на веревках полдюжины пиратов, вооруженных пиками и гарпунами... оружие примитивное, но вполне пригодное для боя. Однако, заметил Эльрик про себя с усмешкой, с рунным мечом никакого сравнения! И, обнажив черный клинок, он, как был босиком, устремился на нападающих. Над головой у них, на носовой палубе, на миг показался штурман, взглянул на происходящее и принялся карабкаться вверх по снастям. -- Драмийские морские разбойники! -- крикнул он Эльрику. -- Им нужен наш ящер! Без него мы погибнем! Штурман исчез. Первый пират бросился на альбиноса, норовя проткнуть того пикой... ...и умер почти мгновенно, не успев даже понять, что произошло, извиваясь, как выброшенная на берег рыба. Душу его всосал Приносящий Бурю... Рунный меч заурчал от удовольствия. Песнь его делалась все более звучной и алчной -- и разбойники гибли один за другим. Эльрик, привыкший сражаться со сверхъестественными силами, стоял среди трупов, подобный косарю в летний солнечный день. На долю команды и Черион выпало прикончить остальных, которые тщетно искали спасения на своем корабле... ...Но мелнибонэец, опередив их, сам вскарабкался по веревке, которую один из пиратов в отчаянии пытался рассечь своим гарпуном. Эльрик добрался до него раньше и вонзил разбойнику клинок меж ребрами, глядя, как тот корчится в агонии. Пират пытался удержаться за канат, затем обеими руками уцепился за меч, словно пытаясь помешать его пиршеству. Он пытался выдернуть клинок из груди, затем бросился в воду, темневшую между бортами кораблей, и, повинуясь неожиданному импульсу, Эльрик выпустил Приносящего Бурю из рук, невозмутимо взирая, как падают в бездну адский меч и его жертва. Безоружный, альбинос вскарабкался на башню и, перебравшись через зубчатое ограждение, принялся разглядывать пиратское судно. Оно отличалось поразительной стройностью -- должно быть, лишь такие корабли могли плавать в этом странном море. Утлегари судна были подобны конечностям огромного водного насекомого. Внезапно из открывшегося люка на палубу, ухмыляясь в предвкушении добычи, хлынули вооруженные гарпунами и длинными кинжалами пираты. Как он мог так сглупить?! Эльрик попятился, отыскивая путь к спасению. Разбойники явно наслаждались своим превосходством и не собирались торопиться. Первый взмахнул кривым ножом, похожим скорее на ятаган. Широкое изогнутое лезвие просвистело в воздухе. Им почти удалось окружить альбиноса, как вдруг где-то над головой он услышал утробное урчание. Первой мыслью Эльрика было, что это ящер незаметно пробрался на корабль пиратов. Но нет. Огромный серый пес с грозным рыком бросился вперед и впился в глотку одному из нападавших, а затем принялся терзать тело, пока не полетели кровавые ошметки. И горделиво вскинул голову, глядя вслед обратившимся в бегство пиратам. Эльрик не знал, откуда взялся его нежданный спаситель, да это не слишком и заботило его сейчас. Поблагодарив пса, он оглядел палубу чужого корабля, где его спутники расправлялись с последними разбойниками. При виде его Черион взмахнула окровавленным кинжалом и торжествующе закричала. Немногие уцелевшие в панике метались от борта к борту, ибо теперь к ним приближалась -- шамкая жирными губами, хрипло и тяжело дыша, алчно блестя глазами -- та самая тварь, за которой они явились сюда. Серый пес исчез. Кхоргах помедлил мгновение, неспешно перевалился через борт и вопросительно склонил голову. С корабля Хаоса донесся голос Гайнора, полный злобного восторга: -- Да, ящер! Да, мой славный, теперь ты можешь поесть! Позже, когда останки пиратского судна догорали во тьме Вязкого Моря, а Кхоргах, сложив лапы на раздувшемся пузе, храпел в своей клетке, рядом с которой устроилась на палубе Черион, словно лишь там чувствовала себя в безопасности, Эльрик неспешно прошелся по палубе в поисках рунного меча. Он не верил ни на миг, что сумел избавиться от клинка, когда швырнул его в море. В прошлом, сколько он ни пытался расстаться с Приносящим Бурю, тот всегда отыскивал хозяина. Но не теперь... Он уже горько пожалел о недавней браваде. Меч мог вскоре понадобиться ему. Неужели некая потусторонняя сила похитила клинок? В волнении альбинос продолжил поиски. Он искал рунный меч повсюду на корабле. Это было невозможно! Эльрик ни на миг не сомневался, что тот вернется к нему. Но пропали также и ножны, а это наводило на мысль о краже. Искал он также и загадочного пса, который появился из ниоткуда, чтобы спасти его, и так же стремительно исчез. У кого на борту могла быть собака? Или она жила на корабле пиратов и воспользовалась шансом отомстить бывшим хозяевам? Он стоял на палубе, прямо над каютой Гайнора, когда вдруг услышал знакомый звук -- низкий, призывный вой. Сила Проклятого Принца привела его в смятение: никому из смертных не удалось бы взять в руки рунный меч, особенно когда тот насытился душами убитых. Эльрик на цыпочках приблизился к двери. Теперь за ней воцарилось молчание. Дверь оказалась не заперта. Гайнор не боялся никого из смертных. Помедлив мгновение, альбинос ворвался в кабину. Вспышка желтого света ослепила его, и раздался оглушительный визг. Принц вышел ему навстречу, поправляя шлем. Одна рука его, как обычно, была в стальной рукавице, другой он сжимал черный меч. Руны на клинке трепетали и шипели, словно сам меч сознавал, что произошло нечто невероятное. Однако Эльрик заметил, что Гайнор дрожит от напряжения и ему пришлось стиснуть рукоять обеими руками, чтобы удержать оружие, хотя внешне он старался казаться невозмутимым. Эльрик протянул раскрытую ладонь: -- Даже тебе, Проклятый Принц, не дано безнаказанно владеть моим рунным мечом. Неужто ты не знаешь, что мы с ним -- одно? Не знаешь, что мы с этим клинком -- братья? И что у нас есть и другие родичи, что всегда готовы прийти нам на помощь? Ведомо ли тебе, что за оружие ты держишь в руке? -- Лишь то, о чем гласят легенды. -- Гайнор вздохнул. -- Но мне захотелось узнать самому. Не одолжишь ли ты мне свой меч, принц Эльрик? -- Проще мне было бы одолжить тебе руку или ногу. Верни мне его. Гайнор медлил. Он внимательно разглядывал руны, изучал балансировку клинка. Затем вновь стиснул рукоять. -- Я не боюсь смерти от твоего меча, принц Эльрик. -- Не думаю, что у него достанет на это силы, Гайнор. А ты желал бы этого, не так ли? Он способен забрать твою душу. Может изменить тебя, превратить в чудовище. Однако лишить тебя жизни -- сомневаюсь... Прежде чем вернуть альбиносу оружие, закованный в броню воин задумчиво провел по клинку пальцем. -- Может, это и есть сила противо-равновесия... -- Никогда о такой не слышал. -- Эльрик повесил ножны на пояс. -- Говорят, эта сила превыше даже владык Высших Миров. Самая опасная, жестокая и действенная во всей множественной вселенной. Говорят, противо-равновесие способно одним ударом изменить всю природу мироздания. -- Мне ведомо лишь одно: Рок свел нас с этим мечом, -- промолвил Эльрик. -- Наши судьбы связаны неразрывно. -- Он не без любопытства осмотрелся по сторонам. Кабина Гайнора показалась ему более чем скромной. -- Меня мало интересуют вопросы мироздания, принц. И желания мои куда скромнее, чем у большинства. Мне нужны лишь ответы на некоторые вопросы, которые я задаю сам себе. Я был бы рад никогда в жизни не знать о владыках Высших Миров, их затеях и интригах. Да и о Равновесии тоже. Гайнор отвернулся. -- Странное ты создание, Эльрик Мелнибонэйский. И мало пригоден быть слугой Хаоса, как я погляжу. -- Я, вообще, мало для чего пригоден, сударь, -- отозвался на это Эльрик. -- Служение Хаосу -- это просто семейная традиция. Шлем Гайнора развернулся к альбиносу. -- Так ты думаешь, что возможно полностью изгнать и Хаос, и Порядок... Изгнать их из всей вселенной? -- Не уверен. Но я слыхал о таких местах, где ни Порядок, ни Хаос не имеют власти. -- Эльрик поостерегся в открытую поминать Танелорн. -- И слышал о таких, где царит Равновесие... -- Я тоже слышал о них. И даже жил в таком месте... -- Из-под переливающегося шлема донесся жуткий смешок. Проклятью Принц отошел в дальний угол каюты и уставился в стену. Последние слова он произнес с такой ледяной яростью, что Эльрик отшатнулся, словно от удара. Как будто стальной клинок пронзил его до самого сердца... -- О, Эльрик, как я завидую и ненавижу тебя! Ненавижу за твою ненасытную любовь к жизни! За то, каким я был прежде и каким стал ныне, я ненавижу тебя! А за то, к чему ты стремишься, я ненавижу тебя сильнее всего... В дверях альбинос обернулся взглянуть на Гайнора. И ему подумалось, что броня, сковавшая тело Проклятого Принца, служит не для того, чтобы защищать хозяина от всего, что могло бы причинить ему вред. Нет, броня эта давно уже превратилась в клетку. -- Что до меня, Гайнор Проклятый, -- произнес он мягко, -- то мне от всей души жаль тебя. Глава четвертая Земля! Конфликт интересов. О природе ликантропии В моем мире, сударь, как ни жаль это признавать, но человеческие предрассудки могут сравниться лишь с человеческой глупостью. Конечно, никто сам не упрекнет себя в предубежденности. И мало кто рискнул бы сам себя назвать -дураком... -- Так говорил Эрнест Уэлдрейк, обращаясь к штурману за завтраком. Свинцовое море нависало над ними непомерной тяжестью, а густые черные волны катились вдаль с извечной неспешностью. Эльрик, пытаясь прожевать малосъедобный кусок солонины, заметил, что такова природа любого общества, в любом мире множественной вселенной. Штурман обратил на альбиноса пронзительный взгляд серо-зеленых глаз. Но голос его звучал неожиданно добродушно: -- Мне встречались целые Сферы, где разум и доброта, уважение к себе и другим не мешали ученым и философским изысканиям -- и где мир сверхъестественного поминали лишь в легендах... Уэлдрейк не мог сдержать улыбки. -- Даже в моей родной Инглии, сударь, такое совершенство было редкостью. -- Я и не говорил, что совершенство легко отыскать, -- пробормотал Эсберн Снар. Гибким движением он поднялся с места, взглянул в черно-зеленое небо, потянулся, облизал тонкие губы, втянул в себя ветер и направился на нос к спящему в клетке ящеру, чьи вопли утром пробудили всех пассажиров. -- Там, наверху, комета! -- Он ткнул пальцем в небосвод. -- Значит, умер какой-то принц. -- В голосе его звучало странное удовлетворение. -- Там, где я жил прежде, -- донесся до них мелодичный голос Гайнора Проклятого, лишь сейчас показавшегося из каюты, -- говорили, что комета появляется, когда умрет поэт. -- Он похлопал Уэлдрейка по плечу закованной в сталь рукой. -- У вас на родине нет такой приметы? -- Я вижу, нынче утром вы в недобром расположении духа, -- отозвался тот негромко. Гнев пересилил страх. -- Должно быть, подобно вашему ящеру, страдаете от несварения желудка? Гайнор убрал руку, кивком признавая свою вину. -- Прошу простить меня за неудачную шутку, сударь. Многие принцы куда больше жаждут смерти, чем простые люди. А поэты, как мы знаем, любят жизнь. Приветствую вас, Черион. -- Он поклонился, и шлем его вспыхнул. -- Принц Эльрик. А! А вот и мастер Снар... -- Он обернулся к штурману, который, едва завидев принца, устремился к ним. -- Я искал тебя, Гайнор! У нас был уговор. -- Не стоит лелеять пустых надежд. -- В голосе Проклятого звучало сочувствие. -- Она умерла. Погибла под развалинами церкви. Теперь, Эсберн Снар, тебе придется искать свою невесту в Лимбе. -- Ты обещал, что скажешь... -- Я обещал, что скажу правду. И это правда. Она мертва. Душа ее ждет тебя... Седой штурман склонил всклокоченную голову. -- Ты же знаешь, что я не могу пойти за ней! Я отрекся от права на загробную жизнь! Взамен чего... о, помоги мне Небо! Я стал нелюдем, неподвластным смерти.... -- И Эсберн Снар бросился на нос корабля и замер там, слепо уставившись в пустоту. Из-под шлема Гайнора Проклятого донесся глубокий вздох, и Эльрик понял, что роднило между собой этих двоих. Но Уэлдрейк, задохнувшись от радости, всплеснул руками, едва не опрокинув остатки завтрака. -- Сударь, скажите, умоляю, ведь этот человек -- Эсбьорн Снорре? Теперь я понял, как вы это произносите... и он тоже, замечу. Я не в обиде. Хвала Небесам, что телепатия позволяет общаться между собой выходцам из разных миров, даже в самых суровых условиях -- так что можно простить Мать-Природу за эти местные особенности произношения -- в благодарность за несомненную заботу о нашем процветании в самых разных культурах. Поразительно, не правда ли? -- Вы были знакомы с нашим штурманом? -- Черион удалось ухватить смысл этой сумбурной тирады. -- Мне доводилось слышать о нем. Но та легенда была со счастливым концом. Он хитростью заставил тролля построить церковь, чтобы им обвенчаться с невестой. Жена тролля случайно выпала его имя, так что Эсберн Снар смог разорвать сделку. Говорят, под Ульшойским холмом до сих пор слышны ее причитания. Я написал об этом балладу в "Норвежских песнях". Виттиер ее, конечно, у меня украл, но не будем об этом. Должно быть, он нуждался в деньгах. Хотя лично я считаю плагиат бесчестным, только когда деньги, которые на этом заработаешь, меньше, чем те деньги, что украл. И вновь Черион отважно устремилась прямо к сути. -- Так он женился, и все кончилось хорошо? Но вы же слышали, что сказал ему Гайнор? -- Похоже, это дополнение к первоначальной легенде. Но я знаю только то, что поведал вам. Должно быть, трагическая часть была утрачена в современном фольклоре. Знаете, порой мне кажется, что все это -- лишь сон, где все герои и элодеи из моих стихов ожили и явились осаждать меня, чтобы сделать одним из них. Да, в Патни мне едва ли удалось бы собрать столь изысканное общество... -- Так вам неизвестно, как Эсберн Снар оказался на борту этого корабля, мастер Уэлдрейк? -- Не более, чем вам, сударыня. -- А вам, принц Эльрик, -- привлекла она блуждающее внимание альбиноса. -- Вам известна его история? Эльрик покачал головой. -- Я только знаю, что он -- оборотень, создание, проклятое Небесами и людьми. И в то же время добрейший и разумнейший человек. Представьте же, каковы должны быть его мучения! Даже Уэлдрейк склонил голову в волнении. Ибо чья судьба может быть ужаснее, чем у бессмертных душ, разлученных в смерти с теми, кого они любили при жизни. Им ведома лишь агония умирания -- но не экстаз вечности. Радости и наслаждения их скоротечны, а страдания не знают конца. И это напомнило Эльрику о судьбе отца, пленника древних руин, утратившего свою единственную возлюбленную, ради того чтобы выторговать у демона-покровителя -- да еще и обманув его при этом! -- как можно больше незаслуженной власти на земле. Это заставило альбиноса задуматься о природе любых сделок с потусторонними силами, о его собственной зависимости от Приносящего Бурю, о том, с какой легкостью он всегда готов призвать на помощь Владыку Преисподней, не думая о том, во что это может ему обойтись, и, главное, о том, почему он не хочет отыскать способ излечиться от болезненной тяги к сверхъестественному; ибо часть его сознания желала следовать назначенной ему судьбе и познать, что за печальный конец уготован ему, -- узнать окончание собственной саги. Возможно, лишь тогда он поймет, ради чего были все эти страдания. Сам того не заметив, Эльрик прошел на носовую палубу, мимо храпящего ящера, и встал рядом со штурманом. -- Куда ты направляешься, Эсберн Снар? Седоволосый склонил голову, точно прислушиваясь к далекому, но знакомому свисту. Затем серо-зеленые глаза его вперились в алые глазницы альбиноса, он испустил тяжкий вздох, и слеза скатилась по щеке. -- Никуда, -- отозвался штурман. -- Теперь уже никуда, сударь. -- Но ты останешься на службе у Гайнора? Даже когда появится на горизонте земля? -- Это уж как придется. Сами скоро увидите, сударь. До берега не больше мили. -- Ты видишь отсюда? -- Удивленный, Эльрик пытался хоть что-то разглядеть в бурлящих испарениях Вязкого Моря. -- Нет. Но я его чую. И вскоре, .действительно, показалась земля. Земля, медленно вздымающаяся из густых волн; земля, подобная разбуженному чудовищу, недобрая тень, вся в изломах скал и остриях рифов; беломраморные утесы; угольно-черные пляжи и серые буруны, струящиеся, точно дымы Преисподней... Земля столь негостеприимная, что в сравнении с ней даже Вязкое Море показалось путешественникам почти домом родным; и Уэлдрейк предложил плыть дальше, пока не найдется более подходящее место, чтобы сойти на берег. Но Гайнор покачал головой в мерцающем шлеме, вскинул сияющий кулак и опустил стальную ладонь на хрупкие плечи Черион Пфатт. -- Ты сказала, дитя, что твои родичи уже здесь. Они нашли сестер? Девушка покачала головой. Лицо ее было серьезно, а взор устремлен куда-то в иные миры. -- Они их не нашли. -- Но они здесь? И сестры тоже? -- Вон там... да... там... -- с трудом вымолвила она, указывая на неприступные утесы, окутанные черной пеной. -- Да... там... и они идут... уже... о, дядя! Теперь я поняла! Сестры едут дальше. А дядя? Где же бабушка? Сестры движутся на восток. Теперь они все время будут идти в ту сторону. Ибо они направляются домой. -- Хорошо, -- удовлетворенно произнес Гайнор. -- Нужно найти, где нам высадиться на землю. Уэлдрейк шепотом заметил Эльрику, что Проклятый Принц, похоже, вознамерился бросить корабль на скалы, лить бы скорее добраться до цели. Но судно благополучно причалило к черному берегу, на который лениво накатывал и так же лениво отползал прибой. -- Как черная патока, -- с отвращением выговорил поэт, с опаской ступая в воду. -- Какова ее природа, мастер Снар? Со свертком под мышкой Эсберн Снар перебрался на берег. -- Всему виной небольшие искажения ткани времени. В этой Сфере подобные места не редкость. Там, откуда я родом, они встречались куда реже. Однажды я наткнулся на одно такое -- совсем небольшое, в несколько футов, -- в районе Северного полюса. Полагаю, это было где-то в начале вашего века, мастер Уэлдрейк. -- Которого именно, сударь? Я рождался во многих. Если угодно, это своего рода бессмертие. Возможно, таков мой Рок... Забавно, не правда ли? Ха-ха-ха. Эсберн Снар поднялся по берегу к скалам, где глубокая расселина прорезала белый мрамор. Из иззубренной щели лился водянисто-желтый свет. -- Похоже, мы нашли путь наверх, -- заметил он. Зажав сверток в зубах, он принялся карабкаться по камням, похожий на огромного серого паука. Благодаря его советам остальным не составило труда последовать за ним самым простым путем. Эльрик поднимался последним. По приказу Гайнора матросы уже сталкивали корабль обратно в воду, когда с носовой палубы раздался .тоскливый вой пробудившегося ящера. Чудовище лишь сейчас осознало, что навсегда расстается с предметом своего обожания. Вскоре все они стояли у края утеса, пытаясь разглядеть то, что осталось внизу, но над водой уже сгустился черный туман, скрывая Вязкое Море из виду, и они могли лишь слышать, как скребется о берег прилив... но и этот звук делался все тише, словно океан отступал -- или скалы возносились ввысь. Эльрик повернулся. Они оказались над облаками, и дышалось здесь куда легче. Впереди на сколько хватал глаз расстилалась сверкающая каменная равнина -- беспредельное мраморное плато, в котором тут и там светились огоньки, точно в камнях обитали создания столь плотные, что могли дышать мрамором, как люди -- кислородом. Эсберн Снар первым подал голос, неприязненно глядя по сторонам: -- Похоже на страну троллей. Неужели пришлось забраться в такую даль, чтобы вновь очутиться в Трольхейме? Что за насмешка судьбы! Гайнор перебил его: -- Если каждый из нас примется оплакивать свою судьбу, мы останемся тут навеки. Учитывая, что среди нас, по меньшей мере, двое бессмертных, это может оказаться довольно скучным. Так что прошу тебя, Эсберн Снар, не причитать и не стенать больше. Твои страдания здесь никого не волнуют. Седой штурман нахмурился, удивленный столь суровой отповедью, которой прежде всех заслуживал сам Гайнор. Но принц не желал признавать за собою такой вины. В этой разношерстной компании он единственный отказывался относиться к Другим с тем терпением и пониманием, которых так жаждал сам, -- именно эти качества были воплощением Равновесия, которому он некогда служил и которое предал. Проклятью Принц, казалось, с каждым мигом все больше нервничал и точно страшился чего-то -- возможно, он что-то таил от остальных? Знал об этих краях и их обитателях нечто такое, что внушало ему опасения? Но теперь он смолк и не подавал голоса, пока мрамор под ногами не сменился землей и травой. Дорога пошла под уклон и привела путников в очаровательную долину. Здесь журчали ручьи, склоны густо поросли деревьями, но не было ни следа жилья. Воздух становился все холоднее, и наконец путешественникам пришлось натянуть на себя предусмотрительно захваченную с корабля теплую одежду. Лишь Эсберн Снар упорно отказывался развернуть сверток и лишь крепче прижимал его к груди, словно опасаясь чего-то. Эльрик не мог без сочувствия взирать на этого человека, который только сегодня лишился последней надежды. Его пробрала невольная дрожь... На ночлег они остановились в сосновой рощице. Вскоре там уже вовсю ревел костер, защищая людей от пронзительного холода; в прозрачном зимнем небе взошла большая серебристая луна, отбрасывая длинные тени -- такие огромные и неподвижные, по контрасту с мечущимися тенями от костра... Вскоре огонь стал столь жарким, что Эльрику, Черион и Уэлдрейку пришлось отодвинуться подальше, чтобы не обгореть во сне. И лишь Эсберн Снар с Гайнором Проклятым остались сидеть, озаренные отблесками пламени, -- два обреченных бессмертных создания, тщетно пытавшиеся согреться, изгнать озноб вечной ночи; два создания, что с радостью предпочли бы огни Преисподней своим нынешним страданиям; они тосковали по иному бытию, которое знавали прежде, где не было боли, где мужчинам и женщинам не приходило в голову продать душевный покой за пестрые и бесцельные радости потустороннего мира. -- Как прекрасно крылышко бабочки, -- произнесла Черион неожиданно, словно отзываясь на мысли Эльрика. -- Вся щедрость природы в прелести розы. Знаете эти строки, мастер Уэлдрейк? Поэт был вынужден признать, что нет. Размер заинтересовал его. Едва ли он избрал бы подобный ритм для выражения своих чувств. -- Думаю, пора спать, -- вымолвила она с сожалением. -- Сон -- одна из моих любимых тем, -- воодушевился Уэлдрейк. -- У Дэниела есть прекрасный сонет. По крайней мере, с академической точки зрения. Вам он знаком? О, сладкий Сон, сын Черной Ночи, Брат Смерти, что рожден в безмолвной тьме, Даруй покой ты и сомкни мне очи, Тревоги пусть исчезнут в тишине... И лишь наутро станет вновь несчастный Скорбеть о юности, растраченной напрасно. Он продолжал читать, не замечая ни холода, ни ветра, пока глубокий сон не сморил его, как и остальных... На рассвете пошел снег. Единственным, кто обрадовался этому, был Эсберн Снар: он с наслаждением вдохнул морозный воздух, облизнул губы, пробуя снежинки на вкус, и с удвоенным усердием принялся разводить костер и готовить завтрак. Остальные ежились, проклиная судьбу, как вдруг раздался гневный голос Гайнора: -- Разве вы забыли, что мы заключили сделку, сударыня? Вы сами это предложили! -- Никакой сделки больше нет, сударь. Я исполнила все, что обещала. И теперь свободна. Я привела вас сюда. Можете дальше искать сестер -- но без меня. -- У нас одна цель! Это безумие, вы не вправе покинуть нас! -- Принц Гайнор угрожающе схватился за меч, но гордость не позволяла ему обнажить оружие. Он был уверен, что сумеет убедить девушку, подчинить ее своей воле, и был уязвлен до глубины души. Это читалось в каждом его движении, в каждом слове. -- Ваша семья тоже ищет тестер. Они найдут их! Зачем нам разлучаться? -- Нет! -- воскликнула Черион. -- По какой-то причине -- не могу понять почему -- сестры отправились туда, но мой дядя -- в другую сторону. И я пойду за 'дядей, сударь! -- Мы договорились, что будем искать сестер вместе. -- Это было до того, как я узнала, что дядя с бабушкой в опасности. И я пойду за ними! Иначе и быть не может. И, без единого слова прощания, она устремилась прочь, точно не могла больше терять ни секунды. Только снег посыпался с ветвей... Уэлдрейк, собиравший книги и нехитрые пожитки, закричал ей вслед. Он пойдет с ней! Ей нужен защитник! И, наскоро простившись с остальными, бросился за возлюбленной. На лесной поляне опустилось ледяное молчание, и трое оставшихся переглянулись. Во взглядах их сквозили неуверенность и смущение. -- Ты пойдешь со мной за сестрами, Эльрик? -- наконец подал голос Гайнор. Он первым пришел в себя, но в голосе слышалась мольба. -- У них та вещь, которую я ищу. Поэтому я должен их отыскать. -- А ты, Эсберн Снар? -- спросил его принц. -- Ты с нами? -- Ваши сестры мне не нужны, -- отозвался штурман. -- Вот если бы у них был ключ к моей свободе... -- Два ключа, похоже, у них есть. -- Эльрик дружески похлопал седоволосого по плечу. -- Почему бы не быть и третьему? -- Ну что же, -- пробормотал Эсберн Снар. -- Тогда я с вами. Мы идем на восток? -- Да, ибо на восток идут и сестры, -- ответил Гайнор. И трое спутников -- высокие, худые, точно горностаи, -- двинулись на восток. Путь их лежал вверх по склону долины, по замерзшим холмам, к древней горной гряде, где гранит крошился под ногами. Становилось все холоднее, снег делался глубже, и вскоре им пришлось растапливать лед, чтобы добыть воды. Лишь в полдень солнце начинало припекать, и тогда оживало все вокруг, и серебристые ручейки с журчанием струились меж сверкающих ледяных осколков. Гайнор шел молча, погруженный в мрачные думы, зато Эсберн Снар с каждым шагом делался все оживленнее, точно наконец оказался в родной стихии. Он ни на миг не расставался со своим свертком, даже когда ел или спал. И однажды, пробираясь осторожно по краю засыпанного снегом ущелья, по самой кромке ледника, под шум ревущего внизу потока, пробивавшего дорогу сквозь снег и лед, Эльрик спросил, что за ценность он так бережно хранит. Может быть, это чей-то подарок на память? Они вдвоем остановились передохнуть на узкой тропе, едва ли в фут шириной, и Гайнор один упрямо двинулся дальше, не замечая ничего вокруг. -- Да, можно сказать, это настоящее сокровище! -- Эсберн Снар мрачно усмехнулся. -- Ибо я ценю его превыше всего на свете. Как свою жизнь, если угодно. Я бы сказал даже, как свою душу, но, увы, душа моя едва ли чего-то стоит. -- Тогда ты прав, это большая ценность. -- Эльрик заговорил со штурманом, больше чтобы развеяться. Ему недоставало общества Уэлдрейка, словно с уходом поэта жизнь лишилась остатков тепла. Альбиносу казалось, что внутри его все застыло, подобно этому леднику, и лишь где-то глубоко-глубоко струился ручей, не в силах найти выхода, -- то была жажда обычной человеческой любви и дружбы; но эти простые радости оказались ему недоступны. Возможно, он не знал нужных слов, не ведал, как выразить обуревающие его чувства, хотя Эльрик, лучше чем кто бы то ни было, сознавал, что именно речь способна помочь ему заслужить уважение тех людей, кого он сам уважал. И все же достичь своих целей он по-прежнему пытался делами, а не словами. Бездумные поступки и слепая страсть заставили его уничтожить все, что ему было дорого. Он пытался исправить содеянное, поступая так, как советовали другие, сделавшись наемником, подобно многим обнищавшим мелнибонэйцам, -- и наемником превосходным. И даже сейчас он шел вперед не по своей воле... Но в глубине души альбинос начинал сознавать, что вскоре должен будет отыскать иной способ достичь того, на что рассчитывал, когда подверг разграблению Город Грез и уничтожил Светлую Империю Мелнибонэ. До сих пор он большей частью смотрел в прошлое. Но там не было ответов на мучившие его вопросы. Одни лишь примеры, которые едва ли могли его чему-то научить сегодня. Двое мужчин в глубоком молчании стояли на узкой кромке, взирая на другой край пропасти, на безжизненный пейзаж, где не видать было ни зверька, ни птицы, точно Время, замедлившее бег над Вязким Морем, здесь остановилось насовсем, и даже грохот воды под ногами доносился все глуше -- пока наконец не стих совсем, и остался лишь звук их дыхания. -- Я любил ее. -- Седоволосый штурман содрогнулся, словно от удара. Вновь повисло молчание; но когда он заговорил вновь, голос его звучал ровно: -- Ее звали Хельва, дочь лорда Несвека, и прекраснее ее не было среди смертных. Ей не было равных по живости ума, добродетели, грации и обаянию, притом она была мила и ничуть не спесива. Сам я был из хорошей семьи, но не столь богат, как ее отец, а тот не раз заявлял, что мужем Хельвы может стать лишь самый достойный человек в глазах Господа. По мнению лорда Несвека, достойных Господь непременно благословлял родовитостью и богатством -- что может быть естественнее! Так что я едва ли посмел бы просить руки Хельвы, хотя она сама избрала меня. Тогда мне пришло на ум просить помощи иных сил, и я заключил сделку с троллем. По уговору, тролль должен был выстроить для меня собор -- лучший в Северных Землях. Но если к тому времени я не узнаю имени зодчего, он заберет мои глаза и сердце. Мне повезло. Я подслушал колыбельную, что пела своему чаду жена тролля. Она просила его не плакать, потому что скоро Фаин, его отец, вернется и принесет на ужин глаза и сердце человека. Цель была достигнута. И, конечно, лорд Несвек не посмел отказать жениху, который возвел во имя Господне столь величественную (и дорогостоящую!) церковь. Бедная жена тролля получила от мужа заслуженную взбучку, а я принялся возводить усадьбу на наших землях недалеко от Каллундборга, где стоял собор, чей шпиль был прекрасно виден из окон дома. Строительство двигалось успешно, даже без помощи тролля; вскоре на приданое Хельвы мы уже выстроили главное здание, флигеля и постройки. И начали обживать новый дом. Все было хорошо. Зимой мы занимались хозяйством, а вечерами наслаждались празднествами, пением и иными развлечениями -- пока на наших землях не завелся волк. Огромная тварь, с крупного мужчину ростом, он убивал собак, коров, овец и детей. Даже косточек не оставлял, а те, что мы нашли, оказались выгрызены до мозга, словно зверь кормил еще и волчат. Это было странно в разгаре зимы, хотя мы знали, что волки могут приносить и не один помет в год, особенно после прошлогодней мягкой зимы и ранней весны. Затем волк загрыз беременную жену моего слуги. Мы отыскали следы кровавого пиршества -- но тварь бежала, унося останки несчастной. Конечно же, мы бросились в погоню. Спустя какое-то время наши спутники отстали, и мы со слугой остались вдвоем. Волчий след привел нас в глубокий замерзший овраг, и мы расположились на ночлег. Но ночью зверь, перепрыгнув через костер, загрыз слугу и уволок тело прочь, пройдя прямо сквозь огонь. Должен признать, принц Эльрик, я едва не сошел с ума от страха! Я стрелял в эту тварь из лука, успел даже ударить мечом... но не причинил ей вреда. Раны мгновенно затягивались. И тогда -- только тогда! -- я понял, что это не обычный зверь. ...На этом Эсберн Снар прервал рассказ, и путники двинулись дальше по тропе в надежде отыскать подходящее место для ночлега. Но когда они вновь остановились передохнуть, он продолжил: -- Я вновь пошел по следу волка. Тот наверняка был уверен, что никто больше не станет преследовать его. Возможно, именно затем он и убил моего слугу -- не потому, что был голоден, а чтобы напугать охотников. Днем позже я наткнулся на тело бедняги, почти нетронутое, и с удивлением увидел, что кто-то снял с того все вещи. Хотя понятия не имел, кому могла понадобиться разодранная, окровавленная одежда. Гнев мой и жажда мести были столь сильны, что лишили меня сна. Не ведая усталости, я продолжал преследовать тварь и однажды ночью наткнулся на чью-то стоянку. У огня сидела женщина. Я следил за ней из-за деревьев, не решаясь показаться на глаза, но был готов в любой миг броситься ей на помощь, если появится волк. К моему вящему удивлению, с ней были двое детишек, мальчик и девочка, одетые в звериные шкуры и какие-то лохмотья. Малыши с жадностью ели суп из котелка над огнем. У женщины был изможденный вид, и я решил, что она сбежала от мужа, который, возможно, избивал .ее, или что ее деревню сожгли разбойники -- ибо мы были на самой границе восточных земель, где обитают дикари, не ведающие ни христианского милосердия, ни языческой чести. И все же что-то удерживало меня на месте. И наконец я понял, что использую ее как приманку -- в надежде, что волк все-таки нападет. Но волк так и не появился. На дереве, у которого они спали, я заметил развешанную волчью шкуру и решил, что это некий оберег против хищника. Я следил за ними еще один день и одну ночь, идя следом за женщиной на восток, к горам, где жили дикари. Я думал предупредить ее об опасности, но вскоре стало ясно, что в предупреждениях она не нуждается, и