джи сказал:
-- Майкл Кейн спас сегодня мою жизнь, когда мы сражались с приозами.
-- Мы приветствуем нашего дорогого гостя! -- сказал Морахи Ваджа.
-- Да, но Гул Хаджи не упомянул, что до этого он спас мою жизнь, --
сказал я, когда Морахи Ваджа вел нас к большому дому, украшенному самой
красивой мозаикой, которую я когда-либо видел.
-- Значит, судьба распорядилась так, чтобы он спас тебя, ведь если бы
он дал тебе погибнуть, кто помог бы ему в схватке с приозами?
Что ж, логично. Мне нечего было ответить на это. Мы вошли в дом. В
больших, светлых, просто украшенных комнатах было прохладно.
Ора Лиз была уже там. Она смотрела только на Гула Хаджи, который был
одновременно польщен и смущен ее вниманием.
Морахи Ваджа, вероятно, являлся человеком, чье мнение имело в деревне
вес -- он был, как выяснилось впоследствии, чем-то вроде мэра, и по его
приказанию о нас заботились как нельзя лучше. Еду и напитки подавали
восхитительные, кое-что из еды, очевидно, производилось на севере, поскольку
раньше я никогда этого не пробовал.
Мы до отвала наелись и напились, и во время еды Ора Лиз не оставляла
Гула Хаджи своим вниманием. Она даже умоляла позволить ей остаться, когда
Морахи Ваджа сказал, что мы должны обсудить стратегию и материальное
обеспечение восстания.
Существовали две основные причины восстания. Во-первых, люди начали
сознавать, что никакой сверхъестественной силы у приозов не было. Слишком
многие женщины и девушки убедились, что желания приозов были весьма
примитивны. Трудно было, узнав об этом, продолжать считать их почти богами.
И во-вторых, приозы стали более самоуверенны и потому более беспечны и уже
не так бдительно следили за своей безопасностью.
Такое развитие событий показалось мне знакомым. Падение тиранов из-за
собственной неосмотрительности и недальновидности происходило с
регулярностью закона природы. Мудрый король, каким бы характером он ни
обладал, защищал своих подданных и таким образом -- себя самого. Чем крупнее
и сложнее общество, тем больше времени ему требуется, чтобы избавиться от
тирана. Конечно, часто одного тирана сменяет другой, и порочный круг
замыкается. В конечном итоге это приводят к гибели государства -- его упадку
или утрате независимости, но рано или поздно должен появиться просвещенный
правитель. На это иногда уходят века, а иногда -- несколько недель. Все так,
однако к та-
кой ситуации трудно относиться философски, когда железный каблук стоит
на твоем лице.
Мы проговорили довольно долго, и все это время мне было забавно
наблюдать, как Гулу Хаджи приходилось часто отказываться от очередного
вкусного блюда, или восхитительного плода, или от подушки, предлагаемых ему
такой заботливой Орой Лиз.
Вырабатывая план, мы исходили из того, что, когда мендишары из деревень
атакуют столицу, ее жители поддержат восстание против приозов.
Это представлялось логичным.
Все было готово для выступления.
Оказывается, все было иначе еще совсем недавно. Мендишары не хотели
идти за Морахи Ваджой, который в их глазах был слишком молод и неопытен.
Однако все изменилось, когда Морахи Вадже удалось связаться с Гулом Хаджи.
Теперь они были готовы к борьбе.
-- Очень важно, что ты здесь, брадхи, -- сказал Морахи Ваджа. -- Ты
должен беречь себя до восстания, ибо если мы потеряем тебя, то потеряем
всякий шанс победить.
Гул Хаджи пробовал протестовать, но Морахи Ваджа оставался
непреклонным: он был убежден в том, что говорил.
Каждому из нас в доме Морахи Ваджи была предоставлена комната. Моя
кровать была очень простой и жесткой, как это было принято здесь, на Марсе.
Вскоре я уже крепко спал.
Я лег спать со смешанным чувством отчаяния и надежды. Я, конечно, не
мог забыть, что от женщины, которую я любил, меня отделяли непреодолимые
препятствия. С другой стороны, беду порабощенного народа Мендишарии я
переживал, как свою собственную. Мы, американцы, всегда сочувствуем
угнетенным, кем бы они ни были. Не очень-то христианская позиция, согласен,
но это позиция большинства моих соотечественников, а также вообще
большинства землян.
Проснулся я, настроенный еще более философски, чем накануне. У меня
оставалась надежда, хотя и очень слабая.
Помнишь, я рассказывал тебе о замечательных изобретениях таинственных
шивов? На шивов-то я и надеялся: если бы я смог с ними связаться, я бы
попросил их помочь мне пересечь пространство и время снова, но на этот раз
не для того, чтобы попасть на другую планету, а для того, чтобы оказаться в
другом месте и в другом времени здесь, на Марсе.
Я решил, что как только своими глазами увижу, что революция мендишаров
победила, я разыщу шивов. Я не мог уйти из Мендишарии раньше, наверное,
потому, что считал Гула Хаджи своим близким другом и все, что он делал, было
для меня интересно и важно.
Вскоре после того, как проснулся, я услышал легкий стук в дверь. В
открытое окно -- стекол в доме не было -- струился солнечный свет и аромат
свежего, чистого воздуха -- знакомый запах Марса.
Я пригласил стучавшего войти. Это была девушка-служанка. Женщины из
племени мендишаров были всего на фут или два ниже мужчин. В руках у служанки
был поднос с горячим завтраком. Я удивился, ибо на юге марсиане предпочитают
на завтрак обходиться фруктами.
Я уже заканчивал завтрак, когда вошел Гул Хаджи. Поприветствовав меня,
он сел на кровать и разразился смехом.
Я не мог удержаться и улыбнулся ему в ответ, хотя и не знал причины его
веселья.
-- Что там такое случилось? -- спросил я его.
-- Эта девушка, -- сказал он, продолжая смеяться, -- сестра Морахи
Ваджи. Как там ее зовут?
-- Ора Лиз?
-- Точно. Она принесла мне утром завтрак.
-- А что, так никогда не делается?
-- Очень редко. Это, конечно, было очень любезно с ее стороны. И я бы
расценил ее внимание как проявление гостеприимства или как комплимент, дело
не в этом, а в том, что она сказала.
-- И что же? -- мне стало как-то не по себе. Как я уже говорил, я
человек очень чувствительный или даже мнительный. Называйте это, как хотите,
но у меня есть шестое чувство, предупреждающее меня об опасности. Некоторые
скажут, что в подсознании накапливается какая-то информация, не доходящая до
сознания, и из этой информации в сознание передается только вывод.
-- Короче говоря, -- объявил мой друг, -- она сказала, что знает, что
наши судьбы связаны. Боюсь, она думает, что я собираюсь на ней жениться.
-- Ах, значит, она в тебя влюблена! -- воскликнул я, все еще
встревоженный. -- Ты -- загадочный изгнанник, вернувшийся, чтобы ценой
борьбы занять престол. Что может быть романтичнее? Какая девушка осталась бы
равнодушной к такому герою? Я слышал, что это чувство довольно
распространенное.
Он кивнул.
-- Конечно, конечно. Поэтому я и не принял ее заявлений всерьез. Но я
был с ней вежлив, не бойся.
Задумавшись, я провел рукой по подбородку и вдруг понял, что уже
несколько дней не брился: на лице была щетина. Нужно было что-то сделать.
-- Что ты ей сказал?
-- Что наше дело занимает все мысли и все время, но что тем не менее я
заметил, какая она красивая. Она правда красивая, ты не находишь?
Я не ответил. Красота -- понятие относительное, я это прекрасно
понимал, но, честное слово, я не мог бы отличить красивую восьмифутовую
синюю великаншу от уродливой.
-- Я сказал ей, что нам придется подождать, пока мы не познакомимся
поближе, -- сказал мендишар, неуверенно кашлянув.
Я почувствовал некоторое облегчение, узнав, что мой друг был так вежлив
и тактичен.
-- Очень мудро с твоей стороны, -- сказал ему я. -- Когда будешь сидеть
на троне Мендишарии как брадхи, вот тогда и будешь думать о романе -- или о
том, как его избежать.
-- Точно, -- сказал Гул Хаджи, снова вырастая надо мной, потому что он
встал с кровати. -- Не знаю, как она на это прореагирует. Мне показалось,
она восприняла мои слова как объяснение в любви. Меня это немного беспокоит.
-- Не волнуйся, -- сказал я. -- Чем ты думаешь сегодня заняться?
-- Нужно готовить восстание, а для этого отправим посланцев ко всем
силакам и орсилакам и призовем их встретиться, чтобы всем вместе обсудить
наши планы.
Эти два марсианских слова можно было перевести приблизительно так:
"главный человек в деревне" и "главный человек в городе". Суффикс "-ак"
обозначает человека, имеющего власть над другими, точнее, облеченный ими
властью, чтобы он действовал в их интересах, слово "сил" -- небольшую группу
людей, скажем, население деревни, "орсил" -- группу побольше, население
городка.
-- Это необходимо сделать, --- продолжал Гул Хаджи, -- чтобы они сами
убедились, что я -- тот, кого они ждали, а также для того, чтобы решить,
когда мы выступаем, куда и как нанесем главный удар и как будем использовать
наших воинов.
-- Как ты считаешь, сколько воинов в твоем распоряжении? -- спросил я,
окатываясь холодной водой, которая была у меня в комнате.
-- Около десяти тысяч.
-- А сколько будет у приозов?
-- Около пяти тысяч, включая и воинов из других племен, которых приозы
считают своими союзниками. Приозы будут, кажется, лучше вооружены и обучены.
Мои люди привыкли сражаться каждый за себя, не имея единого военачальника.
Приозы -- воины дисциплинированные и подчиняются приказам. Не уверен, что
смогу сказать то же самое о своих бойцах.
Я понял. Этим мендишары были похожи на своих сородичей -- аргзунов,
которых смогла на время объединить эта сверхковарная Хоргул, и то ей удалось
сделать это, только когда она использовала их предрассудки и страх перед
общим врагом -- Зверем Наалом.
-- Именно поэтому я и должен быть во главе восставших, -- сказал Гул
Хаджи. -- Как утверждает Морахи Ваджа, они будут подчиняться наследнику
брадхи, но не сделают и шага, чтобы выполнить приказ какого-либо простого
силака.
-- Значит, Морахи Ваджа был прав. Очень важно, чтобы ты был жив и стоял
во главе восстания.
-- Да, наверное. Но это очень большая ответственность.
-- Ответственность, к которой тебе придется привыкнуть, -- сказал я
ему. -- В качестве брадхи Мендишарии тебе придется возложить на себя
ответственность за жизнь подданных -- и сделать это на всю жизнь.
Он вздохнул и попытался улыбнуться:
-- В том, чтобы быть одиноким странником в пустыне, есть свои
преимущества. Ты не находишь?
-- Конечно, но человек, в жилах которого течет королевская кровь, не
всегда волен выбирать свою судьбу.
Он снова вздохнул и сжал эфес своего огромного меча:
-- Ты не только хороший боевой товарищ, Майкл Кейн. Ты еще и надежный
друг.
Я сжал его руку и заглянул в глаза.
-- То же самое можно сказать и о тебе, брадхинак Гул Хаджи.
-- Надеюсь, -- сказал он.
Глава 3
Долг Гула Хаджи
Через несколько дней мы получили известие, что все орсилаки и силаки
предупреждены и через три дня соберутся для решающего совещания.
Эти три дня перед совещанием мы провели в обсуждении наших планов.
Отдыхали мы мало, и все свободное время Гул Хаджи проводил с Орой Лиз. Как и
любому мужчине, ему льстило ее восхищение, и он просто купался в нем. Я
чувствовал, что ничего хорошего из этого не могло выйти, но не мог его
винить. Если бы я сам попал в такую ситуацию -- разумеется, если бы до этого
не встретил Шизалу, -- то вел бы себя точно так же. По правде говоря, я и в
самом деле часто вел себя так, но в тех случаях на карту было поставлено
гораздо меньше.
Мне казалось, что мой друг давал Оре Лиз повод думать, что ее страсть
взаимна, но у меня не было случая сказать ему об этом.
Однажды случилось так, что я оказался с девушкой в одной комнате, и мы
разговорились.
Несмотря на то, что мне было трудно общаться с ней, так как очень
непривычны были ее рост и своеобразное лицо, я понял, что она была простой,
искренней, романтически настроенной девушкой. Я заговорил с ней о Гуле
Хаджи, сказал, что у него много обязанностей перед народом и что, возможно,
пройдут годы, прежде чем он сможет подумать о себе, о своей личной жизни, о
жене, наконец.
В ответ она лишь рассмеялась и пожала плечами.
-- Ты мудрый человек, Майкл Кейн. Брат говорит, что твои советы были
очень полезны. Но думаю, что в вопросах любви ты не столь умен.
Это замечание уязвило меня больше, чем я даже готов был признать, так
как мысли о моей любви, о Шизале, не оставляли меня ни на минуту. Но я
упрямо продолжал разговор на эту тему.
-- Ты никогда не думала, что Гул Хаджи, может быть, не испытывает к
тебе столь же сильного чувства, как ты к нему? -- спросил я мягко.
Ора Лиз опять засмеялась.
-- Через два дня мы поженимся, -- сказала она. Я ахнул.
-- Поженитесь? Гул Хаджи ничего мне об этом не говорил.
-- Не говорил? А это неважно, все равно так будет.
После такого заявления мне нечего было ответить, и я решил разыскать
Гула Хаджи, и чем раньше, тем лучше.
Я нашел его у северной границы деревни, он стоял, глядя поверх стены на
прекрасные бирюзовые горы, на ухоженные поля, кормившие жителей деревни, и
на луга, на которых росли огромные алые цветы рани.
-- Гул Хаджи, -- сказал я без околичностей. -- Ты знаешь, что Ора Лиз
решила, что ты через два дня на ней женишься?
Он с улыбкой повернулся ко мне.
-- Значит, она так решила? Боюсь, она живет в мире, придуманном ею
самой. Вчера она мне сказала с очень таинственным выражением лица, что если
я
буду ждать ее под определенным деревом вон там, -- он показал на
северо-восток, -- то случится то, чего мы оба желаем. Тайная свадьба! Это
даже более романтично, чем можно было от нее ожидать.
-- Неужели ты не понимаешь, что она искренне верит, что ты придешь
туда? Он глубоко вздохнул.
-- Да, наверное, она так и думает. Я должен что-то сделать, правда?
-- Да, и как можно скорее. Бедная девушка!
-- Знаешь, Майкл Кейн, из-за обязанностей, которые на меня свалились в
эти последние дни, я совсем запутался. Я проводил время с Орой Лиз, потому
что в ее обществе мне было очень хорошо, напряжение проходило, я отдыхал
душой. Понимаешь, я почти ничего не слышал из того, что она мне говорила и
не помню ни одного слова из того, что я отвечал ей. Очевидно, все зашло
слишком далеко.
Солнце начало садиться, и на темно-синем небе появились красные, желтые
и лиловые отсветы.
-- Пойдешь к ней? -- я рассказал, где ее можно найти.
Он устало зевнул.
-- Да нет, не сейчас. Лучше я поговорю с ней, когда отдохну и буду
чувствовать себя не таким разбитым. Отложим разговор до утра.
Мы медленно вернулись в дом нашего хозяина. Навстречу нам попалась Ора
Лиз. Она быстро прошла мимо, остановившись на миг лишь затем, чтобы бросить
Гулу Хаджи многозначительную улыбку.
Я был в ужасе. Я понял, что мой друг оказался в затруднительном
положении. Я также понял, как это произошло, и поэтому не мог ему не
сочувствовать. И теперь ему придется сделать то, что не по душе ни одному
мужчине: ему предстояло с максимальным тактом сказать девушке то, от чего
она будет чувствовать себя очень несчастной. Немного разбираясь в таких
ситуациях, я также знал, что как ни старается мужчина причинить как можно
меньше боли, девушка всегда его неправильно понимает, и рыдает, и гонит его
прочь, не принимая его утешения. Найдется очень мало женщин, которые
реагировали бы иначе. Честно говоря, как раз они и вызывают мое восхищение,
-- женщины, такие, как моя Шизала, которая при всей своей женственности
может проявить железную волю и характер, силе которого может позавидовать
любой мужчина.
Конечно, я сочувствовал бедной Оре Лиз, сочувствовал от всей души. Она
была молода, неопытна -- простая деревенская девушка, может быть, не такая
умная, как Шизала, но очень непосредственная, в отличие от многих девушек,
получающих воспитание на юге.
Я сочувствовал обоим: и Оре Лиз, и Гулу Хаджи. Но действовать
предстояло моему другу, и я знал, что он сделает то, что от него
потребуется.
Приняв ванну и побрившись специально отточенным ножом, который я
одолжил у Морахи Ваджи, ибо синим великанам совершенно нечего сбривать, и у
них нет ни бритв, ни лезвий, я улегся в свою кровать, но даже тогда
тревожное чувство не отпускало меня. Всю долгую марсианскую ночь я крутился
и метался в постели и наутро чувствовал себя таким же усталым, как накануне,
когда только ложился спать.
Я окатил себя холодной водой, стараясь избавиться от чувства усталости,
съел всю еду, которую мне принес слуга, надел доспехи и вышел во двор.
Утро было чудесным, жаль только, у меня не было времени оценить это.
Когда я оглядывался в поисках Гула Хаджи, из дома выбежала Ора Лиз. Она
громко всхлипывала, почти стонала, все лицо было залито слезами.
Я понял, что, должно быть, Гул Хаджи поговорил с ней и сказал ей
правду, ничего не смягчая и не приукрашивая. Я попытался остановить ее,
успокоить, но она вырвалась из моих рук и выбежала на улицу.
Я сказал себе, что все было к лучшему, что так и должно было случиться,
что, будучи такой юной и жизнерадостной, бедная девочка скоро утешится, и
найдет другого воина, и окружит его своей любовью и заботой, которые,
видимо, были неотъемлемой частью ее натуры.
Но я ошибся. Как же я ошибся! Это стало ясно из последовавших за этим
событий.
Тут из дома вышел Гул Хаджи. Он шел медленно, опустив голову. Когда он
взглянул на меня, я прочел в его глазах боль и грусть.
-- Ты сделал это, -- сказал я.
--Да.
-- Я ее видел. Она пробежала мимо меня, и я не смог ее остановить.
Поверь, все к лучшему.
-- Надеюсь.
-- Она скоро утешится.
-- Ты не знаешь, Майкл Кейн, -- сказал он со вздохом, -- чего мне
стоило сделать это. В другое время я бы, наверное, страстно влюбился в Ору
Лиз.
-- Еще влюбишься, когда все испытания будут позади.
-- А тогда не будет слишком поздно? Я был реалистом.
-- Возможно, -- ответил я.
Он сделал над собой усилие, чтобы выбросить эти мысли из головы.
-- Пошли, -- сказал он, -- нужно еще поговорить с Морахи Ваджой. Он
должен знать, как ты предлагаешь использовать отряд из Сала-Раз.
Мы оба были в мрачном настроении: Гул Хаджи был подавлен, а меня не
оставляли дурные предчувствия.
Этот случай имел более серьезные последствия, чем мы могли себе
представить.
Ему суждено было полностью изменить ход событий и вовлечь меня в
невероятные приключения.
Ему суждено было принести многим смерть.
Глава 4
Нас предали!
Настал день решающего совещания, а Оры Лиз все не было. Отряды,
посланные на ее поиски, не обнаружили никаких следов. Мы все беспокоились о
ней, но нужно было думать прежде всего о деле: о предстоящем восстании.
Прибывали силаки и орсилаки, гордые от сознания своей значимости. Они
путешествовали тайно, в одиночку. Приозы очень пристально следили даже за
небольшими группами людей, ожидая от них какой-либо угрозы своему
существованию или, по крайней мере, спокойствию.
В обычной жизни купцы, ремесленники, скотоводы, земледельцы, сейчас все
они были воинами. Даже тирания приозов не могла лишить этих людей права
носить оружие. И они были вооружены до зубов.
На всех горах выставили посты, которые должны были предупредить, если
появятся патрули приозов. Это было сделано на всякий случай, так как в тот
день приозов не ждали, потому именно тогда и созвали совещание.
В Асде-Трохи прибыли более сорока силаков и орсилаков, и все они были,
судя по виду, достойны доверия. На их лицах читались одновременно готовность
участвовать в общем деле и независимость, обычно вызывавшая в них желание
сражаться в одиночку, не полагаясь на помощь других. Однако характерное
выражение недоверия стало понемногу исчезать с их лиц. Они входили в комнату
в доме Морахи Ваджи, предназначенную для этого важного совещания и, видя там
Гула Хаджи, говорили: "Он так похож на нашего брадхи! Словно тот ожил и
снова пришел к нам". Этого было достаточно. Хотя они не кланялись и не
приветствовали его подобострастными улыбками, а держались прямо, было видно,
что они готовы сражаться ради общего дела.
Убедившись, что все узнали Гула Хаджи, Морахи Ваджа развернул большую
карту Мендишарии и повесил ее на стену. Он предложил стратегию, которой было
разумнее придерживаться, и предложил тактические ходы в расчете на различную
реакцию приозов. Командиры отрядов задали несколько вопросов -- было видно,
что они хорошо понимали ситуацию и хотели помочь найти верное решение, -- и
мы обсудили новые предложения и варианты.
С такими воинами, подумал я, против неосмотрительных приозов победа над
ними, захват столицы, выборы нового брадхи казались делом нетрудным.
Однако чувство неосознанной тревоги не покидало меня. Я гнал его прочь,
но никак не мог отделаться. Я все время был настороже, беспокойно
оглядывался, не снимая руки с эфеса меча.
В полдень нам принесли обед, и мы поели, не прерывая совещания, так как
нельзя было терять ни минуты.
Вскоре после полудня мы завершили обсуждение основных проблем.
Оставалось только принять решения, касающиеся более частных вопросов: как
лучше было использовать отдельные отряды со специальным вооружением или
выдающихся воинов и другие подобные вопросы.
К вечеру у большинства из нас сложилось впечатление, что к назначенному
часу -- через три дня -- мы должны быть готовы и что мы непременно победим.
Но нам не суждено было предпринять какую-либо атаку.
Вместо этого на закате мы сами были атакованы.
Они напали на деревню со всех сторон, а нас было так мало, и вооружение
наше было так скудно!
Противники наши все были на дахарах, в сверкающих в последних лучах
солнца доспехах, с великолепным оружием: пиками, щитами, мечами, дубинками,
боевыми топорами.
Их появление сопровождалось страшным шумом, ибо это ехали кровожадные
великаны, предвкушавшие возможность стереть с лица земли деревню со всеми ее
жителями: мужчинами, женщинами, детьми. Всадники кричали, как кричит
росомаха, вцепляясь человеку в глотку.
Это был крик, от которого ужасом наполнялись сердца не только женщин и
детей, но и мужественных, не раз побеждавших опасность мужчин. Это был крик
существ безжалостных, злобных, заранее торжествующих победу.
Это был крик охотников, увидевших свою жертву, но здесь люди охотились
на людей.
Мы видели, как они ехали по улицам, круша все на пути, опуская меч на
все, что двигалось или шевелилось. Невозможно передать веселье, написанное
на их лицах. Я видел, как умерла женщина, прижимавшая к себе ребенка:
какой-то воин отрубил ей голову и поддел на пику ребенка. Я видел, как
пытался защитить себя от ударов четырех всадников мужчина и как он упал с
криком ярости и ненависти.
Это было как кошмарный сон.
Как все это случилось? Нас предали, это было ясно. Нас атаковали
приозы, ошибки быть не могло.
Конец всему! Если мы погибнем, люди останутся без командиров. Даже если
некоторые избегнут страшной участи, невозможно будет снова организовать
восстание, всерьез рассчитывая на успех.
Кто нас предал?
Я не находил ответа. Конечно, это не мог сделать какой-нибудь силак или
орсилак. Люди гордые и честные, они сейчас мужественно пытались отразить
атаку приозов.
Пока мы сражались, наступила ночь, но было светло, как днем, ибо вокруг
полыхали дома, подожженные нашими противниками.
Если раньше мне казалось, что Гул Хаджи преувеличивал жестокость тирана
и его подручных, то теперь все мои сомнения рассеялись. Я никогда не видел,
чтобы люди были так жестоки по отношению к другим людям.
Память о той битве все еще сжимает мне сердце. Никогда не забуду я ту
ночь ужаса. К сожалению, никогда.
Мы сражались, пока тела наши не стало ломить. Один за другим умирали,
истекая кровью, лучшие мендишары, надежда нации, но они уносили с собой
жизни многих хорошо вооруженных приозов.
Я отвечал ударом на удар. Мои движения стали почти автоматическими:
защититься, напасть, парировать выпад или удар, самому нанести удар или
сделать выпад. Я казался себе машиной. События последнего дня и усталость от
того, как много я убивал, делали меня безучастным ко всему.
Когда нас осталось уже совсем мало, я вдруг услышал крики Морахи Ваджи
и Гула Хаджи, которые стояли слева от меня.
Морахи Ваджа спорил с моим другом, убеждая его, что он должен бежать.
Но Гул Хаджи отказывался.
-- Ты должен уйти! Это твой долг!
-- Долг?! Мой долг сражаться здесь, рядом с моими товарищами.
-- Твой долг -- снова отправиться в ссылку. Вся наша надежда -- это ты.
Если тебя убьют или схватят сегодня, страна будет обречена. Уходи, и место
убитых сегодня займут новые люди.
Я сразу же увидел, что Морахи Ваджа был прав, и стал его горячо
поддерживать.
Могу себе представить, как это выглядело со стороны: мы продолжали
сражаться, яростно споря.
Постепенно Гул Хаджи понял, что должен уйти.
-- Но ты должен уйти со мной, Майкл Кейн. Мне.. мне... будут нужны твои
советы и... утешение.
Бедняга! Он был в таком состоянии, что мог попасть в беду. Я
согласился.
Шаг за шагом мы отступали к тому месту, где два суровых воина держали
для нас дахар.
Вскоре мы уже уехали прочь из разоренной Асде-Трохи, но подозревали,
что деревня была окружена на случай попытки бегства -- это была стандартная
тактика.
Я оглянулся назад и вновь содрогнулся от ужаса.
Небольшая группа защитников стояли плечо к плечу у дома Морахи Ваджи.
Вокруг были трупы мужчин, женщин и детей, много трупов! Языки пламени лизали
изысканные мозаичные картины на домах. Это была сцена с полотна Брейгеля --
сцена ада.
Мне пришлось развернуться, так как нам навстречу скакали приозы.
Я редко испытываю ненависть, но приозов я по-настоящему ненавидел.
Я даже обрадовался возможности убить тех трех, что, ухмыляясь, ехали
нам навстречу.
Своими теплыми от пролитой крови мечами мы стерли эти торжествующие
улыбки с их лиц.
С тяжелым сердцем мы поехали вперед, оставляя позади Асде-Трохи, место,
где сейчас царили ярость и жестокость.
Мы ехали и ехали, пока у нас хватало сил держать глаза открытыми. Тут
настало утро.
В первых лучах солнца мы увидели остатки лагеря и какой-то силуэт на
земле.
Приблизившись, мы узнали, кто это был.
Ора Лиз.
С криком удивления Гул Хаджи спрыгнул с дахары и бросился к девушке. Я
присоединился к нему. Мы увидели, что Ора Лиз была ранена ударом меча.
Но почему?
Гул Хаджи посмотрел на меня.
-- Это уже слишком, -- сказал он хриплым голосом. -- Сначала нападение
приозов на деревню, а теперь еще это.
-- Это тоже их рук дело? -- спросил я тихо. Он кивнул и, пощупав пульс,
добавил:
-- Ока умирает. Странно, что она не умерла раньше -- рана очень
тяжелая.
Как бы в ответ на его слова Ора Лиз открыла глаза. Взгляд был уже
тусклым, но было видно, что она узнала Гула Хаджи.
С ее губ сорвалось что-то вроде восклицания или стона, и она произнесла
с трудом, почти шепотом:
-- О, мой брадхи!
Гул Хаджи погладил ее по руке, пытаясь что-то сказать, но не смог. Он
винил во всем случившемся с Орой Лиз себя.
-- Мой брадхи! Прости меня!
-- Простить? -- наконец смог выговорить он. -- Это не ты должна просить
прощения, а я.
-- Нет! -- ее голос стал тверже. -- Ты не понимаешь, что я наделала.
Еще не поздно?
-- Поздно? Поздно для чего? -- Гул Хаджи был озадачен, а я, кажется,
начинал понимать.
-- Поздно помешать приозам?
-- Помешать сделать что?
Ора Лиз слабо кашлянула, и на ее губах появилась кровь.
-- Я... я сказала им, где ты...
Она попыталась приподняться.
-- Я сказала им, где ты. Не понимаешь? Я рассказала им о совещании! Я
сошла с ума! Это все от горя! О...
Гул Хаджи взглянул на меня с болью в глазах. Он наконец все понял. Нас
предала Ора Лиз. Она хотела отомстить Гулу Хаджи за то, что он ее отверг.
Он посмотрел на нее. То, что он ответил ей, навсегда заставило меня
проникнуться к нему глубоким уважением: он был настоящий мужчина, мужчина во
всем, он знал, что такое сила и сострадание.
-- Нет, -- сказал он, -- они еще ничего не сделали. Мы предупредим
всех... сразу же...
Она умерла, не сказав больше ни слова, -- с улыбкой облегчения на
губах.
Мы похоронили несчастную девушку там же в горах. Мы никак не отметили
ее могилу. Что-то подсказывало нам поступить именно так: как будто не
оставляя никакого следа на могиле Оры Лиз, мы хороним вместе с ней весь этот
трагический случай.
Хотя это, конечно, было невозможно.
К вечеру того же дня к нам присоединились другие мендишары, бежавшие из
Асде-Трохи. Мы узнали, что приозы добивали всех, кого видели живыми, что они
долго преследовали убегавших. Мы также услышали, что приозы взяли несколько
пленных -- их имена называть не стали -- и что деревня разрушена до
основания.
Один из орсилаков, пожилой воин по имени Хал Хира, сказал:
-- Хотел бы я знать, кто нас предал. Я уже давно ломаю себе голову, но
ответа найти так и не могу.
Я взглянул на Гула Хаджи, он -- на меня. Наверное, как раз в этот
момент мы и заключили молчаливое соглашение никому ничего не говорить об Оре
Лиз. Пусть это останется тайной. Настоящими злодеями были приозы, остальные
-- жертвами судьбы.
Мы вообще ничего не ответили Халу Хире, и он об этом больше не
заговаривал.
Мы все были не расположены говорить.
На смену горам пришли равнины, равнинам -- пустыни, а мы все ехали
вперед, спасаясь от преследования приозов.
Они не поймали нас, но подвели некоторых из нас -- хотя и не напрямую
-- к гибели.
Глава 5
Башня в пустыне
Распухшие губы Хала Хиры были крепко сжаты. Он вглядывался в
простиравшуюся перед нами пустыню.
Это была настоящая пустыня, покрытая черным песком, который
непрекращающийся ветер постоянно шевелил, как бы возвращая его к жизни. Как
раз это и была пустыня, а не та заброшенная, бесплодная, треснувшая от
засухи земля, покрытая камнями, земля, на которой я оказался, когда
транслятор перенес меня с Земли на Марс.
Нам перестали встречаться лужи черноватой воды, мы уже не знали, где
находились, помнили только, что идем на северо-запад.
Дахары устали не меньше нас и начали то и дело спотыкаться. Небо было
безоблачным, и нашим заклятым врагом стало солнце, палившее немилосердно.
В течение пяти дней мы бесцельно ехали по пустыне. Мы не переставали
думать о том, как повернулись дела в деревне. Мы были в отчаянии. Кроме
того, мы знали, что если не найдем воду, то умрем. Наши тела были покрыты
толстым слоем черного песка пустыни, и мы валились с наших дахар от
усталости.
Ничего не оставалось делать, как двигаться вперед, продолжая
безнадежные поиски воды.
На шестой день Хал Хира беззвучно сполз с седла. Когда мы подъехали,
чтобы помочь ему, он был мертв.
Еще двое умерли на следующий день. Не считая Гула Хаджи и меня, в живых
оставались еще трое -- если, конечно, нас можно было назвать живыми -- Джил
Диэра, Вас Оола, Бак Пури.
Первый был тучным воином, маленького для мендишара роста. Они все были
немногословны, но этот говорил еще меньше, чем остальные. Двое других были
высокими молодыми воинами. Из них двоих Бак Пури стал проявлять очевидные
признаки того, что терял терпение и присутствие духа. Я не мог упрекать его
-- скоро, очень скоро палящее солнце доведет нас всех до безумия, если не
убьет так, как убило Хала Хиру.
Бак Пури уже начинал что-то бормотать про себя и закатывать глаза. Мы
делали вид, что ничего не замечаем: так было лучше и для него, и для нас.
Глядя на него, мы представляли себе, в каком состоянии мы скоро окажемся.
И тут мы увидели эту башню.
Я не видел на Марсе ничего подобного. Хотя она была частично разрушена
и казалась невыразимо древней, на ней не было следов губительного влияния
времени. Разрушения, казалось, были вызваны какой-то бомбардировкой, в
верхних частях башни были большие дыры, пробитые насквозь с воздуха в один
из периодов ее истории.
По крайней мере, в ней можно было укрыться. Кроме того, существование
башни свидетельствовало о том, что здесь раньше было какое-то поселение, а
где было поселение, могла быть вода.
Подойдя к башне и потрогав ее, я с удивлением обнаружил, что она была
сделана из какого-то искусственного материала, и я никак не мог его узнать.
Казалось, это была невероятно долговечная пластмасса, крепкая, как сталь, а
может, и еще крепче, поскольку на ней совершенно не сказалось коррозийное
действие песка.
Мы вошли в дверь, причем моим спутникам пришлось пригнуться. В башню
нанесло песку, но он был прохладным. Мы упали на землю и, не произнеся ни
слова, почти немедленно уснули.
Я проснулся первым, возможно, потому, что еще не привык к тому, что
марсианские ночи такие длинные.
Еще только начало рассветать. Я чувствовал себя очень слабым, но
отдохнувшим.
И даже в таком состоянии мне было интересно узнать, где же мы
находились. Над головой на расстоянии двенадцати футов был потолок, но не
было видно, как можно было добраться до верхнего этажа, который должен был
обязательно там быть.
Не тревожа сон моих спутников, я пустился изучать окружавшую нас
пустыню, пытаясь разыскать
хоть какой-нибудь признак того, что под песком была вода.
Я был уверен, что вода где-то здесь должна быть, но вот найду ли я ее
-- это был другой вопрос.
Взгляд мой упал на какой-то силуэт в песках. Эта была не дюна. Я
обнаружил под песком низенькую стену, сделанную из той же пластмассы, что и
башня. Когда я разгреб песок, я увидел, что стояла эта стена на поверхности
из того же материала. Я не мог понять назначения этого сооружения. Стена
простиралась в виде правильного квадрата с расстоянием в тридцать футов по
диагонали. Я пошел к противоположной стене.
Я был неосторожен -- очень измучен, чтобы быть осторожным -- и вдруг
песок стал уходить из-под моих ног; я попытался сохранить равновесие, но не
удержался и упал вниз. Я приземлился, еле переводя дух и поглаживая ссадины
и ушибы, в каком-то помещении, наполовину засыпанном песком. Перевернувшись
и взглянув вверх, я увидел рваные края дыры, в которую я провалился. Она,
казалось, была сделана тем же предметом, что и дыры в башне. Ее пытались
заделать передвижной крышкой, в щели которой навалился песок. Через эту-то
крышку я и упал.
Крышка была непрочной -- это был тонкий лист пластмассы. Я взял в руки
кусок, который упал вниз вместе со мной. И снова я не мог узнать материал,
но, не будучи химиком, я не мог сказать наверняка, была ли известна
технология его производства в мое время на Земле. Как и материал башни, этот
материал свидетельствовал об очень высоком уровне развития техники и о
существовании передовых технологий, не сравнимых с достижениями ни одного из
известных мне марсианских племен.
И вдруг от моей усталости не осталось и следа. Мне в голову пришла
мысль -- одна мысль, у которой было множество граней, но должен признаться,
в тот момент я мало думал о своим спутниках.
Может быть, это было жилище шивов? Если так, возможно, у меня будет
шанс вернуться на Марс того времени, в которое мне нужно попасть -- времени,
где жила моя Шизала.
Я выплюнул песок изо рта и встал. Помещение было пустым и безликим.
Только когда глаза мои стали привыкать к темноте, я смог различить на
дальней стене небольшую приборную панель. Тщательно осмотрев ее, я
обнаружил, что она состоит из полдюжины кнопок. Я занес над ними руку. Если
нажать на одну из них, что может случиться? И случится ли что-нибудь вообще?
Вряд ли. С другой стороны, те руки, которые закрыли заплатой дыру в потолке
этого помещения, могли поддерживать и эти приборы в рабочем состоянии. Были
ли здесь живые существа? Я был уверен, что из этой комнаты можно было
попасть в другие. Логично? Логично. Если есть кнопки, они должны были быть
от какого-нибудь механизма.
Наугад я нажал одну из кнопок. Я приготовился к самым серьезным
последствиям, но ничего особенного не произошло, кроме того, что комната
осветилась тусклым светом, который исходил от самых стен. Но в этом свете
стала видна тонкая линия, образовывавшая прямоугольник недалеко от панели.
Дверь? Как раз этого я ожидал.
Приборы -- все или только их часть -- были в рабочем состоянии.
Прежде чем предпринять дальнейшие исследования, я помедлил и вернулся
на место прямо под дырой в потолке комнаты. Я услышал слабые голоса.
Очевидно, мои спутники проснулись и, не увидев меня рядом, пошли меня
искать.
Я позвал их.
Вскоре над комнатой склонился Гул Хаджи. Он был очень удивлен:
-- Что ты там нашел, Майкл Кейн?
-- Возможно, путь к спасению, -- сказал я, изо всех сил стараясь
изобразить усмешку. -- Прыгай сюда и позови остальных: посмотрите сами, что
я нашел.
Гул Хаджи спрыгнул ко мне, за ним -- Джил Диэра и Вас Оола. Бак Пури
спустился к нам последним. Он подозрительно озирался с совершенно безумным
видом.
-- Вода? -- сразу же спросил он. -- Ты нашел воду?
Я покачал головой.
-- Пока нет, но возможно, мы ее найдем.
-- "Возможно"! "Возможно"! Я умираю.
Гул Хаджи положив руку на плечо Бака Пури.
-- Успокойся, друг, потерпи еще немного. Бак Пури провел языком по
распухшим губам и затих, оставаясь мрачным и недовольным. Время от времени
он бросал на нас безумные взгляды.
-- Что это? -- Джил Диэра махнул рукой в сторону приборной панели.
-- Я нажал на одну из кнопок, и вспыхнул свет, -- сказал я. -- Можно
предположить, что еще одна из них откроет дверь, но я не знаю, какая именно.
-- Интересно, а что за дверью? -- вставил Вас Оола.
Пожав плечами, я протянул руку и нажал на вторую кнопку. Пол, стены,
потолок комнаты начали трястись. Я поскорее нажал на эту кнопку еще раз, и
вибрация прекратилась. Я нажал на третью кнопку--и никаких видимых
признаков.
Четвертая кнопка, и мы услышали резкий скрип и скрежетание, которыми
сопровождалось, как я немедленно заметил, движение двери: она ушла в стену
направо.
Заглянув в появившееся отверстие, мы ничего не увидели. Темнота была,
хоть глаз выколи. Но мы почувствовали на лицах дуновение холодной-холодной
струи воздуха.
-- Как ты думаешь, кто создал все это? -- спросил я Гула Хаджи. --
Шивы?
-- Может, и шивы, -- сказал он не очень уверенно.
Я протянул руку в темноту, чтобы нащупать панель с кнопками, которая,
как было логично предположить, должна была быть и в этой комнате.
Я ее нашел. Нажав соответствующую кнопку, я зажег в комнате свет.
Песка на полу не было. По форме эта комната была приблизительно такой
же, как и первая. Но здесь на стенах были закреплены какие-то огромные
сферические предметы, под которыми находились пульты управления.
На полу лежал скелет.
Увидев останки того, кто, вероятно, был синим великаном племени
мендишаров, Бак Пури пронзительно вскрикнул и стал показывать на кости
дрожащим пальцем.
-- Дурной знак! Он тоже был любопытен, и его убили. Здесь действуют
сверхъестественные силы!
С показной беспечностью я прошел внутрь и склонился над скелетом.
-- Чушь, -- сказал я, подняв копье с коротким древком. -- Он был убит
вот этой штукой -- смотрите сами. -- И я протянул им копье. Оно было легким
и крепким, сделанным как единое целое из еще одного необычного материала.
-- Ничего подобного я в жизни не видел, -- сказал Джил Диэра,
присоединяясь ко мне, чтобы взглянуть на оружие. -- Смотри, на древке
вырезаны знаки -- или буквы? -- и я не знаю, какой язык это мог бы быть.
Я тоже не знал, на марсианский он был похож мало. Однако было некоторое
сходство, очень смутное, с классическим санскритом -- в самом общем
очертании букв.
-- Знаешь, что это такое? -- спросил я, передавая пику Гулу Хаджи. Он
сжал губы.
-- В своих странствиях я уже встречал неч