с хриплыми криками «банзай» пьяные японцы толпой хлынули из окопов; их штыки и мечи сверкали в свете наших прожекторов. и нажимает «ввод». «Ордо» отвечает: неверный пароль. заново введите пароль или «bio» для выбора биометрического подтверждения. Рэнди чертыхается и еще несколько раз вводит ключевую фразу, слегка меняя пунктуацию. Все без толку. В отчаянии, а также от любопытства он вводит: bio и программа отвечает: невозможно отыскать файл биометрической конфигурации. Обратись к Кантреллу : / Это нечто странное. В «Ордо» нет встроенной биометрической авторизации, и сообщения об ошибке не отсылают к Джону Кантреллу или кому другому. Очевидно, Кантрелл написал плагин, небольшой встраиваемый модуль, для своих друзей из «Эпифита(2)». -- Отлично, -- говорит Рэнди и набирает номер Кантрелла. Отель современный. Он попадает на голосовую почту. Кантрелл не поленился оставить информативное сообщение. «Это Джон Кантрелл из „Новус Ордо Секлорум" и корпорации „Эпифит". Для тех, кто дозвонился по универсальному номеру и соответственно не знает, где я: так вот, я в гостинице „Фут Меншн" в султанате Кинакута -- посмотрите в подробном атласе. Сейчас четыре часа дня, вторник, двадцать второе марта. Я скорее всего в „Ядре и картечи". Гостиничный бар «Ядро и картечь» оформлен в пиратской тематике, что совсем не так пушло, как может показаться со слов. Помимо других музейных раритетов, его украшают несколько бронзовых пушек, по всей видимости, настоящие. Джон Кантрелл сидит за угловым столиком и вместе с черной ковбойской шляпой отлично вписывается в обстановку. На столике -- открытый ноутбук и супница, в каких здесь подают ромовый пунш. Метровая соломинка соединяет супницу и Кантрелла. Джон тянет пунш и печатает. От стойки за ним ошалело наблюдают четыре китайских бизнесмена слегка бандитского вида; при появлении Рэнди с ноутбуком в той стороне проносится гул: теперь их двое ! Кантрелл поднимает голову и улыбается, что у него всегда выходит довольно зверски. Они с Рэнди торжественно жмут друг другу руку, чувствуя себя Стэнли и Ливингстоном, хотя всего лишь прилетели на «Боинге». -- Классный загар, -- ехидно замечает Кантрелл, только что не крутя ус. Рэнди, застигнутый врасплох, вздрагивает, дважды начинает говорить, потом в свое оправдание только трясет головой. Оба хохочут. -- Я загорел на палубе, -- говорит Рэнди, -- а не в гостиничном бассейне. Последние две недели я только и делал, что затыкал дырки. -- Надеюсь, ничего такого, что угрожало бы прибыли акционеров, -- с каменной миной выдает Кантрелл. Рэнди говорит: -- Тебе, вижу, загорать не пришлось. -- С моей стороны все отлично, -- отвечает Кантрелл. -- Как я и предсказывал, куча Тайных Обожателей хочет работать над информационным раем. Рэнди заказывает «Гиннесс». -- Еще ты предсказывал, что половина из них окажется разгильдяями или шизиками. -- Я ж их не на работу брал, -- парирует Кантрелл. -- Всякой заумью занимался Эб, так что несколько временных затыков мы проскочили. -- Крипту видел? Кантрелл поднимает бровь и безупречно изображает параноидальный испуг. -- Точь в точь бункер Объединенного Командования ПВО в Колорадо Спрингс, -- шепчет он. -- Ага! -- Рэнди смеется. -- Гора Шайенн. -- Слишком уж она большая, -- замечает Кантрелл. Они с Рэнди думают об одном и том же. Поэтому Рэнди нарочно говорит наоборот: -- У султана все с размахом. Большие конные портреты в большом аэропорту. Кантрелл мотает головой. -- Министерство информации -- серьезный проект. Султан не с потолка его взял. Идею родили технократы. -- Я слышал, при активном участии Ави. -- Да на здоровье. Главное, что за этим стоят люди вроде Мохаммеда Прагасу, выпускники Стэнфорда, Оксфорда и Сорбонны. Все до последнего винтика спроектировали немцы. Крипта -- не очередной памятник султану. -- Да, не просто гигантомания, -- соглашается Рэнди, вспоминая прохладный машинный зал, который Том Говард строит в тысяче футов под тропическим лесом. -- Значит, этому размаху должно быть рациональное объяснение. -- Может, оно есть в бизнес плане? -- предполагает Рэнди. Кантрелл пожимает плечами. Он тоже еще не читал. -- Первый план был последним, который я проштудировал от корки до корки. Год назад, -- сознается Рэнди. -- Хороший был план1, -- говорит Кантрелл. Рэнди меняет тему. -- Пароль забыл. Надо сделать эту твою биометрию. -- Здесь слишком шумно, -- говорит Кантрелл. -- Она слушает твой голос, разлагает на всякие Фурье шмурье, запоминает некоторые ключевые цифры. Сделаем потом у меня в номере. Рэнди чувствует, что надо объяснить, почему он в последнее время не смотрел электронную почту. -- Совсем закрутился в Маниле с «АВКЛА» и всеми делами. -- Что такое? -- Работа простая, -- говорит Рэнди. -- Есть большой кабель от Тайваня к Лусону. На каждом конце по маршрутизатору. Есть серия коротких межостровных кабелей, которые «АВКЛА» прокладывает на Филиппинах. Как ты понимаешь, каждый кабель начинается и заканчивается маршрутизатором. Моя задача так их запрограммировать, чтобы данные бесперебойно поступали с Тайваня в Кинакуту. Кантрелл отводит взгляд, боясь, что заскучает. Рэнди чуть не хватает его за грудки, потому что это вовсе не скучно! -- Джон! Ты -- крупная компания по обслуживания кредитных карточек! -- О'кей. -- Кантрелл с некоторым беспокойством смотрит на Рэнди. -- Ты хранишь свои данные на Кинакуте. Тебе надо загрузить терабайт важнейшей информации. Твои зашифрованные данные со скоростью гигабайт в секунду качаются себе с Филиппин на Тайвань, а оттуда в Штаты... -- Рэнди делает паузу и встряхивает бутылкой, нагнетая напряжение. -- И тут возле Себу переворачивается паром. -- И? -- Через десять минут сто тысяч филиппинцев одновременно хватаются за телефон. Кантрелл кроме шуток хлопает себя по лбу. -- Черт! -- Дошло таки! Я конфигурировал сеть так, чтобы при любом возможном раскладе данные по прежнему качались в кредитную компанию. Может быть, медленнее, но качались. -- Теперь я понимаю, что тебе пришлось попотеть. -- Поэтому меня волнуют главным образом маршрутизаторы. Они вообще то хорошие, однако не настолько мощные, чтобы обслуживать такую Крипту или оправдать ее экономически. -- У Ави и Берил выходит, -- говорит Кантрелл, -- что коммуникационные услуги Крипте будет предоставлять не только «Эпифит». -- Но мы тянем сюда кабель с Палавана. -- Окружение султана развило бурную деятельность, -- говорит Кантрелл. -- Ави и Берил отделываются общими словами, но я побеседовал с Томом, погадал на кофейной гуще и предполагаю, что на Кинакуту тянут еще кабель, а то и два. -- Ни фига себе, -- говорит Рэнди. Это все, что приходит ему в голову. -- Ни фига себе. -- Он залпом выпивает половину «Гиннесса». -- Похоже на правду. Получилось с нами, получится и с другими операторами связи. -- Нас использовали в качестве катализатора, -- говорит Кантрелл, -- чтобы привлечь других. -- Ну... вопрос такой: по прежнему ли нужен кабель с Палавана? -- Ага, -- говорит Кантрелл. -- В смысле нужен? -- Нет. Я хотел сказать, ага, это вопрос. Рэнди задумывается. -- Вообще то с точки зрения твоей фазы операции это может быть и к лучшему. Большая Крипта -- больше работы в перспективе. Кантрелл поднимает брови. Он понимает, что Рэнди наверняка обидно. Тот откидывается на спинку стула и говорит: -- Мы и раньше спорили, стоит ли возиться с прокладкой кабеля и маршрутизаторами на Филиппинах. Кантрелл отвечает: -- В бизнес плане всегда утверждалось, что кабель на Филиппинах выгодно тянуть вне зависимости от Крипты. -- Почему так утверждалось в бизнес плане, понятно, -- говорит Рэнди, -- чтобы оправдать наше участие. Больше слов не требуется. Они некоторое время пристально смотрят друг на друга, отключившись от всего остального в баре, потом разом откидываются назад, потягиваются и смотрят по сторонам. И вовремя. В бар как раз входит Гото Фурудененду с толпой, как полагает Рэнди, инженеров строителей -- подтянутых, аккуратно подстриженных японцев лет тридцати сорока. Рэнди улыбкой приглашает Гото за столик, потом машет официанту и заказывает несколько больших бутылок ледяного, аж зубы сводит, японского пива. -- Кстати, -- вспоминает Рэнди, -- меня одолевают Тайные Обожатели. -- Умные, маниакально одержимые люди -- костяк криптологии, -- заявляет Кантрелл, -- хотя многие из них плохо разбираются в бизнесе. -- Или, наоборот, слишком хорошо, -- говорит Рэнди, чувствуя легкий осадок раздражения: он пришел в «Ядро и картечь» отчасти и для того, чтобы ответить на вопрос, заданный root@eruditorum.org («Зачем Вы это делаете?»), но так ничего и не выяснил. Скорее еще больше запутался. Тут к ним подсаживаются Гото с компанией. Одновременно входят Эберхард Фёр и Том Говард. Происходит обмен карточками в количестве число сочетаний из эн по два. По видимому, этикет требует, чтобы все основательно накачались. Рэнди поставил японцам пива, они не хотят уступать в щедрости. Столики сдвигаются, воцаряется атмосфера всеобщего дружелюбия. Эб считает, что тоже должен заказать каждому пива. Скоро все вырождается в караоке. Рэнди встает и поет: «Ты, я и собака Бу». Хороший выбор, потому что песня не требует особого чувства. Или певческих данных. В какой то момент Том Говард наклоняется к Кантреллу, чтобы лучше кричать в ухо, и кладет лапищу на спинку его стула. Одинаковые евтропийские браслеты с надписью «Привет, доктор, заморозь меня так то и так то» вызывающе блестят. Рэнди боится, что японцы заметят и начнут задавать вопросы, на которые еще поди ответь. Том что то напоминает Кантреллу (есть люди, которых все всегда зовут по фамилии). Кантрелл кивает и украдкой смотрит на Рэнди. Рэнди ловит его взгляд. Кантрелл виновато опускает глаза и начинает крутить в руках бутылку с пивом. Том продолжает с любопытством глядеть на Рэнди. Наконец все трое встают и перебираются в другой угол, подальше от караоке. -- Значит, ты тоже знаешь Эндрю Лоуба, -- говорит Кантрелл с некоторым боязливым уважением, как если бы Рэнди когда то голыми руками убил человека и ни разу об этом не обмолвился. -- Да, -- говорит Рэнди, -- насколько вообще можно знать такого персонажа. Кантрелл с чрезмерным вниманием изучает пивную этикетку с обещанием каких то призов. Том подхватывает разговор: -- У вас был какой то общий бизнес? -- Вообще то нет. А можно спросить, откуда вы в курсе? В смысле, как вы вообще услышали про Эндрю Лоуба? Из за истории с Дигибомбером? -- Да нет, позже. Энди стал заметной фигурой в кругах, где вращаемся мы с Томом, -- говорит Кантрелл. -- Я могу представить себе Энди только в кругу робинзонов любителей или людей, верящих, что над ними в детстве совершали ритуальное насилие. Рэнди произносит фразу механическим голосом, как телетайп, выдающий прогноз погоды. Наступает пауза. -- Это позволяет восполнить кой какие пробелы, -- говорит наконец Том. -- Что ты подумал, когда ФБР устроило обыск в его хижине? -- спрашивает Кантрелл. К нему вновь вернулась способность улыбаться. -- Не знал, что и думать, -- отвечает Рэнди. -- Помню, смотрел в новостях, как федералы выносят из шалаша коробки с вещественными доказательствами, и думал, что в этих бумагах есть и мое имя. Но в ходе следствия оно так и не всплыло. -- ФБР на тебя вышло? -- спрашивает Том. -- Нет. Думаю, они просмотрели бумаги, быстро убедились, что Энди -- не Дигибомбер, и вычеркнули его из списка подозреваемых. -- Ну так вот, вскоре после этого Энди Лоуб объявился в Сети, -- говорит Кантрелл. -- Верится с трудом. -- Мы тоже сперва не поверили. Я хочу сказать, мы получали его манифесты -- отпечатанные на серой бумаге из вторсырья вроде туалетной. -- Какими то органическими чернилами на водной основе, которые сшелушивались, как черная перхоть, -- добавляет Том. -- Мы еще шутили, что Энди нам все запорошил своей парашей, -- говорит Кантрелл. -- Когда какой то Энди Лоуб начал размещать тирады в рассылке Тайных Обожателей и в новостной группе Евтропии, мы подумали, что это розыгрыш. Решили, что кто то с блеском пародирует его стиль. -- Но все продолжалось день за днем, потом начались дискуссии, и тут мы поняли, что это и впрямь он, -- говорит Том. -- И как это совмещается с его ненавистью к технике? Кантрелл: -- Он говорит, что всегда считал компьютеры средством разобщения людей и атомизации общества. Том: -- Однако оказавшись подозреваемым номер один в деле Дигибомбера, поневоле ознакомился с Интернетом, который, соединив компьютеры вместе, в корне их изменил. -- О господи! -- вырывается у Рэнди. -- И он думал про Интернет, занимаясь тем, чем там занимается Энди Лоуб, -- продолжает Том. Рэнди: -- Сидя голым по шею в горном ручье и свертывая шеи мускусным крысам. Том: -- И пришел к выводу, что компьютеры -- это средство объединения общества. Рэнди: -- И что именно Энди Лоуб его объединит? Кантрелл: -- Ну, примерно так. Рэнди: -- Выходит, он стал евтропийцем? Кантрелл: -- Не совсем. Скорее он обнаружил в рядах евтропийцев трещину, о которой мы не подозревали, и возглавил группу отколовшихся. Рэнди: -- Мне казалось, что евтропийцы -- убежденные индивидуалисты и либертарианцы. -- Да, да! -- говорит Кантрелл. -- Однако основное положение евтропианства -- что технология сделала нас постлюдьми. Что Homo sapiens плюс технология -- совершенно новый вид: бессмертный, вездесущий благодаря Сети и движущийся к всемогуществу. Так вот, первыми об этом заговорили либертарианцы. Том: -- Однако идея привлекла самых разных людей, в том числе Энди Лоуба. В один прекрасный день он прорезался и начал вещать про коллективный разум. -- И, ясное дело, тут же получил отлуп от большинства евтропийцев, для которых это как красная тряпка, -- говорит Кантрелл. Том: -- Не унявшись, он постепенно обзавелся сторонниками. Похоже, значительная часть евтропийцев не так уже держится за либертарианство. Идея коллективного разума им понравилась. -- И теперь Энди -- вожак этой фракции? -- спрашивает Рэнди. -- Наверное, -- отвечает Кантрелл. -- Они откололись и создали свою группу новостей. Последние месяцев шесть мы о них не слышали. -- Как же вы узнали про Энди и меня? -- Он по прежнему иногда проявляется в рассылке Тайных Обожателей, -- объясняет Том. -- В последнее время они активно обсуждают Крипту. Кантрелл говорит: -- Как только он узнал, что этим занимаетесь вы с Ави, он накатал двадцать тридцать килобайт убористым шрифтом. Не в самом хвалебном тоне. -- О черт. Чего ему еще? Он выиграл дело. Оставил меня без штанов. Зачем пинать мой труп? -- Рэнди стучит себя в грудь. -- Ему чего, на работу ходить не надо? -- Он теперь вроде как адвокат, -- сообщает Кантрелл. -- Ха! Воображаю. -- Он нас обличает, -- говорит Том. -- Капиталистический грабеж. Атомизация общества. Создание безопасных условий для наркодельцов и клептократов «третьего мира». -- Ну, по крайней мере тут он угадал. -- Рэнди доволен, что получил наконец ответ на вопрос, зачем они строят Крипту. РЕТРОГРАДНЫЙ МАНЕВР Сио -- гиблая трясина. Те, кто уже отдал жизнь за Императора, вытесняют тех, кто еще только собирается. Каждый день из за солнца вылетают странные двухвостые американские самолеты, убивают солдат шквальным огнем, одуряющими разрывами бомб. Поэтому они спят в открытых могилах и выползают лишь ночью. Однако в окопах гнилая вода кишит всякой враждебной живностью, а с заходом солнца зуб на зуб не попадает из за холодных дождей. Все в двадцатой дивизии знают, что не выберутся живыми с Новой Гвинеи. Вопрос, что лучше: сдаться австралийцам на пытки и смерть? Взорвать себя гранатой? Сидеть здесь, где днем убивают бомбы, ночью -- малярия, дизентерия, озерная лихорадка, холод и истощение? Или идти двести миль через горы и реки в Маданг, что самоубийственно даже в мирное время, при наличии еды и лекарств?.. Приказ именно таков. В Сио прилетел генерал Адати -- первый свой самолет за несколько недель, -- приземлился на изрытом колеями септическом поле, которое зовется тут летным, и приказал уходить через горы. Полк за полком хоронит мертвецов, собирает остатки оборудования и скудные припасы, дожидается темноты и движется к горам. Путь можно найти по запаху -- дизентерийной вони и смраду трупов, которые передовые полки оставляют за собой, как хлебные крошки. Командование остается до последнего, и с ним связисты: без мощного радиопередатчика и шифровального оборудования генерал -- не генерал, дивизия -- не дивизия. Наконец и они сворачиваются и начинают разбирать передатчик на возможно более мелкие части. Дивизионный передатчик -- огромный, мощный, такой, чтобы пробивал до ионосферы. В нем есть генератор, трансформаторы и другие железки, которые невозможно сделать более легкими. Связистам свои бы скелеты перетащить через горы и вздувшиеся реки, так они поволокут на горбу разобранный передатчик, канистры с горючим, трансформаторы... Еще есть огромный жестяной чемодан с кодовыми книгами. Даже сухие, они непомерно тяжелы, а сейчас еще и намокли. Тащить на себе -- немыслимо. Инструкция требует сжечь. Связистам двадцатой дивизии не до шуток, даже черный солдатский юмор им сейчас чужд. Если их еще может что нибудь рассмешить, так это идея жечь намокшие книги в болоте под проливным дождем. Если бы полить авиационным топливом... но столько топлива просто нет. К тому же на столб дыма слетелись бы P 38, как комары на человеческое тепло. Жечь и не надо. На Новой Гвинее все само гниет и разлагается со свистом; долговечны лишь камни и осы. Связисты отрывают от книг обложки, чтобы потом предъявить начальству, остальное заталкивают в чемодан и закапывают на берегу особенно зловредной реки. Идея не очень удачная. Однако они долго пробыли под бомбежкой. Даже если тебя не задевает осколками, ударная волна -- это каменная стена, мчащаяся со скоростью семьсот миль в час. В отличие от настоящей каменной стены она проходит сквозь тело, как вспышка света сквозь стеклянную статуэтку. По пути она перестраивает все в организме вплоть до митохондрий, нарушает каждый процесс в каждой клетке и, кроме прочего, те связи в мозгу, которые отвечают за отсчет времени и жизненный опыт. Несколько взрывов, и сознание превращается в бессмысленный клубок оборванных нитей. Связисты уже в меньшей степени люди, чем когда уходили на фронт. От них нельзя ждать рассудительности. Они закидывают чемодан грязью не для того, чтобы надежно его спрятать, а скорее ритуально, из уважения к странной информации в книгах. Взвалив на плечи железяки и рис, солдаты бредут к горам. Тропу, протоптанную товарищами, на глазах затягивают джунгли. Версты -- тела, смрадные поля сражений между ошалевшими полчищами неизвестных науке микробов, насекомых, зверей и птиц. ВЧРП Мачту пеленгатора устанавливают раньше, чем над новой штаб квартирой подразделения 2702 успевают настелить крышу, антенну закрепляют раньше, чем подводят к ней электричество. Уотерхауз старательно делает вид, что его это тревожит. Он дает рабочим понять: грандиозные танковые бои в африканской пустыне -- конечно, модно и романтично, однако главное сражение войны (забывая, как всегда, про Восточный фронт) -- это Битва за Атлантику. Чтобы выиграть Битву за Атлантику, надо топить немецкие подлодки; чтобы топить, их надо прежде найти, и хорошо бы не старым испытанным способом, когда наш конвой входит в их гущу и взлетает на воздух. Короче, братцы, антенна должна заработать как можно скорее. Уотерхауз -- не актер, но когда вторая пурга за неделю сносит антенну и он всю ночь ее чинит при свете гальванического люцифера, нужного эффекта, похоже, удается достичь. Прислуга замка всю ночь носит ему горячий чай с бренди, а строители, увидев утром залатанную антенну, громко кричат «ура!» Они настолько уверены, что спасают наших ребят в Северной Атлантике, что, узнав правду, скорее всего разорвали бы его в клочки. Легенда про пеленгатор до смешного правдоподобна. Настолько, что, работай Уотерхауз на немцев, у него бы закрались подозрения. Антенна узконаправленной модели. Она ловит сильный сигнал, когда развернута к передатчику, слабый -- во всех остальных случаях. Оператор дожидается, пока подводная лодка выйдет на связь с другими, и крутит антенну, добиваясь наиболее сильного сигнала: направление антенны дает пеленг. Два три пеленга взятых с разных станций, позволяют методом триангуляции определить координаты подлодки. Чтобы создать видимость, станция должна работать двадцать четыре часа в сутки, и это чуть не доканывает Уотерхауза в первые недели 1943 года. Остальные бойцы подразделения 2702 не прибывают в срок, и спектакль целиком ложится на его плечи. Все в радиусе десяти миль -- то есть практически все гражданское население Йглма, или, другими словами, весь йглмский народ -- видят, как на мачте появилась антенна. Они не дураки; по крайней мере некоторые понимают: если антенна не крутится, то хрен от нее толку. Если она не крутится, значит, не работает. А в таком случае что, скажите на милость, творится в замке? Значит, Уотерхауз должен крутить антенну. Он живет в часовне: спит (если вообще спит) в гамаке, натянутом на опасной высоте от пола (скрргы, как выяснилось, исключительно хорошо прыгают). Если он будет спать днем, городские зеваки увидят, что антенна не поворачивается. Это плохо. Однако если он будет спать ночью, когда немцы отражают радиосигналы от ионосферы, связывая подлодки в Северной Атлантике с базами в Бордо и Лорьяне, по настоящему серьезный наблюдатель (скажем, страдающий бессонницей слуга или немецкий шпион, притаившийся с биноклем в скалах) заподозрит, что неподвижная антенна -- всего лишь ширма. Поэтому Уотерхауз спит пару часов на рассвете и пару на закате, а это не на пользу здоровью. Когда же он просыпается, ему совершенно нечего делать, кроме как просиживать за пультом восемь двенадцать часов кряду, смотреть, как клубится морозный пар изо рта, вертеть антенну и вслушиваться -- в тишину! Он честно признает, что это свинство: жалеть себя, когда другие гибнут на фронте. Ладно, так чем же заняться, чтобы не сойти с ума? Свои действия он знает назубок: направить антенну примерно к Западу и поворачивать туда сюда по убывающей дуге, якобы ловя подводную лодку, потом на время оставить так и не сколько раз присесть для согрева. Он сменил флотскую форму на одеяние из теплой йглмской шерсти. Время от времени, через совершенно непредсказуемые промежутки, врывается кто нибудь из слуг с кружкой бульона или чая или просто узнать, как дела, и сообщить, как им все тут гордятся. Раз в день он пишет стопку галиматьи -- якобы результаты -- и отсылает на военно морскую базу. Остальное время Уотерхауз думает о бабах и о математике. Одно мешает другому. Особенно после того, как пятидесятилетнюю многопудовую повариху Бланш прихватывает не то водянка, не то подагра, не то какая то еще шекспировская хворь, и на ее место берут молоденькую, хорошенькую Маргарет. От Маргарет голова окончательно идет кругом. Когда совсем невмоготу, он направляется в уборную (куда слуги не могут ворваться в неподходящий момент) и берет дело в свои руки. Однако Уотерхауз еще на Гавайях узнал, что самому -- не то, что по настоящему. Эффект слишком скоротечный. Пока эффект еще сказывается, он успевает всерьез вгрызться в математику. Алан передал ему кое какие свои заметки по избыточности и энтропии в связи с шифрацией голоса, которой занимается в Нью Йорке. Уотерхауз прочитывает их и доказывает несколько симпатичных лемм, которые, увы, нельзя отослать Алану, не пренебрегая здравым смыслом и режимом секретности. Покончив с этим, берется за теоретическую криптологию. Поработав в Блетчли парке, он понял, как мало пока разработана эта наука. Немецкие подлодки слишком много болтают между собой, и командование немецкого флота отлично об этом знает. Спецотделы давно требовали усилить секретность и своего добились: немцы взяли на вооружение четырехдисковую «Энигму», чем на год посадили весь Блетчли парк в лужу... Чтобы принести Уотерхаузу еду, Маргарет должна идти через двор. Щеки ее успевают раскраснеться от мороза, пар изо рта окутывает лицо шелковой вуалеткой... Лоуренс, прекрати! Тема сегодняшней лекции -- четырехдисковая «Энигма», которую немцы зовут «Тритон», а союзники -- «Акула». Используется со 2 февраля прошлого (1942) года, и только 30 октября, когда нашли севшую на мель немецкую подводную лодку U 559, в Блетчли парке появились данные, необходимые, чтобы взломать код. Две недели назад, 13 декабря, Блетчли парк наконец расколол «Акулу», и внутренние переговоры немцев вновь стали для союзников открытой книгой. Первым делом выяснилось, что немцы взломали коды торгового флота и весь год знали, где точно искать конвои. Все это Лоуренсу Притчарду Уотерхаузу передали несколько дней назад в сообщении, зашифрованном с помощью одноразового блокнота. Передали, потому что возник вопрос из области теории информации, то есть по его части: как скоро можно заменить взломанные коды, не показав немцам, что мы раскололи «Акулу»? Уотерхаузу не надо долго ломать голову, чтобы понять: игра крайне рискованная. Единственный выход: сфальсифицировать некий инцидент, объяснивший бы немцам, почему мы внезапно разуверились в своих кодах. Он пишет записку Чаттану и начинает шифровать ее с помощью одноразового блокнота. -- У вас ничего не случилось? Уотерхауз вскакивает и стремительно поворачивается. Сердце бешено стучит. Это Маргарет. Она стоит, окутанная вуалью собственного дыхания, поверх платья и фартучка -- серое шерстяное пальто, на руках, которые держат поднос с чаем и булочками, -- серые вязаные варежки. Шерстью не закрыты только лицо и щиколотки. Щиколотки точеные; Маргарет не считает зазорным носить высокие каблуки. Лицо никогда не видело прямых солнечных лучей и вызывает в памяти взбитые девонширские сливки, посыпанные розовыми лепестками. -- Ой, позвольте я возьму! -- выпаливает Уотерхауз и бросается вперед с неловкостью, рожденной страстью и переохлаждением. Забирая у Маргарет поднос, он нечаянно сдергивает одну варежку, и та падает на пол. «Простите!» -- восклицает Уотерхауз и тут понимает, что никогда прежде не видел ее рук. На пальцах, которые он так неосторожно подставил холоду, -- красный лак. Маргарет подносит руку ко рту, согревая ее дыханием. Огромные зеленые глаза смотрят спокойно и выжидательно. -- Простите? -- У вас ничего не случилось? -- Нет. А что? -- Антенна, -- говорит Маргарет. -- Уже час не крутится. Уотерхауз едва не падает от растерянности. Маргарет по прежнему дышит на ладонь. Уотерхауз видит только зеленые глаза, которые теперь смотрят искоса, с шаловливым прищуром. Маргарет бросает взгляд на гамак. -- Спали на работе, да? Первый порыв Уотерхауза -- оправдаться, сказать правду, что он думал про баб и шифры, поэтому забыл про антенну. Однако Маргарет предложила более удачное объяснение. -- Виноват, -- признается он. -- Вчера засиделся допоздна. -- Чай вас взбодрит, -- обещает Маргарет. Она снова смотрит на гамак и надевает варежку. -- Как оно? -- Что оно? -- Спать в гамаке. Удобно? -- Очень удобно. -- А можно мне попробовать? -- M м. Туда трудно взобраться -- очень высоко. -- Ну вы ведь взобрались? -- напоминает она с укоризной. Уотерхауз заливается краской. Маргарет подходит к гамаку и сбрасывает туфли. Уотерхаузу больно смотреть, как она стоит босыми ногами на каменном полу не согревавшемся с тех пор, как берберийские корсары последний раз устроили здесь пожар. Ногти на ногах у нее тоже покрашены красным лаком. -- Мне ничуть не трудно, -- говорит Маргарет. -- Я -- фермерская дочка. Подсадите! Контроль над ситуацией окончательно потерян. Язык окостенел. Уотерхауз подходит, наклоняется, подставляет ладони. Маргарет встает на них, запрыгивает в гамак и с хихиканьем исчезает под ворохом теплых одеял. Гамак качается посреди часовни, как кадило, распространяя слабый аромат лаванды. Качается раз, другой. Пятый, десятый, двадцатый. Маргарет молчит и не шевелится. Уотерхауз стоит, как вмурованный. Впервые за несколько недель он не знает, что сейчас будет, и совершенно от этого теряется. -- Сказка, -- мечтательно произносит Маргарет, потом из под краешка серого одеяла наконец выглядывает ее личико. -- Ой! -- вскрикивает она и падает обратно на спину. От резкого движения гамак ведет в сторону. -- Что случилось? -- упавшим голосом спрашивает Уотерхауз. -- Я боюсь высоты! -- восклицает она. -- Простите, Лоуренс, я должна была вас предупредить. Ничего, если я буду называть вас Лоуренс? -- По голосу ясно, что отказ смертельно ее обидит. А разве может Уотерхауз обидеть миленькую, босоногую, беспомощную девушку, которая к тому же страшно напугана высотой. -- Конечно. Обязательно, -- говорит он, однако прекрасно понимает, что мяч по прежнему на его стороне поля. -- Не могу ли я вам как то помочь? -- Я была бы очень признательна, -- отвечает Маргарет. -- Ну если бы вы слезли мне на плечи или что нибудь в таком роде... -- предлагает Уотерхауз. -- Нет, все равно боюсь. Остается одно. -- Вы не поймете меня превратно, если я залезу наверх, чтобы помочь? -- Это было бы так благородно с вашей стороны! -- восклицает она. -- В таком случае... -- Но я настаиваю, что бы вы прежде исполнили свой долг! -- Простите? -- Лоуренс, -- говорит Маргарет, -- когда я вылезу из этого гамака, я пойду на кухню мыть пол, который и без того, спасибо, совершенно чист. У вас, с другой стороны, важная работа, которая может спасти жизни сотням моряков! А вы уже и так, нехороший мальчик, заснули на работе. Я не разрешаю вам лезть наверх, пока не исправитесь. -- Что ж, -- говорит Уотерхауз, -- вы не оставляете мне выбора. Долг зовет. Он расправляет плечи, поворачивается на каблуках и строевым шагом идет к столу. Скрргы уже доели почти все булочки, но он наливает себе чаю и продолжает шифровать письмо Чаттану: ТОЛЬКО ГРУБЫЙ СИЛОВОЙ ПОДХОД ПОМЕСТИТЕ КОДОВЫЕ КНИГИ НА КОРАБЛЬ ОТПРАВЬТЕ ЕГО С МУРМАНСКИМ КОНВОЕМ ДОЖДИТЕСЬ ТУМАНА И ВРЕЖЬТЕСЬ В НОРВЕГИЮ. Шифровка с помощью одноразового блокнота -- дело не быстрое. Делить на двадцать пять с остатком Уотерхауз может во сне, но не когда у него сперма из глаз брызжет. -- Лоуренс? Чем ты занят? -- спрашивает Маргарет из гамака, который наверняка с каждой секундой становится все теплее и уютнее. Уотерхауз украдкой поглядывает на ее сброшенные туфли. -- Готовлю донесение, -- отвечает он. -- Что проку от наблюдений, если их не отсылать? -- Верно, -- задумчиво тянет Маргарет. Сейчас самое время затопить железную печурку. Уотерхауз кладет немного драгоценного угля, ведомость и только что использованный листок из одноразового шифрблокнота. -- Сейчас станет тепло. -- Замечательно, -- отзывается Маргарет. -- Я вся дрожу. Лоуренс воспринимает это как сигнал к началу спасательной операции. Через пятнадцать секунд он в гамаке с Маргарет. Оба ничуть не удивлены, что там очень тесно. Некоторое время они барахтаются, наконец Маргарет оказывается сверху, одна ее нога между ног Лоуренса. Она потрясена, обнаружив, что у него стоит, и пристыжена что сразу не догадалась о его муках. -- Бедненький!.. КонечноКакая же я нечуткая! Тебе наверняка здесь так одиноко! -- Она целует его в щеку, что хорошо, поскольку он совершенно ошеломлен и не в силах пошевелиться. -- Мы, гражданские, должны всемерно помогать нашим защитникам, -- объявляет Маргарет и тянется рукой, чтобы расстегнуть ему ширинку. Потом она набрасывает на голову серое шерстяное одеяло и ныряет в новую позицию. Лоуренс Притчард Уотерхауз ошеломлен тем, что происходит дальше. Он из под полуприкрытых век смотрит в потолок часовни и благодарит Бога, пославшего ему явную немецкую шпионку и ангела милосердия в одной очаровательной упаковке. Когда все позади, он открывает глаза и глубоко вдыхает холодный атлантический воздух. Все вокруг выглядит необыкновенно четким. Очевидно, с помощью Маргарет его производительность на криптологическом фронте достигнет невиданных высот -- если только он убедит ее приходить снова. СТРАНИЦЫ На ипподроме «Аскот» в Брисбене давно уже не скачут лошади. На поле -- мельтешение хаки, трава вытоптана солдатскими ногами. Сортиры перемежаются с палатками полевых кухонь. Три смены в день проходят по беговой дорожке мимо притихших пустых конюшен. На поле, где разминались лошади, как грибы выросли два десятка сборных бараков из гофрированного железа. Январь, жара, люди за радиоприемниками, пишущими машинками или стопками перфокарт сидят без рубашек. Давно позади то время, когда на длинной веранде дома на Генри стрит жеманились мамзели, а джентльмены, возвращаясь со скачек, сквозь белые перила смотрели на их прелести, проверяли бумажники, забывали о приличиях, поворачивались на каблуках и взбирались по широкой лестнице. Теперь тут живут офицеры и чокнутые математики: на первом этаже все больше австралийцы, на втором -- все больше американцы и несколько счастливчиков британцев, которых вывезли из Сингапура, чтобы генерал Ямасита, Тигр Малайи и покоритель этого города, не взял их в плен и не расколол на предмет секретной информации. Сегодня в бывшем борделе царит суета: гараж, где собрались все с допуском «Ультра», гудит от вентиляторов и только что не светится от жара человеческих тел. В гараже лежит ржавый жестяной чемодан, заляпанный речным илом, под которым почти не разобрать японских иероглифов. Успей японский шпион заметить чемодан по пути из порта в гараж борделя, он бы узнал имущество радиоподразделения двадцатой дивизии, затерянной сейчас в джунглях Новой Гвинеи. Новоприбывшим, перекрикивая вентиляторы, сообщают, что чемодан нашел австралийский сапер. Отряд прочесывал брошенный лагерь двадцатой дивизии на предмет мин, и на берегу реки металлодетектор взбесился. Кодовые книги уложены аккуратными рядами, как золотые слитки. Они мокрые, плесневелые, без обложек, но по меркам военного времени в отличном состоянии. Голые по пояс потные мужчины вынимают их одну за другой, как нянечки в роддоме -- новорожденных младенцев, и несут за столы, где отрезают размокшие корешки и вешают страницы на протянутых бельевых веревках. В горячем потоке воздуха от вентиляторов бумага начинает отдавать влагу, распространяя ново гвинейскую вонь, так что в полумиле по ветру прохожие морщат нос. Шкафчики, все еще пахнущие французскими духами, пудрой, лаком для волос и спермой, перерываются в поисках бечевки, новые и новые шнуры протягиваются поверх и поперек старых, но места для мокрых листов по прежнему не хватает. Каждый лист представляет собой таблицу: в одной ячейке катакана, хирагана или иероглифы, в другой -- арабские цифры и ромадзи. Целые страницы перекрестных ссылок -- мечта криптографа, мука для обычного человека. Приходит фотограф в сопровождении помощников, нагруженных километрами пленки. Он знает, что каждую страницу нужно сфотографировать как можно качественнее. В первое мгновение малярийный дух чуть не сбивает его с ног, потом он обводит взглядом гараж и видит уходящие в бесконечность ряды страниц. Они белеют и сворачиваются, высыхая, таблицы проступают рельефно, как перекрестия бомбовых прицелов, визирные нити перископов, наводящихся сквозь облака и туман на японские транспортные суда, наполненные топливом с Северного Борнео и перегретым паром. ТАРАН -- Сэр! Не скажете ли, куда мы направляемся, сэр? Лейтенант Монкберг тяжело, судорожно вздыхает, его грудная клетка ходит, как жестяной барак под ураганным ветром. Он не очень спортивно отжимается, вынимая голову из унитаза или толчка, как это называют здесь, на полуразвалившейся грузовой лоханке. Лейтенант отрывает кусок туалетной бумаги, которую в Европе явно делают из наждака, и вытирает рот, прежде чем поднять глаза к люку. В люке, держась за край, стоит сержант Роберт Шафто. Шафто должен держаться крепко, потому что вес снаряжения на спине равен весу его тела. Все выдано старательно упакованным. Можно было оставить как есть, но это не по бойскаутски. Бобби Шафто распаковал все, разложил на палубе, осмотрел и перепаковал по новой. Это дало ему кое какую информацию. Конкретно Шафто узнал, что бойцам подразделения 2702 предстоит провести ближайшие три недели в таком месте, где главной задачей будет не околеть от холода. А в промежутке укокошить довольно много вооруженных гадов. Скорее всего фрицев. -- В Н н норвегию. -- Лейтенант Монкберг выглядит так жалко, что Шафто думает, не предложить ли ему немного м м морфия. От этой мысли накатывает легкая тошнота, зато отступает куда более сильная тошнота от качки. Тут он вспоминает, что лейтенант Монкберг -- офицер, чей долг посылать Шафто на смерть, и пусть лучше засунет палец себе в задницу. -- Сэр! Какое у нас задание в Норвегии, сэр? Монкберг раскатисто рыгает. -- Врезаться и бежать, -- говорит он. -- Сэр! Врезаться куда, сэр? -- В Норвегию. -- Сэр! Бежать куда, сэр? -- В Швецию. Шафто нравится эта мысль. Опасный путь через кишащие немецкими подлодками воды, столкновение с Норвегией, отчаянный рывок через оккупированные фашистами снега -- не великая плата за то, чтобы окунуться в самый большой и чистый кладезь настоящей шведской пизды. -- Шафто! Очнись. -- Сэр! Есть, сэр! -- Вы заметили, как мы одеты? Лейтенант хочет сказать, что все они в гражданке или форме моряков торгового флота. Личные жетоны у них забрали. -- Сэр! Так точно, сэр! -- Нельзя, чтобы фрицы или даже наши узнали, кто мы на самом деле. -- Сэр! Так точно, сэр! -- Вы, возможно, спрашиваете себя: если мы должны выглядеть, как гражданские, на черта мы таскаем с собой пистолеты пулеметы Томпсона, гранаты, взрывчатку и все такое. -- Сэр! Это был бы мой следующий вопрос, сэр! -- На этот счет у нас разработана легенда. Идемте со мной. В Монкберге внезапно просыпается рвение. Он встает с коленей и ведет Шафто по переходам и трапам в трюм. -- Вам известно, что это за корабли? Шафто смотрит непонимающе. -- Другие корабли, вокруг нас. Мы в центре конвоя. -- Сэр! Так точно, сэр! -- не очень уверенно отвечает Шафто. Их доставили на эту дырявую галошу несколько часов назад, с тех пор никто из бойцов на палубе не был. Кроме того, в темноте и тумане все равно ничего не видать. -- Мурманского конвоя, -- продолжает Монкберг. -- Все эти корабли везут Советскому Союзу оружие и припасы. Понятно? Они в грузовом трюме. Монкберг включает свет. Вокруг ящики. Много ящиков. -- В каждом --