себя белокурую женщину.
Он объяснил, что почта ходит здесь редко и не внушает доверия, поэтому
следует заранее известить моих друзей о своем приезде; кроме того он,
убеждал ме╜ня, что если мне придется продлить свое пребывание в замке, он
всегда успеет задержать мое последнее письмо в Быстрице на необходимое
время. Все это было сказано таким тоном, что противоречить ему значило бы
вызвать у него новые подозрения, поэтому я сделал вид, что совершенно
согласен и только спросил, какие числа про╜ставить в письмах. Он на минуту
задумался, потом сказал:
-- Первое пометьте 12 июня, второе и третье 29 июня. Теперь я знаю,
сколько дней я еще проживу. Да поможет мне Бог!
28 мая
Есть возможность сбежать или, по крайней мере, по╜слать домой весточку:
цыганский табор пришел к замку и расположился во дворе.
Я напишу домой несколько писем и постараюсь добиться, чтобы цыгане
доставили их на почту. Я уже завязал с ними знакомство, через окошко. Они
сняли при этом шляпы и делали мне какие-- то знаки, так же мало понятные,
как и их язык.
Я написал письма. Мине написал стенографически, а мистера Хаукинса
просто попросил списаться с нею. Ей я сообщил о своем положении, умалчивая,
однако, об ужасах, в которых я сам еще не вполне разобрался. Если бы я
выложил ей всю душу, то она испугалась бы до смерти. Если письма каким--
нибудь образом все-- таки дойдут до графа, он, тем не менее, не узнает моей
тайны или, вернее того, насколько я проник в его тайны...
Я отдал письма, я бросил их сквозь решетку моего окна вместе с золотой
монетой и, как мог, знаками по╜казал им, что нужно опустить их в почтовый
ящик. Взявший письма прижал их к сердцу и затем вложил в свою шляпу Больше я
ничего не мог сделать. Я про╜брался в библиотеку и начал читать. Так как
граф не приходил, то я и писал здесь...
Граф пришел. Он уселся напротив меня и сказал своим вкрадчивым голосом,
вскрывая два письма:
-- Цыгане передали мне эти письма, хотя я и не знаю, откуда они
взялись. Мне теперь придется быть осторожным. Посмотрим! -- Он, по--
видимому их рас╜смотрел: -- одно из них от вас к моему другу Питеру
Хаукинсу; другое, -- здесь, открыв письмо, он увидел странные знаки, причем
его лицо омрачилось, и глаза сверкнули бешенством, -- другое -- гадкий
поступок и злоупотребление дружбой и гостеприимством. Оно не подписано.
Прекрасно! Так что оно не может нам по╜вредить.
И он хладнокровно взял письмо и конверт и держал их над лампой, пока
они не превратились в пепел. Затем продолжал:
-- Письмо, адресованное Хаукинсу, я конечно отправлю, раз оно от вас.
Ваши письма для меня святы. Вы мой друг, простите меня, конечно, что, не
зная этого, я их распечатал. Не запечатаете ли вы письмо вновь.
Он протянул мне письмо и с изысканным поклоном передал чистый конверт.
Мне оставалось только над╜писать адрес и молча вручить письмо. Когда он
вышел из комнаты, я услышал, как ключ мягко повернулся в замке. Подождав
минуту я подошел к двери -- она оказалась запертой.
Спустя час или два граф спокойно вошел в комнату; он разбудил меня
своим приходом, так как я заснул тут же на диване. Он был очень любезен и
изыскан в споем обращении и, видя, что я спал, сказал:
-- Вы устали, мой друг? Ложитесь в постель. Там удобнее всего
отдохнуть. Я лишен удовольствия бесе╜довать с вами сегодня ночью, так как
очень занят; но вы будете спать, я в этом уверен!
Я прошел в спальню и, странно признаться, велико╜лепно спал. И отчаяние
имеет свои хорошие стороны...
31 мая
Когда я сегодня проснулся, то решил запастись бумагой и конвертами из
своего чемодана и хранить их в кармане, дабы иметь возможность записывать
то, что нужно, в случае необходимости немедленно, но меня ожидал новый
сюрприз: из чемодана исчезла вся бу╜мага и конверты вместе со всеми
заметками, расписа╜нием железных дорог, подробными описаниями моих
путешествий; исчезло и письмо с аккредитивом, словом все, что могло бы мне
пригодиться, будь я на воле. Я принялся искать их в портмоне и в шкафу где
ви╜сели те вещи, в которых я приехал.
Мой дорожный костюм исчез; мой сюртук и одеяло также. Я нигде не мог
найти и следа их. Должно быть, новая злодейская затея.
17 июня.
Сегодня утром, сидя на краю постели и разбираясь в событиях, я вдруг
услышал на дворе щелканье хлыста и стук копыт лошадей по каменной дороге. Я
бросился к окну и увидел два больших фургона, каждый был запряжен 8
лошадьми; у каждой пары стоял словак в белой шляпе, кушаке, грязных штанах и
высоких са╜погах. В руках у них были длинные палки. Я бросился к двери,
чтобы скорее спуститься вниз и пробраться к ним через входную дверь,
которая, по моему мне╜нию, была не заперта. Опять поражение: моя дверь
оказалась запертой снаружи. Тогда я бросился к окну и окликнул их. Они тупо
взглянули вверх, и тут к ним как раз подошел их предводитель; увидя, что они
по╜казывают на меня, он сказал им что-- то, над чем они рассмеялись. После
этого никакие мои усилия, ни жа╜лобный крик, ни отчаянные мольбы не могли
заставить их взглянуть на мое окно. Они окончательно отвер╜нулись от меня.
Фургоны были нагружены большими ящиками с толстыми ручками; они, без
сомнения, были пустыми, судя по легкости, с которой их несли. Ящи╜ки
выгрузили и сложили в кучу в углу двора, затем цыгане дали словакам денег,
плюнув на них на счастье, после чего словаки лениво направились к своим
лоша╜дям и уехали.
24 июня. На рассвете.
Прошлой ночью граф рано покинул меня и заперся на ключ у себя в
комнате. Как только я убедился в этом, я опять помчался по винтовой лестнице
наверх посмот╜реть в окно, выходящее на юг. Я думал, что подстерегу здесь
графа, поскольку, кажется, что-- то затевается. Цыгане располагаются где--
то в замке и заняты какой-- то работой. Я это знаю, так как порой слышу шум
езды и глухой стук не то мотыги, не то заступа; что бы они ни делали, это,
вероятно, должно означать завершение какого-- то жестокого злодеяния.
Я стоял у окна почти полчаса, прежде чем заметил, как что-- то
выползало из окна комнаты графа. Я подался назад и осторожно наблюдал.
Наконец я увидел всего человека. Новым ударом было для меня то, что я увидел
на нем свой дорожный костюм; через плечо висел тот самый ужасный мешок,
который, как я по╜мнил, те женщины забрали с собой. Сомнений не остава╜лось:
это он похитил мои вещи и нарядился в мое платье -- вот, значит, в чем смысл
его новой злой затеи. Он хочет, чтобы люди приняли его за меня, чтобы, таким
образом, в городе и в деревнях знали, что я сам относил свои письма на
почту, и чтобы всякое злодеяние, кото╜рое он совершит в моем костюме, было
всеми местными жителями приписано мне.
Я думал, что дождусь возвращения графа, и поэтому долго и упорно сидел
у окна. Затем я начал замечать в лучах лунного света какие-- то маленькие
мелькающие пятна, крошечные, как микроскопические пылинки; они кружились и
вертелись как-- то неясно и очень своеоб╜разно. Я жадно наблюдал за ними, и
они навеяли на меня странное спокойствие. Я уселся поудобнее в амбра╜зуре
окна и мог, таким образом, свободнее наблюдать за движением в воздухе.
Что-- то заставило меня вздрогнуть. Какой-- то громкий жалобный вой
собак, раздался со стороны долины, скры╜той от моих взоров. Все громче и
громче слышался он, а витающие атомы пылинок, казалось, принимали новые
образы, меняясь вместе со звуками и танцуя в лунном свете. Я боролся и
взывал к моему рассудку; вся моя душа полусознательно боролась вместе со
всеми моими чувствами и порывалась ответить на зов. Я находился как бы под
гипнозом. И все быстрее кружились пылинки, а лунный свет как бы ускорял их
движение, когда они проносились мимо меня, исчезая в густом мраке. Они все
больше и больше сгущались, пока не приняли фор╜му мутных призраков. Тогда я
вскочил, опомнился, взял себя в руки и с криком убежал. В призрачных
фигурах, явственно выступавших при лунном свете, я узнал очертания тех трех
женщин, в жертву которым я был обещан. Я убежал в свою комнату, где не было
лун╜ного света и где ярко горела лампа; мне казалось, что здесь я в
безопасности. Через несколько часов я услы╜шал в комнате графа какой-- то
шум, точно резкий вскрик, внезапно подавленный, затем наступило молча╜ние,
такое глубокое и ужасное, что я невольно содрог╜нулся. С бьющимся сердцем я
старался открыть дверь; по я снова был заперт в своей тюрьме и ничего не мог
поделать.
Вдруг я услышал на дворе душераздирающий крик женщины. Я подскочил к
окну и посмотрел на двор сквозь решетку. Там, прислонившись к калитке в
углу, действительно стояла женщина с распущенными воло╜сами. Увидя мое лицо
в окне, она бросилась вперед и угрожающим голосом крикнула:
-- Изверг, отдай моего ребенка!
Она упала на колени и, простирая руки, продолжала выкрикивать эти
слова, которые ранили мое сердце. Она рвала на себе волосы, била себя в
грудь и приходила во все большее и большее отчаяние. Наконец, продолжая
неистовствовать, она кинулась вперед, и хотя я не мог ее больше видеть, но
слышал, как она колотила во вход╜ную дверь.
Затем, откуда-- то высоко надо мной, должно быть, с башни, послышался
голос графа; он говорил что-- то своим повелительным, строгим, металлическим
голосом. В ответ ему раздался со всех сторон, даже издалека, вой волков. Не
прошло и нескольких минут, как целая стая их ворвалась сквозь широкий вход
во двор, точно вырвав╜шаяся на свободу свора диких зверей.
Крик женщины прекратился, и вой волков как-- то внезапно затих. Вслед
за тем волки, облизываясь, уда╜лились поодиночке.
Я не мог ее не пожалеть, так как догадывался об участи ее ребенка, а
для нее самой смерть была лучше его участи.
Что мне делать? Что я могу сделать? Как я могу убежать из этого рабства
ночи, мрака и страха?
25 июня, утром.
Ночью меня всегда тревожат и терзают страхи и уг╜рожают какие-- нибудь
опасности или ужасы. Я до сих пор ни разу не видел графа при дневном свете.
Неужели он спит, когда другие бодрствуют, и бодрствует, когда другие спят?
Если бы я только мог попасть в его ком╜нату! Но нет никакой возможности!
Дверь всегда за╜перта, я никак не могу пробраться туда.
Нет, попасть туда можно! Лишь бы хватило храбрости! Раз попадает он,
почему же не попытаться дру╜гому? Я собственными глазами видел, как он полз
по стене, почему бы и мне не последовать его примеру и не пробраться к нему
через окно? Шансов мало, но и поло╜жение отчаянное! Рискну! В худшем случае
меня ждет только смерть. Да поможет мне Бог в моем предприятии! Прощай,
Мина, если я промахнусь, прощайте, верный мой друг, мой второй отец;
прощайте, и последний при╜вет Мине!
Тот же день. Позже.
Я рискнул и, благодаря Создателю, вернулся опять в свою комнату.
Совершенно бодрый, со свежими си╜лами, я подошел к окну, выходящему на юг и
на узкий каменный карниз. Стена построена из больших грубо отесанных камней,
и известка между ними выветрилась от времени. Я снял сапоги и начал
спускаться по ужас╜ному пути. Я прекрасно знал направление, а также
расстояние до окна графа, считался с этим, сколько мог, и решил
воспользоваться всеми полезными случайно╜стями. Я не чувствовал
головокружения -- должно быть, я был очень возбужден, -- и время показалось
мне неве╜роятно коротким, так как вскоре я очутился у окна ком╜наты графа.
Тем не менее я страшно волновался, когда наклонился и спустил ноги из окна в
комнату. Я взгля╜нул -- нет ли графа -- и с удивлением и радостью уви╜дел,
что в комнате никого не было. Обстановка напоми╜нала стиль южных комнат, и
так же покрыта пылью. Я стал искать ключ; в замке его не оказалось, я его
нигде не находил. Единственное, что я обнаружил, -- целая куча золота в
углу: золото всевозможного рода -- романские, британские, австрийские,
греческие и турец╜кие монеты, покрытые целым слоем пыли и, должно быть,
долго лежавшие в земле. Я не заметил среди них ни одной, возраст которой
насчитывал бы менее трехсот лет. Там были еще цепи, украшения и несколько
Дра╜гоценностей, но все старое и в пятнах. В углу была дверь. Я попробовал
ее открыть, так как, не найдя ключа от комнаты или входной двери, что было
главной целью моих поисков, я должен был продолжать свои исследо╜вания для
того, чтобы все мои труды не пропали даром. Она оказалась открытой и вела
круто вниз сквозь камен╜ный проход по винтовой лестнице. Я спустился,
внима╜тельно наблюдая за тем, куда я иду, ибо лестница была темная и
освещенная лишь редкими отверстиями в тол╜стой каменной стене. На дне я
натолкнулся на темный проход туннеля, откуда несся тошнотворный,
убийствен╜ный запах -- запах старой, только что разрытой земли; по мере
моего приближения запах становился все удуш╜ливее и тяжелее. Наконец, я
толчком распахнул ка╜кую-- то тяжелую полуоткрытую дверь и очутился в
ста╜рой развалившейся часовне, служившей, как видно, скле╜пом. Крыша ее была
сломана, и какие-- то ступени вели в трех местах в углубления; земля была
здесь недавно разрыта и насыпана в большие деревянные ящики, очевидно те
самые, что привезли словаки. Я начал искать еще какой-- нибудь выход, но его
не оказалось. Тогда я исследовал каждый вершок пола, чтобы не пропустить
какой-- нибудь детали. Я даже спустился в углубления, куда с трудом проникал
тусклый свет; спустился я туда с чувством страха. Я обыскал два углубления,
но ни╜чего там не нашел, кроме обломков старых гробов и кучи пыли. В третьем
я все-- таки сделал открытие.
Там в одном из больших ящиков, которых всего было 50 штук, на куче
свежей земли лежал граф! Он или был мертв, или спал, я не мог определить,
так как глаза его были открыты и точно окаменели, но без остекленевшего
оттенка смерти, щеки были жизненны, несмотря на блед╜ность, а губы красны
как всегда. Но лежал он непо╜движно, без пульса, без дыхания, без биения
сердца. Я наклонился к нему, стараясь найти какой-- нибудь признак жизни, но
тщетно. Он, должно быть, лежал здесь недавно, так как земля была свежей.
Около ящика покоилась крышка с просверленными в ней дырками. Я подумал, что
ключи, вероятно, находятся у графа, но когда я начал их искать, взор мой
случайно встре╜тился с мертвыми глазами графа, и в них я прочел такую
ненависть, что в ужасе попятился назад и поспеш╜но ушел обратно, выбрался
через окно и, взобравшись по замковой стене, вернулся к себе. Я бросился,
задыхаясь, в постель и постарался собраться с мыслями...
29 июня.
Сегодня срок моего последнего письма.
Граф пришел ко мне и сказал:
-- Завтра, мой друг, вы должны выехать. Вы возвратитесь в свою
великолепную Англию, а я вернусь к делу, которое, может быть, приведет к
такому концу, какого мы вовсе не ожидаем. Ваше письмо уже отослано; завтра
меня здесь не будет, но все будет приготовлено к ваше╜му отъезду. Утром сюда
придут цыгане и несколько словаков. Когда они уйдут, за вами приедет моя
ко╜ляска, которая повезет вас в проход Борго, где вы пере╜сядете в дилижанс,
идущий из Буковины в Быстриц, по я надеюсь, что увижу вас еще раз в замке
Дра╜кулы.
Я решил проверить ею искренность и спросил прямо:
-- Почему я не могу выехать сегодня вечером?
-- Потому что, дорогой мой, мой кучер и лошади отправлены по делу.
-- Но я с удовольствием пойду пешком, я сейчас же готов уйти.
Он улыбнулся так мягко, так нежно и в то же время такой демонической
улыбкой, что мои подозрения воскресли с новой силой. Он спросил:
-- А ваш багаж?
-- Я могу прислать за ним. Сейчас он мне не нужен.
Граф встал и сказал с такой поразительной изыс╜канностью, что я не
поверил себе, до того это было иск╜ренне:
-- У вас, англичан, есть одна пословица, которая близка моему сердцу,
так как ею руководствуемся и мы, магнаты: добро пожаловать, гость
приходящий, и спе╜ши -- уходящий. Пойдемте со мною, дорогой мой друг, я и
часу не хочу оставлять вас против вашего желания. Идемте же!
Необыкновенно любезно, держа в руке лампу, граф спустился со мной по
лестнице, освещая мне дорогу. Но вдруг он остановился и вытянул руку:
-- Слушайте!
Раздался вой волков, точно вызванный движением его руки. После минутной
паузы мы пошли дальше и достигли двери; он отодвинул болты и снял цепи,
после чего начал открывать дверь.
К моему величайшему изумлению оказалось, что дверь не была заперта на
ключ. Я подозрительно огля╜дел ее: нигде не было видно даже следа от замка.
Когда дверь стала постепенно открываться, то вой волков снаружи стал
раздаваться все громче и громче. Тогда я понял, что против графа открыто не
пойдешь. С такими противниками, да еще когда они под командой графа, я
ничего не мог сделать. Но дверь продолжала медленно раскрываться; граф стоял
в дверях один. У меня на мгновение мелькнула мысль, вот, вероятно, моя
участь: он бросит меня волкам -- и я сам же помогу ему сделать это. В
подобном плане было достаточно дьявольского замысла. Не видя другого исхода,
я крикнул:
-- Закройте дверь; я лучше дождусь утра!
Одним взмахом своей могучей руки граф захлопнул дверь, и большие болты
с шумом вошли на свои места.
Когда я был уже у себя в комнате и собирался лечь, мне послышался шепот
у моих дверей. Я тихо подошел к ней и прислушался. Я услышал голос графа:
-- Назад, назад, на свои места! Ваше время еще не настало. Подождите!
Имейте терпение! Завтра ночью! Завтрашняя ночь ваша!
Вслед за этим раздался тихий нежный хохот; я с бешенством раскрыл дверь
и увидел этих трех ужасных женщин, облизывающих свои губы. Как только я
пока╜зался, они разразились диким смехом и убежали.
Я вернулся в комнату и бросился на колени. Неужели мой конец так
близок? Завтра! Завтра! Создатель, помоги мне и тем, кому я дорог!
30 июня, утром.
Быть может, это мои последние строки в дневнике. Я спал до рассвета;
проснувшись, я опять бросился на колени, так как решил, что если меня ждет
смерть, то надо к ней приготовиться.
Помолившись, я открыл дверь и побежал в перед╜нюю. Я ясно помнил, что
дверь была не заперта -- значит, мне представилась возможность бежать.
Дрожащими от волнения руками я снял цепь и ото╜двинул болты. Но дверь не
поддалась! Отчаяние овладело мною.
Дикое желание раздобыть ключи привело меня к ре╜шению снова
вскарабкаться по стене и пробраться в комнату графа. Пусть он убьет меня,
смерть теперь ка╜залась мне лучшим исходом. Не задумываясь, я ринулся вверх
по лестнице к восточному окну и пополз вниз по стене, как и раньше, в
комнату графа. Я отправился через дверь в углу вниз по винтовой лестнице и
по тем╜ному проходу в старую часовню. Я знал теперь, где найду страшилище.
Большой ящик все еще стоял на прежнем месте, у са╜мой темной стены, но
на этот раз на нем лежала крышка, еще не приделанная, но с приготовленными
гвоздями, так что оставалось только вколотить их. Мне нужно было его
проклятое тело из-- за ключа, так что я снял крышку и поставил ее к стене.
Предо мною лежал граф, но наполовину помолодевший, так как его седые во╜лосы
и усы потемнели. Щеки казались полнее, а под белой кожей просвечивал
румянец; губы его были ярче обыкновенного, так как на них еще сохранились
свежие капли крови, капавшие из углов рта и стекавшие но под╜бородку на шею.
Дрожь пробежала по моему телу, когда я наклонился к нему, чтобы до него
дотронуться; но я должен был найти ключ, иначе я погиб. Быть может,
следующей ночью мое тело послужит добычей для пир╜шества трех ужасных
колдуний. Я обыскал все тело, но не нашел ключей. Тогда я остановился и
посмотрел на графа. На его окровавленном лице блуждала ирони╜ческая улыбка,
которая, казалось, сведет меня с ума. У меня не было под рукой никакого
смертоносного ору╜жия, я схватил лопату, которой рабочие наполняли ящики с
землей и, высоко взмахнув ею, ударил острием вниз прямо в ненавистное лицо.
Но тут голова его по╜вернулась, и глаза, в которых светилась ненависть
ва╜силиска, уставились на меня. Их взгляд парализовал меня; лопата, дрогнув,
скользнула мимо и вонзилась в дерево возле лба. Оружие выпало из моей руки;
когда я попытался поймать его, острие заступа задело крышку, и она упала на
прежнее место. Последнее, что я увидел, было раздутое, налитое кровью лицо,
перекошенное гри╜масой ненависти ко всему живому, пылающее адским
пламенем...
Я думал и думал, что же теперь предпринять, но голова моя горела; в
отчаянии я стоял и ждал. В это время я услышал многоголосый цыганский напев
и про╜бивающийся сквозь него свист бичей да стук тяжелых колес: это
подъезжали цыгане и словаки, о которых гово╜рил граф. В последний раз
оглядев ящик, в котором покоилось тело, я покинул подземелье и, добравшись
до комнаты графа, приготовился отразить нападение в тот момент, когда дверь
откроется. Напряженно при╜слушиваясь, я уловил позвякивание ключей, скрип
замка и, наконец, звук отпирающейся двери. Видимо, сущест╜вовал какой-- то
другой вход, либо у кого-- то были ключи к закрытым дверям. Потом я услышал
топот многих ног, затихающий в какой-- то боковой галерее и оставив╜ший
после себя долгое эхо. Я собрался вновь сбежать вниз, под своды, чтобы найти
этот новый проход, но мощный порыв ветра захлопнул дверь, ведущую к
винто╜вой лестнице, с такой силой, что сдул с дверных пере╜мычек пыль и
паутину. Я попытался открыть ее, но сразу понял, что это бесполезно. Я вновь
был узником, и сети рока оплели меня.
Пока я пишу эти строки, снизу доносится топот ног и звуки
перетаскиваемых тяжестей, без со╜мнения, ящиков с землей; я слышу стук
молотка -- это прибивают крышку. Вот стали слышны тяжкие шаги в холле, а
вслед за ними -- легкий топот множества ног.
Двери запирают, и гремят цепи, в замке поворачи╜вается ключ; я слышу,
как его вынимают, затем другие двери отпираются и вновь захлопываются,
грохочут замки и засовы.
Чу! Сперва со двора, а потом внизу, на горкой до╜роге -- шум
удаляющихся повозок, свист бичей и говор цыган замирает вдали.
Я один в замке... и эти кошмарные женщины. Тьфу! Мина тоже женщина, но
какая между ними пропасть! Это просто исчадия ада!
Оставаться здесь невозможно; надо попытаться спуститься по стене ниже,
чем в прошлый раз. Еще не забыть захватить с собой золото -- потом
пригодится. НАДО НАЙТИ ВЫХОД ИЗ ЭТОГО КОШМАРА! И потом -- домойНа первом же
поезде, подальше от этого жуткого места, из этой проклятой земли, где дьявол
со своими малютками, которые, как говорят не так уж и страшны, бродит по
дорогам!
Лучше положиться на милость Господню, чем отдаться в лапы этим
чудовищам. Пропасть крута и глу╜бока, но и в бездне человек сможет остаться
ЧЕЛОВЕ╜КОМ! Прощайте, все! Мина!..
Глава пятая
ПИСЬМО МИСС МИНЫ МЮРРЭЙ К МИСС ЛЮСИ ВЕСТЕНР
9 мая.
Дорогая Люси!
Прости за столь долгое молчание, но я была просто завалена работой.
Жизнь завуча детской школы подчас ужасно утомительна. Мне так хочется тебя
увидеть, по╜сидеть на нашем месте у моря, где мы сможем болтать и строить
воздушные замки. Я усиленно занимаюсь стенографией, так как хочу
впоследствии помогать Джо╜натану в его работах. Мы с ним иногда
переписыва╜емся стенографически, и весь дневник о своей поездке за границу
он тоже ведет стенографически. Только что получила несколько торопливых
строчек от Джона╜тана из Трансильвании. Он, слава Богу, здоров и вер╜нется
приблизительно через неделю. Я жажду узнать от него все новости. Это, должно
быть, очень интерес╜но -- видеть чужие страны. Не думаю, чтобы нам -- я хочу
сказать Джонатану и мне -- удалось когда╜-- нибудь вместе увидеть их. Вот
часы бьют 10. До сви╜дания!
Любящая тебя
Мина.
P. S. Пиши мне обо всех новостях. Ты мне уже давно ничего не сообщала.
Ходят какие-- то слухи о тебе и осо╜бенно о каком-- то высоком красивом
человеке с кудря╜выми волосами?!
ПИСЬМО ЛЮСИ ВЕСТЕНР К МИНЕ МЮРРЭЙ
17 Четам-- стрит. Среда.
Дорогая моя Мина,
ты очень несправедливо обвиняешь меня, называя не╜аккуратной
корреспонденткой: я дважды писала тебе с тех пор, как мы расстались, а твое
последнее письмо было только вторым. Кроме того, мне нечего тебе сооб╜щить.
Право, ничего нет такого, что могло бы тебя за╜интересовать. Теперь город
оживился, мы посещаем картинные галереи, совершаем бесконечные прогулки по
парку и катаемся верхом. Что же касается высокого кудрявого человека, то
это, я думаю, тот самый, кото╜рый был со мною последний раз на охоте. По--
видимому, кому-- то захотелось посплетничать! Этот молодой чело╜век -- некто
мистер Холмвуд. Он часто бывает у нас, мама и он очень любят беседовать друг
с другом; между ними много общего, и поэтому они находят массу тем для
разговоров... Кстати, недавно мы встретились с одним господином, который был
бы для тебя очень подходящей партией, если бы ты, конечно, не была уже
невестой Джонатана. Он на редкость умен, по профес╜сии -- доктор. Как
странно, что ему всего 29 лет, а между тем под его личным надзором находится
уже громадная больница для душевнобольных. Нам его пред╜ставил мистер
Холмвуд; он теперь часто бывает у нас. Мне кажется, это чрезвычайно
решительный человек с необыкновенным самообладанием. Он производит
впе╜чатление человека абсолютно непоколебимого; вообра╜жаю, какое влияние он
оказывает на своих пациентов. Доктор нашел, что я представляю интересный для
него психологический тип; при всей своей скромности я ду╜маю, что он прав...
Мина! Мы с детства поверяли друг другу все наши секреты; мы вместе спали,
вместе ели, вместе плакали и смеялись; и теперь, раз уж я заго╜ворила, то
хочу открыть тебе свою тайну. Мина! не╜ужели ты не догадываешься? Я люблю
Артура! Я крас╜нею, когда пишу это, хотя надеюсь, что и он меня любит; но он
мне этого еще не говорил. Но, Мина, я-- то люблю его! Я люблю его! Ну вот,
теперь мне стало легче. Как хотелось бы быть теперь с тобою, дорогая моя!
Сидеть полураздетыми у камина, как мы, бывало, сидели; вот когда бы я
подробно рассказала тебе, что я переживаю. Я не понимаю, как у меня хватило
силы написать об этом даже тебе! Я боюсь перечиты╜вать письмо, так как мне
страшно хочется, чтобы ты все узнала. Отвечай мне сейчас же и скажи мне все,
что ты об этом думаешь! Спокойной ночи. Мина! Помя╜ни меня в твоих молитвах;
помолись. Мина, за мое сча╜стье.
Люси.
P. S. Мне, конечно, не нужно говорить тебе, что это тайна. Еще раз
спокойной ночи.
Л.
ПИСЬМО ЛЮСИ ВЕСТЕНР К МИНЕ МЮРРЭЙ
24 мая.
Дорогая моя Мина!
Благодарю, благодарю, бесконечно благодарю за неожиданное письмо! Так
было приятно, что я посвятила тебя в свои переживания и что ты так сердечно
от╜неслась ко мне. Дорогая моя, а ведь правду говорит ста╜рая пословица: "не
было ни гроша, а вдруг алтын!" 6 сен╜тября мне минет 20 лет, и до
сегодняшнего дня никто не делал мне предложения, а сегодня сразу три.
Поду╜май только! Три предложения в один день. Не ужасно ли это! Из них два
предложения меня прямо огорчили, нет, правда, мне положительно жаль этих
двух бедняг. Мина! Дорогая! Я так счастливаЯ расскажу тебе о трех
предложениях, но ты должна держать это в секрете, дорогая моя, от всех,
кроме Джонатана. Ему ты, конечно, скажешь, так как, если бы я была на твоем
месте, то на╜верное все говорила бы Артуру. Итак, дорогая моя, слу╜шай:
первый пришел как раз перед завтраком. Я уже говорила тебе о нем -- это д--
р Сьюард, главный врач психиатрической клиники. Он казался очень
хладно╜кровным, но я все-- таки заметила, что он нервничает. Он говорил, как
я ему сделалась дорога, несмотря на корот╜кий срок нашего знакомства;
говорил, что я была бы для него нравственной поддержкой и радостью жизни.
Затем он говорил мне о том, как будет несчастлив, если я не отвечу на его
чувство; но когда увидел мои слезы, то сейчас же прервал разговор на эту
тему, назвав себя животным и сказав, что ни в коем случае не желает меня
больше тревожить. Прервав свои излияния, он спросил, не смогу ли я полюбить
его в будущем; в ответ на это я отрицательно покачала головой; руки его
задро╜жали; после некоторого колебания он спросил, не люблю ли я кого--
нибудь другого. Я решила, что мой долг ска╜зать ему правду. Услышав ответ,
он встал и взяв обе мои руки в свои, сказал очень торжественным и серьезным
тоном, что надеется, что я буду счастлива; кроме того просил меня запомнить,
что если мне понадобится друг он при любых обстоятельствах будет к моим
услугам. О, дорогая Мина, я не могу удержаться от слез, и ты должна простить
мне, что это письмо испорчено пят╜нами. Конечно, очень приятно выслушивать
предло╜жения, все это очень мило, но ужасно горько видеть несчастного
человека, который только что сказал тебе прямо и честно, что любит тебя -- и
уходит от тебя с раз╜битым сердцем. Дорогая моя, я должна прервать письмо,
так как чувствую себя отвратительно, даже несмотря на то, что бесконечно
счастлива.
Вечером.
Только что ушел Артур, и теперь я чувствую себя спокойнее, чем тогда,
когда утром прервала это письмо; так что могу продолжать рассказывать
дальнейшее. Итак, дорогая моя, номер второй пришел после завтрака. Это
американец из Техаса, очень славный малый, причем он до того молодо и свежо
выглядит, что просто не ве╜рится его рассказам о путешествиях по стольким
стра╜нам и о пережитых им приключениях. Мистер Квинси П. Моррис застал меня
одну. Прежде всего я должна предупредить тебя, что мистер Моррис не всегда
говорит на американском жаргоне -- т.е. он слишком хорошо воспитан и
образован, чтобы так разговаривать с чужими или при посторонних; но когда мы
одни, в своем интим╜ном кругу, то, думая меня этим развлечь, он страшно
забавно болтает на своем потешном жаргоне и употреб╜ляет удивительно
курьезные выражения; я думаю, он просто-- напросто их выдумывает и вставляет
во все свои речи; впрочем, это выходит у него очень удачно. Итак, слушай
дальше: мистер Моррис уселся около меня жиз╜нерадостный и веселый как
всегда, но заметно было, что и он нервничает. Он взял мою руку и нежно
заго╜ворил:
"Мисс Люси, я отлично знаю, что недостоин завязы╜вать шнурки на ваших
башмаках, но убежден, что если вы будете ждать, пока найдете достойного вас
мужа, вам придется пойти и присоединиться к семи евангель╜ским невестам со
светильниками. Не хотите ли вы по╜ковылять со мной рядом, пройти долгий
мирской путь и вместе потянуть житейскую лямку?"
При этом он был так юмористически радостно настроен, что мне было
гораздо легче отказать ему, чем д-- ру Сьюарду; я ответила ему так ясно, как
только суме╜ла, что относительно ковыляния ничего не знаю, ничего не
понимаю, вовсе не сокрушена и никаких лямок тя╜нуть не желаю. Тогда он
сказал, что ему все кажется очень ясно. Затем, дорогая моя, не успела я и
слова сказать, как он разразился целым потоком любовных признаний, положив к
моим ногам душу и сердце. На этот раз у него был такой серьезный вид, что я
никогда больше не буду думать, будто беспечные мужчины всегда шутливы --
нет, иногда они бывают и серьезны. Мне кажется, что он заметил что-- то
такое в моем выра╜жении лица, что его задело за живое, так как он на ми╜нуту
замолчал, а потом заговорил с еще большим жаром, с таким жаром, что за это
одно я могла бы его полюбить, если бы мое сердце было свободно:
"Люси, вы девушка с чистым сердцем, я это знаю. Я бы не был здесь и не
говорил бы с вами о том, о чем говорю сейчас, если бы не знал, что вы
прямая, смелая и правдивая до глубины души. Поэтому прошу вас ска╜зать мне
прямо, как честный человек сказал бы своему другу -- есть ли у вас кто--
нибудь в сердце, кого вы лю╜бите? Если есть, то даю слово никогда больше не
ка╜саться этого вопроса и остаться, если вы позволите, только вашим
искренним другом".
"Да, я люблю другого, хотя он до сих пор еще не признавался мне в
любви..." Я была права, что сказа╜ла ему откровенно, так как после моего
признания он как бы преобразился и, протянув руки, взял мои -- кажется, я
сама протянула их, -- и очень сердечно про╜изнес:
"Спасибо, мужественная девушка. Лучше опоздать, сделав предложение вам,
чем вовремя выиграть сердце всякой другой девушки. Не плачьте, дорогая! Не
стоит из-- за меня волноваться, я тверд и не пропаду, и стойко перенесу свою
неудачу. Но если тот малый, не подозре╜вающий о своем счастье, не скоро
догадается о нем, то он будет иметь дело со мною. Маленькая деточка, ваша
искренность и честность сделали меня вашим другом; имейте в виду, это
встречается реже, чем возлюблен╜ный; во всяком случае, друг менее
эгоистичен. Дорогая! мне придется совершить довольно длинное, тоскливое
путешествие, пока я не отправлюсь к праотцам, по╜этому очень прошу подарить
мне один поцелуй -- это озарит мою мрачную жизнь; вы имеете право
осчаст╜ливить меня им, конечно, если только захотите, дорогая, ведь тот
замечательный малый -- он должен быть за╜мечательным, иначе вы бы его не
полюбили -- еще не делал вам предложения". Этим он меня окончательно
победил. Мина, ведь это было мужественно и нежно и благородно для соперника
-- не правда ли? И при том он был так опечален; я нагнулась к нему и
поцеловала его. Он поднялся, держа мои руки в своих и, когда посмотрел мне
прямо в лицо, я ужасно покраснела; затем он сказал:
"Маленькая деточка, вот я держу ваши ручки, вы меня поцеловали; если
после всего этого мы с вами не станем добрыми друзьями, то больше случая не
предста╜вится. Благодарю вас за вашу нежность и честность по отношению ко
мне и... до свидания". Он выпустил мои руки, взял шляпу и, ни разу не
оглянувшись, прямо прошел к двери, без слез, без колебаний и без волнений; а
я вот плачу как ребенок. Дорогая моя, я так взволно╜вана, что не в состоянии
писать о своем счастье сейчас же после того, что сообщила тебе; я не хочу
говорить о номере третьем, пока не будет полного счастья. Вечно любящая тебя
Люси.
P. S. О номере третьем мне, верно, не нужно и сооб╜щать тебе? Все
произошло так беспорядочно; мне пока╜залось, что все произошло в одно
мгновение; по-- моему, не успел он войти в комнату, как руки его схватили
меня, и он покрыл меня поцелуями. Я очень, очень счаст╜лива и положительно
не знаю, чем я заслужила это счастье.
До свидания.
ДНЕВНИК Д-- РА СЬЮАРДА
(Записано фонографически)
25 апреля.
Полное отсутствие аппетита. Не могу есть, не могу отдыхать, так что
вместо всего -- дневник. После вче╜рашнего отказа чувствую какую-- то
пустоту; в моем ны╜нешнем состоянии единственное облегчение -- работа,
поэтому я и отправился к своим больным. Особенно долго провозился с одним
пациентом, который меня глубоко интересует у него очень странные идеи. Он до
того не похож на обыкновенного сумасшедшего, что я твердо решил изучить его
подробнее; сегодня мне уда╜лось подойти ближе чем когда-- либо к сущности
его тайны. Я положительно забросал его вопросами, рас╜спрашивал о всех
причинах его галлюцинации; конечно, это было жестоко с моей стороны. Теперь
я это вижу. Я как бы старался поймать центральную точку его ненормальности
-- вещь, которой я избегаю у других пациентов. Вот его круг жизни:
Р. М. Рэнфилд, 59-- ти лет. -- Сангвинический тем╜перамент; большая
физическая сила; болезненно воз╜буждающийся; периодически подвергается
припадкам черной меланхолии. Я думаю, сангвинический темпе╜рамент доведет
пациента до полного умственного поме╜шательства; возможно, что он опасен;
даже очень ве╜роятно, что это опасный, хотя и бескорыстный человек. Мой
взгляд на это следующий: если "я" -- точка поме╜шательства, то
центростремительная сила уравновеши╜вается центробежною; если дом или дело и
т. п. -- точка помешательства, то последняя сила преобладает и мо╜жет
уравновеситься лишь каким-- либо случаем или целой серией случаев.
ПИСЬМО КВИНСИ МОРРИСА УВАЖАЕМОМУ АРТУРУ ХОЛМВУДУ
25 мая.
Дорогой мой Арчи!
Мы рассказывали друг другу истории при бивуачном огне в прериях,
перевязывали друг другу раны после попытки высадиться на Маркизах и пили за
наше общее здоровье на берегах Титикака. Теперь у нас найдется еще больше
материала для рассказов, найдутся другие раны, которые нужно залечить, и
есть за чье здоровье выпить. Не хотите ли вы прийти завтра вечером ко мне?
Приглашаю вас, потому что наверное знаю: вы завтра будете свободны, ибо мне
известно, что одна леди приглашена на завтра к обеду. К нам присоединится
только одно лицо наш старый товарищ Джон Сьюард. Он тоже придет, и мы оба
будем пить за здоровье счастливейшего из смертных, который любим
благород╜нейшим и достойнейшим сердцем. Мы обещаем вам сердечный прием и
любовь и будем пить только за ваше здоровье, в чем клянусь вашей правой
рукой. Кроме того, мы готовы дать вам клятву, что доставим вас домой лично,
если окажется, что вы выпили слишком за некую, известную вам, пару глаз.
Итак, ждем вас.
Вечно и неизменно ваш
Квинси Моррис
ТЕЛЕГРАММА ОТ АРТУРА ХОЛМВУДА КВИНСИ П. МОРРИСУ
26 мая
Рассчитывайте на меня во всяком случае. У меня есть новость которая
заставит вас развесить уши.
Арчи
Глава шестая
ДНЕВНИК МИНЫ МЮРРЭЙ
24 июля Уайтби.
Люси встретила меня на вокзале, откуда мы поехали прямо к ним домой, в
Кресшенд. Прелестная живопис╜ная местность. Маленькая речка Эск протекает
здесь по глубокой долине, расширяющейся вблизи гавани. До╜лина утопает в
зелени, что придает необычайную красоту местности, причем берег реки так
крут, что когда стоишь наверху, то долины совсем не видно. Дома в старом
го╜роде покрыты красными крышами и нагромождены один на другой, как на видах
Нюрнберга. В самом конце над городом виднеются руины аббатства Уайтби,
кото╜рое разорили датчане. Между руинами и городом вид╜неется приходская
церковь, окруженная кладбищенской оградой, внутри которой много могил и
памятников. Я нахожу, что это самое красивое место во всем Уайтби, так как
оно находится как раз над городом, и отсюда прекрасный вид на гавань и
бухту; здесь находится также и мыс Кетлнес, который выдается далеко в море.
Мыс так круто спускается в гавань, что часть берега сползла далеко за
дорогу. В ограде расположены скамьи; здесь гуляет масса народу и просиживает
целыми днями, любуясь живописным видом и наслаждаясь прекрасным воздухом. Я
сама буду очень часто приходить сюда и работать. Вот и сейчас я сижу здесь,
держа свою тетрадь на коленях, и прислушиваюсь к разговору трех стариков,
сидящих около меня. Они, кажется, по целым дням ничего не делают, сидят
здесь и болтают.
Гавань расположена прямо подо мною, причем отда╜ленная сторона
представляет собой гранитную стену, далеко выступающую в море, загибающуюся
к концу, где находится маяк. Выступ этот с двух сторон окружен тяжелым
водянистым массивом. С внутренней стороны он, изгибаясь, врезается в сушу и
оканчивается у второго маяка. Между этими обоими молами находится узкий
проход в гавань, которая гораздо шире прохода.
С наружной стороны гавани тянется почти на всем ее протяжении большой
утес, длиной около полумили, острый край которого далеко выступает из-- за
южного маяка. У самого утеса находится бакен с колоколом, заунывные звуки
которого разносятся в дурную погоду ветром.
Сюда направляется довольно забавный старик! Он, вероятно, страшно стар,
так как все его лицо испещ╜рено морщинами, как кора дерева. Он сказал мне,
что ему около ста лет и что он был матросом в рыболов╜ном флоте в Гренландии
во времена битвы при Ва╜терлоо.
Я решила, что от нею можно будет узнать много интересного, поэтому я
спросила его, не захочет ли он рассказать мне что-- нибудь о ловле китов в
былые годы. Только он уселся, чтобы начать рассказ,