ее ударить, и торопливо воскликнула: "Это Грегори!" Фенни бросил на нее быстрый взгляд, и могу поклясться, что никогда не видел такого испуга. В следующий момент он вскочил и выбежал из класса. Я звал его обратно, но он без оглядки убежал прямо в лес. Девочка осталась в классе, но она тоже выглядела испуганной: "Кто такой Грегори, Констанция? - спросил я. - Уж не тот ли это человек, что крутится около школы? С такими вот волосами?" Едва я изобразил над головой спутанные волосы, как она вскочила и убежала так же быстро, как ее брат. Но в тот день другие ученики признали меня. Они решили, что я побил обоих и таким образом восстановил справедливость. Вечером я был вознагражден если не большей порцией картошки, то во всяком случае одобрительной улыбкой Софронии Мэзер. Должно быть, Этель Бердвуд сказала матери, что из нового учителя выйдет толк. Фенни и Констанция не приходили в школу два дня. Я винил себя в том, что вел себя с ними неосторожно, и во время перемены от волнения ходил взад-вперед по двору. Дети смотрели на меня, как на лунатика. Потом я услышал то, что заставило меня повернуться и подойти к группе старших девочек. Среди них была и Этель Бердвуд. Мне показалось, что она упомянула имя Грегори. - Расскажи мне про Грегори, Этель, - сказал я. - А кто это? У нас нет никого с таким именем. Она в упор поглядела на меня, и я был уверен, что она в тот момент думала о традиции, по которой учитель сельской школы обычно женился на самой старшей из своих учениц. Эта Этель, дочь богатых родителей, была самоуверенной девочкой. - Я слышал, как ты упомянула это имя. - Вы, должно быть, ошиблись, мистер Джеймс, - сказала она медоточивым голосом. - Не люблю, когда мне лгут. Расскажи мне о Грегори. Конечно, они решили, что я угрожаю ей наказанием. Другая девочка поспешила ей на выручку. - Мы говорили, что этот желоб сделал Грегори. , Я взглянул на стену школы. Один из водосточных желобов был новым. - Ладно, он больше не будет тут расхаживать, - заявил я, заставив их отчего-то расхохотаться. В тот же день после уроков я решил отправиться в логово льва, то есть в дом Бэйтов. Я знал, что от деревни до него примерно так же, как от Милберна до дома Льюиса. Я прошел три-четыре мили, прежде чем понял, что заблудился. Домов мне по пути не попадалось, значит, дом Бэйтов стоял в глубине леса. Пришлось идти обратно и искать его там. В итоге я сбился с дороги и потерял направление. Пробираясь через лес, я вдруг почувствовал, что за мной наблюдают - очень неприятное чувство, будто за спиной притаился тигр. А потом в тридцати ярдах от меня, на поляне, я увидел человека. Это был Грегори. Он молчал, молчал и я. Он просто смотрел на меня взглядом, полным непередаваемой ненависти. Он мог бы убить меня в этом лесу и никто бы не узнал. И по его лицу я видел, что он готов к этому. Когда я уже думал, что он бросится на меня, он отступил и скрылся за деревом. Я шагнул вперед. "Что тебе нужно?" - спросил я, но он не ответил. Я сделал еще шаг, потом еще. За деревом его не было: он словно растворился. Я, еще дрожа, сделал несколько шагов в том же направлении и едва не вскрикнул, увидев перед собой бледную, оборванную девочку. Это была Констанция Бэйт. - Где Фенни? - спросил я. Она ткнула куда-то рукой. Тут он появился так же внезапно, "как змея из корзины", подумают я. На лице его застыло характерное тупо-виноватое выражение. - Я искал ваш дом, - сказал я, и они так же молча указали мне куда-то. Среди деревьев я с трудом разглядел крытую толем хижину с одним грязным окошком. Тогда таких хижин было много, но эта была самой убогой из всех, какие я видел. Видит Бог, я никогда не презирал бедных, но в этой нищете было что-то действительно зловещее. Казалось, что живущие здесь люди не просто огрублены нищетой, но в самом деле непоправимо испорчены. Сердце мое сжалось, когда я увидел тощего черного пса, треплющего комок перьев, который еще недавно мог быть цыпленком. Теперь я понял, почему Фенни считали испорченным, - местным богачам достаточно было бросить один взгляд на его жилище. Я не хотел туда идти. Я не верил в зло, но там чувствовалось именно зло. Я повернулся к детям, смотревшим на меня тем же странным застывшим взглядом. - Я хочу, чтобы вы завтра пришли в школу, - сказал я. Фенни покачал головой. - Но я хочу помочь вам, - я готов был произнести целую речь, сказать, что хочу спасти их, изменить их жизнь, избавить их от этого существования.., но их взгляд остановил меня. В нем было что-то, что заставило меня вспомнить о взгляде таинственного Грегори. - Вы должны завтра прийти в школу, - повторил я. - Грегори не хочет, чтобы мы туда ходили, - сказала Констанция. - Он говорит, чтобы мы оставались здесь. - Приходите, и пусть он тоже приходит. - Я спрошу Грегори. - Черт с ним! Приходите сами! - крикнул я и пошел прочь. Пока я не достиг дороги, меня гнал страх - я будто убегал от проклятия. Вы можете спросить, чем это кончилось. Они не вернулись. Несколько дней все шло спокойно. Этель Бердвуд и некоторые другие девушки дарили мне сладкие взгляды и носили сэндвичи на обед. Я клал их в карман и съедал вечером после ужина у Мэзеров. В воскресенье я отправился, как было договорено, в лютеранскую церковь в Футвилле. Это оказалось не так скучно, как я боялся. Пастор, старый немец Франц Грубер, оказался более тонким человеком, чем можно было судить по его внушительному животу или по тексту проповеди. Я решил поговорить с ним как-нибудь. Когда Бэйты появились, они выглядели опустошенными, как пьяницы после бурной ночи. Это вошло в привычку: они пропускали два дня, потом три, и каждый раз выглядели все хуже, особенно Фенни. Он будто преждевременно состарился. Мне иногда казалось, что он мне ухмыляется, хотя у него вряд ли хватило бы на это ума. Теперь он на самом деле казался испорченным, и это пугало меня. Однажды в воскресенье после службы я подошел к доктору Груберу и сказал, что хочу поговорить с ним. Он, должно быть, решил, что я собираюсь признаться в прелюбодеянии или чем-то подобном. Но тем не менее он любезно пригласил меня к себе в дом. Мы с ним прошли в библиотеку, большую комнату, до потолка уставленную книгами. Я не видел столько книг с тех пор, как покинул Гарвард. Это действительно был кабинет ученого. Большинство книг было на немецком, многие на латыни и греческом. На полках стояли труды отцов церкви в тяжелых кожаных переплетах, комментарии к Библии, теологические сочинения. На полке над столом я с удивлением увидел работы Луллия, Фладда, Бруно и других, что можно назвать оккультизмом эпохи Возрождения. Дальше я разглядел даже несколько антикварных книг о колдовстве и сатанизме. Доктор Грубер пошел в другую комнату за пивом и, вернувшись, увидел, что я разглядываю эти книги. - Из-за этих книг, - сказал он со своим гортанным акцентом, - я и угодил в Фалмут. Надеюсь, вы не посчитаете меня старым чокнутым дураком при виде их. Он рассказал мне свою историю, и все было, как я и предполагал, - он подавал большие надежды, сам писал книги, но из-за слишком пристального интереса к оккультным наукам ему велели прекратить исследования в этом направлении. Он ослушался и был сослан в самый глухой угол, какой могла отыскать лютеранская конгрегация. - Теперь мои карты на столе, как говорят мои прихожане. Конечно, я никогда не говорю о герметических предметах в проповедях, но продолжаю их изучать. Вы можете идти или рассказать то, зачем пришли, это в вашей воле. Такое пышное вступление несколько удивило меня, но я решил рассказать ему всю историю о Фенни Бэйте и Грегори. Он слушал с большим вниманием, и я понял, что он уже что-то слышал об этом. Когда я закончил, он спросил: - И все это случилось недавно? - Конечно. - И вы никому об этом не рассказывали? - Нет. - Я рад, что вы пришли именно ко мне, - сказал он и, достав из ящика стола гигантскую трубку, набил ее и начал попыхивать, глядя на меня своими горящими глазами. Я уже начал жалеть что пришел к нему. - А ваша хозяйка никогда не давала вам понять, почему она считает, что Фенни Бэйт - "сама испорченность"? Я покачал головой: - А вы что-нибудь знаете? - Это известная история. Можно сказать, знаменитая в нашей округе. - Так Фенни и правда испорчен? -Да. - А почему? Здесь какая-то тайна? - Большая, чем вы можете вообразить. Если я вам расскажу, вы можете решить, что я сошел с ума, - его глаза стали еще более пронзительными. - Если Фенни испорчен, то кто испортил его? - Грегори, - ответил он. - Конечно же, Грегори. Он причина всего. - Но кто такой этот Грегори? - Тот, кого вы видели. Вы совершенно точно его описали, - он покрутил своими толстыми пальцами над головой, имитируя мои жесты перед Констанцией. - Да, так оно и есть. Но если бы вы знали больше, вы бы усомнились в моих словах. - Но почему? Он покачал головой, и я увидел, что руки его дрожат. Я подумал, уж не сумасшедший ли он в самом деле? - У родителей Фенни было трое детей, - продолжал он, выпуская клуб дыма. - Грегори был старшим. - Он их брат! Один раз мне показалось, что я улавливаю сходство, но... Но что в этом противоестественного? - Это зависит от того, что между ними происходило. - Вы имеете в виду что-то противоестественное между ним и Фенни? - И сестрой тоже. Я почувствовал приступ ужаса, вновь увидел бледное некрасивое лицо Грегори с волчьей ненавистью в глазах. - Между Грегори и его сестрой? - Именно. - Он испортил их обоих? Тогда почему к Констанции не относятся так, как к Фенни? - Помните,, что здесь живут бедняки. Такие отношения между братом и сестрой.., хм.., не кажутся им чем-то противоестественным. - Но между братьями... - я словно вернулся в Гарвард и дискутировал с профессором антропологии об обычаях какого-нибудь дикого племени. - Кажутся. - О, Господи! - воскликнул я, вспомнив выражение преждевременной взрослости на лице Фенни. - И теперь он пытается от меня отделаться. Он видит во мне препятствие. - Похоже, что так. И вы понимаете, почему. - Он хочет оставить их себе? - Да. И навсегда. В первую очередь Фенни, судя по вашей истории. - А что же родители? - Мать умерла. А отец оставил их, как только Грегори подрос и начал его бить. - И они живут одни в таком месте? Он кивнул. Это было ужасно: то место, казалось, окутывало проклятие, исходящее от самих детей, от их противоестественной связи с Грегори. - А разве они сами не пытались избавиться от него. - Пытались. Но как? - я подразумевал молитвы (я ведь говорил с пастором) или обращение к соседям, хотя я уже понял, что от соседей в Четырех Развилках помощи ждать было напрасно. - Вы можете не поверить мне, поэтому я просто вам покажу, - он встал и жестом позвал меня за собой. Он казался очень возбужденным, и я подумал, что он испытывает так же мало удовольствия от моего общества, как и я от его. Мы вышли из дома, пройдя по пути через комнату, где на столе стояла бутылка пива и тарелка - видимо, остатки его обеда. Он захлопнул дверь и направился к церкви. Переходя улицу, он обратился ко мне, не поворачивая головы: - Вы знаете, что Грегори был школьным плотником? - Одна девочка что-то говорила об этом, - сказал я ему в спину. Что дальше - прогулка в лес? Что он хочет мне показать? За церковью разместилось маленькое кладбище, и я, следуя за доктором Грубером, читал имена на массивных надгробиях прошлого века: Джозия Фут, Сара Фут и прочие потомки клана основателей городка. Эти имена ничего мне не говорили. Доктор Грубер стоял перед небольшой калиткой на краю кладбища. - Сюда, - позвал он. Ладно, подумал я, если ты так ленив, я открою сам, - и взялся за засов. - Нет, - поправил он. - Просто взгляните вниз. Я посмотрел. В голове могилы вместо камня стоял грубый деревянный крест, на котором кто-то написал имя: Грегори Бэйт. Я перевел взгляд на пастора и на этот раз не мог ошибиться: он смотрел на меня неприязненно. - Этого не может быть, - промямлил я. - Я ведь его видел. - Поверьте мне, учитель, здесь лежит ваш соперник. Во всяком случае, его смертная часть. Я не мог сказать ничего, только повторил: - Этого не может быть. Он проигнорировал мою реплику. - Однажды вечером, год назад, Грегори что-то делал на школьном дворе. Тут он заметил - во всяком случае, я так думаю, - что нужно починить водосточную трубу и полез вверх по лестнице. Тут Фенни и Констанция, видимо, увидели шанс избавиться от его тирании и оттолкнули лестницу. Он упал, ударился головой об угол здания и умер. - А что они делали там вечером? Он пожал плечами. - Они всегда ходили за ним. - Не могу поверить, что они сознательно убили его. - Говард Хэммел, почтальон, видел, как они убегали. Это он и нашел тело Грегори. - Так никто не видел, как это случилось? Никто, мистер Джеймс. Но всем это было ясно. - А мне неясно. Он пожал плечами. - Что они делали потом? - спросил я. - Убежали. Им было ясно, что они сделали то, что хотели. У него была разбита вся голова. Фенни с сестрой исчезли на три недели, жили в лесу. Потом им пришлось вернуться. За это время Грегори похоронили, а почтальон рассказал всем, что он видел. Вот откуда общее мнение об испорченности Фенни. - Но сейчас... - я смотрел на надпись на кресте, сделанную, очевидно, самими детьми. Почему-то это казалось мне самым жутким. - Да, сейчас. Сейчас Грегори требует их опять. И прежде всего хочет вырвать их из-под вашего влияния, - последнее слово он произнес с характерным немецким акцентом. - Могу я помочь им? - Боюсь, что нет. - А вы, именем Божьим? - Дело зашло слишком далеко. Моя церковь не верит в экзорцизм. - Но вы сами... - В зло. Я верю в зло. Я отвернулся. Похоже, он думал, что я буду просить его о помощи, но когда я пошел прочь, он окликнул меня: - Будьте осторожны, учитель. Когда я возвращался домой, я с трудом верил, что на самом деле видел и слышал все это. Но я видел могилу, видел своими глазами метаморфозу, происходящую с Фенни, и, наконец, видел Грегори. Где-то в миле от Четырех Развилок я столкнулся с доказательством того, что Грегори знает о моих намерениях. На одном из фермерских полей возвышался небольшой холм, и там я увидел его. Он стоял неподвижно, глядя на меня, и, казалось, мог прочитать каждую мысль в моей голове. В ту минуту я понял: все, что рассказал мне доктор Грубер, было правдой. Все, что я мог - это не кинуться бежать. Он ждал, что я побегу, стоя там со скрещенными на груди руками и белым спокойным лицом. Я продолжал идти шагом. За обедом я с трудом мог есть. Мэзер тут же заявил: - Не ешь, нам больше достанется. - Был ли у Фенни Бэйта брат? - спросил я его. Он взглянул на меня с любопытством. - Скажите, был? - Был. - И как его звали? - Грегори, но я прошу не говорить о нем в моем доме. - Вы боитесь его? - спросил я, потому что на лицах их обоих был ясно виден страх. - Прошу вас, мистер Джеймс, - умоляюще сказала Софрония Мэзер. - Никто не говорит об этом Грегори, - добавил ее муж. - А что с ним случилось? Он перестал жевать и отложил вилку. - Я не знаю, от кого ты этого наслушался, но я вот что скажу: если был на свете проклятый человек, то это Грегори Бэйт, и то, что с ним случилось, должно было случиться. Вот и все, - с этими словами он запихнул в рот новую порцию, и обсуждение можно было считать законченным. Миссис Мэзер с постным видом уткнулась в тарелку. Дети Бэйтов не появлялись в школе два или три дня, и мне уже начало казаться, что все это мне померещилось. Я погрузился в учительскую рутину, но часто вспоминал их, особенно бедного Фенни. Однажды меня охватил ужас, когда я встретил в деревне Грегори. Это была суббота, и Четыре Развилки заполнились фермерами и их женами, приехавшими за покупками. Каждую субботу деревня обретала почти праздничный вид - по крайней мере, по контрасту с унылыми буднями. По улицам разъезжали десятки повозок с веселыми детскими личиками, выглядывающими из них. Я узнал некоторых своих учеников и помахал им рукой. Потом какой-то здоровенный фермер сдавил мне плечо и сказал, что я учитель его сына и что он хочет пожать мне руку. Я немного поговорил с ним и тут увидел за его спиной Грегори. Тот стоял возле почты и смотрел на меня - так же внимательно, как тогда, на холме. Во рту у меня пересохло; очевидно, это отразилось и на лице, так как отец моего ученика вдруг спросил, все ли у меня в порядке. "Да-да", - сказал я, но, видимо, выглядел невежливым, продолжая упорно смотреть мимо него. Никто, кроме меня, не замечал Грегори; все просто проходили мимо, глядя сквозь него. Я извинился перед фермером, сославшись на больной зуб, и повернулся к Грегори. За эти несколько секунд он исчез. Я понял, что развязка близится и что он сам определит ее время и место. На другой день Фенни и Констанция явились в школу. Они оба были бледные и вели себя так странно, что дети сторонились их еще больше, чем обычно. Они выглядели совсем больными, и я решил попытаться хоть как-то помочь им. Когда уроки кончились, я попросил их остаться. - Почему он позволят вам прийти сюда? - спросил их я. Фенни пустыми глазами посмотрел на меня и спросил: - Кто? - Грегори, конечно. Фенни потряс головой, будто отгоняя наваждение. - Грегори? Мы давно уже не видели Грегори. Да, очень давно. Я был просто поражен. - Тогда что вы делаете? - Мы ждем. - Ждете? Констанция кивнула, соглашаясь с Фенни. - Ждем. - Но чего? Грегори? - Нет. Просто ждем. - Грегори мы не видим, - сказал Фенни. Казалось, он на миг оживился. - Но он говорит с нами. Он говорит, что это все, что есть, и что ничего такого нет. Ничего, что вы говорили - насчет карт. Ничего нет. - А что же есть? - То, что мы видели. - Что? - То, что мы ждем. - А что это? - Это здорово, - сказала Констанция, положив голову на стол. - В самом деле здорово. Я не понимал, о чем они говорят, но все это мне не понравилось. Я решил поговорить с ними об этом попозже. - Ладно, я хочу, чтобы сегодня ночью вы остались со мной здесь. Я вас в обиду не дам. Фенни так же безучастно кивнул, будто ему было все равно, а когда я взглянул на Констанцию, то увидел, что она спит. - Хорошо. Потом мы найдем, где нам спать, а завтра я попробую подыскать для вас жилье в деревне. Вы не можете больше жить в лесу. Фенни опять кивнул, и я увидел, что он тоже вот-вот заснет. Скоро они оба спали прямо за партами. В тот момент я был готов согласиться с ужасным утверждением Грегори, что нет ничего, ничего, кроме меня и этих двоих измученных детей в холодном школьном здании. Пока мы сидели там, солнце зашло, и в комнате стало темно. Я не мог встать и зажечь свет. Я обещал им найти жилье в деревне, но казалось, что до нее нужно идти много миль. И если бы я и дошел, я не представлял, кто согласится пустить их к себе. В такой обстановке я почувствовал себя таким же потерянным, как эти дети. Наконец я встал и потянул Фенни за руку. Он проснулся мгновенно, как испуганное животное, и я с трудом смог удержать его на месте. - Я хочу знать правду, Фенни, - сказал я ему. - Что случилось с Грегори? - Он ушел, - сказал он так же безучастно. - Это значит "умер"? Фенни кивнул, приоткрыв при этом рот, и я опять увидел его ужасные гнилые зубы. - Но он возвращается? Он кивнул снова. - И ты его видишь? - Он видит нас. Смотрит и смотрит. И пытается трогать. - Трогать? - Ну, как раньше. Я дотронулся до своего лба - он был горячим. Каждое слово Фенни отдавалось у меня в голове. - Ты столкнул лестницу, Фенни? - Он смотрит и смотрит, - повторил Фенни, словно этот факт заполнил все его сознание. Я взял его руками за голову, чтобы заставить посмотреть в глаза, и в этот момент в окне появилось лицо его мучителя. То же бледное, ужасное лицо - он словно хотел помешать Фенни ответить на мой вопрос. Я почувствовал испуг и тошноту, но одновременно и какое-то странное удовлетворение от того, что сейчас все наконец решится. Я притянул Фенни к себе, пытаясь защитить его. - Это он! - закричал Фенни, и от его крика Констанция упала на пол и заплакала. - Ну и что? - крикнул я. - Он не тронет тебя, я с тобой! Он знает, что потерял тебя! - Где он? Где Грегори? - Там, - и я показал на лицо за окном. Мы оба уставились в окно, но там не было ничего, кроме темного неба. Дикая радость охватила меня - я победил. Я схватил руку Фенни, но она бессильно упала. Потом он подался вперед, я подхватил его и только через несколько секунд понял, что я держу: это был труп. Его сердце остановилось. - Вот и все, - сказал Сирс, глядя на своих друзей. - Грегори больше не появлялся. Я слег с лихорадкой и три недели провалялся на чердаке у Мэзеров. Когда я поправился, Фенни уже похоронили. Я собирался тут же уехать, но они удержали меня, и мне пришлось кое-как преподавать дальше. Под конец я даже научился использовать розгу, и меня считали очень хорошим учителем. И еще одно. Когда я уезжал из Четырех Развилок, я впервые пришел на могилу Фенни. Он был похоронен за церковью, рядом со своим братом. Я смотрел на обе могилы, и знаете, что я чувствовал? Ничего. Пустоту. Как будто я не имел со всем этим ничего общего. - А что случилось с сестрой? - спросил Льюис. - О, с ней все было в порядке. Она была тихой девочкой и люди ее жалели. Я переоценил суровость той деревни. Кто-то взял ее к себе, и, насколько я знаю, они относились к ней как к родной дочери. Потом она вышла замуж и уехала из родных мест, но это было уже гораздо позже. Фредерик Готорн Глава 1 Рики, возвращаясь домой, удивился, увидев в воздухе снег. "Все сезоны спутались, - подумал он, - вот уже и зима". Снежинки мелькали в тусклом свете фонаря на Монтгомери-стрит, падали на землю, таяли. Холод проникал под его твидовое полупальто. Он уже жалел, что не взял машину - старый "бьюик", который Стелла давно хотела продать. В холодные вечера он обычно ездил на машине. Но сегодня ему хотелось подумать. Он собирался поговорить с Сирсом о письме Дональду Вандерли, но не успел. Письмо отправлено, непоправимое совершилось. Он поймал себя на том, что вздохнул вслух, и увидел, как белые клубы его дыхания смешались с падающим снегом. Раньше все эти истории беспокоили его, вызывая дурные сны, но теперь было другое. Теперь он был по-настоящему испуган. Он не сомневался, что причина его снов - истории, которые они рассказывали. Сегодняшняя история Сирса была еще хуже. Они пугали друг друга и продолжали встречаться только потому, что не встречаться было еще страшнее. Вместе все же было немного безопасней. Даже Льюис боялся, иначе почему он поддержал идею отправить письмо? Теперь, когда письмо уже лежало в почтовом мешке, Рики боялся еще сильнее. Может быть, действительно стоило уехать отсюда, думал он, смотря на дома, мимо которых проходил. В каждом из них он хоть раз да бывал - по делу или в гостях. Может быть, нужно было переехать в Нью-Йорк после свадьбы, как хотела Стелла? Для Рики эта мысль была почти предательской. Уехать из Милберна, оставить Сирса и дело? Холодный ветер опять залез за ворот. Оглянувшись, он увидел, что в библиотеке Сирса все еще горит свет. Вряд ли он сможет уснуть, рассказав такую историю Но нет, это не только истории, - подумал он, - во всяком случае, теперь. Что-то должно случиться. Собственно потому они и рассказывали эти истории. Рики не верил в предвидение, но он в самом деле чувствовал это уже давно. Потому он и думал о переезде. Он свернул на Мелроз-авеню - "авеню" из-за толстых деревьев по ее сторонам. Их листья в свете фонарей отсвечивали оранжевым. Скоро они опадут совсем. Что-то должно случиться со всем городом. Над головой Рики хрустнула ветка. Где-то далеко, на шоссе 17, загудел грузовик: в Милберне в холодные ночи звуки распространялись далеко. Впереди он уже мог разглядеть свет своего собственного дома. Уши и нос болели от холода. "Нечего, мой друг, впадать в мистику после стольких лет разумной жизни", - сказал он себе. И тут, пока он так себя увещевал, ему показалось, что за ним кто-то идет. Что кто-то смотрит на него из-за угла. Он ощущал взгляд холодных глаз и представил, что они плавают в воздухе, - одни глаза и ничего больше. Он так и видел их, горящие мертвенным бледным сиянием. Он оглянулся, уверенный, что сейчас увидит их. Но, конечно же, улица была пуста. Пустая улица, обычная, как дворняга. Просто виновата история, которую рассказал Сирс. Глаза, как в том старом фильме с Питером Лорре. Как он назывался? "Глаза... Грегори Байта"? Черт! "Руки доктора Орлака". Вот и все. Ничего не случилось, а мы просто четверо старых дураков, выживших из ума. Подумать только... Но ему не казалось, что на него смотрят. Он знал, что это так. "Чушь!" - едва не сказал он вслух, но к двери подошел почти бегом. В доме было темно, как всегда после заседаний Клуба Чепухи. Нащупывая пальцами дорогу, Рики миновал кофейный столик, который в предыдущие ночи обошелся ему в десяток синяков, миновал угол столовой и прошел на кухню. Здесь он мог зажечь свет, не потревожив Стеллу; потом он включит его только наверху, в гардеробе, который вместе с жутким итальянским кофейным столиком был последним увлечением его жены. Она посчитала, что в шкафах слишком тесно и нужно чем-то занять маленькую спальню, освободившуюся, когда Роберт и Джейн уехали от них. За восемьсот долларов она превратила эту спальню в гардероб с зеркалами и новым толстым ковром. Появление гардероба доказало Рики, что Стелла права: у него на самом деле почти столько же вещей, как и у нее. Он всегда спорил с этим, не подозревая за собой такого дендизма. Но еще больше удивило его сейчас то, что у него дрожали рукNo Он хотел налить себе чаю с ромашкой, но, увидев это, потянулся за бутылкой виски. "Старый идиот". Он пытался успокоить себя, но, когда он поднес бокал к губам, руки все еще тряслись. Все эта чертова годовщина! Виски отдавало бензином, и он выплеснул его в раковину. Бедняга Эдвард. Рики потушил свет и в темноте пошел наверх. Уже в пижаме он направился из гардероба в спальню. Он тихо открыл дверь. Стелла, ровно дыша, лежала на своей стороне кровати. Если он не опрокинет стул или не налетит на зеркало, то у него есть шанс добраться до постели, не потревожив ее. Он сделал это и тихо влез под одеяло. Он осторожно потрогал плечо жены. Похоже, она опять с кем-то встречалась, быть может, с профессором, который бегал за ней год назад, - это у него была привычка дышать в трубку, если Рики подходил к телефону. Рики давно решил для себя, что есть много вещей похуже, чем когда твоя жена переспит разок с другим мужчиной. У нее своя жизнь, и он составлял ее большую часть. Хотя иногда у него и появлялось, как он признался Сирсу две недели назад, сожаление, что он женат. Он лежал и ждал того, что должно было случиться. Ему хотелось, чтобы Стелла помогла ему, поддержала его, но он не хотел будить ее или беспокоить рассказами о своих кошмарах. Так он и лежал, подложив руки под голову и устремив испуганные глаза в темноту. Глава 2 У себя в комнате в отеле Арчера Анна Мостин стояла у окна и смотрела на падающий снег. Хотя было уже за полночь, она не раздевалась. Пальто брошено на кровать, будто она только что пришла.., или собиралась уходить. Она стояла у окна и курила, высокая красивая женщина с темными волосами и удлиненными голубыми глазами. Она видела всю Мэйн-стрит с пустой площадью, черными фасадами магазинов и зеленым огоньком светофора. Улица тянулась на восемь кварталов, но пелена снега открывала только контуры домов. На другом краю площади темнели за деревьями силуэты двух церквей. Посреди площади поднимал мушкет бронзовый генерал Войны за независимость. Сегодня или завтра? - спросила она себя, окидывая взглядом маленький город. Сегодня. Глава 3 Когда сон наконец пришел к Рики, выглядело это так, будто его в самом деле взяли и перенесли куда-то в другое место. Он лежал в какой-то странной комнате, ожидая чего-то. Комната и весь дом казались заброшенными. Стены и пол состояли из голых досок, стекло в окне было выбито и сквозь проем сияло солнце. Пыль плясала в солнечных лучах. Он не знал, чего он ждет, но что-то должно было случиться, и он боялся этого. Он не мог встать с кровати. Комната располагалась на верхнем этаже; он видел в окно только облака и бледно-голубое небо. Но то, что должно было прийти, шло не оттуда, а снизу. Его тело прикрывал только ветхий выцветший плед. Ноги его под пледом были парализованы. Поглядев вокруг, Рики понял, что видит каждую деталь с необычайной ясностью: все трещины, все гвозди в полу, все пылинки в лучах солнца. Тут он услышал стук - распахнулась тяжелая подвальная дверь. Все здание словно содрогнулось. Потом из подвала выбралось что-то тяжелое, какое-то животное. Рики слышал, как оно медленно ступает по полу, задевая за стены. Оно издало нюхающий звук. Оно искало его. Рики снова попробовал встать, но парализованные ноги не слушались. Тварь внизу тяжело топала из комнаты в комнату, слышался треск половиц под ее грузным телом. Похоже, полы здесь совсем прогнили. Потом шум стал громче и яснее - ему казалось, что он слышит даже дыхание. Тварь начала подниматься по лестнице. Что-то рухнуло, будто обвалились разом с полдюжины ступенек, и она возобновила подъем, теперь уж более осторожно. Лицо Рики стало мокрым от бессильных слез. Больше всего его пугало то, что он не знал, спит он или нет; если он спал, ему оставалось только дождаться пока то, что поднимается, войдет в комнату - тогда страх разбудит его. Но это не было похоже на сон. Его рассудок и восприятие были ясными, отсутствовала характерная для сна неясность и путаница. Он никогда еще не плакал во сне. И если это не сон, то тварь ворвется и растерзает его, а он не сможет даже пошевелиться. Характер звука изменился, и Рики понял, что он сам на третьем этаже, потому что тварь теперь была на втором. Она снова протискивалась из комнаты в комнату, только уже быстрее, словно почуяла его. Пыль все еще танцевала в лучах солнца, облака так же проносились по бледному осеннему небу. Теперь он уже отчетливо слышал дыхание твари. Она подобралась к последнему лестничному пролету. Желудок Рики, казалось, наполнился льдом; он боялся, что его сейчас вырвет - вырвет ледяными кубиками. В горле пересохло. Он мог закричать, но подумал, что тогда тварь доберется до него еще быстрее. Она, пыхтя, поднималась все выше. Треснули перила. Когда она с тихим воем заскреблась в дверь его комнаты, он понял, что это. Гигантский паук. Если пауки могут выть, то они воют именно так. Под дверью он уже видел множество царапающих пол лап. Рики почувствовал, как его охватывает чистый, элементарный ужас, какого он еще никогда не испытывал. Но дверь не разлетелась в щепки, а тихо отворилась. На пороге стоял высокий темный силуэт. Что бы это ни было, это был не паук, и ужас Рики погас. Фигура некоторое время не двигалась, и Рики попытался в очередной раз пошевелиться, отталкиваясь руками. Грубые доски кровати врезались ему в спину, и он в очередной раз подумал: Это не сон. Фигура вошла в дверь. Рики увидел, что это человек. Потом темный силуэт распался, и перед ним предстали трое людей. За черными покрывалами он увидел знакомые черты. Перед ним стояли Джеймс, Джон Джеффри и Льюис, и он знал, что они мертвы. Он с криком проснулся. Его глазам предстало самое обычное утро на Мелроз-авеню, кремовые стены спальни с картинами, которые они со Стеллой купили в Лондоне, раскрытое во двор окно. Рука Стеллы сжимала его плечо. Казалось, что в комнате слишком темно. С максимально возможной для своих лет резвостью Рики вскочил с кровати и подошел к окну. Стелла устремилась за ним. Он сам не знал, что он хочет увидеть, но зрелище было неожиданным: весь двор и крыши близлежащих домов покрылись снегом. Небо тоже было темным. Он не знал, что сказать, но изо рта сами собой вырвались слова: - Всю ночь шел снег, Стелла. Никогда еще у Джона Джеффри не было такой дурацкой вечеринки. Глава 4 Стелла села на кровать и сказала, будто споря с ним: - А та вечеринка год назад? Неужели она была лучше? Он потер руками глаза и щеки, потом подкрутил усы. Услышал свои слова: - Нет, конечно, нет. Но тут нет никакой связи. - Возвращайся-ка в постель, дорогой, и расскажи, что случилось. - Да-да, - он полез в постель. - Все в порядке. - Нет, не все. Тебе, должно быть, приснился страшный сон. Расскажи мне. - Он совершенно бессмысленный. - Все равно расскажи. - Она погладила его по плечам, и он повернулся к ней. Как Сирс и говорил, Стелла была красавицей; она была красавицей, когда он с ней познакомился, и, вероятно, должна была остаться ею до самой смерти. Но красота ее была не кукольно-пухлой, нет: ее создавали правильные, немного резкие черты лица и густые черные брови. Волосы ее поседели вскоре после тридцатилетия, и она упорно не желала их красить, сознавая привлекательность сочетания своих волос и молодого лица. И теперь ее лицо не постарело, хотя волосы оставались седыми. Фактически к пятидесяти годам ее красота подошла к полному расцвету и там остановилась. Она была на десять лет младше Рики, но все еще выглядела на сорок. - Расскажи мне, Рики. Что с тобой? Он начал рассказывать ей свой сон, и жалость, любовь и страх последовательно омрачили ее лицо. Она начала гладить его по спине, потом обняла. - Дорогой, и ты каждую ночь видишь такие сны? - Нет, этот самый плохой. - Он улыбнулся, сообразив, к чему она клонит своими поглаживаниями. - Ты очень волнуешься, - она поднесла его руку к губам и поцеловала. - Знаю. - И вы все видите такие сны? - Кто все? - Клуб Чепухи. - Думаю, да. - Ну что ж, - она присела и принялась стаскивать через голову ночную рубашку, - и что же вы думаете делать с этим, старые болваны? Рубашка была снята, и Стелла подняла руки, стягивая волосы. Двое детей оттянули ей груди и сделали соски большими и темными, но в целом тело Стеллы постарело немногим больше, чем ее лицо. - Мы не знаем, - признался он. - А я знаю, - сказала она и легла на постель, раскинув руки. Если Рики и жалел когда-нибудь, что не остался холостяком, как Сирс, то уж никак не в это утро. - Старый развратник, - сказала Стелла, когда они закончили. - Надо было давно сказать мне. Но нет, ты слишком гордый, чтобы обратиться за помощью к жене. - Неправда. - Да? Или лучше волочиться за девочками, как твой Льюис? - Льюис не волочится за девочками. - Ну за девочками двадцати лет. - Я не такой. - Это точно. Ты бы скорее жил, как твой компаньон Сирс, - она откинула простыни и встала. - Пойду помоюсь, - она надолго ушла в ванную и вернулась в белом мохнатом халате, с торжественным видом Кассандры. - Я скажу тебе, что надо делать. Позвони Сирсу прямо сейчас и расскажи ему этот сон. Он твой друг, но, насколько я вас знаю, вы можете видеться неделями и не поговорить ни о чем личном. Это ужасно. О чем вы с ним говорите? - О чем? Ну о юриспруденции. - А, о юриспруденции, - протянула Стелла. - Газет еще нет, - сообщил Рики. - Я сходил посмотреть. - Конечно, нет, - Стелла повесила полотенце на кровать и направилась в гардероб. - Который сейчас час, по-твоему? - А который? Мои часы на столе. - Около семи. - Семи? - Обычно они не вставали раньше восьми, а на работу Рики шел только в полдесятого. Хотя ни он, ни Сирс не хотели сознаться в этом, работы становилось все меньше. Старые клиенты один за другим терялись, а новые приходили со всякой чепухой вроде налоговых вопросов, поэтому они могли спокойно сидеть дома два дня из семи. А на работе Рики успел перечитать второй роман Дональда Вандерли, пытаясь представить себе автора в Милберне. - Ты разбудил меня своими воплями, - напомнила Стелла из гардероба. - Тебя хотел съесть какой-то монстр. - Да. Я еще удивился, что на улице так темно. - Не увиливай, - через минуту-две Стелла, уже одетая, вышла из гардероба и присела на кровать. - Когда человек так вопит во сне, нужно серьезно с этим разобраться. Я знаю, что к доктору тебя не загонишь... - По крайней мере, к психиатру. Мозги у меня в порядке. - Я ничего не говорю, но Сирсу ты должен об этом рассказать. Не могу видеть, как ты мучаешься, - с этими словами она сошла вниз. Рики остался лежать, размышляя. Как он и сказал Стелле, это был худший из всех его кошмаров. Не хотелось даже думать о нем - и не хотелось отпускать Стеллу. Но детали сна вспоминались удивительно ярко. Он вспомнил мертвые лица своих друзей, в то же время живых; в этом было что-то порочное, и эта порочность поразила его не меньше ужаса происходящего. Может, Стелла и права. Нужно позвонить Сирсу. Он снял трубку, еще не зная, что будет говорить. Сирс подошел к телефону. - Алло, это Рики. В это утро все почему-то демонстрировали несвойственные им черты характера. - Рики, слава Богу, - сказал Сирс. - Я только что хотел тебе звонить. Можешь сейчас собраться и заехать за мной? - Минут через пятнадцать. Но что случилось? - Тут он вспомнил сон. - Что, кто-нибудь умер? - А почему ты спрашиваешь? - голос Сирса напрягся. - Неважно. Потом объясню. Мы едем не в офис? - Нет. Мне позвонил сейчас наш Вергилий. Он хочет нас немедленно видеть. - Элмер хочет нас видеть? А что случилось? - Наверное, что-нибудь сверхъестественное. Я тебя жду. Глава 5 Пока Рики умывался, Льюис Бенедикт совершал свою обычную пробежку по лесной тропинке. Он каждое утро перед завтраком пробегал две мили. Иногда в это время какая-нибудь юная леди, проведшая с ним ночь, готовила ему завтрак, но сегодня, как всегда после вечеров в Клубе Чепухи, никаких леди не было, и Льюис бежал чуть быстрее, чем обычно. В эту ночь ему приснился самый страшный в его жизни сон, картины которого все еще стояли у него перед глазами. Другой бы напился или попытался описать сон в дневнике - Льюис же в своем синем спортивном костюме и кроссовках "Адидас" бежал по лесу, надеясь изгнать память об этом кошмару. Льюис приобрел этот лес и луг вместе с каменным домом, почти не торгуясь. Дом, больше похожий на крепость, выстроил в начале века богатый фермер, поклонник романов Вальтера Скотта. Льюис не знал этого, но годы жизни в отеле заставили его тосковать по большому дому со множеством комнат. Когда он продал отель, денег после уплаты налогов как раз хватило, чтобы купить единственный дом в окрестностях Милберна, который его удовлетворял. Не всем его гостьям нравились дубовые панели, ружья и шпаги по стенам (Стелла Готорн, проведшая в доме Льюиса три довольно бурных дня, сказала, что никогда еще не занималась любовью в арсенале). Луг он почти сразу продал, но лес оставил. Во время пробежек он каждый раз замечал что-нибудь новое и интересное: то подснежники в ложбинке за ручьем, то незнакомую красногрудую птицу размером с кошку. Но сейчас он ни на что не смотрел, просто бежал, изо всех сил желая, чтобы не случилось того, что должно случиться. Может, этот молодой Вандерли расставит все по местам: судя по его книге, у него немало опыта в таких делах. Может, Джон прав, и племянник Эдварда сможет хотя бы объяснить, что с ними происходит. Это не могло быть чувство вины. Происшествие с