с большим трудом.
-- Пусть ему улыбнутся боги, когда он встретит их в конце долгого пути!
-- от души сказал Виридовикс. -- Кто же командует?
Вперед выехал Вартанг. Он глядел на Виридовикса мутными от боли и
усталости глазами.
-- Здесь командую я, -- проговорил он. Но в его голосе не звучало
властности. Сейчас он совсем не походил на того решительного воина с
вызывающими манерами, который вышел из крепости Гуниб навстречу армии Арига.
Его борода лохматой копной падала на кирасу, покрытую копотью и кровью.
Посередине виднелась вмятина. Пышного плюмажа не было на шлеме. Вартанг едва
держался на ногах. Его глаза невидяще глядели куда-то вдаль. Он почти не
замечал Виридовикса.
Кельт понимал, что эрзерумцы претерпели нечто худшее, нежели обычное
поражение.
-- А как же твоя клятва Аригу? -- зарычал кельт. Он надеялся, что
жестокие слова помогут вернуть к жизни этого сломленного человека. -- Вы
удрали! Вы бросили его! Чего же стоят все ваши красивые слова?
Вартанг проговорил безжизненным тоном:
-- Мы не нарушали клятвы. -- Он поднял голову, на миг преодолев
усталость, и впервые за все это время его глаза встретили взгляд кельта.
Голос Вартанга окреп: -- Сам Ариг и его жрец Толаи освободили нас. Армия
начала разваливаться.
- Расскажи нам все, -- попросил Виридовикс.
История сказалась ужасающе простой. Невиданное число йездов набросилось
на армию Арига с юга. Как обычно, они наносили быстрые удары, тревожа
аршаумов, и тотчас отступали. Это были лучшие воины; пленный йезд
похвалялся, что сам каган Вулгхаш лично отбирал солдат для своей армии.
Несмотря ни на что, Ариг удерживал позиции к даже разбил левое крыло
йездов, прижав его к одному из притоков Тиба.
-- Он опытный и умный военачальник, -- добавил Вартанг. Постепенно он
все больше оживлялся. Но затем страшное воспоминание вновь омрачило его
лицо. -- И тогда... появилось пламя.
Виридовикс напрягся.
-- Что? -- вскрикнул он, вздрагивая. Внезапно он ощутил острую боль в
ладонях и с трудом разжал кулаки -- ногти впились в кожу. Описание длинных
языков огня, окружавших воинов, было излишним -- Виридовикс слишком хорошо
помнил страшную магию Авшара еще по сражениям в Пардрайе. Однако из
повествования Вартанга явствовало, что Ариг ощутил на себе не всю силу этого
чудовищного заклинания.
-- Наши шаманы изо всех сил пытались подавить их боевую магию, и в
конце концов им это удалось, но было слишком поздно. Исход битвы был
предрешен. Тогда ваш аршаум-вождь позволил нам уйти. Благодарение богам, он
успел перемолоть достаточно йездов, чтобы те дважды подумали, прежде чем
пуститься за нами в погоню.
-- Прости, но я думаю, что вам повезло, -- сказал Виридовикс. -- Будь
там сам Авшар, а не его колдуны, вы остались бы на том поле навсегда.
-- Может, и так, -- не стал отпираться Вартанг.
Несколько эрзерумцев вспыхнули от гнева при одном только предположении,
что их разбили не самые лучшие воины. Но большинство были настолько
измотаны, что отнеслись к словам Виридовикса с полным безразличием.
-- Все, чего я хочу, -- это скова увидеть наш Гуниб. Я рад, что
встретил вас. Ни один меч не будет в нашем отряде лишним.
Когда Горгад и Ракио перевели слова Вартанга своим товарищам, настала
тишина. Все четверо переглянулись. Конечно, безопаснее всего было бы уйти в
Гуниб с этим хорошо вооруженным отрядом. Но они не могли забыть последних
слов отшельника: если они сойдут с прямого пути, их всех ждет гибель.
Однако в конце концов вовсе не прорицание святого старца заставило
Виридовикса принять решение:
-- Я зашел слишком далеко, чтобы сейчас повернуть назад.
-- Я тоже, -- поддержал его Горгид. -- Будь что будет. Не знаю, что
ждет нас впереди, беда или победа, но там -- моя судьба, и я хочу пройти по
своему пути до конца.
Вартанг наконец сбросил оцепенение.
-- Безумцы! -- закричал он. -- Там -- только смерть! Вы подохнете со
стрелой в кишках, и это проклятое солнце выбелит ваши кости.
Вартанг закричал что-то по-васпуракански. Внезапно Минто коротко и
резко кивнул, а затем негромко заговорил с Ракио. Из того немногого, что
разобрал Горгид, грек понял, что Минто повторяет доводы Вартанга. Ракио
молча слушал; на его лице появилось неуверенное выражение. Наконец он что-то
ответил. Минто сжал губы. Тогда Ракио перешел на видессианский язык:
-- Я считаю безумием забыть слова святого отшельника. Мой путь -- на
юг. Отшельник -- провидец, его дар -- от Четырех! Я повинуюсь ему.
Увидев, что Ракио не переубедить, Минто крепко и нежно обнял его на
прощание, а затем отделился от маленького отряда, чтобы слиться с солдатами
Гуниба.
Вартанг прикоснулся ко лбу сдвинутыми кулаками, салютуя оставшимся.
-- Желаю удачи! Вряд ли она ждет вас впереди -- но...
А затем махнул рукой своим усталым солдатам, и колонна снова двинулась
на север. Эрзерумцы уходили домой. Веселый перезвон уздечек и кольчуг
странно звучал в эту печальную минуту. Вскоре Минто скрылся из глаз,
окутанный тучами пыли.
Ракио еле слышно вздохнул.
-- Мне будет его недоставать, -- сказал он. И быстро покосился в
сторону Горгида, чтобы увидеть, как он отреагирует на эти слова.
От Виридовикса не ускользнула его игра. Кельт грозно надвинулся на
Ракио.
-- Может, хватит играть в кошки-мышки? Прикончи бедного парня или
оставь его в покое.
-- Почему бы тебе не заткнуться, Виридовикс? -- рявкнул Горгид,
покраснев до корней волос.
Рассмеявшись, Ракио искоса поглядел на кельта.
-- Ты уверен, что не ревнуешь? -- И добавил более серьезно: -- Неужели
я должен был назвать Минто все причины, по которым я остался с вами? Зачем
причинять человеку лишнюю боль?
Заставив этими словами своих спутников замолчать, Ракио направил лошадь
к тропе, по которой шли солдаты Вартанга. Его товарищи молча следовали за
ним. Ни один не смотрел другому в глаза.
Часть третья. ДВЕРЬ В ГОРАХ И ДВА МЕЧА
Глава девятая
Монеты звякнули в ладони Марка.
-- Четыре с половиной, -- пояснил Тамасп. -- Один золотой за месяц
работы в моем караване, остальное -- твоя доля от прибыли.
Два золотых были отчеканены в Йезде: хищная пантера в прыжке и какие-то
непонятные трибуну слова. Остальные монеты были видессианские. В Макуране
сохранилось еще старое имперское золото -- высокого качества.
-- Мы заработали бы больше, не выбери ты южную дорогу, -- заметил Гай
Филипп.
Тамасп скорчил кислую гримасу.
-- Прибыль тоже могла быть выше, -- заявил он.
В междуречье Тиба и Тубтуба торговец выручил бы куда больше, нежели в
оазисах пустыни, но вторжение йездов почти полностью парализовало торговлю в
Стране Тысячи Городов.
Караванщик крепко обнял по очереди обоих римлян.
-- Вы уверены, ублюдки, что не останетесь со мной, покуда я снова не
двинусь в путь?
-- На целых два месяца? -- Марк отрицательно покачал головой. -- Вряд
ли.
- Не то чтоб я тревожился о вас больше, чем о том, чтобы испортить
воздух, -- проговорил Тамасп, хмурясь и тем самым выдавая лживость своих
грубых слов. -- Однако у двух всадников в земле йездов возможности уцелеть
не больше, чем у двух яиц перед приготовлением яичницы.
-- Вообще-то мне кажется, что нам как раз лучше отправиться в путь
вдвоем, -- ответил караванщику трибун. -- По крайней мере, мы не будем
привлекать к себе внимание кочевников так, как этот твой бродячий
сумасшедший дом.
Пока караван еще находился недалеко от Амориона, йезды роились вокруг
путников, как стая злых мух. В те дни отколоться от каравана было равноценно
верной гибели, и Тамасп смело мог не угрожать дезертирам немедленной
смертью. Охотников остаться один на один с йездами не находилось.
Несколько позднее римляне могли бы легко сбежать от Тамаспа, если бы
только захотели. Но к тому времени они успели не раз разделить смертельную
опасность с другими охранниками каравана в жестоких, отчаянных схватках;
провели немало ночей в караулах, в бесконечных разговорах у походных
костров. Тревоги и трудности кочевой жизни привязали римлян к каравану
Тамаспа сильнее самых крепких цепей. Так легко бросить и забыть незнакомцев;
куда труднее расставаться с друзьями.
И вот, подумал Скавр, теперь мы в самом сердце Йезда -- и все из-за
нашей дурацкой преданности Императору. Странно. И, если вдуматься, не
слишком справедливо.
Тамасп обменялся горячим рукопожатием с Гаем Филиппом и своей
здоровенной ручищей хлопнул Марка по спине. Как всегда, трибун постарался не
качнуться от этого своеобразного выражения привязанности и, как всегда,
покачнулся.
-- У вас обоих мозги как у глупых ослов, коли вы решились на такое
дело, но я все равно желаю вам удачи. Уцелеете -- встретимся!
После чего караванщик повернулся к римлянам спиной. Отныне они были для
него уже в прошлом.
Они вывели своих лошадей из сарая, скрывающегося в глубокой тени,
которую отбрасывали высокие горы Машиза. Солнце еще ярко пылало на небе, но
от высоких скалистых пиков Дилбата на город уже легли густые тени. В своем
роде это было благословением в знойном климате Йезда. По сравнению со
здешним пеклом жара центрального плато Видесса могла показаться приятной
прохладой.
-- Ну а теперь что? -- осведомился Гай Филипп. - Лично я хочу убраться
отсюда как можно скорее. Если Тамаспу так нравится в Машизе, он может
оставаться тут хоть навеки.
Марк медленно кивнул. Машиз странно тревожил его. На город опускалось
все больше теней, и падали они не только с гор.
Трибун осмотрелся по сторонам, пытаясь определить причину своего
беспокойства. Тревогу вызывали не здания, в этом Марк был уверен. Глаза уже
привыкли к башням с остроконечными луковками и винтовыми лестницами;
стрельчатым аркам, более высоким, чем двери, расположенные в их проемах;
квадратным колоннам, покрытым геометрической мозаикой...
Машиз казался трибуну фантастически странным городом. Однако само по
себе градостроительное искусство макуранцев выглядело для римлянина всего
лишь чужим и непривычным. В архитектуре как таковой Марк не усматривал
ничего жуткого и дьявольского.
Иезды захватили Макуран всего два поколения назад. От природы кочевники
не были строителями. Тем не менее они успели наложить на облик Машиза свое
клеймо, отпечаток -- если можно так выразиться -- своего стиля. Любопытно,
как же выглядел этот несчастный город, когда только что пал под натиском
захватчиков?
Казалось, нет квартала, где не нашлось бы по крайней мере одного
разрушенного здания. Каждый второй дом, на взгляд Марка, нуждался в ремонте.
В самом воздухе Машиза явно застыла гнетущая атмосфера разрухи и
заброшенности. Вероятно, в этом ощущении и крылась причина подавленного
настроения Скавра.
Впрочем, помимо этой причины имелась и другая. Среди разрушенных зданий
больше всего было поруганных святынь и храмов, посвященных Четырем Пророкам.
К исконной религии Макурана йезды проявляли такую же жестокость, как и к
вере Фоса.
Из множества храмов Четырех Пророков уцелели лишь два. Оба здания,
небольшие и довольно непритязательные на вид, некогда были, вероятно,
частными особняками.
У самой стены Машиза находился еще один храм, когда-то посвященный
Четырем, -- величественная пирамида из великолепного красного гранита. Вне
всяких сомнений, то был макуранский эквивалент Собора Фоса в столице
Видесса.
Однако йезды превратили главную святыню Четырех в место поклонения
своему темному божеству. Искусно изваянные барельефы, некогда покрывавшие
стены пирамиды, были бесжалостно сбиты и изуродованы, а прямо поверх них
грубо начерчены двойные молнии Скотоса.
Над зданием поднимались клубы густого бурого дыма. Когда порыв ветра
донес до римлян едкий запах, Марк и Гай Филипп закашлялись.
-- Ошибиться невозможно. Мясо, вот что это такое, -- мрачно сказал
старший центурион.
A жители Машиза, подумал Марк, видят это бурое облако ежедневно. Ничего
удивительного, что они так запуганы.
При виде римлян макуранцы прятались в глубокие тени у стен и оттуда
поглядывали на чужеземцев краешком глаз, негромко переговариваясь между
собой. Ничего удивительного, что гордый, независимый Тамасп большую часть
своей жизни проводит в странствиях.
В Машизе безраздельно царствовали йезды, самоуверенные и наглые, как
всякие захватчики. Пешими и конными они двигались прямо по середине улицы,
ожидая, чтобы всякий встречный убирался с их пути.
Впервые в жизни римляне увидели жрецов Скотоса. Те казались
отвратительной и страшной пародией на служителей Фоса. Они носили плащи
цвета засохшей крови -- вероятно, для того, чтобы кровь жертв, приносимых
Скотосу, не была видна на одежде. На груди у них красовалось черное
изображение божества, а волосы их были выстрижены в двойные молнии.
Местные жители кланялись каждый раз, когда красные жрецы проходили
мимо; даже йезды, казалось, чувствовали себя далеко не столь уверенно в их
присутствии.
К облегчению Марка, на рыночной площади Машиза путников встретило нечто
похожее на нормальную городскую жизнь. Крики торговцев, разложенные на
продажу товары, толпы покупателей и купцов -- эта столь обычная для любого
большого города картина несколько ободрила римлян. Марку не нужно было знать
макуранский язык, чтобы понять: вот этот покупатель считает, что мясник
обжуливает его; тот хочет поторговаться с продавцом шерсти, даже если
препирательство займет целый день.
Марк поначалу боялся, что ему придется объясняться на пальцах, но
большинство торговцев знали по-видессиански несколько слов: числа, "да",
"нет" и пару-другую достаточно красноречивых ругательств и жестов, которыми
можно сдобрить "да" и "нет".
Скавр купил круг твердого желтого сыра, большую жесткую ячменную
лепешку, тесто и маленькую походную жаровенку, на которой можно в пути печь
лепешки. Потом приобрел целый мешочек васпураканскнх булочек, выпеченных из
сладкого теста с миндалем и присыпанных маковым зерном.
-- "Яйца принцев", -- усмехнулся булочник, завязывая мешочек веревкой.
Марку уже приходилось слышать эту шутку, но он счел своим долгом громко
захохотать. Этот смех, кстати, снизил цену за булочки на несколько медяков.
-- Что-нибудь еще нам нужно? -- спросил он Гая Филиппа.
-- Новую флягу, -- ответил старший центурион. -- Моя течет. Может,
удастся хотя бы запаять ее. Потеря воды запросто укокошит тебя в этом пекле.
Не стоит спешить без особой нужды.
-- Тогда давай поищем лудильщика или медника.
К своему удивлению, Марк не видел на площади ни одного лудильщика --
обычно те всегда бродили в рыночной толчее. А булочник не понимал Марка,
когда тот спрашивал его о лудильщиках, -- познании макуранца в видессианском
на это уже не хватало.
-- Похоже, здесь лудильщиков нет. Что ж, сойдет и медник.
Квартал медников находился недалеко от рыночной площади. Римляне
двинулись вверх по узкой улице, как вдруг до них донесся шум драки. Слышали
его и местные жители, однако никто из них не обратил на это ни малейшего
внимания.
Свернув в тесный переулок, Скавр и Гай Филипп увидели, как какой-то
мужчина, прижавшись спиной к глинобитной стене, отчаянно вращает дубинкой в
попытке отогнать наседавших на него бандитов.
Друзья переглянулись.
-- Ну что, может, нам сравнять силы? -- спросил Марк. Не дожидаясь
ответа, он вскочил в седло.
Гай Филипп уже карабкался на своего коня. Сейчас у старшего центуриона
была лошадка получше, чем бедный серый коняга. Это был крепкий гнедой
жеребец с белым пятном на лбу.
Услышав громкий цокот копыт, один из бандитов тут же удрал. Другой
метнул в трибуна длинный кинжал, но в спешке промахнулся. Лошадь Скавра
железными подковами втоптала его в пыль.
Третий бандит замахнулся на Гая Филиппа булавой с железными шипами.
Старший центурион отразил нападение своим гладием и точным выпадом вонзил
меч в горло негодяя.
Последний из нападавших прыгнул на центуриона сзади и попытался стащить
его с седла, однако тут незнакомец пришел на помощь своим неожиданным
спасителям. Метнувшись вперед, он обрушил дубинку на шею бандита.
Марк бросился было в погоню за тем, который удрал в самом начале, но
тот уже затерялся в лабиринте узких улочек и переулков, совершенно
незнакомых трибуну.
Когда Марк вернулся, спасенный наклонился над оглушенным бандитом.
Вытащив из-за пояса короткий меч, он откинул голову побежденного назад и
перерезал ему горло. Эта скорая и беспощадная расправа заставила Скавра
нахмуриться, однако трибун тут же подумал, что бандиту, вероятно, повезло.
Мгновенная смерть куда лучше правосудия йездов. О том, что представляет
собой это правосудие, Марк старался вообще не думать.
Незнакомец низко поклонился сначала одному римлянину, потом другому. Он
был примерно одного возраста с Марком и почти такого же роста, как трибун,
но гораздо более худощав. У него было длинное сухое лицо, впалые щеки,
глубоко посаженные, запавшие глаза, темные и мрачные. Поклонившись еще раз,
он произнес фразу на макуранском языке.
Марк знал на этом языке достаточно, чтобы объяснить, что не понимает.
Без особой надежды на успех трибун задал другой вопрос:
- Вы говорите по-видессиански?
- Немного. -- Акцент незнакомца звучал резче, чем у Тамаспа. --
Позволено ли знать имена спасителей?
Римляне переглянулись, пожали плечами и назвались.
-- Я -- должник навсегда, твой и твой. Мое имя -- Табари.
Незнакомец произнес это таким тоном, словно римляне непременно были
должны знать, кто такой Табари. Марк сделал попытку изобразить глубокое
душевное потрясение. Гай Филипп просто издал неопределенный звук.
Как раз в этот миг появился отряд лучников. Солдаты бежали так быстро,
как только могли. Видимо, кто-то, в конце концов, дал стражникам знать о
неравной схватке.
Командир йездов увидел труп бандита, плавающий в луже крови, и что-то
рявкнул. Солдаты мгновенно наставили стрелы на римлян и Табари. Скавр и Гай
Филипп замерли, боясь сделать неловкое движение, которое могло быть
неправильно истолковано.
Табари уверенно шагнул вперед и проговорил несколько фраз на языке
йездов. Городские стражники опустили оружие так поспешно, что один из них
даже выронил стрелу. Их командир низко поклонился.
--Я же сказал, я -- Табари, -- произнес незнакомец, обращаясь к своим
спасителям. -- Министр правосудия моего повелителя, великого кагана
Вулгхаша.
Внезапно темные глаза Табари перестали казаться Марку просто мрачными.
Сейчас они выглядели опасными.
Табари продолжал:
-- Малая толика бесконечной благодарности -- позвольте сегодня
представить вас повелителю. Господин мой Вулгхаш -- велик. Только он умеет
по-настоящему оценить мужество и щедро наградить вас. Думаю: чтобы воздать
вам по заслугам, моего влияния и богатства -- мало. Я хочу, чтобы вы знали:
моя признательность за спасение моей скромной жизни границ не имеет.
-- Вулгхаш? О, это просто великолепно, черт подери! Вот чего нам только
и не хватало! -- проворчал Гай Филипп -- по-латыни.
-- Это слишком высокая честь для нас, -- сказал Марк, изо всех сил
пытаясь выразить вежливый отказ. -- Мы простые солдаты... Как же мы при
дворе...
-- Мой господин Вулгхаш не требует, чтобы соблюдался строгий придворный
этикет. Верьте: он будет рад наградить людей, которые спасли министра
правосудия. Хотя они не подозревали даже, за кого заступаются. -- Тут в
голосе Табари послышалась ирония. Затем он снова заговорил с офицером отряда
стражников, и тот опять поклонился. -- Радзат проведет вас во дворец. Я бы
сам проводил вас туда, но, жаль, у меня остались неотложные дела. Этот пес и
его сообщники задержали меня. Ну что ж, увидимся вечером! До встречи во
дворце, друзья мои.
-- До встречи во дворце, -- эхом отозвались Марк и Гай Филипп. В их
голосах единодушно прозвучало уныние.
----------
В отличие от дворцового комплекса Видесса, разбросанного по целому
кварталу, резиденция владык Машиза помещалась в одном большом здании.
Громадные каменные блоки, из которых оно было сложено, выглядели так, словно
какие-то великаны вырвали их из самой толщи гор. Внимательно разглядывая
мощные внешние стены дворца, Марк предположил, что в стародавние времена
этот дворец был цитаделью.
Оказавшись за крепостными стенами, несколько йездов из отряда Радзата
взяли за поводья коней и отвели их в конюшню. Зная, какой заботой кочевники
обычно окружают своих коней, Скавр был уверен, что их лошадей ждет самый
внимательный уход. Но это лишь усилило тревогу Скавра. Лошади будут
находиться слишком далеко, а это только затруднит римлянам бегство (если
дойдет до такого).
Радзат провел трибуна и старшего центуриона к входу во дворец.
Привратник воззрился на них с откровенным отвращением. Это был макуранец --
худощавый, темнокожий, изящный. Он был облачен в кафтан с золотыми
серебряным шитьем. Из-под подола выглядывали бархатные туфли с серебряной
оторочкой и золотыми застежками.
Его надменности, однако, не осталось и следа, когда Раздат объяснил,
зачем явились сюда столь непритязательные гости. Грациозный, как кошка,
слуга поклонился римлянам, затем распахнул дверь и крикнул, вызывая еще
одного прислужника.
Тот немедленно появился и бойко заговорил с римлянами на своем языке.
Марк беспомощно развел руками. Легкая презрительная улыбка снова тронула
губы привратника.
-- Пожалуйста, надлежит следовать за ним, -- выговорил он
по-видессиански, очень медленно и скрипуче, но вполне внятно.
Их провожатый знал только макуранский язык. Это, впрочем, не мешало ему
болтать, не слишком заботясь о том, понимают ли его слушатели.
Римляне шли за ним по залу, пол которого был выложен зелеными
мраморными плитами, отполированными почти до зеркального блеска. Свет
факелов, горевших на стенах в позолоченных бронзовых гнездах, бесконечно
дробясь, отражался в плитах пола.
Мягкие туфли слуги куда лучше были приспособлены к ходьбе по гладкой,
скользкой поверхности, нежели солдатские сапоги римлян. Макуранец громко
засмеялся, когда Гай Филипп поскользнулся и чуть не упал.
Макуранец отвел гостей в небольшой зал и усадил на диваны, набитые
гусиным пухом и обтянутые мягкой замшей.
Слуги внесли сладости на серебряных подносах. Рот Марка наполнился
легким привкусом слабых духов. За тяжелым;, богато расшитыми занавесями
мелькали какие-то тени. Марк чувствовал себя мухой в липкой шелковой
паутине.
Уже стемнело, когда тот же слуга возвратился, чтобы проводить гостей в
тронный зал. У входа он передал своих подопечных пожилому макуранцу-евнуху,
одетому в кафтан из почти прозрачного шелка. Этот слуга немного говорил
по-видессиански.
-- Будете приветствовать кагана Вулгхаша -- можно обойтись без
проскинезы. Поклон -- этого довольно. -- Дворецкий неодобрительно фыркнул
при мысли о варварской простоте своего повелителя. -- Каган все еще держится
дедовских обычаев. Как будто обычаи кочевников, питающихся в пустыне
ящерицами, чего-то стоят! -- Макуранец фыркнул вторично. -- Владыка даже
позволяет своей старшей жене сидеть рядом с ним.-- И фыркнул в третий раз,
еще громче. Марк пропустил эту тираду мимо ушей. Тронный зал владыки Машиза
был длинным и узким. Римские сапога непривычно утопали -- почти вязли! -- в
толстом шерстяном ковре, пока оба римлянина шагали к далекому трону из
слоновой кости. Кося глазами, Марк пытался найти Табари. Но в дрожащем свете
огней каждый придворный казался копией сидящего рядом с ним соседа.
Зал был полон колеблющихся теней. В неверном, тусклом свете факелов и
свечей куда отчетливее, чем на солнце, выделялись объемные барельефы на
стенах за спинами вельмож Иезда. Резные украшения тронного зала были созданы
в причудливом макуранском стиле, столь непохожем на тот лаконичный и
строгий, что присущ видессианскому искусству. Один из барельефов изображал
охотничью сценку: какой-то давно забытый макуранский царь убивает мечом
дикого льва. На другом -- коленопреклоненный пленник в одеянии Автократора
Видессиан перед макуранским владыкой, конным и вооруженным. Глаза Марка
стали круглыми от изумления.
За спиной трибуна еле слышно усмехнулся Гай Филипп:
-- Интересно, что написали видессиане в своих хрониках об этом?
Когда римляне приблизились к трону, к ним подошел глашатай. С трудом
воздев над их головами обе руки (слуга был ниже обоих сантиметров на пять),
он выкрикнул какую-то фразу, сперва на языке Йезда, а затем -- Макурана.
Скавр уловил только имена -- свое и Гая Филиппа. Грянули шумные
рукоплескания. Несколько макуранских вельмож, увидев, что гости --
чужеземцы, громко выкрикнули по-видессиански: "Хорошо сделано!"
В конце концов трибун нашел Табари. Тот сидел ближе к середине зала. Он
и несколько других макуранцев кричали в знак приветствия громче и дольше,
чем йезды.
Почти против воли Марк испытывал удовольствие. Он попытался думать о
том, что многие из тех, кто сейчас рукоплещет ему, недавно командовали
армиями, вторгшимися в Империю.
Глашатай подвел виновников торжества к тронам. Справа восседал сам
каган. Его сиденье было выше и богаче украшено. Голову Вулгхаша венчала
шапка, похожая на ту, что некогда носили макуранские владыки, оставшиеся
жить лишь на барельефах дворцовых стен. Это был высокий, конический головной
убор из жесткого белого войлока. Длинные полосы спускались с него почти до
плеч. Белую шапку украшал вертикальный ряд нашитых на нее крупных
драгоценных камней.
Марк с любопытством разглядывал Вулгхаша. Каган оказался смуглым
человеком лет пятидесяти. Его густая борода, подстриженная прямоугольником,
была понизана многочисленными нитями серебра. Суровое, даже жестокое
выражение угловатого лица слегка смягчалось усталым взглядом умных глаз.
Вулгхаш был очень широк в плечах и крепко сложен. Пожалуй, чуть-чуть
полноват в поясе, но только чуть-чуть.
-- Будь осторожен, -- прошептал Гай Филипп. -- Это человек, с которым
лучше не связываться.
Скавр еле заметно кивнул. Гай Филипп в точности выразил то, что подумал
он сам.
Глашатай велел римлянам остановиться у кромки ковра перед камнем,
отполированным за многие столетия тысячами ног. Гости кагана низко
поклонились. И снова раздались рукоплескания, которые стали еще громче,
когда Вулгхаш сошел с трона и пожал им руки. Ладонь повелителя Йезда была
тяжелой, сухой и мозолистой -- рука воина. Затем каган крепко обнял обоих
римлян.
-- Вы спасли очень важного для меня человека, чем заслужили мою вечную
дружбу, -- произнес Вулгхаш. Его видессианский звучал столь же изысканно,
как речь любого придворного Туризина. -- Позвольте представить вам мою
старшую жену Атоссу.
Он неспешно кивнул в сторону женщины, восседавшей на более низком
троне. Внимание трибуна было полностью поглощено Вулгхашем. Марк едва
заметил супругу владыки Йезда. Она была примерно того же возраста, что и
каган, и все еще красива.
Женщина улыбнулась и заговорила на макуранском языке.
-- Она извиняется за то, что не может поблагодарить вас на вашем языке,
-- перевел ее слова Вулгхаш.
Марк ответил первым же комплиментом, который пришел ему в голову:
-- Передай ей, что она столь же добра, сколь и прекрасна.
Атосса царственно наклонила голову, принимая комплимент.
Марк тоже склонил голову. Мысли трибуна кружились в бешеном хороводе.
Злейший враг Видесса -- совсем близко. Человек, которого Авшар называет
своим повелителем. Выдернуть из-за пояса кинжал, сделать лишь один быстрый
выпад... Но Марк не двинулся с места. Предательство не в характере Скавра.
Какой смысл сражаться с Авшаром, действовать его же методами -- коварством и
подлостью?
Чистое пение дудок прорезало зал. Все лица просветлели и оживились при
этом звуке.
-- К пиру все готово, -- пояснил Вулгхаш.
Он протянул руку Атоссе и помог ей сойти с трона. Римляне пошли вослед
за царственной четой.
Пиршественный зал дворца в Машизе был почти таким же большим, как
Палата Девятнадцати лож. Пламя факелов плясало на голубом хрустале,
отражалось в серебре и позолоте геометрического орнамента мозаичных стен.
Римляне, почетные гости, сидели рядом с царской четой: Скавр по правую
руку от Вулгхаша, Гай Филипп -- по левую, рядом с Атоссой.
На пиру каган пил вино -- как и те вельможи, что были, судя по всему,
макуранцами. Большинство вождей йездов предпочитали традиционный кумыс.
Когда бурдюк с кумысом попал в руки трибуна, тот из вежливости глотнул и
вручил его Вулгхашу. Каган сморщил нос и передал бурдюк дальше, даже не
пригубив питья.
-- У нас имеется подслащенное вино, если ты его любишь, -- обратился
Вулгхаш к римлянину.
Но тот поспешно отказался, от подобного предложения Скавра пробрала
дрожь. Марк успел попробовать это вино еще в караване Тамаспа. Оно было
таким густым и приторным, что сладкие, тягучие вина, столь любимые
видессианами, казались после этого почти сухими.
На пиру подавали обычные для кочевников пшеничные лепешки, круглые и
плоские, простоквашу, жареную баранину. Но, как и в питье, Вулгхаш отдавал
предпочтение макуранским блюдам.
Наслаждаясь жареной бараниной со специями и оливками, завернутой в
виноградные листья, пробуя различные блюда из рябчиков, куропаток,
перепелов, тетерок, тушеные овощи, козлятину под горчичным соусом с
добавлением вина и изюма, Скавр размышлял о том, что не может считать кагана
своим врагом, раз тот столь щедро угощает его.
А когда один из слуг принес "кипящий" рисовый суп, трибун радостно
улыбнулся: ему уже доводилось пробовать это вкусное блюдо в макуранской
харчевне в ту волшебную зимнюю ночь -- первую ночь с Алипией Гаврой...
Мысль о ней превратила для Марка пиршество во дворце Вулгхаша в
странное сновидение. Что он здесь, черт возьми, делает? Почему мирно ведет
беседы с каганом, чьи воины несут смерть и разрушение землям, ставшим для
Марка уже родными? И разве сам он не сражается с Йездом уже столько лет? А
сам Вулгхаш! Почему угощает его, ведет с ним дружеские беседы?
Повелитель Иезда совсем не походил на чудовище, каким представлял его
себе Скавр. Да и диким варваром он тоже не был, этот умный, талантливый
вождь, много позаимствовавший от макуранской цивилизации. И все же Вулгхаш
повелевал йездами, причинившими людям столько горя и зла! Как могут
сочетаться столь благородный облик и утонченные привычки со зверскими
убийствами, свидетелем которых не раз бывал Марк?
Трибун ломал голову над этой загадкой, но никак не мог разрешить ее.
Первый ключ к разгадке Марк получил, когда нарочный, покрытый потом и
грязью, вбежал в зал и подал кагану свитки со срочными донесениями.
Повелитель Иезда быстро пробежал их глазами, постепенно наливаясь гневом.
Затем злым голосом отдал несколько распоряжений. Когда гонец прервал его,
задав какой-то вопрос, каган раздраженно хлопнул себя лбу и на обороте
одного из донесений яростно нацарапал несколько коротких строчек. Окунув
перстень с сердоликовой печаткой в горчичный соус, каган хлопнул на свой
приказ густую желто-коричневую печать. Посланец поклонился, взял пергамент и
поспешил прочь.
Все еще пылая гневом, Вулгхаш осушил до дна кубок из слоновой кости,
после чего повернулся к Марку:
-- Выдаются дни, когда я думаю, что все мои военачальники -- полные
болваны. Они впадают в ужас при виде собственной тени! Еще со времен моего
деда мы совершали набеги на Эрзерум -- так что удивляться, если горцы решили
датъ сдачи? Я знаю хорошее лекарство от их дерзости. Мы должны нанести им
три сильных удара, один за другим. Тогда их армия рассыпется на множество
крошечных отрядов. И все! От горцев не останется и следа. В долинах уже
вырастают пики с насаженными на них головами. Теперь эрзерумцы подумают
дважды, прежде чем снова начать бунтовать.
-- Головы на пиках? -- эхом повторил трибун.
-- А-а, убитые в бою, пленники, какое это имеет значение? -- равнодушно
ответил Вулгхаш. -- Главное -- что эрзерумцы их видят.
Каган хватил кулаком по столу. Атосса коснулась его руки, пытаясь
успокоить супруга, но он отмахнулся.
-- Это моя держава, -- надменно объявил каган, обращаясь к Скавру, -- и
я намерен передать ее моему сыну более могущественной и богатой, чем получил
от моего отца. Я разбил Видесс; неужели после этого я позволю стае каких-то
жалких горных крыс угрожать мне?
-- Нет, -- согласился Марк. Но холодок страха пробежал по его спине. У
кагана стальная воля, и ему безразличны средства, лишь бы достичь цели.
Любой, кто стоит на его пути, подумал трибун, стоит на краю бездны.
Желая скрыть неловкость, трибун изменил тему разговора:
-- Ты говоришь о своем сыне?
Лицо Вулгхаша осветилось гордостью.
-- Кобин -- славный мальчик. Хотя нет, я не должен называть его
"мальчиком". Он -- настоящий мужчина, и у него подрастает свой собственный
сын, мой внук. Как быстро бежит время!.. Он хранит для меня северо-запад,
следя за тем, чтобы вшивые аршаумы оставались на своем берегу Дегирда. С
этим народом у нас еще будут неприятности: посольство, которое я отправил в
Аршаум в прошлом году, успеха не добилось.
Скавр с трудом подавил возбуждение. Если посольство Йезда потерпело
поражение, значит, миссия Видесса в степи удалась!
Серебряный кувшин, из которого Вулгхаш хотел было налить себе вина в
оправленный золотом рог, оказался почти пуст. Вылилось всего несколько
капель.
-- Добавь вина, Харшад. -- Каган, поглощенный своими мыслями, обратился
к слуге на видессианском языке.
Услышав свое имя, слуга-йезд, прислуживавший кагану, поднял голову.
Увидев, что тот глядит в недоумении, каган повторил приказ на языке йездов.
Харшад улыбнулся, пробормотал себе под нос несколько слов и сделал пальцами
замысловатое движение над стоявшим поблизости кувшином. Кувшин медленно
поднялся в воздух и поплыл к Вулгхашу.
Как раз в этот момент Гай Филипп отрезал себе кусок мяса от бараньего
бока. Старший центурион поднял глаза в тот миг, когда кувшин проплывал по
воздуху мимо него. Ошеломленный, Гай Филипп выронил нож. Никто из знати --
ни йезды, ни макуранцы -- не обращали на магию никакого внимания.
С легкой улыбкой Вулгхаш обратился к римлянам:
-- Это довольно мелкое колдовство.
Он указал пальцем на кружку Гая Филиппа и заговорил на языке, который
показался Марку достаточно знакомым. Кружка поднялась в воздух и
приблизилась к серебряному кувшинчику. Кувшинчик сам собой наклонился и
наполнил се вином, после чего выпрямился.
Гай Филипп уставился на кружку так, словно ожидал, что сейчас она
усядется рядом и предложит переброситься в кости.
-- Там самое обычное вино, -- заверил его Вулгхаш. -- Кстати, оно
получше, чем то, которое только что подавали. А ты не слишком привычен к
магии?
-- Больше, чем мне хотелось бы, -- проворчал ветеран. Он обхватил
кружку обеими руками и осушил ее одним глотком. -- Да, вино недурное. Ты не
мог бы направить ко мне еще глоток?
Старший центурион даже сумел засмеяться, когда коротенькое заклинание
Вулгхаша подняло кувшинчик в воздух.
Марк изо всех сил скрывал изумление. Однако удивление обоих римлян не
скрылось от Вулгхаша.
-- Почему колдовство так удивляет вас? Ведь вы часто встречали его и
раньше, среди видессиан! -- Внезапно взор кагана стал как будто еще острее.
Его проницательные глаза уставились на римлянина, словно пытаясь высветить
его душу. -- Но, с другой стороны, ты говоришь со странным акцентом. И я не
понимаю ни слова из того языка, на котором ты переговариваешься со своим
товарищем. А я знаю довольно много языков. -- Увидев, как насторожился
римлянин, каган добавил: -- Тебе не следует беспокоиться. Ты и твой друг --
мои друзья. Мое слово крепко. Клянусь всеми богами и пророками! Будь ты даже
Автократором Видессиан, ты выйдешь из-за моего стола целым и невредимым.
Казалось, Вулгхаш сердится одновременно и на Скавра, и на себя. Больше,
чем что-либо иное, это убедило трибуна в искренности его слов.
Каган добавил:
-- Позволь мне быть с тобой откровенным, раз уж ты и в самом деле --
мой друг. Твое неведение по части магии поистине удивительно! Достаточно
лишь взглянуть на меч висящий у тебя на поясе.
От неожиданности Марк позабыл обо всем на свете и подскочил на месте.
Вулгхаш сухо засмеялся:
-- Не думаешь же ты, что я совсем слеп и не замечу луну в небе?
Расскажи о себе, если можешь. Расскажи как один друг -- второму.
Марк заколебался. Что может быть известно Вулгхашу о римлянах от Авшара
или от тех шпионов, которых каган засылал в Видесс?
Краткая история, наспех состряпанная трибуном, изрядно искажала
истинное положение дел. Ни словом не обмолвившись о легионерах, Марк сообщил
только, что они с Гаем Филиппом прибыли из далекой страны, расположенной за
восточным морем, вынужденные спасаться бегством после ссоры со своим вождем.
Они служили наемниками в Видессе, но затем вновь бежали после того, как
Скавр впал в немилость у Туризина. Марк не стал назвать истинную причину
этой немилости. Караван Тамаспа, завершил он, на сей раз не отступая от
правды, доставил беглецов в Машиз.
-- А-а, Тамасп, этот жулик,-- беззлобно усмехнулся Вулгхаш. -- Хотел бы
я знать, на какую сумму недоплаченных налогов и таможенных сборов он
обманывает меня каждый год? -- Каган внимательно посмотрел на трибуна. --
Значит, Гавр поставил тебя вне закона? Благодари судьбу, что остался жив!
Туризин -- чрезвычайно вспыльчивый человек.
-- О да, это уж точно! -- произнес Скавр с таким искренним чувством,
что каган снова сухо усмехнулся.
-- Похоже, вам обоим постоянно не везет с сильными мира сего, --
заметил Вулгхаш. -- Как ты думаешь, почему?
В этом вопросе трибун ощутил опасность. Пока он подбирал ответ. Гай
Филипп пришел к нему на помощь.
- Из-за дурной привычки говорить правду в глаза, вот почему. Если один
высокородный сукин сын жаден, как голодная свинья, а другой труслив, как
отродье распоследней шлюхи, то мы так и говорим. Из-за этого мы и попадаем в
крупные переделки, зато никого не лижем в задницу.
-- Трусливый шлюхин сын? Неплохо! -- проговорил Вулгхаш. Каган принял
это замечание насчет Туризина.
Похоже, он вполне поверил словам старшего центуриона -- резкий голос
ветерана, его суровое лицо были, казалось, просто созданы для злости.
Каган задумчиво переводил взгляд с одного римлянина на другого.
-- Я ничего не знаю о странах, лежащих за восточным морем. Если не
считать княжества Намдален и земель на южном берегу Моря Моряков, на наших
картах ничего не отмечено. Сплошные белые пятна. Вы могли бы рассказать мне
много полезного. -- Он улыбнулся, показав крепкие желтоватые губы. -- Кроме
того, вы оба служили наемниками в Видессе. Не сомневаюсь, вы можете
рассказать немало любопытного об Империи. Не хотели бы вы немного пожить у
меня во дворце? Я велю подготовить для вас комнату. Думаю, мы неплохо
провели бы вместе неделю-другую.
-- Мы в восторге от этой великой чести, -- снова солгал Вулгхашу Марк.
----------
К огорчению римлян, каган сдержал обещание и постоянно проводил с ними
время, задавая бесчисленные вопросы. Вместе с тем это не было в прямом
смысле слова сбором информации о противнике, поскольку Вулгхаш интересовался
родиной римлян не меньше, чем Видессом и имперской армией.
Скавр солгал только в одном: в том, что их родина находится за
восточным морем. На остальные вопросы кагана трибун старался отвечать
честно. Иногда они с Гаем Филиппом резко расходились в оценках. Марк был
горожанином и родился в знатной и состоятельной семье, в то время как
центурион был воспитан крестьянским т