Герберт Уэллс. Ограбление в Хэммерпонд-парке
-----------------------------------------------------------------------
Herbert Wells. The Hammerpond Park Buglary (1895). Пер. - Н.Высоцкая.
В кн.: "Герберт Уэллс. Собрание сочинений в 15 томах. Том 1".
М., "Правда", 1964.
OCR & spellcheck by HarryFan, 6 March 2001
-----------------------------------------------------------------------
Еще вопрос, следует ли считать кражу со взломом спортом, ремеслом или
искусством. Ремеслом ее не назовешь, так как техника этого дела вряд ли
достаточно разработана, но не назовешь ее и искусством, ибо здесь всегда
присутствует доля корысти, пятнающей все дело. Пожалуй, правильнее всего
считать грабеж спортом - таким видом спорта, где правила и по сей день еще
не установлены, а призы вручаются самым неофициальным путем. Неофициальный
образ действий взломщиков и привел к печальному провалу двух подающих
надежды новичков, орудовавших в Хэммерпонд-парке.
Ставкой в этом деле были бриллианты и другие фамильные драгоценности
новоиспеченной леди Эвелинг. Читателю следует не упускать из виду, что
молодая леди Эвелинг была единственной дочерью небезызвестной хозяйки
гостиницы миссис Монтегю Пэнгз. В газетах много шумели о ее свадьбе с
лордом Эвелингом, о количестве и качестве свадебных подарков и о том, что
медовый месяц предполагалось провести в Хэммерпонде.
Возможность захватить столь ценные трофеи вызвала сильное волнение в
небольшом кружке, общепризнанным вожаком которого являлся мистер Тедди
Уоткинс. Было решено, что он в сопровождении квалифицированного помощника
посетит Хэммерпонд, дабы проявить там во всем блеске свои профессиональные
способности.
Как человек скромный и застенчивый, мистер Уоткинс решил нанести этот
визит инкогнито и, поразмыслив должным образом над всеми обстоятельствами
дела, остановился на роли пейзажиста с заурядной фамилией Смит.
Уоткинс отправился один: условились, что помощник присоединится к нему
лишь накануне его отъезда из Хэммерпонда - на другой день к вечеру.
Хэммерпонд, пожалуй, один из самых живописных уголков Суссекса. Там
уцелело еще немало домиков под соломенной крышей; приютившаяся под горой
каменная церковь с высоким шпилем - одна из самых красивых в графстве, и
ее почти не испортили реставраторы, а дорога, ведущая к роскошному
особняку, извивается меж буков и густых зарослей папоротника; местность
изобилует тем, что доморощенные художники и фотографы именуют "видами".
Поэтому мистера Уоткинса, прибывшего туда с двумя чистыми холстами,
новеньким мольбертом, этюдником, чемоданчиком, невинной маленькой складной
лестницей (вроде той, какою пользовался недавно умерший виртуоз Чарлз
Пис), а также ломом и мотком проволоки, с энтузиазмом и не без любопытства
приветствовало с полдюжины собратьев по искусству. Это обстоятельство
неожиданно придало некоторое правдоподобие избранной Уоткинсом маскировке,
но вовлекло его в бесконечные разговоры о живописи, к чему он был совсем
не подготовлен.
- Часто ли вы выставлялись? - спросил его молодой Порсон. Разговор
происходил в трактире "Карета и лошади", где мистер Уоткинс в день своего
приезда успешно собирал нужные сведения.
- Да нет, не очень, - отвечал мистер Уоткинс. - Так, от случая к
случаю.
- В академии?
- Да, конечно. И в Хрустальном дворце.
- Удачно ли вас вешали? - продолжал Порсон.
- Брось трепаться, - оборвал его мистер Уоткинс. - Я этого не люблю.
- Я хочу сказать: хорошее ли вам отводили местечко?
- Это еще что такое? - подозрительно протянул мистер Уоткинс. - Сдается
мне, вам охота выведать, случалось ли мне засыпаться.
Порсон воспитывался у теток, и он, не в пример прочим художникам, был
хорошо воспитанным молодым человеком; он понятия не имел, что значит
"засыпаться", однако счел нужным пояснить, что не хотел сказать ничего
подобного. И так как вопрос о вешании, казалось, слишком задевал мистера
Уоткинса, Порсон решил переменить тему разговора.
- Делаете вы эскизы с обнаженной натуры?
- Никогда не был силен в обнаженных натурах, - отвечал мистер Уоткинс.
- Этим занимается моя девчонка, то есть, я хочу сказать, миссис Смит.
- Так она тоже рисует? - воскликнул Порсон. - Как интересно!
- Ужасно интересно! - отвечал мистер Уоткинс, хотя вовсе этого не
думал, и, почувствовав, что разговор выходит за пределы его возможностей,
добавил: - Я приехал сюда, чтобы написать Хэммерпендский особняк при
лунном свете.
- Неужели! - воскликнул Порсон. - Какая оригинальная идея!
- Да, - отвечал мистер Уоткинс. - Я был до смерти рад, когда она
осенила меня. Думаю начать завтра ночью.
- Как? Не собираетесь же вы писать ночью под открытым небом?
- А вот как раз и собираюсь.
- Да как же вы разглядите в темноте холст?
- У меня с собой "светлячок"... - начал было с, увлечением Уоткинс, но
тут же, спохватившись, крикнул мисс Дарген, чтобы она принесла еще кружку
пива. - Я собираюсь обзавестись одной вещицей - специальным фонарем, -
прибавил он.
- Но ведь скоро новолуние, - заметил Порсон. - И луны не будет.
- Зато дом будет, - возразил Уоткинс. - Видите ли, я собираюсь написать
сперва дом, а потом уж луну.
- Вот как! - воскликнул Порсон, слишком ошеломленный, чтобы продолжать
разговор.
- Однако поговаривают, что каждую ночь в доме ночует не меньше трех
полицейских из Хэзлуорта, - заметил хозяин гостиницы, старик Дарген,
хранивший скромное молчание, пока шел профессиональный разговор. - И все
из-за этих самых драгоценностей леди Эвелинг. Прошлую ночь один из
полицейских здорово обыграл в девятку лакея.
На исходе следующего дня мистер Уоткинс, вооруженный чистым холстом,
мольбертом и весьма объемистым чемоданом с прочими принадлежностями,
прошествовал прелестной тропинкой через буковую рощу в Хэммерпондский парк
и занял перед домом господствующую позицию. Здесь его узрел мистер Рафаэль
Сант, возвращавшийся через парк после осмотра меловых карьеров. И так как
его любопытство было подогрето рассказами Порсона о вновь прибывшем
художнике, он свернул в сторону, намереваясь потолковать о служении
искусству в ночное время.
Мистер Уоткинс, как видно, не подозревал о его приближении. Он только
что дружески побеседовал с дворецким леди Эвелинг, и тот удалялся теперь в
окружении трех комнатных собачек, прогуливать которых после обеда входило
в круг его обязанностей. Мистер Уоткинс с величайшим усердием смешивал
краски. Приблизившись, Сант был совершенно сражен невероятно крикливым,
сногсшибательно изумрудным цветом. Сант, с малых лет необычайно
чувствительный к цветовой гамме, взглянув на эту мешанину, даже
присвистнул от удивления. Мистер Уоткинс обернулся, он был явно
раздосадован.
- Какого черта вы хотите делать этой адской зеленью? - воскликнул Сант.
Мистер Уоткинс почувствовал, что перестарался: разыгрывая перед
дворецким роль усердного художника, он совершил какую-то профессиональную
оплошность. Он растерянно поглядел на Санта.
- Извините меня за вмешательство, - продолжал тот. - Но в самом деле
этот зеленый слишком необычен. Он прямо-таки сразил меня. Что же вы
думаете им писать?
Мистер Уоткинс напряг все свои умственные силы. Только отчаянный шаг
мог спасти положение.
- Если вы пришли сюда мешать мне работать, - выпалил он, - я распишу им
вашу физиономию!
Сант, человек добродушный, тут же ретировался.
Спускаясь с холма, он повстречал Порсона и Уэйнрайта.
- Это или гений, или опасный сумасшедший, - заявил он. - Поднимитесь-ка
на горку и взгляните на его зелень.
И Сант пошел своей дорогой. Лицо его расплылось в улыбке: он уже
предвкушал веселую потасовку в сумерках возле мольберта, среди потоков
зеленой краски.
Но с Порсоном и Уэйнрайтом мистер Уоткинс обошелся менее враждебно и
объяснил, что намеревался загрунтовать картину зеленым тоном. В ответ на
их замечания он сказал, что это совершенно новый, им самим изобретенный
метод. Но тут же стал более сдержанным, объяснил, что вовсе не намерен
открывать всякому встречному и поперечному секреты своего стиля, и
подпустил несколько ехидных словечек касательно подлости некоторых
"пронырливых" субъектов, которые стараются выведать у мастера его приемы.
Это немедленно избавило Уоткинса от присутствия художников.
Сумерки сгустились, загорелась первая звезда, за ней - вторая. Грачи на
высоких деревьях слева от дома давно уже умолкли и погрузились в дремоту,
и дом, утратив четкость очертаний, превратился в темную громаду. Потом
ярко загорелись окна залы, осветился зимний сад, тут и там замелькали
огоньки в спальнях. Если бы кто-нибудь подошел сейчас к мольберту,
стоявшему в парке, он не обнаружил бы поблизости ни души. Девственную
белизну холста оскверняло неприличное словцо, коротенькое и
ядовито-зеленое. Мистер Уоткинс вместе со своим помощником, который без
лишнего шума присоединился к нему, вынырнув из главной аллеи, занимался в
кустах какими-то приготовлениями. Он уже поздравлял себя с остроумной
выдумкой, благодаря которой ему удалось на виду у всех нахально пронести
все свои инструменты прямо к месту действия.
- Вон там ее будуар, - объяснил он своему помощнику.
- Как только горничная возьмет свечу и спустится ужинать, мы заглянем
туда. Черт возьми! А домик и вправду красив при свете звезд, да как
здорово освещены все окна! Знаешь, Джим, а ведь я, пожалуй, не прочь бы
стать художником, черт меня побери! Ты натянул проволоку над тропинкой,
что ведет к прачечной?
Он осторожно приблизился к дому, подкрался к окну будуара и принялся
собирать свою складную лесенку. Уоткинс был слишком опытным
профессионалом, чтобы почувствовать при этом хотя бы легкое волнение. Джим
стоял на стреме у окна курительной.
Вдруг в кустах, совсем рядом с мистером Уоткинсом, раздался сильный
треск и сдавленная ругань: кто-то споткнулся о проволоку, только что
натянутую его помощником. А потом Уоткинс услышал у себя за спиной, на
дорожке, посыпанной гравием, быстрые шаги. Как и все настоящие художники,
мистер Уоткинс был человек на редкость застенчивый, поэтому он тут же
бросил свою складную лесенку и кинулся бежать через кусты. Он смутно
чувствовал, что за ним по пятам гонятся двое, и ему показалось, что
впереди он различает фигуру своего помощника. Не теряя времени, он
перемахнул через низкую каменную ограду, окружавшую кустарник, и очутился
в парке. Он услышал, как вслед за ним на траву спрыгнули двое.
Это была бешеная гонка в темноте, меж деревьев. Мистер Уоткинс был
сухопарый, хорошо натренированный мужчина; он шаг за шагом нагонял тяжело
дышавшего человека, который мчался впереди. Они бежали молча, но когда
мистер Уоткинс стал догонять беглеца, на него вдруг напало ужасное
сомнение. В тот же миг незнакомец обернулся и удивленно вскрикнул.
"Да это вовсе не Джим!" - пронеслось в голове у мистера Уоткинса. Тут
незнакомец кинулся ему под ноги, и они, сцепившись, повалились на землю.
- Навались, Билл! - крикнул незнакомец подбежавшему товарищу.
И Билл навалился, пустив в ход руки и ноги. Четвертый же, по всей
видимости, Джим, вероятно, свернул в сторону и скрылся в неизвестном
направлении. Так или иначе, он не присоединился к этому трио.
То, что последовало дальше, почти испарилось из памяти Уоткинса. Он с
трудом припомнил, что попал первому из преследователей большим пальцем в
рот и опасался за целость своего пальца, а потом несколько секунд прижимал
к земле, схватив за волосы, голову человека, которого, по-видимому, звали
Билл. Его самого крепко лупили по чем попало, как будто на него навалилась
целая куча народу. Затем тот из двоих, который не был Биллом, уперся
Уоткинсу коленкой в грудь и попытался прижать его к земле.
Когда в голове у мистера Уоткинса немного прояснилось, он обнаружил,
что сидит на траве, а вокруг столпилось человек восемь - десять. Ночь была
темная, и он слишком отчаялся, чтобы считать. По всей видимости, они
дожидались, когда он очнется. Мистер Уоткинс с прискорбием пришел к
заключению, что он попался, и, вероятно, принялся бы философствовать о
превратностях судьбы, если бы крепкая взбучка не лишила его дара речи.
Он сразу же заметил, что ему не надели наручников; потом кто-то сунул
ему в руку фляжку с коньяком, что его даже растрогало: столь неожиданна
была такая доброта.
- Кажется, он очухался, - сказал кто-то, и Уоткинс узнал по голосу
ливрейного лакея.
- Мы изловили их, сэр, изловили обоих, - сказал дворецкий; это он подал
Уоткинсу фляжку. - И все благодаря вам.
Никто не пояснил слова дворецкого, и Уоткинс так и не понял, при чем же
тут он.
- Он никак не придет в себя, - произнес незнакомый голос, - эти злодеи
чуть не убили его.
Мистер Тедди Уоткинс решил не приходить в себя, пока не уяснит, какова
ситуация. Среди окружавших его темных фигур он заметил двоих, стоявших бок
о бок с убитым видом, и что-то в очертании их плеч подсказало его
наметанному глазу, что руки у них связаны. Двое! Уоткинс сразу понял, в
чем дело. Он осушил фляжку и, пошатываясь, встал на ноги, услужливые руки
поддержали его. Раздались сочувственные возгласы.
- Жму вашу руку, сэр, жму руку, - промолвил один из стоявших рядом. -
Разрешите представиться. Премного вам обязан. Ведь эти негодяи покушались
на драгоценности моей жены, леди Эвелинг.
- Счастлив познакомиться с вашей светлостью, - сказал Тедди Уоткинс.
- Вероятно, вы увидели, что эти негодяи побежали в кусты и бросились за
ними?
- Так оно и было, - подтвердил мистер Уоткинс.
- Вам подождать бы, пока они влезут в окно, - сказал лорд Эвелинг. -
Если бы они успели взять драгоценности, им пришлось бы гораздо солоней. На
ваше счастье, двое полицейских были как раз у ворот и бросились вслед за
вами. Вряд ли вы справились бы с обоими, но все равно это было очень смело
с вашей стороны.
- Да, мне следовало подумать об опасности, - сказал мистер Уоткинс, -
но ведь всего сразу не сообразишь.
- Разумеется, - согласился лорд Эвелинг. - Боюсь только, что они слегка
помяли вас, - добавил он. Они теперь шли к дому. - Вы, я вижу, хромаете.
Разрешите предложить вам руку.
И вместо того, чтобы проникнуть в Хэммерпондский особняк через окно
будуара, мистер Уоткинс вступил в него навеселе и в приподнятом настроении
через парадную дверь, опираясь на руку одного из пэров Англии. "Вот это,
что называется, классная работа", - подумал мистер Уоткинс.
При свете газового фонаря обнаружилось, что "негодяи" были всего лишь
местными дилетантами, неизвестными мистеру Уоткинсу. Их отправили вниз, в
кладовую, где и оставили под охраной трех полицейских, двух лесников с
ружьями наготове, дворецкого, конюха и кучера; утром преступников должны
были препроводить в полицейский участок в Хейзлхерст.
В зале хлопотали вокруг мистера Уоткинса. Его уложили на диване и ни за
что не хотели отпустить одного ночью в деревню. Леди Эвелинг утверждала,
что он бесподобный оригинал и что она именно так представляет себе Тернера
[Джозеф Тернер (1775-1851) - английский живописец]: грубоватый мужчина с
нависшими бровями, немного под хмельком, смелый и сообразительный. Кто-то
принес замечательную складную лесенку, подобранную в кустах, и показал
Уоткинсу, как она складывается. Ему также подробно рассказали, как была
обнаружена в кустах проволока, вероятно, натянутая, чтобы задержать
неосторожных преследователей. Хорошо еще, что ему посчастливилось миновать
эту ловушку.
И ему показали драгоценности.
У мистера Уоткинса хватило ума воздержаться от лишних разговоров,
ссылаясь при всяком опасном повороте беседы на пережитое потрясение.
Наконец у него началась ломота в спине, и он принялся зевать. Тут хозяева
спохватились, что стыдно утруждать разговорами человека, попавшего в такую
переделку, и Уоткинс рано удалился в отведенную ему спальню, маленькую
красную комнатку рядом с покоями лорда Эвелинга.
Рассвет увидел брошенный посреди Хэммерпондского парка мольберт с
холстом, украшенный зеленой надписью, и охваченный смятением дом. Но если
рассвет и увидел Тедди Уоткинса, а с ним и бриллианты леди Эвелинг, он не
заявил об этом в полицию.
Last-modified: Tue, 06 Mar 2001 20:57:55 GMT