Курт Воннегут. Искусительница
----------------------------------------------------------------------------
Перевод Р. Райт-Ковалевой
Курт Воннегут. "Колыбель для кошки"
Кишинев, "Литература артистикэ", 1981.
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
Нынче пуританство превратилось в такую рухлядь, что даже самая
закоренелая старая дева и не подумала бы заставить Сюзанну сесть на
покаянную скамью в церкви, а самый древний дед-фермер не вообразил бы, что
от дьявольской красоты Сюзанны у его коров пропало молоко.
Сюзанна была маленькой актрисой в летнем театрике близ поселка и
снимала комнату над пожарным депо. В то лето она стала неотъемлемой частью
всей жизни поселка, но привыкнуть к ней его обитатели никак не могли. До сих
пор она была для них чем-то поразительным и желанным, как машина новейшей
марки.
Пушистые локоны Сюзанны и большие, как блюдца, глаза были чернее ночи.
Кожа - цвета свежих сливок. Ее бедра походили на лиру, а грудь пробуждала в
мужчинах извечные мечты об изобилии и покое. На розовых, как раковины, ушах,
красовались огромные дикарские золотые серьги, а на тонких щиколотках -
цепочки с бубенцами.
Она ходила босиком и спала до полудня. А когда полдень близился,
жителей поселка охватывало беспокойство, как гончих перед грозой. Ровно в
полдень Сюзанна выходила на балкончик своей мансарды. Лениво потягиваясь,
наливала она чашку молока своей черной кошке, чмокала ее в нос и, распустив
волосы, вдев обручи-серьги в уши, запирала двери и опускала ключ за вырез
платья.
А потом босая, она шла зовущей, звенящей, дразнящей походкой вниз по
лесенке, мимо винной лавки, страховой конторы, агентства по продаже
недвижимого имущества, мимо закусочной, клуба Американского легиона, мимо
церкви, к переполненной аптеке с баром. Там она покупала нью-йоркские
газеты.
Легким кивком королевы она здоровалась как будто со всеми, но
разговаривала только с Бирсом Хинкли, семидесятидвухлетним аптекарем.
Старик всегда заранее припасал для нее все газеты.
- Благодарю вас, мистер Хинкли, вы просто ангел, - говорила она,
разворачивая наугад какую-нибудь газету. - Ну, посмотрим, что делается в
культурном мире.
Старик, одурманенный ее духами, смотрел, как Сюзанна то улыбается, то
хмурится, то ахает над страницами газет, никогда не объясняя, что она там
нашла.
Забрав газеты, она возвращалась в свое гнездышко над пожарным депо.
Остановившись на балкончике, она ныряла за вырез платья, вытаскивала ключ,
брала на руки черную кошку, опять чмокала ее и исчезала за дверью.
Этот парадный выход с одной участницей торжественно повторялся каждый
день, пока однажды, к концу лета, его не нарушил злой скрежет несмазанного
винта вертящейся табуретки у стойки с содовой.
Скрежет прервал монолог Сюзанны о том, что мистер Хинкли - ангел. От
этого звука у присутствующих зачесались лысины и заныли зубы. Сюзанна
снисходительно посмотрела - откуда идет этот скрежет - и простила его
виновника. Но тут обнаружилось, что тот ни в каком снисхождении не
нуждается.
Табуретка заскрежетала под капралом Норманом Фуллером, который накануне
вечером вернулся после восемнадцати мрачнейших месяцев в Корее. Войны в эти
полтора года уже не было, но все-таки жизнь была унылая. И вот Фуллер
медленно повернулся на табуретке и с возмущением посмотрел на Сюзанну.
Скрежет винта замер, и наступила мертвая тишина.
Так Фуллер нарушил очарование летнего дня в приморском баре, напомнив
присутствующим о темных и таинственных страстях, подспудно движущих нашей
жизнью.
Могло показаться - не то брат пришел спасти свою полоумную сестру от
злой напасти, не то муж явился с хлыстом в салун - гнать жену домой, на
место, к ребенку. А на самом деле капрал Фуллер вовсе и не думал устраивать
сцену. Он вовсе и не предполагал, что его табуретка так громко заскрипит. Он
просто хотел, сдерживая возмущение, слегка нарушить выход Сюзанны, так,
чтобы это заметили только два-три знатока человеческой комедии.
Но табуретка заскрипела, и Фуллер превратился в центр всей солнечной
системы для всех посетителей кафе - и особенно для Сюзанны. Время
остановилось, выжидая, пока Фуллер не объяснит, почему на его каменном лице
истого янки застыло такое негодование.
Фуллер чувствовал, что физиономия у него горит раскаленной медью. Он
чуял перст судьбы. Судьба, как нарочно, собрала вокруг него слушателей и
создала такую обстановку, когда можно было излить всю накопившуюся горечь.
Фуллер почувствовал, как его губы сами собой зашевелились, и услышал
собственный голос:
- Вы кем это себя воображаете? - сказал он Сюзанне.
- Простите, не понимаю, - сказала Сюзанна и крепче прижала к себе
газеты, словно защищаясь.
- Видел я, как вы шли по улице, - чистый цирк, - сказал Фуллер и
подумал: кем это она себя воображает? Сюзанна залилась краской:
- Я... Я актриса, - пролепетала она.
- Золотые слова, - сказал Фуллер. - Наши американки - величайшие
актрисы в мире.
- Очень мило с вашей стороны так говорить, - сказала Сюзанна робко.
Лицо у Фуллера разгорелось еще пуще.
- Да я разве про театры, где представляют? Я - про сцену жизни, вот про
что. Наших женщин послушаешь, посмотришь, как они перед тобой красуются -
как тут не подумать, что они тебе весь мир готовы подарить. А протянешь руку
- положит ледышку.
- Правда? - растерянно сказала Сюзанна.
- Да, правда, - сказал Фуллер, - и пора сказать им эту правду в глаза.
- Он вызывающе посмотрел на посетителей кафе, и ему показалось, что все
растерялись, но с ним согласны. - Это нечестно! - сказал он.
- Что нечестно? - жалобно спросила Сюзанна.
- Вот вы, например, приходите сюда с бубенчиками на ногах, заставляете
меня смотреть на ваши щиколотки, на ваши хорошенькие розовые ножки, вы свою
кошку целуете, чтобы я подумал - хорошо бы стать этой кошкой. Старого
человека называете "ангелом", а я думаю - хоть бы она меня так назвала! -
сказал Фуллер. - А ключ вы при всех так прячете, что невозможно не думать,
куда вы его засунули.
Фуллер встал.
- Мисс, - сказал он страдальческим голосом, - вы нарочно все делаете
так, что одиноким простым людям, вроде меня, от вас одно расстройство, у них
в голове мутится. А сами руки мне не протянете, даже если бы я в пропасть
падал.
Он встал и направился к выходу. Все уставились на него. Но едва ли
кто-нибудь заметил, что его обвинения окончательно испепелили Сюзанну, и
ничего от нее, прежней, не осталось. Сюзанна стала тем, чем она и была на
самом деле - Девятнадцатилетней шальной девчонкой, только краешком
коснувшейся всяких изысков.
- Нечестно это, - сказал Фуллер. - Надо бы преследовать по закону
девиц, которые одеваются, как вы, и так себя ведут. От них больше горя, чем
радости. И знаете, что я вам скажу?..
- Нет, не знаю, - сказала Сюзанна, у которой все лампочки внутри
перегорели.
- Я вам скажу то же самое, что вы сказали бы мне, если бы я вздумал вас
поцеловать, - величественно произнес Фуллер. Он сделал широкий жест,
означающий "вон отсюда!" - К черту! - сказал он.
И вышел, хлопнув решетчатой дверью.
Он не оглянулся, когда позади снова хлопнула дверь, и затопотали на
бегу босые ножки, и неистовый звон бубенчиков затих у пожарного депо.
В этот вечер вдовая мамаша капрала Фуллера зажгла свечу на столе и
накормила сына отличным бифштексом и земляничным тортом в честь возвращения
домой. Фуллер ел ужин так, словно жевал мокрую промокашку, и отвечал на
вопросы матери мертвым голосом.
- Рад, что ты наконец дома? - спросила мать после кофе.
- А как же, - сказал Фуллер.
- Что ты делал днем? - спросила она.
- Гулял.
- Повидался со старыми друзьями?
- Нет у меня старых друзей, - сказал Фуллер. Мать всплеснула руками:
- Нет друзей? - спросила она. - У тебя-то?
- Времена меняются, ма, - сказал Фуллер медленно. - Восемнадцать
месяцев - время немалое. Люди уезжают. Люди женятся.
- Но от женитьбы никто еще не умирал, - сказала она. Фуллер даже не
улыбнулся.
- Может, и нет, - сказал он. - Но женатым трудно найти время для старых
приятелей.
- Но ведь Дуги не женился?
- Он на западе, ма, в военно-воздушных силах, - сказал Фуллер.
Маленькая столовая показалась ему одинокой, как бомбардировщик в
холодной разреженной стратосфере.
- Ну-у, - сказала мать, - кто-то ведь остался?
- Никого, - сказал Фуллер. - Все утро провисел на телефоне, ма. Никого
не застал.
- Нет, что-то не верится, - сказала она, - да ты, бывало, не мог по
улице пройти, чтобы тебя приятели не затискали.
- Ma, - сказал Фуллер глухо, - знаешь, что я сделал, когда всех
обзвонил по телефону? Пошел в кафе, ма, сел к стойке с содовой, думал,
может, кто знакомый войдет, пускай хоть мало знакомый. Ма, - сказал он с
тоской, - никого, кроме старого Бирса Хинкли, я не увидел. Я тебя не
обманываю, честное слово!.. - Он встал, комкая салфетку. - Ма, прости,
пожалуйста, можно мне уйти?
- Конечно, конечно, - сказала она. - Может быть, заглянешь к
какой-нибудь хорошей девушке? А куда ты пойдешь?
Фуллер швырнул салфетку:
- Пойду куплю сигару, - сказал он. - Никаких хороших девушек не
осталось. Все повыходили замуж.
Его мать побледнела.
- Да, да, - сказала она, - понимаю. А я и не знала, что ты куришь.
- Ма, - сказал Фуллер с усилием. - Неужели ты не можешь понять? Меня
тут не было восемнадцать месяцев, ма, полтора года!
- Да, это долго, - сказала мать, подавленная его вспышкой. - Ну иди,
иди за своей сигарой. - Она погладила его по плечу. - И, пожалуйста, не
грусти. Наберись терпения. В твоей жизни еще будет столько друзей, что за
всеми не угонишься. А потом опомниться не успеешь, как встретишь милую
хорошенькую девушку и тоже женишься.
- Нет, мама, я вовсе не собираюсь жениться, - чопорно отрезал Фуллер. -
Во всяком случае, пока не окончу духовную семинарию.
- Духовную семинарию? - удивилась мать. - Когда же ты это надумал?
- Сегодня утром, - сказал Фуллер.
- А что случилось сегодня утром?
- Знаешь, ма, я испытал какой-то религиозный подъем, - сказал Фуллер. -
Что-то заставило меня высказаться.
- О чем же? - спросила она растерянно.
У Фуллера зашумело в голове, перед ним закружился хоровод Сюзанн. Он
снова увидел всех профессиональных искусительниц, мучивших его в казарме,
манивших его с простынь, наспех натянутых вместо экранов, с покоробленных
картинок, налепленных на сырые стены палаток. Эти Сюзанны разбогатели на
том, что отовсюду дразнили одиноких капралов фуллеров, впустую заманивали их
одурманивающей своей красотой в Никуда.
И призрак предка-пуританина, жестковыйного, одетого во все черное,
вселился в Фуллера. И Фуллер заговорил голосом, идущим из глубины веков,
голосом вешателя ведьм, голосом, полным обиды и справедливого гнева:
- Против чего я выступал? - Против ис-ку-ше-ния!
Сигара Фуллера факелом вспыхнула во тьме, отпугивая легкомысленных
беззаботных прохожих. Ночные бабочки и те понимали, что надо держаться
подальше. Словно беспокойное красное око, взыскующее правды, метался огонек
сигары по всем улицам поселка и наконец затих мокрым изжеванным окурком
перед пожарным депо.
Бирс Хинкли, старик-аптекарь, сидел у руля пожарного насоса, в глазах
его застыла тоска - тоска по незабвенным дням молодости, когда он еще мог
управлять пожарной машиной. И по его лицу было видно, что он мечтает о
какой-нибудь новой катастрофе, когда всех молодых угонят и некому будет,
кроме него, старика, хоть разок повести пожарную машину к славной победе. В
теплые летние вечера старик отдыхал, сидя у руля.
- Дать вам огонька? - спросил он капрала Фуллера, увидев потухший
окурок у него в зубах.
- Спасибо, мистер Хинкли, не надо.
- Никогда я не понимал, какое удовольствие находят люди в этих сигарах,
- сказал старик.
- Дело вкуса, - сказал Фуллер, - кому что нравится.
- Да, что одному здорово, то другому смерть, - сказал Хинкли. - Живи и
жить давай другим, вот что я всегда говорю. - Он поглядел в потолок: там,
наверху, в душистом гнездышке, скрывалась Сюзанна со своей черной кошкой:
- А что мне осталось? Одно удовольствие - смотреть на прежние
удовольствия.
Фуллер тоже взглянул на потолок, честно приняв скрытый вызов:
- Будь вы помоложе, вы бы поняли, почему я ей сказал то, что сказал. У
меня все нутро переворачивается от этих воображал.
- А как же, - сказал Хинкли, - помню, помню. Не так уж я стар, чтоб не
помнить, как от них все нутро переворачивается.
- Если у меня родится дочка, - сказал Фуллер, - лучше пусть она будет
некрасивая. Со школы помню этих красивых девчонок: ей-богу, они считали, что
лучше их ничего на свете нет!
- Ей-Богу, и я так считаю, - сказал Хинкли.
- Они в твою сторону и не плюнут, если у тебя нет лишних двадцати
долларов, чтоб их угощать, ублажать, - сказал Фуллер.
- А зачем? - весело сказал старик. - Будь я красоткой, я бы тоже так
себя вел. - Он подумал, покачал головой: - Что же, вы ведь ей все выложили.
- Э-ээ-х! - сказал Фуллер. - Да разве таких проймешь?
- Как знать, - сказал Хинкли. - Есть в театре добрая старая традиция:
представление продолжается. Понимаешь, пусть у тебя хоть воспаление легких,
пусть твой младенец помирает - все равно: представление продолжается.
- А мне что? - сказал Фуллер. - Разве я жалуюсь?
Старик высоко поднял брови:
- Да разве я про вас? Я про нее говорю.
Фуллер покраснел:
- Ничего с ней не сделается.
- Да? - сказал Хинкли. - Возможно. Я только одно знаю: спектакль в
театре начался, и давно. Она в нем должна участвовать, а сама до сих пор
сидит у себя наверху.
- Сидит? - растерялся Фуллер.
- С тех пор и сидит, - сказал Хинкли, - с тех самых пор, как вы ее
осрамили и прогнали домой. Фуллер попытался иронически усмехнуться.
- Подумаешь, беда какая! - сказал он. Но усмешка вышла кривая,
неуверенная. - Ну, спокойной ночи, мистер Хинкли.
- Спокойной ночи, солдатик, - сказал мистер Хинкли. - Спи спокойно.
Назавтра, к полудню, вся главная улица поселка словно одурела.
Лавочники-янки небрежно давали сдачу, как будто деньги ничего не стоили. Их
мысли сосредоточились на дверцах Сюзанниной мансарды, ставшей для них чем-то
вроде часов с кукушкой. Всех мучил вопрос: сломал ли капрал Фуллер эти часы
вконец или дверцы в полдень откроются и оттуда выпорхнет Сюзанна?
В кафе-аптеке старик Бирс Хинкли возился с нью-йоркскими газетами,
стараясь разложить непригляднее - приманкой для Сюзанны.
Незадолго до полудня капрал Фуллер явился в кафеаптеку. Лицо у него
было странное - не то виноватое, не то обиженное. Почти всю ночь он не спал,
мысленно перебирая все оскорбления, полученные от красивых девушек. "Только
и думают - ах, какие мы красавицы, даже поздороваться с человеком и то
гнушаются".
Проходя мимо табуреток у стойки с содовой, он будто невзначай крутил
мимоходом каждую табуретку. Дойдя до табуретки со скрипом, он уселся на нее
- монумент Добродетели. Никто с ним не заговорил.
Пожарный гудок сипло возвестил полдень. И вдруг к депо, словно
катафалк, подъехал грузовик транспортной конторы. Два грузчика поднялись по
лесенке. Голодная черная кошка Сюзанны, вскочив на перила, выгнула спину,
когда грузчики скрылись в мансарде. Кошка зашипела, увидев, как они,
согнувшись, выносят Сюзаннин сундук.
Фуллер растерялся. Он взглянул на Бирса Хинкли и увидел, что лицо
старого аптекаря исказилось, как у больного двусторонним воспалением легких
- слепну, падаю, тону...
- Что, капрал, доволен? - спросил старик.
- Я ее не просил уезжать, - сказал Фуллер.
- Другого выхода вы ей не оставили, - сказал Хинкли.
Фуллер опустил голову. Уши у него горели.
- Напугала она тебя до смерти, верно? - сказал Хинкли.
Вокруг заулыбались: под тем или иным предлогом посетители придвинулись
к стойке и внимательно слушали разговор. По этим улыбкам Фуллер понял
настроение слушателей.
- Кого это напугала? - сказал он высокомерно. - Никого я не испугался.
- Отлично! - сказал Хинкли. - Значит, кому как не вам снести ей газеты.
За них вперед уплачено. - И он бросил газеты на колени Фуллеру.
Фуллер открыл было рот, хотел что-то сказать, но сжал губы. Горло у
него перехватило, и он понял, что если он заговорит, его голос будет похож
на кряканье.
- Раз вы ее действительно не боитесь, сделайте доброе дело, капрал,
поступите по-христиански, - сказал старик.
Поднимаясь по лестнице в Сюзаннино гнездышко, Фуллер до судорог
старался сдержать волнение.
Дверь Сюзанниной мансарды была не заперта. Фуллер постучал, и дверь
сама открылась. Воображению Фуллера "гнездышко" рисовалось темным и тихим,
пахнущим духами, в путанице тяжелых драпировок и зеркал, с турецким диваном
где-то в одном уголке и пышной постелью в виде лебедя - в другом.
А увидел он и Сюзанну и ее комнатку, какими они были на самом деле. Это
была невзрачная комнатенка, какие сдают на лето предприимчивые янки, - голые
фанерные стенки, три крючка для платья, линолеум вместо коврика. Газовая
плитка с двумя горелками, железная койка, холодильничек. Узенькая раковина с
голыми трубами, пластмассовые стаканчики, две тарелки, мутное зеркало.
Сковородка, кастрюлька, банка с мыльным порошком...
Единственный намек на гарем - белое кольцо тальковой пудры на полу,
перед зеркалом, и посреди кольца - отпечаток двух босых ступней. Отпечатки
пальцев были не больше бусин.
Фуллер взглянул на эти бусины, потом - на Сюзанну, которая укладывала
последние вещи в чемодан.
Одета она была по-дорожному - и одета скромнее, чем жена любого
миссионера.
- Газеты, - крякнул Фуллер. - Мистер Хинкли прислал.
- Как это мило с его стороны, - сказала Сюзанна. - Передайте ему... -
Она обернулась и больше ни слова не сказала. Она узнала Фуллера. Она надула
губы, и ее тонкий носик покраснел.
- Газеты, - повторил Фуллер пустым голосом. - Мистер Хинкли прислал.
- Я вас слышу, - сказала она. - Вы это уже один раз сообщили. Больше
вам нечего мне сказать?
Фуллер беспомощно опустил руки: - Я вовсе не хотел, чтобы вы уезжали, -
сказал он, - вовсе не хотел.
- Предлагаете мне остаться, что ли? - сказала Сюзанна несчастным
голосом. - После того, как меня публично назвали падшей женщиной?
Распутницей? Блудницей?
- Елки-палки, да никогда я вас так не обзывал!
- А вы пытались поставить себя на мое место? - спросила она. И она
хлопнула себя по груди: - Во мне тоже сидит живой человек, понятно?
- Понятно, - сказал Фуллер, хотя до сих пор он этого не понимал.
- У меня душа есть, - сказала она.
- Ясно, есть, - сказал Фуллер, весь дрожа. А дрожал он потому, что
теперь у него вдруг возникло ощущение глубокой близости к ней: Сюзанна,
девушка его золотой мучительной мечты, сейчас страстно и откровенно говорила
о своей душе - и с кем? С ним, с Фуллером!..
- Я всю ночь не спала из-за вас, - сказала Сюзанна.
- Из-за меня? - Он хотел одного - чтобы она опять ушла из его жизни. Он
хотел, чтобы она превратилась в черно-белый силуэт, толщиной в одну
журнальную страничку, и чтобы он мог перевернуть эту страницу и читать о
бейсболе или иностранной политике.
- А вы что думали? - сказала Сюзанна. - Я всю ночь с вами
разговаривала. Знаете, что я вам говорила?
- Нет, - сказал Фуллер, отступая от нее. Но она двинулась за ним, и ему
показалось, что от нее идет жар, как от огромного радиатора.
- Я вам не Йеллоустонский парк! - сказала она. - На меня налоги не
расходуются! Я не общественная собственность! И вы не имеете права делать
мне замечания за мой вид!
- Обалдеть!.. - сказал Фуллер.
- Мне надоели дураки-мальчишки вроде вас, - сказала Сюзанна. Она
топнула ногой, и лицо у нее вдруг осунулось: - Что мне делать, если вам
хочется меня поцеловать? Виновата я, что ли?
Все свое, личное уже виделось Фуллеру далеким и смутным, как водолазу
видится солнце со дна океана.
- Да я только хотел сказать, лучше бы у вас вид был посолиднев.
Сюзанна широко развела руки:
- А теперь у меня вид солидный? Так вам больше нравится?
От ее вопроса у Фуллера заныли кости. Вздох оборвался в груди, как
лопнувшая струна.
- Ну да, - сказал он и шепотом добавил: - Вы про меня забудьте.
Сюзанна тряхнула головой:
- Забыть, что тебя переехал грузовик? - сказала она. - Почему вы такой
злой?
- Что думаю, то и говорю, вот и все, - сказал Фуллер.
- И у вас такие гадкие мысли? - растерянно сказала Сюзанна. Глаза у нее
расширились: - На меня иногда и в школе так смотрели - будто хотят, чтоб
меня на месте громом убило. Такие меня и на танцы не звали и никогда со мной
слова не говорили, я им улыбнусь - а они не отвечают. - Она вся
передернулась: - Ходят вокруг меня крадучись, как полисмены в маленьком
городишке. И смотрят на меня, будто я преступница какая.
У Фуллера мурашки пошли по коже - так правдиво звучало это обвинение:
- Да они, вероятно, думали совсем про другое, - сказал он.
- Вот уж нет, - сказала Сюзанна, - вы-то наверняка не про другое
думали. Вдруг заорали на меня там, в кафе, а я вас никогда в глаза не
видела. - Она вдруг заплакала. - Ну почему вы такой?
Фуллер уставился в пол.
- Не было мне удачи с девушками, вроде вас, вот и все, - сказал он. -
Обидно очень.
Сюзанна изумленно подняла на него глаза:
- Вы просто не понимаете, от чего зависит удача, - сказала она.
- От машины последней марки, от нового костюма, от лишних двадцати
долларов, - сказал Фуллер.
Сюзанна отвернулась, захлопнула чемодан.
- Удача - от самой девушки зависит, - сказала она. - Вы ей улыбнетесь,
поговорите с ней поласковей - сами обрадуетесь, что она - такая, как есть. -
Она обернулась и снова широко раскрыла руки: - Я тоже такая. Мы, женщины,
так созданы, - сказала она. - Если мужчина со мной мил и ласков, если мне с
ним весело, может быть, я его и поцелую. Вы со мной согласны?
- Да, - сказал Фуллер смиренно: она ткнула его носом в ту прекрасную
первопричину, которая правит миром. - Я, пожалуй, пойду. Всего хорошего!
- Погодите! - сказала она. - Нельзя так. Вы уйдете, а я останусь с
таким чувством, что я плохая. - Она встряхнула головой. - А я не желаю
чувствовать себя плохой. Я этого не заслужила.
- Ну что же я могу сделать? - беспомощно спросил Фуллер.
- Можете пройтись со мной по главной улице, как будто вы мной
гордитесь, - сказала Сюзанна. - Можете сделать так, чтобы меня считали
человеком. - Она утвердительно кивнула самой себе: - Вы обязаны сделать это
для меня.
Капрал Норман Фуллер ждал Сюзанну на балкончике перед ее гнездышком, на
глазах у всего поселка.
Сюзанна велела ему выйти, пока она переодевалась, - переодевалась для
того, чтобы ее снова считали человеком. Кроме того, она уже позвонила в
транспортную контору и велела привезти багаж обратно.
Фуллер скрашивал минуты ожидания, гладя Сюзаннину кошку.
- Ах ты, котя, котя, котя! - повторял он без конца. - Эти слова -
"котя, котя, котя, котя" - успокаивали его, как спасительный наркотик.
Он повторял их, когда Сюзанна выпорхнула из гнездышка. И никак не мог
остановиться, так что ей пришлось решительно отнять у него кошку, чтобы он
посмотрел на нее, Сюзанну, и предложил ей руку.
- Прощай, котя, котя, котя, котя, котя, котя, - сказал Фуллер.
Сюзанна была босиком, в своих дикарских серьгах, на щиколотках звенели
бубенчики. Слегка опираясь на руку Фуллера, она повела его вниз, по лесенке,
и пошла своей зовущей, звенящей, дразнящей походкой мимо винной лавки,
страхового агентства, конторы по продаже недвижимости, закусочной, мимо
клуба Американского легиона и церкви, к переполненному кафе.
- Теперь улыбайтесь, будьте со мной милы, - сказала Сюзанна. - Покажите
людям, что вы меня не стыдитесь.
- Не помешает, если я закурю? - спросил Фуллер.
- Как предупредительно с вашей стороны спрашивать разрешения, - сказала
Сюзанна. - Нет, мне совсем не помешает.
И, подпирая правую руку левой, для устойчивости, капрал Фуллер наконец
смог закурить сигару.
Last-modified: Mon, 15 Sep 2003 16:32:56 GMT