льше вина, чем требуется двоим, - заметил я. Старуха не приняла вызова и спокойно ответила: - Да, хорошо. Хорошо для вас, а может, и для нее. Меррин разворошила угли веткой. - Смерти нет. Я рассмеялся. Пожалуй, слишком громко, но в тот миг я чувствовал невероятное облегчение. Ведь Иоленте больше не грозила смерть. - Те, кто занимается моим ремеслом, думают иначе. - Те, кто занимается твоим ремеслом, ошибаются. Иолента пробормотала: - Доктор... - Врач тебе не нужен, - сказала Меррин. - Она знает больше врача. Кумеана буркнула под нос: - Она зовет любовника. - Значит, это не тот, кто в черном, Мать моя? Я сразу подумала, что он для нее простоват. - Он всего-навсего палач. Тот, к кому она стремится, гораздо страшнее. Меррин удовлетворенно кивнула сама себе, потом обратилась к нам: - Вам, конечно, будет тяжело сейчас же отправиться в путь, но мы просим вас поступить именно так. По другую сторону развалин вы найдете сотню гораздо более удобных мест для ночлега, а здесь оставаться опасно. - Ты говоришь о смертельной опасности? - улыбнулся я. - Но ты же только что сказала, что смерти нет. Если я поверил тебе, то чего же мне опасаться? А если не поверил, то почему должен верить теперь? - С этими словами я встал, собравшись уходить. Кумеана посмотрела мне в лицо. - Она права, - раздалось ее хриплое карканье. - Она права, хотя ничего не знает, а просто повторяет заученные слова, как скворец в клетке. Смерть - это ничто. Именно по этой причине ее и следует бояться. Что может быть страшнее, чем ничто? Я снова рассмеялся. - Мне не под силу вести спор с мудрецами. Вы сделали все, что смогли, чтобы нам помочь. А мы выполним ваше желание и уйдем. Кумеана не препятствовала, когда я взял на руки Иоленту, но при этом сказала: - Я этого не хотела. Меррин все еще думает, что властна распоряжаться вселенной, как будто это не более чем дощечка, из которой можно выпилить любую форму по своему усмотрению. Маги-ясновидцы поместили мое имя в краткий перечень им подобных, но я не удостоилась бы этой чести, если бы не знала, что люди - даже такие, как мы, - всего лишь мелкая рыбешка, которая должна жить в согласии с невидимыми течениями, если не хочет погибнуть без пищи. А теперь заверни это несчастное создание в свой плащ и положи к огню. Когда тень Урса минует это место, я осмотрю ее еще раз. Я так и остался стоять с Иолентой на руках, не зная, что предпринять - уходить или не торопиться. Кумеана казалась довольно доброжелательной, но ее метафора воскресила неприятное воспоминание об ундине. И чем больше я смотрел на ее лицо, тем меньше оно походило на лицо старой женщины. Это слишком явственно напомнило мне чудовищные физиономии какогенов под масками, сброшенными, когда на них ринулся Балдандерс. - Ты устыдила меня, Мать, - сказала Меррин. - Позвать его? - Он все слышал и придет сам. Она оказалась права. Я уже уловил шарканье башмаков по черепице за коньком крыши. - Ты забеспокоился? Так не лучше ли положить эту бедную женщину, как я тебе велела, и взяться за меч, чтобы защитить возлюбленную? Но он тебе не понадобится. Под конец ее фразы я уже ясно различал на фоне неба высокую шляпу, крупную голову и широкие плечи. Я положил Иоленту поближе к Доркас и вынул "Терминус Эст". - В этом нет нужды, - послышался низкий глубокий голос. - Нет нужды, юноша. Мне следовало бы выйти чуть пораньше, чтобы мы могли возобновить знакомство, но я не знал, угодно ли это шатлене. Мой хозяин - и твой - шлет тебе приветствия. Это был Хильдегрин. 31. ОЧИЩЕНИЕ - Можешь передать своему хозяину, что я вручил его послание, - сказал я. Хильдегрин улыбнулся. - А получил ли ты ответное послание, армигер? Помни - я из лесной обители. - Нет, - ответил я, - не получил. Доркас подняла голову. - Я получила. Один человек в садах Обители Абсолюта сказал, что, если мне повстречается кто-нибудь, кто произнесет эти слова, я должна передать ему: "Когда листья раскроются, лес тронется на север". Хильдегрин почесал пальцем нос. - Весь лес? Так он сказал? - Он сказал именно то, что я произнесла, и ничего больше. - Доркас, - вмешался я, - почему я ничего об этом не знаю? - У нас ведь почти не было возможности поговорить наедине с тех пор, как мы встретились у перекрестка. А кроме того, я поняла, что это опасное поручение. И мне не хотелось перекладывать эту опасность на твои плечи. Это был тот же самый человек, который заплатил доктору Талосу. Но доктору он ничего такого не говорил. Я знаю - слышала всю их беседу. Он только сказал, что он твой Друг. - И велел тебе передать эти слова мне? Доркас упрямо покачала головой. Смешок, вырвавшийся из широкой глотки Хильдегрина, казалось, донесся из-под земли. - Ну, теперь это уже на так важно, верно? Поручение выполнено, а что до меня, то я не стал бы возражать, если бы это случилось чуть погодя. Но не страшно - здесь все друзья, кроме разве что той больной девушки, а она, сдается мне, все равно ничего не слышит, а если и слышит, так не понимает. Как, ты говоришь, ее зовут? Я оттуда не расслышал. - Это потому, что я и не называл ее имени, - объяснил я. - Ее зовут Иолента. - Произнося "Иолента", я взглянул на ее лицо, освещенное ярким светом костра, и вдруг понял, что передо мной уже не Иолента: в этой изможденной женщине не осталось ничего от красавицы, которую полюбил Иона. - И все это от одного укуса летучей мыши? Стало быть, в последнее время яду у них поприбавилось. Ведь меня самого пару раз кусали. - Перехватив мой взгляд, он добавил: - Да, я видел ее раньше, молодой сьер, так же как и тебя, и крошку Доркас. Уж не думаешь ли ты, что я мог допустить, чтобы вы с той девушкой ушли из Ботанических Садов без сопровождения. Да еще когда ты твердил, что идешь на север, и затеял биться с офицером Серпентрионов. Я видел тебя в бою, я смотрел, как ты помогал одному парню расстаться с головой. Между прочим, это я, способствовал его поимке - думал, что он и вправду из Обители Абсолюта. И я той ночью стоял в толпе у помоста, только в самом заднем ряду. Я упустил тебя только на следующий день после заварухи у ворот. Так что я видел тебя, и видел ее, хотя от нее мало что осталось, кроме волос, да и волосы уже не те. Меррин обратилась к кумеане: - Мать, рассказать им? Старуха кивнула. - Если можешь, дитя мое. - Все ее тело было пропитано особыми средствами, которые наделяли ее красотой. Теперь эта красота исчезает, потому что женщина потеряла много крови и испытала большие нагрузки. К утру от нее останутся лишь следы. Доркас отпрянула. - Это колдовство? - Колдовства нет. Есть только знание, более или менее тайное. Хильдегрин задумчиво разглядывал Иоленту. - Никогда не думал, что можно так сильно изменить внешность. Это может пригодиться. Твоя хозяйка умеет это делать? - Она могла бы больше, если бы пожелала. Доркас прошептала: - Но как это возможно? - Ей ввели в кровь вытяжки из желез животных, чтобы изменить строение тела. От этого у нее талия стала тонкой, груди огромными, наросла плоть на бедрах и так далее. Очищением и целительными мазями омолодили кожу. Зубы тоже очистили, а некоторые загнали в десны, а на них посадили новые коронки - одна, если посмотрите, уже выпала. Волосы выкрасили и сделали гуще, вшив шелковые нити в кожу черепа. Несомненно, вытравили почти все волосы на теле, и уж это, по крайней мере, при ней останется. Но что важнее всего, ее погрузили в транс и обещали красоту. После такого внушения люди верят с неистовой силой - как дети. А ее вера в то, что она прекрасна, завораживала и вас. - Неужели для нее ничего нельзя сделать? - спросила Доркас. - Я ничего не могу, а кумеаны не берутся за такие дела, разве что в случае крайней необходимости. - Но она будет жить? - Да, как вам и сказала Мать - только она этого не захочет. Хильдегрин прочистил горло, сплюнул. - Ладно, с этим покончено. Мы вроде как сделали для нее все, что могли. Так вот что я скажу: давайте-ка приступим к делу, ради которого собрались. Как ты сказала, кумеана, совсем неплохо, что эти трое здесь объявились. Я получил весточку, и они друзья Повелителя Листьев - прямо как я. Армигер поможет мне словить этого Апу-Пунхау. Моих-то двух парней убили по дороге. Так что может помешать нам действовать? - Ничего, - пробормотала кумеана. - Звезда восходит. Доркас сказала: - Если мы должны в чем-то тебе помогать, то хоть скажи, что ты собираешься делать. - Вернуть прошлое, - торжественно объявил Хильдегрин. - Вернуть мир во времена величия старого Урса. На этом самом месте, где мы сейчас сидим, жил некто, знавший много важного для нашего дела. Вот я и собираюсь добыть его. Это будет высшей точкой, если можно так выразиться, карьеры, которую знающие люди и так уже считают очень и очень впечатляющей. Я спросил: - Так ты собираешься вскрыть гробницу? Но ведь даже с помощью альзабо... Кумеана протянула руку и отерла лоб Иоленты. - Можно назвать это гробницей, но не его. Скорее это был его дом. - Видишь ли, как все получилось, - стал объяснять Хильдегрин. - Я оказывал этой шатлене кой-какие услуги, если можно так выразиться. Не раз и не два. В конце концов я решил, что мне пора пожинать плоды. Будь уверен, я посвятил Хозяина Леса в свой нехитрый план. И вот мы здесь. Я заметил: - Мне дали понять, что кумеана служит Отцу Иниру. - Но долги-то надо платить, - самодовольно усмехнулся Хильдегрин. - Как подобает достойным людям. А потом, необязательно быть столь мудрой женщиной, чтобы понимать, как мудро иметь нескольких друзей на другой стороне, особенно на случай, если другая сторона выиграет. Доркас обратилась к кумеане: - Кто такой был этот Апу-Пунхау и почему его дворец все еще стоит, когда от остального города остались одни руины? Старуха промолчала. Вместо нее ответила Меррин: - Его имя не упоминается в легендах, а потому даже ученые ничего о нем не знают. Мать говорила нам, что "Апу-Пунхау" означает "Глава Дня". В древнейшие зоны он появлялся в этих краях и открывал людям много удивительных тайн. Он часто исчезал, но всегда возвращался. Но настало время, когда он не вернулся, и тогда захватчики разрушили его города. Теперь мы вернем его в последний раз. - Без помощи колдовства? Кумеана взглянула на Доркас глазами, сиявшими как звезды. - Слова - это всего лишь символы. Меррин предпочитает считать, что колдовства не существует... и в этом случае его не существует. Если тебе хочется назвать то, что мы собираемся сделать, колдовством, то тогда колдовство будет жить, пока мы это делаем. В древние времена в одной дальней стране были две державы, разделенные горами. В одной воины одевались в желтые одежды, в другой - в зеленые. И сто поколений эти державы враждовали. Я вижу, что мужчина, который пришел с тобой, знает эту историю. - Пришел туда раз отшельник, - подхватил я, - и посоветовал предводителю желтой армии одеть своих людей в зеленое, а повелителю зеленой, чтобы он одевал воинов в желтое. Но война между ними продолжалась, как и прежде. У меня в сумке книга, которая называется "Книга Чудес Урса и Неба", и в ней есть эта история. - Это мудрейшая из всех книг, написанных людьми, - сказала кумеана, - хотя лишь немногие извлекают пользу из прочитанного. Дитя, объясни этому человеку, который в свое время станет мудрецом, что мы должны сделать этой ночью. Молодая ведьма согласно кивнула: - Прошлое, настоящее и будущее сосуществуют. Эта истина заложена во всех легендах, которые рассказывают посвященные в великие таинства. Если бы будущее не существовало в настоящем, то как могли бы мы приблизиться к нему? А если прошлого нет, то как можно войти из него в настоящее? Во сне разум разрывает оковы настоящего - вот почему спящие так часто слышат голоса умерших и получают известия о грядущем. Те, кто, как Мать, умеет приходить в такое же состояние во время бодрствования, живут в непрерывном потоке собственных жизней - так Абракс воспринимает все время как единый непреходящий миг. Той ночью ветра почти не было, но теперь он совсем стих. В воздухе повисла гробовая тишина, и мягкий голос Доркас прозвучал в ней как удар колокола: - Значит, женщина, которую ты зовешь кумеаной, войдет в это состояние и будет говорить с тем человеком голосами мертвых? - Этого она не может сделать. Она очень стара, но этот город пришел в упадок задолго до того, как она появилась на свет. Ей подвластно лишь время ее собственной жизни, а для того, чтобы оживить этот город, нам понадобится помощь разума, существовавшего во времена его расцвета. - Неужели в этом мире найдется столь древнее существо? Кумеана покачала головой. - В этом мире? Нет. Но все же такой разум существует. Посмотри, дитя мое. Вон там, за облаками. Та красноватая звезда называется "Рыбья Пасть". Как раз на одном из ее доныне уцелевших миров и обретается тот древний разум. Меррин, возьмись за мою руку, а ты, Хильдегрин, за другую. Палач, дай руку больной, а другой возьмись за руку Хильдегрина. Пусть твоя возлюбленная возьмется за руки больной подруги и Меррин... Вот теперь мы слились в кольцо - женщины по одну сторону, мужчины - по другую. - Если что-то делать, то хорошо бы поскорее, - пробурчал Хильдегрин. - По-моему, вот-вот начнется буря. - Постараемся успеть. Сейчас мне понадобится сила каждого сознания, а от больной не много проку. Вы почувствуете, как я направляю ваши мысли. Делайте, как я велю. Отпустив на мгновение руку Меррин, старуха (если она и вправду была женщиной) извлекла из-за корсажа хлыст. Его концы растворялись в ночной тьме, словно выходили за пределы зрения, хотя сам хлыст был размером с небольшой нож. Когда старуха открыла рот, я решил, что она собирается взять его в зубы, но она проглотила его. Мгновение спустя я увидел сквозь сморщенную кожу ее горла расплывчатые очертания ножа, тронутые по краям пурпуром. - Все закройте глаза... Здесь есть незнакомая женщина, высокая, в цепях... Неважно, палач, теперь я ее знаю... Не размыкайте рук. Не размыкайте рук... После Водалусовой трапезы я знал, что значит разделить свой разум с другим разумом. Но теперь все было по-другому. Кумеана не явилась мне ни в своем нынешнем облике, ни как молодая женщина. Скорее я чувствовал, что ее мысли окружают мои собственные, как рыбка окружена не видимым человеку водным потоком. Текла тоже была со мной, но и ее я не видел - мне только казалось, что она стоит за спиной, положив руку мне на плечо, а на своей щеке я чувствовал ее дыхание. Потом она исчезла, и все остальное исчезло вместе с ней. Мои мысли ринулись в темноту и затерялись меж развалин. Очнувшись, я понял, что лежу на черепичной крыше у огня. Рот был полон слюны и крови, сочившейся из прикушенных губ. В ногах ощущалась безмерная слабость, но все же я сел и огляделся вокруг. Сначала мне показалось, что все остальные исчезли. Крыша подо мной была твердой, но люди стали прозрачными, словно привидения. Справа от меня лежал прозрачный Хильдегрин: положив ладонь на его грудь, я убедился, что в ней бьется сердце - неровно, как мошка за стеклом. Глядя на туманные очертания тела Иоленты, я понял, что с ней сделали больше, чем предполагала Меррин: сквозь прозрачную плоть просвечивали железные проволоки и пластинки, хотя и они казались расплывчатыми. Я перевел взгляд на собственные ноги и увидел яркий свет Когтя под толстой кожей сапога. Но не хватало сил достать его. На губах спящей Доркас не было пены, а тело на вид казалось более плотным, чем тело Хильдегрина. Меррин превратилась в куклу, одетую в черное, почти лишенную плоти. Тоненькая Доркас рядом с ней выглядела крупной и тяжелой. Теперь, когда в лицо Меррин сознание не вдыхало жизнь, я видел перед собой всего лишь маску из слоновой кости или гипсовую лепнину на костях черепа. Как я уже давно подозревал, кумеана оказалась не женщиной. Но она не была и одним из тех чудовищ, которых мне довелось лицезреть в садах Обители Абсолюта. Вокруг светящегося хлыста клубилось нечто, отдаленно напоминавшее рептилию. Как ни искал я голову у этого существа, ее не было - зато спина пресмыкающегося казалась составленной из множества лиц, а в глазах каждого из этих лиц читалось отчаяние. В это время проснулась Доркас. - Что с нами случилось? Хильдегрин пошевелился во сне. - Я думаю, мы смотрим на себя издалека - из другого времени. Она открыла рот, но не издала ни звука. Сгустившиеся облака не принесли с собой ветра, хотя внизу, под нами, по улицам клубилась пыль. Не знаю, как лучше описать то, что происходило: словно бесчисленное множество мельчайших насекомых скрывалось в трещинах мостовых, а теперь, по воле лунного света, пробудилось к загадочной ночной жизни. Глаз не улавливал регулярности в их бесшумных перемещениях, но время от времени они сбивались в подобие роя, мечущегося, увеличивающегося в размерах и уплотняющегося, пока он снова не рассыпался по выщербленным камням мостовой. Тогда насекомые больше не пытались взлететь - они переползали друг через друга, и каждое стремилось пробраться в центр роя. - Они живые, - сказал я. Но Доркас шепнула в ответ: - Смотри, они мертвы. Она оказалась права. Насекомые, еще мгновение назад полные жизни, замерли, выставив напоказ белые прожилки брюшек. Неведомая сила соединяла пылинки друг с другом - так усердный художник складывает обломки старинного стекла, чтобы возродить к жизни многоцветный витраж, разбитый несколько тысячелетий назад. Они складывались в человеческие черепа, отливавшие зеленью в лунном свете. Звери - элуродоны, неуклюжие спелей и скользящие тени, названия которым я не знал, - появились среди мертвых. По сравнению с нами все они казались бесплотными. Один за другим стали подниматься мертвые, а звери исчезали. Мертвецы, сначала медленно и неуверенно, принялись восстанавливать свой город: камни громоздились друг на друга, прах превращался в деревянную обшивку воздвигаемых стен. Люди уже не казались ожившими трупами - они крепли и с каждым мгновением набирались сил. Теперь внизу ходили вразвалку, как моряки, низкорослые кривоногие мужчины, без усилий толкая гигантские валуны своими широченными плечами. Город восстал из праха. Мы ждали, что будет дальше. Тишину ночи разорвал грохот барабанов. По их тону я понял, что, когда они били в последний раз, город был окружен лесом - подобное эхо могли создавать только стволы могучих деревьев. По улице шествовал бритоголовый шаман. Его обнаженное тело было разрисовано цветными текстами на незнакомом языке, но форма каждой буквы, казалось, вопила о смысле слова. За ним шла цепочка из сотни или более людей. Руки каждого из танцоров лежали на голове впереди идущего, их лица были запрокинуты к небу, и тогда мне пришло в голову (я и сейчас думаю об этом), что в их танце воплотился образ стоглазого змея, которого мы называли кумеаной. Они медленно скользили и извивались вокруг шамана, потом вернулись к дому, с высоты которого мы наблюдали за ними, и остановились перед входом. Со звуком, подобным грому, отвалилась каменная плита. Повеяло ароматами мирта и роз. Из двери вышел мужчина и поднял руки, приветствуя танцоров. Будь у него сотня рук или неси он голову под мышкой, я не удивился бы больше, потому что я знал его лицо с самого детства. Это было-лицо бронзовой фигуры из мавзолея, где я играл ребенком. Его руки украшали тяжелые золотые браслеты, украшенные гиацинтами, опалами, сердоликами и сверкающими изумрудами. Мерными шагами он продвигался вперед, до тех пор пока не оказался в центре процессии. Потом он повернулся к нам и воздел руки. Он смотрел прямо на нас, и я понял, что он - единственный из всей толпы - видит нас. Я был настолько заворожен происходящим внизу спектаклем, что не заметил, когда Хильдегрин успел спуститься вниз. Теперь он смешался с толпой - если это слово применимо к такому крупному человеку - и пробирался к Апу-Пунхау. Я не знаю, как описать то, что последовало затем. В некотором роде это походило на маленькую драму, которая разыгралась на моих глазах в деревянном домике в Ботанических Садах. Но тогда я знал, что та женщина, ее брат и дикарь зачарованы. А теперь мне казалось, что это мы - Хильдегрин, Доркас и я - находимся во власти неведомого колдовства. Я уверен, что танцоры не могли увидеть Хильдегрина, но они каким-то образом ощущали его присутствие - выкрикивали угрозы и размахивали дубинками, усаженными каменными зубьями. А вот Апу-Пунхау видел его, так же как он видел всех нас на крыше или как Исангома видел Агию и меня. И все же, мне кажется, он видел Хильдегрина не таким, каким его видел я: может быть, тот казался ему столь же странным, сколь странной казалась мне кумеана. Хильдегрин держал его, но не мог справиться. Апу-Пунхау боролся, но не мог освободиться. Хильдегрин взглянул на меня и позвал на помощь. Не знаю, почему я откликнулся на его призыв. Ведь я уже давно сознательно не желал служить Водалусу и его делу. Возможно, продолжал действовать альзабо, а может быть, просто сработала память о том, как Хильдегрин перевозил меня с Доркас через Птичье Озеро. Я попытался растолкать кривоногих, но один из наносимых наобум ударов дубинкой пришелся мне по голове. Я упал на колени. Когда я снова встал на ноги, Апу-Пунхау исчез среди визжащих, подпрыгивающих танцоров. Вместо него передо мною возникли два Хильдегрина: один вцепился в меня, другой сражался с кем-то невидимым. Я бешеным движением отшвырнул первого и бросился на выручку ко второму. - Северьян! Я очнулся от того, что на мое запрокинутое лицо падали капли дождя - крупные, холодные, жалящие капли. Над пампой грохотал гром. На мгновение мне показалось, что я ослеп, но следующая вспышка молнии озарила примятую ливнем траву и выщербленные камни. - Северьян! Меня звала Доркас. Я начал подниматься, и тут рука наткнулась на кусок материи, втоптанной в глину. Я сжал пальцы и вытащил узкую длинную шелковую полоску, украшенную кисточками. - Северьян! В ее голосе звучал ужас. - Я здесь! - отозвался я. Новая вспышка высветила силуэт Доркас на краю крыши. Я обогнул глухую стену и нашел ступеньки. Наши лошади исчезли. На крыше не было никого, кроме Доркас, склонившейся над телом Иоленты. В свете молнии я увидел мертвое лицо официантки, которая прислуживала доктору Талосу, Балдандерсу и мне в маленькой харчевне в Нессусе. Дождь смыл с этого лица остатки былой красоты. В конце пути с нами остается только любовь, и только этот дар небес и идет в расчет. То, что мы способны быть лишь тем, что мы есть, навсегда остается нашим неискупимым грехом. Здесь, мой читатель, я вновь сделаю паузу. Мы прошли с тобой вместе от одного города к другому - от маленького селения рудокопов Сальтуса до разоренного каменного города, само название которого давным-давно затерялось в вихре лет. Как Сальтус был для меня воротами в новый мир, лежащий за пределами Града Несокрушимого, так и каменный город - врата, ведущие в горы, очертания которых я узрел в рамках его обвалившихся арок. И мне еще предстоит долгий путь среди ущелий и скал, суждено заглянуть в слепые глаза и пустые лица горных вершин. Здесь, у их подножий, самое время сделать привал. И если ты, читатель, откажешься следовать за мною дальше, я не могу винить тебя. Дорога сия - нелегка. ПРИЛОЖЕНИЯ Социальные отношения в Содружестве Одна из наиболее сложных задач, встающих перед переводчиком, заключается в точной передаче сведений касательно сословий и социальных позиций, в терминах, понятных в его собственном обществе. В случае с "Книгой Нового Солнца" отсутствие вспомогательного материала делает нашу задачу вдвойне сложной, и в итоге мы в состоянии представить вам не более чем самый беглый очерк. Насколько можно определить из рукописей, общество Содружества, по-видимому, состоит из семи основных социальных групп. Из них, по крайней мере, одна представляется совершенно замкнутой. Мужчина или женщина должны родиться _экзультантами_ и по праву рождения остаются экзультантами всю свою жизнь. Хотя внутри данного класса вполне возможны некие градации, рукописи умалчивают о них. Женщины этой социальной группы зовутся "шатленами", а мужчины носят различные титулы. За пределами города, который я предпочел назвать Нессусом, экзультанты ведают административными делами повседневного характера. Присвоение ими власти по праву наследства серьезно противоречит духу Содружества и вполне объясняет то напряжение, что очевидно между экзультантами и автархией; однако неясно, может ли власть на местном уровне иметь более предпочтительную организацию при существующих условиях - демократия неизбежно привела бы к обыкновенному разброду, а назначаемая сверху бюрократия невозможна при отсутствии необходимого резерва образованных, но относительно безденежных исполнителей, способных занять соответствующие должности. Как бы то ни было, мудрость автархов, несомненно, включает в себя и принцип, что любое проявление полного согласия с правящим классом является наиболее опасной болезнью государства. Судя по рукописям, Текла, Теа и Водалус - вне всяких сомнений, экзультанты. _Армигеры_, по-видимому, имеют много общего с экзультантами, но в социальной системе находятся ступенью ниже. Само наименование указывает на их принадлежность к военному классу, и все же нельзя сказать, что они монополизировали основные позиции в армии; несомненно, их можно сравнить с самураями, находившимися на службе у феодалов в средневековой Японии. Ломер, Никарет, Рахо и Валерия принадлежат к армигерам. _Оптиматы_ - скорее всего, более или менее зажиточные торговцы. Из семи упомянутых социальных групп представители оптиматов реже всего упоминаются в рукописях. Однако есть некоторые косвенные указания, что Доркас первоначально принадлежала именно к оптиматам. Как и во всяком обществе, подавляющее большинство населения составляют _простолюдины_. В основном довольные своей участью, невежественные, поскольку их страна слишком бедна, чтобы дать им образование, они возмущаются высокомерием экзультантов и испытывают благоговейный трепет перед Автархом, который в конечном счете является их собственным апофеозом. Иолента, Хильдегрин и жители Сальтуса принадлежат к простолюдинам, как и бесчисленное множество других персонажей, встречающихся в рукописях. Окружение Автарха - который вполне обоснованно не доверяет экзультантам - это _слуги трона_. Эти люди исполняют официальные обязанности и являются советниками Автарха, как военными, так и гражданскими. Судя по всему, это выходцы из простонародья, и следует отметить, что они высоко ценят полученное ими образование. (Для сравнения: подмечено у Теклы.) Самого Северьяна и других обитателей Цитадели, за исключением Ультана, можно отнести к этой социальной группе. _Жрецы_ почти столь же загадочны, как и божество, которому они служат, то есть божество в основе своей солярное, но не относящееся к культу Аполлона. (Поскольку Миротворец снабжен Когтем, сама собой напрашивается параллель с орлом Юпитера и солнцем; не исключено, что подобная ассоциация вполне уместна.) Подобно священнослужителям римской католической церкви в наши дни, упомянутые жрецы, похоже, являются членами различных орденов, но в отличие от первых не подчинены никакой единой власти. Временами, несмотря на их очевидный монотеизм, в них проглядывают отдельные черты индуизма. Пелерины, занимающие в рукописях больше места, чем любая другая религиозная община, очевидно, представляют собой сестринскую общину жриц, которых сопровождает вооруженная мужская прислуга (что неудивительно для странствующей группы в подобное время и при известных обстоятельствах). Наконец, _какогены_ олицетворяют (к сожалению, они оставляют у нас лишь смутное представление) тот чуждый элемент, который благодаря именно своей инородности является наиболее универсальным, существуя практически во всех известных нам обществах. Их распространенное наименование, по-видимому, демонстрирует, что простолюдины боялись или, по крайней мере, испытывали к ним ненависть. Появление какогенов на празднестве Автарха указывает на то, что их принимали (вероятно, по принуждению) при дворе. Хотя во времена Северьяна народные массы рассматривают их в качестве однородной группы, не исключено, что на самом деле они отличаются друг от друга. В рукописях данный элемент представляют кумеана и Отец Инир. Почтительное обращение, переведенное мною как _сьер_, по-видимому, относится лишь к представителям высших классов, однако им часто злоупотребляют и на нижних ступенях общественной лестницы. _Хозяином_, в узком смысле этого слова, называют главу семьи. Деньги, меры и время Я посчитал невозможным выяснить точную цену монет, упомянутых в оригинале "Книги Нового Солнца". За отсутствием прямых аналогий всякий кусок золота с оттиснутым профилем автарха мне пришлось назвать _хризосом_; несомненно, несколько отличаясь весом и пробой, они тем не менее, похоже, имеют приблизительно равную цену. Еще более разнообразным серебряным монетам этого периода я дал общее название _азими_. Крупные медные монеты (которые, судя по рукописям, являются главным средством обмена среди простого люда) я назвал _орихальками_. Несметное число мелких медных и бронзовых денежных знаков (не чеканившихся центральным правительствам, но при необходимости выпускавшихся местными властями и предназначенных лишь для хождения в провинции) я назвал _аэсами_. Один аэс - стоимость куриного яйца; орихальк - дневной оклад чернорабочего; на азими можно приобрести пристойно сшитое верхнее платье, подходящее для оптимата; на хризос - хорошего скакуна. Нелишне напомнить, что меры длины или расстояния, строго говоря, сами по себе несоизмеримы. В этой книге _лига_ обозначает расстояние примерно в три мили; данной мерой правильно исчислять расстояние между населенными пунктами и в рамках таких крупных городов, как Нессус. _Пядь_ - расстояние между оттопыренным большим и указательным пальцами, то есть приблизительно восемь дюймов. _Чейн_ - длина мерной цепи в сто звеньев, где каждое звено составляет пядь; таким образом, чейн - это примерно семьдесят футов. _Эль_ представляет традиционную длину боевой стрелы - пять пядей, или приблизительно сорок дюймов. _Шаг_, приведенный в рукописях, - это примерно два с половиной фута. При упоминании широкого шага указанную длину следует помножить на два. Наиболее распространенную здесь меру - расстояние от мужского локтя до кончика среднего пальца (приблизительно восемнадцать дюймов) я назвал _кубитом_. (Нетрудно заметить, что в процессе перевода, стараясь передать - посредством латинского алфавита - оригинальные термины, я выбирал современные слова, понятные каждому читателю.) Термины, обозначающие временнее отрезки редко встречаются в рукописях; периодически приходит на ум что ощущение течения времени, присутствующее у автора и в обществе, к которому он принадлежит, притупилось из-за общения с интеллектуалами, попавшими под влияние или же преодолевшими временной парадокс Эйнштейна. Там, где эти термины все-таки появляются _хилиад_ означает период в тысячу лет. _Век_ - интервал между истощением какого-либо минерала или других ресурсов в их естественном состоянии (например сера) и принятием ими следующей формы. Под _месяцем_ имеется в виду лунный месяц из двадцати восьми дней, и _неделя_ таким образом, в точности совпадает с нашей неделей - то есть четверть лунного месяца, или семь дней. _Стража_ - период дежурства часового: одна десятая ночи или приблизительно час и пятнадцать минут. Дж.В.