знал наверно, что мой бедный брат Том помер, - продолжал капрал, доставая платок, - то, будь у меня десять тысяч фунтов, я бы отказал их капитану до последнего шиллинга. - Трим не мог удержаться от слез при этом завещательном доказательстве своей преданности дяде Тоби. - Вся кухня была растрогана. - Расскажите же нам про бедного лейтенанта, - сказала Сузанна. - С превеликим удовольствием, - отвечал капрал. Сузанна, кухарка, Джонатан, Обадия и капрал Трим сели вокруг огня, и как только судомойка затворила двери в кухне, - капрал начал. ^TГЛАВА XI^U Да я просто турок: так забыть родную мать, как будто ее у меня вовсе не было и природа вылепила меня собственными силами, положив голым на берегах Нила. - - Ваш покорнейший слуга, мадам, - я причинил вам кучу хлопот, - желаю, чтоб они не пропали даром; однако вы оставили у меня трещину на спине, - а вот здесь спереди отвалился большой кусок, - и что прикажете делать с этой ногой? - Ни за что мне не дотащиться на ней до Англии. Сам я никогда ничему не удивляюсь; и собственное суждение так часто меня обманывало в жизни, что я ему положительно не доверяю, справедливо это или нет, - во всяком случае, я редко горячусь по ничтожным поводам. Тем не менее я почитаю истину столько же, как и любой из вас; и когда она от нас ускользает, я благодарен каждому, кто берет меня за руку и спокойно ведет искать ее, как вещь, которую мы оба потеряли и без которой нам обоим трудно обойтись, - я готов пойти с таким доброжелателем на край света. - Но я ненавижу ученые споры, - и потому (за исключением вопросов религиозных и затрагивающих интересы общества) скорее подпишусь под всем, что не застрянет у меня в горле на первой же фразе, нежели дам себя вовлечь в один из таких споров. - Дело в том, что я не переношу духоты - и дурных запахов в особенности. - По этим соображениям я с самого начала решил, что если когда-либо по чьей-нибудь вине увеличится рать мучеников - или образуется новая, - я к этому руки не приложу, ни прямо, ни косвенно. ^TГЛАВА XII^U Но вернемся к моей матери, мадам. Мнение дяди Тоби о том, что "в поведении римского претора Корнелия Галла не было ничего худого, если он спал со своей женой", - или, вернее, последнее слово этого мнения - (ибо это было все, что услышала моя мать) задело в ней самую уязвимую сторону женского пола. - Не поймите меня, превратно: - я разумею ее любопытство; - она мгновенно вообразила, что разговор идет о ней, а когда мысль эта завладела ее сознанием, вы без труда поймете, что каждое слово отца она относила или к себе, или к семейным своим заботам. - - - - - - Скажите, пожалуйста, мадам, на какой улице живет та дама, которая поступила бы иначе? От необыкновенных обстоятельств смерти Корнелия отец совершил переход к смерти Сократа и излагал дяде Тоби сущность защитительной речи философа перед судьями; - это было неотразимо: - не речь Сократа, - а увлечение ею моего отца. - Он сам написал "Жизнь Сократа" {Книгу эту отец ни за что не соглашался издать; рукопись ее хранится в нашем семействе вместе с некоторыми другими его сочинениями; они все, или большая часть их, в свое время будут напечатаны. - Л. Стерн.} за год до того, как оставил торговлю, и я боюсь, что она-то, главным образом, и повлияла на его решение. Вот почему никто не был лучше моего отца оснащен для того, чтобы понестись с таким подъемом по морям героического красноречия. Ни один период Сократовой апологии не заключался у него словами короче, чем _перерождение_ или _уничтожение_, - ни одна мысль в середине его не была ниже, чем _быть - или не быть_, - чем переход в новое и неизведанное состояние - или в долгий, глубокий и мирный сон, без сновидений, без просыпу, - чем: "И мы, и дети наши рождены для того, чтобы умереть, - а не для того, чтобы быть рабами". - Нет - тут я путаю; это взято из речи Елеазара, как ее передает Иосиф (De Bell Iudaic {О войне с Иудеей (лат.).}). Елеазар признается, что кое-что позаимствовал из индийских философов; по всей вероятности, Александр Великий во время своего вторжения в Индию, после покорения Персии, в числе многих украденных вещей - украл также и это изречение; таким образом, оно было привезено, если не им самим (так как все мы знаем, что он умер в Вавилоне), то, во всяком случае, кем-нибудь из его мародеров в Грецию, - из Греции попало в Рим, - из Рима во Францию, - а из Франции в Англию. - Так совершается круговорот вещей. По суше я не могу себе представить другого пути. - Водою изречение легко могло спуститься по Гангу в Гангский или Бенгальский залив, а оттуда в Индийский океан; по торговым путям того времени (путь из Индии через мыс Доброй Надежды был тогда неизвестен) оно могло быть потом завезено вместе с другим москательным товаром и пряностями по Красному морю в Джедду, порт Мекки, или же в Тор, или в Суэц, города, расположенные в самой глубине залива, а оттуда караваном в Копт, на расстоянии всего трех дней пути, далее по Нилу прямо в Александрию, где наше изречение выгружено было у самого подножия большой лестницы Александрийской библиотеки, - и из этого склада, я думаю, его и достали. - Господи боже! какую сложную торговлю приходилось вести ученым того времени! ^TГЛАВА XIII^U - У моего отца была манера, немного напоминавшая Иова (если только такой человек когда-нибудь существовал - если же нет, то и говорить не о чем. - А впрочем, замечу мимоходом, на том основании, что ваши ученые несколько затрудняются точно установить эпоху, когда жил этот великий муж, - например, до или после патриархов и т. д., - объявить на этом основании, что он не жил вовсе, немного жестоко, - это не то, чего они хотели бы, - но как бы там ни было) - у моего отца, повторяю, была манера, когда события принимали слишком неблагоприятный для него оборот, особенно в первом порыве раздражения, - удивляться, зачем он родился, - желать себе смерти, - подчас даже худшего. - А когда вызов был слишком дерзким и огорчение наделяло уста его незаурядной силой, - вы едва ли могли бы, сэр, отличить его от самого Сократа. - Каждое его слово дышало тогда чувствами человека, презирающего жизнь и равнодушного ко всякому ее исходу; вот почему, хотя мать моя не была женщиной особенно начитанной, однако содержание речи Сократа, преподносимое отцом дяде Тоби, было для нее вещью вовсе не новой. - Она слушала со спокойным вниманием и продолжала бы так слушать до конца главы, если бы отец не углубился (без всякого разумного повода) в ту часть речи, где великий философ перечисляет своих единомышленников, своих союзников и своих детей, но отказывается строить свою защиту, действуя на чувства судей. - "У меня есть друзья, - у меня есть близкие, - у меня трое заброшенных детей", - говорит Сократ. - - Стало быть, - воскликнула моя мать, отворяя двери, - у вас одним больше, мистер Шенди, чем я знаю. - Господи боже! Одним меньше, - сказал отец, вставая и выходя из комнаты. ^TГЛАВА XIV^U - - Это он о детях Сократа, - сказал дядя Тоби. - Который умер сто лет тому назад, - отвечала мать. Дядя Тоби был не силен в хронологии - поэтому, не желая ступать и шагу дальше по ненадежному грунту, он благоразумно положил свою трубку на стол, встал, дружески взял мою матушку за руку и, не говоря больше ни хорошего, ни худого слова, повел ее за отцом, чтобы тот сам дал необходимые разъяснения. ^TГЛАВА XV^U Будь этот том фарсом, - предположение, по-моему, совершенно праздное, если только не считать фарсом любую жизнь и любые мнения, то последняя глава, сэр, заканчивала бы первое его действие, и тогда настоящая глава должна была бы начинаться так: Птр.. р.. инг - твинг - твенг - прут - трут - ну и препоганая скрипка. - Вы не скажете, настроена она или нет? Трут - прут. - Это, должно быть, квинты. - Как скверно натянуты струны - тр. а. е. и. о. у - твенг. - Кобылка высоченная, а душка совсем низенькая, - иначе - трут... прут - послушайте! ведь совсем не так плохо. - Тили-тили, тили-тили, тили-тили, там. Играть перед хорошими судьями не страшно, - но вот там стоит человек - нет - не тот, что со свертком под мышкой, - а такой важный, в черном. - Нет, нет! не джентльмен при шпаге. - Сэр, я скорее соглашусь сыграть каприччо самой Каллиопе, чем провести смычком по струнам перед этим господином, - и тем не менее ставлю свою кремонскую скрипку против сопелки, - такое неравное музыкальное пари никогда еще не заключалось, - что сейчас я самым безбожным образом сфальшивлю на своей скрипке, а у него даже ни один нерв не шевельнется. - Дали-тили, дели-тили, - дили-тили, - дали-пили, - дули-пили, - прут-трут - криш-креш-краш. - Я вас убил, сэр, а ему, вы видите, хоть бы что, - если бы даже сам Аполлон заиграл на скрипке после меня, он бы не доставил ему большего удовольствия. Тили-тили, тили-тили, тили-тили - гам - там - трам. - Ваши милости и ваши преподобия любят музыку - и бог наделил вас всех хорошим слухом - а некоторые из вас и сами восхитительно играют - трут-прут, - прут-трут. О, есть на свете человек - которого я мог бы слушать с утра до ночи, - который обладает даром дать почувствовать то, что он играет, - который заражает меня своими радостями и надеждами и приводит в движение самые сокровенные пружины моего сердца. - Если вы желаете занять у меня пять гиней, сэр, - то есть на десять гиней больше того, чем я обыкновенно располагаю, - или вы, господа аптекарь и портной, хотите, чтобы я оплатил ваши счета, - воспользуйтесь этим случаем. ^TГЛАВА XVI^U Первое, что пришло в голову моему отцу, когда волнение в нашем семействе немного улеглось и Сузанна завладела, зеленым атласным капотом моей матери, - это спокойно засесть, по примеру Ксенофонта, и написать для меня Тристрапедию, или систему воспитания, собрав прежде всего для этой цели собственные разбросанные мысли, взгляды и суждения и связав их вместе так, чтобы из них получился устав для руководства моим детством и отрочеством. Я был последней ставкой моего отца - он потерял моего брата Бобби совсем, - он потерял, по его собственным выкладкам, полных три четверти меня - иными словами, был несчастлив в первых трех больших ставках на меня - ему не повезло с моим зачатием, с моим носом и с моим именем, - оставалось одно только воспитание, и отец принялся за работу с таким же усердием, с каким дядя Тоби занимался когда-нибудь изучением баллистики. - Различие между ними было то, что дядя Тоби черпал все свои познания в этой науке из Николая Тартальи, - а отец высучивал свои положения, нитка за ниткой, из собственных мозгов - или же проделывал не менее мучительную работу, перематывая все, что выпрядено было до него другими прядильщиками и пряхами. Года через три или немного больше отец продвинулся почти до середины своего труда. - Как и всех прочих писателей, его постигли многие разочарования. - Он воображал, что ему удастся уложить все, что он собирался сказать, в очень ограниченные размеры, так что когда все произведение будет закончено и сшито, его можно будет свернуть в трубочку и держать в рабочей шкатулке моей матери. - Материал растет у нас под руками. - Остерегайтесь говорить: "Решено - я напишу книжку в двенадцатую долю листа". Тем не менее отец отдался своей работе с чрезвычайным усердием, подвигаясь шаг за шагом, строчка за строчкой с той осторожностью и осмотрительностью (хотя я и не могу утверждать, чтобы он это делал по тем же благочестивым побуждениям), которыми отличался Джованни делла Каса, архиепископ Беневентский, сочиняя своего "Галатео": его беневентское преосвященство потратил на него около сорока лет жизни, а когда вещь вышла в свет, то оказалась по размерам и толщине почти вдвое меньше настольного календаря Райдера. - Отчего так вышло у святого человека, если только он не потратил большую часть этого времени на расчесывание своих усов или на игру в primero {Род карточной игры (исп.).} со своим капелланом, - это способно поставить в тупик всякого не посвященною в тайну смертного; - надо поэтому объяснить миру методы работы архиепископа, хотя бы лишь для поощрения тех немногих, кто пишет не столько для того, чтобы быть сытым, - сколько для того, чтобы прославиться. Будь Джованни делла Каса, архиепископ Беневентский, к памяти которого (несмотря на его "Галатео") я отношусь с величайшим почтением, - будь он, сэр, невзрачным писцом - тупоумным - непонятливым, медленно шевелящим мозгами и так далее, - то хотя бы он промешкал со своим "Галатео" до Мафусаилова возраста, - феномен этот, по мне, не заслуживал бы даже беглого замечания. Но дело обстояло как раз наоборот: Джованни делла Каса был человек высокоодаренный и с богатой фантазией; и все-таки, несмотря на эти великие природные преимущества, которые должны были подгонять его вместе с "Галатео", он оказался неспособным продвинуться больше, чем на полторы строчки за весь долгий летний день. Эта немощность его преосвященства проистекала от одной не дававшей ему покоя точки зрения, - заключавшейся в том, что всякий раз, когда христианин садится писать книгу (не для собственной забавы, а) с намерением и с целью напечатать ее и выпустить в свет, первые его мысли всегда бывают искушениями лукавого. - Так обстоит дело с рядовыми писателями; когда же, по его словам, писателем делается особа почтенная и занимающая высокое положение в церкви или в государстве, - то стоит ей только взять в руку перо, - как все черти, сколько их ни есть в аду, выскакивают из своих нор, чтобы обольщать ее. - Они тогда работают вовсю, - каждая мысль, от первой и до последней, содержит в себе подвох. - Какой бы она ни казалась невинной и благовидной, - в какой бы форме или в каких бы красках она ни рисовалась воображению, - всегда это удар, направленный на пишущего одним из этих исчадий ада, который необходимо отразить. - Таким образом, жизнь писателя, хотя бы он представлял ее себе совсем иначе, вовсе не идиллия сочинительства, а состояние войны; и свою пригодность к ней он доказывает, точь-в-точь как и всякий боец на земле, не столько остротой своего ума - сколько силой своего сопротивления. Отец был в восторге от этой теории Джованни делла Каса, архиепископа Беневентского, и (если бы она немного не задевала его верований) он, я думаю, отдал бы десять акров лучшей во всем поместье Шенди земли за то, чтобы быть ее автором. - Насколько отец верил на самом деле в диавола, это выяснится в дальнейших частях моего произведения, когда я заведу речь о религиозных представлениях, моего отца; здесь достаточно будет сказать, что, не имея чести быть изобретателем этого учения в буквальном смысле, - он всецело принимал его переносный смысл - и часто говорил, особенно когда перо плохо его слушалось, что под прикрытием образных описаний Джованни делла Каса таится столько же верных мыслей, правды и знания, - сколько их можно найти в каком-либо поэтическом вымысле пли загадочном сказании древних. - Предрассудок воспитания, - говорил он, - это диавол, - а множество предрассудков, которые мы всасываем с молоком матери, - это диавол со всеми его диаволятами. - Они не дают нам покоя, братец Тоби, в наших уединенных ночных занятиях и изысканиях; и если бы глупый писатель безропотно подчинялся всему, что они нам навязывают, - что вышло бы из его книги? Ничего, - прибавил он, бросая в сердцах перо, - ничего, кроме набора нянькиных россказней и вранья старых баб (обоего пола) со всего нашего королевства. Я не в состоянии лучше объяснить, почему Тристрапедия моего отца подвигалась так медленно; как я уже сказал, он неутомимо работал над ней три с лишним года, и все-таки, по ого собственным расчетам, выполнил едва только половину задуманного. Худо было то, что я тем временем находился в полном пренебрежении, предоставленный заботам моей матери; а еще хуже то, что вследствие этой медленности первая часть произведения, на которую отец потратил больше всего труда, оказалась совершенно бесполезной, - каждый день одна или две страницы утрачивали всякое значение. - - - - - Очевидно, для посрамления гордыни человеческой мудрости мир так устроен, что величайшие наши мудрецы остаются в дураках и вечно упускают свои цели, преследуя их с неумеренным жаром. Короче говоря, отец истратил столько времени на сопротивление - или другими словами - подвигался со своей работой так медленно, а я, напротив, начал жить и расти так быстро, что, не случись одного происшествия, - которое, когда мы до него дойдем, ни на минуту не будет утаено от читателя, если его можно будет рассказать пристойным образом, - я бы, по искреннему моему убеждению, далеко обогнал отца, оставив его за разметкой циферблата солнечных часов, пригодных только для того, чтобы быть зарытыми в землю. ^TГЛАВА XVII^U - То был совершенный пустяк, - я не потерял и двух капель крови - из-за этого не стоило звать хирурга, хотя бы он жил в соседнем доме, - тысячи идут добровольно на те страдания, которые я претерпел благодаря случайности. - Доктор Слоп наделал шуму в десять раз больше, чем надо было: - иные люди возвышаются с помощью искусства подвешивать тяжелые гири на тонких проволоках, и сегодня (10 августа 1761 года) я плачу свою долю в прославлении этого человека. - Камень - и тот вышел бы из терпения при виде того, что творится на свете. - Горничная не поставила * * * * под кроватью: - Не можете ли вы изловчиться, сударь, - сказала Сузанна, поднимая одной рукой оконную раму, а другой подсаживая меня на подоконник, - не можете ли вы, миленький, справиться один разок * * * * * * *? Мне было пять лет. - Сузанна не приняла в расчет, что у нас в доме все было плохо подвешено, - - - трах! рама упала на нас с быстротой молнии. - Мне ничего не оставалось как бежать к себе в деревню, - сказала она. Дом дяди Тоби был гораздо более гостеприимным убежищем; Сузанна туда а помчалась. ^TГЛАВА XVIII^U Когда Сузанна рассказала капралу о несчастье с подъемным окном, описав все обстоятельства, сопровождавшие мое убийство (как она это называла), - кровь отхлынула от щек бедного Трима: - ведь наказание несут все соучастники в убийстве, - совесть говорила ему, что он был виноват не меньше Сузанны, - и если мнение его было правильно, то и дяде Тоби предстояло отвечать за пролитую кровь перед всевышним так же, как и Триму с Сузанной; - словом, ни разум, ни инстинкт, взятые порознь или вместе, не могли бы направить шагов Сузанны в более подходящее убежище. Бесполезно было бы предоставлять здесь свободу воображению читателя: - чтобы построить гипотезу, которая удовлетворительно объясняла бы создавшееся положение, ему пришлось бы отчаянно поломать себе голову, - разве только голова у него такая - какой не было еще ни у одного читателя до него. - С какой же стати буду я подвергать испытанию или мучить читателя? Ведь это мое дело; я все и объясню. ^TГЛАВА XIX^U - Как жаль, Трим, - сказал дядя Тоби, опираясь рукой на плечо капрала, когда они вместе осматривали свои укрепления, - как жаль, что нам не хватает двух полевых орудий для горловины этого нового редута; - они прикрывали бы те линии до самого конца, и тогда атака с этой стороны была бы вполне закончена. - Отлей мне парочку, Трим. - Они будут к услугам вашей милости, - отвечал Трим, - еще до завтрашнего утра. Для Трима было величайшей радостью, - и его изобретательная голова умела тут найти выход из всякого затруднения, - поставлять дяде Тоби в его кампаниях все, чего бы ни потребовала дядина фантазия; если бы понадобилось, он готов был переплавить в пушку свою последнюю крону, лишь бы предупредить малейшее желание своего господина. Уж и так, - обрезав концы водосточных труб дяди Тоби - обрубив и обтесав долотом края кровельных желобов с его дома - расплавив его оловянный тазик для бритья - и взобравшись, подобно Людовику XIV, на верхушку церкви, чтобы снять оттуда все лишнее, - капрал поставил на поле в текущую кампанию не менее восьми новых осадных орудий, не считая трех полукулеврин. Своим требованием еще двух орудий для редута дядя Тоби задал снова работу капралу; не придумав ничего лучшего, Трим снял две свинцовые гири с окна детской; а так как блоки подъемной рамы без этих гирь стали совершенно ненужными, он снял и блоки, чтобы сделать из них колеса для пушечного лафета. Еще раньше он "обчистил" все окна в доме дяди Тоби тем же способом, - хотя не всегда в том же порядке; ибо иной раз требовались блоки, а не свинец, - тогда он начинал с блоков, - а после того как блоки были выдернуты и свинцовые гири оказывались ни к чему, - свинец тоже шел на переплавку. - Отсюда было бы удобно извлечь отличную мораль, но у меня нет для этого времени - довольно будет сказать: с чего бы ни начиналось разорение, оно всегда было одинаково гибельно для подъемных окон. ^TГЛАВА XX^U Шаги, предпринятые капралом для пополнения артиллерии, были не настолько неуклюжи, чтобы он не мог сохранить всю эту историю в секрете, предоставив Сузанне выдержать весь натиск, как она знает; - однако истинное мужество не любит выпутываться подобным образом. - Капрал, в качестве ли генерала или в качестве инспектора артиллерии - это не важно, - сделал вещь, без совершения которой, он думал, несчастье никогда бы не могло случиться, - по крайней мере, при участии Сузанииных рук, - А вы бы как поступили, милостивые государи? - Капрал сразу же решил не укрываться за Сузаняой - напротив, сам ее укрыть - и с этим решением зашагал, подняв голову, в гостиную, чтобы изложить весь маневр дяде Тоби, Дядя Тоби как раз в то время излагал Йорику ход битвы при Стенкирке и странное поведение графа Сольмса, приказавшего пехоте остановиться, а кавалерии идти туда, где ей невозможно было действовать; это совершенно противоречило распоряжениям короля и привело к потере сражения. В некоторых семействах создаются положения, до того соответствующие предстоящим событиям, - что лучше не придумала бы самая богатая фантазия драматурга - старого времени, разумеется. - С помощью указательного пальца, плашмя положенного на столе и удара по нем ребром другой руки под прямым углом Триму удалось так рассказать происшествие, что его могли бы слушать священники и невинные девушки; - когда рассказ был кончен, - произошел следующий диалог: ^TГЛАВА XXI^U - Я скорее соглашусь умереть под шпицрутенами, - воскликнул капрал, закончив историю, приключившуюся с Сузанной, - чем допущу, чтобы эта женщина подверглась какой-нибудь обиде, - это моя вина, смею доложить вашей милости, - она не виновата. - Капрал Трим, - возразил дядя Тоби, надевая шляпу, которая лежала на столе, - если вообще может быть речь о вине там, где служба требует безоговорочного повиновения, то вся вина, конечно, падает на меня, - вы только повиновались полученным приказаниям. - Если бы граф Сольмс, Трим, поступил таким образом в сражении при Стенкирке, - сказал Йорик, подшучивая над капралом, который во время отступления был опрокинут драгуном, - он бы тебя спас. - Спас! - воскликнул Трим, перебивая Йорика и заканчивая за него фразу на свой лад, - он бы спас пять батальонов, с позволения вашего преподобия, да последнего человека: батальон Каттса, - продолжал капрал, ударяя указательным пальцем правой руки по большому пальцу левой и перебрав таким образом все пять пальцев, - батальон Каттса, - Макая, - Энгеса, - Грейема - и Ливна, все были изрублены на куски; - то же случилось бы и с английской лейб-гвардией, кабы не смелое движение на выручку ей нескольких полков с правого фланга, которые приняли на себя весь огонь неприятеля, прежде чем хотя бы одному взводу удалось разрядить свои ружья, - за это они попадут на небо, - прибавил Трим. - Трим прав, - сказал дядя Тоби, кивнув Йорику, - Трим совершенно прав. - Какой смысл имело, - продолжал капрал, - пускать кавалерию туда, где ей негде было развернуться и где у французов было столько изгородей, зарослей, канав и поваленных здесь и там деревьев для прикрытия (как это они всегда устраивают)? - Граф Сольмс должен был послать нас, - мы бы схватились там насмерть, дуло против дула. - А кавалерии делать там было нечего: - за это, впрочем, ему и оторвало ногу, - продолжал капрал, - в следующую кампанию при Ландене. - Бедняга Трим там и получил свою рану, - сказал дядя Тоби. - И все по вине графа Сольмса, с позволения вашей милости, - кабы мы их отколотили по-свойски под Стенкирком, они бы не полезли драться с нами под Ланденом. - Очень может быть, что и так, Трим, - сказал дядя Тоби, - хотя это такая нация, что если только есть у них малейшее прикрытие, как, скажем, лес, или вы даете им минуту времени, чтобы окопаться, так они уж вас изведут. Нет другого средства, как хладнокровно пойти на них, - принять их огонь и броситься на них кто как. - Пиф-паф, - подхватил Трим. - Кавалерия и пехота, - сказал дядя Тоби. - Врассыпную, - сказал Трим. - Направо и налево, - кричал дядя Тоби. - Коли и руби, - вопил капрал. - Битва кипела, - Йорик для безопасности отодвинул свой стул немного в сторону, и после минутной паузы дядя Тоби, понизив на один тон голос, - возобновил разговор следующим образом: ^TГЛАВА XXII^U - Король Вильгельм, - сказал дядя Тоби, обращаясь к Йорику, - был в таком страшном гневе на графа Сольмса за неподчинение его приказаниям, что несколько месяцев потом на глаза его к себе не допускал. - Боюсь, - отвечал Йорик, - что сквайр будет в таком же гневе на капрала, как король на графа. - Но в настоящем случае было бы крайне жестоко, - продолжал он, - если бы капрал Трим, который вел себя диаметрально противоположно графу Сольмсу, вознагражден был такой же немилостью; - хотя на этом свете вещи сплошь и рядом принимают такой оборот. - - - Я скорее соглашусь подвести мину, - вскричал дядя Тоби, срываясь с места, - и взорвать мои укрепления вместе с моим домом, и погибнуть под их развалинами, чем быть свидетелем подобной вещи. - - - Трим сделал легкий, - но признательный поклон своему хозяину, - - - чем и кончается эта глава. ^TГЛАВА XXIII^U - Стало быть, Йорик, - отвечал дядя Тоби, - мы вдвоем откроем шествие, - а вы, капрал, следуйте в нескольких шагах за нами. - А Сузанна, с позволения вашей милости, - сказал Трим, - пойдет в арьергарде. - Построение было превосходное, - и в этом порядке двинулись они медленным шагом, без барабанного боя и развернутых знамен, от дома дяди Тоби к Шенди-Холлу. - Лучше бы я, - сказал Трим, когда они входили, - вместо оконных гирь обрезал водосточные трубы в церкви, как я однажды собирался. - Вы и без того довольно обрезали труб, - возразил Йорик. ^TГЛАВА XXIV^U Хотя я дал уже много зарисовок моего отца, которые верно изображают его в различных видах и положениях, - ни одна из них ни в малой степени не поможет читателю составить представление о том, как бы мой отец думал, говорил или вел себя в неизвестных еще обстоятельствах или случаях жизни. - В нем было бесконечное множество странностей, он способен был подходить к вещам с самой неожиданной стороны, - это опрокидывало, сэр, всякие расчеты. - Дело в том, что пути его пролегали настолько в стороне от проторенных дорог большинства людей, - что каждый предмет открывал его взорам поверхности и сечения, резко отличавшиеся от планов и профилей, видимых остальными людьми. - Другими словами, перед ним был иной предмет, - и он, конечно, судил о нем иначе. Это и есть истинная причина, почему моя милая Дженни и я, так же как и все люди кругом нас, вечно ссоримся из-за пустяков. - Она смотрит на свою наружность, - я смотрю на ее внутренние качества. - Можно ли в таком случае достигнуть согласия относительно ее достоинств? ^TГЛАВА XXV^U Вопрос давно решенный (и я о нем заговорил только для успокоения Конфуция {Мистер Шенди, надо думать, имеет здесь в виду ***, эсквайра, члена ****, а не китайского законодателя. - Л. Стерн.}, который способен запутаться, рассказывая самую простую историю), что сохраняй он только все время нить своего рассказа, он мог бы двигаться назад или вперед (по своему вкусу), - такие движения не считаются отступлением. Напомнив об этом, я сам воспользуюсь теперь привилегией двигаться назад. ^TГЛАВА XXVI^U Пятьдесят тысяч корзин чертей - (я разумею чертей Рабле, а не чертей архиепископа Беневентского), если б им отрубили хвосты по самый крестец, не могли бы так адски завизжать, как завизжал я, - когда со мной случилось это несчастье: визг мгновенно привлек в детскую мою мать (Сузанна едва успела улепетнуть по задней лестнице, как мать уже бежала по передней). Хотя я был уже достаточно взрослым, чтобы рассказать всю эту историю самостоятельно, - и еще достаточным младенцем, надеюсь, чтобы рассказать ее простосердечно, - тем не менее Сузанна, проходя через кухню, на всякий случай вкратце сообщила про несчастье кухарке - кухарка рассказала о нем с некоторыми комментариями Джонатану, а Джонатан - Обадии; так что когда отец раз шесть позвонил, чтобы узнать, что такое творится наверху, - Обадия был в состоянии представить ему подробный отчет обо всем, что произошло. - Я так и думал, - сказал отец, подобрав полы своего халата, - и сейчас же отправился наверх. Иные готовы заключить отсюда - (хотя я в этом несколько сомневаюсь) - что отец тогда уже написал ту замечательную главу Тристрапедии, которая, по-моему, является самой оригинальной во всей книге, - а именно главу о подъемных окнах, заканчивающуюся горькой филиппикой против забывчивости горничных. - У меня есть два основания думать иначе. Во-первых, если бы вещь эта принята была во внимание до того, как она случилась, отец, наверно, заколотил бы подъемное окно раз навсегда; - что, учитывая, с каким трудом сочинял он книги, - стоило бы ему в десять раз меньше хлопот, нежели написать упомянутую главу. Правда, довод этот, я вижу ясно, сохраняет силу и против предположения, что он написал эту главу уже после того, как эта вещь случилась; но тут меня выручает второе основание, которое я имею честь представить читателям в подкрепление мнения, что в предположенное время отец не написал главы о подъемных окнах и ночных горшках, - и заключается оно в том, что, для придания полноты Тристрапедии, - я написал эту главу сам. ^TГЛАВА XXVII^U Отец надел очки, - посмотрел, - снял очки, - положил их в футляр, - все это менее чем в одну астрономическую минуту, - и, не раскрыв даже рта, повернулся и поспешно спустился вниз. Моя мать вообразила, что он пошел за корпией и вытяжной мазью; но, увидя, как он возвращается с двумя фолиантами под мышкой и за ним следует Обадия с большим пюпитром, она решила, что отец принес травник, и пододвинула стул к кровати, чтобы он мог удобнее выбрать нужное средство. - Если только операция сделана правильно, - сказал отец, открывая раздел - De sede vel subjecto circumcisionis {О месте или предмете обрезания (лат.).} - - - ибо он принес Спенсера De legibus Hebraeorum ritualibus {Об обрядовых законах евреев (лат.).} - и Маймонида, чтобы осмотреть и обследовать нас всех. - - Если только операция сделана правильно, - проговорил он. - Вы только скажите нам, - воскликнула мать, перебивая его, - какие травы! - За этим, - отвечал отец, - вам надо обратиться к доктору Слопу. Мать бросилась вниз, а отец продолжал читать, раздел так: * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * - Превосходно, - сказал отец - * * * * * * * * * * * * * * * - ну что ж, если это имеет свое удобство... - и не затрудняя себя ни на минуту решением вопроса, евреи ли переняли его от египтян или египтяне от евреев, - он встал, потер два или три раза ладонью по лбу, как мы это делаем, чтобы стереть следы озабоченности, когда нагрянувшая беда оказалась легче, чем мы опасались, - закрыл книгу и спустился вниз. - Ну что ж, - сказал он, называя на каждой ступеньке, когда ставил на нее ногу, одно за другим имена великих народов, - если египтяне, - сирийцы, - финикияне, - арабы, - каппадокийцы, если его совершали обитатели Колхиды и троглодиты, если ему подверглись Солон и Пифагор, - то почему же не Тристрам? - С какой стати буду я волноваться по этому поводу? ^TГЛАВА XXVIII^U - Дорогой Йорик, - сказал с улыбкой отец (ибо Йорик нарушил построение, опередив дядю Тоби в узких дверях и первым войдя в гостиную), - нашему Тристраму, я вижу, очень трудно дается исполнение религиозных обрядов. - Никогда еще, кажется, сыновья евреев, христиан, турок или других неверных не были в них посвящены так неуклюже и неряшливо. - Но ему от этого не хуже, надеюсь, - сказал Йорик. - Уж не иначе, - продолжал отец, - как черт со всей адской братией резвились в какой-нибудь части эклиптики, когда образован был этот мой отпрыск. - В этом деле вы лучший судья, чем я, - отвечал Йорик. - Лучше всего, - сказал отец, - об этом знают астрологи; - аспекты в 120 градусов и в 60 градусов сошлись вкось - или противостоящие им части эклиптики не совпали, как бы надо было, - или же владыки (как их называют астрологи) играли в прятки, - словом, вверху или внизу у нас творилось что-то неладное. - Очень возможно, - отвечал Йорик. - Но ребенку-то от этого не хуже? - воскликнул дядя Тоби. - Троглодиты говорят, что не хуже, - отвечал отец. - А ваши богословы, Йорик, что говорят нам... - По-богословски? - переспросил Йорик, - или в качестве аптекарей? {CalephV nosou, kai dusiatou apallgh, hn anJraka kalousin. - Избавление от тяжелой и трудно излечимой болезни, именуемой "уголь" (греч.). Филон.} - государственных людей? {Ta temnomena tvneJnvn polugonwtata, kai poluanJrwpwtata einai. - Обрезанные - плодовитейшие и многочисленнейшие из народов (греч.).} - или прачек? {KaJariothod eineken - ради опрятности (греч.). Бошар.} - Не могу вам сказать с уверенностью, - отвечал отец, - но они говорят нам, братец Тоби, что это ему на пользу. - При условии, - сказал Йорик, - если вы его пошлете путешествовать в Египет. - Благом этим он насладится, - ответил отец, - когда увидит пирамиды. - Право, каждое ваше слово, - проговорил дядя Тоби, - для меня звучит по-китайски. - Желаю, чтоб так оно было для половины человечества, - сказал Йорик. - Ил {'O '`IloV ta aidoia peritemnetai, taito poiesai kai touV am autw summakouV katanagkasaV. - Ил обрезает срамные органы, принудил своих соратников сделать то же (греч.). Санхуниатон. Л. Стерн.}, - продолжал отец, - обрезал однажды утром всю свою армию. - По решению полевого суда? - вскричал дядя Тоби. - Хотя ученые, - продолжал отец, - оставив без внимания вопрос дяди Тоби и обращаясь к Йорику, - сильно расходятся по вопросу, кто такой был Ил; - одни говорят, что Сатурн, - другие, что высшее существо, - а третьи, что всего только бригадный генерал под начальством фараона Нехаю. - Кто бы он ни был, - сказал дядя Тоби, - не знаю, каким воинским уставом он мог бы это оправдать. - Диспутанты, - отвечал отец, - приводят в пользу этого двадцать два различных основания; - правда, другие, притупившие свои перья защитой противоположного мнения, показали несостоятельность большинства из них. - Но опять-таки лучшие наши богословы-полемисты - Как бы я желал, - сказал Йорик, - чтобы в нашем королевстве не было ни одного богослова-полемиста; - одна унция практического богословия стоит целого корабельного груза пестрых товаров, вывезенных к нам их преподобиями за последние пятьдесят лет. - Будьте так добры, мистер Йорик, - проговорил дядя Тоби, - скажите мне, что такое богослов-полемист. - Лучшее, что я когда-либо читал, капитан Шенди, - отвечал Йорик, - это описание двух таких богословов в рассказе о единоборстве между Гимнастом и капитаном Трипе; оно у меня в кармане. - Я бы с удовольствием послушал, - просительно проговорил дядя Тоби. - Извольте, - сказал Йорик. - Однако там, за дверью, меня поджидает капрал, - и я знаю, что описание боя доставит бедняге больше удовольствия, чем ужин, - так, пожалуйста, братец, позвольте ему войти. - От всего сердца, - сказал отец. - Трим вошел, вытянутый в струнку и счастливый, как император; когда он затворил дверь, Йорик вынул книгу из правого кармана своего кафтана и стал читать, или сделал вид, что читает, следующее: ^TГЛАВА XXIX^U - "Услышав эти слова, многие из бывших там солдат ужаснулись и отступили назад, оставив место для нападающей стороны; все это Гимнаст хорошенько приметил и намотал себе на ус. И вот, сделав вид, будто он слезает с коня, он свесился на левый его бок, ловко переменил ногу в стремени (с помощью своей короткой шпаги), нырнул вниз, взметнулся в воздух и стал обеими ногами на седло, повернувшись задом к голове лошади. - Дела мои (сказал он) идут шиворот-навыворот. - Затем, не двигаясь с места, он подскочил на одной ноге и, сделав полный оборот влево, оказался в прежнем положении, точка в точку. - Гм, - сказал Трипе, - я этого делать сейчас не стану, - у меня есть на то причины. - Скверно, - сказал Гимнаст, - я сплоховал, - сейчас повторю этот прыжок по-другому. - Сказав это, он с изумительной силой и ловкостью сделал прыжок, как прежде, но только с поворотом направо. Потом он оперся большим пальцем правой руки о луку седла и всем корпусом поднялся на воздух, поддерживая тело мускулами и сухожилиями большого пальца; в таком положении он стал вращаться, описав три полных круга. На четвертый раз он опрокинулся всем корпусом и перекувырнулся, ни до чего не касаясь, затем выпрямился между ушей лошади, поддерживая тело на воздухе большим пальцем руки, сделал в таком положении пируэт и, хлопнув правой ладонью посередине седла, перекинулся на круп коня и сел на него..." (- Это нельзя назвать боем, - сказал дядя Тоби. - Капрал отрицательно покачал головой. - Имейте терпение, - сказал Йорик.) "Тут (Трипе) занес правую ногу поверх седла, оставаясь все же en croupe {На крупе (франц.).}. - Однако, - сказал он, - лучше мне сесть в седло, - и с этими словами, упершись в круп лошади большими пальцами обеих рук, мигом перекувырнулся в воздухе и очутился в нормальном положении между луками седла; затем сделал прыжок в воздух и стал на седле, сдвинув ноги; в этой позе он завертелся мельницей и проделал еще более сотни трюков". - Помилуй боже! - воскликнул Трим, потерявший всякое терпение, - м