грандиозными проблемами, мучающими в связи с этим историков и антропологов. 4 Области на востоке Центральной Европы, где поселились в относительной безопасности еврейские эмигранты из Хазарии, к концу первого тысячелетия нашей эры только формировали свое политическое лицо. Примерно в 962 г. несколько славянских племен образовали союз под главенством сильнейшего среди них, полян, ставший ядром польского государства. Получается, что становление Польского государства началось примерно тогда же, когда пришло в упадок хазарское (Саркел был разрушен в 965 г.). Показательно, что евреи играют важную роль в одной из ранних польских легенд, относящихся к образованию Польского королевства. В ней рассказано, как союзные племена решили избрать себе короля и остановились на еврее по имени Авраам Проковник (12; III; 217 и прим.). Возможно, это был богатый и образованный хазарский купец, чьим опытом решили воспользоваться обитатели лесной славянской глуши, а возможно, речь идет о вымышленной фигуре; но даже во втором случае напрашивается вывод, что такие евреи пользовались большим уважением. Так или иначе, Авраам проявил неожиданную скромность и сложил корону в пользу местного крестьянина по имени Пяст, ставшего основателем династии Пястов, правившей Польшей примерно с 962 по 1370 г. Независимо от того, реальное лицо Авраам Проковник или вымышленное, существует много свидетельств, что еврейские иммигранты из Хазарии приветствовались как ценное дополнение к экономике страны и государственному управлению. Поляки при династии Пястов и их балтийские соседи литовцы быстро расширяли свои границы и остро нуждались в притоке людей для освоения территорий и создания городской цивилизации*. Сначала они поощряли приезд немецких крестьян, горожан и ремесленников, позднее - мигрантов с территорий, занятых Золотой Ордой, включая армян, южных славян и хазар**. * Начиная с 1386 г. была заключена серия договоров, объединявших два народа в Польском королевстве. Для краткости я буду пользоваться термином "польские евреи", имея в виду обе страны, невзирая на тот факт, что в конце XVIII в Польша была поделена между Россией, Пруссией и Австрией, а ее жители превратились официально в подданных этих стран. Так называемая "черта оседлости", введенная в имперской России для евреев в 1792 г., совпадала с землями, аннексированными у Польши, а также частично распространялась на Украину. "Черта" не действовала только для некоторых привилегированных категорий евреев, которых по переписи 1897 г. насчитывалось всего 200 тыс., тогда как внутри черты, т.е. на прежней польской территории, евреев набралось около 5 млн. ** Польша и Венгрия тоже ненадолго - в 1241-1242 гг. - подверглись монгольскому нашествию, но оккупированы не были, что и предопределило их дальнейшую историю. Не все переселения были добровольными. В число переселенцев входили военнопленные, например, крымские татары, которых принуждали возделывать земли литовских и польских землевладельцев в завоеванных южных провинциях (под конец XIV в. княжество Литовское простерлось от Балтийского до Черного моря). Однако уже в XV в. турки-оттоманы, покончив с Византией, двинулись на север, и землевладельцы переселили людей из своих владений в пограничных областях дальше в глубь континента (94; гл. IX). Среди подвергнутых насильственному переселению было немалое количество караимов - последователей иудейской фундаменталистской секты, отвергающей учение раввинов. Согласно традиции, пронесенной караимами вплоть до наших дней, их предки были пригнаны в Польшу великим литовским князем-воином Витольдом в конце XIV в. в качестве военнопленных, захваченных в Солхате (Крым) (94; гл. IX). В пользу этой версии говорит тот факт, что в 1388 г. Витольд даровал хартию прав евреям Троки, так что французский путешественник Гильбер де Ланноа обнаружил там "множество евреев", говоривших не на языке местных жителей и не по-немецки, а на собственном наречии (94; гл. IX) [126]. Этот язык был - и остается - тюркским, причем самым близким среди живых языков к lingua cumanica, на котором говорили на бывших хазарских территориях во времена Золотой Орды. По утверждению Зайончковского (Согласно А. Н. Поляк; 94; гл. IX), этот язык по-прежнему остается языком устной речи и религиозного культа в общинах караимов, оставшихся в Троки, Вильне, Паневежисе, Луцке и Галиче. Сами караимы утверждают, что до Великой эпидемии 1710 г. в Польше и Литве насчитывалось от 32 до 37 их общин. Свой древний диалект они называют "язык кедар"; помнится, в XII в. раввин называл их земли к северу от Черного моря "землей Кедар". Кстати, то, что он про них рассказывал - сидение всю субботу в темноте, игнорирование учения раввинов - соответствует нравам секты. Зайончковский, крупный современный тюрколог, вообще считает караимов самыми близкими сегодняшними родственниками древних хазар с лингвистической точки зрения (125; см. по 35; 212). О причинах сохранения этой сектой ее древнего языка на протяжении пятисот лет, хотя основная часть иудеев-хазар отказалась от него в пользу идиш, речь впереди. 5 Польское королевство с самого начала, еще при династии Пястов, приняв католичество, стало ориентироваться на Запад. Однако по сравнению с западными соседями это была отсталая в культурном и экономическом отношении страна. Отсюда политика привлечения иммигрантов - немцев с запада, армян и евреев-хазар с востока - и всяческие послабления для них, вплоть до королевских хартий, подробно описывавших их обязанности и особые привилегии. По Хартии, изданной Болеславом Благочестивым в 1264 г. и подтвержденной Казимиром Великим в 1334 г., евреи получили право иметь свои синагоги, школы и суды; владеть земельной собственностью и заниматься любой торговлей и деятельностью по своему выбору. При правлении короля Стефана Батория (1575-1586) евреи получили собственный парламент, заседавший дважды в год и обладавший властью обкладывать единоверцев налогами. В истории хазарских иудеев, потерявших страну, открылась новая глава. Яркой иллюстрацией их привилегированного положения может служить краткое послание, выпущенное во второй половине XIII в., предположительно папой Клементом IV, и адресованное неназванному польскому принцу. В этом документе папа доводит до сведения адресата, что римское священство осведомлено о существовании в нескольких польских городах большого количества синагог - не менее пяти на один город*. Папа сожалеет о том, что синагоги эти, как сообщают, выше костелов, величественнее и наряднее их, крыты цветной черепицей и затмевают соседние католические храмы. (Вспоминается ликование Масуди по поводу того, что главная мечеть Итиля выше всех остальных зданий города.) Недовольный тон папского послания подкрепляется также решением, принятым в 1267 г. папским легатом кардиналом Гвидо, согласно которому у евреев могла быть всего одна синагога на город. * Видимо, Вроцлав или Краков. Из этих документов, соответствующих по времени монгольскому завоеванию Хазарии, мы узнаем, что уже в то время в Польше было много хазар, недаром в некоторых городах они построили по несколько синагог; понятно, что эти люди процветали, иначе их синагоги не были бы "величественными и нарядными". Логично в связи с этим задаться вопросом о возможной численности и составе хазарской эмиграции в Польшу. Достоверной информации о численности нет. Мы помним, что в арабских источниках говорилось о хазарских армиях в три сотни тысяч человек, участвовавших в мусульманско-хазарских войнах (глава I, 7)[127]; даже если сделать скидку на их склонность к сильным преувеличениям, придется предположить, что в Хазарии жило никак не меньше полумиллиона душ. Ибн Фадлан говорил о 50 тысячах шатров волжских булгар, что дает население в 300-400 тыс. человек - примерно тот же порядок цифр, что у хазар. С другой стороны, количество евреев в Польско-Литовском королевстве в XVII в. также оценивается современными историками примерно в 500 тыс. человек (или 5 процентов всего населения) (118; 278). Эти цифры не противоречат известным фактам о длительной хазарской миграции через Украину в Польшу и Литву, начавшейся после разрушения Саркела и возвышения польской династии Пястов в конце первого тысячелетия н.э., ускорившейся из-за монгольского завоевания и более или менее завершившейся в ХV-ХVI вв., когда Степь опустела, а хазары, по-видимому, были сметены с лица земли*. Весь процесс переселения занял пять-шесть веков и проходил то масштабно, то очень медленно. Если принять во внимание значительный приток еврейских беженцев в Хазарию из Византии и из мусульманского мира и некоторый естественный прирост численности самих хазар, то можно предположить, что численность хазарского населения в пиковый период, в VIII в., была сопоставима с численностью евреев в Польше в XVII в. - во всяком случае, примерно, с точностью до нескольких сот тысяч, простительной при нашей слабой осведомленности. * Последние из древнехазарских деревень на Днепре были уничтожены во время казачьего восстания под руководством Хмельницкого в XVII в., уцелевшие люди пополнили собой уже существующее еврейское население Польши и Литвы. В этой арифметике кроется ирония. Согласно статье "Статистика" из "Еврейской энциклопедии", в XVI в. все еврейское население мира составляло около миллиона. Из этого как будто следует, как указывают А. Н. Поляк, X. Ф. Кучера и другие, что в Средние века большинство исповедывавших иудейскую религию были хазарами. Значительная часть этого большинства перебралась в Польшу, Литву, Венгрию и на Балканы, где образовала восточное еврейское сообщество, которое, в свою очередь, дало подавляющее большинство мирового еврейства. Даже если первоначальное ядро этого сообщества было разбавлено и наращено иммигрантами из других областей (см. ниже), гипотеза о хазарско-тюркском происхождении его главных корней опирается на серьезные свидетельства и по крайней мере заслуживает внимания и серьезного обсуждения. Дополнительные причины присвоения лидирующей роли в росте и развитии еврейской общины в Польше и в других частях Восточной Европы хазарским элементом, а не иммигрантами с Запада, будут обсуждены в последующих главах. Пока же процитируем польского историка Адама Ветулани (курсив мой): "Польские ученые согласны, что эти старейшие поселения были образованы эмигрантами из хазарского государства и из России, а евреи из Южной и Западной Европы стали прибывать и селиться позднее и что по крайней мере некоторая часть еврейского населения (а раньше - основная часть) происходила с востока, из страны хазар, а позднее из Киевской Руси" (118; 274). 6 До сих пор речь шла о численности. Но что известно о социальной структуре и составе хазарской иммигрантской общины? Первое, что бросается в глаза, - это удивительное сходство в привилегированном положении хазарских евреев в Венгрии и в Польше в ранний период. И в венгерских, и в польских источниках о евреях говорится как о чеканщиках монет, управляющих доходами королевской казны, контролерах соляной монополии, сборщиках налогов и "ростовщиках", то есть банкирах. Эта параллель заставляет предположить, что две иммигрантские общины имели общее происхождение, а поскольку мы можем проследить происхождение основной части венгерского еврейства от мадьяро-хазарского ядра, вывод напрашивается сам собой. Ранние свидетельства высвечивают роль, которую играли евреи-иммигранты в зарождающейся экономической жизни обеих стран. Роль эта была важной, что неудивительно, поскольку внешняя торговля и сбор таможенных пошлин был в прошлом основным источником доходов самих хазар. Они обладали опытом, который отсутствовал у их новых господ, поэтому вполне логично, что им предложили помогать советами и участием в управлении финансами двора и знати. Монеты с надписями по-польски, но еврейскими буквами, отчеканенные в ХII-ХIII вв. (см. главу II, 1) - неожиданные реликты этой деятельности. Загадочным остается их назначение. На некоторых красуется имя короля (Лешек, Мешко), на других значится: "Из дома Абрахама бен Йозефа, князя" (видимо, самого чеканщика-банкира), на некоторых - благословение "Удачи" и т.д. Показательно, что современные венгерские историки также говорят о практике чеканки монет из серебра, поставлявшегося евреями ([118; 267-278], [12; III; 218 и прим.], [943; гл. IX]). Однако - в отличие от Западной Европы - финансы и торговля были далеко не единственными сферами деятельности евреев. Некоторые богатые эмигранты становились в Польше землевладельцами, как стал им Тека в Венгрии; сообщается, например, о целой деревне еврейских крестьян, работавших на собственной земле под Вроцлавом до 1203 г. (12; III; 219), первоначально крестьян-хазар было, наверное, больше, как на то указывают древние хазарские топонимы. Ярким примером того, как могли появляться такие деревни, служат уже упоминавшиеся караимские записи: в них говорится, как князь Витольд поселил группу военнопленных-караимов в "Красне", дав им дома, сады и поля на расстоянии в полторы мили. ("Красну" пытаются идентифицировать с маленьким еврейским городком Красная в Подолье) (94; гл. VII). Однако будущее еврейской общины было не в земледелии. Причин тому немало. Становление феодализма в XIV в постепенно превратило крестьян Польши в крепостных, которым запрещалось покидать свои деревни и вообще помышлять о свободе передвижения. В то же время под совместным давлением церковной иерархии и феодалов-землевладельцев в 1496 г. польский сейм запретил евреям приобретать сельскохозяйственные земли. Но процесс отчуждения от земли начался, по всей видимости, гораздо раньше. Помимо упомянутых специфических причин - религиозной дискриминации в сочетании с закрепощением свободных крестьян - превращение преимущественно земледельческого народа хазар в городское население было явлением, знакомым по истории всех миграционных процессов. Сталкиваясь с новыми климатическими условиями и методами земледелия, с одной стороны и видя, с другой, неожиданные возможности улучшить свою жизнь, обеспечиваемые городской цивилизацией, иммигранты за несколько поколений полностью меняют сферу занятости. Потомки крестьян из итальянской Абруцци становились в Новом Свете официантами и открывали свои ресторанчики, а внуки польских крестьян служат полицейскими, инженерами и психоаналитиками*. * Противоположный процесс - переход колонистов к возделыванию девственных земель - наблюдается при миграции из более развитых областей в менее развитые. Однако превращение хазарского еврейства в польское не привело к резкому разрыву с прошлым и к утрате своей идентичности. То был постепенный, органичный процесс перемен, при котором - как убедительно показал А. Н. Поляк - в новой стране сохранились некоторые жизненно важные традиции хазарской общественной жизни. Произошло это благодаря появлению общественной структуры или образа жизни, который не имеет аналогов в других областях Диаспоры, - еврейского городка, "айара" по-древнееврейски, "штетл" на идиш, "местечко" по-польски. Все это уменьшительно-пренебрежительные обозначения, которые, впрочем, не обязательно подразумевают малые размеры (некоторые были достаточно велики), а, скорее, ограниченность прав муниципального самоуправления. "Местечко" не следует путать с гетто. Последнее представляло собой улицу или квартал, где евреи были вынуждены тесниться, не расселяясь по остальному городу, среди иноверцев. Со второй половины XVI в. в таких условиях евреи проживали повсюду в христианском и почти повсюду - в мусульманском мире. Гетто окружали стены, ворота в которых запирались на ночь. Внутри гетто у людей развивалась клаустрофобия и ограниченность мышления, зато в неспокойные времена стены обеспечивали кое-какую защиту. Из-за ограниченности площади дома росли вверх, постоянная скученность порождала антисанитарию. Людям, жившим в таких условиях, требовалась большая духовная сила, чтобы сохранить самоуважение. Удавалось это не всем. Местечко было совсем другим типом поселения, существовавшим, как уже говорилось, только в польско-литовской Речи Посполитой, и больше нигде в мире. Оно представляло собой изолированный городок с исключительно или преимущественно еврейским населением. Зародилось "местечко", видимо, еще в XIII в., поэтому его можно считать недостающим звеном между рыночными городами Хазарии и еврейскими поселениями Польши. Экономические и социальные функции этих наполовину сельских, наполовину городских агломераций были, видимо, одинаковыми в обеих странах. В Хазарии, как впоследствии в Польше, они представляли собой систему торговых факторий или рыночных центров, обеспечивавших контакт между большими городами с их нуждами и селом. Там регулярно проводились ярмарки, где продавался и обменивался мелкий и крупный рогатый скот, а также городская продукция, одновременно там трудились и торговали своими изделиями колесные мастера, бондари, кузнецы, серебряных дел мастера, портные, кошерные мясники, мельники, хлебопеки, торговцы свечами. Здесь же находились писари, обслуживавшие неграмотных, синагоги для верующих, гостиницы для путешественников, хедер - "комната" на древнееврейском, то есть школа. Добавьте к этому бродячих рассказчиков и певцов (некоторые имена, как, например, Велвел Збарзер, сохранились в истории)*, бродивших от местечка к местечку в Польше, а до того, несомненно, и в Хазарии, если судить по здравствующим до сих пор на Востоке бродячим рассказчикам. * Enc. Brit., издание 1973, статья "Еврейская литература". Некоторые виды деятельности вообще стали в Польше чисто еврейскими. К ним относилась торговля лесом, в связи с чем вспоминается, что дерево было главным строительным материалом и важной статьей экспорта в Хазарии, то же самое можно сказать о транспорте. "Густая сеть местечек, - пишет А. Н. Поляк (94; гл. III), - позволяла целое столетие распространять изделия по всей стране на превосходных еврейских конных бричках. Доминирование этого вида транспорта, особенно на востоке страны, было настолько очевидным, что еврейское обозначение повозки, "ба-ал агалах", перешло в русский язык как "балагол". Занятие это пришло в упадок только с появлением во второй половине XIX в. железных дорог". Такая специализация не могла, конечно, развиться в замкнутых гетто западного еврейства и носит несомненные хазарские черты. Жители гетто были сугубо оседлыми людьми, тогда как хазары, как все полукочевые народы, использовали повозки, запряженные лошадьми или быками, для перевозки палаток и скарба, включая царские шатры размером с цирк-шапито, где помещались сотни людей. У этих людей была смекалка, позволявшая осваивать самые трудные дороги новой страны. Другим специфически еврейским занятием было содержание постоялых дворов, мельничное дело и меховая торговля - ничего этого в гетто Западной Европы не было. Такова, в общих чертах, структура еврейского местечка в Польше. Кое-что в этом же роде можно встретить в любом старом рыночном городке любой страны, но есть и более тонкие совпадения с тем, что мы знаем - хотя знаем мы мало, - о городской жизни в Хазарии, послужившей, видимо, прототипом для польского местечка. К этим специфическим свойствам следует добавить сходство с пагодами, отличающее старейшие из сохранившихся в местечках деревянных синагог ХV-ХVI вв., совершенно чуждое и местной архитектуре, и стилю строительства, перенятому евреями Запада и затем воспроизведенному в польских гетто. Внутреннее убранство старейших синагог в местечках тоже очень сильно отличается от стиля, сложившегося в гетто Запада, стены местечковых синагог были покрыты арабесками и изображениями зверей, вызывающими в памяти и персидское влияние, ощущающееся в венгерско-хазарских изделиях (I; 13), и декоративный стиль, принесенный в Польшу армянскими иммигрантами (94; гл. III). Традиционная одежда польских евреев тоже имеет безусловно восточное происхождение. Типичный длинный шелковый кафтан имитирует, наверное, одеяние польского шляхтича, которое, в свою очередь, скопировано с наряда монголов в период Золотой Орды - мода путешествует, игнорируя политические границы, но известно, что кафтаны носили задолго до этого степные кочевники. Тюбетейку (ермолку) носят по сей день ортодоксальные евреи, а также узбеки и другие тюркские народы Средней Азии. Поверх ермолки мужчины надевали штримель - особую круглую шапку с лисьим мехом, скопированную хазарами у казаков - или наоборот. Как уже говорилось, торговля лисьим и собольим мехом, процветавшая в Хазарии, превратилась в Польше в настоящую еврейскую монополию. Женщины носили до середины XIX в высокий белый тюрбан - точную копию головного убора казашек и туркменских женщин (94; гл. III). (Ныне ортодоксальные еврейки вместо тюрбана вынуждены носить парики из собственных волос, которые они сбривают при замужестве.) В этом контексте стоит упомянуть - но уже с меньшей уверенностью - странную приверженность польских евреев к фаршированной рыбе, это национальное блюдо было перенято у них поляками. Есть даже поговорка "Без рыбы нет субботы". Не дальний ли это отголосок жизни на Каспии, где рыба служила главной пищей? Жизнь местечка описывается в еврейской литературе и фольклоре с романтической ностальгией. В современном исследовании местечковых традиций (126; 41) можно прочесть о веселом праздновании Субботы: "Где бы человек ни оказался, он постарается вовремя добраться до дому, чтобы встретить Субботу со своей семьей. Коробейник, переходящий из деревни в деревню, бродячий портной, сапожник - любой из сил выбьется, но попадет домой в пятницу вечером до заката. А на улицах местечка тем временем раздаются крики шаммеса: "Евреи, в баню!" Шаммес служит в синагоге, это что-то среднее между дьячком и сторожем. Он обращается к евреям не только от своего имени, ибо напоминает о соблюдении заповеди". Выразительнее всего изображена местечковая жизнь - сюрреалистическая смесь фактов и фантазий - на картинах и литографиях Марка Шагала, на которых библейские символы соседствуют с бородатым возчиком, размахивающим кнутом, и с задумчивым раввином в кафтане и ермолке. То было странное существование, предопределенное странным происхождением. Некоторые наиболее старые городки были, вероятно, основаны военнопленными - как Троки, заложенный караимами, - поселенными польской и литовской знатью на пустующих землях. Однако большая часть этих поселений появилась в результате массовой миграции с "Дикого Поля", превращавшегося в пустыню. "После монгольского завоевания, - пишет Поляк, - когда переносили на запад свои деревни славяне, с ними перемещались и хазарские местечки" (94; гл. III). Пионерами новых поселений были, наверное, богатые хазарские торговцы, постоянно пересекавшие Польшу по наезженным торговым путям в направлении Венгрии. "Мадьярская и кабарская миграция в Венгрию проложила дорогу для селившихся в Польше хазар: она превратила Польшу в транзитную зону между двумя странами с еврейскими общинами" (94; гл. VII). Поэтому купцы-путешественники были знакомы с условиями в областях будущего расселения и имели возможность установить связь с землевладельцами, заинтересованными в поселенцах. "Землевладелец заключал соглашение с такими богатыми и уважаемыми евреями (вспомним Авраама Проковника), которые изъявляли готовность поселиться в его имении и привести с собой новых поселенцев. А те, как правило, выбирали людей из своих родных мест" (94; гл. III). Среди колонистов были земледельцы и ремесленники, способные образовывать автономные сообщества. Так хазарский населенный пункт, перенесенный в Польшу, стал местечком. Земледелие постепенно, по мере привыкания к новым условиям, предавалось забвению. Таким образом, ядро современного еврейства следовало старому рецепту: стремись к новым горизонтам, но не отрывайся от своих. VI ОТКУДА? 1 Из нашего исследования вытекают два основных факта: исчезновение хазарского народа из региона, бывшего его историческим ареалом, и одновременное появление в соседней области, на северо-западе, крупнейшего сосредоточения евреев со времени начала Диаспоры. Эти два факта находятся в тесной взаимосвязи, поэтому историки согласны, что иммиграция из Хазарии способствовала, видимо, росту польского еврейства - вывод, в пользу которого говорят свидетельства из предшествующих глав. Однако есть разногласия по поводу масштаба этого влияния: объема хазарской иммиграции в сравнении с притоком западных евреев и их удельного веса в образовании современного еврейства. Иными словами, тот факт, что хазары в немалых количествах эмигрировали в Польшу, сомнений не вызывает; вопрос в том, приходился ли на их долю основной процент новых поселенцев, или они образовали всего лишь их ядро. Чтобы получить ответ на этот вопрос, мы должны разобраться с объемом иммиграции "настоящих евреев" с Запада. 2 К концу первого тысячелетия н.э. больше всего евреев Западной Европы жило во Франции и в Рейнской области*. Некоторые их сообщества возникли еще в эпоху Римской империи, потому что в период между разрушением Иерусалима и упадком Рима евреи поселились во многих крупнейших городах под его владычеством; впоследствии к ним примкнули иммигранты из Италии и Северной Африки. Начиная с IX в. наличие еврейских общин зафиксировано по всей Франции, от Нормандии до Прованса и Средиземноморья. Одна группа даже переправилась через Ла-Манш, последовав за вторгнувшимися в Англию норманнами, видимо, по приглашению Вильгельма Завоевателя (согласно 121; см. в 12; IV; 277), нуждавшегося в их капитале и предприимчивости**. Их историю обобщает Барон: * Не считая испанских евреев, которые представляли особую категорию, не участвовавшую в миграционных процессах, о которых мы говорим. ** Согласно классическому исследованию Джозефа Якобса "Евреи в Англии при Анжуйской династии", опиравшегося на еврейские фамилии и другие документы. (12; IV; 77) "Впоследствии они превратились в класс "королевских ростовщиков", чьей главной функцией было предоставление кредитов для политических и экономических целей. Скопив большие богатства благодаря взиманию высокого процента, эти ростовщики были вынуждены предоставлять их в том или ином виде королевской казне. Длительное благосостояние многих еврейских семейств, роскошь их жилищ и одеяний, их влияние на судьбы общества заставляли даже проницательных наблюдателей закрывать глаза на опасности, кроющиеся в растущем недовольстве должников всех сословий и в усугубляющейся зависимости евреев от протекции их коронованных господ... Недовольное ворчание, вылившееся во вспышки насилия в 1189-1190 гг., предвещало трагический финал - изгнание 1290 г. Головокружительный взлет и еще более стремительное падение английского еврейства всего за два с четвертью столетия (1066-1290 гг.) контрастно высветили фундаментальные факторы, определившие судьбу всего западного еврейства в критически важной первой половине второго тысячелетия нашей эры" (12; IV; 75-76). Пример Англии показателен, потому что, в отличие от ранней истории еврейских общин на европейском континенте, прекрасно документирован. Основной урок, который можно из него извлечь, состоит в том, что социально-экономическое влияние евреев было несообразно велико, учитывая их скромное количество. Перед изгнанием евреев из Англии в 1290 г. их там насчитывалось в каждый отдельно взятый момент времени не больше 2500 человек. В экономике средневековой Англии эта крохотная еврейская община играла ведущую роль - гораздо большую, чем в Польше, где евреи были куда многочисленнее; однако, в отличие от Польши, в Англии евреи не могли опираться на сеть малых еврейских городов, наполненных скромными мастерами, ремесленниками, возчиками и кабатчиками, то есть не были укоренены в народной гуще. В этом животрепещущем вопросе Англия анжуйских Плантагенетов олицетворяла то, что не могло не случиться позже на всем Западе. Евреев Франции и Германии ждала та же участь, поскольку и там их занятия не отличались разнообразием, что не могло не привести к трагическому результату. Кошмар всегда начинается с "медового месяца", а кончается разрывом и кровопролитием. Сначала евреев повсюду лелеяли, выпускали в их пользу специальные хартии, создавали им привилегии. Они были personae gratae, подобно придворным алхимикам, ибо одним им была ведома тайна функционирования экономики. "В раннем средневековье, - писал Сесил Рот, - торговля в Западной Европе была, в основном, в руках евреев, не исключая и работорговлю, а "еврей" и "торговец" в записях эпохи Каролингов являются почти синонимами" (104). Но с ростом класса местных торговцев их постепенно оттесняли не только от самых выгодных занятий, но и от традиционных форм торговли, так что единственной открытой для них сферой осталось одалживание средств под проценты. "Евреи аккумулировали богатства страны, но периодически их выкручивали, как белье, сливая добытое - как воду - в казну..." (104). Прообраз Шейлока сформировался задолго до времен Шекспира. В дни "медового месяца", в 797 г., Карл Великий отправил прославленное посольство в Багдад, к Харун ал Рашиду, для переговоров о заключении договора о дружбе, посольство состояло из еврея Исаака и двух знатных христиан. Горький конец наступил через 500 лет, в 1306 г., когда Филипп Красивый изгнал евреев из Французского королевства. Правда, некоторым потом разрешили вернуться, но и они страдали от притеснений, так что к концу XIV в. еврейская община Франции практически прекратила существование*. * Современные еврейские общины Франции и Англии быта образованы беглецами от испанской Инквизиции в ХVI-ХVII вв. 3 Переходя к истории германского еврейства, прежде всего необходимо отметить, что "как ни странно, мы не располагаем полной, научной историей германского еврейства... "Germanica Judaica" - это всего лишь ссылки на исторические источники, проливающие свет на отдельные общины до 1238 г." (12; VI; 271) Свет довольно-таки тусклый, но позволяющий по крайней мере представить территориальное распределение общин западноевропейского еврейства в Германии в критический период, когда приближалась к своему пику хазарско-еврейская иммиграция в Польшу. Одно из самых ранних свидетельств существования такой общины в Германии - упоминание некого Калонимуса, приехавшего в 906 г. вместе с родней в Майнц из Лукки в Италии. Примерно тогда же заговорили о евреях в Шпайере и Вормсе, чуть позже - в Трире, Меце, Страсбурге, Кельне, то есть в узкой полосе, идущей через Эльзас и по долине Рейна. Еврейский путешественник Вениамин Тудельский (см. выше, II, 8) побывал в этом районе в середине XII в. и записал: "В этих городах много израильтян, людей мудрых и богатых" (12; IV; 73) [128]. Но что означает "много"? Как станет ясно чуть позже, совсем чуть-чуть... Несколько раньше в Майнце проживал некий рабби Гершом бен Иегуда (прим. 960-1030 гг.), заслуживший своей редкой ученостью прозвище "Свет Диаспоры" и пост духовного главы французской и рейнско-германской общины. Примерно в 1020 г. Гершом собрал в Вормсе Совет раввинов, издавший разнообразные эдикты, включая формальный запрет на многоженство (которое и без того уже давно не практиковалось). К этим эдиктам было приложено дополнение, согласно которому в экстренном случае любое правило могло быть отменено "ассамблеей из ста делегатов из стран - Бургундии, Нормандии, Франции и из городов - Майнц, Шпайер и Вормс". В других раввинских документах этого же периода называются только три последних города, так что позволителен вывод, что другие еврейские общины Рейнской области были в начале XI в. так малы, что даже не заслуживали упоминания (72; 233). К концу XI в. еврейские общины Германии чуть было не постигло поголовное истребление из-за массовой истерии, сопровождавшей Первый крестовый поход 1096 г. Ф. Баркер живописал умонастроение типичного крестоносца с выразительностью, редко встречающейся на страницах энциклопедии "Британика" (11; 14 изд.; т. IV; 772): "Он мог крушить все вокруг себя, утопая по щиколотку в крови, а на закате со слезами умиления преклонить колена у алтаря Гроба Господня - ибо не давильный ли пресс Господа забрызгал его?" Евреи Рейнской области угодили как раз в этот "давильный пресс" и едва в нем не погибли. Хуже того, их тоже поразила массовая истерия, правда иного свойства, - самоубийственное стремление к мученичеству. По словам еврейского хрониста Соломона бар Симона, признанного достоверным источником (12; IV; 97), евреи Майнца, столкнувшись с выбором между крещением и смертью от рук толпы, подали пример другим общинам, решившись на коллективное самоубийство (12, IV; 104): "Подражая готовности Авраама принести в жертву Исаака, отцы убивали детей своих, мужья - жен. Эти сцены неописуемого ужаса и героизма развертывались в ритуальной форме, с помощью жертвенных ножей, наточенных в соответствии с иудейским законом. Иногда мудрецы общины, наблюдавшие за массовым жертвоприношением, последними расставались с жизнью, накладывая на себя руки... В охватившей всех массовой истерике, освященной желанием религиозного мученичества и надеждой на награду на том свете, ничто не имело смысла, кроме стремления уйти из жизни не от руки безжалостного врага, поэтому неизбежная альтернатива - смерть или принятие христианства - решалась только первым способом". Переходя от кровопролития к бесстрастной статистике, мы можем приблизительно оценить численность еврейских общин в тогдашней Германии. Еврейские источники дружно называют цифру - 800 жертв (убитых и покончивших с собой) в Вормсе и расходятся от 900 до 1300 в Майнце. Конечно, многие наверняка предпочли смерти крещение, но источники не сообщают число выживших, мы, со своей стороны, не можем быть уверены, не преувеличивают ли они число павших. Барон делает по собственным подсчетам вывод, что "все еврейское население обоих городов вряд ли превышало цифры, которыми источники исчисляют одних погибших" (12; IV; 105; прим. 292). То есть выжить как в Вормсе, так и в Майнце должно было не больше нескольких сотен человек. А ведь эти два города (плюс Шпайер) были единственными, располагавшими достаточно крупными общинами, чтобы быть включенными в эдикт рабби Гершома! Иными словами, мы вынуждены признать, что еврейская община в Рейнской области Германии была малочисленной даже до Первого крестового похода, а уж побывав в "Господнем давильном прессе", уменьшилась еще больше. При этом к востоку от Рейна, в центральной и восточной Германии, тогда еще не появились и долго потом не появлялись еврейские общины. Традиционная концепция еврейских историков, по которой Крестовый поход 1096 г. послужил толчком к массовой миграции евреев из Германии в Польшу, - это всего лишь легенда, вернее, надуманная гипотеза, изобретенная по причине слабого знакомства с историей хазар и невозможности понять, откуда вдруг в Восточной Европе появилось такое количество евреев. Между прочим, источники ни слова не говорят о какой-либо миграции, ни массовой, на даже слабой, из Рейнской области на восток Германии, не говоря уж о далекой Польше. Так, Семен Дубнов, один из историков старой школы, пишет: "Первый Крестовый поход, приведший христианские массы в движение и бросивший их в направлении азиатского Востока, одновременно погнал еврейские массы на восток Европы" (36; 427). Тем не менее, всего несколькими строками ниже он вынужден признать: "Мы не располагаем сведениями об обстоятельствах этого эмиграционного движения, сыгравшего столь важную роль в еврейской истории" (36; 428). При этом имеется достаточно сведений о том, что происходило в тех же самых пострадавших еврейских общинах во время Первого и последующих крестовых походов. Некоторые накладывали на себя руки, некоторые пытались сопротивляться и погибли, выжившие обязаны своей удачей тому, что нашли на все опасное время убежище в укрепленном замке епископа, отвечавшего хотя бы теоретически за их безопасность. Часто и это не могло предотвратить расправу, тем не менее, уцелевшие, дождавшись спада крестоносной волны, неизменно возвращались в свои разграбленные дома и синагоги, чтобы все начать сначала. Судя по хроникам, это поведение выстраивалось в систему: так было и в Трире, и в Меце, и во многих других местах. Ко времени Второго и последующих крестовых походов оно уже превратилось в традицию: "В начале волнения из-за нового Крестового похода многие евреи Майнца, Вормса, Шпайера, Страсбурга, Вюрцбурга и других городов бежали в соседние замки, оставляя свои книги и ценное имущество друзьям из горожан" (12; IV; 129). Одним из главных источников по этим событиям является "Книга памяти" Эфраима бар Якоба, который сам в возрасте 13 лет находился среди людей, бежавших из Кельна в замок Фолкенбург (12; IV; 119). Соломон бар Симон сообщает, что во время Второго крестового похода выжившие евреи Майнца искали защиты в Шпайере, а потом вернулись в родной город и построили там новую синагогу (12; IV; 116). Это складывается в лейтмотив хроник; еще раз повторю, что нигде нет ни слова об эмиграции еврейских общин на восток Германии, которая, по словам Мизеса (83; 275), еще была тогда Judenrein - "не загрязнена евреями", каковой и оставалась еще несколько столетий. 4 XIII в. стал периодом небольшой передышки. Впервые мы слышим о появлении евреев в районах, соседствующих с Рейнской областью: в Пфальце (1225 г.), Фрайбурге (1230 г.), Ульме (1243 г.), Гейдельберге (1255 г.) и т.д. (83; 275-274). Но спокойствие продлилось недолго: в XIV в. на франко-германское еврейство обрушились новые беды. Первой катастрофой стало изгнание всех евреев из владений французского короля Филиппа Красивого. Франция страдала от экономического кризиса, сопровождавшегося, как водится, обесцениванием денег и социальными волнениями. Филипп пошел проторенным путем: решил возложить финансовые издержки кризиса на евреев. В 1292 г. он истребовал с них 100 тыс. ливров, в 1295, 1299, 1302 и 1305 гг. - по 215 тыс., а потом решился на радикальный шаг во спасение своих дышащих на ладан финансов. 21 июня 1306 г. он подписал тайный указ арестовать в определенный день всех евреев королевства, конфисковать их собственность, а их самих выдворить из страны. Аресты прошли 22 июля, выдворение - спустя несколько недель. Беглецы подались в области Франции, не относившиеся к домену французского короля, в Прованс, Бургундию, Аквитанию и некоторые другие феодальные владения. Однако, как пишет Мизес, "не существует никаких исторических сведений, что численность германского еврейства увеличилась благодаря страданиям еврейской общины Франции в решающий период ее уничтожения" (83, 273). Ни один историк не осмелился предположить, что французские евреи пересекли Германию и оказались в Польше - ни в тот период, ни когда-либо еще. При наследниках Филиппа имело место частичное возвращение евреев по зову новых французских монархов (в 1315 и 1350 гг.), но ни возместить причиненный ущерб, ни предотвратить новые взрывы массового насилия они не смогли. К концу XIV в. Франция стала, как и Англия, Judenrein. 5 Второй катастрофой