м. Тартаковский. Почему нам гореть огнем? Такие слова, Беня, даже неудобно от тебя слышать. Давайте сядем за стол как люди, а не какие-нибудь босяки, и все обговорим мирно, как это делают благочестивые евреи. Соня слышит все это, стоя на пороге кухни и, сорвавшись с места, убегает, сдерживая рыданья. Ее догоняют горькие стенания мадам Тартаков-ской. 55. Экстерьер. Двор дома Бени Крика. Вечер Духовой оркестр, уже не военный, а штатский, в основном собранный из еврейских музыкантов, которых приглашают играть на свадьбах и похоронах, грянув во все инструменты с такой силой, что язычки пламени в керосиновых лампах, гирляндами развешенные по всему двору, дымно колыхнулись и засветились еще ярче. И началась свадьба Бени Крика, о которой потом долго судили и рядили по всей Одессе. Разных размеров столы составлены в бесконечный ряд, по диагонали пересекают весь двор и концами даже вылезают на улицу. Столы покрыты бархатными скатертями всех расцветок и напоминают змею, кожа которой состоит из сплошных заплат всевозможной окраски. Все пространство вокруг двора превращено в гигантскую кухню под навесами, где три наемных повара с помощью целой оравы посудомоек в поту и пару варят, парят тушат и еще много чего делают, чтоб насытить такое множество гостей. Не менее десяти самых уважаемых матрон Молдаванки обносят столы, вывихивая себе суставы под тяжестью медных подносов. Столы ломятся от множества блюд. Тут и огромные, набитые кашей, индюки, и жареные цыплята, и гуси с вываливающимися из распоротых брюх долями яблок, персиков и чернослива. Глубокие тарелки с пахучей баклажанной икрой и не менее глубокие - с рыбьей икрой, черной и красной. Гигантские фаршированные щуки размером с доброго дельфина. А тертый хрен, красный и белый? А перцы? А вареная фасоль? А вина? В разнокалиберных бутылках со всего света представлен парад контрабандного алкоголя, разогревая тугие животы, закипая в мозгах и вызывая гулко громкую отрыжку, которая гулко прокатывается над столами. Жених и невеста восседают на почетном месте в окружении такого числа букетов, что кажется они уселись на цветочной клумбе. Беня, в новом наряде, изготовленном Боярским, а дочь Тартаковского утопает в немыслимых кружевах фаты, выписанной за большие деньги из заграницы. Она оцепенела при виде сотен сальных красных рож и не произносит ни слова, даже не улыбается будущему мужу, что смущает его и портит триумф. Толпа гостей, обсевшая столы, орет и ржет, как конюшня с запертыми лошадьми. Бенины дружки, сидящие на лучших местах, справа и слева от новобрачных, разогрелись от выпитого не на шутку. Лева Кацап разбил бутылку о голову своей женщины, Моня Тигр, захлестнутый эмоциями, стал палить из револьвера в воздух. Старый Тартаков-ский, в расстегнутом жилете, презрительно щурится на этот вертеп и немилосердно икает. Могучая Бася, сидящая рядом со своим отцом, Фреймом Грачом, толкнула его локтем в бок. Бася. Рыжий вор! Посмотри, какие кавалеры! Я бы съела их, не запивая! Оркестр заиграл польку. Беня галантно подал руку невесте, и они вышли из-за стола на свободное место. И пустились в пляс. Одни. Никто не посмел состязаться с такой парой. Но зато хлопают в могучие ладони в такт танцу с такой силой, как пушечные залпы. Беня танцует упоенно, демонстрируя гостям, которые и так его обожают, на что он способен в пляске. Невеста мелко переступает с ноги на ногу в атласных белых туфельках. Держа за талию, он вскинул ее в воздух и завертел над собой, отчего все ее кружевные юбки взлетели выше ее головы. А когда он вернул ее на землю, она произнесла единственное слово за весь вечер. Невеста. Грубиян! Никто это слово не расслышал, кроме Бени. Он дернул головой, как от удара в лицо. Рыжая Бася толкает отца и громко стонет. Бася. Посмотри на его ручки! Я бы съела эти ручки. Перебравший Фроим Грач не выдержал ее стенаний и, вынув револьвер, пьяно замахал перед ее распаренным лицом. Бася вырвала у него револьвер и швырнула через голову подальше. Револьвер, описав дугу, с плеском приземлился прямо в кипящий котел. Видавший все на своем веку старый повар, не выразил удивления. Он вытер руки концом передника и половником выудил из кипящего масла револьвер и отшвырнул его. Револьвер, наконец, разразился выстрелом. Пуля зацепила бочку с вином. Из пробитой дырочки ударила струя... прямо в лицо биндюжнику, храпевшему у бочки. Биндюжник не проснулся, а только разинул пасть, ловя струю, и его адамово яблоко задвигалось по шее вверх и вниз, по мере того, как он, хрюкая, глотал. Когда танец кончился и невеста вернулась на место, а жених, встав за ее креслом, вытирал взмокшее лицо клетчатым носовым платком, к нему подошел молодой человек, не из этой компании. Молодой человек. Послушайте, Король, я к вам на пару слов. Сонька Золотая Ручка послала меня. Вы знаете ее. Б е н я. Отчего она не пришла сама? Молодой человек. Она убита горем и не хочет показать своих слез. Б е н я . Хорошо... Так где же твоя пара слов? Молодой человек. Соня велела передать вам, что назначен новый полицмейстер. Б е н я. Я знал об этом еще позавчера, когда он ехал в Одессу принимать должность. Дальше... Молодой человек. Так он-таки приехал. И вступил в должность. Б е н я. Передайте ему мои поздравления. Молодой человек. Нет. Он передал их вам... Беня. Каким образом? Молодой человек. Он собрал всех легавых и сказал речь... Беня. Новая метла метет чисто. Он хочет сделать налет. На меня. Так? Молодой человек. И может быть, Король, вы знаете на когда назначен налет? Б е н я. Он назначен на завтра. Молодой человек. Он назначен на сегодня, Король. Беня. Кто сказал тебе это, дитя? Молодой человек. Сонька Золотая Ручка. Вы ведь знаете Соню? Беня. Я знаю Соню. Молодой человек. Новый хозяин собрал своих подчиненных и сказал: Мы, сказал он, должны раз и навсегда покончить с Беней, он сказал, ибо в этой стране есть царь и нет места Королю. Сегодня, сказал он, мы их и возьмем тепленькими. Беня. Дальше. Молодой человек. Тогда легавые испугались. Они сказали: если мы пойдем сегодня, когда он празднует, Беня может осерчать и много крови будет пролито. И новый хозяин ответил: мое самолюбие мне дороже... Вы сделаете налет, чего бы это не стоило. Беня. Дорого будет стоить. Молодой человек.А что Соне передать насчет налета? Беня. Король передает спасибо. А решает пусть сама. Гости стали кричать, чтоб Беня вернулся к столу. Гости. Горько! Горько! Беня с невестой обменялись традиционным поцелуем. Но никому не понравилось, как это было выполнено. Невеста лишь подставила щечку для поцелуя, что свадьбу удовлетворить не могло. Под гневные крики гостей, Беня обеими ладонями поймал ускользнувшую головку невесты, повернул к себе так, что она вскрикнула и влепил ей сочный поцелуй в капризные губы. Свадьба оценила выходку Бени и взвыла от удовлетворения. Согласно обычаю, началось подношение подарков. Шамес из синагоги, вскочив на стол, под туш духового оркестра стал выпевать как молитву количество денег и серебряных ложек, принесенных в дар молодой чете. Друзья и соратники Бени показали, что в их жилах течет голубая кровь и дух щедрости еще жив в их сердцах. Живописно одетые в немыслимых цветов пиджаки и жилеты, они подходили один за другим и небрежно кидали на серебряный поднос золотые монеты, браслеты и кулоны, колье из бриллиантов, нитки кораллов. Каждый подарок сопровождается танцем дарящего. Цыгане пропели "Заздравную" в честь Короля. Портовые греки отчеканили свои танцы. Персы привели девушку, и она, полуобнаженная, исполнила танец живота под их заунывную музыку. Кудлатый биндюжник, из своих евреев, со слоновьей грацией протопал сапогами одесскую "Семь сорок" вокруг стакана, полного до краев водки, поставленного на землю. Танцуя, он склонялся все ниже и ниже, пока не подхватил стакан, без помощи рук, одними зубами и так ловко опрокинул его содержимое себе в рот, что не пролил на землю ни капли. Едкий запах дыма стал распространяться над столами. Тесть Бени, мосье Тартаковский, несколько раз потянул носом и придвинулся к зятю. Тартаковский. Беня, ты знаешь, что я думаю? Я думаю, где-то что-то горит. Беня, крепко навеселе, снимал с себя пиджак. Беня. Пожалуйста, папа, ешьте себе и пейте на здоровье. И пусть вас не беспокоит этих глупостей. Но облако дыма становится все гуще и понемногу заполняет весь двор. Вдали над улицей стал розоветь край неба, и язык пламени вырвался из дыма. Гости повскакивали с мест, женщины закричали. Беня ударил кулаком по столу. Беня. Тихо! Вы мне портите свадьбу! Прошу вас, коллеги и друзья, пейте и ешьте. Ничто вам не грозит. Слово Короля! Прошу вернуться к столам и встретить еще одного гостя! К нам пожаловала Соня! Соня Золотая Ручка. Она всегда приносила мне в делах счастье. Милости просим, дорогая коллега! Соня пересекла двор, с развевающимися волосами, с гитарой в руках и гордо поднятой головой. Даже самые отъявленные хулиганы притихли, любуясь ею. Она пренебрежительно скользнула взглядом по невесте, затем глянула Бене в глаза. С о н я . Я бы хотела иметь пару слов с вами, Король! Беня. Говорите, Соня. У вас всегда имеется пара хороших слов в запасе. Соня. Вы будете смеяться, Король, но полицейский участок горит, как свеча. Свадьба ликующе заржала. Маня, старая воровка, заложила два пальца в беззубый рот и разразилась разбойничьим свистом, от которого у многих гостей заложило уши. Беня ей сделал замечание. Беня. Вы не на работе, Маня. Немножечко хладнокровней, Маня. Соня. Сорок полицейских вышли из участка и направились к вам с никому не нужным визитом. Не отошли они и пятнадцати шагов, как участок вспыхнул со всех четырех сторон. Духовой оркестр грянул туш. Беня. Спасибо, Соня. Это лучший подарок, который мне поднесли на свадьбе. Он вышел к ней из-за стола, крепко обнял и поцеловал в губы. Столы откликнулись удовлетворенным ревом. Тартаковский в тяжелом предчувствии кинул взгляд на дочь. Невеста сидела как каменная, безразличная ко всему. Б е н я. А теперь, Соня, спой нам, как ты пела всегда в мои холостые дни. И как раз гитара с тобой. Соня смотрит на него, покусывая губы. Слезы поблескивают в глазах. Она пересилила себя и тронула пальцами струны гитары. Соня. Когда речей твоих не слышу, Грустна, задумчива брожу. Когда очей твоих не вижу, Мне кажется, я не живу. И вся свадьба подхватила. Скажи ты мне, Скажи ты мне, Что любишь меня, Что любишь меня. Старый цыганский романс на этой свадьбе прозвучал как откровенное признание в ее любви к Королю и грустное прощание с надеждой завоевать его. За столами чувствительные женщины стали всхлипывать. Беня стоит, понурив голову. Его молодая жена брезгливо морщит носик. А позади свадьбы огонь нарастает, и искры долетают до столов. Беня в задумчивости пошел к воротам. Соня тронулась за ним. 56. Экстерьер. Улица у полицейского участка. Ночь По ночной улице Беня направляется к полицейскому участку. Он действительно пылает, как свеча. По охваченным огнем лестницам как угорелые носятся вверх и вниз полицейские чины, выбрасывая в окна дымящиеся ящики и картонки с документами. Толпа полуодетых зевак собралась на другой стороне улицы и с интересом обсуждает событие. Арестанты в полосатых робах выбегают из подвалов и скрываются в толпе. Новый полицмейстер - новая метла, которая чисто метет, - стоит в сторонке, в белом кителе с пятнами сажи на нем, нервно кусая кончики бравых усов. Поравнявшись с ним, Беня сочувственно поприветствовал начальство, чуть-чуть приподняв плоскую соломенную шляпу, опоясанную черной муаровой лентой. Беня. Вечер добрый, ваше благородие! Ну, что вы скажете на это несчастье? Это настоящий кошмар! Беня сокрушенно вздыхает и качает головой. Беня. Ай-яй-яй... 57. Экстерьер. Бенин двор. Ночь А свадьба гуляет вовсю. Воры и воровки вошли во вкус. Пляшут, рвут подметки на ходу. Оркестр из последних сил дует в мундштуки, из медных труб вырываются визгливые до непристойности звуки. Старый Тартаковский в этом бедламе дремлет на стуле и даже похрапывает. Невеста, как неодушевленная кукла, восседает среди букетов подувядших цветов. 58. Экстерьер. Улица возле полицейского участка. Ночь Эхо песен доносится до Бени, направившегося назад, на свою свадьбу. Соня молча, как тень, движется за ним. Проскакали к пожару конные упряжки с медными насосами. А потом послышался равномерный цокот копыт одинокой лошадки. Ночной извозчик не спеша катил по мостовой на своих дутых шинах. Глаза Бени зажглись озорным блеском. Он вскочил на подножку и бухнулся на пружинное сиденье, широким жестом пригласив Соню последовать его примеру. Бородатый кучер остановил лошадку и повернул голову на толстой шее к пассажирам. Кучер. Куда прикажете, господа хорошие? Беня. Скажи мне, отец, сколько стоит твоя коняга вместе с этой таратайкой? Кучер потерял дар речи. Беня вытащил из-за пазухи пиджака пачку крупных ассигнаций и сунул кучеру в руку. Беня. Бери все. Можешь не считать. Тут на целую конюшню хватит. Передай вожжи и катись подобру-поздорову. Он обнял правой рукой прижавшуюся к нему Соню. Беня. Я и моя жена отправляемся в свадебное путешествие. Чуть не свихнувшийся кучер обрушился со своего облучка и припустился по улице, прижимая обеими руками к груди так неожиданно свалившееся на него богатство. Соня. Беня, ты сказал что-то или мне показалось? Беня натянул вожжи, и конь весело зацокал подковами по булыжнику. Б е н я. Я сказал то, что ты слышала. Мы справим наш медовый месяц на виноградниках Молдовы. С о н я. Но ты же сегодня женился на другой женщине! Б е н я. Браки вершатся на небесах, Соня, а не на грешной земле. С Богом мы как-нибудь поладим. Я сделал для него больше, чем он для меня. Они вместе обратили глаза к небу, где безмятежно и сочувственно светила луна, и рассмеялись счастливо, как дети. От переполнивших его чувств Беня запел тот самый цыганский романс, что только что Соня с таким чувством пела ему. Беня. Когда речей твоих не слышу, Грустна, задумчива брожу. Когда очей твоих не вижу, Мне кажется, я не живу. Соня, не в силах оторвать счастливых влюбленных глаз от Бени, нежным голосом подхватила. Соня. Скажи ты мне... Беня. Скажи ты мне... Соня. Что любишь меня. Беня. Что любишь меня. Что любишь меня. И дуэтом, в один голос они пропели последние слова романса. Беня и Соня. Скажи ты мне, Скажи ты мне, Что любишь ты меня. Высокие платаны по бокам мостовой бесконечной аллеей уплывают назад под цоканье копыт. И луна на небе, и бриллиантовые звезды, благословляя их путь, далеким эхо повторяют мелодию романса. 59. Экстерьер. Одесская гавань. День И как в начале фильма, мы возвращаемся в современный порт Одессы, к белоснежному борту океанского лайнера у пирса, к пестро одетой толпе иностранных туристов и к старому еврею, стоящему в их окружении. Старый еврей. Беня Крик и Соня Золотая Ручка провели такой медовый месяц, какой даже царям не снился и произвели на свет всего одно дитя. Это - я. Ваш покорный слуга, оставшийся в нежном возрасте круглым сиротой. Как вы знаете из истории, вскоре здесь свергли царя и началась гражданская война. Между красными и белыми. Беня всегда был за справедливость. Он собрал своих мальчиков, пару тысяч, и выбил белых из Одессы. И три дня и три ночи он делил собственность богатых среди самых бедных. Три дня Одесса радовалась и веселилась, как никогда до того. И тогда пришли в город красные и Беня приветствовал их как братьев, но они не разделяли его чувств. Они поставили его к стенке и расстреляли. Вы спросите: почему? Вот что я по этому поводу думаю. Они читали Карла Маркса и поняли его так, что надо все разделить, чтоб ни у кого ничего не было. А Беня не читал Карла Маркса и полагал, что надо все делить поровну, но чтоб у каждого что-нибудь да было. Пуля решила этот спор, и они до сих пор уверены, что были правы. Милиционер в черном мундире вразвалку подошел к старому еврею и положил ему на плечо руку в белой перчатке. Милиционер. Пройдемте, гражданин. За такие речи перед иностранными туристами вас по головке не погладят. Он защелкнул браслет наручников на правой кисти старого еврея, приковав его цепочкой к своей левой руке. Старый еврей. Итак, вы видите... Он тоже читал когда-то Карла Маркса. Одним словом, прощайте. Будьте здоровы и внимательны. Возьмите, мистер, ваши часы. А это, мадам, если не ошибаюсь, ваш браслет. Пока вы слушали меня, я немножко размял пальцы. Возьмите обратно. Они у меня все равно конфискуют. Не надо благодарностей. Я вам только напомнил, что вы в Одессе, где надо беречь свои карманы. Гуд бай. До свидания. Оревуар, аривидерчи... Белоснежный лайнер отошел от пирса, прощаясь с Одессой воем американского джаза. Старый еврей и милиционер, скованные вместе наручниками, удаляются вверх по знаменитой лестнице, как два закадычных приятеля, прогуливающиеся вдвоем, рука в руке. Они оба движутся, как будто пританцовывают в ритм джаза, потому что они оба дети Одессы-мамы. КОНЕЦ Париж - Иерусалим - Нью-Йорк 1971-1988г.