е как бы состоит из клея. Потом забрался на велосипед - и укатил. Лорд Икенхем всегда был милостив к поверженному врагу. - Прекрасные у нас полисмены, - заметил он. - Раздавишь - поднимутся, убьешь - а они живы. Однако молчать он будет. - Откуда ты знаешь? - возразил Мартышка, обретавший все более мрачный взгляд на жизнь. - Он поехал к Бостоку. Наверное, расскажет. - Ты не видел его сестру, - возразил граф. - Нет, он не расскажет, успокойся. Мартышка усмехнулся так, что посрамил бы Билла Окшота, специалиста по безрадостному смеху. - Успокоиться? Ха-ха! Когда ты поселишься под этим... как его... - Nom de plume? <Псевдоним (фр.)> - Именно. И станешь взламывать шкафы... - Ах, оставь! Такой пустяк... Ночью взломаем, утром уедем. - Ночью? - Да. Я звонил Салли, мы обо всем договорились. Она приведет машину в сад, к часу ночи. Буду ждать у музея. Передам ей бюст, и все. - Все! - А что такого? - Да что угодно. Тебя могут поймать. - Никто еще меня не поймал. Среди коллег я зовусь тенью. Ну, что такое! Вечно ты видишь мрачную сторону... - А что, есть другая? - заинтересовался Мартышка. 4 Приближалось время обеда. Леди Босток, одевшись, стояла у зеркала, мечтая о том, чтобы меньше походить на лошадь. Лошадей она любила, но сходству с ними не радовалась. В спальню вошел сэр Эйлмер, по-видимому, сердитый. - Эмили! - сказал он. - Да, дорогой? - Приходил Поттер. - Да, дорогой. - Идиот. - Почему, дорогой? Сэр Эйлмер взял щетку и яростно ею взмахнул. - Помнишь, - спросил он, - как я играл Дика Диди в "Пинафоре" "Корабль Ее Величества "Пинафор"" - оперетта сэра Уильяма Гилберта (1836-1917) и сэра Артура С. Салливэна (1842-1900).? - Да, дорогой. Разве это можно забыть? - Помнишь, он пошел предупредить капитана, что дочь собралась бежать из дома, и ничего толком не сказал? - Конечно, дорогой. Ты был особенно хо... - Вот так и Поттер. Тут какая-то тайна. - Тайна? - А что еще? Мычит, намекает. "Берегитесь", "сегодня ночью"... Что ты корчишься? Леди Босток не корчилась, а дрожала. - Что же это, дорогой? - выговорила она. - Откуда мне знать? Только спрошу - молчит, как заколдованный. Спятил, наверное. Будет сторожить в саду. - Эйлмер! - Не ори. Я прикусил язык. - Но, Эйлмер!.. - А может, что-то разузнал об этом самозванце. Если он хоть двинется, я ему покажу! - Покажешь? -Да. - Что, дорогой? - Не важно, - ответил сэр Эйлмер, хотя не ему бы так отвечать, когда он обвинял в уклончивости Поттера. - Я все продумал. Он не отвертится.  * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ *  ГЛАВА 8 1 Спокойный, уютный вечер, к которому стремился лорд Икенхем, уже закончился. На колокольне отзвенел ту-рум /и проводил вечернюю зарю,/ покорный скот неспешно вышел в ночь,/ в саду уснули невесомым сном/ и алые, и белые цветы,/ остались лишь ночные существа На колокольне... - отрывок из "Песни" А. Теннисона, включенной в цикл "Принцесса".,/ как то: совы, мыши (простые и летучие), комары и констебль. Часы на вышеупомянутой колокольне, пятнадцать минут назад пробившие полночь, печально звякнули, сообщая Мартышке, что еще через сорок пять минут свершится неизбежное. Шагая по комнате и трясясь, как исследователь Бразилии, подхвативший малярию, он был безупречно элегантен, ибо не подумал раздеться в эту страшную ночь. Когда приезжаешь к родителям невесты и узнаешь, что твой безумный дядя будет их грабить, уже не до сна. Ты шагаешь и трясешься. Мартышка пробовал отвлечься, почитать "Убийство в тумане", но не смог. Есть времена, когда не прельстит и самый Безликий Бес. В былые дни, одно воспоминание о которых походило на подгнившую устрицу, Мартышка трясся, но все же не так. Сейчас, как героиня "Убийства", запертая в логове бандитов, он ощущал, что нервы торчат вершка на два и еще заворачиваются. Душевная боль совсем бы его прибила, если бы не терзала и жажда, образуя противовес. Жажда эта, как часто бывает в молодости, начиналась в подошвах и шла кверху, неуклонно обостряясь. Началась она по приезде, а дошла до апогея, когда Джейн принесла в гостиную графин и сифон. Мартышка был сильным человеком, но сидеть и смотреть, как сэр Эйлмер, Билл и дядя пьют, словно лоси у водопоя, не сможет и самый суровый аскет. Итак, Мартышка шагал, кляня тот порыв, который побудил его сказать Гермионе, что он не пьет, и представляя себе, как напьется, если выживет. Отшагав весь ковер, он повернул было обратно, но застыл, настолько походя при этом на Пробуждение Души, что обманул бы и знатока. Часы прозвенели дважды, обращаясь к нему. "Неужели ты забыл, - ласково осведомились они, - что в гостиной стоит графин? Мы ничего не говорим, так. напоминаем". Мартышка предположил, что это, в сущности, ангел-хранитель. Кого-кого, а этих ангелов он почитал. Через несколько секунд он был в коридоре, через три минуты - в гостиной, через три с четвертью - дрожащей рукой наливал живительную жидкость. А через четыре, откинувшись в кресле, положив ноги на столик, испытывал высшее блаженство. И тут раздался голос. Сказал он только "Ой", но мог и просто крякнуть. Волосы у Мартышки поднялись дыбом, как иглы на взъяренном дикобразе ...как иглы... - см. "Гамлет" 1, 4., сердце с тупым стуком ударилось о передние зубы, и, жалобно крикнув, Мартышка взлетел к потолку. Дважды коснувшись его и опускаясь на пол, он заметил, что это не сэр Эйлмер, а старый друг, Элзи Бин. Она стояла в дверях, приложив руки к груди, и пыхтела, как пыхтят служанки, если зайдут ночью в гостиную, а там сидит аристократ. Мартышке стало легче, спокойствие вернулось к нему, а с ним - и млеко милости. Если ты думал увидеть баронета в халате, приятно, убедившись в ошибке, потолковать с одним из лучших умов Боттлтон-Ист. Высвободив язык, зацепившийся за голосовые связки, Мартышка приветливо заметил: - Пип-пип! - Пип-пип, сэр. - Это вы? - Да, сэр. - Ну и испугался же я! - И я, сэр. - Значит, оба испугались, - подытожил Мартышка, еще со школы питавший склонность к математике. - Вы уж простите, принял за хозяина. Помните, вы удачно назвали его титаном? Так и есть; а я их не люблю. Что ж, располагайтесь, побеседуем. Как ваш Гарольд? Элзи опечалилась. - Худо, - отвечала она с той искренностью, которую в Боттлтон-Ист впитывают из воздуха. - Сил никаких нет, какой упрямый. - Не хочет уйти со службы? - Ага. Мартышка тоже опечалился. Он не видел в Поттере той бесовской прелести, которая привлекает женщин, - но при чем тут он? Если ты влюблена, ты плачешь и томишься, словно твой возлюбленный - Кларк Гейбл Кларк Гейбл (1901-1960), Грегори Пек (род. 1916) - американские киноактеры, тип "мужественная красота". или Грегори Пек. - Сейчас говорили-говорили, и все зря. - Какой ужас! - Сестра совсем подмяла. Прямо не знаю, что и делать. Жемчужная слеза появилась в уголке ее глаза, и она шмыгнула носом. Мартышка погладил ее по голове. Хоть это вправе сделать благородный человек! - Все будет хорошо, - сказал он. - Подождите, он уступит. Как-никак любовь... - Если бы в нос заехать... - мечтательно сказала Элзи. - Заехать в нос? - Ага. Мысль эта Мартышке понравилась, но скорее абстрактно. - Стал бы поумней, - продолжала Элзи. - Он у меня нервный. - Нервный? - удивился Мартышка, не заметивший этой черты. - Ага. Он из-за этого переехал. В городе как? Схватишь кого, а он в ухо. Дали бы тут, он бы сразу ушел. Предупредил бы за месяц, - уточнила Элзи. Мартышка понял ее. Как не понять, когда мысль так прекрасно выражена. - Это верно, - сказал он. - А вы не дадите ему в нос? - несмело спросила Элзи. - Не дам. - Может, по шлему стукнете? Когда не смотрит. Сердечно жалея наивное создание, Мартышка все же не стал скрывать горькую правду: - Они смотрят всегда. Нет, Элзи, на меня не рассчитывайте. Тут подошел бы ваш брат. Как жаль, что он занят до сентября! За что его покарали? - Сопротивление при исполнении. Дал полисмену по голове. - Вот видите! Значит, все в порядке. Подождите до осени. А почему вы здесь? - Виски взять хотела. Гостеприимный Мартышка спохватился. - Простите! - сказал он. - Сейчас налью. - Для Гарольда, - пояснила Элзи. - Он в саду. Бросил мне камешек в окно и говорит, принеси выпить. В саду! - горестно вскрикнула она. - Приличные люди спят. Ну, никаких сил! Она шмыгнула носом, и Мартышка поспешил ее утешить. - Все будет хорошо, - заверил он. - Сигарету? - Ага. - Тут - турецкие, тут - виргинские. Он дал ей прикурить от своей, и, когда лица их соприкоснулись, в комнату вошел Билл. 2 Мы не знаем, можно ли назвать великими умами Билла Окшота и Мартышку, но в эту ночь они проявили свойство, присущее таким умам, а именно - думали в унисон. И тот, и другой, вспомнив о графине, пошли выпить. Со встречи с лордом Икенхемом Билл испытывал то, что испытал бы, если бы фалды его фрака привязали к экспрессу Лондон - Эдинбург. Как многие, кого судьба свела с мятежным графом, когда тот без поводка, молодой путешественник страшился будущего, а потому не мог заснуть. Бессонница располагает к жажде, жажда - к мысли о графинах. И у Билла, и у Мартышки мысль не расходилась с делом, разница была в мелочах. Мартышка не знал, скрипят ли ступеньки, и шел осторожно, как Агаг Агаг - см. 1, Цар. 15., знакомый с местностью, а Билл несся, словно бизон к водопою. Тем больше поразила его трогательная сцена. Элзи Бин проговорила "Ой!". Билл ничего не мог сказать. Он стоял и смотрел, потрясенный до глубины души. Мартышка нарушит молчание первым. - Привет, - заметил он. - А, это вы, сэр! - прибавила Элзи. - Здравствуйте, - сказал новоприбывший. Говорил он отрешенно, ибо старался понять, хуже ли, если Мартышка невменяем. Несомненно, Элзи ошиблась, сообщив, что он уехал в Лондон, - он просто покатался, что вполне резонно в теплый летний день. Но хорошо это или плохо? Недавно сгоряча Билл подумал, что нормальный распутник лучше больного, а теперь - сомневался. Может быть, вменяемый растлитель особенно страшен? Одно он знал точно: как только Элзи уйдет, он поговорит с ним, как с младшим братом - скажем, как Брабазон-Планк-major с Брабазоном-Планком-minor. Возможность эта представилась раньше, чем подумали бы люди, хорошо знавшие невесту Поттера. Она была общительна и болтлива, но, нарушая строгий этикет, приличий придерживалась; и чутье подсказало ей, что, оказавшись в бигуди и в халате вместе с молодым хозяином и молодым же гостем, надо уйти как можно скорей. Этим начинаются все книги о достойном поведении. Поэтому, учтиво промолвив: "Ну, спокойной ночи!", она ушла; а Мартышка ощутил какое-то неудобство, словно подуло из окна, посмотрел и понял, что его испепеляет пламенный взгляд. Разные люди испепеляют по-разному. Билл, уверенный в том, что пора указать Мартышке, чем поведение его отличается от идеала, стал густо-вишневым, а глаза у него вылезли, как у крупной улитки. Кроме того, он трижды откашлялся. - Мартышка, - сказал он. - Да? Он откашлялся еще раз. - Мартышка. - Прошу! Билл обошел комнату. Трудно придумать хорошее начало, а когда говоришь с распутником как старший брат, такое начало - исключительно важно. Он в пятый раз прочистил горло: - Мартышка. - Здесь! Откашлявшись снова и тщательно ответив на вопрос, не проглотил ли он комара, Билл опять пошел по кругу. Наткнувшись на небольшое кресло, он остановился от боли. - Мартышка, - сказал он твердо, - мы об этом еще не говорили, как-то не приходилось, но я недавно узнал, что ты обручен с Гермионой. - Это верно. - Поздравляю. - Спасибо. - Желаю счастья. - Мерси. - Тебе... х-ха... и ей. Главное, ей. - Ну, естественно! - Ты сможешь его обеспечить? - Надеюсь. - Интересно, как, если ты все время распутничаешь со служанками? - А? - Ты слышал. - Распутничаю? - Да. Мало кто вынесет спокойно такие слова. Мартышка налил себе виски и, взмахнув стаканом, как король Артур - Эскалибуром Эскалибур - меч короля Артура., начал речь в свою защиту. Нет, сказал он, не распутничает все время, да и вообще не распутничает. Прежде всего, уточним термин. Предложить сигарету - не распутство. Прикурить - тоже. Оказавшись ночью в гостиной с общительной служанкой, всякий воспитанный человек будет учтив. Он поболтает с ней. Он предложит сигарету. Если она согласится, он поможет закурить. Так, по крайней мере, думает Мартышка: так думали бы сэр Галахад и шевалье Байяр, которых никто не обвинял в распутстве. Очень жаль, что у некоторых такое грязное воображение, ибо, надо сказать, чистому все чисто. Речь удалась на славу, и мы не удивимся, что Билл покачнулся, словно дуб под ветром. Однако, прочистив горло. вспомнил все благородство своей миссии и снова обрел ту спокойную мощь. которая его отличала. - Возможно, - сказал он, - но я видел, как ты целовал Элзи. Мартышка удивился: - Я? - Да. - Элзи? - Элзи. - В жизни я ее не целовал! - Целовал. На ступеньках. Мартышка хлопнул себя по лбу. - И верно! Ты подумай... Целовал - но по-братски. - Прямо, по-братски! - Да, - не сдался Мартышка, словно часто видел, как целуют служанок их братья. - Если бы ты все знал... Билл поднял руку. Он ничего не хотел знать и, подойдя к бывшему другу, посмотрел на него так, словно он-аллигатор, которого надо укротить взглядом. - Твистлтон! - Какой я тебе Твистлтон? - Как хочу, так и называю. Твистлтон, имей в виду: оторву голову, выпотрошу брюхо... - Ну, что ты, честное слово! - ...голыми руками. Чтобы этого больше не было! - Чего? - Сам знаешь. Ты кто, Дон Жуан? Мотылек? В общем, хватит. Сдерживай себя. Брось служанок. Ты женишься на прекраснейшей из девушек. Она любит тебя, доверяет... - Да постой ты! Мартышка замялся, поскольку Билл снова поднял руку. Жест этот очень эффективен в исторических пьесах, где мигом успокаивает разъяренные толпы. Однако сейчас он помог и в жизни - видно, тут важен размер руки. Измученному Мартышке показалось, что она не меньше окорока. - Наверное, - продолжал Билл, - ты думаешь, какое мне дело. - Нет. Нет. Ничего я не думал. - Хорошо, я скажу. Я люблю Гермиону всю мою жизнь. - Правда? - Правда. Много лет. А ей не говорил. - Не говорил? - Конечно. Она ничего не знает. - Вон что! - Но я обязан печься о ее счастье, как... - Гувернантка? - Старший брат. Печься, как брат, и смотреть за тем, чтобы к ней не относились как к пустой игрушке. Это Мартышку удивило. Он не думал, что к Гермионе можно так относиться. - К игрушке, - повторил Билл. - Пусть выходит за другого... - Молодец! - Да, мне тяжело, но если хочет - пусть выходит. Я желаю ей счастья. - Правильно! - Но помни, Твистлтон, - прибавил Билл, и, взглянув на него, Мартышка вспомнил директора школы, с которым пятнадцать лет назад у него был разговор о том, можно ли носить в класс белых мышей, - помни, если я пойму, что другой видит в ней игрушку, не дает ей счастья, разрывает сердце, я оторву ему голову и удушу его, как... - Собаку? - подсказал Мартышка. - Нет, не собаку. Кто душит собак? Как змею. Мартышка мог сказать, что и змей душат редко, но ему не хотелось. Странно оцепенев, смотрел он, как собеседник подходит к столику, наливает виски, прибавляет очень мало воды, выпивает все это и направляется к двери. Она закрылась. Он остался один. То чувство, которое испытал полицейский, которого ударил по шлему брат Элзи Бин, уже проходило, когда из музея послышался странный крик, а там и голоса. Сжавшись в кресле, словно заяц в норе, Мартышка не сразу узнал их. Один из них волновался: другой его успокаивал. Хлопнула дверь, потом вторая, и в гостиную вошел лорд Икенхем. 3 Недавняя беседа не повлияла на него: он был беспечен и спокоен, каким и бывает английский пэр, когда вспомнит, что в гостиной остался графин виски. Другие, послабее, дрожали бы всем телом, но он сохранял ту мягкую невозмутимость, которой отличается рыба на льду. Сердце у Мартышки уже не только прыгало а lа Нижинский, но и громыхало а lа мотор, но все же ему показалось, что глава их семьи что-то напевает. - А, ты здесь! - сказал граф, протягивая руку к графину. - Не спится? Где виски, там и ты. - Он налил себе и сел в кресло. - По-моему, - он отхлебнул, - это лучшее время суток. Тишина, бодрящая влага, приятная беседа. Ну, какие новости? Ты чем-то расстроен? Надеюсь, ничего не случилось? Мартышка зашипел, словно сифон, в котором кончается вода. Вопрос показался ему неуместным. - В каком смысле "ничего"? - спросил он. - Сейчас мне сказали, что меня выпотрошат. - Кто это сказал? - Билл Окшот. - Прорицал или сам собирался? - Собирался сам. - Ты меня удивляешь. Билл Окшот, этот милейший человек? - Да уж, милейший! Хуже Безликого Беса. Ему самое место в комнате ужасов. Еще он обещал оторвать мне голову и задушить меня, как змею. - Когда человек без головы, душить его трудно. Что ж ты такое сделал? - Сидел тут с Элзи Бин. - Не припомню, кто это. Столько встречаешь людей... - Служанка. - А, да! Которую ты целовал. Мартышка обратил лицо к потолку, словно взывал к небесной справедливости. - Да не целовал я! Ну, чмокнул по-братски, она мне очень помогла. Вас обоих послушать, мы сутками играем в фантики. - Дорогой мой, не горячись. Я тебя понимаю. Он очень расстроен. Его волнует счастье твоей невесты. - Он ее любит. - Вот как? Бедный Билл! Наверное, ему было неприятно, когда я сказал в поезде, что она выходит за тебя. Мне его жаль. - А мне - нет. Чтоб он лопнул. - Другое странно: как у Балбеса может быть дочь, чарующая всех до единого? Ему больше подошла бы Горгона со змеями. Ты, часом, не слышал, как он кричал? - Слышал. Что случилось? - Обиделся. - Застал тебя в музее? - Это я его застал. Он спал там среди своих экспонатов. Нехорошо, по-моему. Или ты экспонат - тогда спи, или не экспонат. - Красивое лицо пятого графа подернулось печалью. - Знаешь, Мартышка, мне претит такая низость. До чего дошел человек, если он привязал веревку к большому пальцу ноги и к ручке двери! - Что ты говоришь! - Привязал. Честное слово, это подло. Простились, разошлись по комнатам, казалось бы - спи у себя, как честный землевладелец! Иду в музей, не чуя зла, берусь за ручку, поворачиваю... - А, черт! - Не знаю, доводилось ли тебе наступить в темноте на кошку? Со мной это было, в Нью-Йорке, на Уэверли-плейс. Абсолютно то же самое. - Что ты сказал? - Говорил в основном он. - Нет, как ты оправдался? - Ах, оправдался? Очень просто. Я сказал, что хожу во сне. - Поверил он? - Вот уж не знаю. Какое мне дело, в сущности? - Ну, нам конец. - Чепуха! Опять этот мрачный взгляд на жизнь. Что, собственно, случилось? Кое-что не вышло. - Кое-что! - Дорогой мой, обойти такое препятствие - легче легкого. Хорошо, Балбес спит в музее. Значит, надо его выкурить. Самый быстрый способ - снотворное, но я ничего не захватил. Очень глупо. Нельзя приезжать в поместья без капель или таблеток. Но вообще я не беспокоюсь. Если я не могу перехитрить губернатора в отставке, зачем я столько лет тренировался в Соединенных Штатах Америки? Волнует меня одно, как там Салли. Она ждет в саду, словно Марианна какая-нибудь... Мартышка испуганно вскрикнул. - Там этот чертов Поттер! - сообщил он. - Элзи брала для него виски. Лорд Икенхем задумчиво помассировал подбородок. - Не знал, не знал. В саду, э? Это немного осложняет дело. Однако... Он не договорил. Разрывая ночную тишь, зазвенел звонок, словно кто-то нажал на него большим пальцем и не отпускает. Лорд Икенхем посмотрел на Мартышку, Мартышка - на лорда Икенхема. - Поттер, - сказал граф. - А, черт! - сказал его племянник. ГЛАВА 9 1 Многие гордо отмечали (или отметили бы, если бы пришлось), что наши полицейские, закалившись с детства, переносят с отрешенным спокойствием тяготы и огорчения, неизбежные на их стезе, другими словами - не канючат. Если, скажем, им придется провести в саду летнюю, но не теплую ночь и попросить, чтобы принесли горячительный напиток, и не дождаться его, они не падут духом, а напомнят себе: "Долг, совести суровое дитя" - и останутся, где были. Так случилось и с Гарольдом Поттером. Проигрывая сызнова сцену Ромео и Джульетты, невеста его побежала за виски, но, видимо, на ее пути возникли препятствия. Минуты шли, она не появлялась, он подумал про эти препятствия и, раза два вздохнув, один - чертыхнувшись, вытеснил виски из сознания. Человек потоньше утешился бы стихотворством, ибо сад эшенденских владений к тому располагал. Легкие ветерки приносили запах табака и вьющихся роз, одни совы ухали, другие - охали. Прибавьте к этому молчаливое величие дома и сверкание воды, отражающей мерцание звезд, и вот вам среда, которая легко породит полисмена-поэта. Однако Гарольд Поттер не очень любил стихи. Даже гуляя при луне со своей Элзи, он рассказывал ей, в лучшем случае, как болят у него мозоли, натертые сапогами. Сейчас он думал о бутербродах с ветчиной и как раз представил себе, какой бутерброд съест дома, когда различил во мраке смутный силуэт. Подобно ему самому, тот притаился. Полисмен поджал губы. Силуэт ему не понравился. Нет, не смутностью - в такой час трудно ее избежать, а неуместностью. Гарольд Поттер считал, что силуэтам нечего делать ночью в саду Эшендена, и, сильно волнуясь, вышел из-за дерева, видя перед собой большие буквы: "БЕССТРАШНЫЙ КОНСТЕБЛЬ ИЗЛОВИЛ ОПАСНОГО ВОРА". - У-у! - сказал он, хотя мог бы сказать: "Это что такое?", как и рекомендуется в справочниках. - У-уу! Чего вам тут нужно? Сомнения в том, серьезно ли дело, мгновенно рассеялись. Силуэт подскочил и кинулся бежать. Поттер кинулся за ним, видя шапку: "НОЧНАЯ ОХОТА В ТЕМНОМ САДУ". Когда гонишься за кем-то по пересеченной местности, многое зависит от удачи. Беги они по треку, мало кто поставил бы на констебля, ибо он отличался не столько прытью, сколько солидностью. Но в таких погонях прыть еще не все. Силуэт обо что-то споткнулся, чуть не упал - и Поттер настиг его единым скачком, хотя и сам потерял равновесие. Обретя его, он оказался наедине со звездами и совами. Смутный силуэт исчез. Констебль держал что-то вроде неполного платья. Именно тогда решился он подойти к дверям и позвонить. Вскоре ему открыли. Он вошел в холл. Народу там было много. Если звонишь ночью в дверь, непременно привлекаешь внимание. Кроме личных друзей - кухарки, невесты, горничной Джейн и мальчика Перси, который чистил обувь и ножи, - констебль заметил сэра Эйлмера, напоминающего Клемансо Клемансо, Жорж Эжен Бенжамен (1841- 1929) - французский государственный деятель. в плохом настроении, леди Босток, напоминающую лошадь, а также их племянника, напоминающего большой помидор. Мало того, с дрожью ярости он увидел таких подонков, такие отребья Ист-Далиджа, как Джордж Робинсон и Эдвин Смит. Первый из них был благодушен, второй - беспокоен. Констебль разгладил усы. Пробил его час, тот час, когда они все будут ползать перед ним. По крайней мере, он так думал, пока не услышал крика, который издал сэр Эйлмер, уснувший было после беседы с пятым графом. - Да, сэр? - спросил ревностный констебль, немного испуганный его манерой. - Это ВЫ трезвонили? - Простите, сэр? - КАКОГО ЧЕРТА?! Разбудить меня!.. Переполошить весь дом!.. - Я поймал грабителя, сэр. - Где же он? Вы что, его отпустили? - Выпустил, сэр. - Кретин! Болван! Дурак! Идиот! - сказал сэр Эйлмер. Констебль огорчился: - Я не виноват, сэр. Когда я его схватил, порвалась... хм... одежда. Предъявляя вещественные доказательства, он поднес их сэру Эйлмеру. Сэр Эйлмер всмотрелся. - Это платье, - сказал он. - Женская одежда, - уточнил Поттер. - Неизвестная особа пряталась в саду. Когда я ее схватил, она разорвалась. Слова, несомненно, способные вогнать в дрожь, вызвали крик, точнее - женское восклицание "О-ох!". Зная, что невеста его воскликнет "Ой!", констебль заподозрил Джейн или кухарку, а сэр Эйлмер вообще заметил, сколько собралось народу. - Эмили! - сказал он. - Да, дорогой? - Что они тут делают? - спросил он, переводя взгляд с кухарки на Джейн, с Джейн на Элзи.- Пусть идут спать! - Хорошо, дорогой! - Титан! - крикнул молодой голос. Элзи собиралась послушать новости, а там - по-дружески обсудить их, и ее независимый дух возмутился. Когда ей исполнилось семь лет, она перевозбудилась, ей стало худо, и ее увели с пантомимы. С тех пор она не знала таких разочарований. - Кто это сказал? - спросил лорд Эйлмер. - Я, - спокойно и строго отвечала Элзи Вин. - Титан и есть, можете меня уволить. - И меня! - сказала кухарка, радуясь удачной мысли. - Да и меня, - сказала компанейская Джейн. Сэр Эйлмер вцепился в свой халат, словно хотел его разорвать, как пророк Ветхого завета. - Эмили! - Да, дорогой? - Ты их разгонишь или нет? - Да, дорогой, сейчас, дорогой. Невыразимо страдая - кто-кто, а она знала, как трудно нанять прислугу, - леди Босток отослала женщин. Остался только Перси, закуривший сигарету, радуясь тому, что мужчины могут теперь обсудить все толком. Сэр Эйлмер перевел дух, словно оратор на собрании, с которого изгнали смутьянов. - Поттер! - Сэр? - Расскажите все снова. Констебль рассказал, и даже лучше, ибо сумел подыскать слова, а сэр Эйлмер внимательно выслушал. - Где она была? - Неизвестная особа, - поправил полицейский, - находилась в саду. - Где именно? - Недалеко от окна, сэр. За ним ваши штуки. - Что-о-о? - Эспогаты, сэр. - Экспонаты. - Да, сэр. - Что она делала? - Таилась, сэр. - Зачем? - Не знаю, сэр. Перси стряхнул пепел. - Сообщника ждала, - сказал он. - Ничего не попишешь, банда. Лучше бы он не говорил. Констебль, вынужденный смиряться перед вышестоящими, ждал случая разрядить обиду с той поры, как сэр Эйлмер назвал его кретином, болваном, идиотом и дураком. Схватив нахала за левое ухо, он ловко вышвырнул его и вернулся, удовлетворенный хорошо выполненным делом. Однако Перси приоткрыл дверь и сказал: - И меня увольняйте. Лорд Икенхем, молчавший до сей поры, тоже взял слово: - Ловко ты их. Балбес. Единым махом... Жаль, в деревне очень трудно найти прислугу. Сэр Эйлмер не ответил, он и сам так думал. В беседу вступил констебль. - Вообще-то, мальчишка прав, - заметил он. Перси он не любил, подозревая, что тот кинул в него кирпич, но любил справедливость. - Банда и есть. Сообщники - в доме, - прибавил он, бросив при этом многозначительный взгляд. Тут заговорил Мартышка и так живо, словно его укололи в заднее место. Упоминая о многозначительном взгляде, мы забыли сказать, что смотрел констебль на последнего из Твистлтонов, а может - и преуменьшили его силу. Глупо называть многозначительным смертоносный луч. - Что вы на меня смотрите? Остроумный констебль заметил, что кошке дозволяется смотреть на короля, и еще радовался своей находчивости, когда сэр Эйлмер решил, что пришла пора говорить без околичностей. Весь вечер он играл радушного хозяина - во всяком случае, не слишком свирепого - перед этим ползучим гадом, и теперь даже мысль о Гермионе не могла его остановить. - Я вам скажу, почему он смотрит. Он знает, что вы - мошенник. - Кто, я? - Вы. Думаете, обманули? Не-ет! ПОТТЕР! - Да, сэр? - Расскажите, где вы их видели. - Хорошо, сэр, - отвечал констебль, устремляя взгляд в пустоту. - Забыл! Надо посмотреть, там записано. А в общем, год назад я дежурил на собачьих бегах. Обвиняемый привлек мое внимание, поскольку нарушал порядок, и, отвечая на мой вопрос, назвался Смитом. - Не Твистлтоном? - Нет, сэр. Эдвин Смит, адрес - Ист-Далидж, Настурциум-роуд, 11. - Ну, что скажете? - спросил сэр Эйлмер. Тут вмешался лорд Икенхем: - Балбес, не дури. Ну, назвал чужую фамилию. Ты сам так делал. - Я? Нет! Лорд Икенхем пожал плечами: - Не хочешь - не говори. Кто-кто, а я бы не хотел будить болезненных воспоминаний. Уверяю тебя, это Реджинальд. Вообще-то Билл сказал мне, что ты спятил. - Вот как? - Я спросил, в чем это выражается, а он ответил, что ты заподозрил его старого друга. Вы подтверждаете, Билл, что это ваш старый друг? - Да. - Пожалуйста! Сэр Эйлмер подул в усы. - Уильям его не видел двенадцать лет. Ха! Уильям! - Да, дядя? - Спроси его что-нибудь. - Спросить? - Про школьные дни. - Мы не учились вместе. Я познакомился с ним на празднике, в Икенхеме. - Чем не гарантия? - вставил граф. - Исключительно достойный дом. Кстати, как ты туда съездил? - Не важно, - отвечал баронет. - Что он там делал? - Гостил. Сэр Эйлмер подумал и снискал вдохновение: - Была там собака? - Э? - Собака. - А собака. Соба... - Не говори. Спрашивай. Лорд Икенхем кивнул: - Очень умно, Балбес. Если он там гостил, он вспомнит, была ли там собака. Мальчики помнят собак. Ну, обвиняемый, помнишь? - Еще бы. Колли. - Правильно, Билл Окшот? - Правильно. - Как ее звали? - Рукавица. - Верно, Билл Окшот? - Верно. В самую точку. Спросить еще, дядя Эйлмер? - Не надо. - Надеюсь, - сказал лорд Икенхем. - Не позорься, Балбес. - Вот как? - откликнулся уязвленный хозяин. - Сейчас перейдем к вам. - Ко мне? - Да. Откуда я знаю, кто вы? Брабазона я помню, вы на него не похожи... - Я объяснил. "Грация". Банка поменьше - полкроны, побольше - три кроны шесть пенсов. Смешаешь с едой - и зада как не бывало. - Я не верю, что вы - Планк. Может, Уильям подцепил чужого человека, чтобы судить этих детей. - Смешно! Посмотри на него. Какой чистый взгляд, какой лоб!.. - Тут что-то не так, - твердо сказал сэр Эйлмер, - и я в этом разберусь. Совершенно чужой человек говорит, что он со мной учился. Поттер ловит женщину, которая рыщет в моем саду. - Не столько рыщет, сколько таится. - МОЛЧАТЬ! - Слушаюсь, сэр. - Рыщет в моем саду, пытаясь связаться с сообщником. Кто он? Не я же. - Надеюсь, Балбес. - Не Уильям. Не этот мальчишка, который тут был... - Откуда ты знаешь? Я бы смотрел за ним и смотрел. - Видимо, не Реджинальд, поскольку он - Реджинальд. Остаетесь вы. - Ну что ты, Балбес! Почему ты думаешь, что она пыталась с кем-то связаться? Скорее бедное созданье искало приюта на ночь в каком-нибудь амбаре или стойле, что бы ни значили эти слова. - Ха-ха, бедное созданье! И шла бы в стойло, а то рыщет... - Таится, сэр. - Ма-алчать! Рыщет под окнами музея. Ясно, из шайки. Я их выведу на чистую воду! Вот вы, например, докажите, что вы Планк. Лорд Икенхем приятно улыбнулся. - Что ж ты раньше не сказал? Пожалуйста. Тебе недостаточно, что я зову тебя Балбесом? - Могли откуда-то узнать. - Тогда вспомним то, чего не узнаешь без постоянного общения. Кто стащил пирожки с джемом в школьной лавке? Кто всунул перо в стул француза? Кто получил шесть раз по заду за измывательства над младшими? Кстати, помнишь хрупкое златовласое дитя, которое смотрело на тебя, словно на небожителя? Ты измывался над ним, Балбес, ты ему угрожал, словно ассириец, ты драл его за волосы, ты выкручивал его нежную ручку. Но тут он вырвал ее и дал тебе в глаз, приятно было посмотреть. Через десять минут, препроводив тебя в постель, мы узнали, что этот мальчик - чемпион в легчайшем весе, которого отец перевел к нам, чтобы он дышал деревенским воздухом. А вот еще... Он остановился. Речь его прервали странные и страшные звуки, словно закудахтал индюк с больным горлом. Констебль смеялся редко, пытался себя сдержать, но не сумел. - Ык, ык, ык, - промолвил он, и сэр Эйлмер кинулся на него с яростью златовласого чемпиона, которому выкручивают руку. - ПОТТЕР! - Сэр?.. - Вон отсюда! Что вы тут торчите? Искали бы ту женщину, если сдуру упустили. Укор отрезвил Гарольда Поттера. - Да, сэр, - сказал он. - Что "да"? - То есть нет, сэр. В общем, пойду искать. А чего там? Сразу увижу, она, простите, голая, - вывел он со свойственной ему ясностью мысли. Учтиво поклонившись, он ушел, и сэр Эйлмер решил последовать его примеру. - Пойду спать, - сказал он. - Уже часа два. - Больше, - сообщил лорд Икенхем, взглянув на часы. - Как бежит время! Пойдем и мы, пора. Он взял пол руку племянника, дышавшего так, словно у него поднялась температура, и пошел с ним наверх. 2 Спальня, отведенная лорду Икенхему, выходила окнами в парк, и он усадил Мартышку в шезлонг у самого балкона. - Отдохни, - сказал он, подкладывая подушку. - Ты напоминаешь мне моего нью-йоркского друга по имени Брим Рокметеллер, когда ему четвертого июля подложили шутихи под стул. Такой самый вид. Казалось бы, все в порядке, разобрались в этой истории с Эдвином Смитом, а ты горюешь. Мартышка сел прямо, опять растопырив ноги во всех направлениях. - Ну, ну! - заметил лорд Икенхем, приводя их в порядок. - Ты человек или осьминог! Просто хоть связывай. - Дядя Фред, - тихо сказал Мартышка, не внемля упреку, - может быть, ты не знаешь, что от тебя нет никаких сил. Где ты - там разорение и гибель. Жизнь, свобода, счастье исчезают, как тени. Словно черная смерть, ты косишь народ тысячами. Пыл его и слог немного удивили лорда Икенхема. - Дорогой мой, что же я сделал? - Объяснил про эти бега. - Ну, знаешь! Я хотел помочь. Если бы я не вмешался... - Если бы ты не вмешался, я бы стоял насмерть. Лорд Икенхем покачал головой: - Ничего бы не вышло. Видит бог, я всегда за то, чтобы не сознаваться, тридцать лет так живу, сколько женат, но тут - не подходит. Балбес поверил бы Поттеру. Он бы решил, что ты - вор - А кто я теперь? Что скажет Гермиона? Узнает - разорвет помолвку. - Ты думаешь? - Просто вижу, как она пишет письмо. - Что ж, и прекрасно. Я бы радовался. - Чему тут радоваться? Я ее боготворю. До сих пор... - Знаю-знаю. Не умел любить. На мой взгляд, нельзя связывать судьбу с воспитательницей детского сада, которая будет всю жизнь бить мужа лопатой. Но сейчас не до бесед о браке. Есть дела поважнее. - Какие это? - Дорогой мой, тебе безразлично, что Салли мечется по округе в одной рубашке? Где твое рыцарство? Мартышка опустил голову. Ему было очень стыдно. - Ах ты, и верно! - сказал он. - Она простудится. - Это в лучшем случае. - Ее схватит Поттер. - Вот именно. - Чтоб он лопнул! - Да, и я бы этого хотел. Не констебль, а могучая сила природы. Никогда не думал, что такое рвение умещается в полицейской форме. Что ж, до свидания. - Куда ты идешь? - Туда, во тьму, - отвечал пэр, перекидывая через руку цветастый халат. - Мы не знаем, где Салли, но уйти далеко она не могла. Сиди здесь, отдыхай, размышляй. Он вышел, ступая как можно бесшумней, а Мартышка откинулся в шезлонге и закрыл глаза. "Размышляй!.." - горько подумал он и безрадостно засмеялся. Но разум наш способен на многое. Казалось бы, какие размышления, когда мозг похож скорее на вихрь, чем на скопище серых клеток? Однако Мартышка заметил, что он и впрямь размышляет. В сознании его, словно огненный образ, вставал графин, оставшийся на круглом столике и полный наполовину. Разум услужливо подсказал, что виски приносит пользу именно в таком состоянии. Любой врач, продолжал разум, порекомендует, нет - просто пропишет стаканчик-другой. Через полминуты Мартышка отправился в обетованную землю, еще через полторы - сидел, задрав ноги, в своем любимом кресле. Спокойствие вернулось к нему. В гостиной было очень тихо и очень хорошо, точнее - тихо и хорошо минут пятнадцать. К концу их вошел сэр Эйлмер и стало хуже. Поскольку сон его дважды прервали, он тоже вспомнил о графине и потянулся к нему душой. Опыт подсказывал, что самая жестокая бессонница - ничто перед стаканчиком-другим. Мартышке он не обрадовался. Хотя ему и пришлось отказаться от прежних воззрений, он все же считал его гадом и ничуть не намеревался выпивать с ним в третьем часу. Жизнь, думал он, трудна и так, когда не натыкаешься повсюду на этого субъекта. Если бы после двух дней общения с будущим зятем сэра Эйлмера спросили, каким он хотел бы видеть мир, он бы сказал, что не привередлив и просит только об одном: чтобы в мире не было Твистлтонов. - Уфф! - сказал он. - Ф-фуф! Опять вы! Очень трудно на это ответить. Мартышка не придумал ничего, только подпрыгнул сидя, что уже вошло в привычку, а приземлившись - нервно хихикнул. И зря. Мы знаем, как относился к этому сэр Эйлмер. Да, он не рвал людей на части, но лишь потому, что не хотел связываться с судом. Он посмотрел на Мартышку - и увидел, что тот держит бокал. - Эй! - вскричал он. - Я думал, вы не пьете. - А? - Не пьете!!! - Именно, не пью. - Тогда чего ж вы хлещете виски? - Прописали. - Что?! - Врачи рекомендуют. Для здоровья. Бывают минуты, когда, объяснив все, мы ждем, что из этого выйдет. Такая минута настала. Мартышка искал детского доверия в суровом лице будущего тестя - и тут вошла леди Босток. Некоторым покажется, что таких совпадений не бывает. Шесть обитателей Эшенден-Мэнор независимо друг от друга вспомнили о графине, который оставила Джейн! Однако другие увидят в этом ту неотвратимость, которая страшит и пленяет нас в греческой трагедии. Эсхил говаривал Еврипиду: "Неотвратимость - это вещь!", и тот с ним соглашался. Как бы то ни было, леди Босток тоже привлек графин. Не в силах уснуть после недавней передряги, она подумала, не выпить ли виски, разбавив его водой. Увидев единомышленников, она удивилась. - Эйлмер! - сказала она. - Реджинальд! Я думала, вы не пьете. Сэр Эйлмер издал исключительно противный звук, как бы выговаривая носом: "Еще чего!" - Прописали для здоровья, - объяснил он. - Да? - Да. Врачи. Тон его был так глумлив, что Мартышка, расплескавший почти все во время прыжка, не решился налить снова. Теперь ему хотелось не столько выпить на дорогу, сколько оказаться там, где нет ни сэра Эйлмера, ни его жены. - Э... а... спокойной ночи, - сказал он. - Уходите? - мрачно прогремел сэр Эйлмер. - Э... да... спокойной... э... Супруги тоже пожелали ему спать спокойно. Когда дверь закрылась, леди Босток напоминала лошадь, не очень довольную овсом. - Ах, господи! - сказала она. - Надеюсь, Реджинальд не пьяница. - Тут она вспомнила: - Слава богу! Он ведь не Реджинальд. Он мошенник. - Реджинальд, - сообщил сэр Эйлмер. - Мы тут разобрались, все выяснили. На этих собачьих бегах он дал чужое имя и чужой адрес. - Это нехорошо. - Что уж хорошего! Подло, я сказал бы. Мерзко. А пить он пьет. Ты посмотри, как у него бегают глаза. Я сразу понял. Хихикает! Пьяница, тут и думать нечего. Алкоголик. Ты уж поверь, он и здесь пил, как губка. Что будет делать Гермиона, ума не приложу. Алкоголики видят зеленых змей, - сэр Эйлмер отпустил воображение на волю, - желтых жаб, синих слонов. Лиловых пингвинов... Материнское сердце не камень. Леди Босток жалобно заржала. - Надо ее предупредить! -