м привычное. Да и видно его было пока только сверху. - Ой! Что это? - удивилась Тося. - Скажите мне, что это? - Магазин, - сказал я. - Бабуся говорила, что в этом чемодане магазин. - Как это магазин? - не поверил Семен. - Какой еще может быть магазин в чемодане? - Вот этого не знаю. А в другом чемодане у бабуси был поезд. А в рюкзаке - пасека. - Ерунда, - не поверил Семен. - Какой поезд? Какая пасека? - Поезд, - пробормотал Степан Матвеевич. - Вы что же, сами его видели? Собственными глазами? - Видел, - сказал я. - Как живой... то есть как настоящий. И ощущение такое, что он даже движется. - Что же вы раньше не сказали?! - А в опись что записывать? - вмешался Семен. - Магазин? - Одну минуточку, - попросил Иван. - Так ничего не разберешь. Давайте его на стол или полку. - Давай, - согласился я. - Только осторожнее, - попросила Зинаида Павловна. - Тут такая резьба! Тут красота неописуемая! - Беритесь за тот край! - скомандовал Иван. - А я за этот. Мы приподнимаем, а вы, Степан Матвеевич и Семен, убирайте чемодан, а то тут не очень-то и развернешься. Давай! - Мы схватились за углы непонятной, но красивой игрушки и начали приподнимать ее. - Осторожнее, не задень за тару, - прохрипел Иван. - Вытаскивайте! Вытаскивайте! Тяжелая штука... - Все, - приглушенно сказал Степан Матвеевич. - Ставьте. Мы с Иваном поставили магазин на Тосину полку. - Так я записываю? - спросил Семен. - Магазин, что ли? Так и писать: магазин. Смешно... Разве это опись? Я немного отдышался и теперь уже более внимательно рассмотрел произведение прикладного искусства. Бог ты мой! Да что же это?! Ведь это... Ведь это был... Но какое совершенство! Какая точность! Просто невероятно. 18 - Похоже на универмаг, - в растерянности прошептал Степан Матвеевич. - Марградский универмаг. Тысячу раз его видел. Вот так магазин бабуся оставила! - Правда? - поверила и не поверила Тося. - Это универмаг? Но ведь это так интересно! Я еще никогда не видела Марградский универмаг. Я еще и в Марграде-то ни разу не была, а побывать в нем очень, очень хочется. Правда, Семен? Семен даже не ответил ей. Впервые в этом поезде. Не знаю уж, как там у них было раньше, но здесь, в поезде, он ловил вопросы Тоси на лету и даже успевал отвечать на них раньше, чем они были заданы. У Семена в голове проклевывалась какая-то мысль. Ну да! Мы-то все были просто удивлены сейчас. Красивая вещь, игрушка или макет. Скорее всего макет. Ну вот как, например, макет Исаакиевского собора в Ленинграде в самом Исаакиевском соборе. И вот мы все еще продолжали удивленно рассматривать это маленькое, уменьшенное во сколько-то там раз чудо, а Семен уже знал что-то, видел что-то или просто чувствовал. Словом, он уже разгадал загадку этого чемодана. - Пожалуйста, чуть вправо, - раздалось над моей головой. Я оглянулся. А... Это Валерий Михайлович, придерживая правой рукой на лбу успевшую высохнуть тряпку и чуть приподнявшись на левом локте, осмысленно и даже очень и очень заинтересованно пытался рассмотреть стоящее на противоположной нижней полке. Я посторонился. - Благодарю вас, - сказал Валерий Михайлович. - Сколько? - Нет, нет, - мгновенно среагировал Семен. - Больше ничего. Совершенно ничего. Опись вот. Распишитесь, пожалуйста. Магазин и чемодан. Я сам сдам его в Марграде. Лично, так сказать. Произведение искусства и прочее. Тут надо понимать. Тут такое дело! - Очень чем-то был взволнован Семен Кирсанов. И с чего бы это? Даже про Усть-Манск не упомянул. - Вот здорово! - воскликнула Тося. - Значит, мы сейчас-в Марград? Это правда, Семен? - Правда, правда. В Усть-Манск мы еще успеем. Может, никаких пирожков там мама и не напекла. Может, она и не знает, что мы едем. - Как это? - удивилась Тося. - Я, может, и телеграмму забыл в Усть-Манск дать. - Семен, мы же вместе ходили на телеграф! - Да, но ведь и перепутать можно, индекс там, город, улицу. Все может быть. Приедем мы как снег на голову. Неожиданность! Радость, а все же неожиданность. У мамы сердце больное. Удар или еще что. Разве можно так? Тут надо подготовить, предупредить, чтобы радость, но уж никак не неожиданность... - Семен, да что это ты говоришь? - удивилась Тося. Что-то сдвинулось в ее лице, в ее настроении, в ее душе. Наверное, таким она своего Семена еще не видела. - Сдать! Лично! Сил не пожалею! В полном порядке, так сказать. Не понимал ничего и я, да и все другие, кажется, тоже. - Сколько? - снова раздалось с верхней полки. Толковый, рассудительный, заметно заинтересованный голос Крестобойникова. - Нет и нет! - вскричал Семен, засуетился, чуть ли не прикрыл своим телом макет Марградского универмага. - Запротоколировано и продаже не подлежит. - Да что с тобой, Семен? - не выдержала Тося. - Объясни! - Все в полнейшем, так сказать, порядке. Обязан, имею, если хотите, общественную нагрузку. Старушке... бабусе... то есть... по гроб жизни... никогда не забуду. С Семеном явно творилось что-то неладное. Но что, я не мог понять. Словно свихнулся он внезапно. И такая заинтересованность. И нежелание сходить с поезда в Усть-Манске, о котором он уже успел всем прожужжать уши. - Закрываем, упаковываем. Лично, так сказать. Премного благодарен и прочее. Семен схватился было за край макета, но приподнять его ему было не под силу, а никто из стоящих вокруг и не подумал помочь. Слишком уж странным было поведение пассажира Кирсанова. И Тося, ничего не понимая, чуть не плакала. Словно стыдно ей было и неудобно перед другими. - Скажите, сколько? И я забираю, - сказал со своей верхней полки Валерий Михайлович. Он уже и слазить было начал оттуда, да некуда было поставить ногу, разве что на головы стоящим здесь в какой-то растерянности людям. - Нет и нет! - взвился Семен. - И не продается это! И не имеем мы на это морального права! И все! И вообще! И вот так-то именно и так! - Да вы что?! - взревел Иван. - Что произошло? Объясните, пожалуйста! - Ничего, - снова засуетился Семен. - Реликвия! Государственное имущество. Ценность, так сказать. Ни за границу, ни в личный музей, ни это... прошу вас. - Да что с ним, милочка? - спросила обеспокоенная Зинаида Павловна. - Человек как человек был и вдруг... Да из-за чего? Что-то я ничего не пойму. Понимали пока только сам Семен да еще Валерий Михайлович. Но ни тот, ни другой не хотели нам объяснять, в чем тут дело. Из других купе уже тоже начали собираться люди, кто-то рассерженно просил пропустить его в вагон-ресторан. В купе стало довольно шумно. Кто-то спрашивал, что хорошего продают в магазине. И это при всем при том, что никто и не знал толком, что же произошло. - Семка! - нервно крикнула Тося. Она вся преобразилась, стала вдруг не такой красивой, как прежде, злой, обиженной, ничего не понимающей и от этого словно даже оскорбленной. - Тише, товарищи, - сказал Степан Матвеевич. - Тише, пожалуйста! В вагоне дети, а вы тут такой шум устроили. Прошу разойтись. Ничего особенного не произошло, просто макет здания. Уверяю вас. И ничего более. Пассажиры попытались было разойтись, правда, не все, а лишь те, которые стояли ближе, но тут же опомнились и остановились. - Вход закрыт, - жалобно объявил Семен. - И прошу учесть, что лежало под полкой Таисии Дмитриевны, так сказать, под нашей полкой. И, стало быть, имеем преимущественное право и не позволим оспаривать. Не позволим! - вдруг окреп его голос. - Никому не позволим! Потому как под полкой Таисии Дми... и бабуся завещала! Да, да! Она нам, мне это завещала! У нотариуса заверено, с печатями и со всем прочим. Потому как собственность, личная, персональная, святая, испокон и во веки веков! Вот даже в газетах пишут. И никому. Руки прочь! Не трогать! Мое! Размое и перемое! Голову оторву! Тут уж было не до шуток. С Семеном творилось что-то неладное. Тося была близка к обмороку. Из коридора все напирали. Никто ничего не понимал. Тут сейчас была нужна решительная рука. Я так и стоял, прижатый к столику. Иван! Не знаю уж, что он сообразил. А скорее всего ничего не сообразил, кроме того, что пассажиров надо разогнать по своим местам, а там уж и разобраться со всем, что еще произошло в нашем купе. - Милочка, - обратилась Зинаида Павловна к Тосе, - вашему мужу дурно. - Дурно? - переспросила Тося. - Ах, дурно. Наверное, дурно. Ах, что это с ним произошло? Ведь никогда он таким не был. Ведь он никогда так со мной не разговаривал. - Вот что! - громко, заглушая шум в вагоне, крикнул Иван. - Разойдитесь, пожалуйста! Я сейчас начну в окна выбрасывать тех, кто не разойдется. Вы русский язык понимаете? Вас вот, например, в какое окно? С северной или с южной стороны? С северной? Правильно. Там прохладнее. Так, так. Пожалуйста, за ремень, за пояс, чтобы мне удобнее было. Падали когда-нибудь из вагона на ходу? Нет. Сейчас упадете. Что? Не хотите? Так, так. Вы? Что? И вам тоже не хочется? Тогда разойдитесь, пропустите. Вон там гражданин желает выпасть из окна. Я сейчас. Я помогу. Я вышвырну, если есть желающие. Ну и хорошо, ну и прекрасно! Ведь понимаете же, понимаете! Ну и молодцы! Вас? Нет желания. Благодарю вас! И вас благодарю! Вот и хорошо. И хорошо... и хорошо. Честное слово, позову, если понадобитесь. Здорово это у Ивана получилось. Мне бы никогда так и не сделать. Пассажиры разошлись по своим купе, правда, нехотя, но все же разошлись. Да и ничего интересного не оказалось. Так, от жары с одним стало плохо, с ума сошел человек, но не буянит. И не будет буянить, потому что с ним жена, врач и еще четверо здоровых мужчин. Да и ссадят его на ближайшей станции, потому что сумасшедших в фирменных поездах не возят. - Спасибо, Иван, - сказала Зинаида Павловна. - А вы, Семен, давайте-ка вот на эту полку. Ложитесь. Успокойтесь, Семен, успокойтесь. От жары это все. С верхней полки свесилась нога Валерия Михайловича, вслепую отыскивая точку опоры. - Нет и нет! Обязан, так сказать, хранить и блюсти реликвию, завещанную и прочее и прочее. Прошу очистить и так далее. - Да никто у вас вашу реликвию и не собирается отбирать, Семен. Ваша реликвия, и хорошо. - Никто? - вдруг совершенно спокойно спросил Семен и даже для верности переспросил еще раз: - Никто? - Никто, - подтвердила Зинаида Павловна. - Так никто? - обратился Семен к нам. Да черт с ним, с этим чемоданом! Мне бы только семью до Марграда довезти. И пропади все пропадом! - Никто, - с чистым сердцем ответил я. - Конечно, никто, - подтвердил Степан Матвеевич. - Никому он не нужен, кроме вас, - сказал Иван. - Никому? - вроде бы даже удивился Семен, но в голосе его чувствовалась неподдельная радость. - Господи! Никому! 19 - Нет, позвольте, - возразил Валерий Михайлович, опустив вниз и вторую ногу. - Нет, позвольте. Как это никому? Общественное достояние! Всем это, понимаете, всем! - Нет! - прохрипел Семен. И не узнать теперь было его. Совсем другой человек стоял перед нами и защищал что-то глубоко личное, свое, единственное, без чего и прожить-то нельзя, из-за чего можно не ехать в Усть-Манск к своей маме, из-за чего он и Тосю-то, жену свою, забыл. - Позвольте, - снова сказал Валерий Михайлович и, выставив свой помятый зад, начал медленно сползать с полки. И вот он уже стоял на полу пока что в одних носках, но это, видимо, его сейчас нисколечко не огорчало и не волновало. И брюки и рубашка нигде не теснили его, а, напротив, имели вид униженный и оскорбленный. Все на нем топорщилось и вылезало друг из друга. - Вас плохо воспитали, мой друг! У нас все для человека. У нас человек человеку друг, товарищ и брат. Во вверенном мне управлении торговли промышленными товарами широкого потребления такого работника не потерпели бы. Вы бы ведь налево стали подрабатывать? А? Что-то плохо слышу. - Нет! - крикнула Тося. - Семен, что же ты? Семен посмотрел на нее, но не увидел. - Успокойся, друг Семен, - продолжал Валерий Михайлович. - Успокойся и уясни себе, что этого хватит на всех. И зачем волноваться, делать другим неприятности, рвать, кричать? А что надо? А надо установить очередь, список. Вот у вас, друг мой, и ручка, и лист чистой бумаги. - Опись, - быстро проговорил Семен. - Нет описи, - повысил голос Валерий Михайлович. - Нет и не было. Чистый лист, на котором и надо составить список. Так и быть. Вы первый. Только не наделайте глупостей! Не тащите все, что попадет под руку. С выбором, с выбором. И вообще, может, только на разведку. - Не хочу на разведку, - уже несколько спокойнее и увереннее сказал Семен. - Конечно, кому захочется за просто так? - согласился Валерий Михайлович. - Тогда первый я. А? - Нет, я, - согласился Семен. - На том и остановимся. Я не против. А вы, товарищи? - А все-таки прилягте, - сказала Зинаида Павловна Семену. - Нет уж! - ответил тот. - Покой нам только снится! Отдыхать теперь некогда. В разведку, в бой! - Кто третий? - спросил Валерий Михайлович. - Вы? Нет. Давайте третьей отправим Зинаиду Павловну, нашу несравненную, пекущуюся о нас и заботящуюся. - О чем вы? - не поняла Зинаида Павловна. - Спасибо, но мне сейчас ничего не надо. - Сейчас не надо. Очень может быть. А потом, в будущем? - У меня нет будущего. И, пожалуйста, не возвращайтесь к этому. " - Зинаида Павловна! Друг мой! Да у вас еще именно все в будущем! - запел Валерий Михайлович. - Да вы... - Вот, - возник откуда-то писатель Федор с несколькими листочками в руках, - окончание рассказика. - Поздно, Федя, - как бы даже сожалея, сказал Валерий Михайлович. - Работа редактора не по мне. Так уж получилось. Мы теперь в управлении торговли трудимся. - Да разве я из-за того, что вы редактор? - Был, был, а теперь нет. - Я ведь из самых дружеских чувств. Я помочь хотел вам с вашими вещами. Чтобы человеком вы себя чувствовали, а не вешалкой для костюмов. - Писатель Федор еще иногда покачивался, но уже гораздо меньше и осмысленнее и очень часто даже в такт толчкам вагона. - Ерунда все это, - наставительно сказал Валерий Михайлович. - Ерунда и самовнушение. Сосите свою водочку и не лезьте в дела, в которых ни черта не смыслите! - Это уж слишком, - сказал я. - Зачем вы с ним так? Человек ведь помочь хотел. А если не нужна вам эта помощь, так откажитесь вежливо. Ведь человек перед вами! - Как же, как же, - сказал Валерий Михайлович. - Вижу. Но не нужна мне помощь неудавшегося писателя Федора, и пусть он катится, вежливо говорю, к черту! Писатель Федор посмотрел на него странным взглядом. Я было подумал, что сейчас снова начнется шум. Но писатель только сказал: - Я вас прощаю, уважаемый Валерий Михайлович. - Ха-ха-ха! - расхохотался тот. - Вы посмотрите только, он меня прощает! - Я бы не сделал этого, - сказал я. - Я бы с вами не так поговорил! - Это ничего, - сказал Федор. - Это пустяки. Возьмите вот, будет желание - прочтете. Тут немного. Совсем немного. - Спасибо, Федор, - сказал я. - Я обязательно прочту. - А вот в конец списка! - с угрозой сказал Валерий Михайлович. - К самому закрытию! Когда уже ничего и не останется! - Да ведь мне это ни к чему, - отозвался Федор, повернулся и пошел в свое купе. - Я не хочу иметь с вами дела, - сказал Степан Матвеевич и сел на свое место, отвернувшись к окну. - Пойду подышу. - И Иван двинулся в конец коридора. - И я, пожалуй, - сказал я. - Так вас на какую очередь записать, Артюша? - спросил Валерий Михайлович. - Хотите на третью? - Ничего я не хочу, - ответил я. - Очень и очень напрасно. В вашем теперешнем положении я бы не стал пренебрегать хорошими возможностями. - Да о чем вы тут все время? - спросил я. - Чем это вас так взвинтил чемодан? - Я боюсь, - сказала Тося. - Не бойтесь, - попросил я. Я бы сказал ей и еще что-то, но вот только не знал, нужно ли ей это. Я имел в виду Ивана. Вот уж с тем-то ей бы никогда не стало страшно. - А чемодан сдадим в Марграде, - пообещал я. - Нет уж! - взвился Семен. - Личная, так сказать, соб... - Чемодан мы никому не отдадим, - просто сказал Валерий Михайлович. - И точка. Да вы и сами не захотите, когда узнаете. 20 - Что же это? - спросил я, хотя мне надо было идти, но не хотелось оставлять двух испуганных женщин. Да что мне, собственно, до них? Одна со своим мужем, другая тоже себя в обиду не даст. Да и Степан Матвеевич сидит, хоть отвернулся, хоть и бьется наверняка над своими надуманными проблемами, а все равно потихонечку бдит, чтобы не смели эти два типа хамить женщинам или еще кому. - Снизойдите до того, чтобы нагнуться. Оно, впрочем, и необязательно нагибаться. Но все же. Хотя можно обратить внимание и издали. Ну и что вы перед собой видите? Я невольно нагнулся. Макет Марградского универмага был сделан удивительно точно, потрясающе точно. Я даже заметил стекло, треснувшее и скрепленное деревянной накладкой. - Приглядитесь, приглядитесь, может, что и увидите, - сказал Валерий Михайлович. - Да, действительно. Эту деревянную накладку я помню. Не далее как десять дней назад ее видел. - Да только ли в накладке дело? Неверие-то свое, неверие откиньте. Вы ведь заранее уверены, что этого не может быть. - Чего? - спросил я и тут же увидел, остолбенел, молнией пронеслось: да как же я раньше-то этого не заметил? Ведь в глаза, в глаза бросается. - Ну что? - спросил Валерий Михайлович. Ответить я ему ничего не смог, потому что в нем, в этом макете (через стекло все было отчетливо видно), ходили люди, маленькие, не больше мизинца, что-то говорили, покупали, смотрели, требовали, просто стояли, ждали. Это были самые настоящие люди, только уменьшенные в размерах. Так вот в чем дело! Никакой это был не макет! Это было что-то другое. Но что, я все еще не знал. Наверное, какое-то восклицание вырвалось у меня, потому что вдруг рядом с моим лицом оказались лица Тоси и Зинаиды Павловны. - Милочка ты моя! - только и сказала Зинаида Павловна. А Тося ничего не сказала, даже свое вечное "ах, как это интересно!". - Понимаете теперь? - спросил Валерий Михайлович. - Ничего не понимаю, - ответил я. - Невозможная вещь! - Ха-ха! Очень даже возможная. Я об этом универмаге давно слышал, да все не особенно верил. А вот теперь как увидел, так и подумал, что эту игрушечку нельзя из рук выпускать. - Я первый, - робко напомнил Семен. - Извольте, извольте. Вы первый и есть. Я второй. Зинаида Павловна, как женщине вам говорю, хотите быть третьей? - Ах, оставьте меня! Ни третьей, ни сто третьей не хочу быть. Да и детей надо идти посмотреть. Жарко-то как для детей. Ведь мучаются, бедняжки. И вентиляция, как назло, не работает. Пропустите, милочка. Это относилось к Тосе, которая как-то непонятно, неестественно посторонилась. Зинаида Павловна пошла по коридору. - Дура! - убежденно сказал Семен. - Семка, - тихо прошептала Тося, но от этого шепота даже у меня мороз по спине прошел. А вот Семен сейчас, видно, был защищен какой-то непробиваемой броней. Он и на жену-то свою никакого внимания не обращал. Словно не до нее ему сейчас было. - Степан Матвеевич, - тихо позвал я, - посмотрите, что здесь. Степан Матвеевич очнулся. Значит, он опять весь уходил в свои гипотезы и планы спасения поезда, которому, кстати, пока ничего и не угрожало. В этом я сейчас был уверен. - Вот вы про бабусю... - начал он. - Да вы посмотрите, посмотрите сначала, - поторопил я его, но тихим голосом, потому что мне не хотелось привлекать внимание пассажиров к нашему купе. - Бабуся ведь неспроста... - продолжил он, но все же приподнялся, шагнул вперед и нагнулся, как только что я. Я ожидал испуга, удивления, хоть какого-то восклицания, хоть какого-то проявления взвинченных чувств. Но ничего такого со Степаном Матвеевичем не произошло. Он выпрямился и сказал мне: - Я уже начал об этом догадываться. - О чем? Об этом магазине? - Да, и о нем тоже... - Не понимаю, Степан Матвеевич. - Сам пока не все понимаю. Тут думать надо. Тут разгадка где-то близко. - Ну, пошли-поехали, - усмехнулся Валерий Михайлович. - Записать вас в очередь? - обратился он к Степану Матвеевичу. - Вот оно что... А ну-ка пошли, Артем, в тамбур к Ивану. - И я с вами, - попросилась Тося. Семен даже не удивился словам своей жены. Мешала она ему сейчас. Он только рукой махнул: иди, мол, куда хочешь, тут все равно не бабьего ума дело. Только охи да вздохи! - Идеалисты, - сказал Валерий Михайлович. - Вам бы все с чистенькими ручками, чистенькими мыслями. Вам бы не испачкаться. Другие пусть за вас все делают. Другие ассенизаторы, а вы, видишь ли... - Ей-богу, не вытерплю, - сказал я. - Пошли, Тося. - И лучше, и лучше, - засуетился Семен. - Простыночкой, простыночкой завесим, чтобы никто не лез. У нас тут, может, человек больной лежит. Вот мы и завесились. И никто ничего не скажет, потому что человек перегрелся, головка разбо... - Хватит, друг мой Семен, - остановил его Валерий Михайлович. - Простыночку навесь, да и полезай. Мы дошли до последнего купе. Я пропустил вперед Тосю и Степана Матвеевича, а сам немного задержался. Сын мой лежал на нижней полке и спал. Тут же сидели Зинаида Павловна и Инга. А напротив - Света и Клава. А Клава-то, Клава... Что делалось с этой студенткой! Лицо ее, прежде угристое, слегка землистого оттенка, теперь было чистым и свежим. И некрасивая горбинка носа, кажется, исчезла. И какое-то достоинство от сознания собственной красоты отчетливо проявлялось во всей ее фигуре, позе, движениях. - Что там еще? - спросила Инга. Я вкратце рассказал и про магазин, и про Тосю. Инга посмотрела на меня как-то странно. И во взгляде ее было что-то, что мне не понравилось: какой-то испуг, что ли, или недоверие, только не ко мне, а вообще. Короче, она что-то знала или просто догадывалась, так что подготавливать ее вовсе не было смысла. Она и сама могла кое-что объяснить. - Пошли, - вдруг сказала она. Солнце уже не жгло через стекла. Оно клонилось к закату, хотя жара от этого и не становилась слабее. Тося смотрела в северное окно. Напротив нее стоял Степан Матвеевич. А Иван чуть в сторонке, но ближе к Граммовесову. - Вот, - сказал я. - Познакомьтесь. Инга - Таисия Дмитриевна. - Да просто Тося, - сказала женщина. - Угу, просто Тося. А это моя жена, Инга. Они подали друг другу руки, но ничего при этом не сказали. В Иване что-то ломалось, бродило, корежило его душу, хотя он старался казаться спокойным. Но только я его уже хорошо знал. Настолько хорошо, будто всю жизнь прожил с ним бок о бок. - Ну ладно, - сказал он. - Что играть в прятки? Дело в том, что Усть-Манска не будет. - Как не будет? - Это вырвалось у Тоси совершенно машинально. - Нам ведь сходить... - И осеклась. Ведь вовсе и не надо было им с Семеном теперь сходить в Усть-Манске. Раздумал Семен, да и дело какое-то у него появилось. - И пусть не будет... Все равно. - Я, - продолжал Иван, - изъездил всю Сибирь вдоль и поперек. Пригороды Усть-Манска уже должны были начаться. Поселки и платформы, куда ходят пригородные электрички. Но только ничего этого нет. Нет, Тося не испугалась. Она, кажется, просто ничего не поняла, не расслышала, потому что что-то искала сейчас в своей душе, в потемках, без всякого света впереди, да и не зная даже, что же ей нужно. Инга слегка прикусила нижнюю губу. - Дело в том, Инга и Тося, - сказал я, - что наш поезд, как предполагают Степан Матвеевич и Иван, попал в другую реальность, которая во многом похожа на нашу. А как вернуться назад, мы не знаем. Инга, как мне показалось, облегченно вздохнула. Вот как! Значит, чужая реальность ее вовсе не очень и страшит. Или она еще не совсем поняла, что произошло? - Скорее всего и не другая реальность, - сказал Иван, - а нуль-упаковка. - Да, - поддержал его Степан Матвеевич. О, бог мой! У них уже было другое предположение. У них уже не другая реальность, а нуль-упаковка! Ну конечно, нуль-упаковка! Тут и бабуся, и ее чемоданы, и рюкзак, и телеграмма! Все объяснилось так же просто, как и в случае с другой реальностью. Я так и сказал: - Сначала другая реальность, теперь нуль-упаковка, а, через час будет еще три или двадцать объяснений. И все они правильны и единственно возможны, но только по очереди, а, впрочем, может быть, и безо всякой очереди. - Я пойду соберу стройотряд, - вдруг сказала Инга. - Это правильно, - согласился Степан Матвеевич, - только не надо всех, а человека три-четыре. - А мама мне всего, да, всего в дорогу положила, - прошептала Тося. Иван постучал по стене кулаком. - Начальника поезда надо пригласить и радиста, - сказал Степан Матвеевич. - Так я к ребятам? - спросила Инга. Она торопилась. Она хотела что-то сделать. Побыстрее. А потом к Сашеньке. Она теперь его ни на миг от себя не отпустит. - Я быстро. - Хорошо, Инга. Она рванулась чуть ли не бегом. - И я, - сказала Тося. - А вы куда? - спросил я. - Не знаю. Я так. Узнать. - И она тоже вышла. В тамбур из перехода протиснулся официант со своей корзинкой, наполненной все теми же кусками жирной жареной колбасы. Вид у него был довольно обалделый. - Колбаса, - испуганно прохрипел он, - со скидкой. Вам сколько порций? - Колбасы нам не надо, - твердо отверг все его притязания Степан Матвеевич. - Как же? - не понял официант. - Ведь со скидкой! - Нет, нет. Спасибо, не требуется. - И все так. Весь поезд. По четвертому кругу пошел. Никому колбаса не требуется. А суп только детям и престарелым. - Да не нужен нам суп. Антрекотов даже не нужно! - вспылил Степан Матвеевич. - Понимаете? Мы не хотим есть. - Так, так, - официант все равно ничего не понимал. - А в ресторан? Все места свободны... Никто не идет. - Нам сейчас не хочется есть, - как можно спокойнее, но уже еле сдерживаясь, сказал Степан Матвеевич. - Вот и все так. Весь поезд не хочет колбасы. Никто не хочет в ресторан. А у нас план. У нас премия с перевыполнения. - Весь поезд? - переспросил Иван. - Весь поезд, - подтвердил официант. - С ума народ сошел. Игнатий Филиппович, прекрасной души человек, повесился от недоверия. - Кто?! - вскрикнул Степан Матвеевич. - Игнатий Филиппович. Он у нас по мясным и рыбным... Не совсем, впрочем, повесился, а так, угрожал, раз, говорит, никто не хочет есть мои отбивные, раз меня игнорируют, раз... ну и там все прочее. Он у нас оч-чень строгий мужчина. Так отказываетесь? - Отказываемся, - подтвердил Степан Матвеевич. - Тогда его не удержат. - Кого? - Да Игнатия Филипповича. Его ведь за руки держат. Из-за этого и картофеля начистить не успели, а гарнир теперь из лапши. А ведь лапшу-то, ее ведь сразу можно вываливать, все равно никто есть не будет. Так, значит, нет? - Нет. Попозже. Сейчас и без того дел много. - Ну, ну, не бережете вы поваров... Он же квалификацию из-за этого потерять может... Официант еще раз обиженно взглянул на всех нас и рванулся в вагон. Он еще на что-то надеялся. 21 - Времени сейчас терять нельзя, - сказал Степан Матвеевич. - Начнем, пожалуй. Я к начальнику поезда, как наиболее представительный из нас троих. Ивана прошу к радисту. А вы, Артем, если только это возможно, подготовьте как-нибудь место для нашего совещания. Мы вышли в коридор. Зинаида Павловна пеленала Сашеньку, собираясь, наверное, нести его к кормящей матери в соседний вагон. Тетя Маша вперевалочку выкатилась из своего купе и завела речитативом: - Кому слазить в Усть-Манске? Кому в Усть-Манске? Стоянка четырнадцать минут. Прибываем! Стоянка... Она неторопливо шла по проходу, а человек пять пассажиров уже приготовились к высадке, правда, еще не загромождая коридор своими вещами, потому что ясно видели, как за окнами вагона расстилается бескрайняя степь. Тетя Маша поравнялась со мной. Я не утерпел и спросил: - Да где же Усть-Манск? Степь одна! - А меня это не касается, - спокойно ответила тетя Маша. - По расписанию должен быть Усть-Манск. - Так ведь нету его! Может, поезд опаздывает? - Ну, гражданин! Да такого с нашим фирменным поездом еще и не бывало. Да и предупредить должны по радио, если какая задержка случилась. А и не предупреждали. Значит, по расписанию. - Ну, ну. Посмотрим. - Посмотри, гражданин, посмотри, да не больно глаза-то просматривай. Кому в Усть-Манске сходить? Я не стал слушать ее дальше. Поколебать уверенность проводницы тети Маши было наверняка невозможно. Да и не требовалось этого по крайней мере сейчас. Я заглянул в купе. Наши со Степаном Матвеевичем полки были пусты. А нижняя, на которой должен был стоять макет Марградского универмага, оказалась плотно занавешенной двумя простынями. Перед этой завесой стоял Валерий Михайлович, непоколебимый и решительный. Ясно, что он никого не пустит взглянуть, что там за этими простынями делается. Ну ладно... Тут мы еще посмотрим! На противоположной полке сидела Тося и смотрела на Валерия Михайловича ненавидящим взглядом, только это не производило на стража никакого впечатления. Я даже почему-то был уверен, что он только что не пропустил ее туда, и при этом еще изрекал двусмысленные шуточки и слегка заигрывал с женщиной. И еще мне показалось, что Тося только что плакала. Такой быстрой перемены в человеке, какая произошла с Тосей, я бы никогда даже и не предположил. Она выглядела измученной, уставшей и еще... и еще ни во что не верящей. Валерий Михайлович улыбнулся мне вполне нормальной улыбкой и сделал жест рукой, как бы говоря: тише, не входить, идет эксперимент. - Где Семен? - спросил я. - Их жена уже изволили спрашивать. Интересовались. Семен Кирсанов выполняет важное задание. - Так где же все-таки Семен? - В Марградском универмаге, так сказать. - Вот что, - сказал я, - я вижу, вы со мной шутите. Так мне сейчас совершенно не до шуток. Я ведь вас спрашиваю не из праздного любопытства. Мне нужно знать точно. - В Марградском универмаге, - повторил Валерий Михайлович. Убил он его, что ли? А тело прячет за простынями. Даже такая абсурдная мысль мелькнула у меня. Я уже начинал верить во всякую чушь. Этого мне сейчас только не хватало! Я протянул было руку к простыне, с намерением заглянуть в таинственный закуток, сооруженный Валерием Михайловичем и Семеном. Крестобойников осторожно, но властно и твердо отвел мою руку. - Вот и жена означенного Семена Кирсанова пыталась сорвать простыни. Невозможно! Просьба самого Семена Кирсанова. - Это еще почему? - Чтобы не создавать толкучку и беспорядки. - Они что-то затеяли, - тихо, но с вызовом сказала Тося. - Все для блага человека! - отпарировал Крестобойников. Костюм его до сих пор не был приведен в порядок. Валерий Михайлович все так и стоял в одних носках, забыв почему-то о своих туфлях. Вот ведь до чего важное у него сейчас было дело! - Вот что, Валерий Михайлович, - сказал я. - Сейчас здесь будет нечто вроде собрания. Начальник поезда придет, радист, студенты строительного отряда... Может, еще кто. Народу наберется много. Надо сделать так, чтобы все вошли. Так что макет этот я сейчас поставлю в чемодан. - И произведете убийство Семена Кирсанова, - с ухмылочкой сказал Валерий Михайлович. - Какое еще убийство?! Что за чушь! Я никого не намерен убивать. Я хочу только убрать с полки макет, чтобы на нее могли сесть люди. - Невозможно! - А вот сейчас посмотрим! Все-таки я довел дело до пустой перебранки, и пассажиры, которым сейчас совершенно нечего было делать, потому что есть они не хотели, а преферанс и шахматы умерли для игры еще утром, начали обращать на нас внимание и даже подсаживаться поближе, чтобы получше рассмотреть, что же будет дальше. - Вы не имеете морального права! - повысил голос Валерий Михайлович. Но он уже немного струсил и напирал только на человеколюбие. Он еще очень хорошо помнил, как его сегодня били. И не хотел больше. - Не имеете морального права! - повторил Валерий Михайлович и этим нажал какой-то спусковой крючок моего терпения. Я резким движением дернул простыню. Крестобойников попытался удержать ее с другого конца, но преграда рухнула почти мгновенно. А так как Валерий Михайлович тоже рвал простыню то на себя, то на верхнюю полку, что для него было крайне неудобно, то и запутался в ней, как в коконе. Да еще свирепость какая-то напала на него. Это потому, что я что-то испортил в их с Семеном затее. Он заметался, совсем запутался и упал в проходе между двумя полками. Он еще что-то пытался говорить, но слишком торопился, и понять его поэтому было совершенно невозможно. Я-то предполагал увидеть за этой самодельной ширмой что-то страшное, в крайнем случае непонятное, необъяснимое. Но там как стоял раньше, так и продолжал стоять макет универмага. Это повергло меня в какую-то растерянность. Появился Иван и, довольно легко приподняв извивающегося Валерия Михайловича, усадил его в угол нижней полки рядом с Тосей. - В чем же дело? - спросил я. - Вы еще пожалеете об этом, - с угрозой произнес Валерий Михайлович. - Вы всю жизнь будете жалеть. - Да ладно, - успокоил я его. - А Семена в вагоне нет, - совершенно замученным голосом сказала Тося. - Пропал Семка. Раз она назвала своего мужа Семкой, значит, уже жалела, значит, у нее уже проходило давешнее настроение и какое-то неприятие Семкиных действий. - Может, вышел в другой вагон? - Нет, не выходил. - Ну и ну! То, что перед вашими глазами, разглядеть не можете! - раздраженно крикнул Валерий Михайлович. Он уже заметно поуспокоился, не рвался, не дергался, но простыни сами теперь не спеша скатывались с него. Он был почти свободен, но не делал попыток вскочить и начать защищать что-то свое и Семена, чего мне было не понять. Он вообще, казалось, жалел сейчас не себя и Семена, а нас. Совершенно очевидно, что своими действиями я принес вред или новую беду не им, а себе. Может, даже и другим пассажирам, которых, кстати, становилось возле нашего купе все больше и больше. - Пропустите! - Это возвращалась тетя Маша. - Через десять минут отправляемся. Провожающих прошу выйти из вагона! Да что же это она?! Ведь поезд еще и не останавливался. Ведь и никакой станции за окнами не было. - Граждане! Не толпитесь! - Тетя Маша! - вскричал я. Я уже совершенно запутался во всем и чувствовал, что этот процесс все более нарастает. - Тетя Маша! Какая остановка?! Какая станция?! Откуда через десять минут отойдет поезд?! Ведь ничего же нет! - А по расписанию! - хитро ответила тетя Маша. - Так и что, что по расписанию? Вы в окна посмотрите! - А ты, гражданин, не верь своим глазам, а верь расписанию. - Почему нет Усть-Манска? - раздалось несколько встревоженных голосов около выхода из вагона. - По расписанию есть, - сказала тетя Маша. - И через девять минут поезд отойдет от перрона. Прошу не задерживаться. Кто окажется без билета, с того штраф по всей форме. Пассажиры растерянно крутили головами, но спрыгивать на ходу поезда не решались, хотя по расписанию сейчас и именно здесь должен был находиться вокзал Усть-Манска. Ну ладно. Время-то шло. Из купе Инги уже начали выглядывать нетерпеливые студенты строительного отряда. Валерка старательно не смотрел на полку, где лежал не совсем по-комсомольски рожденный ребенок. Со стороны я, наверное, выглядел нелепо. Конечно. Потому что я сейчас и изнутри выглядел точно так. Валерий Михайлович окончательно распеленался, но не делал попыток броситься на меня или снова водрузить импровизированную ширму. Он только сказал: - Учтите, Артюша, что следующая очередь моя. Ну а потом начнется столпотворение. И вы за это будете отвечать. - Ладно, - снова успокоил я его. - Отвечу, если потребуется. - И ответите! Перед судом людским ответите! Потому как хотели лишить людей блага. - А черт с ним, с вашим благом. Давай, Иван, затолкнем этот макетик в чемодан. - Вот теперь уже точно будет смертоубийство, - пообещал Валерий Михайлович. - Остановитесь! В голосе его прозвучал отчетливый страх. Валерий Михайлович точно знал, что если мы уберем этот макет в чемодан, произойдет смертоубийство. - Объяснитесь, по крайней мере, - потребовал я. И сам удивился, сколько в моем голосе было начальственных, не допускающих возражений ноток. Но Крестобойников молчал. 22 - Хорошо, - сказал я... И в это время меня что-то сбило с ног. Что-то огромное, шершавое, но все же не совсем твердое, а, даже наоборот, вроде бы мягкое. Удар был неожиданным, иначе бы я не повалился на полку. Оно, это самое, что ударило меня, зацепило и Тосю. Но женщина даже не вскрикнула, только закрыла глаза ладонями. Это что-то было рулоном, чем-то свернутым в рулон. Ну да! Я попытался встать и почти что уже и встал, но меня снова ударило по лицу. Но только теперь-то я уже был готов ко всему, хотя и не знал, к чему, так что я удержался и отбросил выскочивший откуда-то предмет к боковой полке, на которой еще никто не сидел. Зрители наблюдали за действием из соседних купе, почему-то не решаясь зайти в наше. Потом посыпалось еще и еще. Но я уже бил наотмашь, пытаясь защитить и Тосю. Иногда я, правда, промахивался, и женщине тоже доставалось. Секунд пятнадцать я махал руками. Мне уже и Иван помогал. Наконец я выработал систему и даже смог что-то понять. А дело было вот в чем! Из макета, загадочного, непонятного, в котором, если приглядеться, двигались фигурки настоящих людей ростом с мизинчик или менее, из этого самого магазина вылетали вещи! Ковры, дорожки, куртки с замками на плечах, рукаве и груди, коробки с обувью, какие-то свертки, содержимого которых я не мог знать, и еще многое другое. Поток, кажется, начал ослабевать. Торопливо и безо всякого порядка я начал рассовывать предметы и вещи по верхним полкам. Иван помогал мне. Помогал даже отец все время вопрошающего ребенка. Отцу, кажется, хотелось заняться хоть чем-нибудь, лишь бы не слышать бесконечных и иезуитских желаний своего отпрыска. Ну и навалено здесь было! Я работал машинально, даже не соображая, для чего это нужно, откуда что взялось и что из всего этого получится дальше. К концу этой гонки я нечаянно взглянул на Тосю. Она все сидела, закрыв ладонями лицо, но там, где чуть-чуть из-под пальцев выступали ее щеки, кожа была мертвенно бледной. Валерий Михайлович, отчасти заваленный вещами и ковровыми дорожками, смотрел на меня со злорадством. - Тося, - позвал я женщину, но оторвать ее ладони от лица не посмел. - Тося. Студенты стройотряда уже протолкались к нашему купе и теперь робко поправляли сваливающиеся с верхних полок предметы. - Разойдитесь, товарищи! - послышался голос Степана Матвеевича. - Да пропустите же! Вот. Комитет уже наверняка был в сборе, а место для его работы я так и не подготовил. Беда, беда... - Товарищи... - Я не знал даже, что хотел сказать дальше. - Тося, да что же это вы все... А все вдруг начали пятиться. Кто-то указал пальцем на макет и вскрикнул. Я оглянулся. Уж вроде бы ничего не могло потрясти меня, а ведь потрясло! Да еще как! Я впервые почувствовал, как отказываются служить так хорошо подогнанные друг к другу мускулы. Я окаменел. Из макета неторопливо и ладно, старательно и не спеша, с веселой довольной улыбкой вылезал Семен. - Живем, братцы! - радостно воскликнул он. - Да еще как теперь жить будем! Он уже вылез весь. Как это у него получилось, понять было совершенно невозможно. Кое-кто из позорно отступивших начал возвращаться назад. Правда, это отступление позволило Степану Матвеевичу да еще двум гражданам, в одном из которых я признал радиста, продвинуться вперед. А там и еще кто-то перся за ними. Ну, впрочем, вполне возможно, что из ресторана. Вечер ведь уже был, вечер! - Ну что тут, Артем... - Степан Матвеевич окинул взглядом купе, вздохнул и громко добавил: - Да-а... - Дефицитную вещь достал! - гортанно крикнул Семен. - Еще вчера бы не подумал! Тося! Ты посмотри. Вот туфли греческие... Где они? Кто тут все складыв