елких все оповещены. Так что от голода вы не умрете. Но ведь не может же ваш поезд бесконечно мотаться по железным дорогам страны? Кроме того, в поезде дети, старики, да и все остальные не намерены проводить свой отпуск на колесах взбесившегося поезда. Он говорил еще долго, но смысл речи был ясен с первых слов. Уж они проведут работу среди пассажиров. Разговор перешел на чисто теоретические детали проекта. Тут же предложили усыплять наиболее нервных пассажиров и еще что-то. Геннадий Федорович пересел ко мне поближе и спросил: - А как у тебя с командировкой? - Нормально, - ответил я. - Все согласовал. Замечаний особых нет. Адрес свой марградский фомичам оставил. Геннадий Федорович пожевал губами, что-то собираясь, но словно не осмеливаясь спросить. - А макет? - все-таки спросил он. - Какой макет? - не понял я. - Макет пространственно-временного прогнозирования... - Геннадий Федорович, я не брал с собой никакого макета! - удивился я. - Ты-то не брал, да только он с тобой все равно ездил... - Не понимаю, - ужаснулся я. - Объясните! На своем месте зашевелился Степан Матвеевич: - В другой, побочной реальности... там фирменный поезд... не смог выпутаться... а макет твой в разных реальностях всегда был разный... - Да что за макет? Никакого макета у меня нет и не было! Вот мой портфель... Бритва, полотенце. Две рубашки. Книга. Сувенир из Фомска. Запасная шариковая ручка. Вот смотрите, смотрите! При чем тут макет? Знать не знаю никакого макета! - Да и никто этого не знает, - сказал Геннадий Федорович. - Ведь предполагалось, что эксперимент будет абсолютно чистым. Делали макет совершенно разные люди, так что даже из них никто не знает, как он выглядит. В виде электрической бритвы или носового платка. Он должен все время работать, кроме тех моментов, когда им пользуются по назначению. - Невозможно, - сказал я. - Не верю! Ведь тогда что получается? Ведь тогда получается, что это все из-за меня! Значит, это я запустил необратимый процесс чудес в нашем поезде?! - Никто и не предполагал, что макет может такое сделать. У него цели и возможности гораздо уже, чисто научные. Результаты должны были обрабатываться на математической машине. И только по очень сложным критериям можно было извлечь какую-нибудь информацию. Да и то с малой степенью достоверности. Геннадий Федорович популярно объяснял идею работы макета. Уж я-то знал, для чего предполагали сделать такой макет. Только вот даже не мог предположить, что его сунут мне. Вот так чистый эксперимент получился! Значит, я сейчас со своими двумя детьми не только повод, а еще и причина всей этой чертовщины! Я и только я во всем виноват! - Макет должен быть пятиразового пользования. Он ведь работает все время, кроме, как я уже говорил, времени своего прямого предназначения. Например, электробритва... Побрился ты ею пять раз, пять раз макет выключается. А на пятый он должен выключиться вообще. Или ручка... - У тебя, Артем, ведь бритва не работает? - тихо спросил Степан Матвеевич. - Не работает, - ответил я с ужасом. - Сломалась перед самым отходом поезда. - Я невольно потрогал свою двухдневную щетину на щеках и подбородке. - Дай-ка сюда твою бритву! - довольно грубо потребовал Иван и, не дожидаясь, когда я передам ему футляр, сам схватил его и положил в карман своих брюк. - Тут ведь вот что можно сделать, - сказал Геннадий Федорович. - Тут, например, если наладить ее... - ...и бриться всем по очереди до самого Марграда, - закончил фразу Иван. - Бритва пока полежит у меня в кармане! - Почему это? - не понял Геннадий Федорович. - Вы еще не знаете всего, что произошло в нашем поезде. - Да разве это аргумент? - Я покажу вам аргумент. Хотите? - Что нужно от меня этому товарищу? - спросил Геннадий Федорович, с недоумением глядя на меня. Я знал, что за аргумент припасен у Ивана. - Не надо, Иван. - Да, может, ваш макет вовсе и не в бритве смонтирован? - спросил Иван. Но он это говорил только для того, чтобы отвлечь внимание. - Пойдемте! Те трое поднялись с недоумением и недоверием, но все же пошли. На экскурсию повел их Иван! Осматривать двух детей, появившихся не совсем обычным образом. Через минуту комиссия вернулась. Она все еще ничего не понимала, но ей сейчас все объяснят. А тогда уж и нетрудно будет наметить программу счастливого возвращения поезда в Марград. Они еще что-то говорили, но я уже не слышал. Жизнь в том понимании, как я считал всегда, для меня кончилась. И начаться она уже не могла никогда! Я потихонечку пошел по коридору, остановился в Ингином купе, постоял немного, чему-то улыбаясь. Сейчас я наверняка походил на страдальца. Инга все так же лежала на нижней полке, обняв рукой девочку, странно спокойную и тихую. Она, кажется, и не плакала сегодня ни разу. Сын сидел на краешке полки и молчал. Он не играл, не ерзал, что было бы понятно для его возраста. Он сидел по-стариковски, даже немного ссутулившись... Зинаида Павловна, Светка и Клава, снова подурневшая, ставшая еще более некрасивой, чем была прежде, что-то говорили мне и друг другу, но я их не слышал. Я сел в ноги к Инге. Ни испуга, ни страха, ни ужаса не нашел я в ее глазах. Только одна беспредельная и вечная тоска. Я погладил ее по руке, прикоснулся к белому свертку, в котором находилась жизнь, совсем недавно, только несколько часов назад возникшая жизнь, потрепал сына по волосам, но он даже не повернулся ко мне. Потом я встал и пошел в тамбур. Я и забыл, что в тамбуре продолжают свой тягостный или примирительный разговор Тося и Семен. Но я был уверен, что не помешаю им. Меня теперь вроде бы как и не существовало уже. Я уткнулся в стекло противоположной двери и не увидел за ним ничего... Не знаю, сколько я простоял так... Меня словно кто-то окликнул. Я вздрогнул, пришел в себя и оглянулся. Хлопнула дверь за выскользнувшей из тамбура Тосей. За ней рванулся Семен, а за ним - я. Я просто подражал их действиям. Что-то произошло здесь, но я не знал... В нашем купе Тося приникла к груди Ивана, вжалась в нее. А Иван растерянно и молча гладил ее одной рукой по волосам, а другой словно отстранял ее от всех других. Семен стоял взбешенный и потрясал кулаками. Но тронуть ни Тосю, ни тем более Ивана он не решался. Вот так объяснение в любви! В любое другое время я бы искренне порадовался счастью Ивана и Тоси. Я и сейчас радовался. Радовался! И Иван и Тося были очень симпатичны мне. Но только ведь справедливый Иван не допустит, чтобы из-за него фирменный поезд болтался черт знает где. Иван просто посадит Тосю и спокойно объяснит, что сейчас этого делать нельзя. А потом он, может быть, бросится под поезд, потому что ему не вынести этой пытки. Но сначала он все-таки сделает по справедливости, для других. Все молчали. Бесился и кричал лишь Семен. А Иван все не выпускал Тосю. Да что с ним?! Ведь не нарочно же он это! Ведь знает же он, к чему приводят в нашем поезде такие непреодолимые желания! Ведь он совершает преступление перед пассажирами фирменного поезда, похожее на то, какое совершил я. - Иван, - сказал я тихо. - Так надо, - слегка кивнул он мне. - Так надо... Так надо? Да зачем же так надо? Ведь теперь не только я, но и он будет причиной, ну пусть не причиной, но уж наверняка поводом для блужданий поезда! Неужели он этого не понимает? Или... или... или это он нарочно? Чтобы разделить со мной вину, чтобы облегчить мою совесть! Ива-ан... Да разве можно брать такое на себя? Ведь у меня это получилось, когда я ничего не знал. А ты ведь уже знаешь все! Неужели ты идешь на это сознательно? Тося вдруг резко оттолкнулась от могучей груди Ивана и повернулась лицом к нам. Обращалась она к Семену, но слова ее предназначались всем: - Да! Да! Я люблю его! Люблю! - Я тоже люблю тебя, Тося... - сказал Иван тихо и положил на столик бритву. Мою сломанную бритву. Теперь ее мог взять любой. Любой мог наладить ее, включить и начать бриться. Аж до самого Марграда... - Да?! Да?! - закричал Семен. - Ты так?! Ты так?! Он бросился что-то доставать на верхние полки. Вниз полетели свертки, коробки, еще что-то. Семен, словно не помня себя, в каком-то исступлении все бросал их и бросал на пол и столик. Много, однако, у него было еще припасено там. Потом он соскочил на пол и начал с криком "Вот! Вот!" выбрасывать все в открытое окно. - Вот! - зло сказал он, закончив свою работу. - Вот! Ты этого хотела! Получай! Этого ты хотела! Все там, все! - Я не этого хотела, Семен... - Не этого?! Знаю я, чего ты хотела... Семен немного поостыл, устал. - А! Идите вы все... - И он мрачно сел в угол свободной полки. Похоже, что Семен понимал, что произошло. Понимал даже, что теперь он ничего не вернет назад. И страдал. Наверное, Семен очень любил свою Тосю. - Теперь уж нет, - тихо сказала Тося и пошла в купе Инги. 44 Все молчали. Кто растерянно, кто многозначительно. Не знаю, сколько бы продлилось это молчание, но тут в вагон ворвался неутомимый Валерка. Вид его был красноречив. Валерка наверняка совершил очередной геройский поступок. - Задание выполнено, - отрапортовал он. Его даже не смутило присутствие в купе незнакомых людей. - Все сделали, - сказал он уже менее восторженно. Но теперь некому было спрашивать Валерку. Я и Иван не имели права. Степан Матвеевич готовился к отходу в другую реальность. Валерий Михайлович стоял с испуганным видом, да и вещи его снова беспокоили, давили или врезались в тело. Семену теперь вообще на все в жизни было наплевать. Комиссия впервые видела Валерку и не знала, что за задание он выполнил. Да и не было, собственно говоря, у него никакого задания. Валерка делал то, что считал нужным. - Какое задание? - спросил Федор. - Ну это... чтобы пассажиры не выдумывали ничего такого сверхъестественного. Не мечтали чтобы до Марграда... Мы и посты везде расставили. Методику работы продумали. Заговариваем, так сказать, зубы... А что? Что-нибудь изменилось? Не нужно было этого делать? - Да нет, - сказал Федор. - Молодцы вы. Все правильно сделали. И как поезд, идет уже по расписанию? - Не совсем, но догоняем... По крайней мере, мы идем по Западно-Сибирской низменности, как и должно быть. - Это хорошо, - сказал Федор. - Значит, приедем... - Дело в том, Валерий, - сказал я, - что мы все равно никогда не приедем в Марград, потому что у нас с Ингой здесь двое детей, появившихся странным образом. И из-за этого поезд будет вечно метаться по железным дорогам. - Ну и что, что двое детей? - Валерка смутился. - Ну и что, что двое? Двое и должно быть в семье. Даже две целых и три десятых в среднем. Я читал. - Да ты все ли понимаешь, Валерий? - Понимаю. Раз Инга любит тебя, почему бы у вас не быть детям? - Так ведь и ты ее любишь! - нанес я запрещенный удар. - Я?.. Да... А что?.. Ну и я тоже... Так что же из этого? Я не понимаю, простите. - Это ты прости меня, Валерий. Я что-то не то сказал. Но все равно мы никуда не приедем. - Валерий, - сказал Иван, - я вот только что перед твоим приходом сказал всем, что люблю Тосю. - Ну и что? - Да все то же... - Ну и люби себе на здоровье! - А другим? - Что другим? - Себе на здоровье, а другим? - Да какое дело другим! - вспылил Валерка. - Что тут могут сделать другие?!. Я понимаю, понимаю. Я все отлично понимаю. И вы тут напрасно думаете... - Он вдруг начал пятиться, потом повернулся и убежал в другой вагон. Конечно, Валерка не мог сидеть без дела. Вся жизнь его была в хороших и полезных делах. - Вот эта самая бритва, - сказал Иван и залез на свою полку в соседнем купе. Все, он больше не желал принимать участия в этой лотерее. Степан Матвеевич вдруг поднял мутные глаза и выдавил из себя хриплое: - Год, число, месяц? - Второе августа тысяча девятьсот семьдесят пятого года, - сказал я и постарался усадить его поудобнее. - Реальность самая что ни на есть настоящая. Вот он-то пожертвовал своим счастьем и теперь снова был в своей многомиллионной и страшной жизни. Валерий Михайлович хватал посиневшим ртом воздух. Ремень, что ли, перетянул его дальше невозможного? Он тоже согласился вернуться в свою многотрудную жизнь. - Академики, занимайтесь спортом! - бросил клич писатель Федор. Где-то пыталась не вспоминать свою семью Зинаида Павловна и наверняка снова помогала кому-то. Вообще-то я сдался... Ну не то чтобы сдался, а просто отдал себя на суд пассажиров. Уж справедливый Валерка наверняка через своих бойцов объяснит всем, что теперь им нужно делать. Может, и делегация какая придет. Я не скажу и слова против, даже не подумаю возражать. Я просто буду сидеть рядом с Ингой, и все... Будет так, как будет. А комиссия пусть тут решает, что к чему. Пусть связываются с Академией наук, пусть сбрасывают десанты и продукты, пусть вычисляют на математических машинах дальнейшую судьбу нашего поезда и его пассажиров. Пусть они что хотят, то и делают. "Мозговой центр" нашего поезда распался. И уже пришли другие люди на наше место. Я бы сейчас не удивился, если бы все дело спасения поезда возглавил Валерка. Ему бы подошло руководить и спасать человечество. А попутно он бы объяснил ему, в чем оно, право, и где совершало ошибки. Пусть... Все пусть... Все, все, все! Я повернулся и пошел в последнее купе, где еще совсем недавно с такой радостью и желанием пели веселые песни, где выделялся красотой и силой голос Инги, где все были счастливы, а если и не все, то все-таки не так, как сейчас... Придерживая моего сына при толчках поезда, лицом ко мне сидел товарищ Обыкновеннов. Лицо его было печально. Он, как и всегда прежде, сидел в наглухо застегнутом пальто и надвинутой на глаза велюровой шляпе. А глаза его словно говорили: "Будьте любезны..." Тетя Маша остановилась перед ним и уставила кулаки в бока. - Ваш билет, гражданин! - решительно потребовала она. Вот ведь... Билет надо тете Маше, и все. Хоть лопни все вокруг, но только по билету, приобретенному в кассе законным путем. - Будьте любезны, - ответил товарищ Обыкновеннов, полез куда-то во внутренний карман, долго искал там билет, потом словно вспомнил что-то, просиял весь, снова плотно застегнул пальто, снял велюровую шляпу, разлив при этом по купе мягкий золотистый свет. Вокруг его головы сиял небольшой нимб. Тетя Маша терпеливо ждала. Уж теперь-то этот безбилетный пассажир от нее никуда не уйдет. Чувствовала это тетя Маша. Но товарищ пришелец вовсе не нимб собирался демонстрировать нам, а искал билет, который был заложен за подкладку шляпы. - Будьте любезны, - повторил он и протянул проводнице железнодорожный билет, и, судя по лицу тети Маши, совершенно нормальный. Проводница долго исследовала кусочек картона, смотрела сквозь него на нимб пришельца. Ясно. Во всем происшедшем сейчас ее более всего удивило наличие настоящего билета у потенциального "зайца". - Хм, - сказала она и, крепко зажав билет в кулаке, пошла укладывать его в специальную кассу. Товарищ Обыкновеннов водрузил шляпу на положенное ей место, и сияние в купе погасло. Я не смотрел на Ингу, хотя и знал, что она не спит. Ладно... Я скажу ей что-нибудь потом... если только найду в себе силы. Я должен был найти в себе силы! - С диссертацией у меня совсем ерунда получается, - осторожно начал товарищ пришелец. - Вот в Марград еду на повторное рецензирование... - А что так? - спросил я без всякого интереса. - Психологию людей в своем труде не учитываю. Даже не то чтобы не учитываю, а просто до сих пор не понимаю. - Да что же тут понимать, - удивился я. - Ну не скажите, - возразил товарищ Обыкновеннов. - Я ведь многое повидал... Логика! Логика поставлена во главу угла психики гуманоидов. Пусть двоичная, троичная или статистическая, но все-таки логика. И так было везде. И тогда, когда я был лишь капитаном грузового звездолета, и позже... пока наша экспедиция не нашла Землю... Нет, нет. Я вовсе не проклинаю тот момент, когда мы наткнулись на еще одну цивилизацию гуманоидов... Нет, конечно. Я рад... хотя мы и потеряли всех "носителей истины"... Хотя мы и не продвинули ни на шаг вперед вашу цивилизацию... Но мы старались. Уверяю вас. Мы сделали все, что могли. И не наша вина, что так получилось. А только лишь ошибка. Разве мог кто предположить, что ваша цивилизация основана на отсутствии всякой логики. Мы бросали в битву одного человека за другим. Одни просто гибли, другие возвращались надломленными и уже не пригодными для дальнейшей работы, третьи отказывались сами. А в итоге? Что в итоге? Ваша цивилизация топталась на месте непозволительно долго, потом без всяких видимых причин устремлялась вперед, по не предусмотренному нами пути. Затем снова остановка, возвращение назад, блуждание в потемках... Рывок! И снова затишье. И нет в этом никакой логики... - На все есть свои причины. - И это называется причинами. - Товарищ пришелец укоризненно покачал головой. - Нет, Артемий... Нет... Конечно, уж не совсем без этого. Я расскажу тебе позже еще одну историю, которая произошла со мной. Надеюсь, что она тебя успокоит. Да и Ингу тоже. - Рассказывайте сейчас, - предложил я. Мне, по правде говоря, было все равно, расскажет он что-нибудь или нет. - Сейчас рано. Она пригодится вам, когда мы будем подъезжать к Марграду. Товарищ Обыкновеннов еще долго распространялся по поводу развития различных цивилизаций. Приводил примеры, которые, однако, мало что говорили мне. В вагоне было по-прежнему жарко и душно, и товарищ пришелец несколько раз снимал с головы велюровую шляпу и вытирал лысину платком, распространяя при этом по купе волнующее и зыбкое сияние. Пришла Зинаида Павловна, скромно уселась на боковое сиденье за столик. Товарищ Обыкновеннов убаюкал меня своими рассказами о внеземных цивилизациях. Не знаю, может, он и хотел этого, может, он именно и хотел, чтобы я уснул. Но ведь я почти не спал уже двое суток. 45 ...Мы с Ингой, Сашей и маленькой Валентиной выходим из такси, взбираемся на свой пятый этаж. Я открываю дверь. В квартире, конечно, далеко не идеальный порядок. Но что-то уже не так, как было прежде... Ну да... Вот и в два этажа детские кроватки, потому что в один их тут совершенно негде ставить. Стол, заваленный книгами. Диван... Не было у меня раньше такого. Даже шифоньер откуда-то взялся, и, что самое удивительное, втиснулся между письменным столом и стенкой с книгами. На кухне стоит холодильник. Никогда раньше он не понадобился бы мне... Что-то много, много изменений... Да, мы только что откуда-то приехали. И я вдруг вспоминаю первую нашу поездку на фирменном поезде "Фомич". И Инга вспоминает... Но только она не любит вспоминать те два дня... Как хорошо, что я тогда поехал на поезде, а не полетел на самолете!.. Ночь... Инга засыпает у меня на руке... Она всегда так засыпает, а потом я осторожно высвобождаю руку, чтобы не разбудить жену. Инга так и остается лежать на боку под тоненькой простыней, а я встаю и иду на кухню. Я оставляю дверь открытой и потихонечку смотрю на свою жену. Она отчетливо видна в голубом свете полной луны. Я думаю, как хорошо все тогда получилось... - Ну, поздравляю! - кричит кто-то. - Что? Что произошло? - Проснись, Артем! Проснись! О боже... Это был всего-навсего сон... Это же... фирменный поезд "Фомич"... Мы еще только едем. И сразу же во мне просыпаются все мои страхи: - Что еще произошло? Рядом с Ингой плачет ребенок. А ведь весь день девочка прожила спокойно, ни разу не заплакав. Ну теперь, наверное, возьмет свое. - Поздравляю, Артем, - жмет мне руку Иван. - Все будет нормально. - Да что?! - Он еще спрашивает! - раздраженно замечает Светка, болтая своими длинными худыми ногами с верхней полки. - Ну и отцы нынче пошли! Да что она понимает в отцах! - Прошу прощения, - проталкивается писатель Федор и протягивает цветок ромашки, только не мне, а Инге. - Нет, нет, Артемий. Жене! Инге, так сказать! Царице бала! И мои поздравления! - Папа! - прыгает мне кто-то на спину. Ну кто, кроме Сашки, тут может быть? Сашка! Я переворачиваю его через шею, и на пол опускается здоровенный парнишка. - Еще раз! - требует он. - Саша, - укоризненно говорит Зинаида Павловна, - ты уже большой! Во второй класс скоро пойдешь! - Во второй... Он действительно вырос! Сашка мой! - И меня, и меня, - тоненький девчоночий голосок. - Па-а-а-па! - Кто-то карабкается по моему колену. А! А? Это... это... Все смеются. Это же моя дочь, Валюшенька! Я хватаю ее и прижимаю к груди. Подбросить ее вверх я не решаюсь, потому что вагон изрядно покачивает, а вокруг торчат углы полок. Валюшенька! Тогда... тогда... Ведь плакал же кто-то рядом с Ингой... И почему я боюсь посмотреть в сторону своей жены? Смеющееся и радостное лицо Тоси. Даже сумрачное лицо Семена мелькнуло из-за спин. Нет только Степана Матвеевича и Валерия Михайловича... А я все не осмеливаюсь оглянуться. Но тут громкий и призывный крик новой жизни зовет меня. Я оглядываюсь. Инга лежит с лукавым и чуть испуганным лицом. Она словно хочет сказать: "Вот какой я тебе подарок приготовила..." И счастлива, и испугана, а вдруг я останусь недоволен этим подарком? - Сын! - кричу я. - Сын, - тихо отвечает она. - Мишенька. - Мишенька! Конечно, Мишенька! - Мишенька крепкий ребенок, - заявляет Зинаида Павловна. - У вас вообще крепкие дети! Это очень хорошо. Я наклоняюсь к Инге, чтобы поцеловать ее, но за спиной столько людей... - Потом, - шепчет она, - потом. Я только глажу ее по щеке. - Ну а теперь, - говорит Зинаида Павловна, - прошу всех разойтись. Маленькому человеку тоже нужен воздух... А ты, милочка, вставай! Вставай! Нечего тебе лежать. Зинаида Павловна всегда знает, что нужно делать. - Кормить пойдем молодого человека, кормить. - А здорово ты на том вокзале накупил одежды, - говорит Светка, - на все возрасты. И для мальчиков, и для девочек. - И в голосе ее уже не чувствуется вражды, а лишь удивление. Она уже, наверное, считает, что из меня может получиться приличный отец. Хотя что она в этом понимает? Да и я сам. Пассажиры постепенно разошлись, кроме женщин, которые обосновались в этом купе. Мишку начали готовить к путешествию в соседний вагон к одной очень доброй тете. Дочь не слазила у меня с рук. Сашка устроился на полке с ногами и листал какую-то книгу. И тут вдруг меня ударило в голову! Ведь... ведь это что же снова означает? Ведь я опять стал причиной бесконечных блужданий нашего поезда! И все вокруг так радовались? Да что они, не понимают, что ли? Или я признан всеми неисправимым идиотом, с которым уже ничего нельзя сделать? Испуг, даже страх, наверное, отчетливо проступили на моем лице. - Что с тобой? - спросила Инга. - Инга... Я рад, поверь... Но другие? Ведь теперь наш поезд... - Нет, - сказала Инга, - нет. - Все в порядке, Мальцев, - успокоила меня Зинаида Павловна. - Не понимаю. Ничего не понимаю. Разве мы ошиблись? - Нет, не ошиблись. Все правильно. - Но тогда... - Видите ли, Мальцев, - продолжила Зинаида Павловна, и лицо ее на мгновение дрогнуло. - Видишь ли, Артем... Пассажиры поезда все, как один, решили оставить вам ваших детей, что бы это им ни стоило. Конечно, не сразу это произошло... Скажите спасибо Валерию. Это он организовал своих студентов для соответствующей беседы с пассажирами. Что бы ни случилось! Что бы ни случилось, но дети наши не должны страдать из-за глупости своих отцов и всех других взрослых. Что бы ни делали взрослые, они должны всегда помнить, что мы живем для детей. - По щекам Зинаиды Павловны скатились две маленькие слезинки, но она словно не заметила их. - Ведь мы строим мир, в котором будут жить наши дети. И надо, чтобы этот мир был лучше нашего. И этот мир будет лучше нашего. Пусть мы даже не найдем себе в нем места. Пусть, Артем, пусть!.. Для кого же еще жить, как не для наших детей... 46 Зинаида Павловна отвернулась, поправила что-то на столике. - Давай, милочка, - обратилась она к Инге, и глаза ее снова были сухи. И снова она была готова помогать всем, кто нуждался в ее помощи. И снова таких будет очень много. И сейчас, и через день, и через год, и всю жизнь Зинаида Павловна будет помогать людям. И не только потому, что она нашла в этом смысл своей нелегкой жизни. Нет... Не только в этом... Да вот только кто поможет ей? Инга с Мишенькой и Зинаида Павловна собрались и направились в соседний вагон. Дочке надоело сидеть у меня на руках, и она потребовала, чтобы я опустил ее на пол. - Идите в свой "мозговой центр", - сказала Светка, словно я тут был совершенно лишним и ненужным человеком. - А мы побудем с детьми. Уж у нас-то с ними ничего плохого не произойдет! - Иди, Артем, - кивнула мне Тося. Она все еще цвела после вчерашнего объяснения с Семеном и Иваном, но только я не знал, что у них будет дальше. Отказался ли Иван от своей любви, чтобы возвратить наш поезд в точное железнодорожное расписание? Или справедливый Валерка провел с пассажирами беседу и по вопросу любви? Не знаю... И спрашивать у Тоси мне было неловко, да и у Ивана - тоже. А дети привыкли к этим женщинам и отпустили меня совершенно спокойно. Я пошел в свое купе. - Поздравляю, Артем, - сказал Степан Матвеевич. - Спасибо. Как вы? - Пока ничего... Через полчаса снова... - Да что же делать-то? - Ничего, Артем... Что-нибудь придумаем... - Академики возьмут Степана Матвеевича под свое крыло, - сообщил мне Федор. - Прямо с вокзала увезут. - Ничего, Артем. Я верю. Верю, что смогу прожить одну, но свою жизнь, уж какая бы она там ни оказалась. - Хорошая у тебя семья, - сказал Геннадий Федорович. - На расширение будешь подавать? - Какое расширение? - Какое, какое... На расширение квартиры? - Посмотрим. - Да что тут смотреть, - вступил в разговор Валерий Михайлович. Говорил он с трудом. И вообще сидел полураздетый. Я уверен, что на нем осталась только та одежда, которую смог пропустить писатель Федор. - Нет, Артемий! Тут рвать надо. Это как в магазине. Не встал в очередь за бельгийским костюмом, будешь носить местной фабрики. Я вот, например, всегда... Писатель Федор ласково обнял Крестобойникова и погладил по щеке. - Будет, Валерий Михайлович, будет, - тихо и успокаивающе сказал он. - А?.. Ах да... Забываю все... Но стараюсь, стараюсь. - Стараешься, стараешься, - подтвердил Федор. - На вокзале придется в майке выходить. - В майке, - печально согласился Валерий Михайлович. Тут уж, видно, ничего нельзя было поделать. - Приучим, - пообещал Федор. - Постепенно, но приучим. - Приучим! - возликовал Валерий Михайлович. В углу сидел Семен, неприступный и злой. Тут одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что у него с Тосей дело погибло навсегда. Да только откуда я мог знать души людей? Я подошел к нему и протянул руку. - Спасибо, Семен! Спасибо за сына! Семен посмотрел на меня с неприязнью, помедлил, но все же свою руку протянул, правда, нехотя, словно только бы отвязаться. - Ладно, - отмахнулся он. - Невелика заслуга. - Нет, нет, Семен. Всю жизнь буду помнить. - Всю жизнь... Добро долго не помнят. - Это ты зря, Семен. - Зря?! А я ведь вот что мог сделать! Я ведь мог твоего сына снова увести... ну, то есть... сам понимаешь... а потом не признать. Да и как его, скажи, признать, когда он вырос на четыре года. - Да зачем же? - А затем... Тогда бы Тося прибежала ко мне и на коленях молила, чтобы я ее простил и снова взял к себе. Она бы ради твоих детей это сделала. Я знаю. И слова бы мне никогда худого не сказала, виду не подала. Она такая... И еще раньше бы кончилась эта чертовщина! Я невольно отшатнулся от Семена. - Прошу прощения! - встрял в разговор Федор. - Да идите вы к черту со своим прощением! - взревел Семен. - Прощение! Прощение! Кому оно нужно, ваше прощение? Святые! Великомученики! Один за всех, все за одного! А ваше человеческое-то уже начало трещинку давать! Не заметили? - Истинно, истинно, - подтвердил Валерий Михайлович. Но Федор снова обнял его и погладил по небритой щеке. Семен отвернулся к окну и замолчал. - Не надо, Семен, - попросил я. - Я искренне благодарен тебе. И если уж ты и это мог сделать, да не стал... - Да! Не стал, не стал! - Семен снова повернул ко мне свое злое лицо. - А знаешь, почему не стал? Знаешь? Не смог! Просто не смог! Счастье ваше зацепило. И разбить бы его, а не получается. Потому что своего нет, а хоть какое-то на свете должно быть. Хоть в кино, хоть у соседей. Только у соседей обычно не бывает. А с тобой мы скоро навсегда разойдемся. И я буду думать: вот человек, у которого счастье. И я ему помог. Хоть и свое разлетелось ко всем чертям, а другому помог. Я ведь злюсь на тебя. Я тебя ненавижу за твое такое счастье! Но пусть существует! И Тося... Тосю я не знаю, Таисию Дмитриевну, то есть Голованову... И пусть раньше, чем позже. Детей хоть, слава богу, нет... Никто спрашивать не будет: "А кто мой милый папочка?" И вообще... Можешь ты уйти и не мозолить мне глаза своим странным видом? У тебя на лице написано: "Довожу до сведения всех, что я абсолютно счастлив!" А это не всем нравится. Мне, по крайней мере. - Хорошо, Семен. - Вот и катись к своему милому семейству... Ха-ха-ха! А ведь семейство и в самом деле необычное, необычное семейство! - Ладно, Семен, ты уж как хочешь. Я вовсе не этого хотел. - Вот и все вы так: ты уж как хочешь. Я, мол, хотел совсем другого, но так получилось. - У него пройдет, пройдет, - снова влез Федор в разговор. - Я знаю. Я писал однажды про такого. Это у него от боли душевной. Не хочет он показать, что душа его мучается... - Молчи! - взревел Семен. - Молчи. Немного осталось. Не трави меня. Я ведь не Валерий Михайлович, я могу так дать под одно место, что вперед поезда в Марград прикатишь! - Успокойтесь, - попросил я. - Не надо. - Не надо, - подтвердил Семен. - Ничего сейчас не надо! - Граждане! Сдавайте постельное белье! Прибываем в Марград! Стоянка... Конечная станция... Областной центр, что ли? Учат, учат. А... по радио объявят. Тетя Маша шла с веником. - Вещи не оставлять! Постели у меня не было. Я свернул свой матрас и закинул его на багажную полку. На столике валялась бритва. Ее никто не починил. Никто, наверное, и не брался за это дело. Ну да ладно. В институте разберемся. - Артем, - позвал меня Геннадий Федорович. - Тут, может, и не в этой штуке дело. - А в чем же? - Ведь эксперимент-то предполагался совершенно чистым. - Слышал уже... - Ведь никто не знает, кому подложили этот макет. Тебе или еще кому. - Как! - воскликнул я. - Одному из десяти командированных он предназначался. Но точно никто не знает, пока не соберемся все в институте и машина не выдаст результат. - Вот спасибо, Геннадий Федорович! - За что? - За то, что сразу этого не сказали! - Так ведь тут... С другими-то командированными ничего странного не произошло, а у вас тут в поезде такое... Вот я и подумал, что эта игрушка у тебя. И еще такое соображение. Не могла та игрушка наделать столько шума. Я вот все думаю... Нет. Никак не могу понять, как это у нее могло получиться. Про мощность уж и не говорю. - Просто ее у меня не было, - сказал я. - А откуда у тебя такая уверенность? - Сам не знаю... Чувствую... Мне сейчас хотелось пройтись по всему поезду и всем сказать: "Спасибо! Большое вам спасибо!" Но пассажирам было не до меня. Пассажиры сдавали постели, собирали чемоданы, переодевались в одежду, достойную областного центра. Да и не научен был я выражать свои чувства перед такой массой людей. Я пошел по вагонам и постучал в купе, где располагался радиоузел. - Можно войти? - спросил я. - Можно, - с некоторым сомнением согласился радист. Все-таки купе было служебным. Но, с другой стороны, ведь он знал меня. - Понимаете... Мне нужно сказать одну фразу по местному радио. Можно? - Вообще-то не полагается, - засомневался он. - Я только хотел поблагодарить всех пассажиров. - А! - догадался он. - Одну фразу можно. Только чтобы без всяких там штучек-дрючек. У нас строго. - Понимаю. Только одну фразу. Он что-то переключил, сунул мне микрофон в руки, потом снова взял в свои и сказал чуть даже торжественно: - Товарищи пассажиры, внимание! Внимание! Затем он снова передал микрофон мне и жестом показал: "Говори". Я заволновался, ведь фраза у меня так и не была готова. - Товарищи, - сказал я, задыхаясь. - Люди! Человеки! Спасибо вам за все! Все... Больше я ничего не мог сказать. Я передал микрофон, подождал, пока радист его выключит, сказал "спасибо" и вышел в коридор. Не совсем то я сказал. Да и как выразить свои чувства сотням людей, которые даже не знают тебя в лицо? Ну да ладно. Пусть уж они поймут каждый по-своему... Ивана я снова нашел на площадке последнего вагона. Вместе с ним стоял товарищ Обыкновеннов. Ивана я ни о чем не расспрашивал. Да и бесполезное это было дело. Если захочет, то расскажет сам. А вот товарища пришельца мне хотелось кое о чем спросить. - Вы хотели рассказать мне какую-то историю. - Да. Хотел. - Еще есть время. Расскажите. - Нет, теперь это не имеет смысла. - Но ведь именно перед Марградом вы и хотели рассказать ее! - Я был уверен, что все будет по-другому. - Понимаешь, Артем, - сказал Иван. - Товарищ Обыкновеннов был уверен, что для спасения поезда нужно было обязательно пожертвовать вашими с Ингой детьми. Это был единственный возможный вариант. Все знали это. Но ведь решили-то не так. Это и непонятно товарищу Обыкновеннову. - Не понимаю, - подтвердил пришелец. - Ваш мир совершенно нелогичен. У вас какой-то разрыв между причинно-следственными связями. Пассажиры сделали совершенно противоположное тому, что было необходимо для спасения, и поезд тем не менее благополучно прибывает в Марград. - Пришельцу, наверное, это действительно трудно понять, - согласился я. - Господи, да какой я теперь пришелец! - воскликнул товарищ Обыкновеннов. - Ведь я же живу здесь с незапамятных времен. И все равно ничего не понимаю! И как это у вас из совершенно нелогичных посылок получаются правильные действия? - Видите ли, - сказал я, - мы и сами еще много не понимаем. Но это не причина для того, чтобы бездействовать. Когда-нибудь мы поймем все. Во всяком случае, гораздо больше, чем сейчас... А вы вот мне что скажите... Вы действительно пришелец с планеты Ыбрыгым? - Я обижусь, - сказал товарищ Обыкновеннов. - Я обижусь на вас, Артемий! 47 Фирменный поезд "Фомич" прибыл в Марград. Первой, кого мы встретили, когда вышли из вагона, была бабуся со своим великаном внучеком Колей. - Здравствуй, голубчик, - запричитала она. - Доехали, милые вы мои... Да ты никак, голубчик, с семьей ехал? - Приехал с семьей, - ответил я. - Вот жена, Ингой звать. Два сына, Саша и Миша, и дочь Валя. - А старухе голову морочил, что холостой. Ай-яй-яй! - погрозила она мне. - Нехорошо старуху обманывать. - Да я и не обманывал вас. А вы зачем в Марграде? - Как зачем? - удивилась бабуся. - Мы с Феней сюда прилетели. - Отца привезли в Академию наук, - пояснил внук Коля. - Заинтересовались им. Отсыпается в гостинице. А мы вот решили вас встретить. Знакомые все-таки люди. - Это хорошо, что вы здесь оказались, - сказал я. - Мы, голубчик, в гостинице "Крутые берега" остановились. Ты уж, пожалуйста, навести старушку. Я ведь все больше одна сидеть буду. - Обязательно навещу. В ближайшие дни. Твердо обещаю. - Вот и хорошо. И про нуль-упаковку, может, что выяснится. Феня-то вдруг еще и человеком станет. Очень уж хочется матери, чтобы все ее дети людьми были. - Я уверен, что станет. Помощь человеческая ему была нужна. - Ох, как нужна, голубчик, людям помощь человеческая... Ну да ладно. Я вижу, вас встречают. - Где? - все-таки испугался я. - Мама! - крикнула Инга и бросилась к полноватой женщине, рядом с которой шагали высокий пожилой мужчина и парень. - Мама! Папа! Борька! - Инга! А это? - Мама, я тебе все сейчас расскажу. Мама, вот мой муж. Его зовут Артемом. Это Миша. - Она кивнула на сына, которого держала на руках. - А это Саша. Он уже первый класс закончил. И Валя. Ей четыре года. - Да что-то я ничего не пойму, - удивилась моя теща. - Мама, ну что тут непонятного. Вот мой муж, и вот мои дети. Трое их у нас. - Как это трое? Почему именно трое? Да ты вдовца, что ли, взяла? - Подожди, мать, - остановил ее муж. - Тарахтите, как сороки. Ничего не поймешь. Давай-ка, Инга, коротко и внятно. - Ну, понимаете. Мы с Артемом познакомились в вагоне. А потом у нас появились дети... Трое. Саша, Валя и Миша. - Подбросили! - ужаснулась мать Инги. - Да нет! Ничего нам не подбросили. Появились они у нас. Сначала Саша. Он новорожденный был, а кормили его в другом вагоне. А на второе утро ему уже четыре года стало. И появилась Валентина. А потом... - Ты что-нибудь понимаешь? - спросила мать Инны у мужа. - Не очень, но надеюсь когда-нибудь понять. Я был уверен, что сегодня они все равно ничего не поймут. Может, и через год не поймут. Но смирятся. Внуки как-никак... Поэтому я поставил дочь на асфальт и сказал: - Артем. - Артем, - покачала головой теща. - Посмотрите на него. Он Артем! - У меня квартира есть, - заявил я, не зная для чего. Чтобы солидности себе, что ли, придать. - Бабушка! - топнул ногой Сашка. - Ты так и будешь стоять и не поцелуешь меня? - Да что же это?! - растерялась женщина. - И меня, - попросила Валентина. Знали они, знали своих бабушку и дедушку! - Милые вы мои! - вдруг расплакалась мать Инги и принялась целовать внука и внучку. Потом выпрямилась и заявила: - Все равно ничего не понимаю. Ну, тут они еще маленько поразбирались, а я увидел Степана Матвеевича и не выдержал, подошел к нему. Степана Матвеевича держали под руки два молодых человека, по виду вовсе не академики, но все же из. Академии наук. Где-то совершили запуск в прошлое, потому что взгляд Граммовесова был ужасен. Я подошел и обнял его. Мне плакать хотелось при виде этого жуткого зрелища. - Можно хоть что-нибудь сделать? - спросил я у молодых людей, поддерживающих Степана Матвеевича. - Ничего нельзя сказать заранее. - Главное - объяснить феномен, - сказал второй. - Вы родственник? - Нет. Но я очень заинтересован в судьбе Степана Матвеевича. Кто-то тронул меня за плечо. Я оглянулся. Это был Семен. И лицо его было сейчас не злое, не грубое, а просто какое-то тоскливое. - Вот что, Артем, - сказал он. - Возьми на память. - И он протянул мне радиотелефонограмму. - Что это? - Прочитаешь... Я ведь и не знал, что ему уже четыре года... Только по фамилии и догадался. Валерка это послал. На все станции... Прощай... - Подожди, Семен. Но он только махнул рукой и пошел прочь. Тося все еще стояла возле вагона. Уж ее-то я не мог отпустить просто так. Да и некуда ей было идти здесь, в Марграде. - Тося, - сказал я, - ты сейчас поедешь к нам. И мы все очень здорово придумаем. - Нет, Артем. Я приду к вам, но не сейчас. - Да куда же ты в незнакомом городе? - Я знаю, Артем... Я знаю. - Тося... - Нет... Сейчас нет. Но скоро вы увидите меня. Обещаю. У меня есть Ингин адрес. - Прощай, Артем. Это Иван обнял меня. - Почему же "прощай"? Только до свиданья. - И я не хочу тебя терять. Вот не хочу, и все. Даже не могу. Сил таких у меня не найдется. - Так и не надо, Иван. Я тебя жду у себя, если ты согласен. - Ну, сейчас у тебя достаточно хлопот и без меня. Но зайду. Даже если исчезнешь куда, все разно найду. Артем, ты мне вроде брата стал. Хоть и сентиментально, но правда... До свиданья! До свиданья, Артем! - До свиданья, Иван! Я тебя очень жду! И Иван тоже ушел... И вообще толпа заметно редела. Студенты грянули под гитару строительную песенку собственного сочинения. Валерка метался среди них, наводя порядок. - Валерий!