Владимир Кунин. Чокнутые --------------------------------------------------------------- По повести снят х/ф Аллы Суриковой "Чокнутые" --------------------------------------------------------------- киноповесть В тридцатых годах прошлого столетия в Вене, рядом с собором Cвятого Стефана, существовал польский кабачок "Корчма Краковска". Было раннее-раннее утро. У входа в еще закрытый кабачок стоял снаряженный к дальнему путешествию фиакр. На козлах дремал кучер. Внутри кабачка, по обе стороны буфетной стойки, со стаканами в руках стояли Адам Ципровски -- шестидесятилетний хозяин "Корчмы Краковской" и сорокалетний Отто Франц фон Герстнер в дорожном костюме. Он прихлебывал вино и говорил Адаму: -- Я отказался от места профессора в Праге, Адам... Я объездил Англию, Швейцарию, Францию, Бельгию и понял, что по-настоящему как инженер я смогу реализовать себя только в России! В стране, где есть спасительное самодержавие, а не наша слюнтяйская западная парламентская система... И если я представлю русскому императору проект железных дорог, соединяющих Черное море с Каспийским, а Балтийское с Белым, -- у него голова закружится от счастья! Только в России талантливый иностранец может добиться свободы творчества, славы и денег! Прозит! Герстнер приподнял стакан. -- Прозит, -- Ципровски тоже поднял стакан. -- Может быть, вы и правы. Но жить в чужой стране... Я -- поляк, проживающий в Австрии. Я десять лет прослужил во французской армии. Я не погиб под Смоленском и умудрился остаться в живых при Бородино. Я восемь лет прожил в русском плену! У меня до сих пор есть одно маленькое дельце в России, с которого я по сей день имею небольшой дивиденд. За тот год, что я занимался с вами русским языком, я очень привязался к вам, и мне было бы жалко... -- Я тоже искренне полюбил вас, Адам. Но в Австрии меня ничто не удерживает. Я ведь даже не австриец Отто Франц фон и так далее. Я чех. Антонин Франтишек. -- Господин Герстнер! По тому, как вы быстро усвоили русский язык, я это понял еще полгода назад. Тем более что я тоже не очень-то Адам Ципровски. Уже если говорить честно, то я скорее Арон Циперович. Но вы же понимаете, в какое время и в какой стране мы живем... Циперович посмотрел на часы: -- Идемте, мне скоро открывать заведение. И вам пора уже ехать, безумный вы человек... Хромая, Циперович повел Герстнера к выходу. У фиакра сказал: -- Учтите, Антонин, там вам будет очень нелегко. Россия -- страна бесконечных и бесполезных формальностей. -- Не пугайте меня, Арон. Эта поездка должна стать делом всей моей оставшейся жизни. Прощайте! -- Да поможет вам бог, -- печально проговорил Арон. Как только запыленный фиакр Герстнера пересек русскую границу, он тут же некрасиво и неловко заскакал по выбоинам и ухабам. Изящная конструкция экипажа угрожающе трещала при каждом подскоке, и когда потрясенные австрийские лошади встали, произошло маленькое чудо: что-то в фиакре лопнуло с томительным стоном и он, уже стоявший без движения, развалился на мельчайшие части, погребая под своими обломками Герстнера, его багаж и берейтора со щегольским шамберьером! А из слухового чердачного окна постоялого двора за всем этим наблюдал в подзорную трубу тайный агент Третьего жандармского отделения Тихон Зайцев... В Петербурге, на Крестовском острове, в загородной резиденции князя Меншикова шло экстренное совещание. -- Я пригласил вас, господа, чтобы сообщить вам пренеприятное известие, -- сказал светлейший князь Меншиков собравшимся у него в кабинете князю Воронцову-Дашкову и графам Бутурлину, Татищеву и Потоцкому. -- Один из наших компаньонов, тайно сотрудничающий с Третьим отделением... Тут светлейший углядел, как Воронцов-Дашков поморщился. Не извольте морщиться, князюшка! И почитайте за благо, что мы сегодня имеем информацию, которая завтра бы могла свалиться нам как снег на голову!.. Так вот, граф Бенкендорф получил шифровку из Вены: к нам едет австрийский инженер Отто Франц фон Герстнер. Он же чех Антонин Франтишек. Без всякого "фон", фамилия та же. Он намерен представить государю проект устройства в России железных дорог и передвижения по оным при помощи паровых машин. -- Кошмар! -- Все, кроме Потоцкого, были потрясены сообщением. -- Александр Христофорович, правда, распорядился установить за ним неусыпное наблюдение, но, как вы понимаете, из соображений чисто политических. Мы же со своей стороны... -- А нам-то что? -- беззаботно удивился Потоцкий. -- Нам?! -- возмутился Меншиков. -- Да наше с вами акционерное общество почтовых колясок и дилижансов имеет от извозного промысла более ста миллионов рублей в год! И железные дороги Герстнера попросту лишат нас этого дохода! Это вы можете понять, граф?! -- Если разорятся владельцы постоялых дворов -- с кого вы будете получать отчисления? -- спросил Бутурлин. -- Боже мой... Погибнут мои конные заводы!.. Овес и сено катастрофически упадут в цене... -- вздохнул Воронцов-Дашков. -- Да что там овес! Вылетят в трубу все придорожные питейные заведения! Трезвость станет нормой жизни, и мы только на этом потеряем миллионов пятьдесят!.. -- ужаснулся Татищев. -- А его величество так падок до всяких новшеств! -- Австрийца нельзя допускать до государя ни в коем случае! -- вскричал Татищев. -- Правильно! -- сказал светлейший. -- Мы должны купить Герстнера. Купить и отправить его с полдороги обратно в Австрию с деньгами, ради которых он наверняка и прибыл в Россию! Это единственный способ сохранить доходы нашего акционерного общества. Так что придется раскошеливаться, господа! -- Я готов. -- Потоцкий выложил на стол банкнот. -- Что это? -- брезгливо спросил светлейший. -- Сто рублей! -- Щедрость графа не уступает его уму, -- заметил Татищев. -- Сто тысяч надо собрать!!! -- заорал Меншиков на Потоцкого. -- И эти деньги Герстнеру повезете вы, граф! Сегодня же! Сейчас же!.. Вы помчитесь ему навстречу, вручите ему деньги и объявите наши условия! И проследите за его возвращением!.. Застряла пролетка Герстнера в непролазной грязи. Да не одна, десятка полтора -- и телеги с грузами, и коляски, и дилижансы... Крики, ругань, ржание лошадей! Где мужик? Где барин?.. По колено в грязи, Герстнеру помогает толкать пролетку молодой человек очень даже приятной наружности. -- Эй, как тебя?!.. Погоняй, сукин кот! Заснул? -- кричит он кучеру и командует Герстнеру: -- Поднавались!.. Не имею чести... -- Отто Франц Герстнер. Инженер... -- задыхается Герстнер. Молодой человек, по уши в грязи, хрипит от натуги: -- Отставной корнет Кирюхин Родион Иванович. -- Очень приятно... -- любезно сипит грязный Герстнер. Упрямо ползет пролетка по раскисшей колее. А внутри с босыми ногами сидят Герстнер и Родион Иванович -- отогреваются при помощи дорожного штофа. Герстнер распаковал баул, показывает Родиону Ивановичу изображения паровоза Стефенсона, чертежи вагонов, профили железных шин, по которым все это должно двигаться. Родион Иванович в восторге: -- Боже мой! Антон Францевич! Да я всю жизнь мечтал о таком деле! Да я из кожи вылезу!.. Наизнанку вывернусь!.. Это же грандиозная идея!!! Схватил двумя руками гравюру с паровозом, впился в Герстнера горящим глазом, сказал торжественно, словно присягу принял: -- Вы без меня, Антон Францевич, здесь пропадете. А я клянусъ вам служить верой и правдой во благо России-матушки, для ее процветания и прогресса. Истово перекрестился и поцеловал гравюру будто икону... Карета графа Потоцкого с лакеем на запятках катила по дороге. В карете граф открыл ларец, оглядел толстую пачку ассигнаций в сто тысяч рублей, вынул из ларца добрую треть и спрятал ее в задний карман камзола... Уютно закопавшись в придорожный стог, Тихон Зайцев проследил за пролеткой Герстнера и Кирюхина в подзорную трубу, вынул бумагу, чернильницу, гусиные перья и стал писать донесение: "Сикретно, Его сиятельству графу Александру Христофоровичу Бенкендорфу. Сего дни, апреля девятого числа в екипаж господина Герстнера поместился отставной корнет Кирюхин Родион сын Иванов двадцати шести лет от роду. По части благонадежности упомянутого Кирюхина..." Герстнер и Родион Иванович обедали в придорожном трактире. Неподалеку, за угловым столиком, Тихон хлебал щи, слушал. -- Шестнадцатилетний корнет... Мальчишеский восторг! Подъем чувств! -- говорил Родион Иванович. -- "Души прекрасные порывы..." Долой! Ура!.. "Свобода нас встретит радостно у входа..." -- 0, вы поэт, -- вежливо заметил Герстнер. -- Это не я. А как начали вешать за эту "свободу", как погнали в тюрьмы да в Сибирь... До смерти перепугался! Счастье, что меня тогда по малолетству не сослали, не вздернули. И понял я -- кого "долой"? Какая "свобода"'? Сиди и не чирикай. Разве в этом государстве можно что-нибудь... Да она тебя, как клопа, по стенке размажет!.. -- Ах, Родион Иванович... -- Просто Родик. -- Ах, Родик! Как я вам сочувствую! Но Родик успокоительно подмигнул ему: -- Отдышался, огляделся... Батюшки! А ведь государство тоже не без слабостей!.. И оказалось, что если эти слабости обратить в свою маленькую пользу -- и у нас можно жить очень припеваючи! -- Чем же вы сейчас занимаетесь, Родик? -- спросил Герстнер. -- Путешествую, как видите. Скупаю мертвые души, исключительно для положения в обществе. Чтобы иметь достойное реноме. Изредка в провинции принимают за ревизора... Время от времени представляюсь внебрачным сыном великого полководца Голенищева-Кутузова... Сюжеты из собственной жизни за умеренную плату уступаю многим литераторам. Посредничаю... Но все в пределах правил. В рамках государственных законов, кои необходимо знать досконально! К трактиру подкатила карета Потоцкого. Граф вышел из кареты, прижимая ларец к толстенькому животику. Навстречу богатому господину выскочил трактирщик. Граф что-то спросил у него. Трактирщик сразу провел его внутрь заведения и указал на столик Герстнера и Родика. Зайцев насторожился, вытянул шею... Карета ждала Потоцкого у самых дверей трактира. Лакей услужливо держал дверцу кареты распахнутой. И тогда раздался голос секретного агента Тихона Зайцева: -- "Секретно. Его высокопревосходительству графу Александру Христофоровичу Бенкендорфу. Настоящим имею сообщить, что в пути господина Герстнера посетили их сиятельство граф Потоцкий. Имели непродолжительную беседу. В суть оной беседы проникнуть не удалось, кроме как наблюдал проводы их сиятельства..." С треском распахнулись трактирные двери, и Потоцкий, вместе с ларцом, по воздуху влетел из трактира прямо в собственную карету с такой силой, что пролетел ее насквозь и выпал на проезжий тракт через противоположную дверцу. Встал, отряхнулся и, как ни в чем не бывало, светски раскланялся с проезжавшей мимо дамой. Потом влез в карету и крикнул: -- Трогай! В карете граф вытащил из заднего кармана заначку тысяч в тридцать и с великим сожалением вернул ее в ларец... Дорогу пересекала быстрая неширокая речушка. Через нее было перекинуто некое строение, напоминающее мост. На берегу у моста стоял шалаш. У шалаша человек могучего телосложения доил грязную козу диковатого вида. Рядом лежали два мельничных жернова, соединенные длинным железным ломом. Но вот гигант услышал скрип колес, чавканье лошадиных копыт, вскрикивание ямщика и сказал козе: -- Вот, Фрося, и наш рупь едет. Надо размяться. Он встал, присел пару раз, легко выжал над головой чудовищную штангу из жерновов и отхлебнул козьего молока. Из-за поворота показалась пролетка Герстнера и Родика. У моста ямщик осадил лошадей. -- Что встали? -- поинтересовался Родик. -- Дальше никак, барин. Дальше -- рупь, -- пояснил ямщик и крикнул: -- Эй, Федор! -- Чаво? -- Не видишь "чаво"? Это, ваши благородия, Федор. При мосте живет и при [cedilla]м кормится. Потому как без его ни в жисть не проехать. -- Вот уж точно -- кошелек или жизнь, -- вздохнул Родик. -- Не, барин, ему только рупь нужон, -- сказал ямщик. Герстнер полез было за кошельком, но Родик остановил его: -- У меня для таких дел специально рубль припасен, Антон Францевич. -- Вытащил серебряный рубль: -- Держи, Голиаф! Федор поймал рубль, засунул его за щеку, сбросил портки, рубаху и в одних подштанниках полез в воду. Зашел под мост и принял его на свои могучие плечи. -- Ехай живее! Закочанеешь тут! -- крикнул он из-под моста. Лошади опасливо ступили на неверный настил. Когда пролетка достигла середины моста, Федору пришло в голову проверить рубль на зуб. Он вытащил его изо рта, прикусил и завопил возмущенно: -- Фальшивый!!! Зашвырнул неправильный рубль далеко в воду и вышел из-под моста. Мост рухнул, а вместе с ним в воду полетели лошади, повозка, багаж, Отто Франц фон Герстнер, возница и отставной корнет Родион Иванович Кирюхин... Деревянные обломки моста плыли по реке. Бились в воде лошади. Герстнер уцепился за колесо перевернутой кибитки -- колесо вертелось, и Герстнер судорожно перебирал спицы. Неподалеку вынырнул Родик, захлебываясь, восторженно прокричал: -- Антон Францыч!.. Я вот о чем подумал... Такой человек нам просто необходим!.. Тайный и очень озябший агент Тихон Зайцев сидел за кустом и наблюдал в подзорную трубу за колымагой, на запятках которой была приторочена штанга силача Федора. Колымага проехала. Тихон отвинтил окуляр у подзорной трубы, налил в него из трубы порцию водки и выпил для согрева. Закусил близвисящим листочком и стал писать донесение: "Сикретно. Его сиятельству графу Бенкендорфу. Настоящим доношу, что в экипаж господина Герстнера был взят вольноотпущенный крестьянин Федор. Служил в батраках на мельнице. Из-за неуплаты ему заработанных денег побил мельнику лицо, забрал в счет жалованья мельничные жернова и совместно с козой Ефросиньей открыл собственное дело при разрушенном мосте..." Теперь в колымаге ехали четверо -- Герстнер, Родик, Федор и коза Фрося. Коза злобно блеяла и пыталась кого-нибудь укусить. -- Не коза, а стерва какая-то! -- в сердцах сказал Родик. -- Не, Родион Иваныч, она вообще-то животная добрая. -- Федор мягко погладил Фросю. -- Только нервная очень. Шутка ли, два года мы с ей при этом мосте состояли! Поневоле озвереешь. Таперича ей повеселее будет -- как вашу железную дорогу соорудим, я сразу же в цирк подамся -- "Силовой аттракцион Джакомо Пиранделло"... -- Как?! -- поразился Герстнер. -- Джакомо Пиранделло. Это мне один проезжий барин такое звание сочинил. Так, говорит, будет красивше. Я его за это без рубля через мост переправил. -- А коза тебе зачем, Пиранделло? -- спросил Родик. -- Козье молоко силу дает, Родион Иваныч. И потом, с ей не скушно. Все-таки живая тварь рядом... -- А Герстнер едет и едет в Петербург! -- Князь Меншиков раздраженно передвинул флажок на карте. -- По нашим дорогам, в наших экипажах, на наших лошадях! Фантастика!.. Вот и Потоцкий вернулся ни с чем. Спасибо, что деньги привез обратно... -- За кого вы меня принимаете? -- возмутился Потоцкий. -- Быть может, не давать Герстнеру лошадей? -- спросил Татищев. -- Он иностранец, -- возразил Бутурлин. -- Или вы хотите, чтобы о нас там говорили черт знает что? -- Боже мой! -- вздохнул Воронцов-Дашков. -- До каких же пор мы будем вылизывать задницы итальянским тенорам и в пояс кланяться заезжим немецким парикмахерам? Откуда же в нас это отвратительное, унизительное, отнюдь не русское качество?! Все боимся, что про нас "там" кто-то что-то скажет! Ну нельзя так, господа! Ну побольше к себе уважения... -- И в кнуты его!!! -- закричал Потоцкий. -- Да так, чтобы живого места не осталось!.. -- Вы, граф, в своем уме? -- спросил его Бутурлин. Но светлей ший отреагировал несколько иначе: -- А что? Не грех басурмана и попугать. А может быть, и поучить слегка. Для острастки. И по всему пути его следования распорядиться -- лошадей не давать. Глядишь, безлошадный да пуганый -- и повернет обратно! Неплохо, неплохо... Катила наша колымага сквозь лес по проселку, и вдруг прямо перед лошадиными мордами рухнуло огромное дерево и перегородило дорогу. С криком и улюлюканьем выбежали десятка два мужиков с бандитскими мордами. У каждого за поясом ямщицкий кнут, в руках вилы, колья... -- А ну, вылазь, сучье племя! -- закричал главарь. Из кареты вылезли Родик, Герстнер и Пиранделло с козой. -- Который? -- спросил главарь у ямщика. Тот предательски показал на Герстнера и усмехнулся. Родик мгновенно выхватил из-под камзола два пистолета: -- Назад!!! Толпа испуганно попятилась. Главарь сказал Родику: -- Мы тебя, барин, не тронем. Нам немец нужен. -- Я не немец, -- возразил Герстнер. -- Я австрийский чех... Нам без разницы. Нам тебя велено поучить и попугать, чтобы ты у нас дороги из железа не делал, а вертался бы к себе обратно. -- Один шаг -- и стреляю!.. -- звонко прокричал Родик. -- Как вам не стыдно, Родик! -- строго сказал Герстнер. -- Ни одну из самых светлых идей нельзя утверждать силой оружия... Он встал на подножку кареты и, широко улыбаясь, начал: -- Дорогие друзья! Железные дороги -- это спасение от расстояний! Железные дороги -- это развитие торговли и рост благосостояния народа!.. А перевозка пассажиров по железной дороге -- есть самое демократическое учреждение, какое только можно придумать для преобразования государства!.. Но тут главарь банды поднял большую лесную лягушку и запустил ее в физиономию Герстнера. Инженер растерянно замолчал. -- Мерзавец!!! -- Родик вскинул пистолет. -- Стой, стой, Родион Иваныч! -- испугался Пиранделло. -- Опусти пистолет, Христом богом молю! Неровен час выстрелит. Грех на душу... Он передал поводок Герстнеру и сказал: -- Держи Фросю крепче, Антон Францыч. А то она их всех порвет. Подошел к главарю, за спиной которого теснилась вся банда. -- Чего балуешь? -- А те чо? -- Главарь легонько пихнул Федора в грудь. -- А ничо. -- Федор тоже его пихнул. -- А ты кто такой? -- И главарь пихнул Федора посильнее. -- Я? -- Федор на секунду задумался. -- Я -- Пиранделло! Банда оскорбительно захохотала. Главарь усмехнулся: -- Кто-о-о?!.. -- И снова пихнул Федора в грудь. -- Пиранделло я!!! -- обиженно крикнул Федор и так пихнул главаря, что тот отлетел на несколько метров, врезался в свою банду и свалил на землю всех до единого. Федор вышел на дорогу, легко поднял огромное дерево и понес его к обочине. Но в это время банда уже очухалась и бросилась на него, вздымая колья и вилы. Держа в руках пятисаженное дерево в обхват толщиной, Федор просто повернулся вокруг своей оси и этим деревом шарахнул банду так, что вся она с воем улетела в придорожный лесок. А главарь оказался висящим на ближайшей березе. И шапка главаря упала с его головы на землю. Тут Герстнер не сдержал Фросю, и та со злобным кобелиным лаем бросилась вслед за бандой... Со штангой на запятках колымага ехала вдоль берега небольшого озерца. Вместо сбежавшего кучера лошадьми теперь правил Пиранделло. Рядом на облучке сидела коза Фрося в трофейной шапке главаря. С дерева, висящего прямо над озером, за колымагой следил Тихон Зайцев. Когда колымага проехала под ним, Тихон засуетился, ветка, на которой он сидел, обломилась, и тайный агент с воплем ужаса полетел в воду. -- Помогите!.. -- услышал Пиранделло и резко осадил лошадей. Родик и Герстнер тревожно выпрыгнули из колымаги... В ожидании лошадей они сидели на постоялом дворе и отпаивали горячим козьим молоком мокрого, дрожащего, закутанного в клетчатый плед Тихона Зайцева. -- Как же это ты, секретный агент тайной полиции, плавать не умеешь? -- спросил Родик. -- Да когда было плавать-то учиться, ваше благородие Родион Иванович? Ведь все пишем да следим, следим да пишем... -- шмыгал носом Тихон. -- Господи! -- поразился Родион. -- Я же всю жизнь считал, что тайный агент Третьего жандармского отделения и плавает как рыба, и стреляет, как Робин Гуд! Из пистолета -- бац! И с сорока шагов -- белке в глаз!.. Зайцев горестно махнул рукой: -- Да я с пяти шагов слону в задницу не попаду... -- Дай-ко я тебе еще молочка подолью горячего, -- жалостливо сказал Пиранделло. -- Козье молоко от всех напастей! Мимо пробежал станционный смотритель, покосился лукаво. -- Как с лошадьми, любезный? -- спросил его Родик. -- Лошадей нет, извиняюсь, и не предвидится, ваше благородие. -- Черт знает что... -- пробормотал Родик и спросил у Тихона: -- А документ у тебя какой-нибудь есть? -- А как же! -- Тихон нашарил нагрудный кожаный мешочек, вытащил подмоченную бумаженцию. -- А то случись чего!.. Родик прочитал документ, на секунду задумался и сказал: -- Вот что, Тиша. Поедешь с нами. Харчи наши, жалованье казенное. Доносы тебе поможем писать. А сейчас... И крикнул станционному смотрителю: -- Эй, любезнейший! Быстро четверку лучших лошадей тайному агенту Третьего отделения собственной его величества канцелярии! Покажи ему документ, Тихон. Покажи, покажи!.. Запряженная четверкой лошадей, ехала вместительная карета с огромной штангой на запятках. Теперь в карете сидели пятеро -- Герстнер, Родик, Пиранделло, коза и Тихон Зайцев. Все работали: Герстнер делал пометки на грифельной доске, Родик отмечал проезжаемые места на карте, Пиранделло вычесывал Фросю, Зайцев писал очередное донесение Бенкендорфу. -- Дальше как, Родион Иванович?.. -- спросил Тихон и показал уже написанное. -- Не "сикретно", а "секретно", грамотей. А дальше так: "С величайшими опасностями и риском для жизни мне удалось внедриться в наблюдаемую группу". Написал? Точка. Теперь проси жалованье за истекшие полгода и подписывайся: "Агент ноль, ноль, ноль, семь". Или "восемь"? А, Тихон? Как там у вас это делается? -- Нет. Я обычно пишу: "Преданный Отечеству и вашему высокопревосходительству Тихон Зайцев". -- Очень хорошо! Вот так и пиши. Не меняй стиль. Перед самым Петербургом карета наших героев попала в плотный туман. Тревожно блеяла Фрося, бестолково суетились вокруг кареты путешественники, отчаянно причитал возница: -- Ой, беда-то... Помоги, сохрани и выведи, Господи!.. И вдруг совсем рядом в тумане возникло некое странное свечение в человеческий рост с неясными очертаниями. И насмешливый девичий голос проговорил: -- По таким пустякам -- и сразу к самому Господу? Все замерли. Свечение растаяло, и на его месте возникла прелестная девушка лет восемнадцати! -- Что это вы так приуныли? -- улыбнулась она. -- Заблудились... -- хрипло сказал Пиранделло. -- Эка важность! -- Девушка что-го пошептала лошадям, погладила их и крикнула путникам: -- Садитесь! Она сразу же уютно устроилась в карете и приказала вознице: -- Погоняй!.. Лошади легко понесли карету в сплошной белой мгле. Фрося положила голову девушке на колени и блаженно прикрыла глаза. -- Батюшки!.. Она же никого к себе не подпускала! -- перекрестился Пиранделло. -- Ура! -- заорал возница. -- На большак вылезли!!! Герстнер церемонно снял шляпу. Девушка предупредила вопрос: -- Меня зовут Мария. -- Местная? -- сразу попытался уточнить Зайцев. -- Это как посмотреть, -- рассмеялась Мария. Родион Иванович увидел, как Мария зябко передернула плечами. -- Озябла, Машенька? -- Ага. Ждала вас долго. Пиранделло тут же сбросил с плеч кафтан, набросил его на девушку... Зайцев поспешно вытащил свою подзорную трубу, отвинтил окуляр, налил в него из трубы водки, проворковал: -- На-ко хлебни, Манечка... Не чинясь, Маша выпила и пустила трубу по кругу. Когда очередь дошла до Герстнера, тот с инженерным интересом осмотрел трубу: -- Как же вы смотрите через водку, Тихон? -- А через ее завсегда лучше видно, Антон Францыч. -- Какой талантливый народ! -- Герстнер выпил, передал трубу Родику. Тот налил себе в окуляр: -- Твое здоровье, Машенька. Тебя нам словно Бог послал... -- Вообще-то так оно и было, -- весела ответила Маша. Родик выпил и, потрясенно глядя на Машу, проговорил: -- Да, есть еще женщины в русских селеньях... В Петербурге у отеля "Кулон" Родик руководил разгрузкой экипажа. Зайцев стоял на крыше кареты, сверху подавал багаж. Фрося охраняла поклажу -- бросалась на каждого проходящего. -- Жить будем здесь -- каждому по комнатке. Штаб назначаю в апартаментах Антона Францевича. До утверждения проекта -- никаких увольнений! -- Родик, я готов поверить в то, что вы действительно внук фельдмаршала Кутузова! -- восхитился Герстнер. -- Нет, Антон Францевич, это легенда для провинциалов. -- А ежели мне отлучиться потребуется? -- сверху спросил Зайцев. -- Считай себя мобилизованным, а посему на казарменном положении, -- жестко отрезал Родик. -- Исхитряйся как-нибудь. На то ты и тайный агент, -- усмехнулся Пиранделло. -- Ты еще мне будешь указывать!.. -- обиделся Тихон. -- Не ссорьтесь, друзья мои, -- сказал Герстнер. -- Мы с вами начинаем грандиозное дело. И жить должны в мире и согласии. -- И в любви к ближнему, -- добавила Маша и каждого одарила таким ласковым взглядом, что Пиранделло, не рассчитав собственных сил, резко рванул свою штангу с запяток. Освободившись от гигантской тяжести, задние рессоры кареты мгновенно выпрямились, и карета скатапультировала тайного агента на балкон второго этажа, где Тихон и повис на руках в пяти метрах от земли. -- Вы куда, Тихон? -- удивился Герстнер. -- Не балуй, -- сказал Пиранделло. Тихон в тоске смотрел вниз и скулил от ужаса. -- Отпусти руки, Тиша, не бойся, -- ласково сказала ему Маша. -- Отпусти. Я жду тебя... Тихон разжал пальцы и под напряженным взглядом Маши опустился на землю. У всех рты раскрылись от изумления! -- Что надо сказать, Тихон? -- спросила Маша. -- Слава те Господи... -- еле выдавил из себя Зайцев. -- Правильно, -- похвалила его Маша и спросила у Родика: -- Что дальше делать, Родион Иванович? На Крестовском острове у Меншикова рядом с дворцом была устроена купальня-бассейн с подогревом воды. Рядом -- стол с самоваром, два кресла и лакей с полотенцами. Светлейший плавал на спине, граф Потоцкий -- по-собачьи. Потоцкий тихо информировал светлейшего: -- ...Уйма рекомендательных писем и, конечно, последние донесения внедрившегося к ним агента сделали свое дело... -- То, что он добился приема у Бенкендорфа -- полбеды. Беда, если Александр Христофорович представит его государю, -- сказал Меншиков. -- А что, если... -- и Потоцкий осекся. -- Говори, говори. Ум хорошо, а полтора лучше. -- А что, если преподнести Бенкендорфу ту шкатулочку... Светлейший едва не утонул. Отплевался и заорал на Потоцкого: -- В Сибирь захотел?!.. В рудники? И нас всех в кандалы!.. Кому "шкатулочку"?! Второму человеку после царя?!.. Неподкупному Бенкендорфу?!.. Надо же додуматься!!! Шеф корпуса жандармов граф Бенкендорф принимал у себя господина Герстнера и светски болтал с ним по-немецки: -- Я слышал, что за короткое время пребывания в России вы сумели даже создать круг единомышленников? -- Это прекрасные люди, ваше сиятельство! Истинные патриоты своего отечества. Моя благодарность им просто не знает границ! И мне очень хотелось бы... Лучезарно улыбаясь, Бенкендорф встал. Вскочил и Герстнер. -- Превосходно! -- вежливо перебил его Бенкендорф. -- Всегда приятно услышать о соотечественниках добрые слова. Благоволите оставить мне вашу записку о выгодах построения железных дорог в России, и коль скоро я сочту это дело полезным -- сразу же представлю его на высочайшее рассмотрение. -- Ваше сиятельство, я пребываю в неведении еще многих законов государства Российского и поэтому позволю себе спросить: почему сугубо гражданский инженерный проект вызывает такой интерес именно вашего ведомства? Бенкендорф широко и светски улыбнулся: -- Ах, господин Герстнер! Кому еще, как не корпусу жандармов, помочь осуществлению ваших грандиозных замыслов? Ведь тайная полиция всегда была, есть и будет самым прогрессивным институтом в России! У дверей в царские покои Бенкендорф ждал выхода государя. Из покоев доносились страстные вздохи и стоны, сопровождаемые маршевой мелодией музыкальной шкатулки. Бенкендорф посмотрел на часы. И в ту же секунду оборвались все звуки, замолкла музыкальная шкатулка, дверь распахнулась и в приемную вышел самодержец всея Руси Николай Первый. -- Доброе утро, ваше величество, -- поклонился Бенкендорф. -- Доброе утро, Александр Христофорович. Я очень занят. Уйма дел... Потрудитесь изложить все кратчайшим образом. -- Слушаюсь, ваше величество. Австрийский инженер Герстнер предлагает соединить железными дорогами на паровой силе ряд городов Российской империи... -- Но он же сумасшедший!.. Ну почему ко мне?!.. Направьте его во врачебную управу! -- Осмелюсь заметить, ваше величество, Герстнер представил вполне убедительные резоны для полезности введения железных дорог на благо процветания России... -- Россия и так процветает! -- нетерпеливо перебил царь. В эту секунду из-за двери послышался нежный женский голос: -- Ну, где же вы, Николя?.. Оглядываясь на дверь, Николай торопливо проговорил: -- Александр Христофорович, голубчик... Обсудите проекты этого... Ну, как его?!.. -- Герстнера, -- подсказал Бенкендорф. -- ...проекты этого Герстнера в соответствующих инстанциях, создайте необходимые комиссии, сделайте организационные выводы -- и только потом ко мне! И не в такое раннее время, Александр Христофорович! -- Николя!.. -- послышалось из-за двери. Николай ринулся в покои, на ходу расстегивая мундир. Когда он распахнул двери, Бенкендорф увидел кровать под балдахином, в которой томилась обнаженная фрейлина... На Крестовском острове, в тщательно сокрытой от посторонних глаз беседке, собрались акционеры русского извоза. -- Мы для него -- инкогнито! Мы оплачиваем его работу, а остальное его не касается. Кто мы, что мы -- он никогда не узнает, -- жестко проговорил князь Меншиков. -- Неужели нельзя было найти специалиста из своих? -- пожал плечами граф Татищев. -- Нет! Как выяснилось -- нельзя! Потому что у нас все делается тяп-ляп! А он -- ювелир!.. Послужной список его интриг превосходит всякое воображение: дворцовый переворот в Абиссинии, беспорядки в Ирландии, расстройство военного союза Люксембурга с Китаем против Англии, загадочная гибель короля Саудовской Аравии... -- Ну, хорошо, хорошо... Достаточно. Когда он будет здесь? -- Я здесь уже. -- В дверном проеме появился маленький, худенький человечек с ангельским лицом, белокурыми волосиками и широко распахнутыми доверчивыми голубыми глазами. За ним волочилась непомерно длинная шпага. -- Ага... -- несколько растерялся князь Меншиков. -- Господа! Позвольте представить вам... э-э-э... -- Иван Иванович, -- помог ему вооруженный ангел. -- В России я натурализовался как Иван Иванович Иванов. -- Дорогой Иван Иванович, мне не хотелось бы называть имен... -- И не надо, -- мило улыбнулся Иван Иванович. -- Вы -- князь Меншиков, вы -- князь Воронцов-Дашков, вы -- графы Бутурлин, Татищев и Потоцкий. Ваш негласный доход от извозного промысла -- более ста миллионов рублей в год. И железные дороги Герстнера могут лишить вас этих денег. Так? Ошеломленное молчание было ему ответом. -- А вот вам и последняя информация: ваш государь благосклонно разрешил создание комиссий по обсуждению проекта Герстнера. -- Кошмар!.. -- Все схватились за головы. -- Итак -- цареубийство? -- деловито спросил вооруженный ангел. -- Нет! Нет!.. Только не это!.. -- испуганно закричали все. -- Жаль... -- сразу погрустнел Иван Иванович. -- Время политических свобод... Император гуляет без охраны... Ах, как эффектно можно было бы обставить эту акцию!.. И недорого. -- Ни в коем случае! -- категорично прервал его Воронцов-Дашков. -- Россия достаточно натерпелась от смены правителей! -- Очень, очень жаль, -- мягко и печально повторил ангел со шпагой. -- А ведь скоро даже ничтожные государственные деятели, болтая о равенстве и демократии, начнут окружать себя такой толпой телохранителей, что исполнение самого примитивного политического убийства станет буквально непосильной задачей. Естественно, и цена... -- Ангел присвистнул и ввинтил палец куда-то вверх. Вошел здоровенный молодой лакей -- принес самовар, чашки, блюдца, сахар. Иван Иванович тут же стал прихорашиваться, не отводя от лакея томного взора. Лакей перехватил его взгляд, смутился... -- Может быть... Герстнера? -- осторожно спросил граф Потоцкий. Иван Иванович обиделся, как виртуоз-скрипач, которому предложили сыграть на балалайке "Светит месяц". -- Ну, пожалуйста... Хотя это не та фигура, господа, ради которой стоило приглашать меня! Тем более что сегодня в России уже немало сторонников железных дорог... Ангел со шпагой помолчал и с надеждой спросил: -- А может быть, вообще террор? -- Что-о-о?.. -- Все впервые услышали это слово. -- Террор. Новая, очень прогрессивная форма насильственного убеждения, при которой клиент сам отказывается от ранее намеченных планов. Мы, профессионалы, считаем, что за этой формой большое и светлое 6удущее, -- пояснил Иван Иванович. Князь Меншиков сразу оценил преимущества прогресса: -- Прекрасно! Мы примем самое живое участие в работе всех комиссий по обсуждению проекта Герстнера, а господин Иванов параллельно с нами займется осуществлением своего прогрессивного метода. Пусть расцветают все цветы! Итак террор!!! Герстнер, Родик, Пиранделло с козой, Зайцев и Маша торопливо сбегали вниз по лестнице отеля "Кулон" к выходу на улицу, где их ожидала карета. -- Скорей, скорей! -- торопил всех Герстнер. -- Мы уже десять минут назад должны были уехать... -- Антон Францыч! Не волнуйтесь... В России вы никуда не опоздаете, -- успокаивает его Родик. -- Назначено заседание комиссий в десять, хорошо, если к двенадцати соберутся... -- Я не хочу этого слышать!!! Это разгильдяйство! Герстнер рывком открыл дверь на улицу, и тут же перед его носом раздался страшный взрыв. Стоявшая у отеля карета взлетела в воздух... Когда дым рассеялся и обломки кареты вернулись из поднебесья, выяснилось, что от всего экипажа невредимыми остались только кучер на облучке и две запряженные непонятно во что лошади. -- Ну вот, -- удовлетворенно сказала Маша. -- А если бы мы вышли на десять минут раньше?.. По коридорам Сената сновали чиновники с папками. Один из них проскользнул в дверь с табличкой: "Специальная междуведомственная комиссия", где с трибуны князь Воронцов-Дашков говорил: -- Устроение железных дорог в России совершенно невозможно, бесполезно и крайне невыгодно. А если кому-то приходит в голову, что две полосы железа смогу оживить наши русские равнины, -- тот глубоко и опасно заблуждается! Все это выглядело как суд над Герстнером. Он сидел в стороне ото всех, и его лицо выражало искреннее недоумение. Чиновник положил перед князем бумагу, зашептал: -- Записка графа Бобринского и военного инженера по ведомству путей сообщения Мельникова в защиту проекта господина Герстнера. -- Нам-то это зачем?! -- возмутился князь. -- Отнесите в Комитет по устройству железных дорог. Глядя на освещенные окна Сената, Маша, Тихон и Родик томились на набережной. Двумя полукружьями сбегали вниз гранитные ступеньки к невской воде. Там Пиранделло готовился доить Фросю. -- Подслушать бы, как там, чего... -- тосковал Тихон. -- Придумали же для глаз подзорную трубу... Неуж нельзя и для ушей чего выдумать? Насколько легче работать было бы!.. Родик сказал: -- Протянуть такую проволочку... на одном конце коробочка, на другом -- трубочка. В коробочку говоришь, в трубочку слушаешь... -- Нет, -- возразил снизу Пиранделло. -- Проловочку всегда заметно. Каждый дурак подойдет и оборвет. И все. -- Правильно! Уж если мечтать -- так ни в чем себе не отказывать! -- сказал Родик. -- Никакой проволочки! Все исключительно через атмосферу, по воздуху... Я в Москве говорю: "Маша!" А Маша мне из Петербурга: "Слушаю!"... -- Ох, чует мое сердце, неладно там... -- тревожно произнесла Маша и показала на окна Сената. И снова коридоры Сената. Снова табличка: "Комиссия по устройству железных дорог". В зале, тоже смахивающем на зал суда, чуть поодаль от трибуны страдал Отто Франц фон Герстнер, а с трибуны вещал граф Татищев: -- Климатические условия нашей страны послужат сильным препятствием к этому разорительному для населения России нововведению! И потому устройство железных дорог считаю на несколько веков преждевременным!.. Чиновник пробрался к Татищеву, положил перед ним бумагу: -- Письмо графа Бобринского и инженера Мельникова в защиту проекта Герстнера... -- Отнесите это в "Особый комитет по рассмотрению заявления Герстнера", -- обозлился граф. -- Пусть там и решают!.. А на набережной томительное ожидание короталось болтовней: -- Надо было и мне туда, с Антоном Францевичем! Представился бы кем-нибудь пофигуристее, наврал бы с три короба, и пропустили бы как миленького, -- вздохнул Родик. -- Что же вы, Родион Иванович, думаете, что тама наших людей нет? -- усмехнулся Тихон. -- У нас, в Третьем жандармском, вас все знают как облупленного. -- Это еще откуда? -- Из донесений моих. -- А про меня знают? -- крикнул снизу Пиранделло. -- Неужто нет. -- И чо? -- А ничо. Смеются с тебя. -- И про меня, Тихон? -- улыбнулась Маша. -- Про тебя, Манечка, даже в Академию наук запрос посылали. Ты для их -- явление! -- Так уж и в академию... -- усомнился Пиранделло. -- Ну ничего, окромя гирь и козы! -- рассердился Тихон. -- Да на нашу тайную службу такие люди работают!.. И ученые, и литераторы, и торговый народ, и даже несколько графьев!.. И все без денег -- исключительно из соображений ума и патриотизьма!.. Чиновник приоткрыл дверь с табличкой: "Особый комитет по рассмотрению заявления Герстнера" и прошмыгнул к светлейшему: -- Ваша светлость... От графа Бобринского и инженера Мельникова в защиту железных дорог Герстнера... -- Спасибо, братец. Иди с Богом. -- Меншиков неторопливо стал разрывать документ на мелкие кусочки. Эта зала больше всего напоминала судилище. -- Продолжайте, граф, -- махнул рукой светлейший. Потоцкий воздел руки к небу и со страстью провинциального трагика закричал с трибуны: -- Железные дороги помешают коровам пастись, а курам нести яйца!.. Отравленный паровозом воздух будет убивать пролетаюших над ним птиц... Сохранение фазанов и лисиц станет более невозможным! Дома по краям дороги погорят, лошади потеряют всякое значение! Сей способ передвижения вызовет у путешественников появление болезни мозга... Эту же болезнь получат и зрители, взирающие на такое передвижение со стороны!.. И вообще, путешествие будет страшно опасным, так как в случае разрыва паровоза вместе с ним будут разорваны и путешественники!.. Тут Герстнер поднялся и стал снимать развешанные чертежи, диаграммы, эскизы. Когда он сворачивал их в трубку, руки у него тряслись. Но он спокойно пересек зал, открыл дверь и, обернувшись к светлейшему, сказал всего лишь одну фразу: -- А все-таки она вертится... И так захлопнул за собой дверь, что мелко изорванные клочки письма в защиту его железных дорог, подхваченные порывом сквозняка, поднялись в воздух словно стая снежинок... Так же спокойно Герстнер пересек набережную и с окаменевшим лицом стал раздавать свои личные вещи: Родику -- брегет, Маше -- медальон, Тихону -- тощий бумажник... Скользнув по их лицам отсутствующим взглядом, Герстнер влез на парапет, прижал к груди проект и рулон чертежей, вздохнул и сказал хрипло: -- Прощайте. Мне незачем больше жить. И бросился в темные воды Невы. -- Федя!!! -- резко крикнула Маша. Доивший козу Федор снизу увидел летящего над собой Отто Франца фон Герстнера и мгновенно поймал его в свои могучие объятия, не дав ему достигнуть губительных невских вод. Наверное, Герстнер истратил слишком много душевных сил, чтобы умереть достойно, и теперь, будучи лишенным возможности отойти в мир иной, рыдал, кричал и бился в истерике: -- Не хочу жить... Не хочу! Варвары!.. Варвары!.. Пиранделло прижимал его к широкой груди, шептал по-бабьи: -- Ну, будя... Ну, уймись, Антон Францыч... Будя... -- Антон Францевич! Миленький, родненький!.. -- причитала Маша. -- Жизни себя решить -- грех-то какой!.. Все будет хорошо! Вот увидите. -- Манечка знает, что говорит... -- лепетал испуганный Тихон. -- Успокойтесь, Антон Францевич! -- кричал Родик. -- Немедленно успокойтесь!.. -- Хорошо, -- вдруг сказал Герстнер, лежа в руках Пиранделло. -- Я останусь жить. Но пусть погибнет мой проект. Он никому не нужен. Герстнер дрыгнул ногами и швырнул в воду чертежи и проект. -- Пиранделло! Держи Антона!!! -- завопил Родик. Одновременно в воздух взвились четыре тела, одновременно в воду шлепнулись Родик, Маша, Тихон и коза Фрося... В апартаментах Герстнера на протянутых веревках сушилась мокрая одежда спасателей, чертежи, эскизы. Завернувшись в скатерть, как в тунику, Маша проглаживала утюгом чью-то мокрую рубаху. У жарко натопленной печи сушилась обувь, грелся голый Тихон в одной набедренной повязке. Его кремневый пистолет пеньковыми веревками был приторочен под левой подмышкой точно так же, как через полтораста лет станут носить оружие тайные агенты всего мира... Коза Фрося, укутанная в армяк Пиранделло, лежала на узкой софе, что-то жевала, трясла мокрой бородой... Босоногий Родик в халате на голое тело нервно расхаживал: -- Стыдно, Антон Францевич, и недостойно интеллигентного человека!.. Сегодня ваша жизнь и ваш проект уже принадлежат... -- Российской империи, -- вставил дрожащий Зайцев. -- А ты вообще молчи! Не умеешь плавать -- нечего в воду прыгать! -- разозлился Родик. -- Все прыгнули -- и я прыгнул, -- виновато пробормотал Тихон. -- Вы талантливый инженер, Антон Францевич!.. -- Очень плохо в России жить инженеру, -- простонал Герстнер. -- Эх, Антон Францыч, -- вздохнул Пиранделло. -- А кому на Руси жить хорошо? -- Как ты сказал, Пиранделло? -- удивился Родик. -- А чего я такого сказал?!.. Чуть что -- сразу Пиранделло!.. -- Я здесь совсем недавно, а уже заметил, что существование в России окружено такими стеснениями... -- слабым голосом проговорил Герстнер.