-- Что каждый лелеет тайную мечту уехать отсюда куда глаза глядят, -- подхватил
Родик. -- И заметьте, Антон Францевич, дело вовсе не в политической свободе. а
просто в личной независимости, в возможности свободного передвижения, в обычном
выражении естественных человеческих чувств...
Зайцев в панике заткнул уши, закричал тоненько:
-- Я этого не слышал, господа! Вы этого не говорили!..
-- Ой, да не верещи ты, инакомыслящий! -- поморщился Родик. -- Будто на облаке
живешь...
Маша поплевала на утюг:
-- Родион Иваныч! Тихон!.. Золотце вы мое! Чем друг с дружкой собачиться --
подумали бы, что дальше делать.
Тихон неуверенно почесал в затылке:
-- Есть, конечно, один человек. Он и по нашему департаменту проходит, и с
Алексан Христофорычем на короткой ноге. Он слово скажет -- на всю Россию
слышно. Но... Очень любит это самое... Тут не грех и сброситься...
Тихон подошел к столу, развязал нагрудный кожаный мешочек и вынул оттуда
несколько смятых ассигнаций.
Герстнер пораженно приподнялся на постели. Тихон сказал:
-- Вот. Все, что есть.
-- Откуда это у тебя? -- насторженно спросил Пиранделло.
-- Премия, -- с милой гордостью ответил Тихон.
-- За что?! -- вскричал Родик.
-- За вас, -- скромно улыбнулся тайный агент.
Герстнер потерял сознание и упал на подушки.
Следующим утром Родион Иванович вел под руку редактора и издателя "Северной
пчелы" Фаддея Венедиктовича Булгарина.
-- Ах, Фаддей Венедиктович! Вы же не только светоч российской словесности, но и
рупор передовой общественной мысли...
-- Вы мне льстите... Однако чем могу служить?
-- Вы, конечно, наслышаны о проекте Герстнера?
-- В общих чертах, -- осторожно сказал Булгарин.
Родик достал из кармана конверт, протянул его Булгарину:
-- Вот здесь письмо, объясняющее выгоды устроения железных дорог. Мы льстим
себя надеждой, что если к этому наброску вы приложите хоть частицу своего
тонкого ума и высокого таланта -- эта штука станет посильнее, чем "Фауст"
Гете!
-- Вы, уважаемый Родион Иванович, не очень ясно представляете себе все тонкости
издательского дела...
И тут Родик вложил в руку Феддея Венедиктовича пачечку денег:
-- На нужды отечественной литературы, дорогой Фаддей Венедиктович. -- Родик
смотрел на Булгарина ясными, безгрешными глазами.
Они остановились у входа в редакцию "Северной пчелы".
-- Надеюсь, завтра вы сможете уже прочесть статью, любезный Родион Иванович, --
поклонился Булгарин и вошел в подъезд редакции.
Оставшись один, Родик в восторге от самого себя вдруг по-мальчишески
подпрыгнул, сотворил в воздухе этакое коленце и умчался.


Войдя в свой кабинет, Булгарин увидел следующую картину: в кресле для
посетителей, не по-русски раскованно, сидел чрезвычайно симпатичный, худенький
и элегантный человечек с длинными вьющимися волосиками и ангельским лицом с
большими голубыми глазами. Это был Иван Иванович.
В левой руке Иван Иванович держал дамскую дымящуюся пахитоску, а в правой --
длинную сверкающую шпагу. Острие клинка упиралось в горло огромного швейцара
Семена, пригвожденного к стене. Руки Семен держал на затылке.
-- Что?.. Что такое?!.. -- ошеломленно спросил Булгарин.
-- Ну, что же ты, Семен? -- очаровательно улыбнулся Иван Иванович. --
Докладывай, шалун. Докладывай...
-- К вам пришли, Фаддей Венедиктович... -- сдавленно произнес Семен, боясь
шелохнуться.
-- Кто пришел? -- игриво спросил Иван Иванович и пощекотал горло Семена клинком
шпаги. -- Проказник!..
-- Господин Иванов... -- в ужасе прохрипел Семен.
-- Умница, -- похвалил его Иван Иванович. -- А теперь ступай на место, и пока я
не выйду отсюда, к Фаддею Венедиктовичу никого не впускай. И убегать не вздумай
-- зарежу, как кролика.
Он убрал шпагу от горла Семена и сообщил ему начальную скорость легким уколом в
зад. Семен пулей вылетел за дверь.
Иван Иванович положил на стол толстую пачку ассигнаций и вежливо указал клинком
шпаги на редакторское кресло:
-- Присаживайтесь, Фаддей Венедиктович. Садитесь, садитесь. У меня тут возникло
к вам одно маленькое, ну буквально крохотное дельце...

В пригостиничном трактире Герстнер потрясал свежим номером "Северной пчелы" и
кричал:
-- Я его на дуэль вызову!..
-- Нет! Это я его вызову на дуэль... -- Родик вырвал газету у Герстнера. --
"Светоч российской словесности..." Мать его за ногу! Извини, Машенька...
-- Как же это он?.. -- Пиранделло смял оловянную кружку в комок.
-- "Как, как"! Взял деньги, чтобы написать статью за железные дороги, а написал
против! -- Родик бросил газету под стол.
-- Не ожидал я от Фаддея Венедиктовича, -- вздохнул Зайцев. -- С ним сам
Алесандр Христофорович на короткой ноге...
-- Я б им обоим ноги из задницы выдернул... Извини, Манечка, -- сказал
Пиранделло.
-- Федор! -- вскричал Зайцев. -- Я этого не слышал! Наш Александр
Христофорыч...
-- Ваш Александр Христофорович еще две недели тому назад обещал устроить мне
аудиенцию у царя, -- желчно проговорил Герстнер. -- Где эта аудиенция?! --
Герстнер выругался по-немецки и тут же галантно извинился: -- Простите меня,
Мария.
-- Нужен прямой выход на самого царя! -- решительно сказал Родик, но тут же
сник и честно признался: -- А как это сделать -- ума не приложу...
-- Но это-то проще всего! -- воскликнула Маша и поднялась из-за стола. -- Чего
же вы раньше-то молчали?! Эх, вы...

В Летнем саду на берегу пруда Николай в окружении фрейлин кормил лебедей.
Каждая держала в руках кулек с кормом, и государь вот уже несколько раз подряд
воспользовался услугами одной и той же фрейлины. Это было тут же замечено
стоявшими наверху придворными:
-- Поздравляю. Сегодня государь особенно благосклонен к вашей дочери... Я
искренне рад за вас.
-- Спасибо, мой друг! Ваше последнее повышение в чине благодаря очарованию
вашей жены меня тоже очень радует!..
Вдруг все лебеди, как по команде, повернулись и поплыли к другому берегу. Царь
растерянно посмотрел им вослед и увидел на противоположному берегу Машу. Лебеди
подплыли к Маше, вытянули к ней шеи, что-то залопотали. Маша рассмеялась.
Лебеди тоже...
Николай грозно крикнул Маше:
-- Сударыня! Благоволите подойти ко мне!
-- С удовольствием, ваше величество, -- ответила Маша и легкой, грациозной
походкой направилась к царю.
Лебеди поплыли за ней. Царь невольно залюбовался Машей, расправил усы, придал
лицу томность и спросил:
-- Кто вы, дитя мое?
-- Меня зовут Мария, ваше величество, -- улыбнулась Маша.
Фрейлины презрительно разглядывали Машу. Одна достаточно громко сказала
по-французски:
-- Она даже реверанс не может сделать!..
-- А что такое "реверанс"? -- тут же спросила по-французски Маша, чем привела
царя в неслыханное удивление!
-- И одета как чучело!.. -- сказала другая фрейлина по-немецки.
-- Что вы говорите? -- огорчилась Маша на немецком языке. -- А мне казалось,
что вполне прилично... Очень жаль.
-- Она вообще выглядит отвратительно! -- по-английски сказала третья
фрейлина.
Маша совсем было расстроилась, но посмотрела на царя и спросила его
по-русски:
-- Это действительно так, ваше величество?
Николай оправился от изумления и поспешил успокоить Машу:
-- Что вы! Что вы, дитя мое!.. Это шутки... -- Николай гневно повернулся к
фрейлинам: -- Это недобрые и недостойные шутки!
Он любезно взял Машу под руку и повел по аллее Летнего сада.
-- Откуда вы знаете языки, дорогая Мари? -- спросил Николай.
-- Я их не знаю, ваше величество... Я просто слышу и стараюсь понять... А уж
отвечается как-то само по себе.
-- Но это невозможно!
-- Возможно, ваше величество. Нужно быть только очень внимательной к людям. Вы
никогда не пробовали?
-- М-м-м... Прелестница!.. -- Николай прильнул губами к руке Маши. -- Поедемте
ко мне, Мари! Поговорим... Послушаем музыку...
-- С удовольствием, ваше величество, -- просто ответила Маша.
Притаившийся за кустом Зайцев всхлипнул и в ужасе закусил себе руку...

Объединенные любовью к Маше Герстнер, Родик, Тихон и Пиранделло в панике
мчались по Петербургу.
-- Если бы я не знал, как у вас подозрительно относятся к браку с иностранцем,
-- я бы тут же сделал ей предложение!.. -- на бегу кричал задыхающийся
Герстнер.
-- Да я его сейчас своими руками с престола свергну! -- орал Пиранделло,
громыхая сапогами. -- Не посмотрю, что царь.. Я ее, нашу Манечку, раньше всех
полюбил и в обиду не дам!..
Тихон чуть не плакал на бегу:
-- Боженька милостивый!.. Сохрани рабу божью Марию от его величества!.. Нешто
нам неведомо, как он с девицами обращается?!.. В кои-то веки промеж
государственных дел по безопасности Отечества пришла ко мне моя личная
любовь!..
-- Прекрати причитать! -- рявкнул на него Родик. -- Вспомни точно, что он ей
сказал? Какими словами?..
-- Поедем, говорит, ко мне... Музычку послушаем... И она, рыбка наша...
-- Быстрей!!! -- скомандовал Родик и вырвался вперед. -- "Музычку послушаем"...
Мало ему придворных потаскух!.. "Музычку послушаем"! Прием-то еще какой
гнусный, затасканный! Пошляк!..


В тех же покоях, где Николай обычно развлекался с фрейлинами, музыкальная
шкатулка играла уже знакомую нам мелодию.
На широкой кровати под балдахином Маша, как могла, отбивалась от откровенных
притязаний монарха в уже расстегнутом мундире.
-- Мари!.. Я влюблен... Запах вашего тела... Хотите быть первой фрейлиной
двора? Сольемся в едином экстазе!.. -- бормотал царь.
-- Ваше величество, нужно принять господина Герстнера... -- уворачиваласъ Маша
от царских объятий. -- И как можно скорей. Это необходимо всей России...
-- Да, да!.. Конечно!.. Завтра же я приму его!.. Я сделаю для тебя все! А
сейчас!.. Божественная!!!
Николай на секунду замешкался. Маша вырвалась и вскочила на ноги. Прижавшись
спиной к стене, она рассмеялась и сказала царю:
-- Хорошо, хорошо... Успокойся, миленький! Но завтра же господин Герстнер
должен 6ыть здесь. Ладно?
-- Завтра же! Завтра же!.. -- в восторге закричал царь и бросился к Маше,
срывая с себя мундир.
-- Ну, а теперь помоги и мне, Господи, -- устало вздохнула Маша и просто
растворилась в глухой стене.
С раскрытыми объятиями Николай так и влип в то место, где только что была Маша.
Он потрясенно оглянулся, потом схватил колокольчик и яростно затрезвонил.
Дверь отворилась, показалась физиономия лакея.
-- Фрейлину сюда немедленно! -- в нетерпении закричал царь.
-- Какую, ваше величество?
-- Любую! И как можно быстрей!..


Гонимые жаждой мести за поруганную честь своей любимой, Герстнер, Пиранделло,
Тихон и Родик ворвались через арку Главного штаба на Дворцовую площадь так,
словно собирались с ходу взять Зимний дворец!
Добежав почти до Александрийского столпа, они вдруг увидели спокойно идущую
через площадь Машу. Мокрые, измученные, задыхающиеся, они остановились как
вкопанные.
-- Батюшки! -- удивилась Маша. -- Да что это с вами? Куда это вы?
Никто не ответил ей ни слова. Каждый с испугом оглядывал Машу, отыскивая на ней
следы царского насилия...
И тогда Маша внезапно поняла, что так взволновало ее друзей. Она подмигнула им
и сделала успокоительный жест рукой -- дескать, не волнуйтесь, братцы, все в
порядке!


На следующий день у отеля "Кулон" прифранченного Герстнера сажали на извозчика
всей компанией: Пиранделло снимал с Герстнера невидимые пушинки, Зайцев
поправлял на нем жабо, Родик наставлял:
-- Больше выпячивайте военные выгоды проекта! И не сутультесь. Государь ценит
бравый вид и отменную выправку.
Маша обняла Герстнера, расцеловала его в обе щеки:
-- С Богом...


В приемной императора придворные, фрейлины, титулованные хозяева русского
извоза, генералы и министры в ожидании государя разбились на маленькие группки.
Шептались, любезничали, интриговали -- словом, очень старались не обращать
внимания на стоны, вздохи и ритмичное поскрипывание, доносившееся сквозь
знакомую нам уже мелодию музыкальной шкатулки из-за двери царских покоев.
Только какой-то старичок-генерал переходил от одной группки к другой и жало6но
спрашивал:
-- Прощу прощения, господа... Вы не видели моей жены?
Когда он с тем же вопросом обратился к Герстнеру, стоявший рядом Бенкендорф
прислушался и ответил:
-- Думаю, что она вот-вот появится, генерал.
Стоны из-за двери перешли в финальный вопль и оборвались. Замолкла и
музыкальная шкатулка.
Мужчины тут же перестали шептаться и одернули свои мундиры, фрейлины прекратили
щебетать и привели в порядок платья и прически.
Отворились двери царских покоев, и государь явил придворным свой победительный
лик. Из-за его спины выпорхнула молоденькая жена старичка-генерала и
торжествующе оглядела всех женщин в приемной. Генерал бросился к ней:
-- Где вы были, Катрин?!..
Жена генерала скосила глаза на государя и ответила:
-- В раю!
Николай польщенно улыбнулся и громко объявил:
-- Сегодня я приму всех, господа!


В номере у Герстнера в тягостном ожидании полукругом сидели Маша, Родик, Тихон,
Федор и коза Фрося. Завороженно уставившись в одну точку, они не могли оторвать
глаз...
...от большого, подсвеченного сзади, аквариума, в котором суетилась уйма
нарядных разноцветных рыбок. Таинственность рыбьего мельтешения очень
напоминала приемную государя-императора...
Федор тяжело вздохнул, сказал, не отводя глаз от аквариума:
-- Как-то там наш Антон? Хоть бы глазом глянуть...
Не в силах оторваться от аквариума, Маша спросила:
-- Ну неужели люди ничего не могут придумать, чтобы видеть через дом, города,
губернии?..
-- А нам, агентам, насколько было бы легче! -- сказал Тихон.
Родик с ходу подхватил идею:
-- Сидеть бы вот так дома, смотреть бы вот в такой, примерно, аквариум и
наблюдать, что происходит сейчас во дворце! И слышать, кто что сказал...
-- Так тебе все и покажут -- держи карман шире, -- пробормотал Федор, а Фрося
заблеяла, будто рассмеялась.


А в это время взволнованный Герстнер говорил царю:
-- ...Между Петербургом и Москвой по железной дороге можно будет за двадцать
четыре часа перевезти пять тысяч человек пехоты, пятьсот конников со всей
артиллерией, обозом и лошадьми...
-- Да, это заслуживает внимания, -- сказал Николай. -- 0днако, должен
признаться, я не люблю войны -- она портит солдат, подрывает дисциплину в армии
и очень пачкает мундиры!..
-- Ваше величество, -- сказал граф Татищев, -- паровая тяга не может быть
допущена у нас, ибо полное отсутствие каменного угля в России повлечет за собой
истребление русских лесов...
-- Эта затея так же нелепа, ваше величество, как если бы вдруг Россия вздумала
закупать пшеницу в заморских странах, -- подхватил граф Бутурлин.
Николай улыбнулся оригинальному сравнению -- все рассмеялись.
-- Чугунные колеи уничтожат извозный промысел, ваше величество, -- поклонился
князь Меншиков. -- Крестьяне лишатся хлеба насущного и счастливой возможности
платить подати и оброки своим господам.
-- Вот это уже деловой разговор, -- усмехнулся Бенкендорф.
Меншиков на секунду смешался, но тут же поспешил добавить:
-- А потом, ваше величество, отчего же господин Герстнер не построил такие же
дороги в своей Австрии? Не водятся ли там за ним какие-либо грешки, от коих он
и бежал к нам в Россию со своими странными, чуждыми нам идеями?
Царь вопросительно посмотрел на Бенкендорфа. Тот сказал:
-- Ну, это легко проверить...
Потоцкий решил поддержать Меншикова и бездумно воскликнул:
-- Ваше величество! Что может сравниться с нашей простой, верной, истинно
русской лошадкой?! А выдумки господина Герстнера... Что-то в этом есть...
Иудейско-масонское!..
Николай удивленно глянул на Бенкендорфа. Шеф жандармов ответил ему легкой
улыбкой и отрицательно покачал головой.
-- А что министр финансов? -- спросил успокоенный Николай.
-- У нас на такие забавы денег нет, ваше величество.
Но Герстнер не сдался:
-- Ваше величество, все доводы моих противников основаны на предположениях, а
не на инженерном расчете. Строительство двадцати пяти верст железной дороги с
оплатой паровозов в Англии и вагонов в Бельгии обойдется в три миллиона рублей.
Я предлагаю в виде опыта построить такую дорогу увеселительного характера между
Петербургом и Царским Селом. Там как раз двадцать пять верст...
Фрейлины восторженно зааплодировали. Николай строго обернулся. Аплодисменты
мгновенно смолкли. Царь спросил Герстнера:
-- На какие деньги?
-- Я завтра же открою акционерное общество и соберу эту сумму в течение суток!
-- уверенно ответил Герстнер.
Николай увидел умоляющие глаза жены старичка-генерала.
-- Быть по сему, -- сказал он. -- Пробную увеселительную дорогу я дозволяю.
Молоденькая генеральша восторженно запрыгала, захлопала в ладоши. Царь с
улыбкой взглянул на нее и сказал:
-- Раз мой народ хочет железную дорогу -- он будет ее иметь! Вместе с тем,
господин Герстнер, прошу соблюдать условия нашего уговора. Пункт первый --
никаких государственных субсидий! Пункт второй -- ваше акционерное общество
будет контролировать граф Бенкендорф. Пункт третий -- все проекты воксалов буду
утверждать лично я. Пункт четвертый -- специалистов необходимо выписать из-за
границы. На наших не надеяться. И наконец, пункт пятый -- национальность.
Никаких французов! Этих господ мне не надо!..


Вокруг двухэтажного особняка с вывеской "Акционерное общество Царскосельской
железной дороги" толпился народ, подъезжали и отъезжали коляски, экипажи. В
центральные двери особняка медленно и неумолимо двигался людской поток всех
званий и сословий...
У входа в дом Пиранделло сдерживал нетерпеливую толпу:
-- Не напирай!.. Осади! Тебе -- направо... Тебе -- налево... А вам -- прямо!
Направо! Налево!.. Прямо!..
Те, кого Пиранделло посылал влево, двигались к железной решетчатой клети с
маленьким окошком, где восседал Тихон Зайцев и принимал деньги от желающих
купить акции. На столе для острастки лежал пистолет, высилась стопа акций.
Тихон считал деньги, выдавал акции и говорил каждому:
-- Получите. Распишитесь. Следующий. Получите. Распишитесь...
И вдруг перед его носом возникла толстенная пачка денег. Тихон замер, осторожно
поднял глаза. У окошка стоял князь Воронцов-Дашков.
-- Это как?.. -- пролепетал Тихон.
-- На все, -- сказал князь.
...Те, кому следовало идти направо, направлялись в другой угол, где Родион
Иванович набирал рабочую силу, заключал договора с подрядчиками...
-- Сколько можешь дать землекопов? -- спрашивал Родик.
-- Дак душ полтораста дам, Родион Иваныч...
-- Отлично! Завтра поставишь на работу сто пятьдесят человек, а распишешься,
будто получал деньги на двести. Понял?
-- Чего ж тут не понять?.. Сидеть у ручья и...
-- Иди, иди. Не твоего ума дело. Следующий!..
На промежуточной площадке, откуда лестница раздваивалась и уходила на второй
этаж, высилась огромная уродливая каменная скульптура какой-то богини с
подносом в руках. На этот поднос и водрузил Пиранделло свою чудовищную штангу,
да еще для верности привязал ее веревкой к могучей шее богини.
...Те, к кому Пиранделло обращался на "вы", следовали прямо к столу Отто Франца
фон Герстнера.
На фоне богини со штангой Герстнер принимал иностранцев. За его спиной стояла
Маша и переводила ему со всех языков:
-- Он говорит, что он специалист по мостам и виадукам...
Герстнер подозрительно оглядел чернявого иностранца:
-- А на каком языке вы с ним разговариваете?
-- А я откуда знаю, Антон Францевич?! Сейчас спрошу. -- Маша спросила,
иностранец ответил. -- По-голландски говорим.
-- Очень хорошо! -- обрадовался Герстнер. -- Берем. Давайте следующего!..


-- А вот здесь засел наш человек, -- сказал князь Меншиков и ткнул пальцем в
план Петербурга, разложенный на чайном столе у бассейна на Крестовском острове.
-- Сегодня мне наконец удалось снабдить его последней моделью корабельного
орудия страшной разрушительной силы, созданной нашими министерскими умельцами,
имена которых, по соображениям строжайшей секретности, еще долгое время будут
оставаться в тени...
Татищев, Бутурлин и Потоцкий склонились над планом, словно полководцы перед
решающим сражением. Меншиков посмотрел на часы.
Ровно через семь минут "Акционерное общество Царскосельской железной дороги"
перестанет существовать!
-- С Богом! -- перекрестился Потоцкий.

С высоты шестого этажа, из чердачного слухового окна, Иван Иванович смотрел
вниз на двухэтажный особняк "Царскосельской дороги". Тут же на чердаке стояло
огромное корабельное орудие с подзорной трубой на манер оптического прицела.
Рядом на деревянной стрехе висело зеркальце в затейливой рамке и баллистический
график будущего полета ядра. Иван Иванович кокетливо погляделся в зеркало,
что-то грациозно поправил в прическе, посмотрел на часы и сделал пометки в
графике.
Затем он прильнул к "оптическому прицелу", и прицел сразу же заполнился
красивым лицом Пиранделло.
-- Какой хорошенький... -- очень по-женски прошептал Иван Иванович, трагически
закусил нижнюю губу, поджег фитиль и начал отсчет: -- Фюнф... фор... труа...
цвай... уна... Пуск!!!
И поднес фитиль к пушке. Орудие оглушительно грохнуло, ядро вылетело из жерла,
но, вопреки расчетам, полетело не вниз, на особняк Герстнера, а взвилось
куда-то вверх и умчалось в небеса.
Когда дым рассеялся, Иван Иванович посмотрел вниз и увидел целехонький особняк.
Он мгновенно приложил свою длинную шпагу к прицелу на стволе. Прямизна прицела
полностью совпадала с прямизной шпаги. Потрясенный, он приложил шпагу к
орудийному стволу, и тут ему стало ясно, что ствол пушки безнадежно крив!
-- 0, рашен-кала6ашен!.. -- зарыдал ангел террора.

Тем временем ядро неслось над Петербургом и достигло Крестовского острова.
Здесь оно истратило запас энергии и упало рядом с чайным столиком у бассейна,
где светлейший князь Меншиков со своими графами пнил чай с вареньем.
Ядро по инерции закатилось под чайный стол. Светлейший и графы замерли и
зажмурились. И тут из-под стола раздался жуткий взрыв.

...Когда опоздавший на совещание Воронцов-Дашков подошел к бассейну, не было ни
чайного столика, ни плетеных кресел, ни самовара... В бассейне, так и не
выпустив из рук блюдец и чайных чашек, плавали титулованные хозяева российского
извоза.
Князь Воронцов-Дашков светски раскланялся:
-- Господа, я прошу простить меня за опоздание. Дела. А почему вы решили
купаться в одежде?..


На насыпи работало пятьсот человек. Сто телег подвозили грунт. Бегали мужики с
пустыми тачками. Хрипя и задыхаясь от натуги, катили груженые...
Иностранные специалисты с удовольствием ругались по-русски с разными иноземными
акцентами...

Герстнер смотрел в теодолит, видел в него перевернутое изображение Маши с
нивелиром в руках. Проверял уровень насыпи...
Пиранделло вытаскивал застрявшие телеги. Возчики орали: "Федор! Подсоби!.." --
и Пиранделло мчался на выручку...
Родик шел с подрядчиком вдоль насыпи, отмеривал саженью проделанную работу.
Подрядчик тоже нес сажень -- свою.
"Родион Иваныч!.. Родион Иваныч!.." -- кричали отовсюду.
Родик отмахивался, считал сажени. Подскакал на коне блестящий офицер, отдал
честь:
-- Родион Иванович! Принимайте пополнение! -- и показал на соседний лесок,
откуда с песней выходил батальон солдат с лопатами.
-- Михал Михалыч! Нет слов! -- Родик тут же вынул деньги: -- Ровно триста. Как
договаривались.
-- Благодарю покорно. -- Офицер небрежно спрятал деньги. -- Ваши деловые
качества...
-- Равно как ваше офицерское слово чести, -- поклонился ему Родик и закричал:
-- Пиранделло! Покажи господину офицеру, куда людей ставить!
Офицер отдал честь и ускакал. Родик сказал подрядчику:
-- Ты мне, сукин кот, двести саженей представил к оплате, а там и ста
шестидесяти не наберется!..
-- Давай перемерим! Давай перемерим!.. Эх, Родион Иваныч...
-- Ты что мне мозги пудришь?! У тебя сажень на два вершка меньше положенного!
Жулик!
-- Будто нам неведомо, Родион Иваныч, что твоя сажень на три вершка больше, чем
надобно...
-- Моя сажень на три вершка больше?!.. Ах ты ж, мать...
Но договорить не успел. Подошла Маша с третьей саженью.
-- Не спорь, Родик. И вы так уж не надрывайтесь. Вы оба правы -- у Родиона
Ивановича сажень немножко больше, ваша немножко меньше. Вот настоящая -- по ней
и мерить надо.
Родик в бешенстве глянул на Машу и злобно сплюнул...
...В "бытовке" -- старой карете без колес -- Маша поила Герстнера, Пиранделло и
вздрюченного Родика молоком и кормила бубликами. Герстнер показывал на
завышенную сажень Родика и кричал:
-- Это нечестно!!! Так жить нельзя!..
-- А так можно?!.. -- показывал Родик на сажень подрядчика.
-- Это ужасно и безнравственно!
-- Я что, для себя? -- орал Родик. -- Себе эти деньги выгадываю?! Тому -- дай!
Этому -- дай!.. Только успевай отстегивать! А с каких шишей? Из собственных?
Так их нет у нас -- вон, бублики вместо шницелей трескаем! Только Фросиным
молоком и живы!
-- Не подмажешь -- не поедешь, -- сказал Федор. -- Россия...
-- Я не хочу этого слышать!!! -- завизжал Герстнер.
Родик рванулся к нему, схватил за отвороты сюртука:
-- А железную дорогу хочешь построить?! Дело своей жизни до конца довести
хочешь?! Вот и я хочу, чтобы в моей России была твоя железная дорога! Потому и
не боюсь руки пачкать!..
Оттолкнул Герстнера, обессиленно сел, взялся за голову:
-- Простите меня, Антон Францевич...
-- И вы меня простите, Родик, -- тихо сказал Герстнер и снова завопил, глядя из
окна кареты на насыпь: -- Где Тихон? Там кирки и лопаты растаскивают, а его
нет! Куда подевался Зайцев?!


Зайцева инструктировал сам Бенкендорф.
-- В Вене все узнаешь про Герстнера. До мельчайших подробностей. Под видом
богатого скотопромышленника внедришься в австрийские ученые круги. Для
поддержания контактов будешь вести разгульный образ жизни -- рулетка, карты,
вино, женщины...
-- Ваше сиясь... Виноват... -- залепетал Зайцев. -- Я, конечно... это... с
величайшим... Однако средства...
Бенкендорф снисходительно улыбнулся:
-- Не волнуйся, братец. Для успеха операции...
В кабинет неслышно проскользнул адъютант, зашептал шефу.
-- До конца года? -- удивился шеф жандармов. -- Странно. Иди.
Адъютант исчез. Бенкендорф снова поднял глаза на Зайцева:
-- Легенда меняется. В Австрию поедешь под видом разорившегося помещика. Жить
будешь подаянием, ночевать на улицах. Явишься в Вене вот по этому адресу, --
Бенкендорф показал Зайцеву адрес и сжег бумажку на свече. -- Пароль: "Уже зима,
а снега нету". Отзыв: "И лето было без дождя".


Под уличным тентом своего заведения Арон Циперович пил пиво и утирал пот
фартуком. В этот знойный полдень жизнь в Вене замерла, и в кабачке никого не
было.
-- Адам Ципровски?
Арон повернулся и увидел перед собой оборванного, нечесаного, босого человека,
-- вид тайного агента Тихона Зайцева полностью соответствовал легенде.
-- Я-а-а!.. -- ответил по-немецки Арон. -- Их бин Ципровски.
-- "Уже зима, а снегу нету"... -- по-русски прошептал Зайцев.
-- Есть холодное пиво. Устроит?
-- Это не ответ.
-- А что я должен вам ответить?
-- Если вы Адам Ципровски, так должны знать "И лето..."
-- Что лето?
-- "...было"... -- подсказывал Зайцев Арону.
-- Было и есть! -- начал раздражаться Арон.
-- "...без дождя"! -- рявкнул разъяренный Зайцев.
И тут Арон раскрыл объятия и счастливо захохотал:
-- Боже мой! Так вы же русский шпион!.. Здрассьте!


Далеко за полночь спящие улицы Вены оглашались дуэтом Арона и Тихона на мотив
известной песни "Шумел камыш":

Уже зима, а снегу нету, и лето было без дождя...
Одна возлюбленная пара всю ночь гуляла до утра!..

-- А я себе думаю, что за идиот на такой жаре говорит: "Уже зима, а снегу
нету"! Таки вспомнил! Эту пароль мне давали зимой! Двадцать лет тому назад, но
зимой! Представляешь?! Мне двадцать лет высылали жалованье, так могу я за эти
деньги ответить, что "лето было без дождя"? -- кричал пьяный Циперович.
-- Арон... Я тебя уважаю, -- сказал Зайцев, еле ворочая языком. -- Но сведения
по Антону Францычу должны быть кристальными. Поял? Это такой человек!..
-- Он мне будет рассказывать!
-- И еще... -- Тихон вдруг стал расстегивать штаны.
-- Эй! Эй!.. -- испугался Арон. -- Только не здесь. Идем, я покажу.
-- И еще! -- с тупым упрямством повторил Тихон и вытащил из штанов плотный
сверток. -- Я тут захватил с собой на полтора миллиона акций... Их надо того...
Нам очень нужна валюта для закупки паровозов в Англии...
-- Муха не пролетит! А что я с этого буду иметь?
-- Я пришлю тебе личное приглашение на открытие нашей дороги...


Ранним утром, когда весь Петербург еще спал, в двери особняка "Железной дороги"
раздался громкий стук. Заблеяла Фрося.
Со второго этажа на лестницу выскочили заспанный Пиранделло в одних портках,
Герстнер в ночной рубашке, Родик в халате. С "девичьей половины" вылетела
наспех одетая Маша.
Пиранделло открыл дверь, и в особняк ворвался загорелый, по-заграничному ярко
одетый Тихон Зайцев.
-- Тихон!.. -- закричала Маша и повисла у него на шее.
Со слезами на глазах Тихон облобызал каждого, даже Фросю, проговорил дрожащим
голосом:
-- Я в "Кулон", а там говорят -- выехали... Так соскучал...
-- Мы из экономии здесь теперь живем, -- пояснил Пиранделло.
-- Счас... Счас... -- забормотал Тихон и открыл небольшой саквояж. -- Я тут
гостинцы... -- протянул напульсники Пиранделло. -- Это тебе, Федор... Чтобы
жилы не растягивал, когда будешь гирей упражняться. Это вам, Антон Францыч...
-- протянул Герстнеру красивую курительную трубку. -- А табак у меня на таможне
изъяли. Говорят -- не положено. А это вам, Родион Иваныч. -- Зайцев достал из
саквояжа дешевые карманные часы. -- С боем! А это тебе, Манечка. -- Тихон подал
Маше шляпу с искусственными цветами. -- Ну, вроде все... Ох, пустая голова!..
Фросю-то забыл!.. -- Достал из саквояжа аккуратный ошейник с поводком, отдал
его Пиранделло. -- Примерь-ка ей. Вроде бы в самый раз должно быть...
-- Ну, Тихон!.. -- потрясенно проговорил Родик, и все бросились радостно и
благодарно тискать Зайцева.
-- Стойте! Стойте!.. -- закричал Зайцев. -- Самое главное!.. Отвернись,
Манечка...
Маша отвернулась. Тихон стал лихорадочно расстегивать штаны.
-- Ты что, Тишка, офонарел? -- спросил Пиранделло.
-- Да погоди ты!.. -- Тихон вытащил из штанов увесистый пакет. -- Тута
австрийской валюты на полтора миллиона русских рублей! Я там наши акции того...
Двинул. При помощи одного товарища.
-- Так вы были в Австрии?! -- воскликнул Герстнер.
-- Нигде я не был!!! -- в ужасе завопил Тихон. -- Не имею полного права ничего
говорить!.. Государственная тайна!.. Все! Меня извозчик ждет! Манечка! Картошки
навари! Жрать хочу, как семеро волков!..
И Тихон выскочил за дверь.


Потом он стоял перед столом Бенкендорфа, прижимал к груди легкомысленную
шляпчонку и ел глазами начальство.
-- Я доволен тобою, братец.
-- Да я... Ваше сиясь... Верой и правдой на благо Отчизны...
-- Верю, голубчик. Ну что ж, матерьял на Герстнера самый благоприятный -- у нас
к нему претензий нет. Вот и наш венский агент подтверждает. Неплохо, неплохо
поработали. Благодарю вас обоих за службу.
Бенкендорф выдвинул ящик стола и стал выкладывать оттуда банкноты. По мере
того, как росла кипа денег, лицо Тихона вытягивалось от сладостного ужаса перед
щедростью награды.
-- Здесь десять тысяч, -- сказал Бенкендорф.
-- Ваше сиясь!.. -- Зайцев уже готовился упасть на колени.
-- На эти деньги тайно купишь мне акции вашей железной дороги. Не именные, а на
предъявителя. И чтоб ни одна душа... Понял? А то на первой осине вздерну!


Стараясь остаться незамеченным, граф Бутурлин крадучись вышел из особняка
"Царскосельской железной дороги" и юркнул в карету.
Пересчитал купленные акции и крикнул кучеру:
-- На Крестовский! К князю Меншикову!..

В беседке на Крестовском острове Меншиков, Воронцов-Дашков, Потоцкий и Татищев
слушали нервный отчет Ивана Ивановича:
-- ...Я не привык так работать, господа... Ни одна моя акция, выстроенная по
всем логическим законам Запада, не может увенчаться успехом!.. Я ставлю
взрывной механизм в карете на десять часов, а Герстнер с группой умудряются
опоздать с выходом на пятнадцать минут! После чего мне говорят, что это
национальные особенности русского характера!.. Я получаю новейшее, секретнейшее
оружие из Морского министерства, а оно оказывается с кривым дулом!!! Это тоже
национальная особенность?! Единственное, чего я сумел добиться, -- статьи
господина Булгарина. Так он, слава Богу, на поверку оказался не очень-то
русским...
В дверях показался молодой лакей Меншикова:
-- Их сиятельство граф Бутурлин приехали-с...
Иван Иванович увидел молодого лакея, сделал ему пальчиками и незаметно послал
воздушный поцелуй. Лакей томно прикрыл глаза и вышел.
Впорхнул граф Бутурлин:
-- Я, кажется, слегка опоздал, господа? Прошу прощения...
Меншиков указал ему на кресло, задумчиво произнес:
-- Может быть, поменять тактику? Задержать строительство, сорвать сроки...
Создать компромат. Придать ему политический характер, и тогда государь сам...
-- А стоит ли? -- глядя в сторону, уронил Бутурлин.
Воронцов-Дашков все понял и тоже проговорил небрежно:
-- А может, действительно, пусть их строют?..
-- Дудки! -- взъярился Потоцкий. -- Террор так террор!.. За что деньги
плачены?!
-- Затронута моя профессиональная честь, -- печально улыбнулся Иван Иванович.
-- Но видит Бог -- не по моей вине! Естественно, я еще попытаюсь кое-что
сделать. Может быть, даже используя ваши пресловутые национальные
особенности...
Когда Родик подкатил на линейке к строительной площадке, перед его глазами
открылась ужасающая, леденящая кровь картина: на насыпи, под насыпью, в
придорожном кустарнике на целую версту недвижимо лежали сотни людей в
крестьянской одежде и солдатских мундирах... Валялись десятки лошадей,
запряженных в неразгруженные телеги... Брошены были опрокинутые тачки...
В ужасе Родик спрыгнул с линейки и кинулся в "бытовку" -- карету без колес.
Первое, что он увидел, -- неподвижно лежащую Фросю. И совершенно пьяных Зайцева
и Пиранделло!
-- Родион Иваныч!.. -- в тихом восторге прошептал Тихон.
-- Родик... Мы и тебе взяли... -- еле выговорил Федор.
-- Где?! -- яростно затряс Зайцева Родик.
-- Рядом... Совсем рядом!.. -- счастливо пробормотал Тихон. Родик рванул крышку
сундука, схватил два пистолета и выскочил из "бытовки". И почти тут же увидел
огромную очередь, тянущуюся к странной карете. По периметру крышки кареты 6ыли
укреплены четыре узких рекламных щита со словами:
VОТКА БЕSПЛАТNО
Очередь увидела Родика, почтительно завопила:
-- Наше почтение, Родион Иваныч!.. Премного благодарны, Родион Иваныч!..
Мужики! Родион Иваныча пропустите без очереди!..
На запятках кареты был пристроен прилавочек, торчали два крана. Над кранами
окошечко, через которое было видно, как Иван Иванович, с привязной бородой и
накладными усами, изнутри открывал краны, наливал каждому столько, сколько тот
хотел. Приветственные крики мужиков всполошили Ивана Ивановича. Он выглянул и
увидел Родика с пистолетами.
-- Назад!!! -- страшным голосом закричал Родик, и очередь шарахнулась в ужасе
от кареты.
И тогда Родик выстрелил сразу из двух пистолетов по карете!
Пули прошили карету насквозь. Из дыр по обе стороны кареты сразу хлынули четыре
водочные струи. Толпа сокрушенно ахнула, бросилась было с котелками, с
кружками...
-- Кому сказано -- назад?!! -- еще страшнее закричал Родик.
Толпа снова отхлынула от кареты, но тут прыгнул Иван Иванович с длинной шпагой
в руке. В мужестве ему было не отказать!
Родик вскинул пистолет. Курок сухо щелкнул -- выстрела не последовало. Иван
Иванович улыбнулся и сказал:
-- Мой дорогой, однозарядные пистолеты -- архаика...
И сделал первый выпад шпагой. Родик увернулся, выхватил у кого-то из мужиков
грабли и бросился в бой.
Иван Иванович легко взмахнул шпагой и, как бритвой, срезал добрую половину
грабель Родика. С остатком Родик снова кинулся в атаку, но последовал еще один
элегантный взмах, и в руках Родика остался обрезок не более двух вершков. Тем
более что Родик уже был прижат спиной к карете. И тогда Иван Иванович, мило
улыбаясь, сделал последний смертельный выпад...
Родик молниеносно сдвинулся в сторону, и страшная шпага вонзилась в карету.
Иван Иванович попробовал ее выдернуть, но...
-- Да чего ты смотришь на него, Родион Иваныч?!.. -- закричали из толпы. -- Да
дай ты ему леща!.. А то спаивают нас тут всякие!.. Знают, суки, нашу
слабинку!..
Родик размахнулся и влепил Ивану Ивановичу такую затрещину, что тот несколько
раз перекувырнулся и сел на землю. Борода съехала набок, усы отклеились. Он их
снял и безутешно заплакал...


Ночью в пустынной зале первого этажа особняка "Царскосельской железной дороги"
заседал "трибунал".
"Председатель" -- Маша, "заседатели" -- Герстнер и Родик. Они сидели за столом,
а за их спинами, словно Немезида, возвышалась уродливая фигура каменной бабы со
штангой Пиранделло.
На "скамье подсудимых" -- сильно помятые после пьянки Тихон и Федор. В ногах у
них лежала виноватая Фрося.
-- Завершение строительства насыпи задержалось на два дня! -- возмущенно сказал
Герстнер и заглянул в свои записи. -- Производительность работ упала на
девяносто семь с половиной процентов!..
Родик глянул в свою бумажку, прочитал:
-- "Для восстановления резко пошатнувшегося здоровья трудящихся компания была
вынуждена потратить триста восемьдесят семь рублей пятьдесят шесть копеек". Это
надо же такое! На опохмелку -- почти четыре сотни выложить...
-- И это как раз в тот момент, когда у нас каждая копеечка на счету, -- сурово
проговорила Маша. -- А если Бог сподобит и нам с Антоном Францевичем и Родионом
Ивановичем придется уехать на закупки в заморские края? Как же на вас дело-то
оставлять, господа хорошие?!
-- Бес попутал... -- шмыгнул носом Тихон.
-- Да чтоб еще когда-нибудь... -- всхлипнул Федор.
Фрося посмотрела на "трибунал" и тоже жалобно заблеяла...


В Петергофе, на балконе Английского коттеджа, Николай утверждал проекты
воксалов, представляемые ему Бенкендорфом.
Через приоткрытые двери в холостяцкую спальню императора была видна полуодетая
молоденькая фрейлина, лежащая на кровати.
-- Это еще что за республиканец?! -- возмутился Николай и ткнул пальцем в
проект.
-- Это, ваше величество, сравнительная фигурка для масштаба воксала...
-- В жилете?! Панталонах?!.. Боливаре?.. Гадость! Впредь для масштабов
изображать солдат с полной выкладкой! Что еще?
-- Для закупки паровых машин в Англии и колясок в Бельгии господин Герстнер
испрашивает разрешения на выезд с ним переводчицы Марии Богоявленской и
сокомпаньона -- отставного корнета Кирюхина Родиона Ивановича.
Царь оглянулся на спальню, понизил голос:
-- Кстати, что это за девица такая?
-- В противоправных действиях не замечена. Родителей не существует. Находится
под наблюдением Академии наук...
-- Не возражаю, -- громко сказал царь и прошептал: -- Но потом...
-- Вас понял, ваше величество. А как с Кирюхиным? Он у нас проходил по делу
четырнадцатого декабря двадцать пятого года. С тех пор -- невыездной.
В спальне фрейлина включила музыкальную шкатулку. Раздалась знакомая музыка,
зовущая к любовным утехам.
Император встал, торопливо подмахнул проект и сказал:
-- Ну, Александр Христофорович! Ну, сейчас уже не то время... Ну, бог с ним, с
этим Кирюхиным, -- пусть едет!..

Лондон был хрестоматийно затянут туманом.
На пристани стояли несколько джентльменов.
-- Гостиницу забронивали? -- спросил один.
-- Так точно, мистер Стефенсон, -- ответил другой.
-- Не вздумайте показывать этим варварам наши последние модели.
-- Так точно, мистер Стефенсон, -- сказал третий.
-- Презенты?
-- Готовы, сэр, -- поклонился четвертый.
-- Внимание! -- сказал мистер Стефенсон.
...Когда барка с нашими путешественниками причалила к пристани и Герстнер в
дорожном костюме, Родик в строгом сюртуке, а Маша в шляпке с искусственными
цветами сошли на берег, Стефенсон радушно улыбнулся:
-- Дорогие коллеги! Я счастлив приветствовать вас на туманной земле Альбиона.
Как поживаете?
Маша синхронно перевела фразу Стефенсона. Герстнер снял кепи:
-- Мистер Стефенсон! Джентльмены! Мы прибыли к вам, чтобы совершить
коммерческую сделку, которая по праву может быть названа -- контрактом века! Я
глубоко убежден, что, несмотря на различие политических систем, торговля между
нашими странами может только укрепить наши добрососедские отношения!
-- Леди и джентльмены! -- провозгласил Стефенсон. -- В знак нашего высочайшего
расположения мы хотели бы преподнести вам кое-какие пустячки...
По его знаку три джентльмена тут же шагнули вперед и один подал Герстнеру
золотую модель паровоза, сказав при этом: "Девяносто восьмая проба..."; второй
вручил Маше бриллиантовое колье, прошептав: "Все камни -- голубой воды...";
третий протянул Родику роскошную музыкальную шкатулку, тут же продемонстрировал
ее звучание, не забыв сказать: "Чистое серебро..."
Стефенсон начал длинную речь. Герстнер негромко сказал Маше:
-- Эту болтовню можете не переводить. Отдыхайте.
Родик показал ему на презенты, спросил на ухо:
-- За что это нам?
-- Во внешнеторговых отношениях так заведено. Когда одна иностранная фирма
что-нибудь покупает у другой...
-- А мы-то тут при чем?
-- Но мы же для них иностранцы!
-- Ах, да... Верно. Как бы они под эти презенты нам какое-нибудь бракованное
старье не втюхали.
-- Вы сошли с ума, Родик! Честь фирмы...
-- Антон Францевич, наивный вы человек! Вы поглядите на его рожу -- жулик в
седьмом колене!.. Машенька! Ты-то хоть ухо не заваливай -- смотри в оба...

В Ньюкасле на заводе Стефенсона наши герои осматривали готовую продукцию.
Джентльмены давали объяснения.
-- Ну, что? По-моему, прекрасный паровоз, -- Герстнер посмотрел на Родика и
Машу. -- Берем?
Родик подмигнул Маше, показал глазами на паровоз.
-- Отодвиньтесь, Антон Францевич, -- сказала Маша. -- И ты, Родик. Мешаете.
Родик и Герстнер отступили на шаг. Маша сосредоточилась. И вдруг (а может быть,
это всем только показалось) над ее головой возникло некое странное свечение! И
тут же пропало.
Маша тяжело выдохнула и уверенно проговорила:
-- Ну что ж... Втулка золотника с опасной внутренней раковиной. Очень большой