тка. Ты ее честно заработал. - Спасибо, сэр, - не ломаясь и без малейшего стеснения Тимур спокойно взял десять долларов и спросил: - Мы можем идти? - Конечно, Тим. - Начальник пожал руку Тиму и погладил меня по голове, чего я, не скрою, ужасно не люблю. - Ты что, сдурел?!.. - прошептал я на ухо Тимуру. - А Израиль?!.. - Ох, сэр! - спохватился Тимур. - Совсем из головы выскочило... Скажите, пожалуйста, нет ли у вас в порту сейчас какого-нибудь парохода из Израиля? - Нет, тынок. И в ближайшее время не предвидится. А тебе очень нужно? - Да, сэр. Начальник достал из бумажника свою визитную карточку (у Шуры тоже были такие. Он ими ужасно хвастал!..) и протянул ее Тимуру: - Позвони мне через месяц. Может быть, я сумею тебе чем-нибудь помочь. И тут мне в голову неожиданно пришла здравая мыслишка! - Спроси, нельзя ли поговорить с русским капитаном по радио или телефону? - прошипел я поШелдрейсовски в ухо Тимуру. - Простите, сэр, - сказал Тимур. - А нельзя ли связаться с русским капитаном каким-нибудь способом? Мы заплатим. - Не надо платить, - коротко сказал начальник. - Пошли ко мне. В кабинете начальника у окна в углу стоял американский флаг. На столе в красивой рамочке - фотография женщины и трех девочек. Кроме компьютера и обычного телефона стоял пульт с кнопками, размером с Шурину пишущую машинку. Начальник нажал на пульте одну кнопку и сказал в какую-то решеточку на пульте: - Бостон. Порт. "Академик Иоффе". Каюту капитана или мостик. Если отсутствует - Старшего помощника. Внутри пульта что-то щелкнуло, нежно взвыло, и послышалась негромкая ритмическая трескотня. Затем - пауза, короткий слабый гудочек, и сразу же хрипловатый голос моего Мастера по-английски: - Хелло! "Академик Иоффе". Слушаю. - Мастер! "Элизабет" приветствует тебя, - сказал начальник в решеточку и поманил нас с Тимуром к столу. - Тут с тобой хотят поговорить... Я моментально выпрыгнул из рюкзака и дрожащим от волнения Шелдрейсовским голосом сказал в решеточку на пульте: - Мастер... Это я - Мартын... Кыся. - Кыся!!! Друг ты мой бесценный!.. Да где же ты, мать твою? Я уже не знал, что подумать!.. - закричал Мастер по-русски. Краем глаза я видел, что хозяин кабинета был слегка охреневшим - он думал, что с Мастером будет говорить Тимур. Тем более что меня он НЕ СЛЫШАЛ, но чувствовал, что я что-то говорю. А тут капитан "Академика..." еще и кричит что-то по-русски! Начальник растерянно посмотрел на Тимура, а тот в ответ только руками развел - дескать, и такое бывает, сэр... - Мастер, пожалуйста, говорите со мной по-английски, а то здесь, кажется, небольшой перепуг, - сказал я. - И вообще, не волнуйтесь. У меня все в порядке... - О'кей, о'кей!.. - Мастер перешел на английский. - Стив! Я тебе очень признателен за эту связь!.. Мне это было чрезвычайно важно... - Я это вчера видел, - сказал начальник. - Говорите друг с другом. Не теряйте времени. - Кыся! Как ты там? Что ты там? Встретил своего Шуру? - Нет, Мастер. Но в это дело мы уже подключили полицию Квинса. - Мне показалось, что так мой ответ будет звучать весомее. Тимур не выдержал и добавил в решетчатый микрофон пульта: - А они, наверное, свяжутся потом с Бруклином. С их полицией. Потому что... - Это еще кто? - удивился Мастер. - Это мой новый друг, Мастер. Бывший москвич. Я пока у него поживу. Пока не найдем Шуру. Тимур снова влез в разговор: - Мы вам здесь все наши телефоны оставили! Так что, если в следующий раз... - Понял, - уже спокойным голосом прервал его Мастер. - Мартын! Кыся ты мой дорогой. Тебе тут все передают привет. И "маслопупы", и "рогачи", и все мои помощники. Обнимают тебя, скучают, а вот Люся тебя даже целует... Тут же раздался голос Люси. Наверное, она была в каюте капитана. - Кысичка! Лапочка моя... - Ну, все, все! - строго оборвал ее Мастер. - Я тебе жму лапу, Мартын. Эй, парень! Москвич! Ты смотри там... Помоги Мартыну. - Не волнуйтесь, сэр. Все будет о'кей. - Мартын! Спасибо тебе за все! Ты меня понимаешь? - Да. И вам спасибо, Мастер. До свидания... - Стив! - крикнул Мастер из решеточки пульта. - У меня нет слов! Но я сегодня же пришлю тебе пару бутылок "Джека Дэниельса"!.. Конец связи. Я никогда в жизни не был в полиции. Те столкновения с полицией, которые происходили у меня в Германии, совершались на свежем воздухе у таможни в Кильском порту, или под открытым ночным небом на автобане Гамбург - Мюнхен, или в миллионерском районе Мюнхена - Грюнвальде, под крышей нашего с Фридрихом фон Тифенбахом дома... Вот в милиции я бывал! Правда, всего один раз. Которого мне вполне хватило для исчерпывающей полноты впечатлений. Года четыре тому назад Шура Плоткин решил всерьез заняться моим образованием. Мы с ним уже постигли Конрада Лоренца, - собственно говоря, Лоренца постигал Шура. Он тщательно изучал схемы выражений морды Котов, соответствующие их сиюсекундному настроению. А я специально для него корчил рожи, чтобы он мог отгадать - что я думаю в этот момент и что произойдет в следующее мгновение. Но уже доктора Ричарда Шелдрейса мы штудировали вдвоем, тренируя друг друга, помогая друг другу и зачастую поначалу не понимая друг друга. Однако потом все наладилось. Не сразу, но наладилось. Следующим этапом моего образования было - постижение прекрасного. Так сказать, прикосновение к искусству во всех формах. Начали мы с живописи. Шура сначала показывал мне репродукцию, а потом разругивал ее, говоря, что это, дескать, образец препошлейшего социалистического реализма. Я тупо разглядывал картинку и ловил себя на предательской мысли, что в этой картинке мне почти все очень нравится! Я на ней все-все понимал. А для Котов, оказывается, это самое главное. Когда же Шура, захлебываясь от восторга, совал мне под нос другую репродукцию и говорил, что это блистательный шедевр французского импрессионизма, вершина мирового искусства, но смотреть ее нужно издалека, ибо она написана в модной тогда манере и технике "пуантилизма", то есть из сочетания разноцветных точек, которые сливаются в единый зримый образ лишь при взгляде с достаточного расстояния, - я покорно отходил к противоположной стенке комнаты и искренне скорбел о том, что еще не дорос до понимания подлинного искусства... Мое тяготение к фотографии, реализму и телевидению Шура считал проявлением полного жлобства, унаследованного мною от какого-то своего далекого Кошачьего предка-хама. Подтверждением своей теории о некотором количестве хамских генов в моей крови Шура посчитал я то, что я умудрился заснуть в своем кресле во время исполнения Первого концерта Чайковского. Тем более что эту пластинку Шура поставил на проигрыватель специально для меня!.. На этом с музыкой было покончено. Но и это не остановило Шуру в своем просветительском стремлении, в желании привить мне некий внешний интеллектуализм. Когда Шура говорил "внешний", он имел в виду мою ВНУТРЕННЮЮ духовную наполненность. Ибо, как утверждал Шура, действительно ВНЕШНИЕ интеллектуальные черты моей роже можно было придать только лишь при помощи полутора десятков пластических операций. И то за результат никто не поручится. Венцом Шуриных попыток сыграть в "Пигмалиона и Галатею" - когда-то он перессказал мне этот незамысловатый сюжетец - был, конечно, наш культпоход в Эрмитаж. Накануне в Ленинград прилетел из Варшавы старый Шурин приятель - польский журналист Сташек. И остановился у нас, заявив, что они лучше пропьют с Шурой деньги, выданные ему редакцией на гостиницу, чем бросят их в "ненасытную глотку Социализма" ! Наверное, денег было не так уж много, потому что хватило их всего на трое суток беспробудной пьянки у нас на кухне, во время которой я, на всякий случай, взял себе три отгульных дня. И дома практически не появлялся. Мне было вполне достаточно того, что, прогуливаясь по своему родному пустырю, я слышал из раскрытых окон нашей квартиры нестройное хоровое пение в два мужских пьяных голоса, густой русский мат с польским акцентом и дамские взвизги обид и восторгов... На третий день наступило затишье. Я уселся в траве напротив парадного входа нашего дома и стал ждать дальнейшего развития событий. То, что они последуют незамедлительно, я уже чувствовал и чисто Шелдрейсовским образом, и собственной интуицией, заложенной в меня моими хамскими предками. И действительно, вскоре раскрылась дверь и на волю выполз очень аккуратненько одетый, но опухший Шура Плоткин с прозрачными и бессмысленными глазками. В руках он держал сверток с запахом жратвы. - Мартышка-а-а-а... - попытался он меня позвать, но засипел и закашлялся. - Мартынчи-и-и-к!.. Я вышел из травы. Шура увидел меня, глаза его приняли некое осмысленное выражение. Он облегченно вздохнул, сел передо мной на корточки и развернул пакет с остатками моего хека и ихней колбасы. - Все, все, Мартышка... - виновато забормотал Шура. - Денег - ни хуя, пьянству - бой, начинаем культурную программу... Все идем в Эрмитаж! Этот польский мудак семь раз был в Париже и ни разу в Лувре... Пятый раз прилетает в Ленинград - и до сих пор не знает, где находится Эрмитаж!.. Хотя - жутко талантливый парень! Но алкаш, сволочь, - пробы ставить негде!.. - Ты на себя посмотри, - в упор сказал я ему. - Да ты что?!.. Мартын, окстись!.. О чем ты говоришь?.. Я по сравнению с ним - новорожденный Котенок... Потом Сташек с Шурой долго гадали - как протащить меня в Эрмитаж. Сумки и портфели там запрещены, а я в свои тогдашние два года был уже достаточно крупным Котярой, и за пазуху меня тоже не спрячешь. Однако еще не совсем трезвому Сташеку, от которого за версту разило перегаром, пришла в голову идея пронести меня в Эрмитаж в кофре из-под видеокамеры. Камера у Сташека была профессиональная - большая, и кофр - соответственно, тоже серьезных размеров. Было решено не жалеть редакционное имущество и прорезать в боковой стене кофра круглую дыру для моей головы. Чтобы через эту дыру я мог легко и свободно наслаждаться наследием гениев, которому Лувр, где Сташек не был уже семь раз, и в подметки не годится! Так с гордостью заявил Шура, и они со Сташеком проделали уродливую дыру в прекрасном кожаном японском кофре, принадлежавшем Польскому союзу журналистов. За их почти непосильные труды они были вознаграждены тем, что обнаружили в кофре полбутылки польской водки "Выборовой"! - О, пся крев! - счастливо воскликнул Сташек. - То та ж вудечка, ктуру не допилем в самолете! Хвала пану Бугу!.. Они тут же разлили водку по стаканам, немедленно выпили и стали заметно лучше соображать и координированно двигаться. Сташек закинул видеокамеру на плечо - там был такой специальный ремень. Шура, якобы его ассистент, нес кофр с дыркой, из которой я созерцал окружающий мир. И мы втроем направились в Эрмитаж... ...Перед входом в Эрмитаж стояла туча народу! Иностранцев заводили в боковую дверь, минуя озлобленную километровую очередь русских провинциальных туристов. Сташек тут же нацепил на куртку картоночку в прозрачной пластмассе с одним большим словом - "Пресса", и тремя маленькими - "Польское радио и телевидение". А Шура привесил на свой пиджачишко чудом сохранившуюся с моих Котеночных времен старую табличку со словом "Жюри". Он действительно был когда-то в составе жюри на конкурсе детского самодеятельного творчества Ленинградского Дворца пионеров. Для понта Сташек подсуетился с камерой у входа, чтобы все видели, как он "снимает", а потом нагло раздвинул плечом группу робких китайцев и с криками: - Пресса!!! Польское телевидение!.. - прошел сам в Эрмитаж и протащил нас с Шурой, отрекомендовав Шуру как своего ассистента. И все шло прекрасно. Шура обнаружил глубокие и серьезные познания, которыми щедро делился со мной и Сташеком, а у меня хватило сообразительности, при переходах из зала в зал, убирать свою голову из дырки кофра, чтобы меня не заметили старенькие и сонные служители в эрмитажной униформе. Все произошло в "Рыцарском зале". И, каюсь, по моей вине... Правда, надо сказать, что к этому времени счастливо найденная бутылка "Выборовой" сделала свое черное дело. Как помнится, она была распита перед выездом из дому, без малейшей закуски, как сказал Шура - "на посошок", и взбодрила союз польских и русских журналистов всего лишь до определенного момента. Уже на подходе к "Рыцарскому залу" запас бодрости иссяк, "Выборовая" всколыхнула в Шуре и Сташеке всю предыдущую трехсуточную поддачу и, повествуя нам заплетающимся языком о достоинствах рыцарских лат четырнадцатого века Инсбрукского периода, Шура был вынужден придерживаться за фигуру этого рыцаря, кстати, очень небольшого роста... А так как он изрядно устал таскать меня, то поставил кофр на пол. Сташек в это время делал вид, что снимает, и, чтобы не упасть, старался на кого-нибудь облокотиться. - Пардон... - говорил Сташек. - Еще пардон!.. Куррррва мать!.. Екскюзе муа!.. Айм сори... Сори, блядь, говорю!.. Но и это прошло бы, наверное, незамеченным в густой толпе с гидами, щебечущими на разных языках. Если бы... Если бы я НЕ УВИДЕЛ МЫШЬ! Она вылезала из стального башмака этого рыцаря-недомерка, и тут я не выдержал!.. Сейчас понимаю - был молод, несдержан, глуп и крайне импульсивен. Сегодня мне эта мышь - тьфу! Я бы на нее и внимания не обратил. Подумаешь - дерьма палата, как говорил Шурик. А тогда... Ну, что возьмешь с двухлетнего дурачка? Я пулей вылетел из своего кофра и как идиот бросился за этой мышью! Раздался многоголосый женский визг, началась дикая паника, суетня!.. Мышь - от меня, я - за мышью, дурак необученный... От неожиданности и с похмелюги Шура покачнулся, еще крепче ухватился за этого железного мудака четырнадцатого века, а тот не выдержал повисшего на нем Шуру Плоткина и рухнул, рассыпаясь на все свои инсбрукские составные части! Естественно, вместе с членом "Жюри" конкурса детского творчества двухлетней давности Александром Плоткиным!!! Я жутко перепугался грохота и лязга железа и, не помня себя от ужаса, взлетел на свисающую с потолка длиннющую занавеску, впоследствии оказавшейся уникальным рыцарским штандартом-гобеленом, сотканным шестьсот лет тому назад. Древний гобелен затрещал, гнилье, на котором он был привязан к потолку, лопнуло, и я вместе с этой рухлядью, как потом нам объяснили, стоимостью в миллионы долларов, сверзился на пол... Что было?!! Зазвенели какие-то звонки!.. Замигали лампочки! Завыла сирена!!! Откуда-то набежал крепенький народ - все в штатском! Повязали Шуру и Сташека, а когда я увидел, что Шуре заламывают руки за спину, и бросился на его защиту, то и меня скрутили в одно мгновение. Очень были тренированные ребята! - Вот теперь - полный пиздец, - на весь "Рыцарский зал" очень отчетливо произнес представитель польской прессы Сташек. - На хер нам нужен был этот Эрмитаж?.. Милиция мне сразу не понравилась. Еще с того момента, когда нас вывели из Эрмитажа и посадили в желто-голубой УАЗик. Там внутри, прямо на ходу, три здоровенных милиционера сразу же отлупили и Шуру, и Сташека, да так здорово, что Шуру даже вырвало с кровью. За что его отлупили еще раз. В отделении милиции было грязно: на полу коридора окурки, следы плевков, мусор... И пахло как в общественном туалете, куда мы однажды заходили с Шурой. Хлоркой и паршивыми Человеческими запахами немытых и потных тел. И повсюду пахло оружием. Под потолком коридора висели тусклые, грязные лампочки без абажуров. Все было выкрашено в омерзительный грязно-серый цвет, а двери кабинетов - в коричневый. Через час за Сташеком приехали из польского консульства и увезли его вместе с продырявленным кофром и видеокамерой. Какой-то тип в рукавицах, чтобы я его не оцарапал, подтащил меня к двери и вышвырнул на улицу - во двор какого-то дома, - предварительно сообщив мне начальную скорость сильным пинком сапога под хвост. Больно было и обидно - до чертиков! А Шуру Плоткина оставили. Я оказался в старопетербургском дворе-колодце, куда выходили "черные" лестницы отделения милиции и продуктового магазина. Пахло бензином, стухшим мясом и гнилыми овощами. Я решил дождаться Шуру во что бы то ни стало! Ждал я его довольно долго - до следующего утра. За это время познакомился с несколькими Крысами и двумя вполне приличными Котами, которые, как и Крысы, кормились в продуктовом магазине и поэтому были равнодушны друг к другу. Наоборот, между ними была заметна даже некая общность и, я бы не побоялся сказать, подобие дружелюбия... Уже под вечер один Кот куда-то смотался и привел с собой парочку домашних Кошек. У одной даже бантик был на шее. Можете себе представить, что ночь мы все пятеро провели совсем недурно. К тому же второй Кот слямзил на складе магазина огромный кусок свежей трески. Как он его доволок - ума не приложу!.. Короче, мы и перетрахались в доску, и треской этой обожрались, еще и Крысам оставили хороший шмат! И если бы так не болела задница от милицейского пинка и не мучала бы совесть, что, пока я здесь жру и справляю всякие удовольствия, тут же рядом, за толстой кирпичной стеной, в грязной милиции томится мой дорогой и любимый друг Шура Плоткин, - все было бы вообще в кайф!.. Утром Шуру выпустили. Он вышел небритый, помятый, отлупленный и униженный. Увидел меня, вздохнул глубоко, посадил меня к себе на плечо, и мы поехали трамваем домой. Так что в русской милиции я побывал. Участок же американской полиции в Квинсе произвел на меня совершенно иное впечатление. Это отнюдь не означает, что Тимур привел меня в некое подобие полицейского рая, где летают ангелы в форме и штатском - с дубинками, наручниками и пистолетами, пахнущими одеколоном "Арамис". Я назвал "Арамис" только лишь потому, что это был любимый одеколон Шуры Плоткина. Мне нравилось, что очень сильно небогатый, прямо скажем - нищеватый, Шура покупал себе всегда такой дорогой одеколон! Я считаю, что настоящий Кот... То есть Мужчина, обязан хорошо выглядеть, даже если у него, как у Мастера или у меня, физиономия располосована шрамами или, к примеру, разорвано ухо. Это я утверждаю при полном врожденном неприятии каких-либо одеколонных запахов... Нет, в полицейском участке Квииса работали нормальные Люди. И в форме, и в штатском, и пахли они нормальными Человеческими и оружейными запахами... Если вы заметили, я много и часто говорю о запахах. Кого это будет слегка раздражать, я прошу сразу же вспомнить, что в эту секунду вы общаетесь не с Человеком вам подобным, а с КОТОМ, для которого обоняние является одним из важнейших инструментов постижения мира и окружающей действительности. Итак, американский полицейский участок был совершенно не похож на ленинградское отделение милиции, куда четыре года тому назад нас с Шурой и Сташеком приволокли из Эрмитажа. Там был грязный заплеванный коридор и наглухо закрытые двери кабинетов, за которыми ни черта не было видно. Здесь все было открыто - практически никаких кабинетов. Лишь в углу большого зала с письменными столами друг против друга, за которыми работали сотрудники, большой стеклянной стенкой с поднятыми пластмассовыми жалюзями был отгорожен кабинет, наверное, начальника участка. Потому что у него в углу тоже стоял флаг Соединенных Штатов Америки. Как и у того начальника из Управления порта "Элизабет" в Нью-Джерси. Думаю, что это было очень удобно: начальник мог видеть, что делают его подчиненные, а подчиненные постоянно могли наблюдать - чем занят их начальник. Конечно, пока тот не опустит жалюзи... На каждом столе был свой телефон, на многих столах - компьютеры. Сзади и сбоку письменных столов расставлены были невысокие железные шкафы с глубокими ящиками. Там хранились разные дела, картотеки, фотографии... Как вы сами понимаете, всю эту информацию я получал от Тимура, который в этом участке был со всеми на дружеской ноге. А уже сам я заметил, что на всех письменных столах в общем зале, кроме служебных бумаг, телефонов и компьютеров, обязательно стояло еще что-то, совершенно не имеющее отношение к службе в полиции, - что-то очень личное и собственное хозяина этого служебного стола. Это могла быть заводная игрушка, резиновый Мики-Маус, нестандартная настольная лампа, фотография в рамочке - чаще всего детская, - маленький школьный глобусик, разрисованный фломастером, с изображенной веселой мультяшной рожицей... На стенах приколоты временные записи, бумажки с телефонами, памятки с кучей восклицательных знаков. Висели и объявления о розыске преступников с двумя фотографиями - в профиль и анфас. Или с рисунком. Тимур объяснил, что это называется "фоторобот". Напротив, на другой стене - большая карта района этого участка полиции. Дальний угол зала был отгорожен нормальной тюремной решеткой, за которой стояли, сидели и валялись временно задержанные, в ожидании разборок. У некоторых столов сбоку сидели Люди, уже дождавшиеся своего часа выяснения отношений с законодательством США. Как мне объяснил Тимур, это были мелкие торговцы крэгом (наркотиками), проститутки - ценнейший источник информации, воришки невысокого ранга, взломщики автомобилей и прочая шушера. У одного стола сидела роскошная молодая дама невероятной красоты, вся в дорогих мехах. На ней были серебряные туфли с высоченными золотыми каблуками. Она курила длинную коричневую сигарету и очень ловко пускала в потолок синие колечки дыма. Я на нее так засмотрелся, что чуть не выпал из рюкзака! А когда я услышал, как с ней разговаривает пожилой толстяк в свитере, весь перепоясанный наплечной кобурой с огромным пистолетом, я вообще запаниковал. Уж слишком это было похоже на то, как когда-то милиционер Митя, еще работая в ГАИ, разговаривал с Пилипенко - бывшим тогда еще рядовым жуликом по отлову Собак и Кошек. - Ты, мудила, мне глазки не строй, - говорил толстяк. - А то я упеку тебя на девяносто дней без всякого залога в такое место, что ты у меня там уже через две недели загнешься! Ясно? - Ясно, - спокойно отвечала эта красотка с золотыми каблуками. - Скажи мне, что я должна сделать, - и вся проблема. - А "ДОЛЖНА" ты мне вот по этим фотографиям опознать Хозе-Луиса Мартинеса, блядюга. - Если я это сделаю, я загнусь не через две недели, а гораздо раньше, - улыбнулась красотка и пустила новую серию колечек в потолок. - Ну, держись, говно собачье! - посоветовал ей толстяк и стал куда-то названивать по телефону. - Ты чего уставился? - нехорошим голосом спросил меня Тимур. - Это же мужик в бабьих шмотках! Сам не видишь, что ли? Я, честно говоря, просто обалдел! Ну надо же... Никогда бы не подумал. И тут мы подошли к столу Рут Истлейк, за которым ее не было. Но то, что это был ее стол, - я мог дать хвост на отруб! В столпотворении сотен самых разных запахов большого полицейского участка, зачастую резких, явственных, знакомых и неожиданных, сбивающих с толку и настораживающих, - нежный, "негромкий", тончайше-характерно-женственный запах Рут Истлейк, в котором уже неразрывно присутствовали и запахи Тимура, я узнал сразу же! - Куда тебя несет? - спросил я Тимура. - Вот же мамино место, не видишь, что ли?.. - Но ее же... Ой, а откуда ты знаешь, что это ее стол?!! - Как-нибудь объясню, - пообещал я. - Там записка. Не для нас? - Точно... - Тимур прочитал записку. - Она просит подождать. Скоро вернется. К нам подошел низенький квадратный человек. Из-под короткой кожаной куртки у него на живот свисали наручники. А еще от него разило пистолетом. - Привет, Тим! Мама просила тебя подождать. - Спасибо, Джек. Я уже прочел записку... Вылезай, Мартын. Познакомься. Я выпрыгнул из рюкзака прямо на стол Рут и уставился на этого Джека. - Мартын, это - детектив Джек Пински, бывший партнер Фреда Истлейка. Наш друг. Джек, это - Мартын. Настоящий русский Кот. Представляешь, Джек, он один, сам приплыл в Нью-Йорк из России! - Привет, Мартин, - сказал Джек, не осилив буквы "ы". Я вежливо вильнул хвостом, но промолчал. - Серьезный Котяра, - с уважением заметил Джек и оценивающе оглядел меня со всех сторон. - По версии профи-бокса - верный полутяж. Даже ближе к тяжу... Я сразу почувствовал симпатию к этому Джеку. Уж чего-чего, а профессионального бокса, и именно американского, я в Германии по телеку насмотрелся до одури! И что такое "тяж" или "полутяж", для меня не составляло загадки. - Только он не любит, когда его гладят, - неожиданно сказал Тимур Джеку. - Я его понимаю. Я тоже этого не люблю, - ответил Джек. - Вас покормить, ребята? - Спасибо, Джек. Мы подождем маму. - Олл райт! Тогда - привет, - и Джек пошел по своим делам. - Откуда ты знаешь, что я не люблю, когда меня гладят? - спросил я Тимура. - Я это в порту понял. Нет, я определенно везучий Котяра: пацан мне попался, как сказал бы Водила, - просто зашибись! Классный пацан. Теперь бы еще разыскать Шуру... Но тут прибежала запыхавшаяся Рут, притиснула к себе Тимура, поцеловала меня в нос, бросила какието бумаги в стол и побежала за стеклянную загородку к своему начальнику. Там она ему что-то рассказала - весело, со смехом, а потом указала на нас. Начальник посмотрел в нашу сторону, помахал Тимуру, и Тимур сделал ему ручкой в ответ. После чего Рут выскочила в общий зал, перебросилась несколькими словами с Джеком Пински и побежала к нам. Честно говоря, направляясь в полицейский участок, я рассчитывал увидеть там Рут Истлейк в полной полицейской форме - вот как та ужасно толстожопая негритянка, которая только что остановила Рут и стала ее о чем-то просить. Вот толстуха была в порядке! Форма, пистолет, дубинка, полицейский значок буквально лежал на ее фантастической груди, какие-то знаки на рукавах, небольшая рация типа уоки-токи, которыми пользовались наши "Академико-Абрамовцы..." во время стоянки в портах и при разгрузке контейнеров. А кроме всего, толстуха была обвешана еще кучей всяких полицейских предметов, которых я в жизни не видел!.. В отношении же Рут Истлейк мои ожидания были обмануты самым симпатичным образом: она была в элегантной спортивной меховой "парке" с капюшоном, ярком джемперочке и джинсах. Через плечо болталась большая сумка на длинном ремешке. Однако, когда она закидывала эту сумку на плечо, джемпер у нее слегка задрался, и я увидел, что на поясе джинсов у Рут был пристегнут большой металлический полицейский знак на кожаной подкладке. Но уже в следующее мгновение Рут одернула джемпер - и значка как не бывало! С трудом отвязавшись от толстухи в форме, Рут подхватила меня под мышку, скомандовала Тимуру: "Вперед!" - и мы помчались на выход мимо всех столов, мимо тоже прозрачной загородки дежурного по участку со всякими пультами и мониторами, мимо бледного долговязого типа в наручниках, которого под руки вели два ну абсолютно хиповых паренька! У одного из них были даже разноцветные волосы... Помню, такие хипари в Мюнхене обычно кучковались на Мюнхенфрайхайт, у Хауптбанхофа и на бульваре Герцог-Вильгельм-штрассе. Задвигались наркотой и пили дешевое вино с пивом. Оба американских хипаря почтительно поздоровались с Рут. - Это тоже полицейские?!.. - удивился я. - Одни из лучших, - ответила Рут. - Ребята, я отпросилась пораньше, и мне совсем не хотелось бы сейчас же мчаться домой и становиться к плите. Есть предложение. Тим! Катим в Манхеттен, показываем нашему дорогому гостю деловую и роскошную часть Нью-Йорка и там лопаем в какой-нибудь симпатичной и недорогой забегаловке... Я лично хотела бы японское "суши". - А с Кысей пустят? - резонно спросил Тимур. - Попробуем договориться. Договорились. Пустили с Кысей. Мало того, даже приволокли для меня специальный высокий детский стул с откидывающимся небольшим столиком. И все это сооружение поставили вплотную к нашему столу. И подали потрясающую жратву! Причем для меня - бесплатно, Хозяин ресторанчика - у Таймс-Сквер на углу Сорок шестой улицы и скрещения Бродвея с Седьмой авеню - пожилой японец вспомнил, как когда-то Рут с Фредом несколько раз бывали у него, а потом, уже недавно, кажется, в прошлом году, миссис была здесь со своим мальчиком. И с тех пор мальчик очень-очень вырос и стал очень-очень похож на свою очень-очень красивую маму!.. Мы все трое переглянулись, Рут поблагодарила хозяина за комплимент, после чего нам и стали метать на стол всякие японские вкусности. - Вот видишь? - сказал Тимур, словно продолжая давно начавшийся разговор. - Мне и в школе говорили, что я на тебя похож! А однажды, в спортзале, когда мы только что вернулись с тобой из Флориды и я был такой загорелый, один говнюк даже сказал мне, что я... Ма, ты не огорчайся... Слышишь, мама? Он сказал мне, что я - "черномазый"... У меня даже в животе похолодело! Я перестал есть и боялся поднять глаза на Рут. - Ну, а ты? - спокойно спросила Рут и улыбнулась странной улыбкой. - Отгадай! - Уже, - сказала Рут. - Это было в тот день, когда ты вернулся домой с рассеченной бровью и разбитым ртом. А потом не очень талантливо сочинил историю про падение с турника. - Откуда ты знаешь, мам?! - У меня такая профессия - быть твоей "мам". Ешь! В порту были? - Да. - Нашел то, что искал? - Не темни, мам. Я Мартыну уже все рассказал. Нет, не нашел. Но получил вот это... - и Тимур протянул Рут визитную карточку того портового начальника. - Обещал что-то придумать. Рут внимательно изучила визитку и уверенно сказала: - Видимо, сильный мужик. Обязательно созвонись с ним. Я свою изумительную японскую сырую рыбу прикончил в один присест. Рут и Тимур еще макали ее в какие-то соусы, чем-то сдабривали, посыпали, и на это у них уходило масса лишнего времени. Мне же все эти приправы были до лампочки: рыба есть рыба, и жрать ее надо, с точки зрения нормального Кота, без всяких примесей и гарниров. Поэтому Рут и Тимур еще были заняты едой, а я уже умывался, прилизывался, приводил себя в порядок и думал: "Интересно, а про Шуру она что-нибудь узнала?.." - Да, КЫ-ся... По Квинсу твой Шура Плоткин не числится, - тут же сказала Рут. - Мы запросили Бронкс и Бруклин. Бронкс обещал дать сведения завтра. А Бруклин - не раньше, чем дня через четыре. У них там куча проблем с вашими новыми русскими евреями - одно убийство за другим, каждый вечер стрельба, все под контролем вашей мафии, и наши ребята вкалывают там день и ночь, и то зашиваются. Просили чуточку подождать. Ладно? - Конечно, - сказал я, а сам подумал: "Надо что-то предпринимать самому. Это им кажется, что они за четыре дня покончат с русскими. Я-то знаю, что наши - неистребимы!" Наверное, наверное, и у нас в России сейчас есть такие замечательные отделения милиции, как этот полицейский участок в Квинсе! У нас сейчас вообще все есть. Малость залежалое, сильно подороже, но есть же!.. Это мне милиционер Митя говорил. Он врать не станет. Ему врать смысла нету. И наверняка где-то в Америке есть маленькие, мрачные полицейские участочки с заплеванными полами, ничуть не лучше того ленинградского отделения милиции, где мы были с Шурой... Просто ни одна полиция в мире ни хрена еще сто лет не сможет поделать с нашими ребятами, пока у них перед глазами есть такой замечательный пример, как наши родные русские правители, которые ограбили свой народ и разворовали собственную страну. Это мне еще посредине Атлантического океана Мастер говорил. Это же в Санкт-Петербурге мне втолковывал Митя - младший лейтенант милиции Дмитрий Павлович Сорокин. А за месяц до моего знакомства с Митей, в Грюнвальде, самом дорогом районе Баварского Мюнхена, теми же словами и совершенно то же самое объяснял мне мой старший друг Фридрих фон Тифенбах. Только Митя в каждую фразу вставлял минимум три слова "бля", а заканчивал фразу одним словом "ебть", чего Фридрих фон Тифенбах, несмотря на свое блистательное образование, естественно, не делал, по причине незнания нормального русского языка. - Мам, а что это за русская баня, о которой ты начала говорить еще в машине? - спросил Тимур. Оказалось, что сегодня Рут по служебным соображениям была в районе Форрест-Хилл, рядом со Сто восьмой и универмагом "Ломанс", на улице Каллоуэй, в "сердце русского Квинса", на открытии огромной бани под названием "Сандуны". - У нас в Москве тоже были "Сандуны"! - тут же сказал Тимур. Премьера Квинсовских "Сандунов" была безудержно роскошной, с уймой гостей, с выпивками и закусками. Торжественно открывалась "парилка". Это такая комната, где при помощи очень... ну, просто очень горячего пара люди доводят себя до обморочно-полусваренного состояния, а потом сигают в бассейн с ледяной водой, что лишний раз доказывает природное мужество русских и их евреев! Открытие русской бани именно там - было безошибочным. Что за "русский" район без русской бани?.. - В этом районе много русских? - с неясной надеждой спросил я у Рут. - Очень! - ответил мне Тимур. Может, Шура пока что живет у кого-то из приятелей? И поэтому в полиции о нем не знают? Он же в Америке всего полтора месяца... Он и в Москве всегда останавливался у одного знакомого художника. "Ни гостиниц не было, ни денег на гостиницу", - говорил Шура. Надо, надо будет самому пошуровать! Или ехать в Вашингтон, к тому конгрессмену - приятелю Фридриха. До Вашингтона на автобусе всего пять часов неторопливой езды. Это мне еще Капитан-АлександрИванович-Кэп-Мастер рассказывал. А там уже все просто - где тут у вас Конгресс? Ах, вот он! Тогда, пожалуйста, позовите мне конгрессмена... Ох, елочки точеные! Как же его зовут?! Он еще учился вместе с герром Фридрихом фон Тифенбахом... Может, знаете? Как зовут?.. А черт его знает! Как же его звали, конгрессмена этого?.. Мамочки родные! Ведь Фридрих мне раз десять его имя повторял, а я... Склеротик чертов!!! Тимура бы к этой поездке подключить... Тем более у них какой-то автобусник есть знакомый. - Тебе когда теперь в школу? - спросил я Тимура. - Уже завтра. А что? - Да так... - ответил я и подумал: "Ничего. Сам справлюсь". ...Потом Рут и Тимур показывали мне вечерний Манхеттен. Я, как обычно, сидел па спинке переднего пассажирского сидения, положив лапу на плечо Тимуру. В отличие от Мюнхена, да и от Санкт-Петербурга, - все было кошмарно большим и ярким! И длинным! Улицы, дома, автомобили. Даже у Рут и Тимура автомобиль был длиной чуть ли не с прицеп Водилиной "Вольвы". И назывался автомобиль семьи Истлейк - "Плимут". Так вот, о Манхеттене... Дома там были невероятно длинными в высоту! Двигались мы там ужасающе медленно, но у нас, слава Богу, был полицейский пропуск и мы могли останавливаться где угодно. В желании показать мне Нью-Йорк как можно лучше, Тимур и Рут постоянно сыпали всякими названиями - Пятая авеню, Рокфеллер-центр, музей Гугенхайма, Бродвей... Кстати, Бродвей - самая яркая и освещенная улица, которую я когда-либо видел в жизни. Германия удавилась бы от жадности, если бы ей предложили зажечь такое количество лампочек сразу!.. Так вот, все эти названия - от Централ-парка до Маленькой Италии и Китайского квартала, включая сюда и две чудовищные башни Мирового Торгового центра, - абсолютно не задерживались у меня в голове и начисто пролетали мимо моего сознания. Все они постоянно вытеснялись из моей башки лишь одной и той же мыслью: "Вот где-то здесь, может быть, даже вон за тем поворотом сейчас бредет Шура Плоткин... А может быть, он сидит сейчас вот в этом доме, у приятелей... или один-одинешенек киряет сейчас вон в той невзрачной забегаловке..." Из болтовни Тимура и Рут я понял лишь одно - они показывали мне СВОИ город. Мало того, они, уже в который раз, САМИ СЕБЕ показывали этот город! Потому что они оба преданно и недоверчиво, с горделивой нежностью и разумной настороженностью очень любили этот огромный город! И очень хотели, чтобы он понравился и мне - впервые попавшему в Америку... А я почувствовал себя не Котом, а Свиньей, потому что никак не мог толком врубиться в их рассказы, а постоянно думал только лишь о Шуре... Наверное, Рут просекла состояние моей души, так как сказала: - Все! Поехали домой. Переизбыток информации вреден. Завтра всем рано вставать. Кроме МарТЫна... Он может дрыхнуть сколько угодно. Да, КЫ-ся? Она была несомненно талантливым Человеком - эта Рут Истлейк. Я потянулся к ней и благодарно потерся носом о ее правое ухо. Хотел мурлыкнуть, но ничего не вышло. Надо бы потренироватся, что ли... Дома, после ужина, перед тем как всем следовало уже разойтись по постелям, я попросил Рут оставить окно в кухне чуть приоткрытым - вдруг мне ночью понадобится выйти по малой нужде?.. Это я так Рут сказал. Сам-то я точно знал, что выйти мне будет просто необходимо. Уж больно мне приглянулась та беленькая Кошечка-грязнулька с высшим сексуальным образованием! И потом, я сгорал от любопытства узнать - кто такой... Или что такое - "Вагиф", о котором моя Первая Американочка бормотала даже во время ЭТОГО САМОГО... Ох, чувствую я, что подустал бороться за чистоту названий частей тела или совершаемых ими действий! Эта повсеместная идиотски-ханжеская возня с "Ненормативной лексикой" - кого угодно в гроб загонит. Я уже и сам начинаю сдаваться - вместо того чтобы назвать подлинным словом один из прекраснейших природных процессов всего Живого, от соприкосновения пестиков и тычинок до воспроизводства Слонов, я вынужден писать большими буквами - "ЭТОГО САМОГО", чтобы можно было догадаться, что я имею в виду. По-моему, это отвратительно! Скоро мои воспоминания можно будет рекомендовать для школьного чтения в самых младших классах. Нет, нет, я не ПРОТИВ детей. Я ЗА взрослых. Ночью я осторожненько выполз из комнаты Тимура и неслышно - по стеночке, по стеночке - пробрался в кухню. Вспрыгнул на подоконник, высунулся под приподнятую и закрепленную оконную раму в холодную черноту Нью-Йоркского Квинса и прислушался. Ночь была полна звуков, большая часть которых Человечеству не доступна. В такие моменты я лишний раз тайно убеждаюсь - насколько мы совершеннее! Это отнюдь не умаляет целый ряд достоинств Людей, не свойственных нам - Котам. Ну, и в какойто степени - Кошкам... Однако все свои достоинства Человеки получают при определенном воспитании и серьезном образовании. Мы же - Коты - все это обретаем еще при рождении. Природа-матушка с младых когтей щедро награждает нас всем тем, что потом с возрастом в нас закрепляется и усиливается. Конечно, конечно, не спорю, есть и среди нас - Котов - полные дебилы и тупицы, которым даже Природа была не в силах помочь. А что, среди Людей нету таких? Да полно! Особенно сейчас. Но в общей своей массе... Ладно. Не будем продолжать этот затянувшийся и по сути беспредметный спор. Пусть каждый останется при своем мнении. Но, как утверждал не самый последний Человек в мире писатель и ученый Конрад Лоренц в своей книжке "Человек находит друга", давайте и относиться друг к другу с уважением. Что я в большинстве случаев и делаю. И недостатки давайте друг другу прощать! Вы, господа, не умеете видеть в темноте? Ничего страшного. Зато я - не умею читать. Хотя читать я могу научиться, а вы... Хорошо, хорошо! Не будем. Подобных сравнительных примеров можно привести невероятное количество. Но главное - нужно уметь Любить. И не считать любовь Человека к тебе - явлением обязательным и само собой разумеющимся. Как это делают немецкие Коты и Кошки в Германии. Там они свято уверены в том, что Хозяева Жизни - именно они, а Люди, с которыми они живут, только и существуют для того, чтобы их Котик