мели установить длительность инкубационного периода, и все поголовно ударились в роковые расчеты. И стали ждать конца. Вспыхнули мятежи, расцвело движение пофигистов, возникла секта Судного дня, набрали силу Бдительные. В тот же год я потерял родителей. На следующий - жену. Потом двух сестер вместе с племянниками. Практически всех родных. - Хабер развел руками. - Да, я хорошо помню те годы, - уронил он мрачно. - Разве такое забудешь? - Но ведь Великий Мор разрешил проблему перенаселенности планеты, не правда ли? - возразил Орр с определенным нажимом. И тихо добавил: - Мы с вами сделали это. - Да, разрешил, - с готовностью подхватил доктор. - Теперь такой проблемы не существует. Кроме, пожалуй, тотальной ядерной войны, только мор мог стать естественным ее разрешением. Нет больше миллиардов голодающих в Южной Америке, Африке, Азии. А когда полностью восстановятся нарушенные коммуникации, остатки голода будут преодолены и в самых отдаленных, недоступных пока уголках планеты. Говорят, что и сегодня примерно треть человечества спать ложится на пустой желудок - но в 1980-м влачить подобное существование приходилось почти всем. Заторы из трупов людей, погибших от недоедания, больше не становятся причиной разливов Ганга. Дети рабочих в Портленде не страдают более от квашиоркора, не болеют рахитом, как до Катастрофы. - До Великого Мора, - уточнил пациент. Хабер тяжело навалился на стол: - Скажите мне, Джордж. Скажите только одно. Сейчас, сегодня, наш мир перенаселен? - Нет, - ответил Орр и потупился. Хабер заподозрил, что тот смеется украдкой, затем заметил слезы, капающие из лучистых глаз пациента. Только этого еще недоставало - пациент чуть ли не в истерике. Если не подавить ее в зародыше, дела пойдут из рук вон плохо. Орр сорвется, а Лелаш, подозрения которой едва удалось усыпить, снова может вспомнить... - Но всего полчаса тому назад, Джордж, вы были всерьез озабочены угрозой перенаселения. Вы верили, что именно в этом кроется самая страшная опасность для всей нашей цивилизации, неотвратимая угроза земной экологии. Я не рассчитываю, что вы уже избавились от всех своих страхов, мой опыт не позволяет тешиться подобными иллюзиями. Но я надеюсь, что ваших тревог все же поубавилось после сегодняшнего сна. Вы осознали теперь, что некоторым из них нет места в реальной жизни. Ваши тревоги все еще не утратили силы, но уже с небольшой поправкой - вы постигли их иррациональность, вы прозреваете в них теперь воплощение ваших подавленных бессознательных желаний, вы научились отличать их от подлинных ваших забот. И это всего лишь начало. Отличное начало. Чертовски удачное для одного-единственного сеанса, для одного лишь краткого сна. Вы понимаете это, Джордж? Вы уже берете верх над самим собой. Вы уже почти стряхнули с себя липкую паутину тревожных иллюзий, запеленавшую ваше сознание. И впредь бороться станет легче, так как теперь вы уже несколько свободнее, Джордж. Вы согласны со мной? Разве не чувствуете вы себя, в этом мире и прямо сейчас, чуть менее сдавленным, менее зажатым? Орр взглянул доктору прямо в глаза, затем перевел печальный взгляд на Лелаш в углу. И не вымолвил ни единого слова. Повисла томительно долгая пауза. - Глядите же на вещи повеселей! - воскликнул Хабер, пытаясь приободрить взгрустнувшего собеседника. Орра во что бы то ни стало следовало как-то успокоить, вернуть в прежнее приторможенное состояние, в котором он никогда не решился бы откровенничать о своем снотворческом даре перед третьими лицами. Не то придется объявить его подлинным психопатом. Наконец Хабер нашелся: - Если бы не наблюдатель от всесильного ЗОБ-контроля здесь у нас в уголке, я бы рискнул предложить сейчас вам, Джордж, глоток виски. Но при ней опасаюсь превращать наш сеанс в попойку. - Вы не хотите узнать, о чем был сон? - Только если вы сами желаете этого, Джордж. - Я хоронил мертвецов. Сбрасывал в огромный ров... Служил в похоронной команде, когда мне стукнуло шестнадцать, а родители подцепили заразу... Правда, во сне все трупы были почему-то обнажены и выглядели как умершие с голоду. Холмы, горы трупов. И я должен был закопать их все. Я пытался отыскать среди них вас, но вас там не было. - Естественно, не было, - чуть смущенно протянул Хабер. - Мое время стать персонажем ваших сновидений пока еще не настало, Джордж... - А как же сон с Кеннеди? Или с Темени-Холлом? - Да, верно, - растерялся Хабер. - Пожалуй, это было рановато для грамотной терапии... Стало быть, сегодняшний сон позаимствовал кое-что из вашей подлинной биографии... - Нет. Я никогда не служил могильщиком. И никто не умирал от мора. Никакого мора вовсе не было. Это все мои фантазии. Просто дурной сон. Разрази гром этого маленького тупого ублюдка! Он выходит из-под контроля. Укоризненно качая головой, Хабер хранил безразличное молчание - теперь только держись, чуть что, и инспектор заподозрит неладное. Пациент тем временем продолжал: - Вы говорили, доктор, что помните Великий Мор, но не помните ли вы также и то, что никакого мора и в помине не было? Что от вирулентного рака никто и никогда не умирал? Что планета перенаселена, а люди продолжают размножаться, точно кролики? Нет? Вы такого не помните, док? А вы, мисс Лелаш, вам не кажется, что справедливы обе системы воспоминаний? Тут уже Хабер принужден был вмешаться: - Простите меня, Джордж, но я категорически против. Не втягивайте в наши взаимоотношения мисс Лелаш. Она для этого должным образом не подготовлена. И ее мнение было бы здесь абсолютно неуместно. У нас психотерапевтический сеанс, а не заседание Конгресса, и пришла она сюда для наблюдения за Аугментором - ничего кроме этого. Я вынужден настаивать на этом. Точка. Орр сидел совершенно белый, лицо, болезненно обострилось. Сидел, молча глазея на Хабера. - Боюсь, у нас проблема, - продолжил Хабер после паузы, - и я вижу лишь один-единственный способ разобраться с ней. Разрубить гордиев узел. Не обижайтесь, мисс Лелаш, но, как вы уже могли понять, проблема заключается именно в вас. Мы дошли до той стадии, когда беседа не может продолжаться при постороннем, пусть даже безгласном свидетеле. Нам придется прервать сеанс, перенести его окончание. Продолжим завтра в четыре, о'кей, Джордж? Орр поднялся, но не тронулся с места. - А вам не приходило в голову, доктор Хабер, - произнес он спокойным тоном, почти не заикаясь, - что могут... могут быть и другие, подобные мне? И реальность, подобно мокрому плотику, выскальзывает из-под наших ног ежечасно, ежеминутно, обновляясь постоянно и непрерывно - только мы всего этого не знаем и не замечаем. Замечает лишь тот, кто видит сон, да еще тот, кто заранее знает сон. И если это действительно так, то наше счастье, что мы ничего не помним. Иначе какие могли бы возникнуть затруднения! Мягко подталкивая и тихонько увещевая напоследок, Хабер поспешил выпроводить Орра за дверь. - Вам посчастливилось увидеть провальный сеанс, такое у нас величайшая редкость, - обратился Хабер к мисс Лелаш, прикрыв плотно дверь. Он потер лоб и подпустил выражению своего лица толику задумчивой озабоченности. - Фу-у-у! Ну и денек мне сегодня выпал, и как нарочно в присутствии контролера! - То, что я видела, показалось мне весьма любопытным, - светским тоном отозвалась дама, легонько брякнув браслетами. - Не подумайте лишнего, мой пациент далеко не безнадежен, - сказал Хабер. - Сеанс вроде сегодняшнего и на меня, будь я не подготовлен, произвел бы весьма обескураживающее впечатление. Но у Орра есть шанс, и неплохой шанс, избавиться от наваждений, от страхов перед сном. Беда в том, что случай весьма запущенный. Дураком пациента, пожалуй, не назовешь, но ум тоже подводит его, постоянно сплетая новые тенета для собственного сознания... Эх, попался бы он мне лет эдак с десяток тому назад, семнадцатилетним - правда, тогда и Возрождение едва начиналось. Ну хотя бы с год назад, прежде чем он начал деформировать свои представления о реальности лекарствами, глушить себя наркотиками. Но и сегодня еще не поздно, к тому же пациент весьма дисциплинированный, старается вовсю - рано или поздно мы вернем его к реальности. - Но вы ведь говорили прежде, что он вовсе не психопат! - заметила мисс Лелаш с легкой тенью подозрительности. - Верно. Я называл пациента невротиком. Однако если уж он свихнется, то свихнется окончательно и бесповоротно. Возможно, он уже и сейчас на грани кататонической шизофрении. Ведь невротик склонен к психозу ничуть не менее, чем нормальный. Хабер больше не мог говорить - в горле пересохло окончательно, и фразы шершавыми обрывками лжи царапали язык, словно после долгих часов бессодержательного словоизвержения и бессмысленных препирательств. К счастью, гостье хватило и этого - звякнув, брякнув и клацнув, она потрясла руку доктора и откланялась. Проводив гостью до двери, Хабер первым делом бросился к скрытому в стене возле кушетки магнитофону, на который записывал все свои сеансы. Бесшумная звукозаписывающая техника была специальной привилегией психотерапевтов и разведслужб. Он тщательно стер запись разговоров последнего часа. Усевшись затем за свой письменный стол мореного дуба, Хабер извлек из нижнего ящика стакан с бутылкой и плеснул себе добрую порцию ароматного бурбона. Бог мой! - час назад никакого бурбона здесь не было. И быть не могло! Урожая зерновых и так не хватало, чтобы прокормить семь миллиардов голодных ртов, где там еще переводить его на спиртное. Не выпускалось ничего кроме синтетического пива, ну и некоторого количества спирта для медиков. И у него в столе полтора часа назад стояла колба именно со смрадным ректификатом. Отхлебнув сразу добрую половину, Хабер перевел дух. И снова выглянул в окно. Затем встал и, подойдя к окну вплотную, устремил взгляд поверх редких крыш среди сплошной зелени. Сто тысяч душ. Вечер уже начинал поднимать над рекой пелену тумана, но вершины гор стояли все еще освещенные ярким солнцем, безразличные, как и прежде. - За лучший мир! - провозгласил он тост и, подняв свой бокал навстречу собственному творению, одним долгим глотком прикончил виски. 6 Остается только понять... что наш урок и наша цель - лишь самое начало пути, и, не ожидая ни от кого даже тени какой-либо помощи, следует прибегнуть к непостижимому и невообразимому - к помощи самого Времени. Нам предстоит усвоить, что извечное бурление рождений и смертей, от которых никому никуда не деться, - дело наших собственных рук, результат собственных устремлений, что силы, соединяющие миры воедино, - плод ошибок Прошлого, а неизменная печаль наша - не что иное, как вечный глад неутолимых желаний, и что свет выгорающих солнц питается негасимыми страстями душ, уходящих в Ничто... Лафкадио Хирн. "С Востока" Апартаменты Орра - большая трехкомнатная квартира с глубокой старинной ванной на львиных лапах - располагались теперь в верхнем этаже ветхого каркасного дома по Корбетт-авеню, немного выше в холмы, чем прежде, в самом обшарпанном районе Портленда, где возраст подавляющего большинства жилых строений превосходил вековую отметку. Из окон гостиной поверх соседних крыш открывался прекрасный вид на реку с величаво проплывающими по водной глади кораблями, с беспорядочно снующими прогулочными лодчонками, с редкими теперь вереницами плотов с верховьев и неизменно мельтешащими в воздухе стаями суматошных голубей и крикливых голодных чаек. Джордж прекрасно помнил прежнее свое жилье - комнатушку 8,5 на 11 футов со встроенной плитой, надувным матрацем и общей душевой в конце бесконечного коридора на восемнадцатом этаже жалкого корбеттского кооператива, о строительстве которого в этой реальности никто даже и не помышлял. Покинув трамвай на Уайтэкер-стрит, вскарабкавшись затем на крутой холм и пересчитав напоследок широкие ступени мрачной лестницы, он оказался дома, где с ходу отшвырнул портфель к стене, рухнул на кровать и разрыдался. Джордж изнемогал, он испытывал мучительный страх, его захлестывало неодолимое отчаяние. "Надо что-то делать, _так_ дальше нельзя!" - повторял он, всхлипывая. Но что? Этого он никогда не знал. Всю свою жизнь он делал только то, что было ведено, и так, как ведено, - не задавая вопросов и без излишнего рвения. И никогда не тревожился за конечный результат. Но такая философия потерпела нынче крах, кончилась, испарилась, иссякла вместе с наркотиками на его фармакарте. Орр чувствовал себя потерянным, заблудшим в промозглом тумане. Но он должен _действовать_, просто обязан что-то предпринять. Недопустимо и впредь позволять Хаберу использовать себя как безмозглое, тупое орудие. Давно пора взять судьбу в собственные руки. Глянув мельком на свои мягкие ненатруженные ладони, Джордж снова спрятал в них лицо, слезы струились сквозь пальцы. "О дьявол! О Господи! - мучительно и горько всхлипывал он. - Что же я за человек такой? Плакса и размазня. Не удивительно, что Хабер меня поимел. Разве мог он помочь такому, как я? Разве стал бы? Я бессилен, я ничтожество, слизняк я бесхребетный - прирожденный инструмент для обделывания чужих делишек. Даже собственной судьбы и то лишен. Единственное, чего хватало прежде с избытком и что оставалось исключительно моим, - это сны. Так теперь отняли и последнее". От Хабера придется как-то отделаться, рассуждал Орр, понуждая себя быть решительным и твердым хотя бы в мыслях, и сразу же понял, что ни черта из этого не получится. Он прочно на крючке у Хабера, и далеко не на одном. Конфигурация энцефалограмм Орра столь необычна, даже уникальна, что, как утверждает Хабер, он просто обязан участвовать в онейрологических исследованиях. Мол, вклад Орра в сокровищницу человеческого знания может оказаться воистину бесценным. В этом Орр Хаберу верил - он понимал, что поставлено на карту, и в необычности своего дара-проклятия тоже не сомневался. К тому же научный аспект экспериментов Хабера казался ему единственной соломинкой надежды, единственным их оправданием. Может, хотя бы с помощью мудреных научных гитик удастся извлечь толику пользы из его фантастически устрашающего дара, получить хоть какую-то компенсацию за кошмарный ущерб, причиненный этим же даром. Убийство шести миллиардов человек, никогда на Земле не рождавшихся. Голова раскалывалась. Орр набуровил в обшарпанную раковину холодной воды, окунул лицо и держал так с полминуты, покуда хватило дыхания. Выпрямился красный, мокрый и ослепший, точно новорожденный. Хабер имел над ним моральное превосходство, но чем доктор действительно подсек и держал неумолимо цепко - так это силой закона. Попробуй уклонись только от добровольной диспансеризации - сразу подпадешь под обвинение в незаконном использовании препаратов и увидишь небо в клеточку. Или, того хуже, угодишь в специзолятор, откуда, поговаривают, вообще нет возврата. Если же не уклоняться, а просто не помогать в ходе сеансов, сопротивляться пассивно, Хабер пустит в ход весьма действенный инструмент принуждения - те же наркотики, которые Орр может теперь получать лишь по предписанию своего лечащего врача. Жизнь без них казалась Орру невозможной, куда менее приемлемой, чем сумасшедшая мысль плюнуть на все и отдать себя во власть неконтролируемых сновидений. Даже сейчас, принуждаемый видеть _эффективные_ сны на каждом очередном сеансе, Орр боялся представить себе, какая судьба уготована человечеству, если он увидит сон без гипнотически заданного сюжета. Все-таки хоть какие-то рамки. Вдруг увидишь кошмар пуще прежнего - того, например, что привиделся на последнем сеансе. Орр так мучительно переживал, так сильно этого страшился, что сам себя уверил - беды не миновать. Лучше уж по-прежнему глушить себя депрессантами, решил он твердо. И это было единственным непреклонным его решением. Но именно в нем Орр целиком и полностью зависел от Хабера, потому и вынужден во всем ему подчиняться. Круг замкнулся. Крыса в ловушке. И носится теперь по лабиринту на потребу ученому-маньяку. А выхода нет. Нет выхода. Нет. Проложить забыли. "Но Хабер ведь отнюдь не маньяк, - печально отметил Орр. - У Доктора вполне рассудительный ум - или же он обладал таковым прежде. Похоже, именно от моих снов он и мог рехнуться. Теперь доктор точно персонаж из шекспировской драмы, а уж роль-то ему досталась - нарочно не придумаешь, из самых что ни на есть заглавных. Отелло, Гамлет и Ричард II в одном лице. Или совсем наоборот - роль играет им самим, а он этого уже не осознает... Но ведь намерения у доктора самые благие, разве не так? Он тщится разом изменить к лучшему жизнь всего человечества. Ну а вдруг получится?" Снова жутко разболелась голова. На сей раз Орр сунул ее прямиком под леденящую колючую струю, только потому и услыхал телефонную трель из гостиной. Утираясь на ходу полотенцем, он нырнул в сумрак комнаты, вслепую сорвал трубку: - Алло... Алло, Орр слушает! - Мистер Орр, это Хитер Лелаш, - донесся далекий скрипучий альт. Жаркая неодолимая волна, не очень-то уместная после всех только что пролитых слез, пронизала Орра снизу доверху - точно внезапно выросшее и тут же расцветшее деревце, корешками в паху, а цветочками в мыслях. - Слушаю вас, - машинально повторил он в полной растерянности. - Не могли бы мы встретиться, потолковать кое о чем? - Само собой... Разумеется, можем встретиться. - Отлично. Не хотелось бы водить вас за нос - сразу же скажу: к этой машине, Аугментору, нам с вами не придраться. Все в рамках закона, обычное лабораторное оборудование, несколько усиливающее эффект терапии. Прошло необходимые тесты, соответствует всем установленным стандартам, а теперь зарегистрировано еще и в ЗОБ-контроле. Ваш доктор - настоящий профи. Я сперва не совсем точно поняла из ваших слов, с кем предстоит иметь дело. Откровенно порочных людей на подобные посты обычно ведь не назначают. - На какие еще посты? - Ну, ведь он все же директор Государственного онейрологического института... как-никак. Почему-то Орру весьма импонировала манера собеседницы начинать любую саркастическую сентенцию с вяловато примирительного "ну". Видимо, как юрист она привыкла тем самым как бы выбивать из-под потенциального противника стул, а затем, как бы поддерживая на лету, подсунуть "спасительную" соломинку необходимого в споре аргумента. Похоже, и по части мужества энергичная Лелаш ему, жалкому слизню, могла дать солидную фору. - Ах да, помню, разумеется! - смешался он. Доктор Хабер получил свое назначение на следующий же день после того, как Орр обрел новое лесное обиталище. Дачный сон длился тогда всю ночь напролет, и больше доктор даже не пытался повторять подобную всенощную, в таком самоистязании не выявилось особенного смысла, так как на столь продолжительный сеанс никак не хватало одного гипнотического задания. А в тот единственный раз Хабер вскоре принужден был сдаться и, подключив к пациенту Аугментор, способный удерживать того в заданном режиме сна, позволил расслабиться рядышком в кресле и себе самому. Однако сон, который посетил Орра на следующем же дневном сеансе, оказался столь глубоким, долгим и затейливым, что по пробуждении пациента оба они так и не сумели до конца разобраться, в чем все-таки заключаются перемены, что именно удалось Хаберу улучшить на сей раз. Засыпал Орр еще в старом кабинете, а проснулся уже в стенах ООИ - стало быть, Хабер сам себе устроил протекцию. Но, видимо, одним этим последствия сна не исчерпывались - погода тоже вроде бы стала посуше, возможно, изменилось и еще что-нибудь существенное. Уверенности не было. Ни в чем не было уверенности. Орр еще попытался тогда возражать против столь радикальных перемен в столь сжатые сроки, и Хабер, мгновенно с ним согласившись, перенес следующий сеанс почти на неделю, дабы дать пациенту возможность прийти в себя. Все же Хабер - человек вполне благожелательный. А кроме всего прочего, к чему ему резать гуся, несущего золотые яйца. Гусь. Вот точное слово. "Точное мое определение, - констатировал Орр. - Тупо гогочущий белый гусак". Забывшись, Орр прослушал последнюю реплику собеседницы. - Простите, - извинился он. - Я что-то недослышал. Боюсь, сейчас у меня с головой не все в порядке. В переносном смысле, разумеется. - Вы не больны? - встревожилась Лелаш. - Нет, вполне здоров. Просто зверски устал. - Оно и понятно, вы же видели столь удручающий сон, про Великий Мор и всякие связанные с ним огорчительные подробности. Видок после него был у вас тот еще. Эти сеансы всегда так на вас действуют? - Нет, не всегда. Сегодня как раз выдался не самый удачный. Полагаю, вы могли _заметить_ это... Так когда же мы все-таки встретимся? - Да-да... Ну, скажем, за ленчем в понедельник. Вы ведь работаете в центре, в мастерских Бредфорда? Не без изумления Орр вспомнил, что это действительно так. Грандиозный гидротехнический проект Бонвиль-Уматилья, призванный обеспечить растущие потребности в воде и энергии гигантских несуществующих ныне городов Джон-Дей и Френч-Глен, истаял как дым. В Орегоне вообще осталось всего лишь одно более или менее крупное поселение, гордо претендующее на звание города, - Портленд. А сам Орр не служил более чертежником в большой государственной компании. Теперь он работал на частника в конструкторском бюро небольшого инструментального производства по Старк-стрит. Ну конечно же. - Годится, - ответил он, промешкав чуть дольше, чем следует. - Перерыв на ленч у меня с часу до двух. Можем встретиться у Дейва, на Энкени. - С часу до двух. Стало быть, у Дейва. Тогда до встречи в понедельник! - Погодите-ка! - воскликнул Орр. - Послушайте. Не могли бы вы... Не могли бы пересказать, что говорил доктор Хабер? Я имею в виду, что именно внушал он мне под гипнозом? Вы ведь все это слышали, мисс Лелаш, не так ли? - Да, слышала, разумеется, но, боюсь, мистер Орр, рассказать не смогу, уж простите. Это ведь может повредить вашему исцелению. Если бы пациенту полагалось знать, доктор сам бы и рассказал. Боюсь, это не вполне этично. - Наверное, вы правы. - Весьма сожалею. Итак, до понедельника? - До понедельника, - глухо откликнулся он в полном отчаянии и бросил трубку. Она не поможет. Ей не занимать ни мужества, ни напора, но силы ее, увы, совсем не те. Возможно, Лелаш и заметила _это_, но отмахнулась, как от наваждения, как от мушек в глазах. Да и как ее можно винить за это? Орр на собственной шкуре испытал тяжесть раздвоения памяти - а ей к чему это лишнее бремя? С чего бы это ей верить слюнявому психу, который, бессвязно бормоча и брызгаясь во все стороны, несет при том невесть что? Завтра, в субботу, очередной сеанс у Хабера, с четырех до шести, а то и дольше - уж как выйдет. А выхода нет. Пора было что-нибудь съесть, но голода Орр не ощущал. Он не стал включать свет ни в спальне, ни в просторной гостиной, которую за полных три года жизни в этой квартире так и не удосужился обставить приличной новой мебелью. И сейчас в потемках почему-то обратил на это внимание. В воздухе висел запах пыли, смешанный с летучими ароматами ранней весны за окном. Древний резной камин, дряхлое пианино, ощерившееся в слабых отблесках фонарей щербатой (без восьми клавиш) клавиатурой, груда линялых траченных молью ковров возле очага да ветхий бамбуковый столик, очевидно, японского происхождения, не выше десяти дюймов. Давно некрашенный да и немытый дощатый пол утопал в чернильном мраке. Джордж Орр рухнул, где стоял, уткнулся носом в пыльный пол, ощутил его жесткость всеми ребрами. Джордж лежал так молча, но не засыпал - он пребывал сейчас где-то неизмеримо дальше, в местах, куда не залетают даже вездесущие сны. Уже не впервые заглянул он в этот далекий край - или за край? Когда Орр поднялся, настала пора принять таблетку хлорпромазина и отправиться на боковую. Всю последнюю неделю Хабер пользовал его фенотиазинами, те действовали вполне исправно, позволяя при необходимости погружать Орра в сон-фазу, но снижая до вполне безопасного уровня интенсивность сновидений. Орр в душе ликовал, но Хабер охладил его пыл, объявив, что эффективность этого препарата, как прежде и прочих, вскоре начнет снижаться, покуда вовсе не сойдет на нет. Ничто не может уберечь человека от сновидений, повторял доктор, разве одна костлявая. Этой ночью Орр наконец выспался как следует, а если и видел какие-то сны, то лишь мельком и неотчетливо. Пробудившись около полудня, заглянул в холодильник и обомлел. Такого изобилия и разнообразия он еще в жизни не видывал. В другой жизни. Тот, прежний Орр, жил в окружении семи миллиардов голодных ртов, и еды вечно не хватало. Обыкновенное яйцо становилось праздником, именинами сердца; "Сегодня мы овулируем!", - восклицала супруга, бережно выкладывая на стол пакет с месячным пайком... Примечательно, но в этой жизни они с Донной даже не устраивали пробного брака. Во времена Великого Мора этот общественный институт тоже претерпел немалые изменения, и допустимым считалось теперь лишь официальное венчание. Более того, в Юте, где уровень смертности все еще превышал рождаемость, из патриотических и религиозных побуждений пытались узаконить полигамию. Но они с Донной решили не вмешивать в свои личные взаимоотношения государство - просто зажили вместе и все. Впрочем, надолго это и здесь не затянулось... Внимание Орра вновь вернулось к содержимому холодильника. Сам он тоже не был более тем востроносеньким, худощавым замухрышкой, каким довелось существовать в голодном семимиллиардном мире - Орр изрядно прибавил в весе, округлился. И насыщался теперь отнятым у _тех самых_ голодающих - роскошной, но неправедной пищей: яйца вкрутую, тосты с натуральным маслом, анчоусы, вяленая говядина, зелень, сыр, орешки, палтус под майонезом и в маринаде, шоколадные пирожные - всем, что только нашлось на полках. После гастрономической оргии он почувствовал себя куда лучше, правда, только физически. Прихлебывая самый настоящий кофе - не эрзац! - и грустно улыбаясь, он вновь погрузился в бесконечные свои размышления. "В _той_ жизни я видел вчера эффективный сон, - рассуждал Орр, - и сон этот, изменив историю за последние как минимум четверть века, унес шесть миллиардов жизней. Но в _этой_ жизни, которую я тогда создал, вчерашний мой сон вовсе _не был_ эффективным. Я пришел к Хаберу, как обычно, и заснул, но ничего не изменилось. А ведь снилось мне то же самое, но получился лишь заурядный кошмар, воспоминание о временах Мора. Тогда, может статься, со мной все в норме, и я вовсе не нуждаюсь в лечении?" Орр никогда еще не пытался взглянуть на дело с такой стороны и улыбнулся удивленно, однако не слишком-то весело. Он знал, что следующего сна не избежать. Часы показывали начало третьего. Орр умылся, отыскал на вешалке плащ (чистый хлопок, нечто немыслимое в предыдущей жизни) и отправился в институт пешком. Вместо двухмильной прогулки, маршрут которой пролегал мимо медцентра и далее через Вашингтон-парк, Орр мог воспользоваться трамваем, но ждать ближайшего в выходные пришлось бы невесть сколько, да и шел тот вкруговую. Стоило ли зря трястись? Лучше неспешно прогуляться под теплым мартовским дождичком по пустынным улицам, любуясь распускающейся листвой - каштаны вовсю уже готовились запалить свои свечки. Катастрофа, раковый мор, унесший за пять лет пять миллиардов жизней и еще миллиард в последующие десять, потряс цивилизацию до основания и в конце концов оставил ее в покое. В принципе, кроме численности населения, на планете радикально ничто не переменилось. Атмосфера по-прежнему оставалась безнадежно загрязненной; вредные выбросы, предшествовавшие Мору десятилетиями и ставшие одной из главных его причин, и сегодня никого особо не тревожили. Кроме разве что умирающих новорожденных. Лейкемическая разновидность мора, действуя избирательно, до сих пор уносила одного из каждых четверых младенцев до полугода. Уцелевшие приобретали иммунитет. Но случились и другие горестные перемены. Не дымили вдоль реки заводы, не сновали по дорогам бесчисленные автомобили, а те немногие, что еще оставались, работали на паре или от аккумуляторов. Из буйной зелени более не доносились птичьи трели, певчие пичуги исчезли как здесь, так и повсеместно. Следы Катастрофы читались во всем окружающем, а сама эпидемия приобрела вялотекущий эндемический характер. Самое страшное - Великий Мор отнюдь не предотвратил всемирную бойню. Напротив, бои на Ближнем Востоке приобрели куда большую ожесточенность, чем в предыдущем варианте реальности. Соединенные Штаты втянулись в конфликт, решительно помогая израильско-египетскому альянсу новейшим вооружением и "военными советниками" в немалом числе. Ситуацию уравновесил Китай, выступивший на ирано-иракской стороне. Правда, своих солдат Китай пока берег, но во множестве отправлял в зону боев новобранцев из Тибета, Северной Кореи, Вьетнама и Монголии. Россия вместе с Индией с превеликим трудом придерживались пока нейтралитета, но нынче, после вмешательства в конфликт на стороне Ирана афганцев и далекой Бразилии, когда израильтяне со дня на день ожидали подмоги от Пакистана, перепуганная Индия могла не устоять и объединиться с Китаем. В свою очередь СССР вынужден был бы тогда выступить на стороне США. Это создало бы своеобразный ядерный паритет - по шесть ядерных держав на каждой из противостоящих сторон. Предугадать исход возможным не представлялось. Тем временем Иерусалим уже лежал в руинах, гражданское население Ирака и Саудовской Аравии пряталось в землянках от танков и самолетов, сеющих в воздухе огонь, а в воде холеру, чудом же уцелевшие детишки выбирались из разрушенных нор, ослепленные напалмом. "Резня в Йоханнесбурге не прекращается!" - заметил Орр аршинный заголовок на угловой газетной витрине. Уже годы минули со времен Переворота, а в Южной Африке все никак не угомонятся. До чего все-таки кровожаден человек... Теплый кисловатый дождик увлажнял шевелюру, пока Орр одолевал холмистую часть своего маршрута. В кабинете с распахнутым в теплую сырость большим угловым окном Орр взмолился: - Прошу вас, доктор Хабер, не пользуйтесь больше моими снами! Ведь все равно ни черта путного не выходит. Все становится только хуже и хуже. И я хочу _выздороветь_, наконец! - Чудесно, Джордж! Главная предпосылка выздоровления - горячее _желание_ пациента. - Вы не ответили мне. Хабер, здоровенный такой мужик, выскальзывал, точно луковица из-под ножа новичка-кулинара, сопротивляясь слой за слоем: слой характера, слой убеждений, слой аргументов и так без конца и края - до сердцевины не добраться. Зацепиться не за что, негде остановиться и сказать: вот оно! Здесь! Одни только осклизлые защитные оболочки... - Вы используете мои эффективные сны, чтобы изменять реальность. И не хотите признаться. Почему? - Это вам, Джордж, следует признать, что вопросы, которые вы задаете, резонны лишь с одной точки зрения - вашей, а не моей. С моей - на них и вовсе нет ответа. Мы с вами не можем воспринимать реальность одинаково. - Но ведь кое-что все же совпадает? Иначе вообще - мы не смогли бы и разговаривать. - К счастью, да. Но этого подобия для ответов на все ваши вопросы недостаточно. Пока недостаточно. - Почему-то на ваши я отвечать могу... И отвечаю... В любом случае послушайте! Вы не можете продолжать это, так нельзя, вы не вправе вмешиваться в ход вещей. - Джордж, вы произносите это прямо-таки как некий нравственный императив, тоном проповедника. - Теребя бородку, доктор одарил собеседника преувеличенно сердечной улыбкой. - Но взгляните фактам в лицо, Джордж, разве не главная цель мужчины испокон веков - созидать вещи, изменять вещи, управлять ходом вещей? И улучшать в результате мир вокруг себя? - Нет! Неправда! - Так в чем же тогда цель, по-вашему? - Не знаю. У вещей нет предназначения, и Вселенную нельзя разъять, как труп, как механизм, каждая деталь которого имеет определенную функцию. В чем, по-вашему, функция галактик? Не знаю, имеет ли какую-то цель вся наша жизнь, но думаю, что это не столь уж важно. А вот что действительно важно, так это то, что мы в ней, мы являемся частью жизни. Словно нитка в одежде, словно былинка в поле. Есть жизнь, и в ней есть мы. И все, что ни делает человек, - это лишь легкий ветерок по траве. Возникла непродолжительная пауза, и когда Хабер сформулировал наконец свой ответный аргумент, тон его несколько переменился. Сердечность увещеваний уступила место прохладе, близкой к презрению: - Даже странно слышать такое, столь пассивную точку зрения, из уст человека, выросшего в условиях прагматичного иудейско-христианского Запада. Прямо-таки настоящий буддизм. Может, вам доводилось штудировать восточную эзотерику, Джордж? Или увлекаться мистическими учениями? - В финальном вопросе, насквозь риторическом, звучал уже неприкрытый сарказм. - Нет. И ничего в них не смыслю. Зато знаю, что неразумно испытывать на прочность порядок вещей, насиловать природу. Не поможет. Человечество совершает эту ошибку, все время одну и ту же, уже сотни лет. Вы видели... видели, что стряслось вчера? Непроницаемо темный взгляд в упор: - А что же такое стряслось вчера, Джордж? Нет выхода. Выхода нет. На сей раз, чтобы снизить у пациента сопротивление гипнозу, Хабер избрал пентотал натрия. И снова Орр покорился, вяло наблюдая за иглой, жалящей его в вену. А что оставалось? Какой выбор? Выбирать самому Орру никогда и ничего не доводилось. Разве что во сне? Хабер выскочил, чтобы уладить кой-какие дела, пока не подействует препарат; обернувшись за четверть часа, он был оживлен и порывист: - Все в порядке? Ну что ж, приступим, Джордж! С мрачной ясностью Орр предвосхитил тему сегодняшнего сна - война. О ней кричали все газеты, и даже сопротивляющееся информации сознание Орра полнилось этим - ширящимся конфликтом на Ближнем Востоке. Миротворец Хабер хочет разделаться с войной. А заодно прекратить и южноафриканскую резню. Он ведь само благородство и мечтает лишь о счастье для всех, для всего человечества разом. Говорят, цель оправдывает средства. Но ведь этому никогда не будет конца. И все, что у нас есть, - это одни средства. Орр откинулся на кушетке и зажмурил глаза. Тяжелая ладонь привычно легла на горло. - Сейчас ты погрузишься в транс, Джордж, - бархатный голос Хабера, - ты уже погру... темнота Во тьме. Еще не ночь, только поздние сумерки, на краю пшеничного поля. Впереди роща, влажная и мрачная. Путь под ногами едва виден в последних отблесках гаснущего заката - давно заброшенный потрескавшийся хайвей. Впереди, футах в десяти, смутное белое пятно - это шествует здоровенный гусак. Оборачиваясь порой, он грозно шипит. Белыми маргаритками вспыхивают на небе звезды. Одна, крупнее прочих, трепетно-яркая, распускается прямо впереди, над темным горизонтом. Следующий взгляд - она все больше, все ярче. Звезда расти не может! - мысль. Светляк в небе, раздуваясь и разгораясь, наливается зловещим багрянцем. Звезда не может быть красной! - следующая мысль. Уже слезятся глаза. Яркие зеленовато-голубые волоски молний жадно тянутся к звезде с разных сторон и гаснут, упираясь в невидимую сферу. Вот уже вокруг звезды разгорается и Пульсирует огромное кремовое гало. Молнии продолжают неустанно жалить. О Боже, только не это! - когда звезда вдруг исчезает в слепящей ВСПЫШКЕ. Упасть плашмя, прикрыть затылок ладонями! Но отвернуться нет сил, не отвести глаз от неба, исполосованного смертоносными блицами. Чудовищное содрогание земной коры приводит в сознание. О Господи, спаси меня! - отчаянный вопль в полыхающие небеса... и пробуждение. Рывком усевшись на кушетке, Орр спрятал лицо в потных трясущихся ладонях. Тяжелая рука на плече: - Снова скверный сон? Черт, я думал, будет все же полегче! Ведь внушал вполне безобидный сценарий, на тему "миру - мир". - Так и вышло. - Тогда почему вы так взволнованы? - Я стал свидетелем жуткой схватки в космосе. - Свидетелем? А где же находились сами? - На Земле. - Орр вкратце изложил сновидение, опустив лишь единственно гусака. - Только вот не знаю, то ли они сбили одного из наших, то ли наоборот. Хабер рассмеялся: - Да уж, жаль, что ваш сон нельзя записать визуально. Вот бы вышло захватывающее зрелище! Ведь на самом-то деле столкновения эти происходят на таких скоростях и на таком удалении, что человеческое зрение тут просто бессильно. Несомненно, ваша версия куда красочнее реальности. Звучит, как пересказ доброго старого боевика семидесятых. Сколько я перевидал их пацаном... И все же, отчего вам привиделась батальная сцена? Внушение-то было на мирную тему. - Мирную? Увидеть сон про мир на планете - именно так вы велели? Хабер, занятый переключением клавиш на пульте Аугментора, ответил не сразу. - Порядок, - сказал он наконец. - Что ж, давайте на сей раз, в порядке эксперимента, сравним внушение с содержанием сна. Может, прояснится причина негативного результата. Я сказал... нет, лучше поставить запись. - Хабер сдвинул панель на стене. - Вы записывали весь сеанс? - Естественно. Обычное в психиатрии дело. Вы не знали? "Откуда мне знать? - ответил про себя Орр. - Откуда, если магнитофон скрыт, сигналов не издает, а вы и словом не обмолвились?" Но ничего не сказал. Может быть, так у них принято, может, и нарушение, продиктованное высокомерием доктора - в любом случае ничего не попишешь. "...Вот мы близко, мы почти у цели, мы уже в трансе, Джордж. Погружаемся..." - Мягко щелкнув, магнитофон смолк. - ...Э-эй, Джордж, не отключайтесь! Ну-ка очнитесь! Орр тряхнул головой и усиленно замигал. Конечно, это всего лишь запись, но ведь он под завязку набит депрессантами. - Все в порядке, малость промотаем. И снова голос Хабера в записи: - "...мирную жизнь. Никакого более массового истребления людьми себе подобных. Конец кровопролитным сражениям в Ираке, прочих арабских халифатах и эмиратах. Мир на священной для всех народов планеты земле Израиля. Конец геноциду в Африке. Нет - грудам ядерного и биологического оружия, способного уничтожить все живое на Земле. Нет - разработкам новых средств и способов уничтожения людей. Миру - мир! Мирное сосуществование как единственно возможное на Земле. Все названное должно присутствовать во сне. А сейчас переходим непосредственно к засыпанию. Когда я произнесу..." Хабер резко оборвал воспроизведение, чтобы Орр, услышав пароль, не отключился снова. Орр задумчиво потер лоб. - Что ж, - процедил он. - Я в точности исполнил вашу инструкцию. - Не думаю. К чему же тогда эта битва в прилунном простра... - Хабер умолк так же внезапно, как только что его голос в записи. - Окололунном, - поправил Орр, даже немного сочувствуя Хаберу. - Когда я засыпал, "прилунном" еще не говорили. А как там сейчас обстоят дела в Израгипте? Искусственное словечко из предыдущей реальности, прозвучав в новой, произвело едва ли не магическое действие - оба физически ощутили вокруг него некую зыбь, смысловую аберрацию, столь же явственную, как на картинах Дали. Теребя знакомым Орру жестом курчавую каштановую бородку, Хабер нервно зашагал по огромному кабинету. Такое обычно предшествовало очередному выбросу из неиссякаемых импровизационных источников, но, заговорив, он на сей раз не торопился и взвешивал каждое слово: - Любопытное использование "космического зонта" как символа или метафоры мирной жизни, как своеобразной антитезы войне. Недурно, весьма недурно. И весьма деликатно. Собственно, сны ведь всегда деликатны. Бесконечно деликатны. Чем же в действительности обернулась для нас э