лася в снегу И лишь румяней стала Наперекор врагу. <Апрель 1836> ФОНТАН Смотри, как облаком живым Фонтан сияющий клубится; Как пламенеет, как дробится Его на солнце влажный дым. Лучом поднявшись к небу, он Коснулся высоты заветной— И снова пылью огнецветной Ниспасть на землю осужден. О смертной мысли водомет, О водомет неистощимый! Какой закон непостижимый Тебя стремит, тебя мятет? Как жадно к небу рвешься ты!.. Но длань незримо-роковая Твой луч упорный, преломляя, Свергает в брызгах с высоты. <Апрель 1836> x x x Яркий снег сиял в долине,— Снег растаял и ушел; Вешний злак блестит в долине,— Злак увянет и уйдет. Но который век белеет Там, на высях снеговых? А заря и ныне сеет Розы свежие на них!.. <Апрель 1836> x x x Не то, что мните вы, природа: Не слепок, не бездушный лик- В ней есть душа, в ней есть свобода, В ней есть любовь, в ней есть язык... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Вы зрите лист и цвет на древе: Иль их садовник приклеил? Иль зреет плод в родимом чреве Игрою внешних, чуждых сил?.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Они не видят и не слышат, Живут в сем мире, как впотьмах, Для них и солнцы, знать, не дышат, И жизни нет в морских волнах. Лучи к ним в душу не сходили, Весна в груди их не цвела, При них леса не говорили, И ночь в звездах нема была! И языками неземными, Волнуя реки и леса, В ночи не совещалась с ними В беседе дружеской гроза! Не их вина: пойми, коль может, Органа жизнь глухонемой! Души его, ах! не встревожит И голос матери самой!.. <Апрель 1836> x x x Я помню время золотое, Я помню сердцу милый край. День вечерел; мы были двое; Внизу, в тени, шумел Дунай. И на холму, там, где, белея, Руина замка в дол глядит, Стояла ты, младая фея, На мшистый опершись гранит, Ногой младенческой касаясь Обломков груды вековой; И солнце медлило, прощаясь С холмом, и замком, и тобой. И ветер тихий мимолетом Твоей одеждою играл И с диких яблонь цвет за цветом На плечи юные свевал. Ты беззаботно вдаль глядела... Край неба дымно гас в лучах; День догорал; звучнее пела Река в померкших берегах. И ты с веселостью беспечной Счастливый провожала день; И сладко жизни быстротечной Над нами пролетала тень. <Апрель 1836> x x x Еще земли печален вид, А воздух уж весною дышит, И мертвый в поле стебль колышет, И елей ветви шевелит. Еще природа не проснулась, Но сквозь редеющего сна Весну послышала она И ей невольно улыбнулась... Душа, душа, спала и ты... Но что же вдруг тебя волнует, Твой сон ласкает и целует И золотит твои мечты?.. Блестят и тают глыбы снега, Блестит лазурь, играет кровь... Или весенняя то нега?.. Или то женская любовь?.. <Апрель 1836> x x x Люблю глаза твои, мой друг, С игрой их пламенно-чудесной, Когда их приподымешь вдруг И, словно молнией небесной, Окинешь бегло целый круг... Но есть сильней очарованья: Глаза, потупленные ниц В минуты страстного лобзанья, И сквозь опущенных ресниц; Угрюмый, тусклый огнь желанья. <Апрель 1836> x x x И чувства нет в твоих очах, И правды нет в твоих речах, И нет души в тебе. Мужайся, сердце, до конца: И нет в творении творца! И смысла нет в мольбе! <Апрель 1836> x x x Вчера, в мечтах обвороженных, С последним месяца лучом На веждах, темно-озаренных, Ты поздним позабылась сном. Утихло вкруг тебя молчанье И тень нахмурилась темней, И груди ровное дыханье Струилось в воздухе слышней. Но сквозь воздушный завес окон Недолго лился мрак ночной И твой, взвеваясь, сонный локон Играл с незримою мечтой. Вот тихоструйно, тиховейно, Как ветерком занесено, Дымно-легко, мглисто-лилейно Вдруг что-то порхнуло в окно. Вот невидимкой пробежало По темно-брезжущим коврам, Вот, ухватясь за одеяло, Взбираться стало по краям,— Вот, словно змейка, извиваясь, Оно на ложе взобралось, Вот, словно лента, развеваясь, Меж пологами развилось... Вдруг животрепетным сияньем Коснувшись персей молодых, Румяным громким восклицаньем Раскрыло шелк ресниц твоих! <Апрель> 1836 29-ое ЯНВАРЯ 1837 Из чьей руки свинец смертельный Поэту сердце растерзал? Кто сей божественный фнал Разрушил, как сосуд скудельный? Будь прав или виновен он Пред нашей правдою земною, Навек он высшею рукою В ''цареубийцы'' заклеймен. Но ты, в безвременную тьму Вдруг поглощенная со света, Мир, мир тебе, о тень поэта, Мир светлый праху твоему!.. Назло людскому суесловью Велик и свят был жребий твой!.. Ты был богов орган живой, Но с кровью в жилах... знойной кровью. И сею кровью благородной Ты жажду чести утолил— И осененный опочил Хоругвью горести народной. Вражду твою пусть Тот рассудит, Кто слышит пролитую кровь... Тебя ж, как первую любовь, России сердце не забудет!.. Май — июль(?) 1837 1-ое ДЕКАБРЯ 1837 Так здесь-то суждено нам было Сказать последнее прости... Прости всему, чем сердце жило, Что, жизнь твою убив, ее истлило В твоей измученной груди!.. Прости... Чрез много, много лет Ты будешь помнить с содроганьем Сей край, сей брег с его полуденным сияньем, Где вечный блеск и долгий цвет, Где поздних, бледных роз дыханьем Декабрьский воздух разогрет. Декабрь 1837 ИТАЛЬЯНСКАЯ VILLA¹ И распростясь с тревогою житейской И кипарисной рощей заслонясь,— Блаженной тенью, тенью элисейской Она заснула в добрый час. И вот уж века два тому иль боле, Волшебною мечтой ограждена, В своей цветущей опочив юдоле, На волю неба предалась она. Но небо здесь к земле так благосклонно!.. И много лет и теплых южных зим Провеяло над нею полусонно, Не тронувши ее крылом своим. По-прежнему в углу фонтан лепечет, Под потолком гуляет ветерок И ласточка влетает и щебечет... И спит она... и сон ее глубок!.. И мы вошли... все было так спокойно! Так все от века мирно и темно!.. Фонтан журчал... Недвижимо и стройно Соседний кипарис глядел в окно. . . . . . . . . . . . . . . Вдруг все смутилось: судорожный трепет По ветвям кипарисным пробежал,— Фонтан замолк — и некий чудный лепет, Как бы сквозь сон, невнятно прошептал: «Что это, друг? Иль злая жизнь недаром, Та жизнь, увы! что в нас тогда текла, Та злая жизнь, с ее мятежным жаром, Через порог заветный перешла?» Декабрь 1837 --- ¹ Вилла (итал.). x x x Давно ль, давно ль, о Юг блаженный, Я зрел тебя лицом к лицу— И ты, как бог разоблаченный, Доступен был мне, пришлецу?.. Давно ль — хотя без восхищенья, Но новых чувств недаром полн— И я заслушивался пенья Великих Средиземных волн! И песнь их, как во время оно, Полна гармонии была, Когда из их родного лона Киприда светлая всплыла... Они все те же и поныне- Все так же блещут и звучат, По их лазоревой равнине Святые призраки скользят. Но я, я с вами распростился— Я вновь на Север увлечен... Вновь надо мною опустился Его свинцовый небосклон... Здесь воздух колет. Снег обильный На высотах и в глубине— И холод, чародей всесильный, Один здесь царствует вполне. Но там, за этим царством вьюги, Там, там, на рубеже земли, На золотом, на светлом Юге Еще я вижу вас вдали: Вы блещете еще прекрасней, Еще лазурней и свежей— И говор ваш еще согласней Доходит до души моей! Декабрь 1837 x x x Смотри, как запад разгорелся Вечерним заревом лучей, Восток померкнувший оделся Холодной, сизой чешуей! В вражде ль они между собою? Иль солнце не одно для них И, неподвижною средою Деля, не соединяет их? <Начало 1838> ВЕСНА Как ни гнетет рука судьбины, Как ни томит людей обман, Как ни браздят чело морщины И сердце как ни полно ран, Каким бы строгим испытаньям Вы ни были подчинены,— Что устоит перед дыханьем И первой встречею весны! Весна... она о вас не знает, О вас, о горе и о зле; Бессмертьем взор ее сияет И ни морщины на челе. Своим законам лишь послушна, В условный час слетает к вам, Светла, блаженно-равнодушна, Как подобает божествам. Цветами сыплет над землею, Свежа, как первая весна; Была ль другая перед нею— 0 том не ведает она: По небу много облак бродит, Но эти облака ея, Она ни следу не находит Отцветших весен бытия. Не о былом вздыхают розы И соловей в ночи поет, Благоухающие слезы Не о былом Аврора льет,— И страх кончины неизбежной Не свеет с древа ни листа: Их жизнь, как океан безбрежный, Вся в настоящем разлита. Игра и жертва жизни частной! Приди ж, отвергни чувств обман И ринься, бодрый, самовластный, В сей животворный океан! Приди, струей его эфирной Омой страдальческую грудь— И жизни божеско-всемирной Хотя на миг причастен будь! <1838> ДЕНЬ И НОЧЬ На мир таинственный духов, Над этой бездной безымянной, Покров наброшен злототканый Высокой волею богов. День — сей блистательный покров— День, земнородных оживленье, Души болящей исцеленье, Друг человеков и богов! Но меркнет день — настала ночь; Пришла — и, с мира рокового Ткань благодатную покрова Сорвав, отбрасывает прочь... И бездна нам обнажена С своими страхами и мглами, И нет преград меж ей и нами- Вот отчего нам ночь страшна! <Начало 1839> x x x Не верь, не верь поэту, дева, Его своим ты не зови— И пуще пламенного гнева Страшись поэтовой любви! Его ты сердца не усвоишь Своей младенческой душой; Огня палящего не скроешь Под легкой девственной фатой. Поэт всесилен, как стихия, Не властен лишь в себе самом; Невольно кудри молодые Он обожжет своим венцом. Вотще поносит или хвалит Его бессмысленный народ... Он не змиею сердце жалит, Но как пчела его сосет. Твоей святыни не нарушит Поэта чистая рука, Но ненароком жизнь задушит Иль унесет за облака. <Начало 1839> ЛЕБЕДЬ Пускай орел за облаками Встречает молнии полет И неподвижными очами В себя впивает солнца свет. Но нет завиднее удела, О лебедь чистый, твоего— И чистой, как ты сам, одело Тебя стихией божество. Она, между двойною бездной, Лелеет твой всезрящий сон— И полной славой тверди звездной Ты отовсюду окружен. <Середина 1839> x x x С какою негою, с какой тоской влюбленный Твой взор, твой страстный взор изнемогал на нем! Бессмысленно-нема... нема, как опаленный Небесной молнии огнем,— Вдруг от избытка чувств, от полноты сердечной, Вся трепет, вся в слезах, ты повергалась ниц... Но скоро добрый сон, младенческо-беспечный, Сходил на шелк твоих ресниц— И на руки к нему глава твоя склонялась, И, матери нежней, тебя лелеял он... Стон замирал в устах... дыханье уровнялось— И тих и сладок был твой сон. А днесь... О, если бы тогда тебе приснилось, Что будущность для нас обоих берегла... Как уязвленная, ты б с воплем пробудилась- Иль в сон иной бы перешла. Между концом 1838 и серединой 1839 x x x Живым сочувствием привета С недостижимой высоты, О, не смущай, молю, поэта! Не искушай его мечты! Всю жизнь в толпе людей затерян, Порой доступен их страстям, Поэт, я знаю, суеверен, Но редко служит он властям. Перед кумирами земными Проходит он, главу склонив, Или стоит он перед ними Смущен и гордо-боязлив... Но если вдруг живое слово С их уст, сорвавшись, упадет, И сквозь величия земного Вся прелесть женщины блеснет, И человеческим сознаньем Их всемогущей красоты Вдруг озарятся, как сияньем, Изящно-дивные черты,— О, как в нем сердце пламенеет! Как он восторжен, умилен! Пускай любить он не умеет— Боготворить умеет он! Октябрь(?) 1840 К ГАНКЕ Вековать ли нам в разлуке? Не пора ль очнуться нам И подать друг другу руки, Нашим кровным и друзьям? Веки мы слепцами были, И, как жалкие слепцы, Мы блуждали, мы бродили, Разбрелись во все концы. А случалось ли порою Нам столкнуться как-нибудь,— Кровь не раз лилась рекою, Меч терзал родную грудь. И вражды безумной семя Плод сторичный принесло: Не одно погибло племя Иль в чужбину отошло. Иноверец, иноземец Нас раздвинул, разломил: Тех обезъязычил немец, Этих — турок осрамил. Вот среди сей ночи темной, Здесь, на пражских высотах, Доблий муж рукою скромной Засветил маяк впотьмах. О, какими вдруг лучами Озарились все края! Обличилась перед нами Вся Славянская земля! Горы, степи и поморья День чудесный осиял, От Невы до Черногорья, От Карпатов за Урал. Рассветает над Варшавой, Киев очи отворил, И с Москвой золотоглавой Вышеград заговорил! И наречий братских звуки Вновь понятны стали нам,— Наяву увидят внуки То, что снилося отцам! 26 августа 1841 ЗНАМЯ И СЛОВО В кровавую бурю, сквозь бранное пламя, Предтеча спасенья — русское Знамя К бессмертной победе тебя провело. Так диво ль, что в память союза святого За Знаменем русским и русское Слово К тебе, как родное к родному, пришло? 25 июня 1842 КОЛУМБ Тебе, Колумб, тебе венец! Чертеж земной ты выполнивший смело И довершивший наконец Судеб неконченное дело, Ты завесу расторг божественной рукой— И новый мир, неведомый, нежданный, Из беспредельности туманной На божий свет ты вынес за собой. Так связан, съединен от века Союзом кровного родства Разумный гений человека С творящей силой естества... Скажи заветное он слово— И миром новым естество Всегда откликнуться готово На голос родственный его. 1844 x x x Глядел я, стоя над Невой, Как Исаака-великана Во мгле морозного тумана Светился купол золотой. Всходили робко облака На небо зимнее, ночное, Белела в мертвенном покое Оледенелая река. Я вспомнил, грустно-молчалив, Как в тех странах, где солнце греет, Теперь на солнце пламенеет Роскошный Генуи залив... О Север, Север-чародей, Иль я тобою околдован? Иль в самом деле я прикован К гранитной полосе твоей? О, если б мимолетный дух, Во мгле вечерней тихо вея, Меня унес скорей, скорее Туда, туда, на теплый Юг... 21 ноября 1844 МОРЕ И УТЕС И бунтует, и клокочет, Хлещет, свищет, и ревет, И до звезд допрянуть хочет, До незыблемых высот... Ад ли, адская ли сила Под клокочущим котлом Огнь геенский разложила— И пучину взворотила И поставила вверх дном? Волн неистовых прибоем Беспрерывно вал морской С ревом, свистом, визгом, воем Бьет в утес береговой,— Но, спокойный и надменный, Дурью волн не обуян, Неподвижный, неизменный, Мирозданью современный, Ты стоишь, наш великан! И, озлобленные боем, Как на приступ роковой, Снова волны лезут с воем На гранит громадный твой. Но, о камень неизменный Бурный натиск преломив, Вал отбрызнул сокрушенный, И клубится мутной пеной Обессиленный порыв... Стой же ты, утес могучий! Обожди лишь час-другой— Надоест волне гремучей Воевать с твоей пятой... Утомясь потехой злою, Присмиреет вновь она— И без вою, и без бою Под гигантскою пятою Вновь уляжется волна... 1848 x x x Еще томлюсь тоской желаний, Еще стремлюсь к тебе душой— И в сумраке воспоминаний Еще ловлю я образ твой... Твой милый образ, незабвенный, Он предо мной, везде, всегда, Недостижимый, неизменный,— Как ночью на небе звезда... 1848 x x x Не знаешь, что лестней для мудрости людской: Иль вавилонский столп немецкого единства, Или французского бесчинства Республиканский хитрый строй. 1848 РУССКАЯ ГЕОГРАФИЯ Москва и град Петров, и Константинов град- Вот царства русского заветные столицы... Но где предел ему? и где его границы- На север, на восток, на юг и на закат? Грядущим временам судьбы их обличат... Семь внутренних морей и семь великих рек... От Нила до Невы, от Эльбы до Китая, От Волги по Евфрат, от Ганга до Дуная... Вот царство русское... и не прейдет вовек, Как то провидел Дух и Даниил предрек. 1848 или 1849 РУССКОЙ ЖЕНЩИНЕ Вдали от солнца и природы, Вдали от света и искусства, Вдали от жизни и любви Мелькнут твои младые годы, Живые помертвеют чувства, Мечты развеются твои... И жизнь твоя пройдет незрима, В краю безлюдном, безымянном, На незамеченной земле,— Как исчезает облак дыма На небе тусклом и туманном, В осенней беспредельной мгле... 1848 или 1849 x x x Как дымный столп светлеет в вышине!— Как тень внизу скользит, неуловима!.. «Вот наша жизнь,— промолвила ты мне,— Не светлый дым, блестящий при луне, А эта тень, бегущая от дыма...» 1848 или 1849 x x x Неохотно и несмело Солнце смотрит на поля. Чу, за тучей прогремело, Принахмурилась земля. Ветра теплого порывы, Дальный гром и дождь порой... Зеленеющие нивы Зеленее под грозой. Вот пробилась из-за тучи Синей молнии струя— Пламень белый и летучий Окаймил ее края. Чаще капли дождевые, Вихрем пыль летит с полей, И раскаты громовые Все сердитей и смелей. Солнце раз еще взглянуло Исподлобья на поля— И в сиянье потонула Вся смятенная земля. 6 июня 1849 x x x Итак, опять увиделся я с вами, Места немилые, хоть и родные, Где мыслил я и чувствовал впервые— И где, теперь, туманными очами, При свете вечереющего дня, Мой детский возраст смотрит на меня. О бедный призрак, немощный и смутный, Забытого, загадочного счастья! О, как теперь без веры и участья Смотрю я на тебя, мой гость минутный, Куда как чужд ты стал в моих глазах- Как брат меньшой, умерший в пеленах... Ах нет, не здесь, не этот край безлюдный Был для души моей родимым краем- Не здесь расцвел, не здесь был величаем Великий праздник молодости чудной. Ах, и не в эту землю я сложил Все, чем я жил и чем я дорожил! 13 июня 1849 x x x Тихой ночью, поздним летом, Как на небе звезды рдеют, Как под сумрачным их светом Нивы дремлющие зреют... Усыпительно-безмолвны, Как блестят в тиши ночной Золотистые их волны, Убеленные луной... 23 июля 1849 x x x Когда в кругу убийственных забот Нам все мерзит — и жизнь, как камней груда, Лежит на нас,— вдруг знает бог откуда Нам на душу отрадное дохнет, Минувшим нас обвеет и обнимет И страшный груз минутно приподнимет. Так иногда осеннею порой, Когда поля. уж пусты, рощи голы, Бледнее небо, пасмурнее долы, Вдруг ветр подует, теплый и сырой, Опавший лист погонит пред собою И душу нам обдаст как бы весною... 22 октября 1849 x x x Слезы людские, о слезы людские, Льетесь вы ранней и поздней порой, Льетесь безвестные, льетесь незримые, Неистощимые, неисчислимые,— Льетесь, как льются струи дождевые В осень глухую порою ночной. Октябрь(?) 1849 x x x По равнине вод лазурной Шли мы верною стезей,— Огнедышащий и бурный Уносил нас змей морской. С неба звезды нам светили, Снизу искрилась волна И метелью влажной пыли Обдавала нас она. Мы на палубе сидели, Многих сон одолевал... Все звучней колеса пели, Разгребая шумный вал... Приутих наш круг веселый, Женский говор, женский шум... Подпирает локоть белый Много милых, сонных дум. Сны играют на просторе Под магической луной— И баюкает их море Тихоструйною волной. 29 ноября 1849 РАССВЕТ Не в первый раз кричит петух; Кричит он живо, бодро, смело; Уж месяц на небе потух, Струя в Босфоре заалела. Еще молчат колокола, А уж восток заря румянит; Ночь бесконечная прошла, И скоро светлый день настанет. Вставай же, Русь! Уж близок час! Вставай Христовой службы ради! Уж не пора ль, перекрестясь, Ударить в колокол в Царьграде? Раздайся благовестный звон, И весь Восток им огласися! Тебя зовет и будит он,— Вставай, мужайся, ополчися! В доспехи веры грудь одень, И с богом, исполин державный!.. О Русь, велик грядущий день, Вселенский день и православный! Ноябрь 1849 x x x Вновь твои я вижу очи— И один твой южный взгляд Киммерийской грустной ночи Вдруг рассеял сонный хлад... Воскресает предо мною Край иной — родимый край— Словно прадедов виною Для сынов погибший рай... Лавров стройных колыханье Зыблет воздух голубой, Моря тихое дыханье Провевает летний зной, Целый день на солнце зреет Золотистый виноград, Баснословной былью веет Из-под мраморных аркад... Сновиденьем безобразным Скрылся север роковой, Сводом легким и прекрасным Светит небо надо мной. Снова жадными очами Свет живительный я пью И под чистыми лучами Край волшебный узнаю. 1849 x x x Как он любил родные ели Своей Савойи дорогой! Как мелодически шумели Их ветви над его главой!.. Их мрак торжественно-угрюмый И дикий, заунывный шум Какою сладостною думой Его обворожали yм!.. 1849 ПОЭЗИЯ Среди громов, среди огней, Среди клокочущих страстей, В стихийном пламенном раздоре, Она с небес слетает к нам- Небесная к земным сынам, С лазурной ясностью во взоре— И на бунтующее море Льет примирительный елей. <Начало 1850> x x x Кончен пир, умолкли хоры, Опорожнены амфоры, Опрокинуты корзины, Не допиты в кубках вины, На главах венки измяты,— Лишь курятся ароматы В опустевшей светлой зале... Кончив пир, мы поздно встали— Звезды на небе сияли, Ночь достигла половины... Как над беспокойным градом, Над дворцами, над домами, Шумным уличным движеньем С тускло-рдяным освещеньем И бессонными толпами,— Как над этим дольным чадом, В горнем, выспреннем пределе, Звезды чистые горели, Отвечая смертным взглядам Непорочными лучами... <Начало 1850> РИМ, НОЧЬЮ В ночи лазурной почивает Рим. Взошла луна и — овладела им, И спящий град, безлюдно-величавый, Наполнила своей безмолвной славой... Как сладко дремлет Рим в ее лучах! Как с ней сроднился Рима вечный прах!.. Как будто лунный мир и град почивший- Все тот же мир, волшебный, но отживший!.. <Начало 1850> НАПОЛЕОН I Сын Революции, ты с матерью ужасной Отважно в бой вступил — и изнемог в борьбе... Не одолел ее твой гений самовластный!.. Бой невозможный, труд напрасный!.. Ты всю ее носил в самом себе... II Два демона ему служили, Две силы чудно в нем слились: В его главе — орлы парили, В его груди — змии вились... Ширококрылых вдохновений Орлиный, дерзостный полет, И в самом буйстве дерзновений Змииной мудрости расчет. Но освящающая сила, Непостижимая уму, Души его не озарила И не приблизилась к нему... Он был земной, не божий пламень, Он гордо плыл — презритель волн,— Но о подводный веры камень В щепы разбился утлый челн. III И ты стоял,— перед тобой Россия! И вещий волхв, в предчувствии борьбы, Ты сам слова промолвил роковые: «Да сбудутся ее судьбы!..» И не напрасно было заклинанье: Судьбы откликнулись на голос твой!.. Но новою загадкою в изгнанье Ты возразил на отзыв роковой... Года прошли — и вот из ссылки тесной На родину вернувшийся мертвец, На берегах реки, тебе любезной, Тревожный дух, почил ты наконец... Но чуток сон — и по ночам, тоскуя, Порою встав, он смотрит на Восток И вдруг, смутясь, бежит, как бы почуя Передрассветный ветерок. <Начало 1850> ВЕНЕЦИЯ Дож Венеции свободной Средь лазоревых зыбей, Как жених порфирородный, Достославно, всенародно Обручался ежегодно С Адриатикой своей. И недаром в эти воды Он кольцо свое бросал: Веки целые, не годы (Дивовалися народы) Чудный перстень воеводы Их вязал и чаровал... И чета в любви и мире Много славы нажила— Века три или четыре, Все могучее и шире, Разрасталась в целом мире Тень от львиного крыла. А теперь? В волнах забвенья Сколько брошенных колец!.. Миновались поколенья,— Эти кольца обрученья, Эти кольца стали звенья Тяжкой цепи наконец!.. <Начало 1850> x x x Святая ночь на небосклон взошла, И день отрадный, день любезный, Как золотой покров она свила, Покров, накинутый над бездной. И, как виденье, внешний мир ушел... И человек, как сирота бездомный, Стоит теперь и немощен и гол, Лицом к лицу пред пропастью темной. На самого себя покинут он- Упразднен ум, и мысль осиротела— В душе своей, как в бездне, погружен, И нет извне опоры, ни предела... И чудится давно минувшим сном Ему теперь все светлое, живое... И в чуждом, неразгаданном ночном Он узнает наследье родовое. Между 1848 и мартом 1850 ПРОРОЧЕСТВО Не гул молвы прошел в народе, Весть родилась не в нашем роде- То древний глас, то свыше глас: «Четвертый век уж на исходе,— Свершится он — и грянет час! И своды древние Софии, В возобновленной Византии, Вновь осенят Христов алтарь». Пади пред ним, о царь России,— И встань как всеславянский царь! 1 марта 1850 x x x Уж третий год беснуются языки, Вот и весна — и с каждою весной, Как в стае диких птиц перед грозой, Тревожней шум, разноголосней крики. В раздумье тяжком князи и владыки И держат вожжи трепетной рукой, Подавлен ум зловещею тоской— Мечты людей, как сны больного, дики. Но с нами бог! Сорвавшися со дна, Вдруг, одурев, полна грозы и мрака, Стремглав на нас рванулась глубина,— Но твоего не помутила зрака!.. Ветр свирепел. Но... «Да не будет тако!»— Ты рек, — и вспять отхлынула волна. Между 1 и 6 марта 1850 x x x Нет, карлик мой! трус беспримерный!.. Ты, как ни жмися, как ни трусь, Своей душою маловерной Не соблазнишь Святую Русь... Иль, все святые упованья, Все убежденья потребя, Она от своего призванья Вдруг отречется для тебяя.. Иль так ты дорог провиденью, Так дружен с ним, так заодно, Что, дорожа твоею ленью, Вдруг остановится оно?.. Не верь в Святую Русь кто хочет, Лишь верь она себе самой,— И бог победы не отсрочит В угоду трусости людской. То, что обещано судьбами Уж в колыбели было ей, Что ей завещано веками И верой всех ее царей,— То, что Олеговы дружины Ходили добывать мечом, То, что орел Екатерины Уж прикрывал своим крылом,— Венца и скиптра Византии Вам не удастся нас лишить! Всемирную судьбу России- Нет, вам ее не запрудить!.. Май 1850 x x x Тогда лишь в полном торжестве В славянской мировой громаде Строй вожделенный водворится, Как с Русью Польша помирится,— А помирятся ж эти две Не в Петербурге, не в Москве, А в Киеве и в Цареграде... 1850 x x x Пошли, господь, свою отраду Тому, кто в летний жар и зной Как бедный нищий мимо саду Бредет по жесткой мостовой— Кто смотрит вскользь через ограду На тень деревьев, злак долин, На недоступную прохладу Роскошных, светлых луговин. Не для него гостеприимной Деревья сенью разрослись, Не для него, как облак дымный, Фонтан на воздухе повис. Лазурный грот, как из тумана, Напрасно взор его манит, И пыль росистая фонтана Главы его не осенит. Пошли, господь, свою отраду Тому, кто жизненной тропой Как бедный нищий мимо саду Бредет по знойной мостовой. Июль 1850 НА НЕВЕ И опять звезда играет В легкой зыби невских волн, И опять любовь вверяет Ей таинственный свой челн. И меж зыбью и звездою Он скользит как бы во сне И два призрака с собою Вдаль уносит по волне. Дети ль это праздной лени Тратят здесь досуг ночной? Иль блаженные две тени Покидают мир земной? Ты, разлитая как море, Дивно-пышная волна, Приюти в своем просторе Тайну скромного челна! Июль 1850 x x x Не рассуждай, не хлопочи!.. Безумство ищет, глупость судит; Дневные раны сном лечи, А завтра быть чему, то будет. Живя, умей все пережить: Печаль, и радость, и тревогу. Чего желать? О чем тужить? День пережит — и слава богу! Июль 1850 x x x Как ни дышит полдень знойный В растворенное окно, В этой храмине спокойной, Где все тихо и темно, Где живые благовонья Бродят в сумрачной тени, В сладкий сумрак полусонья Погрузись и отдохни. Здесь фонтан неутомимый День и ночь поет в углу И кропит росой незримой Очарованную мглу. И в мерцанье полусвета, Тайной страстью занята, Здесь влюбленного поэта Веет легкая мечта. Июль 1850 x x x Под дыханьем непогоды, Вздувшись, потемнели воды И подернулись свинцом— И сквозь глянец их суровый Вечер пасмурно-багровый Светит радужным лучом, Сыплет искры золотые, Сеет розы огневые И — уносит их поток... Над волной темно-лазурной Вечер пламенный и бурный Обрывает свой венок... 12 августа 1850 x x x Обвеян вещею дремотой, Полураздетый лес грустит... Из летних листьев разве сотый, Блестя осенней позолотой, Еще на ветви шелестит. Гляжу с участьем умиленным, Когда, пробившись из-за туч, Вдруг по деревьям испещренным, С их ветхим листьем изнуренным, Молниевидный брызнет луч! Как увядающее мило! Какая прелесть в нем для нас, Когда, что так цвело и жило, Теперь, так немощно и хило, В последний улыбнется раз!.. 15 сентября 1850 ДВА ГОЛОСА I Мужайтесь, о други, боритесь прилежно, Хоть бой и неравен, борьба безнадежна! Над вами светила молчат в вышине, Под вами могилы — молчат и оне. Пусть в горнем Олимпе блаженствуют боги: Бессмертье их чуждо труда и тревоги; Тревога и труд лишь для смертных сердец... Для них нет победы, для них есть конец. II Мужайтесь, боритесь, о храбрые други, Как бой ни жесток, ни упорна борьба! Над вами безмолвные звездные круги, Под вами немые, глухие гроба. Пускай олимпийцы завистливым оком Глядят на борьбу непреклонных сердец. Кто ратуя пал, побежденный лишь Роком, Тот вырвал из рук их победный венец. 1850 ГРАФИНЕ Е. П. РОСТОПЧИНОЙ (в ответ на ее письмо) Как под сугробом снежным лени, Как околдованный зимой, Каким-то сном усопшей тени Я спал, зарытый, но живой! И вот, я чую, надо мною, Не наяву и не во сне, Как бы повеяло весною, Как бы запело о весне... Знакомый голос... голос чудный... То лирный звук, то женский вздох.. Но я, ленивец беспробудный, Я вдруг откликнуться не мог... Я спал в оковах тяжкой лени, Под осьмимесячной зимой, Как дремлют праведные тени Во мгле стигийской роковой. Но этот сон полумогильный Как надо мной ни тяготел, Он сам же, чародей всесильный, Ко мне на помощь подоспел. Приязни давней выраженья Их для меня он уловил— И в музыкальные виденья Знакомый голос воплотил... Вот вижу я, как бы сквозь дымки, Волшебный сад, волшебный дом— И в замке феи-Нелюдимки Вдруг очутились мы вдвоем!.. Вдвоем! — И песнь ее звучала, И от заветного крыльца Гнала и буйного нахала, Гнала и пошлого льстеца. 1850 x x x Смотри, как на речном просторе, По склону вновь оживших вод, Во всеобъемлющее море Льдина за льдиною плывет. На солнце ль радужно блистая, Иль ночью, в поздней темноте, Но все, неизбежимо тая, Они плывут к одной мете. Все вместе — малые, большие, Утратив прежний образ свой, Все — безразличны, как стихия,— Сольются с бездной роковой!.. О, нашей мысли обольщенье, Ты, человеческое Я, Не таково ль твое значенье, Не такова ль судьба твоя? <Весна 1851> ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИЕ Любовь, любовь — гласит преданье— Союз души с душой родной- Их съединенье, сочетанье, И роковое их слиянье, И... поединок роковой... И чем одно из них нежнее В борьбе неравной двух сердец, Тем неизбежней и вернее, Любя, страдая, грустно млея, Оно изноет наконец... Между июлем 1850 и серединой 1851 БЛИЗНЕЦЫ Есть близнецы — для земнородных Два божества — то Смерть и Сон, Как брат с сестрою дивно сходных- Она угрюмей, кротче он... Но есть других два близнеца— И в мире нет четы прекрасней, И обаянья нет ужасней, Ей предающего сердца... Союз их кровный, не случайный, И только в роковые дни Своей неразрешимой тайной Обворожают нас они. И кто в избытке ощущений, Когда кипит и стынет кровь, Не ведал ваших искушений— Самоубийство и Любовь! Между июлем 1850 и серединой 1851 x x x Я очи знал,— о, эти очи! Как я любил их,— знает бог! От их волшебной, страстной ночи Я душу оторвать не мог. В непостижимом этом взоре, Жизнь обнажающем до дна, Такое слышалося горе, Такая страсти глубина! Дышал он грустный, углубленный В тени ресниц ее густой, Как наслажденье, утомленный И, как страданье, роковой. И в эти чудные мгновенья Ни разу мне не довелось С ним повстречаться без волненья И любоваться им без слез. Между июлем 1850 и серединой 1851 x x x Не говори: меня он, как и прежде, любит, Мной, как и прежде, дорожит... О нет! Он жизнь мою бесчеловечно губит, Хоть, вижу, нож в руке его дрожит. То в гневе, то в слезах, тоскуя, негодуя, Увлечена, в душе уязвлена, Я стражду, не живу... им, им одним живу я- Но эта жизнь!.. О, как горька она! Он мерит воздух мне так бережно и скудно... Не мерят так и лютому врагу... Ох, я дышу еще болезненно и трудно, Могу дышать, но жить уж не могу. Между июлем 1850 и серединой 1851 x x x О, не тревожь меня укорой справедливой! Поверь, из нас из двух завидней часть твоя: Ты любишь искренно и пламенно, а я— Я на тебя гляжу с досадою ревнивой. И, жалкий чародей, перед волшебным миром, Мной созданным самим, без веры я стою— И самого себя, краснея, узнаю Живой души твоей безжизненным кумиром. Между июлем 1850 и серединой 1851 x x x Чему молилась ты с любовью, Что, как святыню, берегла, Судьба людскому суесловью На поруганье предала. Толпа вошла, толпа вломилась В святилище души твоей, И ты невольно устыдилась И тайн и жертв, доступных ей. Ах, если бы живые крылья Души, парящей над толпой, Ее спасали от насилья Бессмертной пошлости людской! Между июлем 1850 и серединой 1851 x x x О, как убийственно мы любим, Как в буйной слепости страстей Мы то всего вернее губим, Что сердцу нашему милей! Давно ль, гордясь своей победой, Ты говорил: она моя... Год не прошел — спроси и сведай, Что уцелело от нея? Куда ланит девались розы, Улыбка уст и блеск очей? Все опалили, выжгли слезы Горячей влагою своей. Ты помнишь ли, при вашей встрече, При первой встрече роковой, Ее волшебны взоры, речи И смех младенческо-живой? И что ж теперь? И где ж все это? И долговечен ли был сон? Увы, как северное лето, Был мимолетным гостем он! Судьбы ужасным приговором Твоя любовь для ней была, И незаслуженным позором На жизнь ее она легла! Жизнь отреченья, жизнь страданья! В ее душевной глубине Ей оставались вспоминанья... Но изменили и оне. И на земле ей дико стало, Очарование ушло... Толпа, нахлынув, в грязь втоптала То, что в душе ее цвело. И что ж от долгого мученья, Как пепл, сберечь ей удалось? Боль злую, боль ожесточенья, Боль без отрады и без слез! О, как убийственно мы любим! Как в буйной слепости страстей Мы то всего вернее губим, Что сердцу нашему милей!.. Первая половина 1851 x x x Не знаю я, коснется ль благодать Моей души болезненно-греховной, Удастся ль ей воскреснуть и восстать, Пройдет ли обморок духовный? Но если бы душа могла Здесь, на земле, найти успокоенье, Мне благодатью ты б была- Ты, ты, мое земное провиденье!.. Апрель 1851 ПЕРВЫЙ ЛИСТ Лист зеленеет молодой. Смотри, как листьем молодым Стоят обвеяны березы, Воздушной зеленью сквозной, Полупрозрачною, как дым... Давно им грезилось весной, Весной и летом золотым,— И вот живые эти грезы, Под первым небом голубым Пробились вдруг на свет дневной... О, первых листьев красота, Омытых в солнечных лучах, С новорожденною их тенью! И слышно нам по их движенью, Что в этих тысячах и тьмах Не встретишь мертвого листа. Май 1851 x x x Не раз ты слышала признанье: «Не стою я любви твоей». Пускай мое она созданье- Но как'я беден перед ней... Перед любовию твоею Мне больно вспомнить о себе— Стою, молчу, благоговею И поклоняюся тебе... Когда порой так умиленно, С такою верой и мольбой Невольно клонишь ты колено Пред колыбелью дорогой, Где спит она — твое рожденье— Твой безымянный херувим,— Пойми ж и ты мое смиренье Пред сердцем любящим твоим. 1851, после 20 мая НАШ ВЕК Не плоть, а дух растлился в наши дни, И человек отчаянно тоскует... Он к свету рвется из ночной тени И, свет обретши, ропщет и бунтует. Безверием палим и иссушен, Невыносимое он днесь выносит... И сознает свою погибель он, И жаждет веры... но о ней не просит. Не скажет ввек, с молитвой и слезой, Как ни скорбит перед замкнутой дверью: «Впусти меня! — Я верю, боже мой! Приди на помощь моему неверью!..» 10 июня 1851 x x x Дума за думой, волна за волной- Два проявленья стихии одной: В сердце ли тесном, в безбрежном ли море, Здесь — в заключении, там — на просторе,— Тот же все вечный прибой и отбой, Тот же все призрак тревожно-пустой. 14 июля 1851 x x x Не остывшая от зною, Ночь июльская блистала... И над тусклою землею Небо, полное грозою, Все в зарницах трепетало... Словно тяжкие ресницы Подымались над землею, И сквозь беглые зарницы Чьи-то грозные зеницы Загоралися порою... 14 июля 1851 x x x В разлуке есть высокое значенье: Как ни люби, хоть день один, хоть век, Любовь есть сон, а сон — одно мгновенье, И рано ль, поздно ль пробужденье, А должен наконец проснуться человек... 6 августа 1851 x x x День вечереет, ночь близка, Длинней с горы ложится тень, На небе гаснут облака... Уж поздно. Вечереет день. Но мне не страшен мрак ночной, Не жаль скудеющего дня,— Лишь ты, волшебный призрак мой, Лишь ты не покидай меня!.. Крылом своим меня одень, Волненья сердца утиши, И благодатна будет тень Для очарованной души. Кто ты? Откуда? Как решить, Небесный ты или земной? Воздушный житель, может быть,— Но с страстной женскою душой. 1 ноября 1851 x x x Как весел грохот летних бурь, Когда, взметая прах летучий, Гроза, нахлынувшая тучей, Смутит небесную лазурь И опрометчиво-безумно Вдруг на дубраву набежит, И вся дубрава задрожит Широколиственно и шумно!.. Как под незримою пятой, Лесные гнутся исполины; Тревожно ропщут их вершины, Как совещаясь меж собой,— И сквозь внезапную тревогу Немолчно слышен птичий свист, И кой где первый желтый лист, Крутясь, слетает на дорогу... 1851 x x x Недаром милосердым богом Пугливой птичка создана— Спасенья верного залогом Ей робость чуткая дана. И нет для бедной пташки проку В свойстве с людьми, с семьей людской... Чем ближе к ним, тем ближе к Року— Несдобровать под их рукой... Вот птичку девушка вскормила От первых перышек, с гнезда, Взлелеяла ее, взрастила И не жалела, не щадила Для ней ни ласки, ни труда. Но как, с любовию тревожной, Ты, дева, ни пеклась о ней, Наступит день, день непреложный— Питомец твой неосторожный Погибнет от руки твоей... 1851 x x x Mobile comme l'onde ¹ Ты волна моя морская, Своенравная волна, Как, покоясь иль играя, Чудной жизни ты полна! Ты на солнце ли смеешься, Отражая неба свод, Иль мятешься ты и бьешься В одичалой бездне вод,— Сладок мне твой тихий шепот, Полный ласки и любви; Внятен мне и буйный ропот, Стоны вещие твои. Будь же ты в стихии бурной То угрюма, то светла, Но в ночи твоей лазурной Сбереги, что ты взяла. Не кольцо, как дар заветный, В зыбь твою я опустил, И не камень самоцветный Я в тебе похоронил. Нет — в минуту роковую, Тайной прелестью влеком, Душу, душу я живую Схоронил на дне твоем. Апрель 1852 ¹ Непостоянная, как волна (франц.). ПАМЯТИ В. А. ЖУКОВСКОГО 1 Я видел вечер твой. Он был прекрасен! В последний раз прощаяся с тобой, Я любовался им: и тих, и ясен, И весь насквозь проникнут теплотой... О, как они и грели и сияли— Твои, поэт, прощальные лучи... А между тем заметно выступали Уж звезды первые в его ночи... 2 В нем не было ни лжи, ни раздвоенья- Он все в себе мирил и совмещал. С каким радушием благоволенья Он были мне Омировы читал... Цветущие и радужные были Младенческих первоначальных лет... А звезды между тем на них сводили Таинственный и сумрачный свой свет... 3 Поистине, как голубь, чист и цел Он духом был; хоть мудрости змииной Не презирал, понять ее умел, Но веял в нем дух чисто голубиный. И этою духовной чистотою Он возмужал, окреп и просветлел. Душа его возвысилась до строю: Он стройно жил, он стройно пел... 4 И этот-то души высокий строй, Создавший жизнь его, проникший лиру, Как лучший плод, как лучший подвиг свой, Он завещал взволнованному миру... Поймет ли мир, оценит ли его? Достойны ль мы священного залога? Иль не про нас сказало божество: «Лишь сердцем чистые, те узрят бога!» Конец июня 1852 x x x Сияет солнце, воды блещут, На всем улыбка, жизнь во всем, Деревья радостно трепещут, Купаясь в небе голубом. Поют деревья, блещут воды, Любовью воздух раств