ял столбом. - Э, ты чего? - Погодь... - прохрипел Кудыка, запуская пальцы за ворот рубахи. Накатило удушье. Постоял, отдышался... - Зачем же мы их режем-то?! - завопил он так громко, что на пристани даже оглянулись. - Душу, можно сказать, вкладываем!.. - Ну, как?.. - Ухмыл несколько растерялся. - А иначе вы вообще ни щепочки не принесете, все в печь засунете... без молитвы-то... И так вон уже ничего не боитесь... Перунов, говорят, со старых капищ на дрова крадете... К счастью, древорез вспомнил вдруг, что к резным идольцам он теперь никакого отношения не имеет. И все равно: работы было жалко... Да какой работы!.. - Очухался, что ли? - спросил Ухмыл, тревожно заглядывая в глаза. - А очухался - так пошли... До самой махины древорез брел молча и вид имел пришибленный. С мыслями удалось собраться лишь в самом конце рва. - Слышь, Ухмыл... - сипло позвал он. - Ну, с берендейками - ладно... А ночи-то у нас почему длиннее, чем у греков? - Еще бы им не быть длиннее! - Ухмыл усмехнулся. - Греки-то, вишь, три солнца катают, а мы-то - два... После таких слов ум Кудыкин и вовсе разбежался весь по закоулкам, ничего в середке не осталось. - Так, может, и нам тоже?.. - Эва! - подивился Ухмыл его наивности. - А где ж тебе третье взять, ежели у нас их всего два и есть? Четное да нечетное... Похожая на качель махина заслонила тем временем весь прочий берег. Как и на пристани, копошились, ползали и ходили по ней людишки, что-то выстукивали, что-то подмазывали. Судя по запаху, дегтем. Резкий голос Завида Хотеныча Кудыка заслышал еще издали. Розмысл стоял под самым перечапом и что-то кому-то указывал. - Суров... - заметил, словно бы похвастался, Ухмыл. - А уж умен-то, умен!.. - Понурился и вздохнул сокрушенно. - Эх, мне бы такую голову - я бы уже, наверно, сотником был... - Чего ж не стал? - впервые подала голос хмурая Чернава. - Смекала недостало? - По грамоте осекся, цифирь не далась... - удрученно признался тот. Сделал знак подождать его здесь, а сам вжал голову в плечи и робкими мелкими шажками направился к розмыслу. Обратился, однако, без поклона и шапку, к удивлению Кудыкину, ломать не стал... Завид Хотеныч, нахмурясь, выслушал Ухмыла, потом повернулся и смерил взглядом Кудыку с Чернавой. Был розмысл высок, острокост, а глаза имел темные, пронзительные. Повинуясь властному движению согнутого перста, древорез и погорелица приблизились не без опаски. Мельком окинув оком Чернаву, грозный Завид Хотеныч воззрился на древореза. - Надевай шапку-то - вши расползутся... - недружелюбно молвил он. - Что умеешь? - Часы... - неожиданно сказала погорелица и придурковато хихикнула. x x x - Значит, из древорезов... - задумчиво цедил Завид Хотеныч, развалясь на стульце греческой, видать, работы и постукивая пальцами по долгому, чуть не до дверей, столу. - Ну что же, это неплохо... Грамоту разумеешь? - Разумею, батюшка, - истово отвечал Кудыка. - Как все, так и мы... Почитай, вся слободка грамотная... Ухмыл с Чернавой помалкивали и старались дышать пореже да потише. Втроем они стояли у самых дверей, как раз в торце стола. Сияли лампы. В углу что-то пощелкивало звонко и однообразно, но метнуть туда глаз, Кудыка не дерзнул. Розмысл вскинул изможденное узкое лицо, прожег взглядом. - А вот чтобы батюшку я от тебя больше не слышал, - скрипуче молвил он. - Сынок нашелся... Как же ты, древорез, к обозу-то пристал? Набедокурил, небось, у себя в слободке да и убрался спозаранку по морозцу, а? Кудыка понурился. И впрямь ведь набедокурил... - Она тебе кто? - Завид Хотеныч кивнул на Чернаву. Древорез замялся. А и впрямь: кто она ему теперь?.. - Да вроде как жена... - Как это - вроде? - Н-ну... невеста... - нехотя выговорил Кудыка. - Тогда внуши своей невесте, чтобы впредь она так больше не балагурила, - сурово изрек Завид Хотеныч и на всякий случай пояснил: - Насчет часов. Так-то вот!.. - Фыркнул, потом сронил в раздумье точеную, по-гречески подстриженную головушку, а уже мгновение спустя вскинул вновь. Что-то, видать, решил. "И впрямь смекалист... - с невольным уважением подметил Кудыка. - Быстро кумекает..." - Добро... - бросил Завид Хотеныч. - Поставлю вас пока на золу, а там видно будет... - Нет! - вскрикнула Чернава и тут же запечатала себе рот ладошкой. - Что такое? - не понял розмысл. - Да погорелица она... - принялся растолковывать Ухмыл. - Из Черной Сумеречи... Боится, когда солнце падает... Ее бы куда-нибудь под землю пристроить... Завид Хотеныч недобро прищурился. Оплошал Ухмыл. Не стоило, ох, не стоило указывать розмыслу, кого куда пристраивать... - Это с каких же пор древорезы погорелиц в жены брать стали? - с морозцем в голосе осведомился Завид Хотеныч. Кудыка лишь виновато развел руками. Розмысл насупился и вновь посмотрел на Ухмыла. - Ты где их таких раздобыл? - Я же сказываю, Завид Хотеныч, с обозом пришли! - вскричал тот, округлив от искренности глаза. У розмысла задергалось левое веко, и, надо понимать, плохо бы сейчас пришлось всем троим, не поскребись кто-то в дверь. - Кого там еще водой примыло? - грянул Завид Хотеныч. Дверь приоткрыли не без робости, и Кудыка словно в прорубь окунулся, ибо порог с поклоном переступил не кто-нибудь, а тот самый рябой высокий волхв из капища близ слободки. Был он, правда, на этот раз без оберегов и без посоха, лик имел испуганный, а в руке держал скатанный в трубку пергамент. - Вот, Завид Хотеныч... - с жалкой улыбкой произнес он, наклоняясь вперед и протягивая грамоту через весь стол. И пока тот озадаченно разбирал крупное размашистое письмо, Ухмыл с кудесником успели быстро, но вполне приятельски друг другу кивнуть, отчего Кудыку потянуло вдруг завести под лоб ясны глазыньки да и прилечь на пол. - Соловей? - строго спросил розмысл. - Соловей... - сдавленно подтвердил волхв. - В чем повинен? - Да в бадье не того спустил... Имена у них были похожие. Один - Докука, а другой - Кудыка... И такая тут пала тишина, что кудесник осекся и непонимающе закрутил головой. В углу щелкало по-прежнему, и звук этот кое-что сильно Кудыке напоминал. - И что... велика разница? - мягко, как бы подкрадываясь на кошачьих лапах, спросил розмысл. Причем обращался к Соловью, а сам смотрел на древореза. - Еще как велика! - с горечью сказал кудесник. - Кудыку-то часы изладить угораздило... А Докука - так... под руку попал... Розмысл улыбнулся, то есть такое скроил изличье, что бедный Кудыка аж съежился. Завид Хотеныч взирал на него, по-змеиному растянув и выгнув рот, словно прикидывал: голову сперва отъесть или же с ног начать?.. Наконец отпустил губы и вновь взглянул на волхва. - Будешь золу грузить, - объявил он. - Не умел языком работать - поработаешь лопатой... Ухмыл, ты поди с ним, скажи, что делать... И тут же возвращайся, уразумел? - Уразумел, Завид Хотеныч! - обрадованно отозвался тот и, ухватив бывшего кудесника за рукав, увлек за дверь. Розмысл изволил подняться из-за стола и, подойдя к Кудыке вплотную, принялся придирчиво его разглядывать. Будто коня на слободском торгу. - Да-а, с виду и не подумаешь... - задумчиво проронил он. - Стало быть, и впрямь часы изладил?.. Такие? Завид Хотеныч, не глядя, ткнул пальцем в угол, и древорез осмелился взглянуть. Там стоял торчмя высокий, как надолба, снарядец узорного чугунного литья - весь в гроздьях и завитках. Внутри, звонко щелкая, ходил молоточек колебала. Стрелок, правда, не было, зато имелся круг с цифирью и суточными делянками. - Где уж нам... - выдавил Кудыка, не сводя глаз с хитрой греческой поделки. - Мы попроще... Из дерева... Не кузнецы, чай... Древорезы... Розмысл взглянул на него изумленно и, ничего не сказав, вернулся за стол. Негромко, но решительно пристукнул по доске ладонью. - Значит, так, Кудыка! Люту Незнамычу я тебя не отдам... Как это у вас наверху говорится: мимо пройдешь - дураком назовут?.. - Снова изогнул на мгновение рот в змеиной улыбке и далее заговорил отрывисто, кратко, словно гвозди вбивал: - Останешься у меня. Участок наш - от заката до изворота... Участок - сложный, предупреждаю, снасти лажены своедуром, так что готовь смекалку... Станет Лют Незнамыч переманивать - не вздумай соблазниться. И вообще за изворот - ни шагу! Узнаю - язык ниже пяток пришью!.. - Тут розмысл приостановился и поглядел Кудыке в глаза, давая понять, что насчет языка не шутит. - Ухмыла я с золы снимаю. Походишь с ним, посмотришь. Что непонятно - спрашивай смело. Хоть он и пьяница, а дело знает... Да! Еще возьмешь у ключника Устав Работ - и чтобы вызубрил до последней буквицы. - Завид Хотеныч замолчал и, оборотившись к Чернаве, смерил ее недовольным оком. - А вот как с тобой, красавица, быть?.. Счету навычна? Та надменно поджала губы. - Да уж на торгу не обсчитаюсь... Розмысл подумал. - Ладно! - проворчал он. - Поставлю на раскладку: будешь чурки раскидывать. Дюжинами. Легкие - влево, полновесные - вправо... Глава 10. ДЕЛА ПОДЗЕМНЫЕ Ночь была черная, непрозрачная, без единого гвоздика в небе. "Влюбилась - как рожей в сажу влепилась", - пришло на ум боярышне Забаве, которую вся округа с некоторых пор звала за глаза Шалавой Непутятичной. - Чурило!.. - обеспокоенно шепнула она. - А ну потрогай: погорелец не отвязался ли?.. Ухватистая пятерня с готовностью лапнула ее за высоку грудь и тут же получила хлесткую затрещину. Чурило крякнул. - Виноват, ощупался... - смущенно пробормотал он. - Да тут я, тут, боярышня... - послышался совсем рядом унылый голос захваченного в развалинах погорельца. - Чего уж там отвязываться?.. Все равно ведь сыщете... Впереди шуршал незримой травой незримый храбр Нахалко, коему велено было разведывать ведущую к капищу стежку. Понятно, что, кабы не Шалава Непутятична (катись она под гору вместе со своим зазнобушкой!), оба храбра и близко бы не решились подступить в такую темь к развалинам. А про огороженную страхом Ярилину Дорогу и говорить нечего... И тот, и другой не раз уже помянули, верно, недобрым словом и кружало, где они бражничали с древорезами, и саму встречу с синеглазым ленивым красавцем, будь он неладен!.. А главное, конечно, кляли храбры собственные свои не в меру проворные языки. Угораздило же обоих, в самом деле, выскочить наперед: знаем, мол, боярышня, как не знать!.. Не одну ендову зелена вина с тем Докукой раскушали... Вот и раскушивай теперь... Думали сначала, что боярская племянница просто затеялась изловить вожака чумазых да и расспросить в теремных погребах о ладушке о своем. Ну это - ладно, дело привычное: унянчали дитятку, даже и не пикнул. Пикни попробуй - с кляпом-то во рту!.. А как выспросили - новая дурь нашла: подавай ей волхвов - тех самых, что Докуку ее ненаглядного под землю к навьим душам спускали! С простыми-то бабами беда, а уж с боярышней - вдвое... - Нашарил... - радостно шепнул незримый храбр Нахалко. - Вот оно, капище... Камушек... И впрямь - кончилась травка, пошла мостовая. Осторожно, опасаясь угодить ненароком в жертвенный колодезь, двинулись в обход выложенной замшелыми голышами площади, пока за частоколом резных идолов не наткнулись на малую избенку, где держали опочив волхвы. Дрыхли кудесники без задних ног, двери не замыкая. Да и зачем? Кому бы это в голову взбрело среди ночи гулять по запретной для всех Ярилиной Дороге? Взбрело, однако... - Ты, Чурило, руби искру и вздувай огонь, - тихо приказала отчаянная боярышня. - Только подальше отойди, чтоб ненароком не услышали... А ты, Нахалко, готовь ремни. Вязать будем... - Матушка... - выговорил, разом весь обмякши, Чурило. - Делай что велено! А не сделаешь - скажу дядюшке, будто вы тут со мной насильно грех сотворили... И ведь не шутила боярышня, ой, не шутила... Пошатываясь и мысленно поскуливая о пропащей своей головушке, старый храбр вместе с привязанным к нему погорельцем отступил шагов на десять и высек огонь. Нахалко торопливо шуршал ремнями. Понимал пострел: насчет Чурилы боярин, может, и усомнится, а вот ему, молодому да курносому, точно несдобровать... С кудесниками, противу ожиданий, обошлось даже проще, чем с чумазым вожаком, - пробудились они уже связанными. Чурило вставил лучину в светец, и желтый огонек явил их заспанные изумленные рожи. - Ну, вы! Волхвы тряпочные!.. - вконец утратив девичью стыдливость, процедила Шалава Непутятична. - Сказывайте, куда мово Докуку подевали!.. - Ты что это, девка?.. - моргая, проговорил один из них. - Ты куда ворвалась? Солнышка, что ли, не боишься?.. - Да что мне ваше солнышко? - неистово крикнула боярышня и вдруг заголосила, подхватив себя под ребрышки и запрокинув бело личико: - Постеля холодна, одеялочко заиндевело!.. Волхвы тревожно переглянулись, сообразив, видать, что дело-то серьезное. - А главный ваш где? - озираясь, спросил негромко Нахалко. - Почему двое?.. Убег, что ли, Соловей?.. - Тоже в навий мир взяли... - хмуро ответил кудесник. Курносый храбр испуганно охнул и умолк. Шалава Непутятична раскачивалась из стороны в сторону и тоненько подвывала, закатив ясны очи. - Так ты чего хочешь-то? - запинаясь, вопросил ее другой волхв. - Докуку мово! - Боярышня очнулась и топнула влитой в сафьян ножкой, да так, что со щек слезы брызнули. - Эк тебя! - подивился, а то и посочувствовал кудесник. - Да как его теперь воротишь-то, Докуку твоего?.. Уехали санки, боярышня, под землей твой Докука... - Сказывай, как его из-под земли издобыть! - потребовала вне себя Шалава Непутятична. Тут уже не только волхвы да храбры, вожак погорельцев Пепелюга - и тот рот разинул. Даже в преданиях слыхом такого не было слыхано, чтобы из Нави - да снова в Явь... Разве только в байках досужих... Ну, бес с кочергой - это еще куда ни шло, этим наружу вылезти - раз плюнуть, на то они и бесы... Но чтобы погребенного уже берендея в Явь вернуть?.. - Как-как... Да никак! - сердито отрубил один из волхвов, однако взглядом при этом вильнул. Так что лучше бы и не отрубал. - Ах, никак?.. - взвилась боярышня, почуяв, видно, легкую эту неуверенность. - Так висеть же вам самим на вороте меж Явью и Навью! Вяжи петельку, Нахалко... Тот попробовал вывязать - не получилось. Страх одолел. - Матушка... - пролепетал он, так и не сладив с ремешком. - Да ежели волхвов-то вешать... Осерчает солнышко, все как есть сожжет... - Да и гори оно все!.. - зловеще отвечала бесноватая Шалава Непутятична и снова заголосила: - Одно было солнышко, один свет ясный!.. Один синь порох в глазу!.. - Да полно вам кочевряжиться-то!.. - угрюмо сказал волхвам старый храбр Чурило, отнимая сыромятную снасть у курносого товарища. - Не видите, что ли, какая она? Сама утонет и нас потопит... с вами заодно... Запалив пару смоляных светочей, выбрались наружу. Кудесники неуверенно грозили чарами, гневом Ярилы и всякими прочими напастями, но когда Чурило с услужливым вожаком погорельцев стали при них ладить на жертвенном вороте первую петельку, дрогнули, переглянулись. - Н-ну... если упросить... - неуверенно начал один. - Кого? Но кудесник уже и сам испугался выскользнувшего ненароком словца - осекся, замкнул рот накрепко. Полоскались красные тряпицы пламени, капала с треском на священные камни черная смола. Шалава Непутятична забрала светоч у младого Нахалка, подступила к колодцу и, отстранив храбра Чурилу, так и не изладившего петлю до конца, надолго оцепенела над срубом. - Упрошу... - чуть слышно выдохнула она и к общему ужасу полезла в бадью. - Куда ж ты со светочем-то? - взвыл кто-то из волхвов. - Там же дерево кругом!.. - К вороту их! - отрывисто повелела боярышня. - Вынимай клин!.. Крути!.. Охнули храбры, но податься было некуда. Развязали волхвов, поставили к рукояткам, и тяжкая бадья пошла на цепях вниз. Сбылась мечта неуемного Шумка: впервые за многие годы приносили в жертву солнышку не идольца, не куколку резную, и даже не злодея какого, а подлинную берендейку - молодую, знатную, пригожую... Да еще и по доброй ее воле... Устрашающе скрипел ворот, клок пламени гримасничал, корчил рожи, ложились на уплывающую вверх каменную кладку красные и желтые отсветы. Наконец бадья провалилась в какой-то погреб, а через мгновение гулко коснулась дна. Вся дрожа, Шалава Непутятична выбралась на каменный пол и вскинула смоляной светоч повыше. Преисподняя оказалась тесной и пыльной. С одной стороны зияла глубокая неизвестно куда уводящая пещера с двумя глубокими колеями в плотном земляном полу, с другой до перехлестнутого крепкими дубовыми брусьями потолка громоздилась какая-то поленница. Еще стояла там низкая лавка, и на лавке этой кто-то спал, завернувшись с головой в нагольную ветхую шубейку. - Докука!.. - ахнула боярышня и кинулась расталкивать спящего. Тот вскинулся, забормотал: - Не спал, Чурыня Пехчинич... Право слово, не спал... На один только храпок и прилег... Сорвал шубейку и оказался вовсе не Докукой, а невзрачным мужичонкой средних лет. Увидев перед собой боярышню со смоляным светочем а руке, вскочил с лавки. - Ума решилась, девка? - взвизгнул он. - Устав забыла? Ты что это с голым огнем гуляешь? Займется ведь - не потушишь потом!.. Тут он приметил наконец стоящую посреди преисподней бадью, попятился и пал на лавку, влепившись спиной в поленницу. Та покачнулась, и сверху, чудом не угодив ему по маковке, свалилась увязанная лыком охапка. С треском разлетелись по каменному полу резные идольцы. - Да ты... уж не сверху ли?.. - Сверху, - бросила Шалава Непутятична, сунув ему светоч чуть ли не в бороду. Еще немного - и присмолила бы... С черными людишками боярышня любезничать не привыкла, а мужик - он и в преисподней мужик. - Беги стремглав за Докукой, пока я вам тут всю вашу Навь не подожгла!.. Мужик однако оказался полной деревенщиной и прирожденного вежества не выказал. Смоляной светоч в белых ручках Шалавы Непутятичны пугал его куда больше, нежели ее боярское достоинство. - Отступи с огнем! - рявкнул он. - Дура самородная!.. Чего тычешь? Отступи, говорю!.. - Докуку мне!.. - тяжело дыша, молвила боярышня, но светоч все же приняла. - Не знаю я никакого Докуку! - окрысился мужичонка. Встал с лавки, сердито влез в рукава шубейки и, заслоняясь от света, двинулся впереступочку вдоль стены. - Вот приведу сейчас сотника, с ним и разбирайся... Услышав про сотника, Шалава Непутятична малость успокоилась. Что над навьими душами поставлены сотники, не показалось боярышне дивным. Да ей бы и в голову не взбрело, что может быть как-нибудь по-другому! Кто-то же держит в порядке и трепете таких невеж, как этот мерзкий мужичонка, успевший, кстати, сгинуть в черном провале неведомо куда ведущей пещеры... Возвращения его пришлось ждать довольно долго, и Шалава Непутятична встревожилась вновь, даже отважилась сделать несколько шагов в гулкую тьму подземного перехода. Но тут смоляной светоч замигал, угрожая зачахнуть, и боярышня поспешила вернуться и разложить на каменном полу костерок из рассыпанных берендеек. - Матушка... - гулко позвал из дыры над бадьей слезливый робкий голос. - Да ты жива ли там?.. Шалава Непутятична сначала вздрогнула, потом обрадовалась. - А ну-ка сбросьте мне сюда еще один светоч! - потребовала она. - Да ты что? - взвизгнула в ответ дыра иным голосом - не иначе, принадлежавшим одному из волхвов. - Выгорит вся Навь подчистую - что тогда делать будем?.. Тут сверху донесся короткий хряск, невнятное мычание, и кто-то из храбров осведомился поспешно: - А будет чем зажечь-то?.. - Будет... - Па-берегись!.. - И в бадью с глухим стуком грянулась палка со смоляным набалдашником. Звякнула потревоженная цепь. Шалава Непутятична зажгла от костерка новый светоч - и вовремя. Из глубины долгой пещеры зарычали и забормотали гулкие голоса, а потом закачался, приближаясь, желтенький огонек. В пыльном его сиянии обозначились вскоре два человеческих очертанья. Одно принадлежало уже знакомому невзрачному мужичонке, второе чем-то напомнило боярышне Докуку, и девичье сердце встрепенулось. Но когда лампа высветила на миг харю незнакомца, Шалава Непутятична чуть не отпрянула. Ну и сотники в навьем мире!.. Вся рожа наружу... Приведенный окинул единым взглядом стоящую на полу бадью, костерок из берендеек и наконец саму боярышню со свежим светочем в руке. - Что с волхвами? - спросил он напрямик. Шалава Непутятична вскинула точеный носик. - Ты, молодец, - надменно молвила она, - узнал бы сперва о честном имени, об изотчестве да роде-племени... Тот бросил на нее быстрый хмурый взгляд исподлобья. - Ну, ясно... - проворчал он по-медвежьи. - Из именитых, стало быть... Дочь, что ли, боярская? - Племянница... - А которого боярина? - Блуда Чадовича! Сотник злобно покряхтел и повернулся к выглядывающему из-за локтя мужичонке. - До дна упрячу... - негромко, но грозно посулил он. - Ты у меня давно на бирке зарублен... - Да Чурыня Пехчинич!.. - слезно возрыдал тот. - В бадье же спустили! Обратно-то, чай, не выкинешь!.. Сотник поиграл страшенными желваками. - Так что там с волхвами? - угрюмо повторил он, снова обращаясь к боярышне. Та вскинула бело личико к округлой дыре над бадьей. - Чурило! Как там волхвы? Живы ли?.. - Живы, матушка!.. - гулко донеслось оттуда. - Живы пока... - Пока живы, - сказала Шалава Непутятична, с вызовом глядя на сотника. - А сюда-то тебя каким ветром занесло? - спросил тот. - Докуку мне мово отдайте, - в который уже раз проговорила сквозь зубы боярышня. Сотник приглушенно выбранился, помянув разом и волхвов, и бояр, и князя со княгинею... Оглянулся на мужичонку. - Ну, значит, такая у тебя судьба, Воробей... Буди Люта Незнамыча. Без его слова я тут ничего не решу... x x x Вылетев с полными руками от ключника, Кудыка с Чернавой вновь оказались в гулких и пыльных недрах великой пещеры. Недобранившийся Ухмыл попридержался на пороге. - Над каждой горсточкой трясешься!.. - запальчиво проорал он напоследок и захлопнул толстую дубовую дверь, покрытую чертами и резами оскорбительного содержания. - Скаред!.. Постоял, плюнул, махнул рукой. - А, ништо!.. Лампы дал - и ладно... - А не дал бы? - тревожно спросил Кудыка. - Да куда он денется? - снова вспылил Ухмыл. - По Уставу положено? Положено! Стало быть, давай!.. Древорез потоптался, огляделся. В дальнем конце пещеры дышала дневной ясностью отверстая полукруглая дыра - та, что выводила на берег. Виднелись в ней слепящая гладь Теплынь-озера да краешек насыпи. Кудыка дерзнул поставить новенькую греческую лампу прямо на пол и, расстегнув крышки тяжеленного Устава Работ, раскрыл книгу наугад, повернул к слабенькому сеющемуся снаружи свету. - Солнышко... подвиг свой в небе... чинит дугою... - с трепетом разобрал он по складам и заробел окончательно. - Закрой, - посоветовал Ухмыл. - Ежели все это читать, последний ум отшибет. Оно бы вроде и ничего, да больно мудрено... Спросить-то, чай, проще... Голоса раскатывались так гулко, что Кудыка давно перешел на шепот, тоже, впрочем, отдающийся во всех закоулках зловещим громким шуршанием. Чернава безрадостно разглядывала своды. - А люди-то откуда? - тихонько спросила она. - Прямо здесь народились или сверху берете? - Сверху, - сказал Ухмыл. - Да и не абы кого... Какую он вам там клетушку отвел? - Старожил преисподней отобрал у погорелицы отмыкало - железную клюку с биркой. Повертел, всматриваясь в засечки. - А, вон это где... Ну, пойдем... Только лампы сразу зажигать не будем, а то из этого скареда масла потом не вымозжишь... Они перехватили поудобнее все полученное ими у прижимистого ключника и двинулись вдоль рва в непроглядную темь, оглашая пещеру скрипучими шагами. - И не бегут? - озабоченно озираясь, спросила Чернава. - Бывает, что и бегут, - сказал Ухмыл. - Но мало... Так, недоумки всякие... Да и куда бежать-то? Лешие - выдадут, царь-батюшка - тоже... Сам же видел: ляпнешь что-нибудь не то в кружале - и пиши пропало!.. Сразу тебя под белы ручки - и к волхвам... - Ты лучше давай сказывай, что и как, - забеспокоился Кудыка. - Розмысл тебя зачем отрядил?.. Ухмыл покосился на древореза и одобрительно хмыкнул. - Зачинается сказ, починается... - с удовольствием молвил он, снова поворачиваясь к далекой дыре. - Стало быть, так... Чалим добросиянное к качели и берем наперечап [Наперечап (берендейск.) - наперевес.]... Ну, это ты и сам вчера видел. Дальше открываем топки, выгребаем золу и уже легонькое скатываем по рву к этой вот самой дыре... Кудыке невольно вспомнились стоны дубовых ребер и тяжкий хруст, когда темная лохматая от окалины громада наехала на груду щебня. Ничего себе легонькое... - А почему не сразу в дыру? - Ну вот! Начинай сначала, где голова торчала!.. Я ж тебе и толкую: сперва открываем топки, выгребаем золу... - Да я не о том! - нетерпеливо перебил Кудыка. - Золу-то ведь можно прямо перед дырой и выгрести... По рву-то зачем катить - вдоль берега? - Ну а как иначе? - удивился Ухмыл. - Дыра-то - вот она, а причал с качелью - вон аж где!.. - Так ведь качель-то! - вскричал древорез, истово прижимая к груди лампу и Устав. - Качель-то можно было, чай, и у дыры поставить... И причал тоже... Ухмыл сбил шапчонку набекрень и, озадаченно сморщившись, поскреб за ухом. - Да, вишь, какое дело... - неохотно признался он. - Рыли-то, сказывают, не от берега, а от изворота нынешнего... А качель с причалом о ту пору уже сладили... Ну и промахнулись малость с дырой - вывели, да не туда... Что тут прикажешь делать? Прикинули, смекнули... И вышло, что проще уж канаву к дыре протянуть, чем качель перетаскивать... Кудыка стоял, задрав бороденку, разиня разиней и только мигал, глядючи на гулкие пыльные своды. Он-то, по правде сказать, полагал, что пещера эта возникла сама собою вместе с сырой землей... Хотя как же - сама собою? Дубовые балки, каменная кладка стен... Неужто копали да настилали?.. Нет, нынешним берендеям такое точно не под силу. Вот пращуры, те - да, те могли... Великаны были, сказывают... - А быстро ты докумекал, - уважительно заметил Ухмыл. - Не зря тебе Завид Хотеныч Устав вручил с застежками. Его еще, знаешь, не каждому дают. Иным сунут лопату, скажут: бери-де отсюда, кидай-де туда - да и будет с тебя... - Кто ж это все измуровал-то? - выдавил Кудыка, силясь представить неведомых строителей. - Ну, это, брат, не ко мне, - сказал Ухмыл. - Это к розмыслу... Он-то у нас грамотный, а я так, грамотоватый... Пойдем, что ли?.. Впереди расплывалось во мраке смутное желтоватое пятно света, слышались удары, скрежет, хрипящие голоса. Меняли ребро. Трухлявое суходряблое дерево хрустнуло сразу в нескольких местах, так что из земляного гнезда его извлекали по частям, вздув спины от натуги. Новая пропитанная дегтем дубовая снасть лежала вдоль рва, и Кудыка ужаснулся, прикинув, сколько из нее могло бы выйти тех же берендеек. Ухмыл по обыкновению попробовал перекинуться острым словцом с кем-либо из работающих, но те были сердиты и неразговорчивы. Постояли и двинулись дальше. - И вот, стало быть, катится это оно по рву, - продолжал Ухмыл, указывая на еле угадывающееся во тьме полукруглое дно бесконечной канавы. - А ров, заметь, нарочно изноровлен покляпый [Покляпый (берендейск.) - наклонный.], то бишь сначала под уклон, а потом в горку... - А в горку-то оно как въезжает? Само али так выкатываете, вручную? - Да бывает, что и вручную... А вообще-то само, с разгону. Такой оно здесь, доложу я тебе, брат Кудыка, прыти достигает самокатом, что и не подступись... Заденет - дальше поедет с мокрым пятнышком. А тебя - будто и рядышком не стояло... Вон, видишь, впадина в стене? Укрытие называется. Или залом. Так вот, ежели, к примеру, попал ты сюда, когда самая прокатка идет, в нем, в заломе этом, и хоронись. Слышь, Чернава, и ты тоже!.. Так и по Уставу положено... А то случай был: проглядели на дне обломок балки... Ну и шли двое наших, смотрят: поехало тресветлое... А им, вишь, лень было до залома бежать - к стеночке прижались. А оно как наскочило на балку - возьми да и прыгни... Так обоих и растерло... по стеночке-то... - Ну?.. - потрясенно молвил Кудыка. - А потом?.. - А потом как раз и пришлось его в горку катить... До самого до изворота... А ты еще спрашиваешь, почему у нас ночи длинней, чем у греков!.. У них-то, небось, таких лоботесов под землей и не водится... Да и балки во рву не валяются... - А дальше? - Кудыка изнемогал от любопытства. - А дальше - что дальше? Дальше - все. Дальше - участок Люта Незнамыча. Тоже розмысл, вроде нашего, только разрядом помельче... Вкатили на изворот, передали с рук на руки - и гуляй... - Здесь, что ли, гулять? - хмуро спросила Чернава. Неуютно ей было под землей, зябко... Ухмыл остановился, покрутил носом, словно что-то высматривая в сгустившейся темноте. Размытое пятно бледно-желтого света осталось далеко позади, сердитые голоса наладчиков стали неразборчивы, доносилось лишь невнятное перемежаемое ударами бормотание. - Эх, - сказал Ухмыл. - Сейчас бы лампу засветить, да возле рва искру высекать не положено... Заметят - отпуска лишат. - Куда? - тут же спросила Чернава. - Наверх, вестимо... Тут так: три дня отработал, четвертый - твой... А, ладно! Наощупь похвастаюсь... - Ухмыл увлек обоих к стенке, где смутно чернело узкое углубление в рост берендея. - Это что? - Залом, - бойко ответил Кудыка. - Верно, залом... А ну-ка спрячься! Древорез с готовностью поставил темную лампу на пол, бережно вручил Ухмылу тяжеленный Устав Работ и ступил в узкую черную щель, глубиной в два локтя. Нет, пожалуй, в два с половиной. - Ну? - сказал снаружи Ухмыл. - Что ну? Тот досадливо крякнул. - Ты справа, справа пощупай... Кудыка пощупал. Стена - как стена... - Что? Нету? - всполошился Ухмыл. - А ну-ка вылези!.. Кудыка послушно вышел, и Ухмыл, вернув книгу, нырнул в укрытие сам. Посопел недовольно и выбрался наружу. - Ладно, пошли дальше... - буркнул он. - Заложить успели... Ну ничего! Скоро опять по камушку растащат... - А что там было-то? - ошарашенно оглядываясь, спросил Кудыка. Ухмыл шел какой-то вроде бы обиженный. - Дыра там была, - бросил он. - И будет... Да сам все потом увидишь. Ты новенький, тебе и бегать... - Куда? - Куда-куда!.. Наверх. За вином. Кудыка облизнул губы и невольно поднял взор к погрязшим в темноте сводам. - Так над нами сейчас что? Кружало?.. - Лес над нами, - сказал Ухмыл. - А ты думал, вино только в слободке да в городе курят? Лешие они тоже не водокряки [Водокряки (берендейск.) - трезвенники.]!.. Небось, мимо рта не пронесут. Ну, вроде, пришли... Справа обозначился узкий, в полтора переплева, подземный переход, в глубине которого тлела подвешенная к потолку лампа. Возле стен громоздились пригорки отбросов и прочего сора, так что дух здесь был жилой, тяжелый. Справа и слева потянулись какие-то хлипкие дверцы. Ухмыл остановился под самой лампой и всмотрелся в бирку, прицепленную к железной бородчатой клюке. - Ага... - пробормотал он, отдавая отмыкало. - Это он вас в самом конце поселил... Во-он та дверь, с заплатой... Обдышавшись, направились к заплатанной двери. Ухмыл задержался, воровато оглянувшись, приоткинул стеклянный колпак висячей лампы и вынул с помощью лучинки огоньку. - Высекать неохота... - шепотом пояснил он, прикрывая ладонью ласковый желтый язычок. - Открывай давай, а то еще углядит кто-нибудь... Сноровистый Кудыка довольно быстро справился с дверью. Вошли, засветили одну из выданных ключником масляных ламп, осмотрелись. Тесная клетушка, две лавки, стол, сундук с оторванными петлями... Чернава вздохнула. - Ну, хотя бы не землянка... - без особой радости молвила она, ставя на одну из лавок лампу и прочий скарб. - Что скажешь, Кудыка?.. Тот уже успел расстегнуть и раскрыть на столе Устав Работ. Заслышав, что к нему обращаются, отнял от книги вытаращенные очи. - Солнышко... - упавшим голосом сообщил он, - подымается умедлительным полетом, а опущается ускорительным... Глава 11. БАБЬЯ ДОКУКА Вот и дождались слобожане весны. Изныли сугробы, взбурлили, заиграли овражки. Двинулся шорохом лед по речке по Сволочи, поредели утренние туманы над теплой Вытеклой. Лес на том берегу стоял уже вползелена. Однако особой радости на рожах не виделось. Раньше, бывало, по весне расправляли бороды, теперь же озадаченно сгребали в кулак. Подсек царский указ слободку древорезов под становой корень. По раскисшим улочкам, заломив шапчонку и распахнувши серый зипунец, шастал зловещий Шумок - рыло порото усмешкой по самое ухо. - Ну как, теплынцы? До того дожили, что и ножки съежили? - ехидно вопрошал он. - А волхвы-то - слыхали? Докуку-то нашего, а?.. В бадью да под землю! За десять берендеек!.. Бабы роняли коромысла и тоненько выли, подхватив животы. Мужики угрюмо надвигали брови на глаза, шапки - на брови. - Погодите, все там будем!.. - изгалялся Шумок, пронимая зябкими словами до хребта. - Вот взденет царь-батюшка очки греческие да напишет еще один указ... Отец он родной, только, вишь, не своим детям!.. В другое бы время не сносить Шумку лихой головушки, а тут лишь поглядывали на него хмуро да скребли в затылках. Смутой веял хмельной ветерок. Чавкая по грязи сапожищами и тяжко шурша кольчугами, прохаживались по слободке недовольные и молчаливые храбры из княжьей дружины. Поговаривали, будто, опасаясь беспорядков, старенький царь-батюшка велел князю теплынскому Столпосвяту исполчить всю рать до последнего отрока. Однако даже и храбры не трогали Шумка - слушали, насупясь, крамольную речь, а подчас и ухмылялись тайком. - Поделом вам, теплынцы!.. - злорадствовал тот. - Как в ополчение идти, постоять за красно солнышко, за князя со княгинею - сразу все по-за печью схоронились, ломом не выломишь!.. Сабельки Ахтаковой боязно... Пусть-де Шумок с Ахтаком тягается!.. - Да полно тебе молоть-то! - не стерпев, запыхтел огромный косолапый Плоскыня. - Мельница ты безоброчна!.. Наслышаны мы, наслышаны, как вы с речки со Сволочи ноги уносили... На торгу про то был указ бирючами оглашен... А не иди супротив царя-батюшки! Зря, что ли, бес кочергой вас употчевал?.. Храбры переглянулись. Один из них приблизился к Плоскыне, тронул за окатистое плечо. - Слышь, берендей, - как бы невзначай обронил он негромко, но со значением. - Ты язык-то попридержи... А то укоротим язык-то... - Бес?.. - взвыл Шумок, присевши. - Это кого же из нас он кочергой употчевал?.. Ахтака он употчевал, вот кого!.. А ты мне - указ! Да что мне твой указ?.. Коли нет души, так что хошь пиши!.. А сам ты это видел? Ты там был?.. - И Шумок с треском рванул ожерелье [Ожерелье (берендейск.) - пристежной ворот.] рубахи. - Я там был!.. И Кудыка там был!.. Ну и где теперь Кудыка? Звери лесные съели... Докука был!.. Где теперь Докука?.. Вновь послышались бабьи всхлипы и причитания: - Ой, лишенько-о... - Голос был вроде бы Купавин. - Знала б кого - коромыслом убила... По тому берегу Вытеклы медленно полз с верховьев зольный обоз. Снег сошел, и головастые лошаденки еле тащили волоком груженые доверху сани. Судя по тому, что коробов было семь, а возчиков всего пять, это возвращались с Теплынь-озера те самые сволочане, которых древорезы сперва прибили, потом приодели. На сей раз обозники выбрали кружной путь, подале от слободки, то ли избегая встреч с теплынцами, то ли просто надеясь пройти через княжьи земли беспошлинно. Надежда не сбылась: из-за бурелома выступили трое храбров и сделали им знак остановиться. Один принялся толковать о чем-то с вожаком обоза, а двое других побежали зачем-то шарить в санях и тыкать сабельками в золу. Однако мало кто глазел на них с этого берега. Не до того было... - Ой, лишенько... - Лишенько?.. - неистово вскричал Шумок, сорвал шапку и, осмотрительно выбравшись на сухое, метнул под ноги. - Врешь, Купава! Главное-то лихо еще впереди!.. Народу вокруг собиралось все больше и больше. Дурак - он давку любит... - Эка! Невидаль!.. - надсаживался никем не останавливаемый Шумок. - Ну, загнали в лес Кудыку! Ну, Докуку в бадью кинули! Ну, Шумка завтра затопчете - за правду!.. Новые народятся!.. А вот ежели царь на князюшку нашего опалу положит - вот оно, лишенько-то! Вот когда взвоете!.. - Дык... - ошеломленно молвил Плоскыня. - Зачинщиков-то кто велел выдать?.. Сам князюшка и велел... Воззрился на беспокойно шевельнувшихся храбров и продолжить не дерзнул. - Навет! - Шумок вскинулся на цыпочки. - С той самой лютой битвы князюшка личика своего не казал!.. А про зачинщиков нам по-письменному прочитали!.. Толпа всколыхнулась, загомонила растерянно: - А и правда, братие!.. - Как не видели? А на пиру в боярском тереме?.. Вон Брусило видел - через ограду... - Да в тереме - что в тереме? Раньше-то князюшка что ни день в слободку наезжал!.. - Неужто под стражей держат?.. - Эй, храбры! Чего молчите? Что с князюшкой нашим? Храбры помялись, совсем поскучнели. - Да ни под какой он не под стражей... - нехотя отозвался старый седатый храбр, именем Несусвет. - Гневается на него царь-батюшка, это верно... Вот и кручинится князюшка-то наш, сам из горницы не выходит... - За вас, мохнорылых, сердечко надрывает! - со слезным звоном в голосе пояснил Шумок. - Ночами, чай, не спит!.. Вот так, теплынцы! Были княжьи, станем царские... - Да ты что такое говоришь-то? - опомнившись, взревел законолюбивый Плоскыня. - Мы и так от роду царские!.. Бей его, берендеи!.. Древорез кинулся на смутьяна и, к удивлению своему, впервые поддержан не был. Мало того, справа его оплели по уху, слева огорчили притузком, потом умелым взмахом коромысла положили в грязь и принялись охаживать чем ни попадя. Плоскыня был настолько ошарашен, что даже не отбивался. Но тут, смекнув, что может лишиться мужа, заголосила Купава, и храбры со вздохом сожаления двинулись вперевалочку к месту расправы. Помятого Плоскыню отняли, поставили на ноги и, прочистив ему затрещиной мозги, стали вязать как зачинщика смуты. Расплескивая полозьями весеннюю жижу, подлетели влекомые крепкой чалой лошадкой легкие санки. - Тпрру!.. - Седок откинулся, натягивая вожжи. Ворот - козырем, горлатная шапка... Боярин. - Чурилу с Нахалком видел кто-нибудь? - Блуд Чадович был не на шутку встревожен. Храбры опешили, призадумались. Стоящий простоволосо народ насторожил уши. - Да намедни в гридницу боярышня приходила... - осторожно покашливая, отозвался старый седатый храбр. - Вроде идти куда-то мыслила... Ну и, стало быть, велела сопровождать... А потом - даже и не знаю... Что-то не видать ни того, ни другого... - Сопровождать велела?.. - Боярин насупился. - А почему им? Храбр покряхтел, помялся. - Да насчет Докуки пытала... - признался он с неохотою. - Ну, того, что сечь тогда собирались... А Чурило с Нахалком, вишь, возьми да и скажи: знаем, гуляли, мол, с ним вместе... - А ну отыскать мне сей миг обоих!.. - гаркнул боярин, наливаясь кровью. - Хоть из-под земли, а достать!.. И вы тоже ищите!.. - обернулся он к слобожанам. Храбры бросили недовязанного Плоскыню и побежали, чавкая сапожищами, кто куда. Люд поспешно нахлобучил шапки и тоже рассеялся. Заливисто ржанула чалая лошадка, унося по грязи боярские санки. На истоптанной в слякоть улочке остались трое: Шумок, Плоскыня да жена его Купава, взвывшая вдруг пуще прежнего. - Молчи, дур