опатку в пепел и вернулась к перепуганным, не смеющим
встать зверям. Похлопывая по горбоносой с закрытыми глазами морде,
уговорила подняться Рыжую, а за ней поднялись Седой с Угольком. Чага
освободила зверей от пут и снова запрокинула голову. Стальная птица
была еще видна. Крохотная, она карабкалась все выше и выше, но крик
ее уже не достигал земли.

Он так и не отнял у нее камни... Медленным шагом Чага взошла на голую,
как череп, вершину холма и увидела тлеющие развалины заката и алый
краешек падающего за горизонт солнца. Под ногами розово блеснул крупный
изогнутый, как кость, осколок. Чага поискала глазами тающую в зените
стальную крупинку, но найти уже не смогла...

Она стояла одна, посреди пустой степи, оставленной людьми, и только
сбитый с толку металл, которому пригрезилось на секунду стальное возносящееся
чудовище, рыскал над холмами. Металл, чьего приближения она уже не
могла, не умела почувствовать...

В конце концов, она всегда знала, что проклятие Матери рано или позно
сбудется. Чага поднялся осколок и, удивившись его нежному теплу, прижала
к груди.

Быстрый, светлый, разящий без промаха на этот раз почему-то медлил.
Потом, подкравшись сзади, с визгом вспорол воздух у самого уха, и
Чага от неожиданности уронила осколок. Некоторое время она оцепенело
глядела под ноги, потом заставила себя нагнуться, но подобрать не
успела.

Металл ударил в плечо, развернул и, не дав даже упасть на землю, поразил
ее в сердце.

В сердце, а не в печень и не в горло, как предсказывала когда-то Мать.