Любовь Лукина, Евгений Лукин. Тупапау, или сказка о злой жене 1 Мглистая туча наваливалась на Волгу с запада, и намерения у нее, судя по всему, были самые серьезные. Дюралевый катерок сбросил скорость и зарылся носом в нарзанно зашипевшую волну. -- Толик,-- жалобно позвал толстячок, что сидел справа.-- По-моему, она что-то против нас имеет... Хмурый Толик оценил исподлобья тучу и, побарабанив пальцами по рогатому штурвальчику, обернулся -- посмотреть, далеко ли яхта. Второе судно прогулочной флотилии выглядело куда эффектнее: сияюще-белый корпус, хромированные поручни, самодовольно выпяченные паруса. За кормой яхты бодро стучал подвесной мотор, но в скорости с дюралькой она, конечно, тягаться не могла. -- Это все из-за меня, ребята...-- послышался виноватый голос с заднего сиденья. Там в окружении термосов, спиннингов и рюкзаков горбился крупный молодой человек с глазами великомученика. Правой рукой он придерживал моток толстенной -- с палец -- медной проволоки, венчающей собой всю эту груду добра. -- Толик, ты слышал?-- сказал толстячок.-- Раскололся Валентин! Оказывается, туча тоже из-за него. -- Не надо, Лева,-- с болью в голосе попросил тот, кого звали Валентином.-- Не опоздай мы с Натой на пристань... -- "Мы с Натой"...-- сказал толстячок, возводя глаза к мглистому небу.-- Ты когда кончишь выгораживать свою Наталью, непротивленец? Ясно же, как божий день, что она два часа макияж наводила! Но тут в глазах Валентина возникло выражение такого ужаса, что Лева, поглядев на него, осекся. Оба обернулись. Белоснежный нос яхты украшала грациозная фигура в бикини. Она так вписывалась в стройный облик судна, что казалось, ее специально выточили и установили там для вящей эстетики. Это была Наталья -- жена Валентина. Впереди полыхнуло. Извилистая молния, расщепившись натрое, отвесно оборвалась за темный прибрежный лесок. -- Ого...-- упавшим голосом протянул Лева.-- Дамы нам этого не простят. На заднем сиденье что-то брякнуло. -- Ты мне там чужую проволоку не утопи,-- не оборачиваясь, предупредил Толик.-- Нырять заставлю... А на яхте молнии вроде бы и вообще не заметили. Значит, по-прежнему парили в эмпиреях. Наталья наверняка из бикини вылезала, чтобы произвести достойное впечатление на Федора Сидорова, а Федор Сидоров, член Союза художников, авангардист и владелец яхты, блаженно жмурился, покачиваясь у резного штурвала размером с тележное колесо. Время от времени, чувствуя, что Наталья выдыхается, он открывал рот и переключал ее на новую тему, упомянув Босха или, скажем, Кранаха. На секунду глаза Натальи стекленели, затем она мелодично взвывала: "О-о-о, Босх!" или "О-о-о, Кранах!" Причем это "о-о-о" звучало у нее почти как "у-у-у" ("У-у-у, Босх!", "У-у-у, Кранах!"). И начинала распинаться относительно Босха или Кранаха. Можно себе представить, как на это реагировала Галка. Скорее всего, слушала, откровенно изумляясь своему терпению, и лишь когда становилось совсем уже невмоготу, отпускала с невинным видом провокационные реплики, от которых Наталья запиналась, а Федор жмурился еще блаженнее... На дюральке же тем временем вызревала паника. -- Что ж мы торчим на фарватере!-- причитал Лева.-- Толик, давай к берегу, в конце-то концов... -- Лезь за брезентом,-- распорядился Толик.-- Сейчас здесь будет мокро. Ну куда ты полез? Он у меня в люке. -- В люке?-- возмутился Лева.-- Додумался! Нарочно, чтобы меня сгонять? Он взобрался на сиденье и неловко перенес ногу через ветровое стекло. При этом взгляд его упал на яхту. -- Эй, на "Пенелопе"!-- завопил Лева.-- Паруса уберите! На борт положит! Он выбрался на нос дюральки и по-лягушачьи присел над люком. Тут-то их и накрыла гроза. Дождь ударил крупный, отборный. Брезент изворачивался, цеплялся за все, что мог, и норовил уползти обратно, в треугольную дыру. Лева высказывался. Сзади сквозь ливень маячил смутный силуэт яхты с убранными парусами. Валентин на заднем сиденье старался не утопить чужую проволоку и прикидывал, что с ним сделает промокшая жена на берегу за эту Бог весть откуда приползшую тучу. Но когда ни на ком сухой нитки не осталось, выяснилось вдруг, что гроза не такая уж страшная штука. -- Ну что, мокрая команда?-- весело заорал Толик.-- Терять нечего? Тогда отдыхаем дальше!.. Совпадение, конечно, но все-таки странно, что молния ударила в аккурат после этих самых слов. 2 Все стало ослепительно-белым, потом -- негативно-черным. Волосы на голове Толика, треща, поднялись дыбом (не от страха -- испугаться он не успел). Предметы, люди, сама лодка -- все обросло игольчато-лучистым ореолом. Прямо перед Толиком жутко чернело перекошенное лицо Левы в слепящем нимбе. Это длилось доли секунды. А потом мир словно очнулся -- зашумел, пришел в движение. Лодка тяжело ухнула вниз с полутораметровой высоты, оглушительно хлопнув по воде плоским днищем, затем угрожающе накренилась, встав при этом на корму, и какое-то время казалось, что она неминуемо перевернется. Лева кувыркнулся через ветровое стекло и, ободрав плечо о худую наждачную щеку Толика, шлепнулся за борт. Этот незначительный толчок, видимо, и решил исход дела -- дюралька выровнялась. Толик, опомнившись, ухватил за хвост убегающую за борт брезентовую змею и рванул на себя. На помощь ему пришел Валентин. Вдвоем они втащили в лодку полузахлебнувшегося Леву и принялись разжимать ему пальцы. Вскоре он затряс головой, закашлялся и сам отпустил брезент. -- Все целы?-- крикнул Толик.-- У кого что сломано, выбито? А ну подвигайтесь, подвигайтесь, проверьте! -- Вот... плечо обо что-то оцарапал,-- неуверенно пожаловался Лева. -- И все?-- не поверил Толик. Он перевел глаза на Валентина. Тот смущенно пожимал плечами -- должно быть, не пострадал вообще. И тогда Толик начал хохотать. -- Плечо...-- стонал он.-- Чуть не сожгло, на фиг, а он говорит: плечо... Мокрый Лева ошарашенно смотрел на него. Потом тоже захихикал, нервно облизывая с губ горько-соленую воду. Через минуту со смеху покатывались все трое, да так, что лодка раскачивалась. Но это им только казалось -- дюралька танцевала совсем по другой причине. Истина открылась в тот момент, когда друзья перевели наконец дыхание. Большая пологая волна выносила суденышко все выше и выше, пока оно не очутилось на вершине водяного холма, откуда во все стороны очень хорошо просматривался сверкающий под тропическим солнцем океан. Приблизительно в километре от лодки зеленел и топорщился пальмами гористый остров. Ничего другого, напоминающего сушу, высмотреть не удалось. Дюралька плавно соскользнула с волны. Теперь она находилась как бы на дне водяной котловины. Остров исчез. Трудно сказать, сколько еще раз поднималась и опускалась лодка, прежде чем к друзьям вернулся дар речи. Первым из шока вышел Толик. -- Так...-- сипло проговорил он.-- Попробуем завестись... 3 Да, это вам была не река! Дюралька штурмовала каждую волну, как гусеничный вездеход штурмует бархан. Сначала остров приближался медленно, словно бы нехотя, а потом вдруг сразу надвинулся, угрожающе зашумел прибоем. Лодка удачно проскочила горловину бухточки, радостно взвыла и, задрав нос, понеслась по зеркальной воде к берегу. Толик поздно заглушил мотор, и дюралька на полкорпуса выехала на чистый скрипучий песок. Роскошный подковообразный пляж был пугающе опрятен: ни обрывков бумаги, ни жестянок из-под консервов. У самой воды, где обычно торчат остроконечные замки из сырого песка, рассыпаны были редкие птичьи следы. Амфитеатром громоздились вечнозеленые заросли. С живописной скалы сыпался прозрачный водопадик. -- Ребята...-- послышался потрясенный голос с заднего сиденья.-- Но ведь это не укладывается в рамки общепринятой теории... -- Да помолчи ты хоть сейчас!-- взвыл Лева.-- Какая, к чертям, теория? Толик, скажи ему!.. Толик, вытянув шею, смотрел поверх ветрового стекла куда-то вдаль. -- Баньян,-- тихо, но отчетливо произнес он. __________________ Баньян (баниан) -- тропический фикус огромных размеров. -- Где?-- испугался Лева. -- Вон то дерево называется баньян,-- зачарованно проговорил Толик.-- Я про него читал. Дерево было то еще. Стволов шесть, не меньше. То ли крохотная рощица срослась кронами, то ли каждая ветвь решила запустить в землю персональный корень. -- Где? Г-где?..-- Лева вдруг стал заикаться. -- Вон, правей водопада... -- Да нет! Где растет? -- В Полинезии,-- глухо сказал Толик. -- В Поли...-- Лева не договорил и начал понимающе кивать, глядя на баньян. -- Перестань,-- сказал Толик. Лева кивал. -- Может, воды ему?-- испуганным шепотом спросил Валентин. Толик нашарил под сиденьем вскрытую пачку "Опала", кое-как извлек из нее сигарету и не глядя ткнул фильтром сначала в глаз Леве, потом в подбородок. Лева машинально щелкнул зубами и чуть не отхватил Толику палец. Со второй попытки он прокусил сигарету насквозь. Так же не глядя Толик сунул пачку Валентину, но тот отпрянул и замотал головой -- месяц назад Наталья, прочитав статью о наркомании, настрого запретила ему курить. Лева перестал кивать. Потом, напугав обоих, с шумом выплюнул откушенный фильтр. -- А чего, спрашивается, сидим?-- вскинулся он вдруг. Так и не дав никому прикурить, Толик сделал над собой усилие и вылез из дюральки. Постоял немного, затем поднял глаза на заросли и неловко сел на борт. -- Ребята...-- снова подал голос Валентин. -- Знаю!-- оборвал Толик.-- Не укладывается. Слышали. Он вскочил, выгнал из лодки Валентина и Леву, столкнул ее поглубже в воду, пристегнул карабин тросика и, отнеся якорь шага на три, прочно вогнал его лапами в песок. Спасался человек трудотерапией. Сзади послышались не совсем понятные звуки. Толик обернулся и увидел, что Лева сидит на песке и бессмысленно посмеивается, указывая сломанной сигаретой то на бухту, то на баньян, то на водопадик. -- Послушайте...-- смеялся Лева.-- Этого не может быть... Он встретился глазами с Толиком, поскучнел и умолк. -- Оч-чень мило...-- бормотал между тем Валентин, очумело озираясь.-- Позвольте, а где же?.. Я же сам видел, как... Он кинулся к лодке и бережно вынес на песок чудом не оброненный за борт моток толстой медной проволоки. Собственно, мотком это уже не являлось. Теперь это напоминало исковерканную пружину от гигантского матраца, причем исковерканную вдохновенно. И еще одно -- раньше проволока была тусклой, с прозеленью, теперь же сверкала, как бляха на параде. -- Оч-чень мило...-- озадаченно повторял Валентин, обходя ее кругом.-- То есть в момент разряда моток принял такую вот форму... Услышав слово "разряд", Толик встрепенулся. -- Валька!-- умоляюще сказал он.-- Ну ты же физик! Теоретик! Что же это, Валька, а? Лицо у Валентина мгновенно сделалось несчастным, и он виновато развел руками. -- Давайте хоть костер разожжем!-- от большого отчаяния выкрикнул Лева. Он все еще сидел на песке. Толик немедленно повернулся к нему. -- Зачем? -- Может, корабль какой заметит... Лицо Валентина выразило беспокойство. -- Лева,-- с немыслимой в такой обстановке деликатностью начал он.-- Боюсь, что тебе долго придется жечь костер... -- То есть? -- Видишь ли... Насколько я понимаю, перенос в пространстве должен сопровождаться переносом во времени... Боюсь, что мы в иной эпохе, Лева. И если это действительно Полинезия, то похоже, что европейцы здесь еще не появлялись... Лева обезумел. Он вскочил с песка. Он метался по пляжу и кричал, чтобы Валентин взял свои слова обратно. Потом, полагая, видимо, что одним криком не убедишь, попытался применить силу, и его пришлось дважды оттаскивать от большого и удивленного Валентина. Наконец Толику надоела неблагодарная роль миротворца, что немедленно выразилось в коротком тычке по Левиным ребрам. -- Кончай!-- внятно произнес Толик. Будучи в прошлом одноклассниками, инженер Лева, слесарь Толик и физик-теоретик Валентин знали друг друга до тонкостей. И если у Толика вот так на глазах менялось лицо, это означало, что робкого Валентина опять обижают и что в следующее мгновение маленький худой Толик пулей влетит в потасовку, как бультерьер Снап из известного рассказа Сетона-Томпсона. Лева мигом припомнил золотые школьные деньки и притих. -- Слушай, сейчас хлебнуть бы...-- берясь за горло, обессиленно сказал он.-- Достань, а? -- Водка на яхте,-- напомнил Толик. -- Слу-шай...-- выдохнул Лева.-- А яхта где? Где "Пенелопа"? Оба почему-то посмотрели на горловину бухты. Там ходили белые, как закипающее молоко, буруны. -- Эх, не послушал я Федора, дурак,-- с сожалением молвил Лева.-- Он же предлагал: идем на яхте... Нет, надо было мне влезть в твою жестянку! Был бы уже в городе... протокол бы составляли... -- Как дам сейчас в торец!-- озлился Толик.-- Без протокола. -- Ребята... ...И так неожиданно, так умиротворенно прозвучало это "ребята", что они с сумасшедшей надеждой повернулись к Валентину. Все-таки физик... теоретик... Теоретик стоял возле сверкающей медной спирали и с живым интересом оглядывал пейзаж. -- Ребята, я все-таки с вашего позволения возьму одну "опалину"?.. И, получив в ответ обалделый кивок, направился к берегу, мурлыча что-то из классики. -- Что это с ним?-- тихо спросил Лева. Толик неопределенно повел плечом. Валентин уже возвращался, с наслаждением попыхивая сигаретой. -- Ребята, а знаете, здесь неплохо,-- сообщил он.-- Вообще не понимаю, чем вы недовольны... Могли попасть в жерло вулкана, в открытый космос -- куда угодно! А здесь, смотрите, солнце, море, пальмы... Видно, никотин с отвычки крепко ударил ему в голову. -- Я, конечно, постараюсь разобраться в том, что произошло,-- небрежно заверил он,-- но вернуться мы, сами понимаете, уже не сможем. Ну и давайте исходить из того, что есть... -- Т-ты... ты оглянись вокруг!-- Лева вновь обнаружил тенденцию к заиканию. -- Да отстань ты от него,-- хмуро сказал Толик.-- От Натальи человек избавился -- неужели не понимаешь? 4 Завтрак протекал в сложном молчании -- каждый молчал по-своему. Валентин улыбался каким-то приятным мыслям и вообще вел себя раскованно. Лева с остановившимся взглядом уничтожал кильку в томате. Толик что-то прикидывал и обмозговывал. Грохотали отдаленные буруны, и кричали чайки. -- Слушайте!-- побледнев, сказал Лева.-- Кажется, мотор стучит. Они перестали жевать. -- Ага... Жди!-- проворчал наконец Толик. Лева расстроенно отшвырнул пустую консервную банку. -- И чайки какие-то ненормальные...-- пожаловался он ни с того ни с сего.-- Почему у них хвосты раздвоены? Не ласточки, не чайки -- так... черт знает что... В гробу я видел такую робинзонаду! -- А ну принеси обратно банку!-- взвился вдруг Толик.-- Я тебе побросаю! И целлофан тоже не выбрасывать. Вообще ничего не выбрасывать. Все пригодится... Лева смотрел на него вытаращенными глазами. -- Мотор!-- ахнул он.-- Ей-богу, мотор! Толик и Лева оглянулись на бухту и вскочили. "Пенелопа" уже миновала буруны и, тарахтя, шла к берегу. В горловине ей досталось крепко -- в белоснежном борту повыше ватерлинии зияла пробоина, уничтожившая последнюю букву надписи, отчего название судна перешло в мужской род: "Пенелоп..." Лева забежал по колено в воду. Он размахивал майкой, прыгал и ликующе орал: "Сюда! Сюда!" А на носу яхты скакала Галка и пронзительно визжала: "Мы здесь! Мы здесь!", хотя их уже разделяло не более десятка метров. Глубокий киль не позволил яхте причалить прямо к берегу, и ее пришвартовали к корме дюральки. И вот на горячий песок доисторического пляжа ступила точеная нога цивилизованной женщины. Первым делом Наталья направилась к мужу. Заплаканные глаза ее стремительно просыхали, и в них уже проскакивали знакомые сухие молнии. Что до Валентина, то он окостенел в той самой позе, в какой его застало появление "Пенелопа". Пальцы его правой руки были сложены так, словно еще держали сигарету, которую у него вовремя сообразил выхватить Толик. -- Как это на тебя похоже!-- с невыносимым презрением выговорила Наталья. Валентин съежился. Он даже не спросил, что именно на него похоже. Собственно, это было несущественно. Второй переправили Галку. Вела она себя так, словно перекупалась до озноба: дрожа, села на песок и обхватила колени. Глаза у нее были очень круглые. И наконец на берег сбежал сам Федор Сидоров. Задрав бороденку, он ошалело оглядел окрестности, после чего во всеуслышание объявил: -- Мужики! Это Гоген! -- О-о-о (у-у-у), Гоген!..-- встрепенулась было Наталья -- и осеклась. -- Нет, но какие вы молодцы,-- приговаривал Лева со слезами на глазах.-- Какие вы молодцы, что приплыли! Вот молодцы! Как будто у них был выбор! -- А эт-то еще что такое?-- послышался ясный, изумленно-угрожающий голос Натальи. Ее изящно вырезанные ноздри трепетали. Валентин перестал дышать, но было поздно. -- Наркоман!-- на неожиданных низах произнесла она. Лицо Толика приняло странное выражение. Казалось, он сейчас не выдержит и скажет: "Да дай ты ей в лоб наконец! Ну нельзя же до такой степени бабу распускать!" Ничего не сказал, вздохнул и, вытащив из дюральки охотничий топорик, направился к зарослям. Впрочем, Наталью в чем-то можно было понять. В конце концов ведь и сам Толик в первые минуты пребывания на острове с ненужным усердием хлопотал вокруг дюральки, боясь поднять глаза на окружающую действительность. Видно, такова уж защитная реакция человека на невероятное: сосредоточиться на чем-то привычном и хотя бы временно не замечать остального. Поэтому выволочка была долгой и обстоятельной, с надрывом и со слезой. Валентину влетело за курение в трагический момент, за друга-слесаря, за нечуткость и черствость и наконец за то, что с Натальей не стряслось бы такого несчастья, выйди она замуж за другого. Наталью тупо слушали и, не решаясь отойти от лодок, с завистью следили за мелькающим вдалеке Федором Сидоровым. Как очумелый, он бегал по берегу, прищуривался, отшатывался и закрывал ладонью отдельные фрагменты пейзажа. Потом и вовсе исчез. Наталья вот-вот должна была остановиться, пластинка явно доскрипывала последние обороты, но тут, как нарочно, начала оживать Галка. -- Ну что?-- высоким дрожащим голосом спросила она.-- С кем в бадминтон? После этих слов с Натальей приключилась истерика, и вдвоем с Левой они наговорили Галке такого, что хватило бы на трех Галок. Но провокаторше только этого было и надо: поогрызавшись с минуту, она перестала дрожать и ожила окончательно. -- Один, понимаешь, на Гогене шизанулся,-- шипел и злобствовал Лева,-- этой -- бадминтон!.. А вот, полюбуйтесь, еще один сидит! Ему здесь, видите ли, неплохо! А? Неплохо ему!.. -- Это кому здесь неплохо?-- вскинулась Наталья. Лева сгоряча объяснил, а когда спохватился -- над пляжем уже висела пауза. -- Негодяй!-- тихо и страшно произнесла Наталья, уставив на мужа прекрасные заплаканные глаза.-- Так тебе, значит, без меня неплохо? Ты хотел этого, да? Ты этого добивался? Ты... ТЫ ПОДСТРОИЛ ЭТО! Обвинение было настолько чудовищным, что даже сама Наталья застыла на секунду с приоткрытым ртом, как бы сомневаясь, не слишком ли она того... Потом решила, что не слишком, -- и началось! Погребенный под оползнем гневных и, видимо, искренних слов, Валентин даже не пытался барахтаться. Злодеяние его было очевидно. Он заманил супругу на яхту с подлым умыслом бежать на слесаревой дюральке. Но он просчитался! Он думал, что яхта останется там, на Волге. Не вышло. Негодяй, о негодяй! И он думает, что она, Наталья, согласится похоронить свою молодость на необитаемом острове? Ну нет!.. -- Наташенька,-- попробовал исправить положение Лева,-- мы уже все обсудили. Тут, видишь ли, какое дело... Оказывается, перенос в пространстве... -- Ты что, физик?-- резко повернулась к нему Наталья. -- Я не физик. Он физик... -- Какой он физик!-- Она смерила мужа взглядом.-- До сих пор диссертацию закончить не может! Даю тебе неделю сроку, слышишь, Валентин? -- Ната... -- Неделю! Неделю сроку -- на что? Честно говоря, Наталья об этом как-то не очень задумывалась. Но Валентин понял ее по-своему и ужаснулся. -- А куда это кузен пропал?-- всполошилась Галка, имея в виду своего дальнего родственника Федора Сидорова. Лева осмотрелся. -- Возле баньяна торчит,-- с досадой бросил он.-- Девиц каких-то привел... -- Опять...-- застонала Галка.-- Что?! Они уставились друг на друга, потом -- на баньян. Федор оживленно беседовал с двумя очень загорелыми девушками в скромных юбочках из чего-то растительного. Не переставая болтать, обнял обеих за роскошные плечи и повел к лодкам. Это была минута вытаращенных глаз и разинутых ртов. Подошел Толик с охапкой свежесрубленных жердей. -- А остров-то, оказывается, обитаемый!-- огорошила его Галка. Толик спокойно бросил жерди и посмотрел на приближающуюся троицу. -- Нет,-- сказал он.-- Это с соседнего острова. Здесь им селиться нельзя. -- Откуда знаешь?-- быстро спросил Лева.-- Это они тебе сами сказали? Ты что, уже общался? А почему нельзя? -- Табу,-- коротко пояснил Толик и добавил: -- Вождь у них -- ничего, хороший мужик... ______________________________ Табу -- религиозный запрет (полинезийск.). -- Знакомьтесь,-- торжественно провозгласил Федор.-- Моана. Ивоа. Галка, моя кузина. Наталья. Лева... Девушки, похоже, различались только именами. Одеты они были совершенно одинаково: короткие шуршащие юбочки и ничего больше. Незнакомые белые цветы в распущенных волосах. Смуглые свежие мордашки с живыми темными глазами. -- И часто они здесь бывают?-- с интересом спросил Лева, кажется, приходя в хорошее настроение. -- Да ритуал здесь у них какой-то... Ответ Толика Леве не понравился. Вспомнился Робинзон Крузо, танцы с дубиной вокруг связанного кандидата на сковородку, черепа на пляже и прочие людоедские штучки. А тут еще Моана (а может, Ивоа), покачивая бедрами, вплотную подошла к Леве и, хихикнув, потрогала указательным пальцем его белый итээровский животик. Лева попятился и испуганно обвел глазами заросли. Заросли шевелились. От ветра, разумеется. А может быть, и нет. Может быть, они шевелились совсем по другой причине. -- Что за ритуал? Ты их хоть расспросил? -- Я тебе что, переводчик?-- огрызнулся Толик.-- Я по-полинезийски знаю только "табу" да "иа-ора-на". -- Иа-орана!-- обрадованно откликнулась Ивоа (а может, Моана). __________________________________ Иа-орана -- форма приветствия (полинезийск.). Наталья была вне себя. Вы подумайте: все мужчины, включая Федора Сидорова, смотрели не на нее, а на юных туземок! В такой ситуации ей оставалось одно -- держаться с достоинством. Наталья сделала надменное лицо и изящным жестом нацепила радужные очки. Лучше бы она этого не делала. -- Тупапау!-- взвизгнули девушки и в ужасе кинулись наутек. ______________________________ Тупапау -- злой дух, привидение (полинезийск.). -- Ну вот...-- обреченно промолвил Лева, глядя им вслед.-- Сейчас приведут кого-нибудь... Все содрогнулись. -- Валентин...-- начала Наталья. -- Я помню, Ната, помню...-- торопливо сказал несчастный теоретик.-- Правда, неделя -- это, конечно, маловато... но я попробую во всем разобраться и... 5 Прошел месяц. 6 "Пенелоп" беспомощно лежал на боку, чем-то напоминая выброшенного на берег китенка. Памятная пробоина чуть выше ватерлинии была грубо залатана куском лакированной фанеры. Заплата, которую в данный момент накладывали на вторую такую же пробоину, смотрелась куда аккуратнее. Сидя на корточках, Толик не спеша затягивал последний болт. По периметру латки блестели капли клея (толченый кокос плюс сок хлебного дерева). Внутри яхты кто-то громко сопел, лязгал железом и выражался. Из-под носовой части палубы, упираясь пятками в раскулаченную каюту, торчали чьи-то крепкие загорелые ноги. -- Сойдет,-- сказал Толик и хлопнул ладонью по обшивке. -- Все, что ли?-- гулко спросили из чрева яхты. Ноги задвигались, показалась выпуклая смуглая спина, и наконец над бортом появилась потная темная физиономия то ли работорговца, то ли джентльмена удачи. Выгоревшие космы были перехвачены каким-то вервием, а ниже подбородка наподобие шейного платка располагалась рыжая клочковатая борода. Эта совершенно пиратская физиономия принадлежала Леве. Бывший инженер-метролог отдал гаечный ключ Толику, и они присели на борт передохнуть. Толик тоже изменился: почернел, подсох, лицо до глаз заросло проволочным волосом. Европейцем остался, пожалуй, один Федор Сидоров. Светлокожесть его объяснялась тем, что работал он всегда под зонтиком, а вот чем он подбривал щеки и подравнивал бородку, было неизвестно даже Галке. Сейчас он бродил вокруг "Пенелопа" и, моргая белесыми ресницами, оглядывал его со всех сторон. -- Слушай, вождь,-- сказал Лева (Толик чуть повернул к нему голову).-- А зачем вообще нужна эта палуба? Снять ее к чертовой матери... -- Можно,-- кивнул Толик. -- Мужики,-- задумчиво поинтересовался Федор,-- а вам не кажется, что вы обращаетесь с моей собственностью несколько вольно? "Мужики" дружно ухмыльнулись в две бороды. -- Твоя собственность,-- насмешливо объяснил Лева,-- месяц как национализирована. -- А-а,-- спокойно отозвался Федор.-- Тогда конечно. -- И вообще,-- сказал Лева.-- Я не понимаю. Почему мы с вождем трудимся в поте лица? Почему ты стоишь и ничего не делаешь? Федор, задрав брови, наблюдал морских ласточек. -- Мужики, какого рожна?-- рассеянно осведомился он.-- Я -- фирма, работающая на экспорт. Золотой, в некотором роде, фонд. -- Ты, фирма!-- сказал Толик.-- Ты портрет Таароа закончил? За ним, между прочим, сегодня делегация прибудет, не забыл? -- Сохнет,-- с достоинством обронил Федор.-- После обеда приглашаю на смотрины. -- А вот интересно,-- ехидно начал Лева.-- Все хотел спросить: а что ты будешь делать, когда у тебя кончатся краски? Федор одарил его высокомерным взглядом голубеньких глаз. -- Левушка,-- кротко промолвил он,-- талантливый человек в любом месте и в любую эпоху найдет точку приложения сил. -- А ты не виляй,-- подначил Лева. -- Хорошо. Пожалуйста. В данный момент я, например, осваиваю технику татуировки акульим зубом. Если это тебя так интересует. Лева перестал улыбаться. -- Ты что, серьезно? -- Левушка, это искусство. Кстати, кое-кто уже сейчас набивается ко мне в клиенты... Его перебил Толик. -- Нет, кому я завидую, так это Таароа,-- признался он с горечью.-- Полсотни человек под началом, а? И каких! Все здоровые, умелые, дисциплинированные... А тут послал Бог трех обормотов! Этого из-под зонтика не вытащишь, другой целыми днями на Сыром пляже формулы рисует... -- А я?-- обиженно напомнил Лева. -- А ты яхту на рифы посадил! Последовало неловкое молчание. -- Мужики!-- сказал Федор Сидоров, откровенно меняя тему.-- А знаете, почему племя Таароа не селится на нашем острове? Из-за тупапау. -- Из-за Натальи?-- поразился Лева. -- Да нет! Из-за настоящих тупапау. Мужики, это феноменально! Оказывается, наш остров кишмя кишит тупапау. Таароа -- и тот, пока мне позировал, весь извертелся. Вы, говорит, сами скоро отсюда сбежите. Тупапау человека в покое не оставят. Вон, говорит, видишь, заросли шевельнулись? Так это они. -- Не знаю, не встречал,-- буркнул Толик, поднимаясь.-- Не иначе их Наталья распугала... 7 В деревне было пусто. Проходя мимо своей крытой пальмовыми листьями резиденции, Толик раздраженно покосился на установленную перед входом медную проволоку. Ее петли и вывихи успели изрядно потускнеть за месяц, но в целом выглядели все так же дико. Сколько бы вышло полезных в хозяйстве вещей, распили он ее на части... Нельзя. И не потому, что Валентин заклинал не трогать этот "слепок с события", изучив который, якобы можно обосновать теоретически то, что стряслось с ними на практике месяц назад. И не потому, что Федор Сидоров узрел в ней гениальную композицию ("Это Хосе Ривера, мужики! Хосе де Ривера!"). И уж тем более не из-за Натальи, ляпнувший однажды, что "скульптура" придает побережью некий шарм. Нет, причина была гораздо глубже и серьезнее. Племя Таароа приняло перекошенную медную спираль за божество пришельцев, и отпилить теперь кусок от проволоки-хранительницы было бы весьма рискованным поступком. Толик вздохнул и, поправив одну из желтеньких тряпочек, означающих, что прикосновение к святыне грозит немедленной гибелью, двинулся в сторону баньяна, откуда давно уже плыл теплый ароматный дымок. Сосредоточенная Галка, шелестя местной юбочкой из коры пандануса, надетой поверх купальника, колдовала над очажной ямой. -- А где Тупапау?-- спросил Толик. Галка сердито махнула обугленным на конце колышком в сторону пальмовой рощи. -- Пасет... -- Чего-чего делает?-- не понял Толик. -- Теоретика своего пасет!-- раздраженно бросила Галка.-- Вдруг он не формулы там рисует! Вдруг у него там свидание назначено! С голой туземкой! -- Вот дуреха-то!-- в сердцах сказал Толик.-- Ну ничего-ничего... Найду -- за шкирку приволоку! -- Слушай, вождь!-- Опасно покачивая колышком, Галка подступила к Толику вплотную.-- Мне таких помощниц не надо! Сто лет мне снились такие помощницы! Я тебе серьезно говорю: если она еще раз начнет про свои страдания -- я ей по голове дам этой вот кочережкой! -- Да ладно, ладно тебе,-- хмурясь и отводя глаза, буркнул Толик.-- Сказал же: найду и приведу... И, круто повернувшись, размашистой петровской походкой устремился к Сырому пляжу. 8 Полукруг влажного песка размером с волейбольную площадку играл для Валентина роль грифельной доски. А роль фанатичной уборщицы с мокрой тряпкой играл прилив, дважды в сутки аккуратно смывающий Валентиновы выкладки. Иными словами, вся эта кабалистика, покрывающая Сырой пляж, была нарисована сегодня. Толик спрыгнул с обрывчика и, осторожно переступая через формулы, подошел к другу. -- Ну, как диссертация? Шутка была недельной давности. Придумал ее, конечно, Лева. При звуках человеческого голоса Валентин вздрогнул. -- А, это ты... А вот ему борода шла. Если у Левы она выросла слишком низко, а у Толика слишком высоко, то Валентину она пришлась тютелька в тютельку. Наконец-то в его внешности действительно появилось что-то от ученого, правда, от ученого античности. На нем была "рура" -- этакая простыня из тапы с прорезью для головы, а в руке он держал тростинку. Вылитый Архимед, если бы не головной убор из носового платка, завязанного по углам на узелки. ________________________ Тапа -- материя, получаемая путем выколачивания коры. -- На обед пора,-- заметил Толик, разглядывая сложную до паукообразности формулу.-- Слушай, где я это мог видеть? -- Такого бреда ты нигде не мог видеть!-- И раздосадованный Валентин крест-накрест перечеркнул формулу тростинкой. Тупапау, то бишь Натальи, нигде не наблюдалось. Толик зорко оглядел окрестности и снова повернулся к Валентину. -- Да нет, точно где-то видел,-- сказал он.-- А почему бред? -- Да вот попробовал описать то, что с нами произошло, одним уравнением... Ну и, конечно, потребовался минус в подкоренном выражении. Толик с уважением посмотрел на формулу. -- А что, минус нельзя... в подкоренном? -- Нельзя,-- безжалостно сказал Валентин.-- Теория относительности не позволяет. -- Вспомнил!-- обрадовался вдруг Толик.-- На празднике в деревне -- вот где я это видел! Там у них жертвенный столб, поросят под ним душат... Так вот колдун под этим самым столбом нарисовал в точности такую штуковину. -- Какой колдун?-- встревожился Валентин.-- Как выглядит? В перьях? -- Ну да... Маска у него, татуировка... -- Он за мной шпионит,-- пожаловался Валентин.-- Вчера прихожу после ужина, а он уравнение на дощечку перецарапывает... Определенно, Вальку пора было спасать. Переправить его, что ли, на пару недель к Таароа? Поживет, придет в себя... Гостей там любят... А Наталье сказать: сбежал. Построил плот и сбежал. -- Эйнштейн здесь нужен,-- ни с того ни с сего уныло признался Валентин.-- Ландау здесь нужен. А я -- ну что я могу?.. -- Слушай,-- не выдержал Толик,-- да пошли ты ее к черту! -- Да я уж и сам так думал... -- А что тут думать? У тебя просто выхода другого нет! -- Знаешь, а ты прав.-- Голос Валентина внезапно окреп, налился отвагой.-- Она же меня, подлая, по рукам и по ногам связала! -- Валька!-- закричал Толик.-- Я целый месяц ждал, когда ты так скажешь! -- А что?-- храбрился Валентин.-- Да на нее теперь вообще можно внимания не обращать! -- Ну наконец-то!-- Толик звучно двинул его раскрытой ладонью в плечо.-- А то ведь смотреть страшно, как ты тут горбатишься! Однако порыв уже миновал. -- Да, но другой-то нет...-- тоскливо пробормотал Валентин, озираясь и видя вокруг лишь песок да формулы. -- Как это нет?-- возмутился Толик.-- Вон их сколько ходит: веселые все, послушные... -- Ходит?-- опешил Валентин.-- Кто ходит? Ты о чем? -- Да девчонки местные! В сто раз лучше твоей Натальи!..-- Толик запнулся.-- Постой-постой... А ты о чем? -- Я -- о теории относительности...-- с недоумением сказал Валентин, и тут до него наконец дошло. -- Наталью -- к черту?-- недоверчиво переспросил он и быстро-быстро оглянулся.-- Да ты что! Как это Наталью... туда?.. И Толику вдруг нестерпимо захотелось отлупить его. В педагогических целях. -- Поговорили...-- вздохнул он.-- Ладно. Пошли обедать. 9 -- А вот и вождь!-- с лучезарной улыбкой приветствовала их Наталья. Раньше она старалась Толика не замечать, а за глаза именовала его не иначе как "слесарь". Историческое собрание у водопада, избравшее "слесаря" вождем, она обозвала "недостойным фарсом", и в первые дни дело доходило до прямого саботажа с ее стороны. И только когда в горловину бухты вдвинулись высокие резные носы флагманского катамарана "Пуа Ту Тахи Море Ареа" ("Одинокая Коралловая Скала в Золотом Тумане), когда в воздухе заколыхались пальмовые ветви -- символ власти, когда огромный, густо татуированный Таароа и слесарь Толик как равные торжественно соприкоснулись носами, -- потрясенная Наталья вдруг поняла, что все это всерьез, и ее отношение к Толику волшебно изменилось. Под баньяном был уже сервирован врытый в землю стол, собственноручно срубленный и собранный вождем без единого гвоздя. Наталья разливала уху в разнокалиберные миски. На широких листьях пуру дымились пересыпанные зеленью куски рыбины. -- Кузиночка!-- сказал Федор, шевеля ноздрями и жмурясь.-- Что бы мы без тебя делали! -- С голоду бы перемерли!-- истово добавил Лева. Расселись. Приступили к трапезе. -- Валентин, ты запустил бороду,-- сухо заметила Наталья.-- Если уж решил отпускать, то подбривай хотя бы. -- Так ведь нечем, Ната...-- с мягкой улыбкой отвечал Валентин. -- А чем подбривает Федор? -- Акульим зубом,-- не без ехидства сообщил Лева.-- Он у нас, оказывается, крупный специалист по акульим зубам. После извлечения из углей поросенка стало совершенно ясно, что национальную полинезийскую кухню Галка освоила в совершенстве. Валентин уже нацеливался стащить пару "булочек" (т. е. печеных плодов таро) и улизнуть на Сырой пляж без традиционного выговора, но... -- Интересно,-- сказал Лева, прихлебывая кокосовое молоко из консервной банки,-- далеко мы от острова Пасхи? Все повернулись к нему. -- А к чему это ты?-- спросил Толик. -- По Хейердалу,-- глубокомысленно изрек Лева,-- на Пасхе обитали какие-то ненормальные туземцы. Рыжие и голубоглазые. И, поглядев в голубенькие глаза Федора Сидорова, Лева задумчиво поскреб свою рыжую клочковатую бороду. Наталья, вся задрожав, уронила вилку. -- Валентин!-- каким-то вибрирующим голосом начала она.-- Я желаю знать, до каких пор я буду находиться в этой дикости! Не ожидавший нападения Валентин залепетал что-то насчет минуса в подкоренном выражении и об открывшихся слабых местах теории относительности. -- Меня не интересуют твои минусы! Меня интересует, до каких пор... -- У, Тупапау!..-- с ненавистью пробормотала Галка. -- Ита маитаи вахина!-- в сердцах сказал Толик Федору. __________________________ Скверная женщина! (искаж. полинезийск.). -- Ита маитаи нуи нуи!-- с чувством подтвердил тот.-- Кошмар какой-то! _________________________ Хуже не бывает! (искаж. полинезийск.). -- Между прочим,-- хрустальным голоском заметила Наталья,-- разговаривать в присутствии дам на иностранных языках -- неприлично. Толик искоса глянул на нее, и ему вдруг пришло в голову, что заговори какая-нибудь туземка в подобном тоне с Таароа, старый вождь немедленно приказал бы бросить ее акулам. 10 После обеда двинулись всей компанией в пальмовую рощу -- смотреть портрет. Федор вынес мольберт из-под обширного, как парашют, зонтика и снял циновку. Медленно скатывая ее в трубочку, отступил шага на четыре и зорко прищурился. Потом вдруг встревоженно подался вперед. Посмотрел под одним углом, под другим. Успокоился. Удовлетворенно покивал. И наконец заинтересовался: а что это все молчат? -- Ну и что теперь с нами будет?-- раздался звонкий и злой голос Галки. Федор немедленно задрал бороденку и повернулся к родственнице. -- В каком смысле? -- В гастрономическом,-- зловеще пояснил Лева. Федор, мигая, оглядел присутствующих. -- Мужики,-- удивленно сказал он,-- вам не нравится портрет? -- Мне не нравится его пузо,-- честно ответила Галка. -- Выразительное пузо,-- спокойно сказал Федор.-- Не понимаю, что тебя смущает. -- Пузо и смущает! И то, что ты ему нос изуродовал. -- Мужики, какого рожна?-- с достоинством возразил Федор.-- Нос ему проломили в позапрошлой войне заговоренной дубиной "Рапапарапа те уира". Об этом даже песня сложена. ________________________ "Блеск молнии" (полинезийск.). -- Ну я не знаю, какая там "Рапара... папа",-- раздраженно сказала Галка,-- но неужели нельзя было его... облагородить, что ли?.. -- Не стоит эпатировать аборигенов,-- негромко изронила Наталья. Велик был соблазн встать на сторону Федора, но авангардист в самом деле играл с огнем. Федор посмотрел на сияющий яркими красками холст. -- Мужики, это хороший портрет,-- сообщил он.-- Это сильный портрет. -- Модернизм,-- сказал Лева, как клеймо поставил. Федор призадумался. -- Полагаешь, Таароа не воспримет? -- Еще как воспримет!-- обнадежил его Лева.-- Сначала он тебя выпотрошит... -- Нет,-- перебила Галка.-- Сначала он его кокнет этой... "Папарапой"! -- Необязательно. Выпотрошит и испечет в углях. -- Почему?-- в искреннем недоумении спросил Федор. -- Да потому что кастрюль здесь еще не изобрели!-- заорал выведенный из терпения Лева.-- Ну нельзя же быть таким тупым! Никакого инстинкта самосохранения! Ты бы хоть о нас подумал! -- Мужики,-- с жалостью глядя на них, сказал Федор,-- а вы, оказывается, ни черта не понимаете в искусстве. -- Это не страшно,-- желчно отвечал ему Лева.-- Страшно будет, если Таароа тоже ни черта в нем не понимает. Толик и Валентин не в пример прочей публике вели себя вполне благопристойно и тихо. Оба выглядели скорее обескураженными, чем возмущенными. Пузо и впрямь было выразительное. Выписанное с большим искусством и тщанием, оно, видимо, несло какую-то глубокую смысловую нагрузку, а может быть, даже что-то символизировало. Сложнейшая татуировка на нем поражала картографической точностью, в то время как на других частях могучей фигуры Таароа она была передана нарочито условно. Федору наконец-то удалось сломать плоскость и добиться ощущения объема: пузо как бы вздувалось с холста, в нем мерещилось нечто глобальное. Композиционным центром картины был, естественно, пуп. На него-то и глядели Толик с Валентином. Дело в том, что справа от пупа Таароа бесстыдно красовалась та самая формула, которую сегодня утром Валентин в присутствии Толика перечеркнул тростинкой на Сыром пляже. К формуле был пририсован также какой-то крючок наподобие клювика. Видимо, для красоты. 11 Около четырех часов пополудни в бухту на веслах ворвался двухкорпусный красавец "Пуа Ту Тахи Море Ареа", ведя на буксире груженный циновками гонорар. Смуглые воины, вскинув сверкающие гребные лопасти, прокричали что-то грозно-торжественное. На правом носу катамарана высился Таароа, опираясь на трофейную резную дубину "Рапапарапа те уира". На берегу к тому времени все уже было готово к приему гостей. Наталью и Галку с обычным в таких случаях скандалом загнали в хижину. Толика обернули куском желтой тапы. Валентин держал пальмовую ветку. Закрытый циновкой портрет был установлен Федором на бамбуковом треножнике. Лева изображал стечение народа. Гребцы развернули катамаран и погнали его кормой вперед, ибо только богам дано причаливать носом к берегу. Трое атлетически сложенных молодых воинов бережно перенесли Таароа на песок, и вожди двинулись навстречу друг другу. Вблизи Таароа вызывал оторопь: если взять Толика, Федора, Валентина и Леву, то из них четверых как раз получился бы он один. Когда-то славный вождь был покрыт татуировкой сплошь, однако с накоплением дородности отдельные фрагменты на его животе разъехались, как материки по земному шару, открыв свободные участки кожи, на которые точили акульи зубы местные татуировщики. Так что Федор ничего не придумал: Таароа действительно щеголял в новой наколке. Справа от пупа втиснулась известная формула с клювиком. Колдун (он же придворный татуировщик), по всему видать, был человек практичный и использовал украденное уравнение везде, где только мог. Забавная подробность: пальмовую ветку за Таароа нес именно он, опасливо поглядывая на Валентина, который следовал с такой же веткой за Толиком. Впрочем, простите. Толика теперь полагалось именовать не иначе как Таура Ракау Ха'а Мана-а. Э