яться. Лиля, тебе не тяжело? Давай мне мою сумку, я ее сама понесу. -- Все в порядке, тетя Ира, мне совсем не тяжело. Только страшно немножко. -- Темноты боишься? Не бойся, здесь, кроме нас с тобой, дурочек добросовестных, никого нет. -- А крысы? -- Какие крысы, солнышко мое! -- звонко и мелодично рассмеялась женщина. -- Крысы появляются только там, где есть еда. А здесь вообще ничего нет, только три семьи въехали. Женщина и девочка умолкли, теперь до Парыгина доносились только их осторожные шаги и звук дыхания. Дышали обе прерывисто, видно, несли что-то тяжелое. У него оставались считанные секунды на принятие решения. Аня погибла. Петр тоже. Забрать у него деньги, если они и есть, невозможно, кругом полно милиции. Более того, какой-то ушлый мент видел Аню вместе с Парыгиным, принял его за сообщника (что, в общем-то, правильно), и теперь Парыгина тоже ищут. Таким образом, первоочередная задача -- выбраться отсюда. Решив эту проблему, можно будет подумать о деньгах для Лолы. Но сначала выбраться. Он сделал несколько нарочито громких шагов вверх по лестнице и включил фонарик. -- Девушки, вам посветить? Как бы вы не упали в такой темноте-то. -- Кто это? -- испуганно откликнулась женщина. -- Это я. Сейчас поднимусь, сами увидите. Не выключая фонарик, он быстро поднимался по лестнице, пока не встретил их, женщину с мелодичным голосом и крупную полную девочку лет десяти. В обеих руках женщина несла большие бумажные мешки с мусором, а девочка прижимала к груди объемистую сумку со множеством отделений. -- Давайте-ка ваши мешки, они вам под ноги смотреть мешают, а вы возьмите у меня фонарик. -- Евгений ловко подхватил мешки. -- Господи, как же вы тащили такую тяжесть? -- С трудом, -- весело ответила женщина. -- Видишь, Лиля, как нам повезло, а ты боялась. Давай мне сумку, держись покрепче за перила и под ноги смотри. Они спустились вниз -- впереди женщина по имени Ира с фонариком в руке, готовая в любой момент подхватить девочку, если та споткнется, а замыкал шествие Парыгин с мешками, наполненными доверху строительным мусором. Света от фонарика в руках у Иры ему вполне хватало, чтобы не оступиться. -- Что-то вы припозднились, -- заметил он как бы между прочим, -- здесь район необжитый, с транспортом проблемы. Или вы живете поблизости? -- Нет, -- беззаботно откликнулась Ира, -- живем мы далеко, в Черемушках. Из-за лифтера пришлось задержаться. Вы, наверное, на нижних этажах живете, да? Поэтому когда лифт не работает, для вас это не бог весть какая проблема. А мы на седьмом. И как только этот дегенерат лифт выключит и уйдет, у нас тут же начинаются проблемы с рабочими. Вот сегодня, например, привезли доски, из которых рабочие будут делать книжные полки и кое-какую мебель. Доски длиной три с половиной метра, толщина -- три сантиметра, ширина -- шестьдесят. Ну вы можете себе представить, сколько одна такая доска весит? Это же уму непостижимо. Всего двадцать четыре доски. И вот рабочие по двое их заносили снизу на седьмой этаж. Я приехала к семи часам, чтобы проконтролировать доставку, смотрю -- доски на улице лежат, один рабочий их караулит, другой носится в поисках лифтера. Когда к половине девятого мы этого кретина так и не нашли, рабочие сказали, что придется таскать доски на себе, потому что оставлять их на улице до утра нельзя, украдут. Но рабочих-то всего двое, они таскают, а кто-то же должен стоять на улице, чтобы доски не утащили. Вот мы с Лилей и стояли как сторожевые псы. Потом поднялись в квартиру, покормили ребят, потом еще прибирались какое-то время... Уф, слава Богу, лестница кончилась. Вы не будете так любезны, не поможете дотащить мешки до общей свалки? Это через два подъезда, недалеко. -- Конечно, конечно, -- с готовностью согласился Парыгин. -- А вы уже переехали или тоже ремонтируетесь? -- спросила Ира, распахивая дверь на улицу и придерживая ее перед Евгением. Он не успел ответить, потому что от припаркованной неподалеку милицейской машины к ним рванул молодой парень. -- Одну минуточку, граждане. Вам придется задержаться. -- А в чем дело? -- совершенно спокойно спросила Ира. По ее тону Парыгин понял, что милиции она не боится ни в данном конкретном случае, ни вообще. Это хорошо, значит, не будет дразнить ментов своей нервозностью -- Документы предъявите, пожалуйста, -- вежливо потребовал милиционер, освещая фонариком их лица. -- У меня нет документов, -- весело сообщила Ира. -- Я их с собой не вожу, но вы можете позвонить туда, где я живу, вам все данные скажут по телефону. -- Это ваш ребенок? -- Почти. -- Что значит "почти"? -- насторожился парнишка. -- Тетя Ира -- родственница тети Тани, а тетя Таня -- жена моего папы, -- сообщила девочка Лиля. Милиционер кинул на нее изумленный взгляд, но тут же переключился на Парыгина. -- Этот мужчина с вами? Ира на мгновение замялась, но Парыгин взял инициативу на себя. Подхватив поудобнее тяжелые мешки с мусором, он слегка развел согнутые руки в стороны, открывая доступ к "молнии" на куртке. -- У меня руки заняты, достаньте мои документы, будьте добры, они во внутреннем кармане, -- сказал он как можно теплее и доброжелательнее. Евгений вполне мог бы поставить мешки на землю и достать паспорт самостоятельно, но умышленно не стал этого делать. Ему скрывать нечего, пожалуйста, господа хорошие, хоть всего обыщите. Он знал, что в его карманах нет ни одной сомнительной вещицы, и документы у него в идеальном порядке. Пусть мальчик делом займется, может, забудет вопросы задавать. Главное же было в том, что за объемными мешками не видна была сумка, висевшая через плечо. Если освободить руки от этих замечательных мешков, сумка сразу бросится в глаза, и молоденький шустрый мальчонка очень даже может захотеть проверить ее содержимое. Парыгин узнал его голос и своеобразную манеру произносить фрикативное "г", это был тот самый мальчик, который рассказывал, что видел Лазареву выходящей из машины вместе с мужчиной. Оставалось надеяться, что мужчину этого он в лицо не разглядел, он же, по идее, должен был на Ане глаз остановить и рассматривать ее особо пристально. А мужчину просто зафиксировал как факт. Милицейский парнишка помедлил, потом решительно протянул руку к "молнии" на куртке Евгения Ильича, расстегнул ее и полез в карман. Парыгин между тем огляделся по сторонам. В том месте, куда буквально несколько минут назад упали два тела, сновали люди, устанавливали освещение, издалека послышалась сирена "скорой помощи". "Как быстро все меняется в жизни, -- мелькнуло в голове у Парыгина. -- Еще несколько часов назад я занимался любовью с Аней, час назад я разговаривал с ней, десять минут назад наблюдал, как она двигается, бегает, и думал о том, как сохранить ей жизнь и при этом получить деньги. Всего десять минут назад я пытался свести в единую комбинацию Анину жизнь и эти проклятые деньги для Лолиты, и мне казалось, что задача может оказаться выполнимой, если повезет. Всего десять минут прошло... И вот я стою перед милиционером, который проверяет мои документы, потому что ищет меня, и думаю только о том, как мне унести ноги отсюда. А Ани уже нет. И денег для Лолы нет. Но деньги я, может быть, еще как-нибудь достану, а Анюту не вернуть. Как все странно бывает..." -- Попрошу пройти в машину и подождать, -- строго заявил парнишка, закрывая паспорт Парыгина, который тщательно изучал. Евгений Ильич ожидал, что Ира начнет возмущаться и просить, чтобы ее отпустили, потому что уже поздно и ребенку пора спать. Но, к собственному удивлению, ошибся. Ира молча и не переставая улыбаться взяла за руку девочку и послушно прошла к машине, даже не обернувшись на человека, который только что помогал ей спускаться по темной лестнице и тащил ее мешки с мусором. Парыгин последовал за ней. -- Что в мешках? -- спросил паренек. -- Мусор. Строительный мусор. В квартире идет ремонт, -- бросил через плечо Евгений. -- Оставьте мешки, дайте их сюда, а сами садитесь в машину. Парыгин с видимым облегчением сунул тяжелые мешки в руки милиционеру, одновременно локтем продвигая висящую через плечо сумку подальше за спину, чтобы не бросалась в глаза. Пусть проверяет содержимое, это вообще-то правильно, если совершено преступление, никого нельзя выпускать с оцепленной территории без проверки и досмотра. Они втроем втиснулись на заднее сиденье "Жигулей" под хмурым взглядом еще одного милиционера, сидевшего за рулем. Первый мальчонка, передав кому-то мешки, наклонился к ним с блокнотом в руке. -- Назовите ваше имя, адрес и телефон, а также имя и адрес ребенка, -- обратился он к Ире. -- Милованова Ирина Павловна. Адрес и телефон я назову, но имейте в виду, я в Москве не прописана. -- У кого проживаете? -- У родственников. Позвоните им, они подтвердят. -- Ребенок тоже не прописан? -- Нет, Лиля коренная москвичка. Я живу в квартире ее отца и его жены. -- Что вы делали здесь в такой час? -- Я же вам сказала, мы будем переезжать в этот дом, мы купили здесь квартиру, но сейчас в ней идет ремонт. Нам пришлось задержаться из-за того, что лифтер выключил лифт, а нам привезли доски, которые мы заказывали, и рабочие поднимали их сами. Если вы думаете, что это делается легко и быстро, то можете проверить, сколько времени это занимает. Парыгина поразило, что она продолжала говорить весело и даже вроде бы шутила, во всяком случае, отвечала на вопросы милиционера без малейшего раздражения и весьма подробно. -- Вам придется посидеть здесь и подождать, пока мы проверим вашу личность. -- Конечно, -- ответила она и снова улыбнулась. -- Что здесь случилось-то? -- как можно равнодушнее спросил Парыгин у водителя. -- Из-за чего сыр-бор? -- Женщина и мужчина разбились, с высоты упали, -- лаконично произнес водитель. -- И вообще все вопросы не ко мне. Он явно не был расположен к беседе, но Парыгину обязательно нужно было понять, что произошло и почему Аню кто-то узнал по какой-то фотографии. Она что, в розыске была? Но почему? За что? -- Ну, не к вам -- так не к вам, -- благодушно откликнулся он. -- А что ваши коллеги тут в мегафон кричали? Звали какую-то Ларионову или Лазареву, велели спускаться, угрожали, что район оцеплен. -- Так это она и разбилась. Убийца-маньячка, сумасшедшая в доску, десять человек задушила, от следствия сбежала, вот ее и искали. -- Неужели десять человек? -- удивленно охнула Ира. -- Ну, -- подтвердил водитель. -- Этот одиннадцатый был. -- Который -- этот? -- не поняла она. -- Да с которым она вместе упала с высоты. Она ж его душила, мы прямо чуть-чуть не успели. Приехали бы на три минуты раньше -- жив бы остался. Парыгин с трудом сдерживался, чтобы не закричать на него. Да как у него язык повернулся назвать Аню сумасшедшей маньячкой? Десять человек задушила! Этот -- одиннадцатый. Чушь, бред! "Спокойно, Женя, спокойно, -- одернул он себя, -- не возмущайся, откуда ему знать правду, мудиле этому, не сердись на него. И сам молчи, сиди тихонечко, и тебе правду знать неоткуда. Ты же не знаком с той женщиной, что разбилась, упав с... С какого там этажа она упала? С двенадцатого? Нет, Женечка, не с двенадцатого, ты вообще не знаешь, с какого этажа она упала, ты же этого не видел, верно? И мальчик милицейский тебе не сказал. Он сказал: "Женщина и мужчина с высоты упали". А ты за него не домысливай, а не то домыслишь неприятностей на свою голову". Внезапно ожила и захрипела рация. -- Машина восемь два семь, машина восемь два семь, ответьте Третьему. -- Восемь два семь, слушаю тебя, Третий. -- Мужчину, женщину и ребенка доставить сюда. Как понял? -- Понял тебя, Третий, мужчину, женщину и ребенка, находящихся в машине восемь два семь, доставить на базу. Водитель несколько раз резко нажал на кнопку, машина нетерпеливо загудела, и почти сразу подбежал давешний парнишка. -- Что? -- База велела этих, -- он неопределенно мотнул головой, указывая на заднее сиденье, -- привезти. Садись, поехали. -- Куда вы нас повезете? -- осведомилась Ира по-прежнему миролюбиво. И снова Парыгин удивился ее спокойствию, а еще тому, что маленькая девочка по имени Лиля не выказывала ни малейшего страха или беспокойства, как-будто ежедневно возвращалась домой за полночь и примерно через день с ней случались инциденты вроде сегодняшнего. -- В отделение проедем, -- коротко ответил паренек, усаживаясь впереди. x x x Опыт борьбы с душевной смутой и тоской был у Насти Каменской богатым, другое дело, что она бывала зачастую слишком ленива и не хотела предпринимать активных действий по выведению себя из этого противного состояния, надеясь на то, что "само пройдет, если лишний раз не трогать". Само, однако, в этот раз не проходило, более того, болезнь явно прогрессировала, и хотя Настя стала чувствовать, что привыкает к ней и уже готовится жить с этим до конца дней своих, она не могла не отметить, что на самом деле все идет хуже и хуже. Безразличие к работе переросло в апатию, когда не хотелось не только двигаться (это-то как раз было для ленивой Насти совершенно нормальным), но и разговаривать, а затем и думать, что было уж совсем необычно. Все попытки выдерживать ровный голос и мирные интонации при телефонных разговорах с мужем и матерью заканчивались тем, что она, положив трубку, шла в ванную замазывать йодом следы от собственных ногтей, которыми впивалась во время этих бесед то в ладони, то в предплечья, то в ноги. Сегодня вечером, придя с работы, она посмотрела на себя в зеркало и ужаснулась. Из стеклянной глубины на нее смотрела жуткая старая бабка, прожившая на свете сто двадцать четыре года и полностью утратившая интерес к жизни и способность получать удовольствие от чего бы то ни было. Такая безразличная бабка, дотягивающая с трудом и плохо скрываемым раздражением от всего надоевшего свой долгий и скучный век. "Это не я, -- ошеломленно прошептала Настя. -- Какой кошмар. Не может быть, чтобы это была я". Она так расстроилась, что опрометью бросилась в комнату, где не было ни одного зеркала, упала на диван, зажмурившись и закрыв лицо ладонями, и замерла в неподвижности. Но через пятнадцать минут открыла глаза, встала и громко сказала: -- С этим надо что-то делать. Звук собственного голоса показался ей отвратительным, а произнесенные вслух слова -- глупыми и никчемными. Досадливо поморщившись, Настя стянула через голову свитер и футболку, осталась в одних джинсах и принялась быстро ходить от окна к двери и обратно, чтобы не замерзнуть. В квартире было холодно, особенно сильно тянуло сырым морозным воздухом из щелей в балконной двери, которые они с Лешкой опять поленились привести в порядок. Уже который год они оба клянут на все лады и самих себя, и эти чертовы щели, но все время то забывают, то не успевают, то ленятся их заделывать. Через несколько минут интенсивной ходьбы она согрелась, несмотря на то, что была полуголой. Теперь можно и джинсы снять. Еще несколько минут быстрого движения в холодной комнате в одних узеньких трусиках-бикини, и Настя рискнула вернуться в ванную к зеркалу. Ну вот, начало положено, кожа если и не порозовела, то, по крайней мере, утратила чудовищный бледноземлистый оттенок, какой бывает у людей, подолгу не выходящих на свежий воздух. Наклонившись над раковиной, она выдавила на ладонь полоску крема для умывания и тщательно вымыла лицо ледяной водой. Пальцы рук заломило, но зато щеки окрасились неким подобием румянца. Хорошо, теперь волосы. Открыв шкафчик, она быстро оглядела коробки с краской. Во что покраситься? В рыжую? Да ну ее, сколько раз было, надоело. В яркую блондинку? Тоже надоело, у самой Насти волосы от природы пепельные, сколько можно смотреть на это отсутствие цвета. В брюнетку? Да, это подойдет лучше всего. Брюнетка должна быть энергичной, активной, страстной, и, может быть, этот облик выведет Настю из состояния вялости и апатии. Вымыв голову, она нанесла краску на волосы, наложила на лицо маску интенсивного действия и уселась на кухне с сигаретой. Докурив, нервно вскочила. Нет уж, нечего рассиживаться, раз решение принято, его надо выполнять, а не ждать, пока придет добрый дядя и все за тебя сделает. Не придет и не сделает, потому что твои проблемы -- это только твои проблемы, а твоя боль -- это только твоя боль, и больше ничья, и ни у кого не будет болеть голова о том, что ты страдаешь и тебе нужно помочь. И никто тебе не поможет. Потому что ты никому не нужна... Стоп! Ты что, с ума сошла? Кто тебе разрешил так думать? Вот, пожалуйста, уже и слезы выступили от жалости к себе самой, никому не нужной. Брошенная тряпичная кукла с оторванными ногами. Давай, давай, накручивай себя, говори, какая ты несчастная и никому до тебя дела нет. Все, хватит. Тебя любит Лешка, ты нужна ему, а он нужен тебе, просто его сейчас нет рядом, но это не потому, что он безразличен к твоей боли, а потому, что уехал деньги зарабатывать. Для тебя же, между прочим. Тебя любит твоя мама, и, как бы она ни доставала тебя разговорами о правильном образе жизни, ты прекрасно знаешь, что она все отдаст и все сделает, даже в ущерб себе и Леониду Петровичу, только чтобы ты была счастлива. И если она все еще моложава, элегантна и привлекательна, много работает, в том числе и за границей, и ведет светский образ жизни, это вовсе не означает, что мама тебя не любит и за тебя не беспокоится. Папа... Все, проехали, не будем об этом, не будем, его нет, его нет, его нет! Зато есть брат Саня, его чудесная жена Дашенька и их полуторагодовалый сынишка. Вот уж они-то точно любят Настю и будут любить, что бы ни случилось. Кстати, о Сане. Он ведь тоже в банке работает, и в крупном. Может быть, поговорить с ним о программе? А вдруг он что-то знает, потому что как раз их банк входит в число спонсоров программы, точно так же, как структуры Денисова? И почему она сразу о брате не подумала, дурочка! Вероятно, это неискоренимый сыщицкий страх: как бы не втянуть кого-нибудь из близких. Она даже не заметила, как начала разговаривать сама с собой шепотом, и спохватилась только тогда, когда обнаружила, что не только разговаривает, но еще и моет плиту. Босая, в узеньких кружевных трусиках, с мокрыми волосами, покрытыми черной крем-краской и сколотыми высоко на затылке, и с серовато-зеленой маской на лице, Настя Каменская, ожесточенно оттирающая керамическую поверхность плиты и при этом бормочущая что-то себе под нос, в этот момент представляла собой зрелище по меньшей мере устрашающее, но она была слишком поглощена собственными переживаниями, чтобы суметь посмотреть на себя со стороны. Если бы ей это удалось, она бы, наверное, долго и от души хохотала. Когда миновали положенные по инструкции двадцать минут, она встала под душ, смыла краску с волос и лечебный состав с лица. Вытерлась, ожесточенно растирая тело жестким махровым полотенцем, и включила фен. Тяжелые густые длинные волосы сохли долго, но Настя снова погрузилась в свои невеселые мысли и не заметила, сколько времени прошло. Справедливости ради надо, правда, отметить, что и фен был хорошим, мощным. Теперь из зеркала на нее смотрела белокожая брюнетка. Конечно, эта брюнетка была какой-то как бы "недоделанной", потому что у женщин, имеющих от природы черные волосы, не бывает совершенно бесцветных бровей и ресниц, как у Насти. Такое ощущение, что она парик надела. Но это поправимо. Настя тщательно расчесала щеткой волосы и собрала их в гладкую прическу с тяжелым узлом на шее. Достав большой макияжный набор, занялась лицом. Сначала жидкая основа, потом тональная пудра, надо и честь знать, не бывают настоящие брюнетки такими серо-бледнолицыми, кожа должна быть если уж не смуглой, то хотя бы насыщенного телесного цвета. Мелькнула мысль о том, что делать такой сложный макияж в одиннадцать вечера по меньшей мере глупо, он будет закончен дай Бог в двенадцать, после чего придется сразу же все смывать и ложиться в постель. Но она все равно будет делать. Если нужно, спать не ляжет, просидит на кухне или прослоняется по квартире всю ночь, чтобы сохранить до утра и закрепить в себе то внутреннее ощущение, которое должно появиться в ней с новым обликом. А вдруг не появится? Нет, должно появиться, должно, она будет работать над своей внешностью до тех пор, пока не почувствует, что вялая, апатичная, разбитая и раздавленная переживаниями Анастасия Каменская осталась позади. Вот наконец нужный эффект достигнут, кожа словно светится изнутри. Нежный овал лица, под высокими скулами легкие тени. Теперь контур губ. Помягче сделать или, наоборот, пожестче? Пожалуй, помягче, она же не женщину-вамп лепит. Брови сделать темными и подчеркнуть линию. Глаза... Самое главное в этом макияже -- глаза. Если губы делаем мягкими и сочными, то с глазами самое главное -- не переборщить, а то получится очень вульгарно. Жесткие, твердо очерченные губы хорошо сочетаются с сильно накрашенными глазами, а вот когда губы мягкие и чуть пухлые, тогда к глазам нужен особый подход. Они должны быть очень яркими и большими, но в то же время как бы ненакрашенными. Времени такая работа занимает уйму. Как сделать яркими глаза, которые на самом деле бледно-серые? Можно, конечно, вставить контактные линзы, и глаза станут карими или даже черными, но эти цветные линзы плохо пропускают кислород, и от них очень скоро начнет болеть голова. И потом, она же решила, что рисует не женщину-вамп. А брюнетка со светлыми глазами -- это очень даже ничего... Эффектно. Когда Настя около полуночи закончила возиться с глазами, она чувствовала себя уже намного лучше. В какой-то момент она настолько перестала узнавать свое лицо в зеркале, что ей показалось, будто она делает макияж посторонней женщине. Ну вот и все, работа завершена, она уже почти стала другим человеком. Почти -- потому что одно лицо мало что дает, нужна еще соответствующая одежда, а потом и мимика, моторика, голос, манеры. Человек -- это целый комплекс различных составляющих, и лицо -- лишь одно из них. Что же надеть? К такому стилю хорошо подойдет длинное черное платье с высокими разрезами до бедер, которое Леша подарил ей в позапрошлом году. Она его и надевала-то всего два или три раза, потому что к нему нужны туфли на высоких каблуках, а для Насти это -- сущее мучение. Надо бы что-нибудь попроще поискать. Вот, например, узкие-преузкие черные брючки, которые привезла мама откуда-то из Южной Америки. Настя их вообще ни разу еще не надевала. А куда их носить? На работу? Во-первых, слишком вызывающие, они больше подходят какой-нибудь путане, чем государственной служащей. Вовторых, неудобно. Смотрятся они, конечно, классно, что и говорить, но сидеть в них невозможно. Тянет, режет, давит, впивается... Но если не сидеть и не думать о заминающихся поперечных складках, то они вполне подойдут. Натянув брючки, Настя испуганно охнула. Да, в прошлом-то году, когда мама их привезла, они и тянули, и давили, и впивались. А сейчас между поясом брюк и талией можно было свободно засунуть толстую книгу. Выходит, не прошли даром последние дни. Морщин вокруг глаз прибавилось, а нескольких килограммов как не бывало. Ну что ж, тем лучше, во всяком случае, у узеньких черных брюк появился шанс быть извлеченными из недр шкафа и подышать воздухом. Теперь майка. Или блузка? А может быть, свитер? Между прочим, февраль начался, не лето, чай, какая ж тут майка. Но свитер, пожалуй, грубоват для такого нежного изысканного лица, какое она себе сделала. Узкие брючки и свободный свитер хороши, когда лицо свежее, умытое, волосы распущены. Настя вспомнила, что у нее есть плотная трикотажная майка с длинными рукавами, но с открытыми плечами. Пожалуй, в ней она не замерзнет. Только вот где ее искать? В шкафу майки не оказалось, и ей пришлось вставать на табуретку и лезть на антресоли, где лежали чемоданы и большие дорожные сумки. Естественно, по закону невезения, вожделенная майка с длинными рукавами оказалась в самом нижнем чемодане. Но Настя ее все-таки нашла. С чем и поздравила мысленно сама себя. "Глупость какая-то, -- думала она, натягивая майку и заправляя ее в брюки, -- полночи искать по всем сумкам и чемоданам какую-то идиотскую майку, и только лишь для того, чтобы десять минут походить в ней дома. Совсем ты с ума сошла, Каменская, заняться тебе нечем, вот и маешься дурью". -- Конечно, мне совершенно нечем заняться, -- громко ответила она себе. -- Я -- праздная бездельница, живущая без забот и хлопот, у меня все хорошо, все просто отлично, и поскольку времени у меня вагон, я могу позволить себе повалять дурака перед зеркалом и поискать имидж для выхода в свет или доя поездки на курорт. И вообще... Она не успела рассказать себе, что у нее "вообще", потому что зазвонил телефон. Бросив удивленный взгляд на часы, она сняла трубку и услышала знакомый тенорок следователя Ольшанского. -- Каменская, ты опять меня во что-то втравила. Твою Лазареву нашли. -- Ну и слава Богу. Вы чем-то недовольны? -- осторожно спросила она, не понимая, почему об этом надо было сообщать в половине первого ночи, да еще таким недовольным тоном. -- Я всем недоволен. Во-первых, Лазарева погибла. -- Как погибла?! -- Так и погибла. Упала с высоты и разбилась. -- Ее не задерживали? -- Пытались. Но дальше я тебе скажу самое неприятное. Ее пытались задержать в тот момент, когда она на двенадцатом этаже недостроенного здания душила какого-то мужчину. Вот вместе с ним она и разбилась. Оба насмерть. Так что насчет ее непричастности к семи трупам ты, пожалуй, погорячилась. Теперь другое. Ребята из муниципального отдела опознали Лазареву, когда она шла на стройку в сопровождении мужчины. Но не того, которого она пыталась задушить, а другого. Поэтому при задержании оцепили большую территорию, поскольку полагали, что это может быть сообщник, который ее страхует. И выудили некоего мужчину и женщину с ребенком. Их доставили в отделение и просят нашей команды: оставлять их или отпускать. Тебе имя Парыгина Евгения Ильича ни о чем не говорит? В деле о семи задушенных он нигде никаким боком не мелькал? -- Нет, не было такого. -- А Милованова Ирина Павловна? -- Милованова?! А ребенка как зовут? Лиля? Девочка лет десяти? -- Точно, -- удивленно протянул Ольшанский. -- Знакомые имена? Фигурировали в деле? -- Да нет же, Константин Михайлович, Иру Милованову я знаю. Это родственница моих друзей. А Лиля -- их дочка. Где все это произошло? -- В Северном Бутове. -- Точно. Они там купили квартиру и сейчас делают ремонт. Ира туда каждый день ездит, и почти всегда берет с собой Лилю, я знаю, они мне сами рассказывали. -- Короче, твоя знакомая сидит сейчас вместе с ребенком в отделении и ждет, пока проверят ее личность и убедятся в ее непричастности. Так что если тебе интересно, поезжай туда, а то они ее до утра продержат, если не дольше. А про Парыгина ты уверена? Точно он в деле не мелькал? -- Точно, Константин Михайлович. Уверена. -- Ладно, завтра с утречка подъезжай ко мне, будем разбираться с вашей Лазаревой. Настя бросила трубку и кинулась в прихожую за кроссовками. Как хорошо, что она так и не собралась отогнать Лешкину машину в Жуковский и поставить в гараж. Вот и пригодилась. Она уже застегивала куртку, когда сообразила, что надо позвонить Стасову. А вдруг он не знает, где Ира и девочка, с ума сходит, волнуется? Она быстро набрала номер. -- Да? -- почти сразу же послышался напряженный голос Владислава. -- Это я, Владик. Ты не спишь? -- Я в машине, еду туда. Минут через десять буду на месте. Тебе тоже позвонили? -- Конечно. -- Зачем? Ирку проверяли? -- Ну что ты. Мне звонил следователь. Он по моей просьбе объявлял в розыск человека, вот при задержании твоих девочек и прихватили. Они там поблизости оказались. Я тоже еду. -- Ладно, Настюха, увидимся. Пока. Настя выскочила из квартиры, зажав в одной руке сумку, в другой -- ключи от машины мужа. В этот момент она совсем забыла, как одета и как выглядит. Глава 17 Ирочка Милованова слишком долго прожила бок о бок со следователем Татьяной Образцовой, чтобы нервничать и злиться из-за неожиданного доставления в милицию. По рассказам Татьяны она хорошо знала, что такое может случиться с кем угодно, и не нужно винить "плохих милиционеров", работу, а ни у одного человека на лбу не написано, кто он есть на самом деле и имеет ли отношение к преступлению. Для того и существуют всяческие проверки, чтобы восполнять эти недостающие "надписи". Более того, Ирочка знала и другое, а именно: нередко случается, что человека задерживают без документов и мило предлагают ему заплатить, если он не хочет неприятностей. В Питере "тариф" составлял сто--сто пятьдесят тысяч рублей, и у нее не было никаких оснований полагать, что Москва чем-то отличается от северной столицы. Так что если будут вымогать деньги, она заплатит, не ссылаясь ни на Таню, ни на ее мужа Стасова. Это проще, быстрее и, в конечном счете, дешевле, чем возмущаться, растрачивая понапрасну нервные клетки, которые, как всем известно, не восстанавливаются. Единственное, что ее беспокоило, так это Лиля, которая могла испугаться, но девочка, судя по всему, восприняла ситуацию с олимпийским спокойствием. Во-первых, она в свои без двух месяцев десять лет прочла уйму детективов, преимущественно написанных все той же Татьяной Образцовой под псевдонимом Татьяна Томилина, а вовторых, была дочерью работника милиции, пусть и бывшего, но ведь милицейская карьера Стасова закончилась не так давно, и Лиля очень хорошо помнила, как часто неожиданные ситуации складываются именно под вечер, когда пора спать ложиться. Кроме того, Лиля была нормальным ребенком и, как почти все нормальные дети, в школу ходить не любила, а посему надеялась, что ночное приключение даст ей право на завтрашний прогул. У кого, в самом-то деле, поднимется рука отправлять в школу ребенка, который полночи не спал? Тем более ребенок этот -- круглый отличник и отставание от школьной программы ему не грозит. Посему, прибыв в отделение, хорошенькая Ирочка тут же принялась знакомиться со всеми сотрудниками, находящимися в этот поздний час в дежурной части. Она щебетала, кокетничала, звонко хохотала и говорила, что худа без добра не бывает, потому что в скором времени ей придется жить на территории этого отделения милиции, и будет очень неплохо, если она будет знать милиционеров, призванных обеспечить ее защиту и покой. Сопротивляться ее веселому обаянию было невозможно, и уже минут через двадцать все вокруг начали улыбаться, дежурный предложил ей чай, а Лилю угостил конфетами. Очень скоро появился Стасов, ему из Черемушек добираться было недалеко. Бросив быстрый взгляд на Иру и дочку, он прошел прямо к дежурному и протянул ему документы, свои и Ирины. Потом о чем-то поговорил с тем сотрудником, который привез их сюда, понимающе кивал головой, отвечал на вопросы. -- Придется подождать Настю, -- сказал он, подходя к родственнице. -- А тебе они не поверили? -- Не в этом дело. У них тоже служба. Ту женщину, которая разбилась, разыскивала наша Настя, и теперь она должна приехать и своими глазами посмотреть на людей, задержанных рядом с местом происшествия. Порядок такой, понимаешь? А я не та фигура, ради которой этот порядок будут нарушать. Так что придется вам еще потерпеть. Лиля, я сказал маме, что ты будешь ночевать у нас. -- Хорошо, папа, -- послушно ответила девочка. -- Ты голодная? -- Нет, я конфеты ела. -- Я тебе книжку привез, посиди, почитай, а мне с тетей Ирой поговорить нужно. Лиля тут же вцепилась в книжку и перестала замечать окружающую действительность. Ирочка отошла вслед за Стасовым в сторонку, где стояла урна и было обозначено место для курения. -- Расскажи мне членораздельно, что там у вас произошло, -- потребовал Владислав. Ира удивленно взглянула на него. -- Ничего не произошло. Все было так, как тебе рассказали. -- Теперь ты расскажи. Ты позвонила около девяти и сказала, что из-за выключенного лифта рабочие таскают доски по лестнице, поэтому вам придется сильно задержаться. Что было потом? -- Да ничего особенного не было, Владик, честное слово! Они занесли все доски в квартиру, я их покормила и отпустила, потом сделала уборку, вымыла полы, и где-то в половине двенадцатого мы с Лилей отправились домой. На улице к нам подошел милиционер и попросил предъявить документы. У меня документов с собой не было, он записал твой телефон и велел подождать в машине, потом привез нас сюда. Вот и все. -- Все? -- недоверчиво прищурился Стасов. -- А этот мужчина? Откуда он взялся? -- Это наш сосед. То есть будущий сосед, -- тут же поправилась она. -- Живет на втором этаже или на третьем. Тоже пока не въезжает, ремонт делает. Он помог нам спуститься по лестнице, фонариком посветил, там же темень непроглядная, света нет. Взял у меня мешки с мусором, они тяжелые. Потому мы и вышли вместе. Вот и все. -- Точно? -- Точно. Да ты что, Владик? Ты мне не веришь? Спроси у Лили, это же на ее глазах происходило. Хлопнула входная дверь, через помещение к окошку дежурного быстро прошла эффектная брюнетка в куртке и обтягивающих блестящих брюках. Брюнетка протянула дежурному удостоверение, тот молча кивнул, не глядя на нее, и стал куда-то звонить. Женщина тем временем повернулась к Ире и Стасову и приветливо кивнула. -- Ты ее знаешь? -- спросил Стасов. -- Впервые вижу. Я думала, она с тобой здоровается. Вообще-то я ее где-то видела, но не могу вспомнить, где. Она отвернулась, но тут же услышала знакомый голос: -- Ребята, это я. Неужели совсем не похожа? Ира и Стасов вылупились на брюнетку, потом расхохотались. -- Господи, Настасья, ну ты даешь! Что за маскарад? -- Так, -- Настя пожала плечами, -- для разнообразия. Скучно стало. Она подошла ближе, давая им возможность как следует разглядеть себя. -- С ума сойти, -- покачал головой Владислав. -- Совершенно другой человек. Если бы ты не заговорила, я бы и не узнал тебя. А Ирка у нас глазастая, сразу заметила что-то знакомое. Ладно, про служебные секреты не спрашиваю, скажи только: надолго эта канитель? -- Не знаю еще. Но ты можешь забрать Лилю и ехать домой. -- Как это? А Ирка что, пусть тут до утра сидит? -- Я ее к себе отвезу. Как ты, Ириша? Согласна? -- Конечно, -- тут же согласилась Ира, -- увози Лилю, Владик, ей давно спать пора. И вообще нечего ребенку туг делать, здесь холодно и накурено. -- Ну не знаю, -- засомневался Стасов. -- Как же я тебя тут брошу? Между прочим, подруга, на чем ты собираешься Иру к себе забирать? Или ты думаешь, что придется здесь до утра торчать? -- Я на машине, -- объяснила Настя. -- Лешка ее на мою голову оставил, когда уезжал. -- Ну, мать честная, мир перевернулся! -- присвистнул Владислав. -- В модных брюках, на машине и с чужим лицом. Ты не влюбилась ли часом? -- Пока нет, -- улыбнулась Настя -- Ира, что за мужчина с тобой был? Откуда он взялся? Ирочка снова терпеливо рассказала все с самого начала. Про доски для стеллажей, про выключенный лифт и отсутствующего лифтера, про рабочих, которые поднимали эти самые тяжеленные доски на собственном горбу на седьмой этаж, про темень на лестнице и доброго мужчину с фонариком, про неподъемные мешки с мусором. Она не понимала, почему всех так интересует этот вежливый и приятный во всех отношениях дядечка, но добросовестно рассказывала, просто потому, что искренне любила Стасова и хорошо относилась к Насте. Раз они спрашивают, надо отвечать. Стасов все-таки внял уговорам и увез Лилю домой, а Ирочка осталась внизу, в дежурке, и продолжала кокетничать с милиционерами, пока Настя проясняла ситуацию с оперативником по имени Володя. -- Я их на всякий случай разделил, -- пояснил Володя на вопрос о задержанном мужчине. -- Он тут в соседнем кабинете дожидается. -- Нервничает? -- Да нет, вроде спокойный. Злится немного, но эго и понятно. -- Как он объяснил свое присутствие на месте происшествия? Он действительно владелец одной из квартир? -- Нет, -- рассмеялся Володя, -- все проще гораздо. Шел мимо, захотел в туалет, на улице вроде неловко, зашел в первый попавшийся подъезд, а тут женщина с ребенком спускается. Темно было, он и посветил им фонариком, чтобы ноги не переломали. Мешки помог донести. А когда женщина стала спрашивать, из какой он квартиры, соврал. Это естественно, не признаваться же молодой красавице, что зашел в подъезд по малой нужде, тем более в присутствии ребенка. -- Документы у него в порядке? -- В полном. Проверили, он действительно прописан по тому адресу, который указан в паспорте. Инженер на автозаводе. -- А что говорит тот парнишка, который первым Лазареву засек? Похож этот инженер на человека, с которым она приехала на машине? -- Он лица не видел. Но тот мужчина был гораздо ниже ростом. -- Личность второго погибшего установлена? -- Да, при нем документы были. -- Давайте сюда, я перепишу данные. И паспорт задержанного тоже. Настя села за стол и стала переписывать фамилии и прочие сведения из паспортов, которые положил перед ней оперативник. -- Между прочим, погибший был непростой, -- заметил Володя, сладко зевая. -- При нем было четыре пачки стодолларовых купюр. Две настоящие и две "кукольные". Тот еще жук. Я вот все думаю, зачем он на эту стройку потащился, имея в кармане такие деньги. Неужели он оказался таким же дураком, как все мужики? -- Что вы хотите сказать? -- подняла голову Настя. -- Почему все мужики -- дураки? -- Ну, не все, это я так, к слову, -- усмехнулся он. -- Очень часто мы, мужики, за дармовым удовольствием гонимся и про все забываем. -- Уверяю вас, мы, женщины, не лучше, -- очень серьезно ответила Настя. -- Вы думаете, Лазарева завлекла его туда под предлогом быстрого секса? -- А как иначе-то? -- искренне удивился оперативник. -- Или потрахаться, или выпить, больше незачем ему туда было идти. "А деньги? -- добавила про себя Настя. -- Две настоящие пачки и две "куклы". Это очень похоже на мошенничество. Или на шантаж. Тогда понятно, зачем он пошел на стройку. Там была назначена встреча. Интересно, с кем? Неужели с Лазаревой? Или с кем-то другим, а Лазарева оказалась там случайно и пыталась совершить очередное убийство. Время как раз подходящее, после двадцати трех часов. И способ тоже -- удушение. Вот черт, неужели я ошиблась с ней? То-то радости будет Мельнику, когда окажется, что он был прав и Лазарева -- убийца. Что ж, тогда придется отдать должное его профессиональному опыту и сыщицкому чутью. А я, выходит, круглая дура и на оперативной работе мне делать нечего. Ладно, так тому и быть, все равно уйду из отдела, это решено". Прошло не меньше часа, пока Настя наконец закончила беседу сначала с оперативником, потом с задержанным Парыгиным. Усадив Иру в машину, она сказала: -- Сейчас заедем туда, где это случилось, я гляну быстренько, и тогда уже домой. Показывай дорогу. Заодно буду знать, куда к вам в гости ездить придется. Увидев м