тебя прошу. Она хорошая девочка. -- Она убила Стоянова, -- возразил Михаил. -- Работники милиции видели, как она сталкивала его с высоты. -- Вранье... Я на камеру снимал, все видел... Аня только защищалась. Он первый начал. Платить не хотел... Парыгину явно стало хуже, он дышал тяжело и прерывисто. -- Я позову врача, -- решительно сказал Доценко. -- Не надо. Я уже не жилец... Дай слово, что поможешь Лолите... Ей долг нужно вернуть, одних козлов постреляли -- другие придут... А у нее сын маленький... -- Что нужно сделать? -- У меня, кроме нее, родственников нет, квартира и так ей по наследству отойдет, но это долгая песня, я знаю... Ты защити ее, пока она не расплатится. Поговори с кредиторами, пусть подождут, она отдаст деньги, квартира дорогая... -- Хорошо, Евгений Ильич, сделаю, что смогу. -- Спасибо, капитан... Чего взамен хочешь? Говори, я добрый, все равно помирать. Доценко хотел спросить его о том давнем убийстве, когда Парыгина задержали с ушибами на лице и поврежденной ногой, но вместо этого сказал совсем другое: -- Зачем Аня искала Баглюка? -- Прознал все-таки... Шустрый ты, капитан. Баглюк статью написал... Слыхал, наверное? -- Слыхал, -- подтвердил Доценко. -- Со мной точь-в-точь так же было. Ворвались в квартиру, камеру достали, стали бить... Хотели, чтобы я в убийстве признался... Вот я и решил журналиста найти, чтобы спросить, что это за деятели. Может, ты знаешь? -- Не знаю. Сам хотел бы выяснить. А откуда вы узнали, что с Мамонтовым было так же, как с вами? -- Вычислил... Не дурей тебя... Тоже читать умею. Все, капитан, не могу больше, зови врача... Доценко выпрыгнул из машины и чуть ли не силой стал запихивать в салон грузную женщину-врача. Обстановка на улице тем временем изменилась, обе "скорые" уехали, и место происшествия осматривали криминалисты. Михаил заметил невдалеке коренастую фигуру знакомого следователя, который ходил за экспертами по пятам, держа в руке планшет и быстро записывая ход и результаты осмотра. Михаил хотел было подойти к нему, когда дверь реанимобиля открылась и выглянула врач. -- Он вас зовет, -- быстро проговорила она, чуть задыхаясь. Доценко снова полез в салон. -- Я здесь, Евгений Ильич. Парыгин не ответил, молча глядя на него. -- Вы хотели что-то мне сказать? -- Запомни, капитан... -- едва слышно проговорил Парыгин. -- Мужские игры -- дело серьезное. Они бывают крутыми... бывают жестокими... но они должны быть честными. Если ты играешь против меня, то это твое дело и мое. А третьих сюда не вмешивай. -- Я против вас не играл. Не довелось. -- Не обо мне речь... Это я так, для примера... Не знаю, против кого ты играл, когда Аню... когда с Аней... Но ты не имел права. Так нельзя, капитан. Она живой человек, а ты заставил ее страдать... Ненавижу тебя. -- Пусть так. Но вы заставили ее умереть. Чем же вы лучше меня? -- Я не лучше. Я такое же дерьмо, как и ты. Но я хотя бы это понял. А ты -- нет. Аня умерла счастливой... я дал ей радость... а ты дал ей только слезы и горе... Будь ты проклят! Это были его последние слова. Они прозвучали еле слышно, почти шепотом, но Доценко показалось, что Парыгин кричал. Врач сидела рядом, держа пальцы на пульсе раненого и следя за показаниями приборов. Она молча кивнула Доценко, что должно было означать: все кончено. -- Все равно не довезли бы, -- вздохнула она, -- а так вы хотя бы поговорили с ним. Удалось что-нибудь узнать? -- Да, спасибо вам. -- Почему он так разговаривал с вами? В чем он вас упрекал? -- В собственной жизни. И в собственной смерти, наверное, тоже. Михаил вышел на улицу и на какой-то миг словно посмотрел на все со стороны. Грязный, мокрый, подтаявший снег хлюпал под ногами. На тротуаре обильные следы крови, эксперты делают замеры, фиксируют местоположение пуль и гильз, подсчитывают пулевые отверстия на корпусе черного "Форда". Майор из местной милиции обнимает рыдающую женщину, наверное, это жена того участкового, которого убили. За спиной, в реанимобиле сидит немолодая женщина, потерявшая не только сына и невестку, но и надежду на то, что преступники будут хоть когда-нибудь найдены и наказаны. И рядом с ней только что умерший убийца Евгений Парыгин, последние слова которого были словами ненависти и проклятия. Неужели это и есть та жизнь, в которой ежедневно живет он, обычный парень Миша Доценко? Грязь, кровь, слезы, смерть, ненависть. Выстрелы и проклятия. Отчаяние и безнадежность. И никакой радости. Глава 19 Когда-то очень давно Настя Каменская сформулировала для себя закон, который назвала "законом грибного поля". Работа по раскрытию преступления представала в виде огромной поляны, сплошь покрытой грибами. Выглядят эти грибы внешне совершенно одинаково, и при взгляде на них можно с уверенностью сказать только одно: это гриб. А вот съедобный или ядовитый -- непонятно. Гриб надо аккуратно срезать, обработать препаратами и положить на предметное стекло микроскопа, только тогда можно сказать, оставлять его или выбрасывать. Съедобные грибы на самом деле расположены вдоль тропы, ведущей к цели -- к разгадке тайны преступления. Но разбросаны они по поляне хаотично, поэтому для достижения цели нужно начинать проверять все грибы подряд, выбрасывая ядовитые, потом уловить закономерность в расположении съедобных, мысленно очертить извилистый путь тропы и двигаться дальше, собирая уже только те грибы, которые расположены вдоль нее. Самым трудоемким в этом деле является первый этап, когда тщательно и кропотливо собираешь и проверяешь все подряд, что под руку попадается. А самым сложным и ответственным -- этап второй, когда по первым нескольким съедобным грибам пытаешься прикинуть направление тропы. Во-первых, ты можешь ошибиться в анализе и те грибы, которые ты счел хорошими, на самом деле никуда не годятся, кроме как на помойку. Во-вторых, ты можешь ошибиться в выбранном направлении, и тропа идет совсем не так, как тебе кажется. Но зато если ты определил ее правильно, то дальше дело идет быстро, и все грибы, расположенные вдоль этой пресловутой тропы, один за одним укладываются в корзинку. Когда Настя была еще совсем юной и только готовилась к работе в милиции, отчим Леонид Петрович много раз повторял ей, что работа по раскрытию преступления есть не что иное, как борьба за информацию. Ты хочешь что-то узнать, а есть люди, которые стремятся тебе в этом помешать, вот и весь фокус. И все тот же Леонид Петрович всегда говорил о необходимости и важности информационно-аналитической работы. Работая над делом об убийстве семи человек, которых нашли задушенными поздним вечером в подъездах домов, Настя полтора месяца потратила на проверку этих чертовых грибов, пытаясь отделить съедобные от ядовитых, иными словами, оценивая каждый обнаруженный факт с точки зрения его достоверности и пригодности для движения к цели. За эти полтора месяца она много раз ошибалась, принимала ядовитые грибы за съедобные, неправильно определяла направление тропы, и ей казалось, что она все делает не так и никогда с задачей не справится. Но сегодня тропа наконец обозначилась четко. Бывший уголовник и бывший "источник" Гаджиев был завербован и направлен на обучение в некий учебный центр, готовящий специалистов для работы на государственную программу по укреплению налоговой дисциплины. Ему дали новые документы и новую биографию, но не позаботились подстраховать от случайностей. Случайность произошла, Гаджиева-Нурбагандова узнали, и его пришлось быстренько убрать с глаз долой подальше от того, кто его узнал, а через непродолжительное время убить. Сначала "заказали" его профессиональному килеру Парыгину, но потом передумали. Разумеется, этого Парыгин Мише Доценко впрямую не говорил, но это и без того ясно. Откуда же Евгений Ильич мог узнать о том, что Стоянов "заказал" Нурбагандова, если не он сам этот заказ получал? А если он же его и исполнял, то ни за что не сказал бы Мише вообще ни слова об этом даже на смертном одре. Конечно, история знает случаи, когда перед лицом смерти преступники превращаются в раскаявшихся грешников и начинают признаваться во всем, но, судя по разговору Доценко с Парыгиным, там раскаянием и не пахло. Раскаивающийся грешник не станет проклинать своего исповедника. Итак, заказ был сделан, потом отменен, передан другому человеку, и в результате Нурбагандов оказался убит. Почему Стоянов отменил заказ? Потому что нашел более дешевого исполнителя. Откуда он взялся? Где сотрудник аппарата правительства мог его найти? И главное, зачем он вообще его искал? Денег жалко стало? Так ведь это не его личные деньги. Стоянов, что очевидно, как-то связан с той государственной программой и с учебным центром, потому и вынужден был принимать меры по нейтрализации неприятностей, которые могли возникнуть в связи с выпускником Нурбагандовым. Стоянов -- бывший работник милиции, прослуживший на оперативной работе много лет, и тот факт, что людей в учебный центр искали среди ускользнувших от ответственности уголовников или боящихся огласки "источников" и вербовали их на компрматериалах, недвусмысленно говорит о причастности к этому Стоянова. Типичный образ действий среднего оперативника семидесятых-- начала восьмидесятых годов. Подавляющее большинство работало именно так, подчиняя себе людей при помощи страха. Теперь вопрос: почему Стоянов действовал сам, вступая в контакт с заказником Парыгиным и давая ему тем самым в руки оружие шантажа? У него что, подручных нет? Видимо, нет. Стало быть, в этой государственной программе он стоит не на руководящей позиции. Но он и не "шестерка" безмозглая, иначе никто бы ему выход на профессионала-килера не дал. Стало быть, низший руководитель, но с прямыми контактами, идущими на самый верх. Проще говоря -- начальник учебного центра. На пенсию он ушел не с рядовой должности, стало быть, работать рядовым пахарем на чужом поле вряд ли согласился бы, он ведь еще достаточно молод и должен быть хотя бы минимально честолюбивым. -- До этого места мне понятно, -- сказал напряженно слушавший Настю Коротков. -- А что тебе непонятно? -- Откуда Стоянов дешевого килера откопал, да еще так быстро. Так скоро только котята родятся, да и те, как говорят, слепые. Всегда под рукой оказывается всякое барахло, а хорошую вещь -- наищешься. -- Правильно, Юрик, абсолютно правильно, -- кивнула она. -- Дешевый килер действительно оказался у Стоянова под рукой. Давай будем мыслить привычными категориями. Кто всегда под рукой у начальника милиции? -- Милиционеры. -- А у директора театра? -- Актеры. -- А у начальника учебного центра? -- Студенты... то есть эти, как их... курсанты, -- машинально ответил Коротков и тут же запнулся, уставившись на Настю изумленными глазами. -- Ты что? Ты хочешь сказать, что Нурбагандова замочил один из этих? -- А почему нет? Криминальный элемент, выскользнувший когда-то из наших рук или добросовестно стучавший на своих же. Чем он тебе не подходит для такого дела? -- Подожди, -- Юра наморщил нос, как первоклассник, впервые старательно выписывающий буквы в тетрадке, -- а как же остальные? Маньяк-то как же? -- А никак. Не было никакого маньяка, мы с тобой это уже давным-давно поняли, только объяснение придумать не могли. Не было маньяка, и не было серии убийств в том понимании, к какому мы привыкли. Было семь разных убийств, совершенных разными людьми, но по единому образцу. Причем образец разрабатывал явно не дилетант, а человек опытный и сведущий в криминалистике. Он ведь даже позаботился о том, чтобы по следам на шее трупа можно было сделать вывод о высоком росте нападавшего. И ситуацию самого нападения разработал так, чтобы жертвы не чуяли опасности и не успевали собраться для сопротивления. То-то мы с тобой решили, что это была высокая женщина, которую никто из погибших не испугался. Мы же были твердо уверены, что действует маньяк, а маньяки всегда одиночки. Вот тут и была моя ошибка. Они не были одиночками, они либо все -- женщины, либо совершали преступления вдвоем. И изображали в подъезде парочку. А обнимающуюся парочку кто испугается? -- Ты хочешь сказать, по каждому эпизоду проходят мужчина и женщина? -- Совсем не обязательно. Это могли быть и двое мужчин. Если мужчина средней комплекции наденет шубку или подчеркнуто женскую зимнюю куртку с капюшоном и повернется к тебе спиной, а другой мужчина при этом будет его нежно обнимать или даже целовать, вряд ли ты подмену заметишь. Остается открытым вопрос: зачем все это? -- Ну как зачем? Чтобы спрятать труп Нурбагандова, это же очевидно. Ты сама мне сто раз Честертона цитировала и говорила про лист в лесу и мертвое тело на поле боя. -- Говорила, -- задумчиво повторила Настя. -- Но я все равно не понимаю. Нурбагандов -- явно не та фигура, ради которой стоит городить весь этот кошмар. Нет, Юрка, тут что-то еще. Какая-то гадость... Ох, прав был старик Денисов, когда предупреждал меня, что с программой не чисто, от нее за версту несет криминалом. А я, дура самонадеянная, ему не верила. -- Ася... Юра замолчал и принялся сосредоточенно изучать коробку с сахаром, стоявшую на столе, словно надеясь увидеть на белой с синем картонной крышке что-то необыкновенно интересное и совершенно новое. -- Да? Что ты хотел сказать? -- Получается, что Леонид Петрович связан с этой программой. -- Получается, -- спокойно подтвердила она, глядя в сторону. Она боялась встречаться глазами с Коротковым, потому что прекрасно знала, о чем он собирается с ней поговорить. Но говорить об этом ей не хотелось. -- Как ты собираешься действовать дальше? -- Еще не знаю. У меня так быстро решения не появляются, мне надо как следует подумать. А у тебя самого есть предложения? -- Есть, но ты меня убьешь за них. -- Рискни, -- предложила она, вымученно улыбаясь, потому что заранее знала все, что скажет ей Юра, и точно так же знала, что не согласится с ним ни при каких условиях. -- У нас все равно больше нет на примете фигурантов, связанных с программой. Стоянов погиб. Остается только твой отчим. -- Ну и? -- Ни и ничего. Надо сесть ему на хвост, он нас приведет к остальным. -- Нет, -- холодно ответила она, по-прежнему не глядя на Юрия. -- Асенька, но ты же понимаешь, что официальным путем мы ничего не добьемся. Если Стоянов числится сотрудником аппарата правительства, какимто там референтом, а на самом деле командует учебным центром, значит, на самом верху заинтересованы в секретности. Нам в шесть секунд дадут по шее и отправят улицы мести. -- Я сказала -- нет. -- Ну Ася, это же глупо. Ты сама подумай, другого пути у нас нет. Ты ведь хочешь довести дело до конца? -- Хочу. Но не таким путем. -- А другого нет. -- Будем искать. -- Я не понимаю твоего упрямства! -- вспылил Коротков. -- Чего ты добиваешься? Что ты выгадываешь? Ты же все равно знаешь, что Леонид Петрович в этом участвует, так какой смысл закрывать глаза и делать вид, что этого прискорбного факта не существует? Ты сама-то все время о нем помнишь, мучаешься, страдаешь. Настя встала, медленно прошлась по кабинету до окна, потом повернула назад и дошла до двери, прислонилась к ней. Коротков развернулся на своем стуле, чтобы сидеть к Насте лицом, и выжидающе смотрел на нее. -- Ну что ты молчишь? Возрази мне, скажи что-нибудь умное и веское, только не гляди с выражением вечного укора. -- Юра, -- тихо сказала она, -- я никогда не буду следить за своим отчимом. Ты можешь относиться к этому как угодно, ты можешь считать меня абсолютной идиоткой, но я ничего не могу с этим поделать. Я не буду ни о чем его спрашивать и не буду за ним следить. Вот и все. Давай попробуем придумать другие способы. -- Но почему, Ася? -- в отчаянии воскликнул он. -- Почему? Все равно ты уже знаешь правду. Какой смысл засовывать голову в песок? Она покачала головой, отошла от двери и снова двинулась к окну. -- Ты не прав, я не пытаюсь закрыть глаза на правду. Я действительно все время помню о ней, хотя видит Бог, хотела бы забыть. Но есть вещи, которые я не могу делать. Понимаешь? Не могу -- и все тут. Я не могу следить за человеком, который меня вырастил и воспитал, которого я любила и до сих пор люблю, которого называю папой. Не могу я, Юра! Не могу, не могу! Она почти сорвалась на крик, но тут же взяла себя в руки. Отвернувшись к окну, она смотрела на густой пушистый снег, уже несколько часов падавший на грязные улицы и серые дома. В сгущавшихся сумерках не было видно почти ничего, кроме устилавшего город снега. И внезапно ей захотелось, чтобы снег шел и шел, сыпал беспрерывно много часов, дней, недель, месяцев, чтобы накрыл собой в конце концов весь город вместе с домами и людьми, и чтобы все кончилось. Они все будут погребены под снегом и рано или поздно умрут. Никто не будет никуда ходить, никто не сможет никому звонить, все так и останутся на тех местах, где их застал снегопад, и жизнь замрет на этой самой точке. И больше не случится ничего плохого. Правда, и хорошего тоже не случится, но с этим вполне можно примириться, оно и без того нечасто случается. x x x Василий Клыков, временно исполнявший обязанности начальника службы безопасности банка "Русская тройка", с детства обожал шпионские романы и кино про разведку. Он никогда не читал и не слышал о знаменитой "экспертной оценке" ЦРУ, согласно которой только десять-пятнадцать процентов разведывательных данных добываются при помощи технических средств, а остальные восемьдесят пять--девяносто процентов информации разведка получает от живых людей. Клыков был помешан на технике и искренне считал ее панацеей от всех бед, от которых и призвана защищать банк служба безопасности. Его бывший начальник Дмитрий Вавилов часто повторял, что каждый посторонний человек, находящийся в помещении банка, несет в себе потенциальную опасность. Он может подложить взрывное устройство, подсунуть "жучок", украсть лежащий на столе документ, влезть в компьютер и занести вирус или сделать еще какую-нибудь пакость, посему посторонние в помещении не должны находиться без присмотра. Клыков уроки усвоил, но со временем идею развил, хотя и по-своему. Если посторонних двое или больше, лучше оставить их одних в прослушиваемом помещении, тогда все их секреты наверняка будут "озвучены". Поэтому когда начальник кредитного отдела банка решил, что в его кабинете пора делать ремонт, Василий сразу подумал о том, что во вверенном ему банке будут находиться рабочие, архитектор, дизайнер и еще Бог знает кто, причем совершенно безнадзорно. Не выделять же сотрудника службы безопасности специально для того, чтобы он целыми днями находился вместе с ними в ремонтируемом помещении. Куда проще заблаговременно вмонтировать подслушивающее устройство, подсоединить его к магнитофону, установленному в одной из комнат охраны, и два-три раза в день спокойно проверять, о чем разговаривают оставшиеся без присмотра ремонтники. Сказано -- сделано. Подслушивающее устройство Клыков установил поздно вечером, когда все уже ушли и он совершал контрольный обход помещений банка. Вообще-то обходить помещения он не обязан, для этого есть охрана, а начальник службы безопасности должен разрабатывать стратегию, но Клыков пренебрегал условностями, тем более что не собирался никого посвящать в свою идею. Он считал ее своей личной оригинальной находкой и хотел подождать, пока она принесет первые плоды, прежде чем ставить в известность руководство "Тройки". На следующий день должны были явиться архитектор, дизайнер и бригадир рабочих, чтобы посмотреть офис начальника кредитного отдела и сделать предварительные замеры, и Клыков хотел все сделать накануне, чтобы завтра оставалось только включить магнитофон, когда явятся посторонние. Люди, которые будут заниматься ремонтом, пришли около полудня, и Клыков, получив сигнал от охранника на входе, быстро прошел в небольшую комнатку, открыл дверь своим ключом и нажал кнопку магнитофона, после чего запер дверь и отправился заниматься повседневными делами. Примерно в половине второго ему пришлось уехать: позвонили из школы безопасности с предложением посмотреть девушек-охранниц. Председатель правления "Русской тройки" не желал отставать от веяний моды и потребовал найти для себя охранника женского пола, чтобы ноги были подлиннее, мордашка посимпатичнее и меткость стрельбы повыше. Клыков созвонился с несколькими московскими школами безопасности и попросил подобрать кандидатуры. Со "смотрин" он вернулся в шестом часу вечера, архитектор, дизайнер и бригадир давно ушли, и Василий поспешил прослушать запись их переговоров. Пленка на невыключенном магнитофоне медленно крутилась, послушно записывая все, что происходило в офисе начальника кредитного отдела, который освобождать помещение будет только завтра, а пока что вместе с секретаршей разбирал бумаги и раскладывал их по папкам и ящикам, готовясь к завтрашнему переезду. Начальник этот имел среди сотрудников банка репутацию человека воспитанного и вежливого, однако сейчас, находясь наедине с собственной секретаршей, он пересыпал свою речь таким обильным и витиеватым матерком, что Клыков только диву дался. Почему-то он совершенно не стеснялся пользоваться ненормативной лексикой в присутствии молодой женщины. "Наверное, трахает ее, потому и позволяет себе", -- подумал Василий и тут же невольно покраснел, поняв, что слушает их разговор, вместо того, чтобы выключить аппаратуру. Отключив микрофон, он перемотал пленку и начал прослушивать все, что происходило в офисе днем. Переговоры ремонтников никаких подозрений у Клыкова не вызвали, все, что было ими сказано, относилось исключительно к вопросам архитектуры, строительства и отделки. Периодически в офис заходил хозяин кабинета, тот самый, который в данный момент затейливо матерился, перебирая документы, и давал подробные пояснения относительно того, чем ему не нравится нынешний вид офиса и что конкретно он хотел бы в нем изменить. Дизайнер и архитектор разговаривали с ним вежливо, были внимательны к пожеланиям заказчика, но каждый раз после того, как хозяин покидал кабинет, давали ему самые нелицеприятные оценки, называя "козлом, который сам не знает, чего хочет" и "придурком, который думает, что за "зеленые" бабки можно изменить законы физики". В конце начальник отдела снова зашел в офис, но на этот раз не с очередной порцией пожеланий и советов. "...-- Вы скоро закончите? -- Все, уже закончили. Сейчас уходим. -- Прекрасно. Проходи, здесь поговорим. -- Значит, завтра мы начнем работать в десять утра, -- это был голос архитектора. -- Рабочие будут готовить помещение к грязным работам, а я утром принесу вам несколько вариантов перепланировки. Все равно очевидно, что при любом варианте эту стену надо переносить, а вот здесь делать проем... -- Да-да, конечно. Договорились. До завтра. Проходи, садись". Клыков понял, что к начальнику кредитного отдела пришел какой-то посетитель. Он собрался было уже выключить магнитофон, поскольку интересовавшие его ремонтники свой визит закончили, но внезапно под влиянием чисто мальчишеского любопытства решил еще немного послушать. Ему стало интересно, будет ли хозяин офиса так же непринужденно и заковыристо материться в присутствии этого посетителя, как он позволяет себе это со своей хорошенькой секретаршей. Однако уже через две минуты Василий стал напряженно вслушиваться в разговор, боясь пропустить хоть слово. Разговор длился почти час, за это время секретарша начальника кредитного отдела дважды приносила кофе и несколько раз спрашивала по интеркому, ответит ли шеф на телефонный звонок. Шеф на звонки не отвечал, по-видимому, беседа с посетителем интересовала его куда больше всего остального. Клыков быстро сообразил, о чем идет речь. Он помнил этого забавного даргинца Нурбагандова, который с огромным рвением взялся за работу, а через несколько дней написал заявление "по собственному желанию", потому что у его родственников в Дагестане беда и он должен им помочь. Все тогда отнеслись к этому с пониманием и сочувствием, тем более по телевизору в то время в каждом информационном выпуске обязательно показывали разрушенный многоэтажный дом, искалеченные мертвые тела и сидящих на земле рыдающих женщин и детей, потерявших близких и оставшихся без крыши над головой. По словам посетителя выходило, что Нурбагандова в их банк подсунули, чтобы тот информировал людей, осуществляющих государственную программу борьбы с уклонением от уплаты налогов, о нарушениях, творящихся в "Русской тройке". Некие люди, хорошо относящиеся к руководству банка и искренне желающие оказаться им полезными, сделали так, чтобы Нурбагандов уволился, а через несколько дней аккуратненько избавились от него. Заботливые, побеспокоились о том, чтобы убитый засланный "казачок" не фигурировал в качестве сотрудника "Тройки". Одним словом, оградили эти доброжелатели банк от неприятностей. "Зачем?" -- задал сам себе вопрос Василий Клыков и тут же услышал свой вопрос из динамика магнитофона. По-видимому, ход рассуждений у него был таким же, как и у начальника кредитного отдела. Посетитель, надо отдать ему должное, говорил очень деликатно, никаких имен, кроме покойного Нурбагандова, не называл, никого впрямую ни в чем не обвинял и страшных слов вроде "убил", "замочил" или "прикончил" не употреблял. Однако все, о чем он говорил, было Клыкову вполне понятно. Непонятно одно: кто был этим посетителем? Василий дослушал запись беседы до конца и отправился домой, поскольку было уже совсем поздно и в банке почти никого не осталось, ведь ему пришлось прослушать полностью разговоры, которые велись на протяжении трех с лишним часов. На другой день с самого утра Клыков зашел к начальнику охраны поинтересоваться, кто приходил накануне в офисы сотрудников банка. Потом заглянул в кабинет начальника кредитного отдела, спросил, как идут дела, доволен ли он вчерашними ремонтниками и когда состоится переезд. Секретарша с утра пораньше уже сидела за своим столом в предбаннике и тоже складывала вещи в коробки, поскольку переезжала вместе с шефом. Несколько минут легкого трепа, и Клыков выяснил, кто приходил к хозяину офиса как раз тогда, когда уходили ремонтники. Фамилию он запомнил, но она ему ни о чем не говорила. И тут он вспомнил волшебную фразу, которую в таких случаях всегда произносил его бывший начальник Вавилов: "Позвоню Филипычу, пусть проверит". У Клыкова такого "Филипыча" не было, но почему бы не обратиться за помощью к тому капитану с Петровки, который приходил к нему и спрашивал о знакомых убитого Вавилова. Исполняя обязанности начальника службы безопасности, Клыков впервые столкнулся с тем, что без контактов с милицией он далеко не уедет. Раньше эти вопросы решал сам Вавилов, и молодой Клыков как-то не особенно задумывался над тем, а как, собственно говоря, он это делает. Теперь понятно, как. И понятно, кто такой этот "Филипыч". Ну что ж, у Вавилова был Филипыч, а ему, Клыкову, нужно искать, к кому можно обращаться со всякими безобидными просьбами. Попробуем начать с того капитана. Василий быстро прошел в кабинет, который раньше занимал Вавилов, а теперь -- он сам, и начал судорожно рыться в настольных приборах. У него была ужасная привычка записывать телефоны и адреса на маленьких квадратных разноцветных бумажках для заметок и потом рассовывать эти цветные клочки, равно как и визитные карточки, под подставки для приборов, между страницами перекидного календаря, в отделения для контрольных карточек -- словом, куда угодно, только не в записную книжку и не в блокнот для визиток. Он уже почти потерял надежду, когда наткнулся-таки на заветный ярко-зеленый листочек с именем и телефонами. Ни по одному из двух телефонов никто не отвечал, но, взглянув на часы, Клыков сообразил, что время сейчас самое неподходящее для звонков. Половина десятого утра. На Петровке работают с десяти, это он помнил. Стало быть, из дома Доценко уже вышел, а до службы не доехал. Придется подождать. x x x Коротков ворвался к Насте в комнату, как ураган, сметающий все на своем пути. Впервые за последние несколько дней лицо его сияло. -- Аська, тебе какую новость сначала, хорошую или убойную? -- вибрирующим от восторга голосом спросил он. -- Хорошую, -- буркнула она, не поднимая головы от разложенных по всему столу бумаг. -- Ну посмотри на меня, -- взмолился Юра, -- подними глаза-то, королева равнодушных! У меня действительно хорошая новость. Настя сделала над собой усилие, изобразила улыбку и постаралась посмотреть на Короткова как можно приветливее. -- Смотрю. И жду хорошую новость. -- Барин заболел. Ты представляешь, Аська, он заболел! Мы-то с тобой удивлялись вчера, что он нас не дергал и не объяснял в очередной раз, какие мы тупые, упустили сначала Лазареву, а потом и ее дружка Парыгина. -- Не нас, а меня, -- поправила его Настя. -- Тебя он по этому делу не дергает, ты официально им не занимаешься. -- Ну ладно, не нас с тобой, а тебя и Мишаню, но все равно же не дергал. Не цепляйся к словам. Так вот, оказывается, у него уже вчера была температура тридцать девять с лишним, он еле-еле до конца дня досидел, а сегодня вообще свалился. Грипп в этом году сама знаешь какой. -- Не знаю, я не болела. -- Зато я болел и могу тебе точно сказать, что это надолго. Рвота, понос, внутри все узлом скручивается от боли и температура высоченная -- Юрочка, -- Настя мягко улыбнулась, на этот раз вполне искренне, не заставляя себя, -- ну что за детский сад. Ура, училка заболела, уроков не будет. Тебе уже за сорок, а ты как ребенок радуешься, что начальник свалился с гриппом. -- Неправда твоя, Аська, и я даже не обижаюсь на тебя, потому что ты ничего не понимаешь. Не начальник с гриппом свалился, а Барин временно отошел от дел и оставил нас на дядю Пашу Жерехова. Разницу чувствуешь? -- Чувствую. А это важно? -- Еще как важно. Ты же убойную-то новость еще не слышала. Как услышишь -- сразу поймешь. Короче: в банк "Русская тройка" приходил некий дяденька, который утверждает, будто знает, кто убил Нурбагандова, и даже называет и убийц, и причину убийства. Причем приходил он к начальнику кредитного отдела банка, а тот, кого он намеками называет в качестве организатора убийства, взял в "Тройке" солидный кредит и испытывает в данный момент большие трудности с его возвращением. Имя посетителя нам известно. -- Откуда информация? -- Из банка, от того мальчишки, который теперь Вавилова замещает. Он что-то к нашему Мишке доверием проникся и позвонил с просьбой проверить этого посетителя. -- Верить можно? -- Думаю, да, -- Коротков пожал плечами и тут же ловко оседлал стул, усевшись на него верхом лицом к спинке. -- Но и проверить тоже надо. Так что сама понимаешь, отсутствие надзора со стороны ненавистного Барина сильно развязывает нам руки, потому как дядя Паша Жерехов для нас -- свой, он нам доверяет и накатает бумагу на наружное наблюдение, не требуя с нас особых объяснений. Настя некоторое время молчала, машинально рисуя на чистом листе бумаги концентрические круги. -- Получается, моя версия неправильна. Я в очередной раз ошиблась. Юр, ты за мной не считаешь, сколько раз я за последний месяц делала глупости? -- Один, -- быстро откликнулся он, -- это когда ты решила не делиться со мной своими неприятностями. Это действительно серьезная ошибка, а все остальное -- нормальный рабочий процесс. -- Ладно, не утешай, -- Настя слабо усмехнулась, -- в этом году я стала рекордсменкой по ошибкам. Я полагала, что Вавилов узнал в Нурбагандове бывшего агента Гаджиева, и это послужило причиной убийства сначала самого Гаджиева, а потом и Вавилова, который так и не расстался до конца со своими сомнениями. Но если Нурбагандова убили в виде "акта доброй воли", в виде благотворительной помощи, чтобы добиться отсрочки по кредиту или более льготных условий, тогда я не понимаю, почему погиб Вавилов. Его убийство к истории с Нурбагандовым никаким боком не пришивается. Надо искать другое объяснение его смерти. Или вчерашний посетитель банка врет, и тогда нужно придумать объяснение этой лжи. -- А ты позвони Мишане, он домой после суток не поехал, у себя сидит, -- посоветовал Коротков. -- Мальчишечка из банка обещал пленку привезти, на которой разговор записан. Может, уже и подъехал. Но Клыкова пока не было. Доценко обещал принести пленку, как только ее привезут. Настя снова задумчиво уставилась в окно. Если вчера и позавчера в ней кипела холодная ярость, бешеная энергия и стремление во что бы то ни стало завершить начатое, довести до конца, то сегодня ее одолели вялость, усталость и безразличие. Она понимала, что и как нужно делать дальше, но не могла найти в себе силы встать, пойти и начать делать. Тело ее словно стало тяжелее на целый центнер. -- Ася, ну что ты сидишь, как клуша, -- сердито проговорил Коротков, которому надоело продвигаться вперед по миллиметру, когда можно уже наконец сделать большой широкий шаг. -- Иди к дяде Паше, объясняй ситуацию, нужно обеспечить "наружку" за этим типом, который в банк приходил, и за тем, который деньги задолжал, тоже. -- Сам иди, -- огрызнулась Настя. -- Привет тебе! Я-то тут с какой стороны? По какому делу у меня банк "Русская тройка" проходит? У тебя это хотя бы прежнее место работы одного из потерпевших по делу о семи убийствах, а я что ему буду говорить? Ну Ася, ну возьми себя в руки. Да что с тобой в конце концов? Она молча смотрела на него, не замечая, как по ее лицу текут слезы. Ей было очень плохо. Когда до конца оставалось еще далеко, у нее хватало сил не думать о том, а что будет, когда все кончится. Может быть, никогда это не кончится, и все останется как есть: убийства "повиснут" нераскрытыми, а она будет знать грязную тайну о своем отчиме. Теперь, когда все так быстро двигалось к завершению, она уже не могла не думать о том, что же будет с ним. С ее отчимом. С папой. Его арестуют работники милиции. Или убьют ТЕ. А что тогда будет с мамой? А с ней самой? -- Сам иди, -- медленно повторила она, все еще не понимая, отчего на губах появился соленый привкус, -- иди и говори дяде Паше, что хочешь. Я не пойду. Коротков встал со стула, подошел к ней, погладил по голове и ласково поцеловал в щеку. -- Извини, я дурак, не подумал. Прости, Ася. Может, тебе лучше домой пойти? Она отрицательно помотала головой. -- Я хочу пленку послушать. -- Тогда запрись в кабинете, чтобы тебя никто в таком состоянии не видел. Я постучу в дверь, как обычно. -- Хорошо, спасибо. Юра пошел к заместителю начальника отдела Павлу Васильевичу Жерехову, а Настя заперла за ним дверь и снова впала в транс. x x x Сегодня Василий Валерианович Галузо не смог сам поехать в учебный центр, день у него был расписан очень плотно и буквально по минутам, а поговорить с Зелениным было необходимо. Галузо прикидывал и так, и эдак, стараясь выкроить время для этой встречи, но больше сорока минут никак не получалось, а если ехать к Зеленину, одна дорога туда и обратно займет часа полтора, а то и больше, вон снегу-то намело -- не проедешь. Пришлось звонить Александру Петровичу и приглашать к себе, хотя очень Василию Валериановичу не хотелось этого делать. После нелепого случая с Нурбагандовым он стал особенно осторожен. Ну надо же было такому случиться, во всей многомиллионной, огромной и безразличной к своим обитателям Москве только два человека могли бы узнать в Нурбагандове бывшего уголовникастукача, так именно один из них оказался начальником службы безопасности того банка, куда парня направили. Однако Александр Петрович Зеленин популярно объяснил, что ничего особенного тут нет, и надо было быть к этому готовыми с самого начала, когда только принимали решение действовать так, как предлагал Стоянов, а не так, как советовал он, Зеленин. Службы безопасности формируются наполовину из спортсменов, наполовину -- из милиционеров, поэтому для бывшего агента напороться на знающего его хотя бы в лицо мента -- дело вполне реальное. Послушались бы Зеленина, не связывались бы с уголовниками и спецаппаратом, -- и все обошлось бы. Так нет, пошли на поводу у Стоянова, у которого в голове полторы извилины, а гонору -- как у фараона египетского, только лишь потому, что у него в самых верхних эшелонах есть люди, ему обязанные, и ссориться со Стояновым опасно. Однако из объяснений Зеленина неумолимо вытекало и другое: ни Зеленин, ни Стоянов не должны появляться в том здании, где работают Галузо и его задушевный приятель Виталий Аркадьевич Боровков. Потому как если охрана крупных деятелей зачастую состоит из работников милиции, то их референты и помощники тоже нередко приходят из МВД, поскольку имеют юридическое образование, хорошие связи и навыки аппаратно-бумажной работы. А коль так, то среди них немало найдется людей, знающих и бывшего замначальника окружного управления полковника Стоянова, и кандидата юридических наук, доцента подполковника Зеленина. И тот и другой числятся на мелких аппаратных должностях и, теоретически говоря, находиться в этом большом красивом здании имеют полное право, но пожелай кто-нибудь копнуть поглубже, сразу выяснится, что ни кабинета своего, ни даже стола письменного и сейфа у них нет, и другие сотрудники аппарата их впервые видят и фамилий таких никогда в жизни не слышали. Одним словом, лучше не нарываться. Но сегодня у Галузо выхода не было. Стоянов погиб, его место освободилось, надо немедленно назначать Зеленина на должность. И, что самое главное, быстро выводить из игры стояновских идиотов, разгуливающих по всей стране с диктофоном и видеокамерой в руках. Уже тогда, когда случился прокол с Нурбагандовым и стало очевидным, что тактику работы надо менять, стало не менее очевидным, что просто так Григорий Иванович Стоянов своих позиций не сдаст. Он ни за что не признает ошибочность своего решения и глупость и недальновидность избранного способа набора курсантов в учебный центр. Никогда в жизни он не отступит перед научным работником, паршивым бумагомаракой, книжным червем. А если поднажать на него -- вспылит и помчится жаловаться своим высокопоставленным должникам, которых в свое время из-под блядей вытаскивал и от статьи за нарушение правил о валютных операциях спасал. Была такая в нашем Уголовном кодексе замечательная статья, по которой вплоть до высшей меры можно было схлопотать. Ссориться с должниками Стоянова Василий Валерианович не хотел, он вообще не любил ссориться и конфликтовать, потому и затеял эту сложную и опасную игру, итоги которой должны были вывести Григория Ивановича из строя. Стоянов окажется скомпрометирован как руководитель, а ни Галузо, ни Боровков, ни тем более Зеленин к ниспровержению начальника учебного центра ни малейшего отношения не имеют. Можно будет даже не снимать Стоянова с должности, дабы не дразнить его должников и не давать ему повода жаловаться, пусть числится начальником, но фактически заправлять всем и определять стратегию будет Александр Петро