Вам нужно лежать в постели как минимум неделю. -- Я прошу вас... Она жалобно посмотрела на врача и нежно взяла его за руку. -- Я прошу вас, пожалуйста. Отпустите меня. -- Да ради Бога! -- взорвался врач. -- Идите на все четыре стороны, если вам себя не жалко. Идемте со мной, подпишете отказ от госпитализации и можете ехать. Только как вы будете до дома добираться? -- А я где? -- Она наконец догадалась спросить об этом. В самом деле, она помнила, что голова начала кружиться, когда поезд ехал где-то между "Семеновской" и "Измайловским парком". В какую больницу ее отвезли? Если куда-нибудь в сторону "Щелковской", то она вполне может дойти пешком, а если к черту на кулички? Ладно, нарушит принципы и поймает частника. Выяснив у врача, где находится больница, подписав бумагу о добровольном отказе от лечения и забрав куртку и сапоги, она вышла на улицу. Хорошо, что больница была дежурной, и тетенька, командовавшая помещением, где хранилась одежда больных, хоть и ворчала, но все-таки не спала. В дежурную больницу людей доставляют круглосуточно, а в других эти замечательные тетеньки по ночам спят дома, и пожелай кто-нибудь из больных выйти на улицу, у него это так легко не получилось бы. Пройдя пару кварталов, Настя начала раскаиваться в своей неосмотрительности. Ей так хотелось поскорее уйти из больницы, что она както не подумала попросить разрешения воспользоваться телефоном. В самом деле, ну почему она такая дура? Привыкла быть самостоятельной, а ведь у нее есть друзья, есть люди, которые всегда готовы ей помочь. Почему непременно нужно, упиваясь собственным героизмом, топать в такую даль по ночным улицам, да еще после только что перенесенного криза, когда есть брат Саша, есть Юра Коротков, есть папа, которые в любое время дня и ночи отвезут ее туда, куда нужно. Ну ладно, папа отпадает, она ни за что на свете не скажет ему, что попала в больницу, они с мамой с ума сойдут, но брат и Коротков вполне подошли бы. Ну и что, что ночь? Не каждый же день она в обморок падает в метро. Настя мысленно попыталась поставить себя на место того же брата Саши и поняла, что смертельно обиделась бы, если бы узнала, что Саша ночью добирался из больницы на своих двоих только лишь потому, что постеснялся ее разбудить. Она стала оглядываться в поисках телефона-автомата, но в это время увидела приближающуюся машину и решительно подняла руку. Пусть Саня поспит, она и сама до дому доберется. Водитель заломил немыслимую цену, но Настя заплатила. Придя домой, она вдруг почувствовала чудовищную слабость и поскорее легла. Даже душ не стала принимать, побоялась, что снова закружится голова и она упадет в обморок прямо в ванной и расшибется. Проснувшись наутро, она собралась было встать и идти на работу, но поняла, что явно переоценила себя. Сил не было не только на то, чтобы кудато идти, но даже на то, чтобы одеться. Рука не удерживала зубную щетку, и процедура чистки зубов заняла около получаса, после чего Настя наконец призналась себе, что действительно больна и на работу идти не может. Чему ж тут удивляться? Столько дней в напряжении, в тревоге, в тоске, в мучительных мыслях об отчиме, почти без еды и практически без сна. Такой режим и слона свалит с ног. Медленно волоча ноги, она вернулась в постель и завела будильник на половину десятого. Надо будет позвонить на работу и предупредить, что заболела... x x x Прошло несколько дней, прежде чем она начала более или менее уверенно ходить по квартире. Коротков приезжал к ней каждый вечер, с ужасом смотрел, как она, шатаясь и держась руками за стены, добирается от входной двери до дивана, хватался за голову, обзывал ее всякими ласковыми, но критическими по сути словами, пытался кормить, оставался спать на раскладушке, потому что боялся, что ее может снова прихватить, а утром убегал на службу, предварительно разбудив Настю и заставив выпить все необходимые лекарства. Увидев, что она наконец преодолевает расстояние от двери до постели не за десять минут, а всего лишь за одну, Коротков заявил: -- Все, сегодня еду спать домой, Лялька уже меня изгрызла. Она не верит, что я у тебя ночую, думает, что шляюсь. -- Пусть бы позвонила сюда, убедилась. -- Ну да, ты Ляльку не знаешь. Никогда в жизни она не будет звонить и проверять, лучше мучиться и терзаться. Такой характер, -- вздохнул он. -- Между прочим, тебя твой Иван сегодня разыскивал. -- И что? -- встрепенулась Настя. -- Ничего. Дядя Паша ему сказал, что ты болеешь, и не велел тебя беспокоить. Когда Юра ушел, она немного подумала и позвонила Заточному. -- Иван Алексеевич, вы меня искали? -- А мне сказали, что вы болеете, я уж не стал вас дергать. У меня есть новости. -- У меня тоже. Правда, в точности своих я не уверена. -- Зато я в своих уверен, -- отозвался генерал. -- Если хотите, могу к вам подъехать. -- Хочу, -- быстро сказала Настя, но тут же спохватилась: -- Наверное, это неудобно, вы устали, ведь уже десятый час. -- Но я же на машине, а езды до вас -- минут десять-пятнадцать, не больше. Я помню, где вы живете. Кстати, чем вы болеете? Гриппом? -- Нет, -- засмеялась она, -- сосудами. Это не инфекционное. -- Вам что-нибудь нужно? -- Спасибо, у меня все есть. Коротков меня выхаживает. Так я вас жду? -- Ждите, -- коротко ответил Заточный. -- Скоро буду. Повесив трубку, Настя поняла, что у нее всего пятнадцать минут, за которые нужно привести в порядок и комнату, и себя. Убрать постель, отнести на кухню лекарства и немытые чашки, в изобилии стоящие на полу рядом с диваном, снять халат и надеть на себя что-нибудь вразумительное. В нормальном состоянии на это ушло бы максимум две минуты, но сейчас... Однако она успела. Когда раздался звонок в дверь, диван был сложен и накрыт пледом, а Настя сменила теплый махровый халат на джинсы и свитер. Правда, лицо было землисто-бледным, но это уж как-нибудь. -- Да, вид у вас -- лучше не придумаешь, -- усмехнулся Заточный, разглядывая Настю. -- Может, я напрасно приехал? Вам покой нужен, а не обмен новостями. -- Вы не правы, -- горячо возразила она. -- Мне нужны положительные эмоции, это лучшее лекарство. -- Ну, вот этого я вам как раз и не гарантирую. Новости у меня действительно есть, но я не уверен, что они вас обрадуют. "Папа, -- подумала она. -- Неужели я рано радовалась? Неужели Мельник ни при чем, а все дело в папе? И теперь Иван боится меня расстроить этим известием". Настроение упало, снова закружилась голова. Настя села на диван, предложив генералу кресло. -- Я сдержал слово и организовал проверку финансовой деятельности учебного центра, -- начал Заточный. -- Знаете, это очень любопытное дело. Там, где работают деньги, всегда есть бумажки. Многие эти бумажки недооценивают, а ведь если правильно подойти к их анализу, можно много чего интересного узнать. Не буду мучить вас детальным рассказом, скажу главное. Во время проверки были обнаружены ведомости на премирование личного состава. Очень, скажу я вам, смешные ведомости. То есть не все, конечно, смешные, основная их масса совершенно нормальная. Например, премирование по итогам сдачи зачетной сессии, по итогам сдачи экзаменационной сессии, за подготовку учебных планов и программ и так далее. По десять-двенадцать человек в каждой ведомости. А потом вдруг появляются совсем другие, по которым деньги получают только два человека. И совершенно непонятно, за что. В ведомости написано: за успехи в учебе. Это я мог бы понять, но почему за эти успехи премируют по двое? -- И почему же? -- Настя напряженно слушала Заточного, не сводя с него глаз. -- А вы подумайте. Вот вам исходные данные. Семь ведомостей на премирование за выдающиеся успехи в учебе. Поощряются два человека, один -- большой суммой, другой -- существенно меньшей, но тоже не маленькой. Потом, спустя три-четыре дня, появляется другая ведомость, с точно такими же суммами. -- Но с другими фамилиями? -- А вот и нет. Одна фамилия другая, а вторая -- та же, что и в первой ведомости. И так далее. Все семь ведомостей имеют по две фамилии, причем одна из них повторяется все семь раз. -- А остальные разные? -- Разные. Кстати, среди них есть и одна женская. Когда профессор Самойлов спрашивал вас, не может ли ваш серийный убийца быть женщиной, он не ошибался. -- А по датам? -- По датам все, как вы и думаете. Через два дня после появления очередного задушенного. -- Понятно. Теперь мне все понятно, -- сказала Настя и медленно улыбнулась. -- Господи, я же всю голову себе сломала. А все оказалось так просто. В учебном центре готовили не только специалистов для работы в коммерческих структурах, но и наемных убийц. И в декабре, после прохождения курса обучения, их выпустили на полевые испытания. За каждый удачно сданный экзамен поощрялся курсант и инструктор, который их готовил и который наблюдал за выполнением задания. Вот почему убийства шли почти подряд. И вот почему Стоянов отказался от услуг Парыгина. Я-то все мучилась, пыталась понять, откуда он так быстро извлек на свет Божий доступного и недорогого килера, потом до меня дошло, что килер должен был оказаться у него под рукой, стало быть, связан с учебным центром. Но то, что их семеро и что это был экзамен, мне и в голову не приходило. -- Немудрено, -- тут же откликнулся Иван Алексеевич, -- в нормальную голову такое и не может прийти. Я, собственно, хотел вам сказать, чтобы вы не беспокоились, машина закрутилась, дальше все пойдет без вас. Болейте спокойно и ни о чем не думайте. Конечно, это скандал, учебный центр скорее всего разгонят, хотя обидно, идея с внедряемыми агентами сама по себе, безусловно, стоящая. Да и на всю программу тень падает, а это тоже жаль, программа-то неплохая, и разработана вполне профессионально. Мне удалось ознакомиться кое с какими документами, по которым можно судить о программе в целом, и могу вас уверить, она достаточно грамотная. Всегда бывает обидно, когда из-за одного придурка или подонка гибнет хорошая идея. -- А что собой представляют эти, как вы их назвали, придурки, они же подонки? -- спросила Настя. -- О, Анастасия, публика прелюбопытнейшая. Подробности узнаете потом, не хочется сейчас тратить на них время. Ставленники разных политических сил, между собой почти перегрызлись, к счастью, Стоянов вовремя погиб, а то неизвестно, чем бы деле кончилось. Зеленин был его заместителем, а стоящие за ним деятели всенепременно пытались двинуть Александра Петровича наверх. Короче, аппаратные игры, как в любой государственной структуре. В нашем министерстве, если приглядеться, все то же самое. -- Вот как, -- протянула она. -- Теперь до меня дошло. Надо же, как бывает... -- Вы о чем? -- приподнял брови генерал. -- О Мамонтове и Парыгине. Я все пыталась понять, почему появились такие странные кандидатуры. А они не странные, Иван Алексеевич. Они -- заведомо провальные. Заведомо. Понимаете? Тот, кто назвал имя Никиты Мамонтова, был уверен, что парень не поддастся на вербовку в учебный центр. Он слабый, он испугается. А Парыгина рекомендовали вообще как человека на сто процентов к криминалу не причастного. Просто Мельник взял у Миши Доценко оперативное дело по убийству Шепелева и выбрал из всех, кто попал в работу по этому делу, самого приличного человека. Именно самого приличного, коренного москвича, с высшим образованием, всю жизнь проработавшего скромным инженером на одном и том же заводе, спокойного, интеллигентного. Такого, который наверняка этого убийства не совершал и не стерпит появления в своей квартире черт знает кого с идиотскими требованиями признаться в преступлении. Все на это и было рассчитано. Он возмутится и обратится в милицию, поднимется волна, и волна эта будет замечательно гармонировать с волной, поднятой Баглюком в статье. Все одно к одному, понимаете? Кто там кого пытался задавить, Стоянов Зеленина или наоборот? -- Насколько мне известно, наоборот. Это Зеленин подкапывался под своего начальника. Он замолчал, и Настя насторожилась. Что-то не так. Чего-то она не уловила. Неужели генерал Заточный, человек занятой и занимающий далеко не самую маленькую должность в министерстве, руководящий главком, так вот, такой человек приехал вечером к ней домой только для того, чтобы сообщить то, что он сообщил? Никогда в жизни она не поверит, что такое бывает. Только в слезливых мелодрамах крупные руководители снисходят до визита к своим больным подчиненным, чтобы порадовать их хорошими новостями. -- Иван Алексеевич, я жду, когда вы перейдете к главному? -- осторожно сказала она. -- Ведь есть еще что-то, ради чего вы приехали? -- Есть. Скажите-ка мне, вы еще не передумали менять место работы? "Ну вот, -- с облегчением подумала она, -- слава Богу, дело не в папе. Папа не имеет к этому отношения. Иван решил взять меня к себе". -- Нет, не передумала. Как только поправлюсь и выйду на службу, сразу напишу рапорт. -- Не делайте этого, Настенька. Она вскинула на него удивленные глаза. Крайне редко генерал называл ее так. Почему он не хочет, чтобы она уходила из отдела? -- Почему? Мне казалось, я вам все объяснила. А теперь у меня появились еще более веские основания для того, чтобы не работать с Мельником. Я ничего не могу доказать, Иван Алексеевич, но у меня есть твердое убеждение, что Мельник как-то связан с этой программой. Заточный весело рассмеялся, легко встал с кресла, прошелся по комнате и остановился прямо перед Настей. -- Настенька, неужели вы могли подумать, что ваш приятель Денисов знает то, чего не знаю я? Да грош мне цена была бы, если бы я не знал всего того, о чем таинственным шепотом сообщил вам покойный Эдуард Петрович. -- Значит, вы знали? -- растерянно пролепетала она, не зная, что и думать. Она чувствовала себя полной идиоткой, впрочем, за последний месяц это было не впервые. -- Конечно, знал. И очень на вас рассчитывал, потому что понимал, что все рано или поздно замкнется на вас. -- Как это -- замкнется на мне? Откуда вы могли знать, что Денисов перед смертью захочет поговорить со мной? -- А мы этого и не знали. Это была чистая случайность, сыгравшая нам на руку. Мы делали ставку совсем на другое. -- На другое? На что же? -- На вашу нелюбовь к новому начальнику. -- Что?! -- Да-да, Настенька, вы меня поняли правильно. Мельника слишком активно двигали на это место, и нам стало любопытно, кому и зачем это место понадобилось. Это ж не синекура какая-нибудь, а адский труд... -- Кому это -- вам? -- перебила его Настя. -- Нам. Мне и Гордееву. А потом узкий круг любопытных, конечно, несколько расширился. Так вот, мы стали приглядываться к Мельнику и решили, что с ним что-то не в порядке. Но давление сверху было слишком сильным, тянуть было уже нельзя, и сопротивляться тоже возможности не было. И Гордеев сделал вид, что уступил. Мы очень рассчитывали на вас, Анастасия, мы знали, что если за Мельником что-то есть, это обязательно проявится, и вы не сможете не заметить. А если заметите -- непременно раскрутите до конца, такой у вас характер. Вы ведь тоже любопытны и не любите нераскрытых тайн. Теперь вы понимаете мою реакцию, когда вы вдруг заявились ко мне домой и стали плакать и просить забрать вас из отдела? Дело только-только начало раскручиваться, а вы хотите уйти с арены. Я не мог этого допустить. И потом, для меня было очевидно, что чем скорее вы раскусите Мельника, тем быстрее к вам вернется Гордеев, но я не мог вам этого сказать. -- Почему? Она спросила это, глядя в упор в желтые тигриные глаза Заточного. -- Почему вы не могли сказать мне все с самого начала? Вы использовали меня втемную, как безмозглую куклу, вы двигали меня, как пешку по шахматной доске. Иван Алексеевич, неужели вы до такой степени мне не доверяли? -- Не в этом дело. Когда играют в ТАКИЕ игры, речь не идет о доверии. Речь может идти только о целесообразности. Настя закрыла глаза и откинулась на спинку дивана. Только сейчас она почувствовала, как устали напряженные мышцы спины. -- Что вы со мной сделали... Если бы вы знали, что я пережила за это время... Мне жить не хотелось. Я была вынуждена подозревать собственного отчима, который для меня все равно что отец. Я каждый день жила с этим и не знала, что с этим делать... Если бы я заранее знала, что все дело в Мельнике... Господи, Иван Алексеевич, ну почему, почему вы мне не сказали! -- Так было нужно. Вы были естественны и вели себя правильно. И только поэтому не спугнули Мельника. Вы ведь не актриса, и никто не смог бы поручиться за то, что вы сыграете достоверно. Повторяю вам, это серьезные игры, и в них поблажки не делаются никому. -- Да, конечно, -- пробормотала она, чувствуя одновременно облегчение, отвращение и грусть. Генерал еще немного посидел и ушел. -- Анастасия, имейте в виду, вам придется еще какое-то время потерпеть своего начальника. Мы еще не готовы к тому, чтобы принимать решительные меры, не все материалы пока собраны. Я вам настоятельно советую уйти в отпуск или лечь в больницу. Вы явно нездоровы, отдых и лечение вам не помешают. А вернетесь, когда все будет кончено. -- Я подумаю, -- пообещала она, закрывая за ним дверь. Она была совершенно вымотана этим разговором. Надо раздеться и лечь спать. И забыть обо всем. Все плохое закончилось. С папой все в порядке. Ей не нужно будет работать с Мельником. Вернется Колобок. Лечь, уснуть и не думать больше ни о чем плохом... Нет, есть еще одно дело, которое надо сделать. Она обещала. И только после этого можно отдыхать. Настя подошла к телефону, немного подумала и решительно набрала десятизначный номер. Она звонила в город, где много лет жил и был похоронен Эдуард Петрович Денисов. x x x Январь--март 1997 года