Он магически воскресил страшного идола, всепожирающего Молоха, став одновременно его жрецом и воплощением. В мою задачу не входит описание невероятной жестокости и подлости, с помощью которых создавался этот аппарат ненависти и тирании, подлежавший теперь дальнейшему совершенствованию. Для целей настоящего повествования необходимо лишь указать читателю на новый и страшный факт, перед лицом которого очутился все еще ничего не подозревавший мир: Германия была под властью Гитлера, и Германия вооружалась. В то время как в Германии совершались все эти страшные перемены, правительство Макдональда -- Болдуина считало себя обязанным в течение некоторого времени продолжать навязанную финансовым кризисом политику резкого сокращения и ограничения наших и без того скромных вооружений и упорно закрывало глаза на тревожные симптомы в Европе. Французы, хотя их политическая жизнь по-прежнему отличалась текучестью и непрерывными изменениями, не имевшими, впрочем, сколько-нибудь существенного значения, упорно цеплялись за свою армию, видя в ней центр и главную жизненную опору Франции и всех ее союзов. Эта позиция вызвала по их адресу нарекания как со стороны Англии, так и со стороны Соединенных Штатов. Мнения печати и общественности основывались отнюдь на действительном положении вещей, но враждебные настроения были сильны. Когда в мае 1932 года все партии превозносили в палате общин достоинства разоружения, министр иностранных дел предложил новый принцип классификации видов оружия, употребление которых должно быть разрешено или осуждено. Он назвал это качественным разоружением. Разоблачить ошибку было легче, чем убедить депутатов. В своем выступлении я заявил: "Министр иностранных дел сказал нам, что трудно подразделить оружие на категории наступательного и оборонительного оружия. Это действительно так, ибо почти любое оружие может быть использовано как для обороны, так и для наступления, как агрессором, так и его невинной жертвой. Чтобы затруднить действия захватчика, тяжелые орудия, танки и отравляющие вещества предполагается отнести к зловредной категории наступательного оружия. Но германское вторжение во Францию в 1914 году достигло своего наивысшего размаха без применения какого-либо из указанных видов оружия. Тяжелое орудие предлагается считать наступательным оружием. Оно допустимо в крепости: там оно добродетельно и миролюбиво по своему характеру. Но выдвиньте его в поле, а в случае необходимости это, конечно, будет делаться, -- и оно тотчас же становится гадким, преступным, милитаристским и подлежит запрету в цивилизованном обществе. Возьмем теперь танк. Немцы, вторгшись во Францию, закрепились там и за каких-нибудь пару лет уничтожили 1 миллион 500 тысяч французских и английских солдат, пытавшихся освободить французскую землю. Танк был изобретен для того, чтобы подавить огонь пулеметов, благодаря которым немцы держались во Франции, и он спас огромное множество жизней при очищении французской территории от захватчиков. Теперь, по-видимому, пулемет, являвшийся тем оружием, с помощью которого немцы удерживали 13 французских провинций, будет считаться добродетельным и оборонительным оружием, а танк, послуживший средством спасения жизни союзных солдат, должен всеми справедливыми и праведными людьми быть предан позору и поношению... Более правильной классификацией явилось бы запрещение оружия массового уничтожения, применение которого несет смерть и ранения не только солдатам на фронте, но и гражданскому населению -- мужчинам, женщинам и детям, находящимся далеко от этих районов. Вот в каком направлении объединенные нации, собравшиеся в Женеве, могли бы, мне кажется, действительно надеяться продвинуться вперед..." В конце своего выступления я сделал свое первое официальное предостережение относительно надвигающейся войны. Я весьма сожалел бы, если бы увидел, что военная мощь Германии и Франции в какой-либо мере уравновешивается. Тот, кто говорит об этом, как о чем-то справедливом, или даже видит в этом проявление честности, совершенно недооценивает серьезности обстановки в Европе". В период пребывания у власти так называемого национального правительства английское общественное мнение все более склонялось к тому, чтобы отбросить в сторону всякие заботы относительно Германии. Тем не менее когда в 1932 году германская делегация на Конференции по разоружению категорически потребовала отменить всякие ограничения ее прав на перевооружение, она встретила серьезную поддержку в английской печати. "Тайме" писала о "своевременном устранении неравенства", а "Нью стейтсмен" -- о "безоговорочном признании принципа равенства государств". Это означало, что 70 миллионам немцев следовало разрешить перевооружиться и готовиться к войне, в то время как страны, вышедшие победителями из недавней ужасной битвы, не имели даже права что-либо возразить против этого. Равенство статуса победителей и побежденных, равенство между Францией с населением в 39 миллионов человек и Германией, население которой почти вдвое больше! Правительство его величества опубликовало 16 марта 1933 года документ, получивший по имени своего автора и вдохновителя название "план Макдональда". Исходным пунктом плана было принятие французской концепции армий с кратким сроком службы -- в данном случае он определялся в восемь месяцев, после чего устанавливалась точная численность войск для каждой страны. Численность французской армии, составлявшая в мирное время 500 тысяч человек, сокращалась до 200 тысяч, а германской -- соответственно увеличивалась до такого же размера. К этому времени германские вооруженные силы, хотя и не располагавшие еще массовыми обученными резервами, которые может дать лишь систематическое обучение новых контингентов рекрутов в течение ряда лет, по всей вероятности, уже насчитывали более миллиона ревностных добровольцев, отчасти уже вооруженных. При этом заводы, поддающиеся конверсии и частично уже переведенные на выпуск военной продукции, производили для этих добровольцев многие виды новейшего вооружения. К концу первой мировой войны Франция, как и Великобритания, располагала огромным количеством тяжелых артиллерийских орудий, в то время как орудия германской армии были уничтожены, как того требовал мирный договор. Макдональд стремился ликвидировать это явное неравенство, предлагая с этой целью установить для орудий подвижной артиллерии предельный калибр в 105 миллиметров, или 4,2 дюйма. Существующие орудия калибром до 6 дюймов могли быть сохранены, но при замене старых орудий новыми допускался калибр не свыше 4,2 дюйма. Собственно британские интересы, отличные от интересов Франции, ограждались сохранением до 1935 года ограничений военно-морских вооружений Германии, установленных мирным договором, по истечении же этого срока предлагалось созвать новую морскую конференцию. Германии запрещалось иметь военную авиацию на период действия соглашения, но три союзные державы должны были сократить свои собственные военно-воздушные силы до 500 самолетов каждая. Я с величайшим возмущением наблюдал за этой атакой на французские вооруженные силы и за попытками установить равенство между Германией и Францией. Однако французы имели мужество настоять на том, чтобы уничтожение их тяжелого вооружения было отсрочено на четыре года. Английское правительство приняло эту поправку с условием, что согласие Франции на уничтожение ее артиллерии будет зафиксировано в специальном документе, который должен быть подписан немедленно. Франция подчинилась этому требованию, и 12 октября 1933 года сэр Джон Саймон, посетовав на то, что Германия изменила за последние недели свою позицию, представил проект этих предложений на рассмотрение Конференции по разоружению. Результат был совершенно неожиданным. Гитлер, ныне канцлер и хозяин всей Германии, со дня своего прихода к власти отдал приказ решительно развертывать по всей стране подготовку к войне как в учебных лагерях, так и на предприятиях и теперь ощущал свою силу. Он не потрудился даже принять те донкихотские предложения, которые ему навязывали. С презрительным жестом он приказал германским представительствам покинуть и Конференцию по разоружению, и Лигу Наций. Такова была судьба "плана Макдональда". Читатель, надеюсь, простит, если я позволю себе личное отступление менее серьезного характера. Летом 1932 года в связи с работой над моей книгой "Жизнь Мальборо" я посетил его старые поля сражений в Нидерландах и Германии. Наша семейная экспедиция совершила приятную поездку по маршруту знаменитого похода Голландия -- Дунай, проделанного Мальборо в 1705 году. Мы переправились через Рейн у Кобленца. Пока мы продвигались по этим красивым местам от одного знаменитого древнего города к другому, я, естественно, расспрашивал о гитлеровском движении и убедился, что это -- главный предмет размышлений каждого немца. Я, так сказать, ощутил атмосферу гитлеризма. Проведя день на поле битвы в Бленхейме, я отправился в Мюнхен и прожил там несколько дней. В отеле "Регина" один джентльмен представился кому-то из моих спутников. Фамилия его была Ганфштенгль. Он много говорил о фюрере, с которым, по-видимому, был весьма близок. Так как он показался мне веселым и разговорчивым человеком и к тому же прекрасно говорил по-английски, я пригласил его к обеду. Он чрезвычайно интересно рассказывал о деятельности Гитлера и о его взглядах. Чувствовалось, что он совсем им очарован. По всей вероятности, ему было поручено войти в контакт со мной, и он явно старался произвести приятное впечатление. После обеда он сел за рояль и так хорошо исполнил множество пьес и песен, что мы получили огромное удовольствие. Он, казалось, знал все мои любимые английские песни. Он прекрасно умел развлечь общество. Как оказалось, в то время он был любимцем фюрера. Он сказал, что мне следовало бы встретиться с Гитлером и что устроить это нет ничего легче. Гитлер ежедневно приходит в этот отель около 5 часов дня и будет очень рад увидеться со мной. В то время у меня не было какого-либо национального предубеждения против Гитлера. Я мало знал о его доктрине и о его прошлом и совсем ничего не знал о его личных качествах. Я восхищаюсь людьми, которые встают на защиту своей потерпевшей поражение родины, даже если сам нахожусь на другой стороне. Он имел полное право быть германским патриотом, если он желал этого. Я всегда хотел, чтобы Англия, Германия и Франция были друзьями. Однако в разговоре с Ганфштенглем я между прочим спросил: "Почему ваш вождь так жестоко ненавидит евреев? Я могу понять ожесточение против евреев, которые в чем-нибудь провинились или выступают против своей страны, мне понятно также, когда противодействуют их попыткам захватить господствующее положение в какой бы то ни было области. Но как можно быть против человека только потому, что он от рождения принадлежит к той или другой нации? Разве человек властен над своим рождением?" По-видимому, он все это пересказал Гитлеру, так как уже на следующий день, около полудня, явился с весьма серьезным видом и сообщил, что мое свидание с Гитлером, о котором он со мной договорился, не состоится, так как в этот день фюрер в отель не придет. Больше мне не пришлось видеться с Путци (это было его ласкательное имя), несмотря на то, что мы прожили в этом отеле еще несколько дней. Так Гитлер упустил единственный представлявшийся ему случай встретиться со мной. Впоследствии, когда он был уже на вершине своего могущества, мне довелось получить от него несколько приглашений. Однако к тому времени многое изменилось, и я уклонился от них. Пока в Европе совершались эти угрожающие изменения в соотношении военной мощи победителей и побежденных, на Дальнем Востоке также выявилось полнейшее отсутствие согласия между неагрессивными миролюбивыми странами. События здесь приняли точно такой же катастрофический оборот, как и в Европе, и причиной этого послужил все тот же паралич мысли и действий, поразивший руководителей бывших и будущих союзников. Экономический шквал 1929--1931 годов затронул Японию не меньше, чем весь остальной мир. За период с 1914 года ее население увеличилось с 50 миллионов до 70 миллионов человек. Число металлургических заводов возросло с 50 до 148. Стоимость жизни непрерывно повышалась. Производство риса в стране оставалось на неизменном уровне, а импорт его обходился дорого. Потребность в сырье и во внешних рынках была настоятельной. В условиях жестокой депрессии Англия и сорок других стран ощущали с течением времени все большую необходимость применять ограничения или устанавливать высокие тарифы на ввоз японских товаров, производившихся на фабриках с такими условиями труда, которые не могли идти ни в какое сравнение с европейскими или американскими нормами. Китай в большей, чем когда-либо, мере являлся для Японии главным рынком сбыта текстильных и других изделий и почти единственным ее источником угля и железной руды. Поэтому утверждение контроля над Китаем стало главной задачей японской политики. В сентябре 1931 года под предлогом местных беспорядков японцы оккупировали Мукден и зону Южно-Маньчжурской железной дороги. В январе 1932 года они потребовали роспуска всех китайских организаций антияпонского характера. Китайское правительство ответило отказом. Тогда японцы высадились 28 января в северной части международного сеттльмента в Шанхае. Китайцы мужественно сопротивлялись. Несмотря на то что у них не было самолетов, противотанковых орудий и другого современного вооружения, они более месяца оказывали сопротивление. В конце февраля, понеся чрезвычайно тяжелые потери, они были вынуждены отойти со своих фортов в заливе Усун и занять позиции примерно на расстоянии 12 миль от побережья. В начале 1932 года японцы создали марионеточное государство Маньчжоу-Го. Через год к нему была присоединена захваченная японцами китайская провинция Жэхэ, а в марте 1933 года японские войска, проникшие далеко в глубь беззащитных районов, достигли Великой Китайской стены. В этой агрессивной акции нашли свое выражение возросшая мощь Японии на Дальнем Востоке и изменившийся уровень ее военно-морских сил. В феврале 1933 года Лига Наций заявила, что государство Маньчжоу-Го не может быть признано. Хотя на Японию не было наложено санкций, равно как не было принято каких-либо других мер в отношении нее, 27 марта 1933 года Япония вышла из Лиги Наций. Во время войны Германия и Япония находились в противоположных лагерях, теперь же они смотрели друг на друга уже совсем по-иному. В то самое время, когда от Лиги Наций особенно требовались активность и сила, обнаружилось, что ее моральный авторитет не имеет какой-либо физической опоры. Глава шестая АТМОСФЕРА СГУЩАЕТСЯ (1934 г.) В Риме без восторга отнеслись к вступлению Гитлера в 1933 году на пост канцлера Германии. Нацизм рассматривали там как грубую и крайнюю версию фашизма. Притязания великой Германии в отношении Австрии и в Юго-Восточной Европе были общеизвестны. Муссолини предвидел, что ни в одном из этих районов итальянские интересы не будут совпадать с интересами новой Германии. И ему не пришлось долго ждать подтверждений этому. Присоединение Австрии к Германии составляло одну из самых заветных целей Гитлера. На первой же странице "Майн кампф" говорится: "Германская Австрия должна возвратиться в лоно своей великой германской родины". Поэтому нацистское правительство Германии с момента прихода к власти в январе 1933 года посматривало в сторону Вены. Гитлер еще не мог позволить себе вступить в конфликт с Муссолини, который громко возвестил о своей заинтересованности в Австрии. Даже при просачивании в эту страну, а также в своей подпольной деятельности в Австрии тогда еще слабая в военном отношении Германия должна была соблюдать осторожность. Однако нажим на Австрию начал сказываться с первых же месяцев. Австрийскому правительству непрестанно предъявлялись требования о включении членов австрийской нацистской партии -- сателлита Германии -- в состав кабинета и о назначении их на важнейшие посты в правительстве. Австрийские нацисты проходили обучение в специальном Австрийском легионе, организованном в Баварии. Взрывы бомб на железных дорогах и в туристских центрах, немецкие самолеты, сбрасывавшие дождь листовок на Зальцбург и Инсбрук, -- все это нарушало мирную жизнь республики. Позициям австрийского канцлера Дольфуса в равной мере угрожали давление социалистов в стране и германские покушения на независимость Австрии. Но это была не единственная угроза, нависшая над австрийским государством. Следуя дурному примеру своих германских соседей, австрийские социалисты создали собственную армию, которая должна была дать им возможность попирать волю избирателей. Все эти опасности вырисовывались перед Дольфусом в 1933 году. Единственной страной, к которой он мог обратиться за защитой и от которой он уже получил заверения в поддержке, была фашистская Италия. В августе 1933 года Дольфус встретился с Муссолини в Риччионе. Между ними было достигнуто тесное личное и политическое взаимопонимание. До середины 1934 года правительство его величества в основном могло еще управлять ходом событий, не рискуя войной. Оно могло в любое время, действуя в согласии с Францией и через посредство Лиги Наций, оказать сильнейший нажим на гитлеровское движение, которое вызывало глубокий раскол среди немцев. Это не привело бы к кровопролитию. Но благоприятный момент уже подходил к концу. На горизонте все яснее вырисовывалась вооруженная Германия, подчиненная нацистскому контролю. И все же, сколь ни покажется это невероятным, даже на протяжении значительной части этого решающего года Макдональд, опираясь на политический авторитет Болдуина, продолжал прилагать усилия к разоружению Франции. Я могу лишь процитировать бесплодный протест, с которым я выступил в парламенте 7 февраля: "А что, если после того как мы уравняем французскую армию с германской и сократим ее до размеров последней, после того как мы добьемся равенства для Германии и эти перемены вызовут соответствующую реакцию в Европе, что, если Германия заявит нам тогда: "Как вы можете держать великую страну с 70-миллионным населением в таком положении, при котором она лишена права иметь военно-морской флот, равный по силе крупнейшим флотам мира?" Вы скажете на это: "Нет, мы не согласны. Армии -- дело других народов, флоты же -- это вопрос, затрагивающий интересы Англии, и мы вынуждены сказать -- нет. Но каким образом сможем мы сказать это "нет"?.. Никогда мы не были столь уязвимы, как сейчас. До войны я часто слышал критические замечания по адресу либерального правительства... Гораздо большая ответственность ляжет на тех, кто ныне стоит у власти, если вопреки нашим желаниям и надеждам беда все же случится. Ни один из уроков прошлого не усвоен, ни один из них не учтен в нашей практике, между тем как положение теперь несравненно опаснее. Тогда у нас был флот и не было никакой угрозы с воздуха. Тогда флот являлся надежным щитом Британии... Теперь мы не можем этого сказать. Это проклятое, дьявольское изобретение и усовершенствование методов войны с воздуха коренным образом изменили наше положение. Мы уже не та страна, какой мы были всего 20 лет назад, когда мы были островом". Затем я потребовал, чтобы были приняты три следующих определенных решения. В отношении армии: в Англии, как и во всей Европе, должна быть начата реорганизация наших гражданских предприятий с тем, чтобы они могли быть быстро переключены на обслуживание военных нужд. В отношении флота: мы должны вернуть себе свободу в области проектирования. Мы должны освободиться от Лондонского договора, который ограничивает Англию в строительстве желательных для нее типов судов. Далее, авиация. Мы должны располагать авиацией столь же мощной, как авиация Франции или Германии, в зависимости от того, какая из них сильнее. Правительство имело подавляющее большинство в обеих палатах парламента, и ему не было бы отказано ни в чем. Ему надо было лишь с верой и убежденностью внести свои предложения по обеспечению безопасности страны, и соотечественники поддержали бы его. В этот момент перед лицом германской угрозы появился некоторый проблеск европейского единства. 17 февраля 1934 года английское, французское и итальянское правительства опубликовали совместную декларацию в поддержку независимости Австрии. 17 марта Италия, Венгрия и Австрия подписали так называемые Римские протоколы, предусматривавшие взаимные консультации в случае возникновения угрозы какой-либо из трех договаривающихся сторон. Но Гитлер становился все сильнее, и в течение мая и июня подрывная деятельность на всей территории Австрии усилилась. Дольфус немедленно направил сообщение об этих террористических актах главному советнику Муссолини по иностранным делам Сувичу вместе с нотой, выражавшей сожаление по поводу неблагоприятного действия, оказываемого ими на австрийскую торговлю и на туристов. С этими материалами в руках Муссолини отправился 14 июня в Венецию, чтобы впервые встретиться с Гитлером. Германский канцлер, в коричневом макинтоше и фетровой шляпе, сошел с самолета и очутился среди сверкающих мундиров фашистов, предводительствуемых блистательным и дородным дуче. Увидев своего гостя, Муссолини шепнул адъютанту: "Он мне не нравится". Во время этой странной встречи состоялся лишь общий обмен мнениями, сопровождавшийся взаимными поучениями относительно достоинств диктатуры германского и итальянского образца. Муссолини был явно удручен как обликом своего гостя, так и его манерой выражаться. Общее свое впечатление он выразил двумя словами: "болтливый монах". Ему удалось, однако, вырвать у Гитлера кое-какие заверения в том, что германский нажим на Дольфуса будет ослаблен. После этой встречи Чиано заявил журналистам: "Вот увидите -- теперь ничего больше не произойдет". Однако наступивший затем перерыв в деятельности немцев не был результатом призывов Муссолини, а объяснялся тем, что Гитлер был поглощен в то время своими внутренними делами. С приходом Гитлера к власти вскрылись глубокие расхождения между фюрером и многими из тех, кому он был обязан своим выдвижением. Штурмовые отряды, руководимые Ремом, все в большей степени становились представителями более революционных элементов партии. Среди старых членов партии имелись горячие сторонники социальной революции, такие, как Грегор Штрассер. Они боялись, что Гитлер, достигнув первой ступени, будет попросту перетянут на свою сторону существующей иерархией -- рейхсвером, банкирами и промышленниками. Он был бы не первым революционным вождем, отталкивающим ногой ту самую лестницу, по которой он взобрался на головокружительные вершины. В представлении рядовых членов СА (коричневорубашечников) январский триумф 1933 года должен был принести им свободу грабить не только евреев и спекулянтов, но и все состоятельные классы общества. В некоторых партийных кругах вскоре начали распространяться слухи о величайшем предательстве вождя. Под их влиянием начальник штаба Рем принял энергичные меры. В январе 1933 года отряды СА насчитывали 400 тысяч человек. К весне 1934 года Рем завербовал и организовал около трех миллионов человек. Гитлер в своем теперешнем новом положении был обеспокоен ростом этой гигантской машины, которая, хотя и заявляла о своей горячей преданности его имени и в большей своей части действительно была глубоко предана ему, начинала тем не менее ускользать из-под его личного контроля. До тех пор он обладал личной армией. Теперь у него была государственная армия. Однако он не желал менять одну на другую. Он хотел иметь обе, с тем чтобы в случае надобности использовать одну для контроля над другой. Поэтому ему приходилось вступать теперь в борьбу с Ремом. "Я полон решимости, -- заявил он в те дни руководителям СА, -- жестоко подавить всякую попытку низвергнуть существующий строй. Я буду самым решительным образом препятствовать возникновению второй революционной волны, ибо она неизбежно породила бы хаос. Всякий, кто осмелится выступить против установленной государственной власти, будет сурово наказан, какое бы положение он ни занимал". При всех его дурных предчувствиях, однако, Гитлера нелегко было убедить в вероломстве его товарища по мюнхенскому путчу, на протяжении последних семи лет являвшегося начальником штаба его армии коричневорубашечников. Когда в декабре 1933 года было провозглашено единство партии и государства, Рем стал членом германского кабинета. Одним из следствий объединения партии с государством должно было явиться слияние отрядов коричневорубашечников с рейхсвером. Ввиду быстрых темпов перевооружения страны вопрос о контроле над всеми германскими вооруженными силами и об их статусе становился одним из самых актуальных вопросов политики. В феврале 1934 года в Берлин прибыл Иден. В ходе переговоров Гитлер согласился дать определенные временные гарантии относительно невоенного характера отрядов СА. В то время уже происходили постоянные трения между Ремом и начальником генерального штаба фон Бломбергом. В течение апреля и мая Бломберг непрестанно жаловался Гитлеру на действия СА и на их наглость. Фюрер вынужден был выбирать между генералами, которые его ненавидели, и головорезами-коричневорубашечниками, которым он был столь многим обязан. Он выбрал генералов. В начале июня Гитлер имел пятичасовой разговор с Ремом, во время которого он сделал последнюю попытку примириться и договориться с ним. Но с этим ненормальным фанатиком, пожираемым честолюбием, невозможен был никакой компромисс. Мистическая иерархическая великая Германия, о которой мечтал Гитлер, и пролетарская республика народной армии, к которой стремился Рем, были разделены непроходимой пропастью. В рамках штурмовых отрядов были образованы немногочисленные, прекрасно обученные отборные части, бойцы которых носили черные мундиры. Они именовались СС, а впоследствии чернорубашечниками. Эти части предназначались для личной охраны фюрера и для выполнения специальных и конфиденциальных заданий. Ими командовал бывший неудачливый владелец птицефермы Генрих Гиммлер. Предвидя предстоящее столкновение между Гитлером и армией, с одной стороны, и Ремом с его коричневорубашечниками -- с другой, Гиммлер позаботился о том, чтобы СС оказались в лагере Гитлера. С другой стороны, Рем имел в партии весьма влиятельных сторонников, которые, подобно Грегору Штрассеру, видели, что их жестокие планы социальной революции отбрасываются в сторону. В рейхсвере также были свои бунтовщики. Бывший канцлер фон Шлейхер не простил позора, пережитого им в январе 1933 года, а также того, что руководители армии не избрали его в преемники Гинденбурга. В столкновении между Ремом и Гитлером Шлейхер видел благоприятные возможности для себя. События теперь развертывались с огромной быстротой. 25 июня рейхсверу был отдан приказ не покидать казарм, а чернорубашечникам были выданы патроны. В свою очередь коричневорубашечники получили приказ быть наготове, и Рем с согласия Гитлера назначил на 30 июня в Висзее, на Баварских озерах, собрание всех старших руководителей этих отрядов. Гитлер был предупрежден о серьезной опасности 29 июня. Он вылетел в Годесберг, где к нему присоединился Геббельс, привезший с собой тревожные вести о предстоящем мятеже в Берлине. По словам Геббельса, адъютант Рема Карл Эрнст получил приказ попытаться организовать восстание. Это представляется маловероятным. Эрнст находился в то время в Бремене и готовился отплыть в свадебное путешествие. Получив это сообщение, неизвестно, правдивое или ложное, Гитлер немедленно принял решение. Он приказал Герингу овладеть положением в Берлине. Сам же он вылетел в Мюнхен, намереваясь лично арестовать своих главных противников. В напряженный момент, когда решался вопрос о жизни или смерти, он показал себя страшным человеком. Всю дорогу он просидел рядом с пилотом, погруженный в мрачные мысли. Самолет приземлился на аэродроме близ Мюнхена 30 июня в 4 часа утра. Гитлера сопровождали кроме Геббельса около десятка личных телохранителей. Он направился в "коричневый дом" в Мюнхене, вызвал к себе руководителей местных отрядов СА и арестовал их. В 6 часов утра, только с Геббельсом и своей маленькой свитой, он отправился на автомобиле в Висзее. Летом 1934 года Рем заболел и поехал в Висзее лечиться. Он устроился на маленькой даче, принадлежавшей его лечащему врачу. Трудно было подыскать менее подходящий штаб для организации немедленного восстания. Дача стояла в конце узкого тупика. Каждого входящего в дом или выходящего оттуда легко было проследить. Помещения, которое могло бы вместить всех участников предполагаемого собрания руководителей штурмовых отрядов, здесь не было. В доме был всего один телефон. Все это плохо вяжется с версией о непосредственной угрозе восстания. Если Рем и его сторонники действительно готовились поднять мятеж, то они проявили явную беспечность. В 7 часов утра вереница автомобилей фюрера остановилась перед домиком Рема. Один, невооруженный, Гитлер поднялся по ступеням и вошел в спальню Рема. Что произошло между ними, никто никогда не узнает. Рем был застигнут врасплох, и арест его и его личного штаба произошел без всяких инцидентов. Вслед за тем небольшая компания вместе со своими пленниками выехала по дороге на Мюнхен. Случилось так, что вскоре им повстречалась колонна грузовиков с вооруженными коричневорубашечниками, которые направлялись приветствовать Рема на конференции, назначенной в Висзее на 12 часов дня. Гитлер вышел из машины, вызвал командира и властным тоном приказал ему увезти своих солдат обратно. Ему тотчас же повиновались. Если бы он проезжал часом позже или они часом раньше, великие события могли бы принять иной оборот. По прибытии в Мюнхен Рем и его приближенные были посажены в ту самую тюрьму, в которой он и Гитлер десять лет назад вместе отбывали заключение. Днем начались казни. В камеру к Рему был подложен револьвер, но так как он пренебрег этим приглашением к самоубийству, через несколько минут дверь камеры открылась, и он был изрешечен пулями. Казни в Мюнхене продолжались в течение всего дня, с короткими перерывами. Команды из восьми человек, наряженные для расстрела, приходилось время от времени сменять, так как психика бойцов не выдерживала напряжения. Но в течение нескольких часов залпы раздавались регулярно почти каждые десять минут. Тем временем в Берлине Геринг, получив сигнал от Гитлера, повторил ту же процедуру. Однако здесь, в столице, убийцы не ограничивались при выборе жертв иерархией СА. Так, например, были застрелены в своем доме Шлейхер и его жена, которая хотела прикрыть его своим телом. Грегор Штрассер был арестован и умерщвлен. Личный секретарь Папена и другие близкие к нему лица также были расстреляны, однако по какой-то неизвестной причине его самого пощадили. Карл Эрнст, которого схватили в Бремене, нашел свой конец в казармах Лихтефельде, в Берлине. Здесь, как и в Мюнхене, залпы карательных команд слышались весь день. В эти сутки по всей Германии исчезло множество людей, не имевших никакого отношения к заговору Рема и оказавшихся жертвами личной мести, иногда за очень старые обиды. Так, например, Отто фон Кар, который в бытность свою главой баварского правительства подавил путч 1923 года, был найден мертвым в лесу около Мюнхена. Общее число ликвидированных лиц оценивается различно -- от пяти до семи тысяч. К концу этого кровавого дня Гитлер вернулся на самолете в Берлин. Пора было положить конец резне, принимавшей с каждой минутой все более широкие масштабы. В тот же вечер несколько эсэсовцев, которые от избытка усердия зашли далеко в расправах с заключенными, сами были казнены. Около часу ночи 1 июля грохот выстрелов смолк. Днем фюрер вышел на балкон имперской канцелярии принять приветствия собравшихся толп берлинцев, из которых многие думали, что он сам оказался жертвой. Одни говорят, что он выглядел измученным, другие -- торжествующим. Вполне возможно, что он был и измученным, и торжествующим одновременно. Быстрота и жестокость, с которой он действовал, спасли его планы и, без сомнения, его жизнь. В эту "ночь длинных ножей", как стали ее называть, было сохранено единство национал-социалистской Германии, явившейся впоследствии бичом для всего мира. Эта резня, хотя ее и можно было объяснить действием пришедших в движение страшных сил, показала, что новый хозяин Германии не остановится ни перед чем и что обстановка в Германии лишает ее всякого сходства с цивилизованным государством. Перед миром предстала диктатура, основанная на терроре, пропитанная кровью. В стране царил жестокий, разнузданный антисемитизм и уже действовала вовсю система концентрационных лагерей для всех нежелательных или политически инакомыслящих слоев населения. В первой половине июля 1934 года на горных тропах, ведущих из Баварии на австрийскую территорию, наблюдалось усиленное движение. В конце июля в руки австрийской пограничной полиции попался германский курьер. При нем были найдены различные документы, и в том числе шифровальные коды, которые показывали, что план восстания был близок к осуществлению. Организатором государственного переворота должен был явиться Антон фон Ринтелен, в то время занимавший пост австрийского посланника в Италии. Дольфус и его министры не сразу реагировали на предостережения относительно приближающегося кризиса и на признаки предстоящего мятежа, ставшие вполне очевидными уже рано утром 25 июля. Утром приверженцы нацистов в Вене привели себя в состояние боевой готовности. Около часу дня в канцелярию вошла группа вооруженных мятежников, и Дольфус, простреленный двумя пулями, остался лежать, истекая кровью. Другой отряд нацистов захватил радиостанцию и объявил об отставке правительства Дольфуса и о приходе к власти Ринтелена. Однако остальные члены кабинета Дольфуса проявили твердость и энергию. Президент Миклас издал официальный приказ восстановить порядок любой ценой. Правительство возглавил министр юстиции Шушниг. Большая часть австрийской армии и полиции сплотилась вокруг его правительства. Они осадили здание канцелярии, где, окруженный небольшой группой мятежников, умирал Дольфус. Мятежи возникли также в провинциях, и отдельные подразделения австрийского легиона перешли границу Австрии из Баварии. К этому времени весть о случившемся уже дошла до Муссолини. Он тотчас же послал главе австрийского хеймвера князю Штарембергу телеграмму, в которой говорилось, что Италия поддержит независимость Австрии. Дуче специально вылетел в Венецию, чтобы принять вдову Дольфуса и выразить ей с подобающими церемониями свое соболезнование. В то же самое время 3 итальянские дивизии были направлены к Бреннерскому перевалу. Это заставило Гитлера, который знал пределы своей мощи, отступить. Германский посланник в Вене Рит и другие германские чиновники, причастные к мятежу, были отозваны либо смещены. Попытка не удалась. Требовался более длительный процесс. Папен, лишь недавно избегнувший кровавой бойни, был назначен германским посланником в Вену с заданием действовать более тонкими методами. Папен был назначен германским посланником в Вену с явной целью организовать свержение Австрийской Республики. Перед ним стояла двойная задача: поддерживать подпольную австрийскую нацистскую партию, которой с этого момента выплачивалась ежемесячная субсидия в 200 тысяч марок, и подрывать силы или завоевывать на свою сторону ведущих политических деятелей Австрии. В разгар всех этих трагедий и тревог скончался престарелый фельдмаршал Гинденбург, который совсем уже одряхлел за последние месяцы, а потому более чем когда-либо превратился в орудие в руках рейхсвера. Гитлер стал главой германского государства, сохранив также пост канцлера. Он стал теперь властелином Германии. Его сделка с рейхсвером была скреплена и подтверждена кровавой чисткой. Коричневорубашечники были принуждены к повиновению, и они вновь подтвердили свою верность фюреру. Все враги и потенциальные соперники были удалены из их рядов. С этого времени они утратили свое влияние и превратились в нечто вроде особой полиции, к услугам которой прибегали при отправлении различных церемоний. С другой стороны, отряды чернорубашечников, выросшие численно и окрепшие благодаря установленной дисциплине, а также предоставленным им привилегиям, превратились под руководством Гиммлера в преторианскую гвардию при особе фюрера в противовес лидерам армии и военной касте, а также в политические войска, значительная военная мощь которых служила опорой деятельности расширявшейся тайной полиции, или гестапо. События в Австрии сблизили Францию и Италию, а потрясение, вызванное убийством Дольфуса, имело своим следствием установление контакта между генеральными штабами обеих стран. Угроза независимости Австрии способствовала пересмотру франко-итальянских отношений, который касался не только вопроса о равновесии сил в бассейне Средиземного моря и в Северной Африке, но и позиций Франции и Италии в Юго-Восточной Европе. Однако Муссолини стремился не только укрепить позиции Италии в Европе против потенциальной германской угрозы, но и обеспечить будущность ее империи в Африке. Французское правительство, одержимое страхом перед германской опасностью, было готово пойти на серьезные уступки ради того, чтобы завоевать на свою сторону Италию. В январе 1935 года Лаваль 1 отправился в Рим, где подписал ряд соглашений, целью которых было устранить основные помехи во взаимоотношениях обеих стран. Оба правительства единодушно считали перевооружение Германии противозаконным. Они договорились консультироваться друг с другом в случае возникновения в будущем новой угрозы независимости Австрии. В колониальной сфере Франция пошла на уступки в вопросе о статусе итальянцев, проживающих в Тунисе, а также передала Италии некоторые участки территории, тянущиеся полосой вдоль границ Ливии и Сомали, и 20 процентов акций железной дороги Джибути -- Аддис-Абеба. Эти переговоры должны были подготовить почву для более официального обсуждения между Францией, Италией и Великобританией вопроса о создании общего фронта против растущей германской угрозы. В последующие месяцы все это было перечеркнуто, однако, агрессией Италии в Абиссинии. 1 В то время министр иностранных дел Франции. В декабре 1934 года произошло столкновение между итальянскими и абиссинскими солдатами возле колодца Уал-Уал, на границе между Абиссинией и Итальянским Сомали. Оно было использовано Италией в качестве предлога для заявления перед всем миром своих притязаний на Эфиопскую империю. Таким образом, в дальнейшем проблема обуздания Германии в Европе была осложнена и запутана судьбой Абиссинии. В этой связи следует остановиться еще на одном событии. По условиям Версальского договора население Саарской области, этого маленького клочка германской территории, обладающего богатыми угольными месторождениями и важными металлургическими заводами, должно было по истечении 15-летнего срока решить путем плебисцита, желает ли оно возвратиться в лоно Германии или нет. Плебисцит был назначен на январь 1935 года. В исходе его сомневаться не приходилось. Большинство, безусловно, дол