ерманские самолеты сожгли пятого, уже под вечер. Страшный вечер... Погибли восемь, а может, и де вять транспортов. А защищать от подводных лодок и пикировщиков некому было. Военные корабли куда-то исчезли. А утром шестого вновь налетели пикировщики. Бомбили жутко. Видели, как заго релся американец "Вашингтон". Несколько бомб попали в "Боултон Касль". В клубах пара он ушел под воду. Не успели мы опомниться, как смотрим - бомбят уже нас, т. е. "Паулус Поттер"! Его команда сразу же покинула еще целое судно: ни одна бомба не задела его! Но раз приказал капитан, то и нам поневоле пришлось следовать за все ми. А пароход и не думал тонуть. Жалко и обидно терять судно и ценный груз. Да если бы он один так был брошен!.. Эх!.. Мне, как и рассказчикам, тоже жаль зря потерянные транспорта. И до горечи обидно за поведение их капитанов и команд. Впрочем, оно неудивительно и объяснялось довольно просто. Не мне одному было известно, что почему-то среди иностранных мо- 157 ряков переходы в Мурманск и Архангельск пользовались дурной репутацией. Ее пытались объяснить отвратительной погодой Арктики, необычно бурным и коварным Баренцевым морем, холодом и прочими бедами. Особенно неизбежностью нападения нацистов, а значит непременной гибелью участников конвоев. Причем их немало не заботило, дойдут ли транспорт и груз в его трюме до места назначения. Главное - лишь бы самим уцелеть. ...Грузный моряк с сединой на висках, с трудом разогнувшись, последним покидает свое временное убежище - корму спасательного бота. Не совсем удачно прыгает, но, вовремя подхваченный руками катерников, попадает на палубу нашего корабля. Глубоко и облегченно вздохнув, делает шаг навстречу спустившимся с мостика комдиву и командиру катера и, приложив два пальца к козырьку форменной фуражки, представляется: - Джон Паскоу - капитан английского судна "Боултон Касль", принадлежащего "Лайбопор компани". - И покачав горестно го ловой, добавил. - О, эти страшные десять дней!.. Надеюсь, вы ме ня понимает?.. Пять суток назад у нас кончилось горючее. В гус том тумане потеряли другие шлюпки. Мы уже теряли надежду выжить. Кончилась пресная вода. И все же счастье не изменило нам. Благодарю вас! Джон Паскоу поклонился и пожал дружески поданные ему руки. Как только капитана пригласили пройти для отдыха в носовой кубрик, русские с "Киева" продолжили свой эмоциональный рассказ, как спасались транспорты, брошенные конвоем на произвол судьбы. - Бросить на истребление!.. Какая подлость! - не выдерживает комдив и, резко повернувшись, уходит в штурманскую рубку. Пока старший лейтенант, глядя на спасенных, размышляет, как поступить с такой массой людей, катерники слушают русских моряков. - Хорошо, что не штормило. Но холод и сырость мучили здоро во. Часть спасавшихся нацисты забрали из шлюпок на всплывшую подводную лодку. А нам чудом удалось уйти. Помог густой туман. Парни говорят вперебивку. Торопятся, боясь, что не успеют высказать своим все наболевшее за минувшие дни: А мы вас сперва приняли за немцев. Думали: бот снесло к бе регам Норвегии. Вот капитан и пытался уйти подальше в море. А мы флаг разглядели: наш, советский!.. Потому и закричали... Дежурный! - наконец решает командир катера. - Всех в большой кубрик! Накормить. Дать чаю. Пострадавшим окажите помощь. Боцман! Шлюпку на буксир! 158 Товарищ командир! Их в сухое бельишко бы. Мы им свое нижнее дадим... - слышится чей-то голос. Добро! - командир двигает ручки машинного телеграфа, и за кормой катера вновь вскипает белый бурун. Бот на коротком буксире сильно мотает. Приходится сбавить ход, а нам следовало поторапливаться. И так изрядно потеряли время на непредвиден ную спасательную операцию. Капитан первого ранга Спиридонов опять занял облюбованное им место на мостике. Пристальным, изучающим взглядом провожает медленно проходящих в носовой кубрик. Он весь как-то нахохлился, и лицо его стало необычно сердитым. А мне подумалось: "Неужели на него так сильно подействовало услышанное о разгроме конвоя PQ-17? А может, от портящейся погоды? Вот уже предвестники шторма - косматые серые облака появились над морем. Впрочем, что ему шторм? Значит, все же судьба конвоя. Наверняка Спиридонову как настоящему русскому моряку до корней волос стыдно за поведение своих коллег-союзников. За тех, кто оставил конвой без защиты". Тут катер резко качнуло. Чтобы не упасть, сигнальщик ухватился за тумбу прожектора, а на кистях рук - бинты с кровавыми пятнами - результат схватки Андрея со спасательным ботом. Но он не обращает на свои "царапины" никакого внимания: "Подумаешь, пустяки!" Зато нет-нет, да и глянет пытливо на хмуро молчащего капитана первого ранга. Видать, сигнальщика одолевали те же мысли, что и меня. Комдив слегка ударяет рукой по ограждению мостика, как бы соглашаясь во всем в моих думах о нем. Затем решительно расправляет плечи, и лицо его вновь становится ясным, спокойным. -Прибавить ход, командир! - трогает он за рукав куртки старшего лейтенанта Миронова. - А я пойду вниз. Отдохну. Командир берет предложенную ему папиросу, но не прикуривает, ждет ухода комдива. И, пока тот еще не спустился с мостика, советуется: -А не оставить ли бот в ближней бухте? Мешает... - Что ж, действуй! Еще одна незапланированная остановка стоила более часа драгоценного времени и добрых двадцати метров манильского троса из неприкосновенных запасов боцмана. Избавившись от бота, дали полный ход, и на мостике вновь установилась тишина. Непогода загнала свободных от вахты в тепло внутренних помещений. Но вот вслед за пролетевшим над палубой всплеском крутой волны из 159 люка большого кубрика выскакивает боцман Сафронов. Он с необычной резвостью удирает за рубку от догоняющих его брызг и не успевает. Ворча отряхивается и уже не спеша поднимается на мостик. Просит у командира разрешения подменить сигнальщика на несколько минут: "Пусть немного побалуется чайком!" Получив командирское "добро", довольный Михайленко подмигивает мне и бежит в кубрик. А боцман, оглядывая горизонт, начинает то ли докладывать, то ли просто рассказывать, что сделано для спасенных моряков: - Капитана и еще трех, постарше, - штурмана и механиков - по местили в малом кубрике. Они в порядке. Разделись. Лежат на кой ках. Довольны. А с остальными пришлось повозиться. С обморо женными руками и ногами больше половины. В основном арабы, ну и там другие, азиатские... Кочегары, вероятно. Одежонки на них почти никакой. Видно, спешили спастись. Наши ребята дали им свое нижнее белье. Потеплее будет. Да, на из обмороженные руки и ноги израсходовали все бинты из санитарных сумок и целую бан ку технического вазелина. Юнга притащил. Ох! Будет же мне от мотористов!.. - покрутил головой боцмана. - И все равно не хвати ло. Хорошо комендоры подсказали: в финскую кампанию обморо женные лица и руки ребятам пушечным салом натирали. Противно конечно, но зато хорошо помогало. Его-то и пустили в ход... Затем боцман Сафронов поясняет, как решили проблему спальных мест. В тесном кубрике обычно размещалось девять человек. Сегодня его "население" выросло втрое. - На рундуки положили по двое, "валетом". Остальным поло жили полушубки и регланы прямо на палубу. Лежать, конечно, не особенно удобно, а сидеть, ничего, можно. Сидели же они в шлюпке! У нас-то в кубрике лучше. Тепло. Сухо. Все вроде бы до вольны... Напоили чаем с сахаром. Накормили пеммиканом из их же несъеденного "энзэ". Нашли в боте. Но мало. Всем не хватило. Отдали свой обед. Для наших остался только чай. Старший лейтенант Миронов одобрительно качнул головой. - А для тебя, - это боцман адресует уже мне, - оставлены и хлеб и масло. Даю знак, что понял, и Сафронов продолжил свой доклад командиру: - Потом мы нанесли визит вежливости английскому капитану. Он уже лег, но, увидев нас, приподнялся и еще раз, как мы поняли, высказал свое удовлетворение всем сделанным для него и осталь ных, поблагодарил. Мы пожелали ему и его спутникам спокойной 760 ночи. Надо же, пережить такое!.. А в большом кубрике я оставил акустика Шебаршила. Ему все равно за аппаратурой смотреть. - Добро! - заключил командир. Боцман умолк. Зато стало слышно, как с каждой минутой набирал силу шторм. Вскоре катер, подобно дельфину, едва вылетев из одной волны, тут же врезался в другую. По палубе понеслись потоки пенящейся воды. Вот из кубрика поднялся Андрей. "Ага! -радостно отмечаю его появление. - Теперь и я имею шанс выпить кружку-другую горяченького!.." Но что это? Сигнальщик, не глядя на меня, так ждавшего его появления, направляется прямо к командиру катера. Встревоженно докладывает: - В кубрике "чэпе"! - Что такое?.. - выпрямляется от изумления старший лейтенант. - Иностранцы скандалят. Могут подраться. Мы с Шебаршиным пить чай закрылись в раздевалке. А они, видно, подумали, что мы совсем ушли, и в кубрике началась заваруха. Кому-то из лежавших на рундуке не понравился сосед, то ли индус, то ли араб - бес их разберет! Все они забинтованные и похожи друг на друга как гильзы от снарядов. Так он столкнул своего забинтованно го соседа с рундука. Глядя на него, и другой тоже столкнул соседа прямо на головы тех, кто лежал на палубе. А те, конечно, зааврали- ли. Такой гвалт начался! Мы с акустиком быстрей в кубрик. Дума ли, драка началась. Потому что там некоторые уже руками размахи вать стали. Шебаршин говорит: "Их успокоить надо". А как - не знаем. Не бить же их!.. Но когда они увидели нас, то стихли. Тогда я к штурману, голландцу или бельгийцу, шут его знает. Мне его Шебаршин показал. Тот штурман и по-английски, и по-немецки смыслит, а по-русски не в зуб ногой! Все же кое-как объяснил нам, что произошло. Оказалось, что зачинщики скандала - белые, и по тому не хотят быть в одном кубрике вместе с азиатами и тем более на одной койке. Пусть, мол, убираются вон. Надо же до такого до думаться! Как же можно так? А?.. То вместе спасались от немцев и чуть не погибли. Их же эти арабы сняли с плотика. А тут - сканда лят! Так, кто его знает, до чего могут дойти: арабов и этих, как их... малайцев! Их больше... Командир, оценив всю серьезность происходящего, приказал сигнальщику вызвать из моторного отсека главного старшину Ивана Ильина. Бывший механик торгового флота имел внушительную фигуру. Не знавшие, увидев Ильина в походной одежде, такого представительного, именно его принимали за командира катера. Невысокий и худощавый старший лейтенант находил в та- 6 Северные конвои 161 кой путанице своеобразный юмор и не обижался. Надо также заметить, что Ильин, хладнокровный в любой обстановке, ходил в сражавшуюся с франкистами республиканскую Испанию. Там научился испанскому языку. Командир объяснил главному старшине обстановку в кубрике и, показав глазами на меня, заключил: - Пойдете вместе. Наведете там наш, флотский порядок. Только постарайтесь убедительным словом, приказом. Все же, как говори, они не нашего Бога. Ну а если что... Главный старшина улыбнулся. Передав штурвал боцману, я следую за Ильиным. Лязгнув металлом входного люка, вместе с солидной порцией накрывшей нас волны я вслед за главстаршиной рухнул в кубрик. В нос ударил резкий, спрессованный запах прелой резины спасательных курток и душных испарений попавших в тепло мокрых человеческих тел. Я так и остался у трапа, в центре кубрика. Прав был сигнальщик: ну и теснотища! И как мы никого не придавили? Я всматриваюсь в обращенные к нам лица сидящих и лежащих. А Ильин по-хозяйски, безошибочно, через тела и пригнувшиеся головы потеснившихся шагнул к верхней койке, где лежал штурман с забинтованными ступнями. Тот понял, что будет нужен русскому моряку, и потому приподнялся на локтях, насколько позволяло свободное до подволока пространство. С момента нашего появления в кубрике - настороженная тишина. Лишь встревоженно переглядываются индусы, малайцы, арабы. Лежащие на койках зачинщики скандала делают вид, что им безразлично происходящее, и все же искоса поглядывают на представительного Ильина. Внимательно следит за их поведение Анатолий Шебаршин. Он стоит напротив меня в распахнутых дверях раздевалки. А главный старшина, чуть помедлив, обращается к штурману на испанском: просит объяснить, что происходит. Сделав предупреждающий жест, штурман вполголоса, мешая испанский с английским, кое-как поясняет Ильину, кто зачинщик скандала. И это не в первый раз. Еще в боте они пытались начать драку из-за мест на банках. В шлюпку все время набиралась вода, и они не хотели ни вычерпывать ее, ни видеть снизу, на еланях. Откровенно подговаривали других выбросить всех желтых за борт. Потом схватились за ножи. Капитан отобрал их, пригрозив пистолетом. Ильин нахмурился. Молча обвел строгим взглядом кубрик. Я же заметил, как только главный старшина обратился к штурману, все напряженно прислушались к разговору, но интонации пытаясь понять, о чем говорит штурман этому неизвестному им по чину плечистому моряку в кожаном шлеме с волевым лицом и команд- 162 ными нотками в голосе. А главный старшина потребовал от штурмана перевести то, что скажет, на английский. - Запомните! Вы на советском военном корабле. Здесь наши законы. Этот мой приказ для вас закон! Сейчас все вы - матросы, кочегары - пассажиры. Черный, белый, желтый - нам безразлично. Никому никаких привилегий. Кричать, скандалить, драться, курить, плевать на палубу запрещаю! Виноватого - в канатный ящик! Это приказ! Все! Штурман таким же не терпящим возражения тоном переводит все сказанное суровым русским на английский, вернее, на кокни, широко известный среди моряков торгового флота всех стран диалект лондонского портового предместья. Как чувствовалось, он был понял всеми. Правда, видно для усиления сказанного русским, штурман добавляет кое-что от себя. Мне это тоже в основном понятно. Помогла разговорная практика в Мурманском военно-морском госпитале, где я лежал менее трех месяцев назад. Смотрю на выражение лиц лежащих и сидящих моряков, жду их реакции на запрет. Кажется, краткая, энергичная речь Ильина произвела впечатление. Лица индусов, арабов и малайцев стали спокойнее. Тихо переговорив между собой, они, прикладывая по-восточному ладонь к сердцу или держа сложенные вместе ладони перед собой, произносят длинные, на непонятном мне языке слова. По промелькнувшей английской фразе понял: благодарят. Штурман просит нас подождать. Расстегнув широкий, из плотной парусины пояс, достает из его карманчиков пакетики из целлулоида. Бережно вытряхивает из них маленькие квадратики из целлулоида. Снимков много, и все они из тех далеких мирных дней. У старинной ветряной мельницы стоит старик, вероятно отец штурмана. Рядом молодая женщина с прижавшимися к ней малышами. Штурман поясняет: жена и его дети. Та же группа чинно гуляет по дамбе большого канала. Они же на фоне громады белоснежного пассажирского .теплохода. Еще снимок: дети без взрослых смеясь бегут по огромному полю цветов. Другой семейный снимок: на пороге своего дома. У всех улыбающиеся, счастливые лица. И еще снимок. Наверняка праздничного обеда: на столе пирог и открытая бутылка вина. Дальше отдельные портретики каждого из членов семьи штурмана. "Давно не видел их. Не знаю, живы ли, - с грустью произносит он. - Там теперь нацисты. Я ушел в море давно, еще до начала войны в Европе..." Лучше бы он не показывал эти сентиментальные снимки! Так и хотелось упрекнуть штурмана: "Если б только ты один был в 6* 163 разлуке!.. Да и почему ты не помешал нацистам ворваться на твою родину?" Сдерживаюсь с большим трудом. А потом его же еще и успокаиваю, обнадеживаю: Скоро союзники, Великобритания и Соединенные Штаты, откроют в Европе второй фронт. Уничтожим нацистов и тогда - домой, к своим... Да-да, - невесело и откровенно без веры в скорое избавление его родины от захватчиков соглашается штурман и прячет сним ки в пояс. Меж тем в кубрике установилась сонная тишина. Шепнув акустику: "В случае чего сигнал на мостик!", Ильин кивком дает мне знак на выход. Ловим момент, когда волна пролетает над выходным люком, и проворно выскакиваем наверх. И все равно попадаем под холодный душ. После духоты кубрика он даже освежает, бодрит. - Порядок наведен! Дипломатично! - улыбаясь, кратко докла дывает Ильин командиру катера и уходит вниз, к своим моторам. Сменив боцмана, я вновь кладу руки на штурвал и только тут спохватываюсь, что чаю так и не попил. "Ну да ладно, - успокаиваю себя. - На базе заправлюсь. А всему виной фотографии штурмана. Не тревожил бы..." Ранним солнечным утром (таковы уж капризы Заполярья!) точно в назначенное нашим комдивом время МО-113 вошел в спокойные воды Екатерининской гавани. В Полярном капитана первого ранга Александра Спиридонова уже ждали. На Каботажной пристани стояли офицеры штаба флота и адмирал - командир соединения. Рядом группа представителей союзных военно-морских миссий. А за ними, чуть в стороне коробочки санитарных машин и в белых халатах врачи. Мне особенно разглядывать некогда. Надо показать комдиву красивую швартовку. По лицу вижу, что доволен и он и командир катера. Оборвался монотонный гул моторов. В ушах зазвенела тишина, а в ней особо звучно, четко, как в огромном пустом зале, разносятся голоса людей. Наши парни выводят и выносят на высокий причал спасенных. Часть их ковыляет к машинам в белье, в которое их одели на катере. Последним палубу МО-113 покидает капитан Джон Паскоу. Он благодарит комдива и старшего лейтенанта Миронова за оказание помощи пострадавшим. - Советские моряки строго соблюдают морские законы, - веж ливо замечает Спиридонов. - А за спасение благодарите его. И капитан первого ранга указал на сигнальщика 164 Это он заметил ваш бот. О-о! - только и произнес Джон Паскоу, внимательно вгляды ваясь в лицо Андрея, словно стараясь на всю жизнь запомнить этого статного русского моряка. Увидев бинты на руках сигналь щика, молча шагнул к нему и крепко, как при встрече со старым другом, сжал плечи смутившемуся Михайленко. Английский капи тан сделал общий поклон, отдал честь боевому флагу корабля и ловко поднялся на причал к ожидавшим его представителям союз ных военно-морских миссий. Мне с мостика видно и слышно, как старший офицер британской миссии, высокий и грузный, улыбаясь встречает сошедшего на берег капитана первого ранга Спиридонова и говорит слова благодарности за спасение моряков из конвоя PQ-17. А в это же время младший офицер миссии, довольно прилично изъясняясь по-русски, с неприятной подозрительностью, настойчиво и даже зло, допытывался у поднявшегося на стенку старшего лейтенанта Миронова: - Где вы бросили бот? Почему не сохранили имущество компа нии? А что сняли с бота? Где личные вещи спасенных?.. Дальнейшие вопросы английского офицера приняли прямо-таки оскорбительный, провокационный характер. Разгневанный старшина лейтенант, не желая их более выслушивать, вернулся на катер. Подоспевший на помощь командиру штурман Николай Бойцов поинтересовался: "К чему этот допрос? Чего вы добиваетесь?" Британский офицер не удостоил его ответом. Презрительно сжав тонкие губы, дважды пересчитал каски-тарелки и прорезиненные куртки, брошенные за ненадобностью моряками на причале. Потом потребовал, уже от штурмана, найти недостающие, по его мнению, какие-то неизвестные личные вещи моряков. Мичман Бойцов с удивлением и недоверием смотрит на офицера: серьезно ли тот говорит? В свою очередь, спрашивает его: - А какие могут быть вещи у почти раздетых? Боцману Сафронову надоело со стороны наблюдать явное издевательство над командиром. Он поднимается на причал, вплотную встает перед наглым британцем, требует: - А ну ответь! Кто и когда возместит отданное им наше иму щество? Вместо ответа офицер поворачивается к боцману спиной и наклоняется. Побледневший от нанесенного ему оскорбления, боцман скрылся в люке камбуза. И вдруг оттуда вместе с руганью 165 полетели на причал, прямо под ноги отпрянувшему в испуге офицеру, пустые банки из-под пеммикана. - Забирай, крохобор! Офицеры союзных миссий, штабисты, командир соединения -все обернулись на грохот. А командир дивизиона Спиридонов, моментально поняв, что назревает чуть ли не дипломатический скандал, извинился перед адмиралом и поспешил на выручку к катерникам. Британец тут же ретировался. Нельзя же так с друзьями-союзниками! - упрекнул катерни ков капитан первого ранга. А у самого в уголках губ и глазах улыбка. - Чего доброго еще обидятся. Сами понимаете... К тому же кораблям нашего флота придется искать уцелевшие транспор ты из семнадцатого конвоя. Они где-то ждут нашей помощи. А мне приказано... Идти с нами?! - радостно выпаливает Михайленко. Нет, орел. К сожалению, нет. На поиск пойдут большие ко рабли. Вам же предстоит другое и не менее важное. Миронов! - обратился комдив к поднявшемуся на мостик катера старшему лейтенанту. - Следуйте на свою базу. Там получите задание. И командир дивизиона МО энергичным, так хорошо знакомым катерникам движением сжатых кулаков, одновременно вперед и вниз, показал командиру катера: "Вперед! Полный!" Вновь фыркнули подводным выхлопом моторы, и, осев на корму, с места набирая скорость, катер рванулся вперед, на выход их тихой бухты. Позвучала команда: "Захождение!" Старший сигнальщик Андрей Михайленко отсалютовал комдиву боевым флагом. * * * Полярной ночью 3 января 1943 г. мы встречали очередной союзный караван JW-51B. Обжигавший ледяным холодом шторм навсегда оборвал такую короткую жизнь Андрея Михайленко. ГЛ. Руднев ГИБЕЛЬ "КИЕВА" И "ЭМПАЙР БАЙРОНА"* 10 апреля 1942 г. из Мурманска в Исландию вышел английский конвой под кодовым названием QP-10. Этот конвой состоял из 16 судов, среди которых были четыре советских: "Севзаплес", "Беломорканал", "Днепрострой" и "Киев", которым командовал капитан Л.К. Силин. Пароход "Киев" был одним из крупных судов Дальневосточного морского пароходства. Дедвейт его составлял 9,5 тыс. т, скорость по тем временам была довольно большой - 13 узлов. Судно было построено в Германии в 1917 г. Менее чем через сутки конвой был обнаружен немецким самолетом-разведчиком. Не прошло и часа, как прилетели четырехмоторные бомбардировщики и, как коршуны, накинулись на судна. Первой жертвой стал английский пароход. Бомба попала в район угольного бункера. Высоко выброшенная силой взрыва угольная пыль воспламенилась. Большой столб огня и черного дыма несколько секунд стоял над судном. Пароход развернулся лагом к курсу и начал быстро отставать. У кормовой пушки было видно несколько человек. И когда, надеясь на легкую победу, самолет подлетел к судну на небольшой высоте, они открыли огонь. Примерно в 100 м от "Киева" вражеский бомбардировщик врезался в воду. На следующий день погода была штормовая, временами шел снег, и вражеская авиация атаковала транспорты только один раз. К сожалению, для английского корвета "Блэк Флай" этого оказалось достаточно - он получил серьезные повреждения и отстал от конвоя. "В облачном небе тогда оставался только один "юнкере", -вспоминал позже капитан Л.К. Силин. - Суда прекратили огонь, так как практически попасть в самолет было трудно, он нырял из облака в облако, показываясь лишь на короткое время. И вдруг наблюдатели докладывают: "Бомбардировщик пикирует на английский корвет". Несколько секунд из-за высоко поднятого вверх 0x08 graphic * ╘ Г.А. Руднев 767 столба воды корвета не было видно. Но когда вода осела, корабль по-прежнему был на плаву. Самолет же, выйдя из пике, на бреющем полете пронесся над конвоем. Стрелять в него было рискованно, можно угодить по своим, но я все же приказал открыть огонь, и не зря. Самолет ушел за горизонт над самой водой". Третья ночь перехода стала роковой для "Киева". 13 апреля 1942 г. в 1.45 пароход был торпедирован. Две торпеды попали в район седьмого трюма. Раздался взрыв. Над судном после секундной вспышки огня вместе с водой вверх полетели обломки корпуса, грузовые стрелы, лючины. Старший помощник капитана Ф.А. Погребняк побежал к месту взрыва и уже через минуту-две доложил капитану о больших разрушениях корпуса. Но распоряжению капитана Силина тут же приступили к спуску зпасатель-ных средств. От механиков поступило донесение, что от взрыва полопались перегородки. Машинно-котельное отделение начало заливать водой. Дальнейшее пребывание там стало опасным. Оценив обстановку и поняв, что спасти судно не удастся, капитан приказал экипажу покинуть пароход. Старпом Погребняк бросился на ботдек, где моряки уже спускали шлюпки. Первая шлюпка пошла неудачно, кормовые тали матрос ослабил быстрее, и она повисла на носовых. Один человек вывалился в воду, но его сразу подняли на борт. Побежав на спардек ко второй шлюпке правого борта. Начал рассаживать в первую очередь пассажиров с детьми. Их было восемь человек - семьи работников полпредства в Англии. Как только шлюпку спустили на воду и посадили людей, она отошла от тонущего парохода. Сам же старпом побежал на носовую палубу, где находились спасательные плоты. Правый отдал без задержки. А на левом борту вышла заминка. Строп крепления плота захлестнуло. Недолго думая, он взобрался на него, перерезал конец и... вместе с плотом полетел за борт. Четвертый механик Л.Б. Некипелов после вахты пошел отдыхать в каюту. Лег одетый со спасательным поясом. Не успел еще задремать, как вдруг раздался взрыв. Он выскочил на палубу и побежал на свой боевой пост, но в этот момент услышал команду капитана: "Спасательные шлюпки спустить на воду". Все они были вывалены за борт заранее и прижаты концами к борту. В случае необходимости следовало только отдать крепление и осторожно спустить шлюпки на воду. Однако при движении судна по инерции, да еще в темноте спустить шлюпки на воду было не так-то просто, хотя моряки были достаточно натренированы. Усложняло спуск шлюпок и посадку людей еще и обледенение. Вот уже 168 все люди в шлюпке, можно отходить от парохода, но обтянутый фалинь, словно струна, не отпускает бот. Уже надстройка судна уходит под воду, а сверху совсем близко нависают шлюпбалки, которые могут прижать к воде и вместе с судном потянуть на дно. В последний момент матрос Дмитрий Шумаков выхватил нож, и перерезал фалинь, и шлюпку с силой отбросило от тонувшего парохода. Но у многих моряков не выдержали нервы, они не стали ждать "последнего момента". Первым прыгнул в воду боцман Ф.Д. Литвиненко. За ним последовали и другие. Как только отошли от борта, их подобрали в шлюпку. Шлюпку, где находился матрос К.А. Моисеев, зацепило шлюпбалкой и перевернуло. Все, кто находился в ней, оказались в ледяной воде. Моисеева начало затягивать водоворотом в глубину. Нечем дышать, глотает воду. Но тут его выбросило, как пробку из бутылки, на поверхность. Немного отдышался. Ночь, темнота. Кругом, куда ни поверни голову, волны, рядом ни одной души... Начал кричать, свистеть, но никто не отзывается. На счастье подвернулась лючина, подплыл к ней и с трудом забрался. Выбиваясь из последних сил, стал держаться на воде. Выглянула луна, стало светлее. Увидел вдалеке что-то темное, вроде бы движется. Опять стал кричать. Его услышали. Кричат ему: "Держись, Костя, сейчас подойдем". Это матрос Василий Русаков узнал его по голосу. Помогли забраться в шлюпку, дали теплую одежду. Последний судно покинул капитан Л.К. Силин. Он находился на ботдеке. И когда "Киев" начал стремительно погружаться кормой в воду, боцман Литвиненко, управляя одной из шлюпок, подошел к уходившему под воду ботдеку и принял на борт капитана. Успел отойти всего на несколько десятков метров, как огромный пароход развернулся и, встав почти вертикально, скрылся в черной пучине моря. Вся трагедия продолжалась не более семи минут. Пароход "Киев" погиб в Баренцевом море, на подходе к острову Медвежьему, 73╟22' северной широты, 28╟48' восточной долготы. А конвой, не обращая внимания на потери, продолжал двигаться по назначению. Моряки с "Киева" видели, как все дальше уходили за горизонт корабли. Апрельская погода Баренцева моря давала о себе знать. Сильный ветер обжигал тела, а мороз и холодные волны, которые обкатывали с ног до головы, постепенно покрывали одежду слоем льда. Однако экипажу "Киева" явно повезло. Где-то через полчаса после катастрофы подошел английский корвет "Блэк Флай" и подобрал команду. Это был корабль, поврежденный фашистским 169 стервятником, которому советские моряки накануне помогли в отражении атаки бомбардировщика. Англичане не остались в долгу. Подняв на борт экипаж парохода, они разместили его по каютам, выдали сухую одежду, оказали медицинскую помощь. Корвет "Блэк Флай" был рыболовным паровым тральщиком, работавшим на угле. С начала войны судно, как и многие советские, было переоборудовано в патрульное для сопровождения конвоев и получило номер 117. Для моряков же, которые на нем плавали раньше, оно так и осталось "Блэк Флай". Тральщик имел несильное вооружение. На корме стояла скорострельная зенитная пешка (англичане ее называли "пом-пом"), а на баке - "эрликон". На корвете спасенные советские моряки проверили численный состав своего экипажа, Выяснилось, что погибли второй помощник капитана А.П. Онищенко, второй механик В.И. Мацуев, кочегары А.В. Мартынов, С.Ш. Газудинов, Е.А. Белинский. Капитан Л.К. Силин был контужен, и командир корвета (к сожалению, фамилия неизвестна) предоставил ему свою каюту, а сам направился на мостик, так как снова налетели воздушные пираты. - Вы, капитан, - сказал он уходя, - уже сделали свое. Поэтому оставляю вас на попечение своего и вашего врача. Немецкие летчики, видя отставшее суденышко, решили с ним расправиться. Бомбы падали со всех сторон, корвет сотрясался от взрывов. К счастью, на борт не попало ни одной, но из-за взрыва близко от носовой части появилась дополнительная течь корпуса. По окончании налета командир корвета попросил Л.К. Силина, если он может, подняться на мостик. В боевой рубке он сообщил, что в результате сброшенных вчера и сегодня бомб поврежден корпус, один из погребов с боеприпасами уже затоплен, и корвет тонет. - Только что, - уточнил он, - коммодор приказал взорвать кор вет, а экипажи - русский и английский - пересадить на эсминец, который вот-вот должен подойти. Положение корабля, конечно, серьезное, но не критическое. И если экипаж "Киева" поможет в борьбе за живучесть корабля, то есть шансы спасти его, - заклю чил командир "Блэк Флая". Естественно, вся команда русского парохода ответила согласием. Передали общее решение коммодору конвоя, и тот отменил свое решение. А налеты авиации не прекращались. Молодой английский артиллерист, стоявший на высоком металлическом помосте у "эрликона", мастерски вел огонь по самолетам. Моряки с 170 "Киева" удивлялись, как он умело встречал и провожал огнем налеты противника. Он ловил самолеты не прицелом, а следил за пунктиром трассирующих пуль, направляя их в цель. Ему не удалось сбить ни одного, но многие немецкие самолеты получили повреждения и вряд ли им удалось дотянуть до берега. В самый разгар боя у него кончились боеприпасы, а подносчик не успел их вовремя подать. Тут подоспели моряки "Киева", помогли второму номеру, и стрельба возобновилась. Тем временем на корабле беспрерывно велись аварийные работы. На боевые посты и у механизмов рядом с английскими моряками встали русские, вся служба наблюдения перешла в руки моряков "Киева". Корвет медленно приближался к конвою и вскоре занял одно из мест в строю. Стало значительно легче и безопаснее. В дни пребывания на корвете от ран умерла уборщица "Киева" Е.М. Глотова. По морской традиции она была предана морю. На церемонию погребения вышли и английские моряки. Они вместе с русскими Склонили головы перед простой женщиной, отдавшей жизнь за свободу Родины. В наступившей тишине раздался голос командира корвета, приказавшего в знак траура приспустить военно-морской флаг его величества короля Англии Это беспрецедентный факт - свидетельство уважения английских моряков к советским людям, к русским морякам, дважды спасшим "Блэк Флай". 21 апреля 1942 г. конвой QP-10 дошел до Рейкьявика, потеряв в 11-дневном переходе 4 транспорта. В этом порту экипаж "Киева" в тот же день пересел на крейсер "Ливерпуль", направляющийся к берегам Англии. Всего сутки понадобились крейсеру "Ливерпуль", чтобы достичь английской военно-морской базы Скапа-Флоу. С этой базы моряков "Киева" доставили в небольшой городок Торсо, затем в Лондон. Вид у моряков был неприглядный: много дней небритые, грязные, в порванной одежде. Естественно, они обращали на себя внимание. Но когда англичане узнавали, что это русские моряки с потопленного парохода, то окружали их всяческой забо гой и вниманием. Слух о потоплении советского парохода распространился быстро. Чуть ли не на каждой железнодорожной станции моряков встречали жители поселков. Они угощали их напитками, всякой снедью. На глазах женщин блестели слезы: их дети, мужья тоже были на войне, а многие и погибли... В Лондоне экипаж встретили представители советского посольства. Моряков разместили в двух гостиницах недалеко от 171 центра. Через Красный Крест им выдали вполне приличную одежду, начиная от шляпы до носков, оказали медицинскую помощь. В частности, капитана Л.К. Силина на некоторое время поместили в госпиталь. Выздоровев, он временно остался работать в советском посольстве в Лондоне. Моряки с "Киева" стали терпеливо ждать возвращения на Родину. Вскоре часть экипажа была отправлена в Архангельск на советском пароходе "Чернышевский". Остальных же, разделив на несколько небольших групп, направили на торговых судах союзников в Исландию, где формировался конвой PQ-17. Старший помощник капитана Ф.А. Погребняк, старший механик Д.Г. Иванцев и судовой врач А.И. Лескин попали на английское грузовое судно "Эмпайр Байрон". (Водоизмещение около 7 тыс. т, построен в Англии в 1941 г.) Для советских моряков выделили трехместную каюту, расположенную в твиндеке, без каких-либо удобств, по соседству с 18 английскими военными моряками. Питались в кают-компании вместе с комсоставом, а чтобы не быть лишними на борту, нашли себе дело по своей специальности. Иванцев быстро влился в рабочий ритм команды, стал участвовать наравне с машинистами в устранении неисправностей механизмов. Погребняк на капитанском мостике вместе с английскими штурманами стоял вахту. А врач Лескин уже на второй день принимал пациентов. - На "Эмпайр Байроне", - рассказывал Ф.А. Погребняк, - подобрался интернациональный экипаж: бельгийцы, арабы, норвежцы, датчане, китаец и англичане. Среди пассажиров находился капитан английской армии, специалист по тяжелым танкам Райминг-тон - веселый, жизнерадостный, уже поседевший мужчина. По его словам, он собирался встретиться с маршалом Тимошенко и обговорить вопрос о технической эксплуатации танков типа "Черчилль". Но, к сожалению, этому не суждено было осуществиться. В середине дня 27 июня 1942 г. 35 судов конвоя PQ-17 (одно судно вернулось в порт из-за аварии) вышли из Хваль-фьорда и, сформировавшись в широкий походный ордер - в девять кильватерных колонн по четыре судна в каждой, и взяли курс на северо-восток, к острову Ян-Майен. Пока конвой был вдали от Норвегии, враг не трогал его, но ждать воздушных атак пришлось недолго. Торпедоносцы неожиданно на низкой высоте устремились на судна, но атака не удалась. Все транспорты и эскорт были вооружены противовоздушным оружием, и самолетам противника было трудно пробиться 172 через заградительный огонь. Шквал огня был настолько интенсивным, что преодолеть его практически было нельзя. На следующий день все же был торпедирован американский пароход. Торпеда попала в машинное отделение. Над судном высоко взметнулось пламя, повалил густой дым. Пароход быстро затонул. Уцелевших моряков подобрал спасатель. Фактически с того дня начались систематические групповые атаки немецких бомбардировщиков и торпедоносцев. Торпедоносцы шли строй за строем. Приблизившись на бреющем полете к транспортам, они сбрасывали по две торпеды. Затем шел следующий эшелон, и все повторялось. Грохот пушек, треск пулеметов, вихри огня от трассирующих пуль и снарядов, рев самолетов, полет торпед в воздухе, их бурлящий след в воде, маневры судов - такой выглядела картина боя. Но самое неожиданное произошло 4 июля 1942 г. в 22.30 в примерной точке 76╟00' северной широты и 28╟00' восточной долготы, когда до советских портов оставалось несколько сот миль. Британское командование отдало приказ своим боевым кораблям непосредственного охранения развернуться на 180 градусов и следовать к тяжелым кораблям дальнего прикрытия, а пароходы, оставшиеся без сопровождения, получили приказ рассредоточиться и следовать самостоятельно в Мурманск и Архангельск. Как только корабли охранения повернули на запад и начали форсированным ходом удаляться от торговых судов, моряки осознали свою беззащитность. Все транспорты протяжно загудели. Сердца моряков охватили тревога и тяжелое предчувствие. Вскоре уцелевшие транспорты рассредоточились и начали самостоятельно, в одиночку добираться до ближайшего советского порта. Капитан парохода "Эмпайр Байрон" Джон Уэртон, узнав о том, что охранение конвоя снято, вскрыл секретный пакет. В нем содержались сведения о рекомендованных курсах следования в порт назначения в экстремальных условиях. В остальном капитану надлежало действовать в соответствии с обстановкой на свой страх и риск. До Архангельска, по расчетам капитана, оставалось не менее 800 миль, значит, идти еще около четырех суток. Некоторые суда последовали на восток, к Новой Земле, другая, большая их часть - на север. Капитан "Эмпайр Байрона" взял курс на Шпицберген, надеясь там остаться, пока закончится охота на суда каравана. Измученные постоянным напряжением, усталые три советских 173 моряка, Ф.А. Погребняк, А.И. Лескин и Д.Г. Иванцев, в тяжелом предчувствии не спустились в свою каюту, расположенную в твиндеке, а приютились в небольшом коридорчике около кают-компании. И не зря. Утром 6 июля в 8.27 по Гринвичу "Эмпайр Байрон" потряс взрыв большой силы. Торпеда угодила в твиндек пятого трюма, где проживали артиллеристы из английской команды. 12 их них погибли. Пароход тонул так быстро, что радисты не успели дать в эфир сигнал бедствия. Только душераздирающе завыла сирена и прозвучала команда с мостика: "Шлюпки на воду". Выскочив на палубу, - вспоминал Ф. А. Погребняк, - все мы трое оказались рядом со шлюпкой, где уже были несколько человек. Забравшись в шлюпку вместе с радистом, мы стали у талей, он у носовых, я у кормовых. Старпом и лейтенант воен ной команды травили тали палубы. Пароход, погружаясь кор мой, еще имел по инерции ход, и, когда шлюпка коснулась воды, ее сперва отбросило, а потом с силой ударило о борт, и я с ради стом очутился в ледяной воде. Нам удалось ухватиться за обло мок шлюпочной мачты. Стужа пронизывала до самых костей. Но нас не забыли... Когда шлюпку ударило о борт, - дополнил А.И.