м обстрелом. А
ведь каждая из этих минут могла стать для них роковой!..
189
Несмотря на все трудности, в тылу у противника была высажена целая
бригада морской пехоты, при этом с незначительными потерями: у десантников
при высадке один человек был убит и пятеро ранены, а из моряков торпедных
катеров был ранен один.
Единственно, пожалуй, кто остался не очень доволен итогами минувшей
ночи, то это капитан-лейтенант И. Антонов и моряки торпедных катеров его
группы, несшие дозор у Пеуровуоно. Они так и не встретили ни одного
вражеского корабля. Гитлеровцы даже не попытались противодействовать с моря
высадке нашего десанта. Это было еще одним свидетельством того, что
десантная операция в Маативуоно явилась полной неожиданностью для врага.
Высаженная нами 63-я бригада морской пехоты стремительно продвигалась
вперед. Вскоре она перерезала дорогу Поровоара -- Титовка, лишив гитлеровцев
возможности подвести подкрепления своим частям, державшим оборону на
перешейке полуострова Средний.
В 5 часов 10 октября после мощной артиллерийской подготовки (по врагу
было выпущено более восьми тысяч снарядов и мин) начала штурм укреплений
противника на хребте Муста-Тунтури 12-я бригада морской пехоты полковника В.
В. Рассохина. Ни мощные укрепления, ни отчаянное сопротивление врага не
смогли сдержать порыва наших морских пехотинцев.
К вечеру 11 октября обе бригады морской пехоты -- и та, что была
высажена в Маативуоно,, и та, что пробилась через хребет Муста-Тунтури --
соединились, заняв высоту 388.9. На следующий день части 14-й армии штурмом
овладели Луастари, а 63-я бригада морской пехоты вышла на нашу
государственную границу 1940 года.
Неся тяжелые потери, немецко-фашистские войска откатывались на запад.
ЗДРАВСТВУЙ, ПЕЧЕНГА!
В
ечером 10 октября в Пумманки прибыли командующий и член Военного совета
флота. Поздравив с успешной высадкой десанта в Маативуоно и сообщив о первых
боевых успехах морских пехотинцев, адмирал Головко сказал:
-- А теперь перед вашей бригадой новая задача:
подготовить группу катеров для прорыва в Лиинахама-
ри. Пойдут они туда не одни. Как и в Маативуоно, в
высадке десанта примут участие гвардейцы Зюзина.
Десантный отряд -- примерно пятьсот человек -- готовит
Дубовцев. Прорыв в Лиинахамари и высадка десанта
прямо на пирсы -- дело трудное. Но дать вам много
времени на подготовку мы не можем. Максимум три-
четыре дня. А то и меньше...
Все это было настолько неожиданно, что я, признаться, не сразу собрался
с мыслями. Потом спросил:
-- А как батареи на мысе Крестовом? Они же за
крывают туда вход, словно пробка бутылку...
Вопрос о батареях на мысе Крестовом не случайно был первым.
Придавая большое значение порту Лиинахамари, расположенному в глубине
Печенгского залива (Пет-самовуоно), гитлеровцы не жалели ни сил, ни средств,
чтобы надежно прикрыть его со стороны моря. Задавшись целью превратить
Петсамовуоно, по словам одного из пленных немецких артиллеристов, в "коридор
смерти", они установили тяжелые батареи на Нурменсетти,
191
Нумерониеми и Ристиниеми, 210-миллиметровую батарею на одной из высот к
западу от мыса Девкина, а по обоим берегам залива расставили противокатерные
орудия и десятки железобетонных и каменных дотов. Но главным опорным пунктом
обороны Лиинахамари был мыс Крестовый. Выступая острым уступом чуть ли не на
середину залива, он накрепо закрывал проход в порт. С высоких, нависших над
водой гранитных скал Крестового хорошо просматривался весь залив
Петса-мовуоно и подступы к нему. Установив тут две батареи--88-миллиметровую
зенитную и тяжелую 150-миллиметровую,-- простреливающие продольным огнем
весь более чем трехмильный проход в порт, гитлеровцы не зря считали
Крестовый "замком Лиинахамари". Не подобрав верных и надежных ключей к этому
замку, нельзя было рассчитывать на прорыв даже ценой очень больших потерь.
-- Ну, что я тебе говорил, Александр Андреевич,--
с улыбкой сказал Головко вице-адмиралу Николаеву.--
И этот сразу же заинтересовался Крестовым...-- А меня
успокоил: -- Об этом мы уже побеспокоились. Выса
женные вчера разведчики Барченко и Леонова получили
задание захватить батареи Крестового. Сейчас развед
чики в пути. Дорога туда трудная и неблизкая. Но они
дойдут! Мы в этом не сомневаемся. А как только бата
реи Крестового будут захвачены или блокированы, вы
получите приказ о прорыве в Лиинахамари. Так что
готовьтесь...
Прощаясь, Арсений Григорьевич добавил:
-- Да, у меня есть намерение перебраться на не
сколько дней с КП Дубовцева сюда, в Пумманки. При
мете?..
Я ответил, что катерники народ гостеприимный. Вот только бытовые
условия у нас не ахти какие.
-- Значит, "гранд-отеля" не обещаете? -- пошутил
адмирал.-- Ну что же, учитывая военные условия, при
дется с этим смириться.
Возвращаясь на КП-200, я раздумывал о только что полученном приказании.
Перебрал все операции, прове-
192
денные с участием торпедных катеров за время второй мировой войны и не
мог найти ни одной схожей с той, вкоторой предстояло участвовать нам. На
Западе много говорилось о прорыве группы английских кораблей в марте 1942
года в захваченный немцами французский порт Сен-Назер. Действительно, задача
перед отрядом из трех миноносцев и семнадцати катеров, принявших на борт
десантные группы "командос", была нелегкая. Поднявшись вверх по реке Луаре,
они должны были прорваться в порт и вывести из строя входные шлюзы
(батопорт) единственного сухого дока на Атлантическом побережье
оккупированной немцами Франции, способном принимать линейные корабли типа
"Тирпиц". Предполагалось, что, ворвавшись в порт, миноносец,
переоборудованный под брандер, таранит батопорт дока и, взорвавшись, затонет
там. В это время высадившиеся с катеров группы "командос" подорвут вход в
другой док, служивший убежищем для вражеских подводных лодок, насосное
хозяйство и иное портовое оборудование Сен-Назера, являвшегося для немцев
важной базой в боях за Атлантику.
Хотя и не все эти задачи были выполнены, английские моряки и "командос"
сумели сделать главное: разрушить входные шлюзы большого сухого дока.
Но нам, готовясь к прорыву в Лиинахамари, нечем было попользоваться из
опыта сен-назерской набеговой операции. Там, во-первых, ставилась задача
диверсионная: разрушить док, оборудование порта и тотчас покинуть гавань. Мы
же должны были захватить порт и, напротив, не допустить его разрушения. А
это, разумеется, куда сложнее. Во-вторых, сен-назерская операция далась
слишком дорогой ценой (причем английское командование заранее
предусматривало большие потери). В результате из семнадцати катеров,
вошедших в устье Луары, вернулось к двум поджидавшим их миноносцам только
восемь, а на свою базу в Англии пришло всего три катера. Три из семнадцати!
И хотя нашим катерам предстояло пройти более трех миль узким,
простреливаемым с обоих берегов заливом, мы должны сделать все, чтобы потерь
было как можно меньше.
Из десантных операций советских моряков я, конечно, прежде всего
вспомнил Новороссийскую. Она готовилась тщательно и была осуществлена
блестяще. Между прочим мало кто знает, что в успехе этой операции есть и
некоторая доля тихоокеанских катерников.
Ранней весной 1943 года нашей тихоокеанской бригаде было приказано
провести испытание новых методов торпедной стрельбы -- с неподвижного катера
и торпедами, движущимися по поверхности воды. На катерах того времени,
вооруженных желобными аппаратами, сталкивавшими торпеду за корму, и тот и
другой метод осваивался очень трудно. Неудача следовала за неудачей, а
Москва торопила. Приезжие инженеры испытывали то одно, то другое
приспособление, что-то доделывали, что-то исправляли. И снова катера
выходили на полигон и со "стопа" выпускали торпеды. Как мы ни торопились,
все же испытания и доработка приспособлений заняли около двух месяцев. За
это время мы выпустили в общей сложности более ста торпед.
Для чего это делалось? Об этом я узнал в октябре того же, 1943 года,
когда в качестве стажера приехал на Черное море. Побывав в Новороссийске
спустя месяц после успешно проведенной десантной операции, я увидел
разорванные боны и разнесенные на куски молы вместе со стоявшими на них
вражескими орудиями, дотами и дзотами. Все это сделали торпеды, идущие по
поверхности воды. Значит, не зря мы столько труда потратили на их испытания
и доводку.
Припоминая сейчас все, что мне удалось узнать и увидеть тогда в
Новороссийске, я не без досады убеждался, что и опытом черноморцев нам вряд
ли удастся воспользоваться в полной мере.
Там, в Новороссийске, прорыв осуществлялся широким фронтом, когда
каждый катер более или менее был свободен в своем маневре, что заставляло
противника рассредоточивать свой огонь. Нашим же катерам в Лиинахамари
предстояло практически идти в кильватер друг другу по фиорду, который
простреливался во всех направлениях.
Надо было придумать что-то новое. Нам волей-неволей нужно было идти
какими-то своими собственными, еще никем не проторенными путями.
В. А. Чекуров, когда мы, оставшись вдвоем, обсуждали только что
полученную задачу, сказал:
194
_ Дело прошлое, но когда я узнал, что директива "Вест" возлагает на нас
лишь участие в высадке десанта в Малой Волоковой, то сразу подумал: что-то
не договорено. Так оно и оказалось. И только сейчас адмирал Головко начинает
"ходить козырями", которые до поры держал в секрете не только от противника,
но и от нас.
Что ж, командующий верен мудрой пословице: то, что не должен знать
враг, не говори до времени и другу.
Начали мы с подбора командиров катеров, знавших особенности прохода в
Лиинахамари, Выяснилось, что прежде там бывал лишь один А. О. Шабалин.
-- Да и то давно,-- признался Александр Осипович.-- А что товарищ
комбриг, если нам заручиться помощью специалистов-лоцманов? Они сейчас
призваны на флот. Служат в гидрографии. Эти в порт и с закрытыми глазами
войдут.
Обратились в штаб флота. Через сутки лоцманы были у нас. Следует
сказать, что, находясь на торпедных катерах и малых охотниках при прорыве в
Лиинахамари, они сыграли немалую роль в обеспечении успеха прорыва. К
сожалению, не запомнились имена этих скромных тружеников моря.
Из многих вариантов плана предстоявшей высадки десанта мы остановились
в конце концов на самом простом. Сводился он схематически к следующему.
Первыми в Лиинахамари прорываются и высаживают головную группу десанта два
торпедных катера типа "Д-3" под командованием капитан-лейтенанта Шабали-на.
На командиров этих катеров возлагалась также задача разведать наиболее
безопасный путь к портовым причалам, в случае необходимости пробить
торпедами проходы в бонах и сетях, а затем быть своеобразными
"диспетчерами", показывая остальным катерам места швартовки. Вслед за
Шабалиным, на дистанции в десять-- пятнадцать кабельтовых, пойдут пять
торпедных катеров под командованием капитана 2 ранга Коршу-новича. ^Каждый
из этих катеров, оставив, как и в предыдущей высадке в Маативуоно, торпеды
на базе, принимает на борт до семидесяти десантников с вооружением и
необходимым запасом боеприпасов. И, наконец, последними с основными силами
десанта в порт проры-
13* 195
ваются пять малых охотников гвардии капитана 3 ранга С. Д. Зюзина и
торпедный катер, который буает прикрывать десантный отряд дымовыми завесами,
а в случае появления вражеских кораблей -- контратаковать их. С моря прорыв
в Лиинахамари прикрывается подвижными дозорами -- несколькими заранее
развернутыми группами торпедных катеров.
Даже самый лучший план сам по себе еще не может гарантировать успеха.
Последнее и решающее слово всегда остается за людьми, которые должны
претворить этот план в жизнь. И мы всецело рассчитывали на мужество и
инициативу моряков, на то, что каждый из них безупречно выполнит свой долг.
Не имея времени на разработку принятых в таких случаях штабных
документов, мы запросили из штаба авиации фотоснимки Лиинахамари. Вычертили
в крупном масштабе схему порта со всеми его причалами. По минутам расписали
последовательность движения катеров: когда и к какому пирсу каждый из них
должен швартоваться для высадки десанта, как и когда выходить обратно.
Познакомили с этими расчетами командиров катеров, выделенных на прорыв. На
тренировках перекрестными вопросами добились, чтобы каждый из них понял и
твердо усвоил свою задачу.
Большие надежды возлагались нами на дымовые завесы. Поначалу это
вызывало возражение некоторых офицеров.
-- Такого еще никогда не бывало, чтобы при форсировании узкого залива
корабли с десантом сами ставили дымовые завесы! -- говорили наши оппоненты и
стращали тем, что в дыму катера могут столкнуться, потерять ориентировку,
сесть на мель...
Что касается утверждения, что такого еще никогда не бывало, с этим
нельзя было не согласиться. Трудно было спорить и с тем, что ориентироваться
в дыму не так-то просто. Но иного выхода у нас не было. Чем открыто лезть
под прицельный огонь, лучше укрыться в дымзавесе, пусть это и грозит
некоторыми неприятностями. К тому же, если мы не на словах, а на деле
добьемся, чтобы каждый командир катера точно знал свое место, уяснил свою
роль в общем маневре и был в меру осторвжен, то риск, связанный с
постановкой дымзавес, будет не так уж велик.
196
Против этого довода никто не мог возразить. И необходимость активного
использования дымовых завес при прорыве в Лиинахамари была признана всеми.
Вечером 11 октября в Пумманки прибыл командующий флотом. Поместили мы
Арсения Григорьевича на нашем запасном КП у подножия горы Клубб, на
перешейке, соединяющем полуострова Рыбачий и Средний. Тут, чуть выше
причала, в расщелинах гранитных скал было у нас несколько землянок, которые
матросы называли кубриками, офицерское общежитие с двухъярусными койками,
как в железнодорожном вагоне, и столовая. К стене офицерского общежития
прилепилась крохотная пристройка, в которую не без труда удалось втиснуть
две кровати и тумбочку. Среди катерников эта пристройка официально
именовалась запасным командным пунктом -- ЗКП, но в действительности у нее
было куда более скромное назначение: намучившись на КП-200, мы с Валентином
Андреевичем Чекуровым по очереди приезжали сюда, выкроив свободный часок,
чтобы отоспаться в тепле и относительном уюте.
Узнав, что на ЗКП будет жить командующий флотом, Василий Игумнов
пообещал, что тут будет полный порядок. А наш вестовой слов на ветер не
бросал.
Интересный был человек Вася Игумнов.
В свое время он служил у нас на торпедных катерах Потом пошел
добровольцем в бригаду морской пехоты В бою на Западной Лице был ранен.
Подлечившись, снова вернулся на фронт. Стал разведчиком, раздобыл не одного
"языка". Потом снова ранение. На этот раз серьезное. После госпиталя
Игумнова хотели демобилизовать. Но он попросился к нам на бригаду. Отказать
такому человеку у меня язык не повернулся. Плавать на катерах по состоянию
здоровья Игумнов не мог. Согласился стать вестовым в офицерском общежитии в
Пумманках. И тут еще раз убедительно подтвердилась справедливость слов, что
не место красит человека, а человек место.
Вестовой, по правде говоря, не ахти какая завидная должность. Но надо
было видеть, с какой любовью относился Вася -- его так называли все офицеры
-- к своим многотрудным обязанностям! Первым вставая и пос-
197
ледним ложась отдыхать, он весь день проводил в хлопотах: топил печи,
носил воду, следил, чтобы на постелях постоянно были чистые простыни. Да
всего и не перечтешь... Игумнов был для нас и товарищем, и доброй нянькой. И
если бы вдруг он перестал появляться в общежитии, то это было бы для всех
наших офицеров очень большой потерей.
Вот и на этот раз к приезду комфлота заботами Васи Игумнова на нашем
ЗКП был наведен образцовый порядок. Пол чисто вымыт. На столе свежая
скатерть. Матрацы и подушки взбиты и застелены белоснежными простынями.
Простенький рукомойник доверху налит ключевой водой.
-- А ты прибеднялся: "Где поселим?!" Это же в на
ших условиях комфорт не хуже любого "гранд-отеля", --
пошутил Головко, осматривая восьмиметровую комна
тушку.-- Вот только низковато малость. Когда строили
эти хоромы, должно быть, к твоему росту примерялись...
Доложив адмиралу разработанный нами план прорыва в Лиинахамари, я
собрался было вернуться на КП-200.
-- Тебя там какие-то неотложные дела ждут? Нет.
Ну так оставайся,-- предложил Арсений Григорьевич.--
Что же, я тут один бедовать буду?
За интересной беседой время пробежало незаметно. Отдыхать улеглись часа
в два ночи. Разбудил нас легкий стук в дверь: связист принес срочную
телеграмму из Главного морского штаба. Подсветив фонариком, Головко прочитал
плотно исписанный лист бланка.
Вот и благословение получено,-- сказал Арсений
Григорьевич, протягивая мне телеграмму. Начальник
Главного морского штаба адмирал В. А. Алафузов со
общал, что нарком интересуется, какова будет роль
Северного флота в операциях непосредственно против
Петсамо. В конце телеграммы указывалось, что нарком
считает весьма желательным участие флота в занятии
будущей военно-морской базы и крупнейшего пункта
на Севере.
Так, значит, посылка разведчиков Барченко и
Леонова на мыс Крестовый, наша подготовка к высадке
десанта в Лиинахамари -- все это,-- изумился я,-- дела
лось в расчете...
Но комфлот не дал договорить.
118
А как ты думал? Обязанность подчиненного --
предвидеть мысли начальника! Мы так и поступаем. Ведь и без подсказки
со стороны было очевидно, что высаживать десант там необходимо. Лиинахамари
-- ключ к Петсамо. А ключи к Лиинахамари -- батареи на мысе Крестовом. Так
зачем же было время терять? Теперь мы доложим Николаю Герасимовичу, что не
только горим желанием выполнить его приказание, но кое-что уже и делаем...
Немецкий гарнизон Лиинахамари ждет противника откуда угодно, но только не с
моря. А мы нагрянем именно с моря...
Утром 12 октября стало известно, что разведчики капитана
Барченко-Емельянова и старшего лейтенанта Леонова добрались до мыса
Крестового и атаковали расположенные там батареи. После жаркой схватки с
егерями леоновцам удалось вынуть замки из орудий зенитной батареи, а
разведчики Барченко блокировали позицию 150-миллиметровой батареи. На мысе
Крестовом шел еще тяжелый бой, но главное было сделано: его батареи не могли
уже препятствовать проходу наших катеров. "Замок", закрывавший путь в
Лиинахамари, был отперт!
-- Теперь слово за вами с Зюзиным,-- сказал адмирал.-- В 19 часов
соберите командиров.
Да, теперь слово было за нами.
Начались последние приготовления. Мы встретились с командиром десанта
майором И. А. Тимофеевым -- сухощавым, очень подвижным, но в то же время на
редкость спокойным и рассудительным, и с командиром первого броска старшим
лейтенантом Б. Ф. Петербургским. Плотный, со щегольскими усами, отпущенными,
как видно, для солидности, старший лейтенант был одет в канадку --
непромокаемую, подбитую искусственным мехом куртку с большим воротником.
Порыжевшая кожаная шапка-ушанка чуть сдвинута на правое ухо. Широкую грудь
пересекал ремень закинутого за спину автомата. Услышав, что высадка
предстоит сегодня ночью, Петербургский обратился ко мне с просьбой разрешить
конфликт, возникший у него с Шебалиным.
199
Ввиду того что звену Шебалина предстояло, быть может, пробивать проход
в противокатерных бонах, установленных гитлеровцами в Лиинахамари на
подходах к пирсам, было решено, что катера лейтенанта Литовченко и
капитан-лейтенанта Успенского пойдут с торпедами. А потому возьмут на борт
не 60--70 десантников, как все другие катера, а всего лишь 25--30 человек.
Старший лейтенант Петербургский никак не хотел с этим согласиться.
-- Заладил одно и то же -- возьми всех его пулемет
чиков, да и все тут,-- жаловался Шабалин -- А ведь в
карман к себе я их не посажу.
Петербургский горячо доказывал, что Литовченко и Успенский должны взять
больше людей. Я понимал волнение старшего лейтенанта. Шел он действительно,
пользуясь его терминологией, не к теще на блины, и каждый человек в первом
броске десанта был очень нужен. Но чем тут можно было помочь? Пришлось
объяснить старшему лейтенанту, что принятие такого решения -- это не каприз,
а необходимость.
В 19 часов собрали командиров катеров, участвовавших в десанте.
Ознакомили с планом операции. Потом выступил адмирал Головко. Не скрывая
трудностей, с которыми могли встретиться экипажи катеров при прорыве в
Лиинахамари, Арсений Григорьевич в то же время убедительно показал, что
только высадка там десанта могла спасти от разрушений этот важный для Родины
заполярный порт. Командующий заверил, что катерникам будет оказана всемерная
помощь. Артиллеристы СОРа получили приказание вести огонь по батареям
противника, не жалея боеприпасов. Хотя погода и неблагоприятна -- низкая
облачность и видимость всего 10--15 кабельтовых, -- в воздух будут подняты
самолеты.
-- Военный совет флота уверен,-- закончил адми
рал,-- что каждый из вас и ваших подчиненных с честью
выполнит свой долг и умножит боевую славу северо
морцев. Нет сомнений в том, что нынешняя операция
займет достойное место в истории не только нашего
Северного флота. Минут годы, и дети ваши с гордостью
будут говорить: "В дни Великой Отечественной войны
мой отец был в числе тех, кто высаживал десант в
Лиинахамари!.."
200
А в это время на пирсах с катера на катер передавался густо исписанный
подписями лист с текстом клятвы. У этого замечательного документа не было
автора. Клятву писали сообща. Каждый из матросов и старшин внес в нее самую
заветную свою мысль, самое дорогое для него слово.
"Настал долгожданный час для нас, катерников-североморцев: добить
фашистских захватчиков в Заполярье, вернуть стране Печенгу и навсегда
утвердить там победоносное знамя нашей Родины. Мы клянемся, что не жалея ни
сил, ни самой жизни с честью выполним эту задачу! За нашу прекрасную
Родину!.."
Клятву подписали все моряки торпедных катеров. В бою они сдержали свое
слово. А инициаторы принятия клятвы -- экипаж катера Б. Павлова -- прошел
через "коридор смерти", высадил десант в назначенном месте и вернулся
обратно в Пумманки, затратив на это меньше всех времени -- всего восемьдесят
минут!
Головко заторопился на мыс Волоковой. Там на командном пункте самого
передового артиллерийского дивизиона для него был оборудован наблюдательный
пункт, имевший прямую телефонную связь с командными пунктами нашей бригады и
оборонительного района.
-- Поехали, поехали,-- торопил Арсений Григорье
вич представителя Главного морского штаба капитана
1 ранга Пилиповского и меня.
На КП-200 остался начальник штаба В. А. Чекуров. Около 23 часов
Валентин Андреевич позвонил нам и доложил, что катера с десантом вышли в
море.
Командующий поинтересовался, вылетели ли к Пет-само два звена Ил-4.
Услышав утвердительный ответ, приказал:
-- Свяжитесь с генералом Преображенским. Пусть
он еще раз напомнит летчикам: летать на небольшой
высоте. Нам очень важно, чтобы самолеты отвлекли на
себя внимание противника и облегчили катерам прорыв
в фиорд.
Шел уже двенадцатый час ночи, а в окулярах стереотруб, устремленных на
вражеский берег,-- лишь непроглядный мрак. Но вот в небе рассыпалась гроздь
осле-
201
пительных огней -- вражеская батарея произвела залп осветительными
снарядами. В их мертвенно-голубоватом свете крутые гранитные отроги берега
выглядели особенно зловеще. Зажглись прожектора. Их щупальца ползали по
морю, но выхватывали из темноты только мерно перекатывающиеся волны. Но вот
в одном из лучей сверкнул серебристой звездочкой катер, за ним второй,
третий... Противник всполошился. До нас докатился нарастающий гул канонады.
Вокруг катеров выросли высокие всплески. Но гитлеровцы все же опоздали:
обнаружив катера капитана 2 ранга Коршуновича, они проморгали головное звено
капитан-лейтенанта Шабалина. Его катера в это время уже проникли в фиорд.
Перебирая свои бумаги военных лет, мне посчастливилось отыскать
несколько успевших уже пожелтеть от времени листков -- запись рассказа
лейтенанта Литов-ченко -- командира торпедного катера, на котором шел А. О.
Шабалин. Обычно не очень многословный, Литов-ченко на этот раз довольно
подробно описал, как Шабалин "немцев обдурил".
"Движение из Пумманок мы начали в 20 часов 40 минут, когда уже совсем
стемнело. То ли немцы нас вообще не ожидали, то ли кружившие над заливом
"илыошины" их внимание отвлекли, но к берегу мы подошли незамеченными.
Темнотища вокруг -- хоть глаз выколи. На берегу ни огонька. Где вход в залив
-- не сразу и отыщешь. Когда батарея с Нурменсетти произвела залп
осветительными снарядами, это нам даже помогло -- мы смогли осмотреться.
Оказалось, что до входа в Петсамовуоно рукой подать. Проскочили близ камней
у мыса Нумерониеми и оказались в фиорде.
Тут Шабалин приказал уменьшить ход и прижиматься ближе к правому
берегу. Поначалу я не очень понял, какой в этом резон, а потом стало ясно.
Правый-то берег залива высокий, обрывистый. Ну, немцы там большинство своих
дотов и понастроили. Считали, что с высоты сподручнее весь залив под
обстрелом держать. Оно и точно: пойди мы ближе к левому берегу или хотя бы
серединой залива, досталось бы нам! А когда мы
202
прижались к кручам правого берега, гитлеровцы бьют сверху, а нас
достать не могут -- мы в "мертвом пространстве" оказались.
Так прошли до самого мыса Девкин. Вот и порт. Направляемся к пирсу, но
тут катер словно бы в какую стену уперся: машины работают, а мы ни с места.
Боцман с носа докладывает: "Противокатерные сети на буйках!" Пришлось назад
отрабатывать. Я хотел было торпеды использовать -- на такой случай мы их и
брали.
-- Не торопись,-- говорит Шабалин,-- зря шум поднимать. Глядишь, и без
торпед обойдемся.
И верно: ткнулись вправо, влево и довольно скоро нашли проход.
Возле пирса близ бензобаков в самый берег форштевнем ткнулись. Средней
машиной подрабатывали, чтобы швартовы не подавать. А десантники -- мигом на
сушу.
Уже после высадки, на отходе, гитлеровцы заметили наш катер. С
противоположного мыса Виниеми ударили пушки и пулеметы. А когда наши
десантники на берегу вступили в бой, так не скажу точно откуда, но шарахнули
фашисты зажигательными снарядами по бензобакам. Там, конечно, взрыв. И такой
факелище запылал, что по всему порту как днем стало светло..."
Позже немецкий офицер, взятый в плен в Лиинаха-мари, объяснил, что
зажигательные снаряды угодили в бензобаки отнюдь не случайно. Враг
рассчитывал, что горящий бензин хлынет в бухту, и наши катера сгорят в нем
вместе с десантом. К счастью, этого не случилось. Но, осветив порт громадным
пожаром, противник получил возможность вести по торпедным катерам и
охотникам прицельный огонь. Вот тут-то и сыграли свою роль дымовые завесы:
они укрыли наши корабли и ослепили гитлеровцев.
Прикрывшись дымзавесой, катер лейтенанта Литов-ченко продолжал, встав у
мыса Девкин, выполнять сложную роль лоцманского судна. Капитан-лейтенант
Шабалин встречал катера капитана 2 ранга Коршунови-ча и малые охотники
капитана 3 ранга Зюзина и указывал подходы к пирсам для высадки десанта.
Катер Литовченко пробыл в обстреливаемом со всех сторон Лиинахамари
(лишь в самом порту!) в общей сложности около часа и возвратился в Пумманки
только
203
в два часа ночи. Сойдя на берег, А. О. Шабалин доложил, что среди
членов экипажа и высаженных этим катером десантников нет ни одного убитого
или раненого.
Еще днем, когда катера Коршуновича только вышли из нашей основной базы
в Пумманки, чтобы взять десантников, на КП-200 позвонил начальник
медсанслуж-бы бригады и пожаловался, что несколько матросов убежали из
санчасти.
-- Это безобразие! -- возмущался доктор.-- Они же
больные! Что мне -- караул к санчасти выставлять?!
В числе беглецов оказался и пулеметчик с торпедного катера Острякова
Дмитрий Колынин, о котором я уже упоминал, рассказывая о бое 25 сентября.
Тогда, раненный в грудь осколком снаряда, пулеметчик не сошел со своего
боевого поста и разрешил сделать себе перевязку лишь после того, как
закончилась схватка. И вот теперь, не долечившись, Дмитрий Михайлович сбежал
из санчасти.
Когда отряд Коршуновича ошвартовался в Пум манках, я спросил Острякова
о Колынине.
-- Так точно, на катере,-- ответил капитан-лейте
нант,-- но прошу поверить, что это и для меня было
неожиданностью...
Оказывается, узнав, что товарищи идут в бой, пулеметчик, обманув
бдительность врачей, убежал на катер. Спрятался там в укромном уголке и
показался командиру, лишь когда подходили уже к Цып-Наволоку.
-- Оставьте, товарищ комбриг, Колынина на кате
ре,-- попросил Остряков.-- Ведь не в самоволку же он
к девушкам сбежал. В бой. Вернемся, так он что поло
жено в санчасти отлежит. Я за этим сам прослежу.
А теперь пусть Колынин идет с нами. Пулеметчик он
отменный...
Ну как было не удовлетворить такую просьбу?
В этом бою Колынин вновь отличился. В письме, полученном мною во время
работы над этими записками, П. П. Остряков, вспоминая о "коридоре смерти",
пишет, как приходилось тогда маневрировать скоростями, избегая вражеских
снарядов и пулеметных трасс; как буквально силой загонял он обратно в
кубрики морских пехотинцев, которые задолго до высадки под-
204
нимались на верхнюю палубу, чтобы помочь морякам подавить вражеские
огневые точки. Пишет Остряков и о Колынине.
"Еще при входе в залив нас неожиданно осветило прожектором. Спрашиваю
Колынина: "Можешь погасить его?" Пулеметчик ответил: "Сейчас". Дал короткую
очередь, и прожектор погас. Так же быстро он покончил с крупнокалиберным
пулеметом, который начал было бить по нас сверху, со скалы, уже в самом
порту, когда мы высаживали десант".
Я уже говорил, что, планируя прорыв во вражеский фиорд, мы полагались
прежде всего на мастерство и инициативу командиров. И мы не ошиблись в своих
надеждах.
При входе в Девкину заводь, когда огонь противника стал особенно
плотным, старший лейтенант Г. Макаров самостоятельно принял решение
поставить вдоль северного берега бухты дымовую завесу. Немцы сосредоточили
на этом катере весь огонь. Но дымзавеса все же была поставлена, и под ее
прикрытием остальные катера уже в относительной безопасности начали высадку
десанта.
На наблюдательном пункте в который раз зазвонил прямой телефон с
КП-200. Трубку поднял командующий флотом. По его лицу нетрудно было понять,
что на этот раз доклад Чекурова не очень приятен. На секунду оторвавшись от
трубки, адмирал спросил:
-- Кто командует "двести восьмым"?
-- Лейтенант Шаповалов. На борту его катера нахо
дится также замполит дивизиона капитан-лейтенант
Вышкинд.
-- Поступило донесение: десант высажен, но катер
получил прямое попадание. Моторы заглохли. Есть уби
тые и раненые.
Адмирал передал мне трубку. Поговорив с начальником штаба, я велел
передать Шаповалову, чтобы он постарался ввести в строй хотя бы один мотор,
подошел к берегу и, покинув катер, присоединился со своим экипажем к
десанту.
205
Услышав это, командующий флотом подтвердил:
-- Да, да. Пусть непременно сходит на берег!
Реплика комфлота не случайна. Незадолго до этого
там же, в Петсамовуоно, сел на камни малый охотник старшего лейтенанта
Штанько. На помощь ему поспешил катер старшего лейтенанта Ляха. Но уже
начался отлив, а тут он достигает трех метров, и снять с камней попавший в
беду охотник не удалось (это было сделано позже, на второй или третий день).
Капитан 3 ранга Зюзин приказал, чтобы моряки попавшего в беду корабля
перешли к Ляху. Но Штанько ответил, что ни сам он и никто из его подчиненных
катера не оставят. Только после категорического настояния командира отряда
они покинули свой корабль. А ведь происходило все это под ожесточенным
вражеским обстрелом!
Когда радиоперехват этих переговоров был доложен Головко, тот сказал:
-- Ишь ты какой. Ему приказывают собственную
голову спасать, а он упрямится! -- А потом добавил: --
Но вообще-то настоящий моряк этот Штанько. Одно
слово -- гвардеец!..
Опасаясь, как видно, что теперь и лейтенант Шаповалов не захочет
покинуть свой катер, адмирал от своего имени потребовал, чтобы экипаж
"двести восьмого" непременно сходил на берег.
Но каково было наше удивление, когда торпедный катер лейтенанта
Шаповалова, который мы считали погибшим, вернулся в родные Пумманки! Да еще
собственным ходом. Правда, всего лишь под одним мотором.
Тогда доклад широкоплечего, неизменно спокойного, с совершенно,
казалось, невозмутимым характером лейтенанта был очень кратким и скупым И
только много позже Н. И. Шаповалов, ныне уже капитан 1 ранга в запасе,
припомнил в своем письме некоторые подробности из того, что пришлось
пережить и испытать экипажу его торпедного катера в ту незабываемую ночь:
"После инструктажа, проведенного командующим флотом в землянке на
берегу бухты Пумманки, я, получив задание высадить десант в западной части
порта, вышел в море. Шли мы в группе капитана 2 ранга Кор-шуновича.
Помощником у меня плавал тогда лейтенант Николай Быков. На катере находились
заместитель
203
командира дивизиона по политической части капитан-лейтенант Яков
Вышкинд и десантная группа, во главе со старшим лейтенантом Алексеевым.
Когда подошли к входным мысам залива Петсамо, с левого из них нас
осветил прожектор. Головные катера, увеличив ход, начали ставить дымзавесы.
Мы тоже включили дымаппаратуру, и полным ходом пошли в глубь залива. В
районе мыса Крестового видимость несколько улучшилась. Боцман старшина 1-й
статьи Попков доложил, что справа от нас идут еще два катера, направляющиеся
в район топливных складов. Сориентировавшись, мы пошли к своему пирсу. Но на
пути обнаружили противоторпедную сеть. Доложил об этом, помнится,
впередсмотрящий -- ученик пулеметчика Шишкин. Пришлось, маневрируя на малом
ходу, искать проход.
На пирсе, когда мы к нему подходили, было замечено движение людей,
какая-то повозка. Замерцали в темноте автоматные очереди. Комендоры и
пулеметчики Самойлов, Кузнецов, Смирнов, Велик обстреляли причал. Немцев
оттуда словно ветром сдуло. Но подходить к пирсу я все же не стал. А вдруг
заминирован? Решил высадить десантников прямо на берег, метрах в пятидесяти
в стороне. Это тоже было рискованно, но я полагал, что если и залезу носом
слишком далеко на берег, так снимусь во время прилива.
Первым сошел на берег старший лейтенант Алексеев со своим связным. Но
оба они тут же были скошены автоматными очередями из расположенного
неподалеку склада. Там у немцев дот оказался. Наши комендоры и пулеметчики
ударили по этому складу, потом по гостинице, откуда также стреляли. А ко мне
подошел сержант из морских пехотинцев. Представился: "Помкомвзвода сержант
Каторжный!" Я ему сказал, что командир группы Алексеев ранен, бери
командование на себя.
Сержант Каторжный (за этот бой он был удостоен звания Героя Советского
Союза), наш боцман старшина 1-й статьи Попков и торпедист старшина 2-й
статьи Лукин с возгласами "ура", "за Родину!" повели десантников за собой. В
это время все остальные из экипажа катера сгружали боезапас. Заняло все это
минут 15--20.
Когда боцман с торпедистом вернулись на катер, мы завели моторы. С
берега снялись легко. Набирая ход,
267
катер вошел в проход между сетями. В этот момент очередь трассирующих
снарядов угодила нам с левого борта в машину. Моторы заглохли. Катер
остановился посреди бухты, не дойдя до дымзавесы метров 100-- 150. Старшина
группы мотористов главный старшина Иван Григорьевич Коваль кинулся в машину.
На мостик мне доложили, что все находившиеся в моторном отсеке, убиты.
Дав команду "Осмотреть отсеки!", я подошел к машинному люку, заглянул
вниз. На моих глазах Коваль упал. Не без труда вытащили его на палубу.
Завести моторы вызвались ученик моториста юнга Рудкин и торпедист Лукин.
Завести один мотор они завели, но обоих тоже пришлось вытаскивать из машины
без сознания: угорели.
Пробыли мы без хода минут пятнадцать. И все это время под обстрелом. У
нас кроме мотористов был убит еще пулеметчик Смирнов, тяжело ранен ученик
пулеметчика Шишкин.
Вошли под одним мотором в дымзавесу. Обстрел катера прекратился. Немцы,
правда, палили и в дым-завесу, однако тут их огонь был уже не так страшен.
Мотор у нас опять заглох. Придя к этому времени немного в себя, главный
старшина Коваль, теперь уже обвязавшись концом, снова спустился в люк.
Доложил, что левый и средний моторы разбиты начисто. В правом моторе из
пробитого осколком снаряда радиатора водяного охлаждения вытекла вся вода. А
самое неприятное -- нет бензина! Как оказалось, бензин из пробитых цистерн
стек в трюм. Как мы не взорвались -- ума не приложу!
Решено было бензин брать прямо из трюма касками и банками, а пресную
воду перелить из разбитых моторов, заделав предварительно у правого
двигателя пробитый радиатор. Работу эту под руководством главного старшины
Коваля вызвались сделать старшина 1-й статьи Попков, старшина 2-й статьи
Лукин и юнга Рудкин. Радист старшина 1-й статьи Мокшин наблюдал за ними с
палубы, чтобы помочь, если кто-нибудь потеряет сознание. В моторном отсеке
было еще угарно. Но включить вентиляцию мы не могли -- боялись взрыва.
Минут через тридцать мотор заработал, и мы пошли к выходу из залива, а
потом и в базу.
208
Входя в Пумманки, дали радио, чтобы от пирса отвели все катера, потому
что наш единственный мотор был заклинен на передний ход. Да и опасались, как
бы при швартовке мы не взорвались. Тогда бы наверняка и другие катера
пострадали.
- Хорошо действовали в этом трудном походе все члены экипажа, но
особенно коммунист Коваль. Не отставал от своего командира ученик моториста
юнга Рудкин. А ведь ему было всего 15 лет. Настоящим храбрецом показал себя
боцман Попков. Он потом учился на курсах и после войны служил командиром
торпедного катера. Веселый по натуре, торпедист Лукин и во время боя
действовал с веселой шуткой, появляясь всегда там, где в нем особенно
нуждались. Да всех и не перечтешь...
Вот уж сколько лет минуло с той поры, а я все очень хорошо помню. Помню
даже, как тогда в течение нескольких дней старался не показываться вам на
глаза: вдруг отстраните от командования. Ведь катер-то был так побит
снарядами и пулями, что его пришлось на ремонт ставить...".
О всех своих подчиненных вспомнил в этом письме Николай Иванович.
Только о самом себе ни слова не сказал. А ведь вытащил-то главного старшину
Коваля из наполненного угарным газом машинного отделения сам Шаповалов. Да и
во время всего этого трудного похода Николай Иванович проявил завидное
мужество, выдержку и командирскую распорядительность. И напрасно опасался
Шаповалов, что его снимут с должности. Снимать его никто не собирался. Не за
что было. А вот к правительственной награде мы его и весь экипаж катера
представили заслуженно!..
Не менее драматично сложилась судьба торпедного катера с бортовым
номером "114". Слушая доклад его командира капитан-лейтенанта Е. Успенского,
трудно было поверить, что катер с сотней пробоин в корпусе, с поврежденным
кронштейном и сорванным сектором правого руля, управляясь одними моторами,
все же добр