Анатолий Федорович Кони. Из казанских воспоминаний
--------------------
Анатолий Федорович Кони. Из казанских воспоминаний (Из записок и воспоминаний судебного деятеля) [8.06.04]
--------------------
ИЗ ЗАПИСОК И ВОСПОМИНАНИЙ СУДЕБНОГО ДЕЯТЕЛЯ
Если бы знаменитый криминолог Ломброзо увидал некоего Нечаева, которого
мне пришлось обвинять в Казани весной 1871 года, то он, конечно, нашел бы,
что это яркий представитель изобретенного итальянским ученым преступного
типа и прирожденный преступник-маттоид.
Маленького роста, растрепанный, с низким лбом и злыми глазами,
курносый, он всей своей повадкой и наружностью подходил к излюбленному
болонским профессором искусственному типу. Он представлял вместе с тем и
своего рода психологическую загадку по той смеси жестокости, нахальства и
чувствительности, которые отражались в его действиях.
В 1871 году благовещение приходилось в пятницу на страстной неделе.
"Свято соблюдая обычай русской старины", старик портной Чернов решил,
вместо птицы, выпустить на свободу человека. Он отправился в тюремный
замок и там узнал, что есть арестант - отставной военный писарь Нечаев,
обвиняемый в краже и сидящий лишь за неимением поручителя на сумму 50
рублей. Чернов обратился к начальству тюрьмы, прося отдать ему на поруки
Нечаева, и, по соблюдении формальностей, получил его на свои руки и
немедленно привел к себе в мастерскую, подарив ему при этом две ситцевых
рубашки и рубль серебром. С ними Нечаев немедленно исчез и вернулся лишь
перед самой пасхальной заутреней, и конечно без рубашек и без рубля. Утром
в день светлого воскресения он стал требовать еще денег, но Чернов
отказал. В четыре часа дня последний оказался убитым, с кровоподтеками на
виске и на лбу, причем шея его была почти совершенно перерублена топором,
валявшимся тут же, а голова висела лишь на широком лоскуте кожи. Карманы
платья Чернова были выворочены, и со стены исчезло его новое, только что
сшитое пальто. Исчез и Нечаев. Он был обнаружен ночью в доме терпимости,
причем на спине его, на рубашке, найдено было большое кровавое пятно;
такое же пятно было и на подкладке пальто со стороны спинки. Нечаев ни в
чем не сознавался и даже отрицал свое знакомство с Черновым и пребывание в
его доме. Он держал себя чрезвычайно нагло. Когда его вели в сопровождении
массы любопытствующего народа на квартиру Чернова для присутствия при
осмотре места преступления, он обратился к проезжавшему мимо губернатору
со словами: "Ваше превосходительство, а что бы вам меня за деньги
показывать? Ведь большая бы выручка была!"
Пред осмотром и вскрытием трупа убитого в анатомическом театре
университета Нечаев прислал мне заявление о непременном желании своем
присутствовать при этой процедуре. Во время последней он, совершенно
неожиданно, держал себя весьма прилично и внимательно вглядывался и
вслушивался во все, что делал и говорил профессор судебной медицины И. М.
Гвоздев. Когда последний кончил, Нечаев спросил меня: "Как объясняет он
кровоподтек на лбу?" Я попросил Гвоздева повторить обвиняемому это место
его visum repertum [установленной картины преступления (лат.)] и
заключения. "Этот кровоподтек должен быть признан посмертным, - сказал
Гвоздев, - он, вероятно, получен уже умершим Черновым во время падения с
нар, возле которых найден покойный, от удара обо что-нибудь тупое". Нечаев
злобно усмехнулся и вдруг, обращаясь ко мне и к следователю, громко
сказал: "Гм!
После смерти?! Все врет дурак! Это я его обухом топора живого, а не
мертвого; он еще после этого закричал". И затем Нечаев тут же, не без
развязности, рассказал, как, затаив злобу на Чернова за отказ в деньгах,
поджидал его возвращения с визитов и как Чернов вернулся под хмельком, но
грустный, и жаловался ему, что у него сосет под сердцем, "точно смертный
час приходит". "Тут я, - продолжал свой рассказ Нечаев, - увидел, что
действительно его час пришел. Ударом кулака в висок сбросил я его с нар,
на краю которых он сидел, схватил топор и ударил его обухом по лбу. Он
вскрикнул: "Что ты, разбойник, делаешь?!" - а потом забормотал и, наконец,
замолчал.
Я стал шарить у него в карманах, но, увидя, что он еще жив, ударил его
изо всей силы топором по шее. Кровь брызнула, как кислые щи, и попала на
пальто, которое Чернов повесил на стену, повернув подкладкой кверху,
потому что оно было новое. Я крови не заметил, когда надевал пальто;
оттого у меня она и на спине оказалась. А вы, может, и поверили, что это
из носу?" - насмешливо заключил он, обращаясь к следователю и напоминая
свое первое объяснение этого пятна.
В тюрьме он себя держал спокойно и просил "почитать книжек". Но когда я
однажды взошел к нему в камеру, он заявил мне какую-то совершенно нелепую
жалобу на смотрителя и, не получив по ней удовлетворения, сказал мне:
"Значит, теперь мне надо на в а с жаловаться?" - "Да, на меня". - "А
кому?" - "Прокурору судебной палаты, а еще лучше министру юстиции: он
здесь будет через неделю". - "Гм, мое дело, значит, при нем пойдет?" -
"Да, при нем". - "Эх-ма! В кармане-то у меня дыра, а то бы князя Урусова
надо выписать. Дело мое ведь очень интересное. А кто меня будет обвинять?"
- "Я". - "Вы сами?" - "Да, сам", - "Тото, я думаю, постараетесь! при
министре-то?" - вызывающим тоном сказал он. "За вкус не ручаюсь, а горячо
будет", - ответил я известной поговоркой. "А вы бы меня, господин
прокурор, пожалели: не весело ведь на каторгу идти". - "Об этом надо было
думать прежде, чем убивать для грабежа". - "А зачем он мне денег не дал?
Ведь и я хочу погулять на праздниках. Я так скажу: меня не только пожалеть
надо, а даже быть мне благодарным. Не будь нашего брата, вам бы и делать
было нечего, жалованье не за что получать". - "Да, по человечеству мне и
впрямь жаль", - сказал я. "А коли жаль, так у меня к вам и просьба: тут
как меня выводили гулять или за нуждой, что ли, забралась ко мне в камеру
кошка, да и окотилась; так я просил двух котяток мне отдать: с ними
занятнее, чем с книжкой. Однако не дали. Прикажите дать, явите божескую
милость!" Я сказал смотрителю, что прошу исполнить просьбу Нечаева.
В заседании суда, в начале июня, действительно присутствовал граф
Пален, приехавший в Казань на ревизию.
Нечаев держал себя очень развязно, говорил колкости свидетелям и
заявил, что убийство совершилось "фоментально" (т. е. моментально).
Присяжные не дали ему снисхождения, и он был приговорен к 10 годам
каторги. В тот же день казанское дворянство и городское общество давали
обед графу Палену в зале дворянского собрания. В середине обеда мне
сказали, что приехал смотритель тюремного замка по экстренному делу. Я
вышел к нему, и он объяснил, что Нечаев, привезенный из суда, начал
буйствовать, вырвал у конвойного ружье и согнул штык (он обладал громадной
физической силой), а затем выломал у себя в камере из печки кирпич и
грозил размозжить голову всякому, кто к нему войдет. Его удалось
обезоружить, но смотритель находил необходимым заковать его в ручные и
ножные кандалы, не желая, однако, это сделать без моего ведома, так как на
мне лежали и обязанности старого губернского прокурора. Я отнесся
отрицательно к этой крайней мере и посоветовал ему подействовать на
Нечаева каким-нибудь иным образом. "Что - котята еще у него?" - "У него -
он возится с ними целый день и из последних грошей поит их молоком". -
"Так возьмите у него в наказание котят". Смотритель, старый служака
прежних времен, посмотрел на меня с недоумением, потом презрительно пожал
плечами и иронически сказал: "Слушаю-с!"
Прошло три дня. Смотритель явился ко мне вновь. "Господин прокурор,
позвольте отдать котят Нечаеву". - "А что?" - "Да никак невозможно". -
"Что же? буйствует?" - "Какое, помилуйте! Ничего не ест, лежит у дверей
своей камеры на полу, стонет и плачет горючими слезами.
"Отдайте котят, - говорит, - ради Христа, отдайте! Делайте со мной, что
хотите: ни в чем перечить не буду, только котяточек моих мне!" Даже жалко
его стало. Так можно отдать? Он уж будет себя вести примерно. Так и
говорит:
"Отдайте: бога за вас молить буду!"
И котята были отданы убийце Чернова.
Из казанских воспоминаний
Появились в "Русской старине" (1907. Э 10) и вошли в первые тома "На
жизненном пути" и Собрания сочинений.
С. 39. криминолог Ломброзо Чезаро (1835 - 1909) итальянский
врач-психиатр, автор антропологического учения о прирожденной преступ
ности; русская демократическая печать (писатели, социологи, ученые) резко
восстала против этой теории.
Составление, вступительная статья и примечания Г. М. Миронова и Л. Г.
Миронова
Художник М. 3. Шлосберг
Кони А. Ф.
К64 Избранное/Сост., вступ. ст. и примеч. Г. М. Миронова и Л. Г.
Миронова. - М.: Сов. Россия, 1989. - 496 с.
В однотомник замечательного русского и советского писателя, публициста,
юриста, судебного оратора Анатолия Федоровича Кони (1844 - 1927) вошли его
избранные статьи, публицистические выступления, описания наиболее
примечательных дел и процессов из его богатейшей юридической практики.
Особый интерес вызывают воспоминания о деле Веры Засулич, о литературном
Петербурге, о русских писателях, со многими из которых Кони связывала
многолетняя дружба, воспоминания современников о самом А. Ф. Кони. Со
страниц книги перед читателем встает обаятельный образ автора, истинного
российского интеллигентадемократа, на протяжении всей жизни превыше всего
ставившего правду и справедливость, что и помогло ему на склоне лет
сделать правильный выбор и уже при новом строе отдать свои знания и опыт
народу.
К --------------- 80-89 PI
М-105(03)89
Анатолий Федорович Кони
ИЗБРАННОЕ
Редактор Т. М. Мугуев
Художественный редактор Б. Н. Юдкин
Технические редакторы Г. О. Нефедова, Л. А. Фирсова
Корректоры Т. А. Лебедева, Т. Б. Лысенко
Сдано в набор 02.02.89. Подп. в печать 14.09.89. Формат 84Х108/32.
Бумага типографская Э 2.
Гарнитура обыкновенная новая. Печать высокая. Усл. печ. л. 26,04. Усл.
кр.-отт. 26,04. Уч.- изд. л. 30,22. Тираж 750000 экз. (5-й завод
620001-750000 экз.) Зак. 2995 Цена 5 р. 40 к.
Изд. инд. ЛХ-245.
Ордена "Знак Почета" издательство "Советская Россия" Госкомиздата
РСФСР. 103012, Москва, проезд Сапунова, 13/15.
Калининский ордена Трудового Красного Знамени полиграфкомбинат детской
литературы им. 50-летия СССР Госкомиздата РСФСР. 170040, Калинин, проспект
50-летия Октября, 46.
OCR Pirat
Last-modified: Mon, 26 May 2003 05:50:04 GMT