штаба, - думаю так: пусть едет вместе с Басеевым. Лейтенант позаботится о его дальнейшем прохождении службы! И в канцелярии грянул демонический хохот. Дальнейшие действия комбата отличались какой-то чесоточной поспешностью. Один из прапорщиков-контролеров, выпускник строительного техникума, был с помощью заманчивых посулов и проникновенных увещеваний срочно перевербован в инструкторы, заняв мою должность, а мне поступил приказ ознакомить преемника с планом работ по реконструкции и передать ему все хозяйство. В тоне приказа сквозило зловещее ликование. Однако если комбат рассчитывал, избавишись от меня, положить тем самым конец какой-то мистической цепи неприятностей, то напрасно: по подписании приказа о моем отстранении от полномочий незамедлительно раздался звонок от начальника караула по охране жилой зоны, и принес звонок ошеломляющее известие о новом побеге. Один из зеков, воспользовавшись отсутствием препятствий с внешней стороны колонии, снесенных по моему приказу, с бесшабашной простотой и отвагой опрокинул на единственный забор лестницу, в несколько секунд преодолел ее пролеты и сгинул в кустах жасмина, за которыми беспорядочно громоздились плетни и частные огородики. Часовой лишь успел подать неоконченную команду "стой!" и с запозданием пальнуть в воздух. Полетели по радиосвязи дополнительные ориентировки нашим засадам, вторые сутки караулившим на степных просторах Олега, дивизионный и полковой командиры не находили себе места, а тут еще масла в огонь подлил "кум", сообщив, что единственная рабочая бригада зеков, посланная на уборку винограда, вернулась вдрызг пьяная, однако степень нетрезвого состояния осужденных значительно меньше, нежели сопровождающего их конвоя. Меня, как основного подозреваемого в контрабанде горячительных напитков, снова вызвали в канцелярию. Для начала прошлись по поводу моих реконструкторских инициатив, способствовавших исчезновению из колонии опасного уголовника, затем последовал незатейливый в своей подоплеке вопрос: посещал ли я "виноградный" объект? - Там заборов нет, - сказал я. - Лишь веревки натянуты, а по углам часовые. - Значит, посещали? - Нет, проезжал мимо. Но откуда алкоголь - знаю. - Продолжайте, сержант... - благосклонно кивнули мне, в надежде, видимо, на перспективу доноса. - Результат прошлого урожая, - пояснил я. - Давится виноград, складируется в определенное место под землю, и на следующий год - ваше здоровье! - В какое-такое определенное место? - попросили уточнения. - А вот это, - сказал я, - военная тайна. - То есть? - То есть меня в нее не посвящали. - А откуда же тогда вам известно, что... - У меня была бригада осужденных, мы общались... - Вон отсюда! Общительный! Дурогон! Срочно сдавайте дела! - Я понимаю, что не карты... - Во-он! Собственно, хозяйство мое состояло из кувалды и каптерки, так что передача эстафеты много времени не заняла; камнем преткновения явился лишь подведомственный мне дизель, обеспечивающий аварийное освещение зоны. Обслуживал дизель один из расконвоированных зеков, так что этой части технического обеспечения зоны я не касался. Агрегат располагался неподалеку от каптерки, в дощатом сарае, защищавшем его металлическую громаду, водруженную на бетонный постамент, от агрессивных влияний окружающей среды. В сарае также хранились лопаты, канистры с соляркой, а кроме того, присутствовала и некоторая меблировка: солдатская кровать с грязным рваным матрацем, два табурета и складной пластиковый столик. Прапорщик-преемник настаивал на обучении его пуску дизеля, что выходило за пределы моих навыков, поскольку сарай я посетил лишь раз, в самом начале своей несостоявшейся карьеры инструктора, с уважением потрогав дизель ладонью и тут же махнув на него рукой. Однако, стесняясь своей некомпетентности и одновременно раздумывая, с какой стороны подойти к агрегату, я предложил прапорщику, явственно изнуренному похмельем, вначале отметить его вступление на ответственную должность, тем более в качестве конрабандных неликвидов у меня оставалось несколько бутылок "Пшеничной". Мое предложение встретило естественный, живой отклик. Мгновенно утратив интерес к дизелю, неофит скоренько навестил ближайший частный огород, откуда вернулся с огурцами и арбузом, а я же тем временем взял в караулке хлеб и вскрыл банку рыбных консервов, маркированных как "камбала в томате". - Чтоб и тебе на новом месте... не припекало! - пожелал мне преемник, коротким профессиональным движением взболтав водку в бутылке и тут же, винтом из горлышка, опустошив всю емкость до капли. В целях снятия стресса, да и вообще для того, чтобы как-то отвлечься от мыслей о мрачном будущем, я тоже позволил себе пропустить стаканчик отравы и, будучи мало искушенным в схватках с зеленым змием, сразу же очутился в ватном состоянии некоего нокдауна в отличие от профессионала-сверхсрочника, неукротимо возжелавшего добавки. Добавку я ему предоставил, водке все равно было суждено пропасть, и вскоре прапорщик, спотыкаясь и падая, бродил по сараю, взволнованно беседуя не то с самим собой, не то с дизелем. На том передачу дел я посчитал завершенной и двинулся по качающейся в глазах вечерней дороге в роту, вознося молитву, чтобы на пути моем не встретился никто из перманентно озлобленных и идейно выдержанных командиров. Пронесло. Я добрался до койки и провалился в небытие, из которого меня вернули в реальность чьи-то истерические возгласы и требовательные толчки в плечо. Я испуганно подскочил, не сразу сообразив гудевшей головой, где в принципе нахожусь и откуда исходят неприятно режущие слух звуки. В расплывающемся фокусе постепенно сформировался комбат, трясший перед моим носом кулаком и вопрошающий: - ... это случилось, твою мать?! А?! - Прошу повторить, - попросил я, уясняя, что, во-первых, настало утро, а, во-вторых, я еще до сих пор пьян и дышать надлежит в сторону от начальства, ибо от своего же перегара меня передернуло, как затвор от "калашникова". - Как это случилось, твою мать?! - послушно повторил комбат. - Что, снова побег?.. - спросил я растерянно. Комбат затрясся. - Ты накаркаешь! Я спрашиваю, что вы делали в дизельной с новым инструктором? - Я ознакомил его... Потом ушел. - А он? - Остался. - Ты... - произнес комбат затравленно. - Ты сегодня же отсюда уедешь! А казарму мы освятим! - А что, собственно... - начал я, но тут комбата позвали к выходу, вероятно, на ковер к начальству, и я не сумел ни сформулировать свой вопрос, ни получить на него ответ. Ситуацию прояснил дневальный, сообщив, что, оставшись в пьяном одиночестве, мой преемник завалился на матрац с сигаретой, заснул, вызвав пожар, и только благодаря героическим усилиям караула жилой зоны был извлечен из огня и, полузадохшийся, с ожогами, отправлен в реанимацию. На месте же дизельной ныне находится лишь бетонный постамент с обгорелым остовом агрегата. - Да, это уже система... - заметил я на это философски. Тщательно почистив зубы освежающей мятной пастой, я направился в столовую, но тут снова последовал приказ явиться в треклятую канцелярию, где я застал комбата, командира полка и мужчину средних лет в гражданском костюме. - Вот он, красавец, - представил меня незнакомцу комбат, разместив ударение в последнем слове на последнем слоге. - Ага, - произнес незнакомец равнодушно. - Ну, пойдем, Подкопаев, прогуляемся, подышим воздухом степей... Вы не возражаете? - обратился он к офицерам, чьи физиономии синхронно выразили несомненное и даже благостное согласие. Затем, встав с кресла, человек в костюме соблаговолил мне представиться: - Я полковник Комитета государственной безопасности. Зовут - Михаил Александрович. И у меня к вам много вопросов, сержант. - Служу Советскому Союзу... - не к месту откликнулся я. - Вельзевул, - подал реплику комбат. Мы вышли на пустынный строевой плац. - Ну, значит, так, милый, - тихим и ровным голосом произнес комитетчик. - Я здесь как лицо вполне официальное, уполномоченное прояснить обстоятельства побега, еще всякое- разное... Но это - одно дело. А есть и другое. Олег - мой товарищ. Да, причем близкий, и не таращи на меня глаза, твое начальство нас внимательно лицезреет... - Что вы хотите? - спросил я довольно-таки нервно. - Я, - продолжил полковник, усмехнувшись, - приехал навестить Карла Леонидовича. Согласно вашему звонку. - Он повел глазами в сторону черного запыленного "мерседеса" с мигалкой на крыше, припаркованного возле ротного гаража. - Ваш? - спросил я, выгадывая паузу для раздумий. - Государственный, - прозвучал ответ. - Ну, как будем действовать? Где Олег? В подвале казармы? Этот последний, довольно-таки неглупый по своей сути вопрос отрезал мне все пути к каким бы то ни было недомолвкам. - На чердаке. - Понятно, - сказал комитетчик. - Воспользовались принципом, что пожар на каланче замечают в последнюю очередь... Однако же вам просто везет. При том компромате, что есть на тебя, я бы первым же делом перетряхнул тут всю округу... Теперь слушай. При входе в казарму я передам тебе ключ от багажника машины. Затем соберу всех офицеров в канцелярии. Твоя задача: передать ключ Олегу, пусть немедленно залезает в багажник. Отвлечь дежурного и дневальных сможешь? - Их и отвлекать не надо... С внешней стороны кусты вдоль забора, он ими прямиком к машине и пройдет... - Тогда - действуем! - произнес с холодной решимостью двуликий чекист. Взяв ключ, я отлучился в туалет, накарябав Олегу записку с ценными указаниями, одним из которых являлось изъятие из тайника моих вознаграждений за контрабанду, должных ему пригодиться, после чего обошел здание и бросил камушек в стальную дверцу чердака. - Олег! - позвал я негромко. Прошло несколько секунд... Затем дверца дрогнула, мой зов был услышан. - Нитку давай! - скомандовал я. Из дверцы тотчас скользнула толстая нить, которую мы использовали при передаче продуктов. Я привязал к нитке записку с ключом и легким рывком обозначил команду "вира". Затем встал на углу здания на шухере. Физической подготовке Олега надо было отдать должное: отсидев в темноте чердака практически без движения около двух суток, он выпорхнул с верхотуры, как бабочка, тут же в длинном прыжке нырнул в кусты и через считанные мгновения оказался возле "мерседеса". Поворот ключа в замке - и беглец скрылся в темном зеве багажника, тут же прикрыв за собой крышку, с внутренней стороны которой предусмотрительно была приделана веревочная петля. Мне подумалось: если приехавший комитетчик - провокатор, то шутку над нами он учинил хотя и злую, но элегантную. - Подкопа-аев!!! - разнесся над плацем ор дневального. - В канцелярию!!! Я снова предстал под очи властительной троицы. Отрапортовав, коротко кивнул чекисту, получив в ответ такой же кивок - дескать, понял... - Сержант, - произнес он, - вам придется проехать со мной... Прояснить кое-какие вопросы. - Какие вопросы? - Узнаете на месте. - На каком месте? - Сначала поедем в Ростов... Который на Дону. - А потом? - Сержант, - произнес комитетчик с терпеливой укоризной в голосе, - сейчас вы немедленно переоденетесь в парадную форму, соберете все вещи и получите необходимые документы от командира батальона. Это все, что вам необходимо знать. - Может, все-таки, останетесь, отдохнете? - участливо предложил ему командир полка. - Итак ведь всю ночь в дороге... - Не привыкать, - небрежно отмахнулся он. - В крайнем случае... Сержант, у вас есть права? - Да вы что! - побагровел комбат. - Его - за руль?! Останетесь без машины! Такому дай пароход - море высохнет! Его разве только в багажник! - Багажник занят, - грустно вздохнул комитетчик. Затем посмотрел на часы. - Пора... Мне еще предстоит заехать в колонию. - Да, - глубокомысленно подтвердил командир полка, - начальник оперативной части ждет вас... Контрразведчик поднялся с кресла. Сказал: - Я откланиваюсь, товарищи, вам желаю успешных розысков Меркулова, жду положительных сообщений. Все прочешите! - Одного поймали , - сказал комбат, имея в виду, вероятно, вчерашнего беглеца с жилой зоны, - поймаем и другого... - Разрешите идти? - вопросил я, прервав эту трогательную чекистскую беседу. - Я думал, вы уже переоделись, сержант, - удивленно произнес комитетчик. - Что-то вы долго собираетесь. - Как вор на ярмарку, - прокомментировал комбат. Я ринулся в каптерку, собрал вещмешок и возвратился к комбату за командировочным предписанием. Пункт моего назначения в предписании был указан в незатейливой и краткой формулировке: КГБ СССР. - Разрешите идти? - поднес я руку к околышу фуражки. - Сгинь, нечистая сила! - рявкнул комбат. В колонии Михаил Александрович провел около часа. Я тем временем попрощался с ребятами из караула, обошел пожарище, погруженный в сентиментальные воспоминания о дизеле, прошедшем лете, своей уголовной бригаде, членов которой мне вряд ли суждено было когда-либо увидеть, да и не стоило, наверное, встречаться с этакими субчиками на свободе... "Кум", вышедший провожать ответственного полковника, сказал мне на прощание следующее: - С тобой, возможно, еще встретимся... Хотя общий режим светит тебе навряд ли. Строгий - это да. А со временем и особый. - Желаю вам аналогичных благ, гражданин начальник, - учтиво ответил я. - В машину, сержант! - ледяным тоном подытожил нашу пикировку полковник. И вот, поселок Северный позади... - Так куда я все-таки еду? - спросил я Михаила Александровича. - Честно? Не знаю, - пожал он плечами. - Придумаем что- нибудь. Просто я понял, что, если не возьму тебя с собой, кончишь ты благодаря усилиям своего командования, да и своим собственным печально. Но это не главный фактор. Я спасаю тебя, потому что... Ну, в общем, что бы тобой ни руководило, а сделал ты дело полезное и большое. Для Родины, не побоюсь сказать. От уточняющих вопросов я воздержался, понимая, что ответы получу едва ли. Между тем, несмотря на марку машины, ее номерной знак и мигалку, нас тормозили на всех постах ГАИ, требуя документы и внимательно рассматривая наши лица: розыск Олега велся по самой жесткой программе. Лишь выехав далеко за пределы области, мы, свернув в лесопосадки, остановились, выпустив бедолагу из чрева багажника. После объятий с боевым товарищем Олег изумленно воззрился на меня. - А ты каким образом?.. Дезертировал, что ли? Михаил Александрович кратко описал оперативную обстановку, сложившуюся вокруг моей разнесчастной личности. - Ну и правильно! - одобрил Олег. - Армия большая, место, где ему дослужить, найдем. - Он расстегнул зековскую спецовку. Спросил: - Одежда есть? - Одежда, парик... - степенно ответил Михаил Александрович. - Усы, очки... Все, как положено. - А куда путь держим? - Из кармана спецовки Олег достал сверток с моими деньгами, передал их мне. - Для начала в столицу! У меня сладко заныло сердце. Москва! Увижу ль я тебя?! - Увидишь, - коротко взглянув на мою физиономию, сказал Олег, без труда прочитав простые мысли сержанта Подкопаева. Через несколько минут "мерседес" снова тронулся в путь. Скоро в оконце замелькали родные елки и сосны. Лес! Как он мне был дорог и мил, каким невыразимо прекрасным и волшебным казался после чуждых голых степей с их редкими корявыми деревцами, насаженными по берегам каналов! Лес! С его хвоей, осенней медью вековых дубов, грибами и травами... Душа моя пела. Терехина Паркер в Бангкоке не встретил, однако в местном отделении ЦРУ подтвердили правильность версии, выдвинутой рябым Сергеем: объект находился в Паттайе - экзотическом курортном местечке на побережье. Однако торопиться туда Джошуа не стал, решив провести ночь в столице Таиланда. Он смертельно устал от многочасового перелета, к тому же наваливающейся слабостью и тошнотой давала знать о себе болезнь, а потому пришлось отказался от идеи посетить знакомые бордели, где им планировалось скоротать веселую ночку. Он снял номер в отеле "Уотергейт", на сорок шестом этаже, заказал обильный ужин с креветками, лобстерами и прочими блюдами морской кухни, приправленными острыми и пряными специями и, плотно перекусив, устроился у окна со стаканчиком виски, глядя на вечернее лилово-черное небо над огромными белыми параллепипедами небоскребов и переплетением широких эстакад. Бангкок невольно напоминал ему Манхэттэн. Здесь все отстраивалось по американскому образцу - здания, трассы, торговые центры, причем заимствование очевидно угадывалось даже в деталях: бирюзового цвета дорожные знаки, бензоколоники с эмблемами знакомых нефтяных компаний, круглосуточные магазинчики "сэвн- илэвн"... Не говоря уже о таких мелочах, как сантехника в отеле, которая была также американского производства. Джошуа подумал, что половина мира, даже не подозревая об этом, проживает, в сущности, в Америке, неуклонно расползающейся по всему свету. И его, Паркера, контора не просто причастна к таковому процессу. В нем заключается и весь смысл существования ЦРУ. Сам Паркер родился и вырос в Бруклине - грязненьком, полутрущобном, прорезанном ржавыми эстакадами нью-йоркской подземки. Многие районы Бангкока смотрелись куда как привлекательнее... Однако с течением времени Паркер начал постигать, что куда важнее вложить деньги в стратегические территории, нежели превращать серые рабочие и спальные районы американских мегаполисов в подобие вылизанных, сверкающих городишек какой-нибудь благостной Швейцарии. Хватит ли только сил и средств для завоевания мира - это вопрос. В последние годы им, Джошуа, начинала ощущаться какая-то всеобъемлющая деградация Америки... Вирусы этой деградации невидимо пронизывали саму атмосферу страны, явно зашедшую в тупик своего развития. Собственно, в Штатах уже закончился и империализм, как полагал Паркер. Страна, как огромный хромированный экспресс, глубоко тронутый ржой, катила в неведомое, в пустоту бесцелья, высасывая горючее из всего мира. Чем закончится путь? Об этом Джошуа не думал. Да и что ему было до будущего? Пусть провалится в преисподнюю весь этот мир паразитов и глупых ублюдков... А он выжмет из него все последние возможные удовольствия, вот и все. Удовольствия плотские и моральные, когда людишки приносятся в жертву смерти, которой он служит. Да, именно смерти служит Джошуа, а не какому-нибудь там ЦРУ и всякого рода геополитическим задачам великих Соединенных Штатов... Плевать ему стократно и на задачи, и на Штаты, также набитые недоумками всех мастей с сущностью клопов и москитов... Он допил виски и улегся на широкую кровать, поставив будильник, вмонтированный в тумбочку, на семь часов утра. В Паттайю следовало отправиться пораньше, предварив время дичайших автомобильных пробок - бича многомиллионного, задымленного угаром бензиновых выхлопов Бангкока. Отель "Royal Cliff" располагался в холмистой бухте, белоснежными террасами своих зданий взбираясь на пологие склоны, буйно поросшие тропической растительностью. Отель поражал просто-таки стерильной чистотой. В пространство холла, отделанного белоснежным мрамором, был словно туго закачан воздух заснеженных гор - прозрачно-ключевой, а за ним, в едва угадываемых, парящих плоскостях стеклянных стен, зелено и безжизненно простирался океан. Номер был стандартный, но дивно-уютный. Из стоявшей на журнальном столике вазочки, затянутой тонкой пластиковой пленкой, Джошуа извлек неизвестный ему доселе тропический фрукт, осторожно надкусил его бордовую, пористую оболочку. Язык тут же свело едкой горечью. В течение нескольких минут он полоскал рот над двойной американской раковиной и, только почистив зубы, сумел избавиться от омерзительно-ядовитого вкуса хины. Век живи, век учись - права пословица. Оболочка плода была несъедобной. Под ней же обнаружилась белого цвета сердцевина, похожая на разваренную чесночную луковицу. На столе лежала брошюрка-аннотация с классификацией тропических фруктов. Эта коварная ягодка, происхождения чисто таиландского, именовалась "mang-kut". Джошуа, покривившись досадливо, выбросил и плод, и аннотацию в корзину для мусора. - Эти тропики с их подлянками могут доконать кого угодно... - пробурчал себе под нос, набирая номер телефона одного из агентов, еще вчера поселившихся в отеле. - Вам виден из окна бассейн? - произнес после отзыва голос с тайским акцентом. - Да, превосходно... - Рядом с бассейном бар. Седой человек; очки в золотой оправе... - У него цепочка на шее? - Да. Он сегодня один. - Я пошел! - Джошуа накинул голубенький махровый халатик и спустился вниз, пройдя дорожкой, усаженной кустарником с розовыми цветами, к стойке бара. Легенда была прежней: американец, врач, русская мама... Войти в контакт с Терехиным сложности не составило. Как и договориться с ним о совместном проведении вечера в городе. Интересы совпали: два праздных холостяка, одинаково неравнодушных к виски и к молоденьким тайкам из салонов с эротическим массажем... - Будьте готовы к шести вечера, - сказал Терехин. - Я зайду за вами в номер. - К шести вечера? Не рано? - Я знаю, о чем говорю! Джошуа был доволен. Все складывалось, как нельзя лучше. До обеда он проплавал в бассейне среди опавших в воду лепестков магнолии, затем, взяв в баре ледяной стакан с апельсиновым соком, уселся в колодец джакузи, раздумывая о тактике предстоящего разговора. Парило солнце, бурлящие струи обволакивали тело, сбивая дыхание; рядом в нескольких шагах катил полноводные, грязноватые волны океан, а на горизонте чернел профиль стоявшей здесь на приколе атомной подводной лодки США - гаранта мира и безопасности региона. "Насос... - глядя на далекую лодку, - подумал Паркер. - Стоит прочно, качает доллары... Нет, все же мы, янки, проворные бестии... " В шесть часов вечера, Терехин, одетый в белую рубашку с короткими рукавами и в черные брюки строгого покроя, заглянул к Джошуа. - Стаканчик виски? - приветливо улыбнулся ему Паркер, доставая из мини-бара бутылочку. - С удовольствием, - наклонил тот обильно тронутую сединой голову. - А не рано ли мы собрались в город? - вновь выразил Паркер сомнение, доставая из термоса-холодильника оплывшие кубики льда и плотно укладывая их в стаканы. - Я решил для начала разделаться с официальной частью, - донесся ответ. Джошуа растерянно обернулся на собеседника, встретив его устало- проницательный, всепонимающий взгляд. - Что вы имеете в виду? - Мистер, - сказал Терехин, - если вам нечего мне сказать, то будем считать наше знакомство ошибкой. А если есть что - начинайте. Такой поворот событий ломал все планы... Джошуа призадумался, осторожно заливая виски подтаявший прозрачный лед, заполнивший стаканы. Будь, что будет... Ответим на откровенность откровенностью. - Меня интересуют некоторые русские ребята, занятые изъятием, скажем так, государственных средств, присвоенных себе другими русскими господами... - Вы из ЦРУ? - спросил Терехин. Паркер сделал неопределенный жест рукой - ничего не отрицая, но одновременно и не подтверждая... - Понятно, - вздохнул Терехин. - Собственно, только оттуда вы и можете быть. Наши спецслужбы я уже не способен заинтересовать. Отрезанный ломоть, без политических и иных перспектив, выжатый... Ну-с, мне ясно, откуда ветер дует и в какую сторону. Но сначала попрошу вас задасться вопросом: мог ли я остаться живым, невредимым, в состоянии полнейшей свободы, если бы обладал какой-либо существенной для вас информацией? Да, кое- что я знаю. Вас беспокоит организация, созданная из профессионалов КГБ и прочих родственных ему ведомств. Лично мне известно одно: организация существует, разделяясь в лучших своих традициях на службу внутреннюю и внешнюю. Имена, явки, точная программа... это вам надо? - Покачал головой. - Не знаю. Иначе бы, повторяю, вряд ли бы сейчас вел с вами беседу. Существует, конечно, иной аспект - степень моей откровенности. Пожалуйста. Готов пройти все ваши детекторы, допросы... Если они неизбежны, то уж лучше от них не скрываться, все равно бесполезно. - Вы смелый человек, - заметил Джошуа, усмехнувшись. - Моя смелость, - ответил Терехин, - зиждется на примитивной логике. Существует принцип: если вы больны, лучше побыстрее обратиться к врачу. Да, это неприятно, может, порой и дорого, но в итоге неизбежно. Далее. Я не питаю ни к вам, ни к нашим лихим чекистам никакой симпатии. Тем более наши мерзавцы вытряхнули из меня целое состояние. И я с удовольствием заложу вам того, кто вывел этих идейных рэкетиров на меня: полковник Олег Меркулов. Работал в Штатах, возможно, и ныне там... В светлом коммунистическом прошлом курировал мою деятельность по финансированию всякого рода левых организаций в Америке, отсюда - многое знает. Более того, абсолютно убежден, что он связан с интересующими вас неформалами не просто тесно, но и играет среди них руководящую роль. Вот и все. Хотя... нет, не все. Наверняка вашей конторе он превосходно известен и ничего нового я не сказал. Поскольку опять-таки я покуда еще на поверхности планеты... - Ну, выпьем, - сказал Джошуа, подняв стакан. - Надеюсь, вы мне не подмешали какой-нибудь пакости? - брезгливо принюхиваясь к виски, молвил Терехин. - Надейтесь, - улыбнулся Джошуа. - Чему быть, того не миновать... - Собеседник залпом осушил стакан. - Ну что же, задавайте вопросы. - У нас еще будет время, - отозвался Паркер. - А вам что- нибудь говорит слово "Вавилон"? - В его актуальном значении? Чушь все это! - Терехин подошел к мини-бару, взяв из него баночку с кока-колой. - Вы не возражаете? - обратился к Паркеру. - ЦРУ, я думаю, не затруднит оплатить соду? - Не затруднит, - уверил Паркер. - Так вот, - продолжил собеседник. - О Вавилоне. То бишь о бывшей Стране Советов. Дело по ее развалу, вы, конечно, сделали немалое. Но абсолютно напрасное. И такое же напрасное дело продолжаете делать. - Вы думаете? - Да. Я вообще имею обыкновение думать о многом, в том числе и о ваших инсинуациях. Они, конечно, масштабны, таинственны, но по сути своей представляют собой зачастую бессмысленные игры. СССР так или иначе обязан был рухнуть. Истлел его фундамент, общество зашло в тупик. И он рухнул. Ваши дорогостоящие агенты влияния дорушат и руины его, прольется кровь, погибнут миллионы... Но эта жертва, уверяю, очистит Россию. И выкристаллизует ее. Даже превращенную вами в пыль. Финал все равно будет непредсказуемым и - абсолютно плачевным для вас. Вы очень умны, а вернее, хитры со всеми вашими еврейскими аналитиками и финансистами, но вы напрочь лишены абстрактного взглда в будущее, космического, если хотите, предчувствия его... А этим качеством как раз и отмечен русский народ. Качеством природным, лежащим вне пределов интеллекта. Это качество спасало его всегда, спасет и на этот раз. В чем-то оно сродни интуиции. Но гораздо универсальнее. Оно помогает выжить в рабстве, оно помогает спокойно умереть, оно - противоядие от каких бы то ни было лишений... - Вы любите свой народ, - произнес Джошуа с утвердительной интонацией. - Я? Не то чтобы люблю... Порой, кстати, он мне омерзителен. Самодовольством, ленью, хамством, звериной жестокостью, непомерными аппетитами... Но, что удивительно, - и быдло, подонки, родившиеся на наших просторах, с первым своим явлением на свет принимают в себя не только излучения космоса, но и излучения земли - особую, мистическую микрочастицу ее сути... Спасительную. Вы понимаете? - В общем, пытаюсь, - сказал Джошуа. - Так что, если о Вавилоне - так это, скорее, об Америке. Она уже изъедена своим самопожиранием, как проказой. И вот когда, она, Америка, падет... о, я не позавидую вашему роботизированному тупому обывателю. Для него это и будет Апокалипсисом, у него просто расстроится вся мировоззренческая программа, и знаете, чем кончится дело? Погромами и всеобщей бойней, в которых выплеснется вся растерянность вашего населения - по сути, агрессивного, как никакой другой народ на земле. Мне достаточно лишь одного примера, когда в Нью-Йорке выключили на несколько часов ночью свет. Вы помните, что незамедлительно началось? Вакханалия грабежей, поджогов, убийств... Да, Россия - достаточно опасная страна для проживания, но Америка, поверьте, не в меньшей степени. А те, наши ребята, на вашей территории, естественно, из чувства даже элементарной мести подтолкнут шатающегося исполина... Вероятно, такая задача в их программе существует. Потому вы и забеспокоились. Я прав? - Вам трудно возразить. - Джошуа поднялся с кресла, прошелся по комнате. Спросил: - А почему вы убеждены в существовании некоей программы? - Она, безусловно, существует, - категорическим тоном заявил Терехин. - Профессионалы без программы - это моллюски, вытащенные из раковины. Существует и программа, и идея. Без нее тоже никак... - Какая же идея? Возрождения коммунизма? - Зачем? Это отработанный материал. Есть идея серьезная, практически не реализованная в истории России. Идея национальная. Сначала она овладевает боевой когортой, позже, по прошествии времени разброда, цементирует массы... А России без новой идеи нельзя. Россией всегда руководила вера во что-то... В царя- батюшку, в коммунизм... А вере обязаны соответствовать лозунги. Оригинальные. Пускай и не конкретные. Например: "Пролетарии всех стран соединяйтесь!" Пока разобрались, что таковой призыв означает, глядишь - семьдесят с лишним лет прошло. Пожили. Теперь же, братцы, давайте что-нибудь новенькое сочиним... - Вы полагаете, будущее России - фашизм? - Фашизм означает всего лишь объединение нации. В экстремальные периоды истории. Он разнолик. Он был в Испании, в Греции, довольно плавно затем перейдя в иную форму общественной жизни. Он есть и в тех цивилизованных странах, где этот термин лицемерно не любят произносить... Разве не национальны в принципах своих привилегий и самого управления Англия, Германия, Франция? Да те же ваши Штаты... Какой вес имеют в них пришельцы? Пусть и заполучившие сертификат о натурализации?.. Паркер вздохнул, посмотрев на часы. - Итак, мы едем в город? - По девочкам? - лукаво прищурился Терехин. - Ага. Походя и уточним кое-что... Совместим приятное с полезным. Они взяли такси, доехав до узкой торговой улочки, где лавчонки с местной сувенирной продукцией соседствовали с многочисленными бардаками "гоу-гоу", гремевшими музыкой и сиянием неоновых вывесок над козырьками входов. Проститутки-транссексуалы хрипловатыми мужскими голосами зазывали всех одиноких мужчин составить им временную компанию; не отставали от них и не менявшие свой пол девочки с панели, настойчиво приглашая посетить их комнатенки, расположенные в близлежащих домах; привратники у дверей "гоу-гоу" хватали за рукава, уверяя, что их заведение - лучшее из лучших во всей стране... - Здесь забавно прогуляться, - сказал Терехин. - Но если хотите что-то приличное и более или менее респектабельное, я знаю один массажный салончик... Едем? Джошуа снисходительно кивнул. Он нарушал все служебные установки, идя на столь неформальный контакт с объектом, но, с другой стороны, понимал, что дальнейшая прокачка этого русского не имеет никакой перспективы: неглупый парень успешно вывернулся из капканов всех предыдущих игр, а в новые авантюры влезать не собирался, спокойно доживая свой век на теплом тропическом побережье, чья экзотика постепенно превращалась для него в устоявшийся быт... Так что совместное безнравственное времяпрепровождение никого ни к чему не обязывало, и ником образом ни на чем не могло отразиться... Хотя, прознай об этом шефы из ЦРУ, выволочки бы не избежать. В массажном салоне за стеклянным экраном, подобно курицам на насестах, сидели, снабженные инвентарными номерами, довольно привлекательные тайки. - Встречаемся через полтора часа, - сказал Терехин, подзывая менеджера и указывая ему на приглянувшуюся шлюху. - Пожалуй, - отозвался Джошуа, - обойдемся без каких-либо обязательств друг перед другом. Я не хочу смотреть на часы... - Таким образом, наше знакомство исчерпано? - Думаю, да. Но постарайтесь завтра остаться в отеле. Вдруг какие-то уточнения?.. - Я понимаю. Джошуа выбрал двух девиц, под руку сопроводивших его в номер - прокуренный, с нечищенным ковром, сомнительной свежести простынями на продавленной широкой кровати и ванной, стоявшей впритык к стене. Джошуа сразу же дал девочкам чаевые - по двадцать долларов каждой. Сказал: - Все должно быть очень хорошо, поняли? Тайки согласно кивнули, тотчас же принявшись раздеваться. Вымыв его в ванной, они около часа делали массаж, а затем начался секс - профессиональный, равнодушный, с глупой имитацией страсти. Заведение Джошуа покинул в полночь. Утром, отправив информацию в резидентуру, он отправился загорать около бассейна, то и дело навещая бар, где вскоре появился приветствовавший его небрежным кивком Терехин. К нему Джошуа не подошел. Зачем? Философские пассажи собеседника Паркера утомляли, а именно к ним тот неизменно склонялся в своих пространных рассуждениях. Странный вообще-то засранец. Эксцентричный. Подонок философствующий. Но везучий же... К вечеру из резидентуры пришло уведомление: объект оставить в покое, завтра же возвратиться в Бангкок, после чего последуют указания о новом задании. Джошуа удовлетворенно улыбнулся. В распоряжении у него была еще одна ночь рядом с многочисленными обителями разврата. И не воспользоваться предоставляемыми ею возможностями, по его понятиям, было просто-таки греховно! Тем более СПИД его не страшил. Его вообще ничего не страшило.  * ЧАСТЬ 2. ШТУРМ БЕРЛИНА *  1. Поздней ночью пожиратель дорожного пространства по кличке "мерседес" остановился у подъезда моего дома. Увидев знакомый дворик своего детства, я на какой-то миг испытал ощущение, будто очнулся от привидевшегося кошмара, но два персонажа этого кошмара, сидевшие рядом со мной в машине, наглядно свидетельствовали о том, что попросту одна реальность - неблагополучная - сменилась на иную - покуда неизвестную, однако отмеченную любезными моему взору приметами. - Слушай, Толя, боевой приказ, - устало произнес Михаил Александрович, закуривая. - Сейчас ты поднимешься к себе в квартиру и скажешь маме, что у тебя отпуск, после которого отбываешь на новое место службы. То же самое говоришь не только маме, но и вообще всем. Через три-четыре дня я тебе позвоню и сообщу, что будем предпринимать дальше. Если, - с нажимом добавил он, - в течение данного отрезка времени сподобишься угодить в какую-либо историю, обещаю лично и очень больно дать тебе в голову. Ясно? - Я объявляю себе домашний арест, - пообещал я. - Не беспокойтесь. - Документы твои останутся у меня. А теперь главное: ты, Толя, пускай, перстами легкими как сон, но коснулся провода под очень высоким напряжением. Что за провод и что за напряжение, уточнять не стану. Но оно тебя шандарахнет с гарантией, если кому- нибудь по глупости, доверчивости или... - Можно я перебью вас? - спросил я. - Попробуй. - Я понял. - Что понял? - Все. В том числе, что на известных мне фактах стоит гриф "хранить вечно". - А я, Толя, - вступил в разговор Олег, - с тобой не прощаюсь. Дослужи, а там, даст Бог, свидимся. И еще. В случае абсолютно безвыходной ситуации можешь воспользоваться тем номером телефона, что я тебе дал. Однако поправка: две последние цифры - другие. Тридцать семь. Запомнил? Скажешь: говорит Сержант... Не против такого наименования?- Пока соответствует... Пока не разжаловали. Чудом! - Вот оно - чудо, - кивнул Олег на своего приятеля. - В общем, представишься, скажешь, что ищешь... кого? - Карла Леонидовича. - Именно. Ну, все. - Он протянул мне руку. - До встречи, спаситель... И я, подхватив вещмешок, покинул автомобиль. Дома меня поджидал сюрприз: в квартире, помимо маман, находилась еще одна личность - мужчина лет пятидесяти, с физиономией номенклатурного погонялы, кто, в отличие от моей ближайшей родственницы, встретил меня с ощутимым неудовольствием. Я сразу же почувствовал себя явно лишним в данной компании. Погоняла, как выяснилось, занимал в недавнем прошлом должность заместителя министра какой-то вспомогательной промышленности, ныне грабил страну с помощью посреднического совместного предприятия и за поздним застольем, организованным в мою честь, обещал мне должность менеджера в своей шарашке, на что я отреагировал с обидным для него равнодушием. Он даже не представлял, насколько далекими и абсолютно чуждыми были для меня все его философствования о сегодняшней общественной жизни и всякой коммерции; перед глазами моими маячили лица солдат, офицеров и зеков, и я бояся выглянуть в окно, дабы не обнаружить там строевой плац... Да, жизнь в столице кипела, шла борьба за передел собственности и за большие деньги, стремительно менялись люди и ценности, но я находился в ином пространстве бытия, где действовали незыблемые законы тюрьмы и казармы, и новые веяния омывали это пространство, как волны остров, окропляя его лишь отдельными брызгами. Следующий день ознаменовало интересное событие: в "стране мечтателей, стране героев" грянул путч, в дальнейшем уточненный прилагательным "августовский". Танки, пальба, бестолковые страсти, карикатурная компания заговорщиков-дилетантов, чем-то напомнившая мне приехавшую после побега комиссию и, наконец, торжество олицетворенной в Ельцине демократии, чья суть для меня представлялась пока что весьма неясной. В слепом победном ликовании над поверженным коммунизмом и его трухлявыми идолами, отчего-то мало кто задавался, во-первых, вопросами конкретной будущей программы, а во-вторых, каким образом бывший партийный руководитель, ставший лидером, со всеми своими вошедшими в плоть и в кровь ухваточками и вообще мировоззрением способен обновить заржавленный локомотив государства и повернуть рельсы под ним в четко выверенном направлении, пролегающим мимо пропастей, сулящих катастрофу. Впрочем, в первую очередь меня заботили не столько мировые проблемы, сколько сугубо личные. Уже неделю я неотлучно сидел около телефона, но никаких вестей от Михаила Александровича не поступало, зато начинали поступать закономерные вопросы от маман в отношении моей дальнейшей службы, и мне приходилось выкручиваться, чтобы не выглядеть дезертиром. Но наконец-таки звонок раздался, и знакомый голос бесстрастно произнес: - Завтра в семь часов утра спускайся к поъезду. С вещами. Форма одежды - полевая. Деньги у тебя остались? - Я практ