ачивай! - "Одуванчик", мы видим вас, - подала голос рация. - Остановитесь через пятьсот метров. В зеркальце бокового обзора я внезапно увидел сигнальные огни полицейской машины. Точно такие же огни вспыхнули и впереди, на темной обочине... - Полиция! - сказал я растерянно. - Все правильно, - рассудительно кивнул Михал Иваныч. - Машины сопровождения. Тормози. И вылезай. - Зачем? - Тебе что, мать твою, боевой приказ нужен, по-человечески не понимаешь?! Или с тобой по-военному разговаривать, на "вы"? Вздохнув, я заглушил дизель, спрыгнув на землю и тут же очутился в окружении лиц в полицейской форме и в гражданских костюмах, что, однако, плохо скрывали принадлежность их владельцев к категории погононосителей. Вокруг звучала немецкая речь. Один из гражданских пожимал руку Михал Иваныча, широко моему командиру при этом улыбаясь. Я ничего не понимал... Где мы? Что это за публика? Когда наконец последует команда тронуться дальше? Михал Иваныч указал мне на полицейскую машину. Произнес возбужденно: - Садись, поехали, с Богом... По пути все объясню. Ну, чего ты сегодня как отмороженный? Не выспался? Мы разместились на заднем сиденье; за руль сел полицейский в форме, рядом с ним - военный тип в гражданском. - Такие, мой мальчик, дела, - начал Михал Иваныч, извлекая из своего портфеля плоскую бутылочку с виски и совершая из бутылочки основательный глоток. - Значит, получаю я тут на днях приказ командования: вывозить дивизион из Германии. В район озера Байкал. Увлекательный приказ, как полагаешь? - Полагаю, не очень, - сказал я. - Во-от! Ну, и чего делать? Меня осенило. Я вспомнил слова господина Покусаева о бездарных придурках, которые не в состоянии даже продать с толком собственную Родину. Кажется, я понял теперь смысл такого его тонкого замечания. Как и природу полнейшего равнодушия полковника к разного рода распродажам и барахолкам. Мы приехали к немцам, сдав им стратегическую ракету! Мне невольно открылось, что тот, кому многое дано, еще больше берет себе сам. - Так, - сказал я. - С вами все ясно, полковник. Вы получите какой угодно статус. И, наверное, гонорар, хотя утверждали, что ракета товаром не является. А что уготовано мне? - А помнишь, Толя, я говорил, что твой английский тебе вскоре пригодится? - проникновенно вопросил полковник. - Вот и настал черед... Ты тоже можешь подать заявление, рекомендацию я устрою... Меня поневоле начал разбирать нервный смех. - Ты зря смеешься, Толя, зря... Я уже старый, а ты молодой, все впереди... Я ведь тебя специально с собой взял, с прицелом... - Последовал новый глоток. - Ну, сам сообрази: чего бы ты после моего отъезда делал, а? Сначала бы по особым отделам затаскали, а потом услали к чертям на острия рогов... А тут шанс, Толя, шанс... Ты уж меня извини, но я ведь по-человечески, с Богом... Я уже не слушал своего набожного и одним уже этим грешного командира, лихорадочно соображая, как в данной ситуации поступить. Шкурный поступок перебежчика в полковничьем мундире мной категорически осуждался, но в описании последствий нашего путешествия в тыл противника старый негодяй, несомненно, был прав: меня, конечно бы, не посадили, но поизмывались бы надо мною изрядно, причем наверняка бы всплыла подоплека моего перевода в Германию из внутренних войск, объяснить которую сколь-нибудь внятно я бы не смог. А там, перебирая нить, добрались и до беглого осужденного, и до перипетий моей службы в конвойной шестнадцатой роте... - ... с Богом! - донеслось до меня окончание фразы. - В общем, Михал Иваныч, скажу так, - произнес я. - Подлец вы, конечно, законченный... - Да, - с горестной готовностью согласился полковник. - Но, - продолжил я, - если бы вы отчалили без меня, мне все равно бы светило небо в крупных булыжниках... - В астероидах! - уточнил Покусаев. - Вот именно, - согласился я. - А потому... мне ничего не остается, видимо, как передислоцироваться в лагерь противника. Хотя желания - никакого. - Счастья ты своего еще не понял! - сказал Михал Иваныч. - Рыба ищет где глубже, а человек - где вобла. С икрой. А тебе все на блюде преподнесли. С вилочкой. На здоровье, мол! Кстати. Отдай пистолет. Поносил - хватит. - Не отдам, - ответил я. - У вас свой есть. Точно такой же. Его и продавайте. А мне с пистолетом будет спокойнее в страдающем от преступности западном обществе. И еще: я имею право на моральную компенсацию от вас, гражданин бывший полковник. За ваше сегодняшнее благодеяние. Так?! - Ну... имеешь... - прозвучал покорный ответ. - Теперь. А вы действительно уверены, что меня не вернут обратно? На растерзание? - Не-ет! - замахал руками Покусаев. - Они понимают... Ты им, кстати, сразу же заяви: родился, мол, в Америке, давайте сюда консула, буду просить гражданство! - И дадут консула? - Дадут-дадут! - С Богом? - уточнил я. - А-а как же! 4. Полицейский автомобиль остановился у казармы немецкой воинской части. Нас попросили освободить салон, проводив через проходную в роскошный кабинет местного военачальника: со стенами, отделанными темным полированны деревом, оленьими и кабаньими головами, кожаной мебелью и старинными бронзовыми торшерами. За столом, по своей величине напоминавшим небольшой аэродром, сидел белобрысый человек лет сорока в светлой спортивной куртке, надетой на свеженькую шелковую рубашку. У человека было открытое приятное лицо. - Вы полковник Кусачкин? - произнес он по-русски с сильным акцентом, указав пальцем в сторону Михал Иваныча, замершего по стойке "смирно". - Так точно-с... - просипел мой бывший начальник, не удосужившись подкорректировать произнесение своей фамилии, и согнулся в каком-то нелепом полупоклоне, подобострастно выпятив толстую задницу, туго обтянутую галифе. Мне было жаль чистого узорчатого ковра, на котором я стоял, иначе бы сплюнул, точно. Человек, сидевший за столом, посмотрел на мою физиономию и снисходительно улыбнулся. Затем продолжил: - Мы выполнили свое обещание, господин Кусачкин. Ваша семья у нас, и прямо сейчас вы отправляетесь на Запад. - Сердечно признателен, - молвил подлый предатель. - Идите, вас проводят. - Человек за столом небрежно махнул рукой. Не меняя позы, характерной для лиц, пораженных приступом аппендицита, полковник, пятясь задом, вышел вон из кабинета. И - из моей жизни. - Садитесь, сержант, - указал белобрысый на кресло. - Чай, кофе? Водка?.. - Он принужденно рассмеялся. - У вас здесь что, кафе? - спросил я. По-английски. - О да, я совершенно забыл! - воскликнул он, также переходя на язык моего детства и отрочества. - Вы же американец... - Американцы, - заметил я, - живут в некотором отдалении от того места, где мы находимся. - Американцы живут везде, - возразил хозяин кабинета. - Итак. Анатоль, да? - Примерно, - не стал оспаривать я. - Что будем делать? У вас есть выбор: возвратиться в свое подразделение или просить политического убежища. - У кого просить? У вас? - Нет, зачем же? У нас существуют специализированные учреждения. Но. - Он выдержал паузу. - Я мог бы вам серьезно посодействовать. - Содействуйте, - согласился я. - Но тогда вам придется ответить на некоторые вопросы. Вопрос первый. Вы попали в Германию благодаря рекомендации второго мужа вашей мамы, не так ли? Правда, он почему-то носит условное наименование "дяди"... Ах, Покусаев-Кусачкин, ах, сука!.. - Да, - коротко произнес я. - Было дело. - Очень хорошо! Вы знаете, чем занимался ваш... отчим? - Знаю, - сказал я. - Так... И чем же? - Ходил на работу, приносил маме зарплату. - Сержант! - Лицо белобрысого внезапно стало замкнуто- враждебным. - Я ценю юмор, но порой он может привести к слезам... Сейчас решается ваша судьба. И если вы хотите, чтобы она разрешилась благополучно... - Послушайте, - перебил я. - Вот - вы... Человек из спецслужб. Наверняка с опытом и определенными знаниями. У вас семья. Сын. Может, пасынок. Вы приходите домой и фонтанируете служебной информацией? Вряд ли. А если это так, то долго в разведке или в контрразведке вы не продержитесь. Может, я ошибаюсь. Может, случаются всякие исключения. Но муж моей мамы от второго брака держится в своем ведомстве прочно. И никогда ни единого слова по поводу своей ответственной службы он в моем присутствии не произносил. Я понимаю ваш интерес, он закономерен... Скажу больше: кто знает, вероятно, и стоило бы данный интерес удовлетворить, однако я просто не в состоянии этого сделать. Если очень хотите, давайте я чего-нибудь совру, только подумать надо, навскидку не получается... - Врать бесполезно, тут вы правы, - согласился белобрысый. - Но тогда... извините, не усматриваю ни малейших причин для оказания вам помощи. - Жаль, - отозвался я. - Но не это главное. - А что? - Главное, чтобы вы не усматривали ни малейших причин навредить мне, вот что главное. - Не волнуйтесь, - сказал белобрысый устало. - Сдавать вас в когти вашей военной контрразведки мы не будем. Сейчас вам выделят гражданскую одежду, и вы отправитесь в приют для беженцев. Он далеко отсюда, на границе с Чехией. Дайте ваш военный билет... Я передал ему свой главный документ, опустошенно сознавая, что с этого мгновения становлюсь никем. - Вы бы позвонили маме... - неожиданно предложил белобрысый. - Пока небезызвестные вам органы не поставили на прослушивание ее телефон. - А можно? Собеседник зачем-то посмотрел на часы. - Да, теперь уже, пожалуй, можно... Я набрал номер. - Что такое? - раздался в трубке взволнованный и одновременно сонный голос маман. - Что случилось, Толенька? - В общем, так, родная, - сказал я. - Произошло интересное событие. Мой командир дал деру с секретной ракетой. Меня прихватил с собой в качестве шофера. Сижу у немцев в плену. В их сегодняшнем демократическом гестапо. Возвращаться из плена считаю нецелесообразным. Ибо - зароют. Ты нашу Чека знаешь. С ее традициями. - Ты куда не пойдешь, все в беду попадешь... - горестно вздохнула маман, окончательно просыпаясь. - Значит что, отслужил? - Я хотел бы услышать твой совет, - произнес я. - Это - важно. Может, я горячюсь с решением? - Ты мне... звони, - сказала она, помедлив. - А я завтра побегу оформлять паспорт... - Я целую тебя, - сказал я и положил трубку. - Остаемся в плену? - поинтересовался белобрысый и вдруг прибавил, усмехнувшись: - С Богом? Я хмуро кивнул. Потом, спохватившись, спросил: - Я могу просить убежище в США? К такому вопросу белобрысый был готов, ответив заученной скороговоркой: - Я представляю германские власти. Обращение в дипломатические представительства Соединенных Штатов - ваше личное дело. Но на сегодняшний момент я имею предписание отправить вас либо в приют, либо в вашу часть. Как скажете. - Где я могу переодеться? - Прямо здесь. Сейчас вам все принесут... Кофе хотите? Последний раз предлагаю! - Водки. - Будет исполнено, господин сержант! Утром я очутился в приюте, именуемом по-немецки "азюлем", что по смыслу соответствовало российскому понятию "на дне". По сути, приют представлял из себя благотворительную ночлежку для иностранцев, претендующих на статус беженца. С помощью переводчика, знавшего русский язык в такой же степени, в какой мне был известен японский, я с грехом пополам заполнил необходимые анкеты, был сфотографирован для документа, позволяющего пребывать на германской земле, снабжен карманными деньгами, талетными принадлежностями и строго проинструктирован о необходимости ежесуточного ночлега по месту приписки, запрете на любые виды работ и перемещения, выходящие за радиус протяженностью в пятнадцать километров от расположения общежития. При нарушении указанных условий мое заявление аннулировалось и мне предстояла депортация в стальные объятия родины. Далее мне показали мою комнату, где уже проживал беженец украинского происхождения. Помимо беженца в комнате находились две кровати, стол, пара стульев и тумбочка с небольшим телевизором под названием "грюндик". Беженец, в свою очередь, именовался Николаем. Комната совмещалась с душевой и туалетом. По окончании осмотра помещения нас пригласили на завтрак. За завтраком и идиоту бы стало понятно, насколько благосостояние и культура Германии отличаются от аналогичных категорий развитого социализма. В столовой царила просто-таки операционная чистота. На каждом столике в вазочках стояли свежие гвоздики. Изобилие продуктов поражало: колбасы и ветчины, сыр трех сортов, йогурты, бананы, клубника и апельсины... Беженец Николай - высокий сутулый парень в очках, с каким-то испуганным выражением лица, будто его каждую минуту убивали, сидел за столом напротив меня, рассуждая: - Ну, повезло мне, вот не думал, не гадал, что русского подселят... - А русский что, обязательно подарок? - спросил я. На миг он осекся, внимательно изучая мою физиономию. Потом произнес, понизив голос: - Да ты посмотри, кто вокруг... Саранча! Действительно, основные лица, разделяющие с нами утреннюю трапезу, отличались происхождением отнюдь не нордическим и манерами диковатыми: вокруг столов сновала, переругиваясь, хохоча и звеня посудой, пестрая кодла каких-то смуглолицых, похожих на цыган людей, распространявших в окружающее пространство ароматы не парфюмерные, но явно телесные. Аппетиту ароматы не способствовали. Мужчины, словно по договоренности, были небриты, одеты в потертые штопаные пиджаки и мешковатые брюки с пузырями на коленях, а женщины, чьи одежды состояли из каких-то цветастых лоскутов, кормили со шлепками и зуботычинами своих орущих чумазых отпрысков. - Что за шарага? - спросил я, аккуратно взрезая ножом кожуру апельсина. - Румыны, албанцы, югославы, - неприязненно покосившись на коллег-"азюлянтов", пояснил Николай. - Осторожнее с ними, нормальных людей тут нет. Одно жулье. Дети и те... Если деньги есть, носи на теле, ахнуть не успеешь - свистнут... - И вот таких - принимают? - удивился я. - Ну да... Югославов - точно. Война там... Хотя эти из мирных районов, придуриваются: мол, беженцы. А как их проверишь? Практически невозможно. - Ну а ты? - спросил я. - По какой причине тут обретаешься? - А чего сейчас на Украине хорошего? - сказал Николай. - Нищета и бандиты. И всякая сволочь у власти. Вот и пытаюсь... зацепиться. - Это - понятно, - кивнул я. - Только по такой причине сюда бы полмира переехало. Я же спрашиваю о причине формальной... Чего ты немцам поведал? - А... Ну, я под Киевом жил... Сказал, что экологически вредная зона, рядом Чернобыль... Я не удержался от усмешки. - Ну, а чего еще было придумать?! - раздраженно отбросил на стол вилку мой новый знакомец, сам, видимо, уясняющий наивность подобного мотива расставания с отчизной. - Я же не какой-нибудь там агент КГБ... - А их чего, принимают? - Их-то? Конечно! Знают всякие тайны... А ты, кстати, что, из армии сдернул? - Из армии, - вздохнул я. - А где до армии жил? - В Москве. - Не жалеешь? - Что жил? - Не, что сбежал... - Пока нет. Но скоро, может быть, пожалею. - Да, вашего брата фрицы сдают, - сообщил Николай, озабоченно ковыряя ногтем в зубах. - Пачками. Безжалостно. - А чего так? - Своих проходимцев хватает. С избытком. А тут еще наши... впрягаются. Бедокуры. - Он встал из-за стола. Предложил: - Если имеется желание, поехали в город, тут недалеко. Пошатаемся там... Я принял предложение сокамерника. Прежде чем нас выслали из Германии, стоило хотя бы в целях общего развития рассмотреть ее поподробнее. Городишко был так себе, серенький. Шаткая брусчатка мостовых, приземистые особнячки, обшарпанные четырехэтажные здания... Вообще Германия казалась мне малопривлекательной и довольно унылой. Ее бывшая социалистическая часть носила явные приметы бездушного бетонного ваяния таких же, как и в СССР, однообразных жилищ-коробок, а исторические здания пребывали в запустении и упадке, лишь кое-где грубо подлатанные и небрежно подкрашенные. В капиталистической части страны я еще не был, но странник Николай утвержал, что там всего-то лишь больше стекла и рекламных огней, ну и, естественно, гораздо чище и ухоженнее, хотя реликтов архитектуры после прошедшей войны осталось считанное количество и на их месте ныне ничем не примечательные новостройки. И обнаружить в Германии город, подобный жемчужинам Европы - Вене, Праге или же Кракову, практически невозможно. Впрочем, интересовали меня не столько достопримечательности прошлого и современного градостроительства, сколько разрешение своей покуда неопределенной судьбы. По словам Николая, мы находились в положении подопытных кроликов, не ведающих, что принесет завтрашний день. Наши заявления об убежище должен был рассмотреть суд, на который мы не вызывались, а отрицательный вердикт оглашался следующим образом: заявитель, разбуженный поутру нарядом полиции, торжественно заковывался в наручники и препровождался за рубежи страны - как правило, на покинутую им родину. Причем отныне въезд на территорию Германии ему воспрещался. Подобная методика вызывала у меня естественную тревогу. Дело мое явно попахивало изменой отчизне, и ворота российской тюрьмы были для меня распахнуты на всю свою ширину. Кстати, бегство полковника с секретной ракетой никакого общественного резонанса в немецком обществе не вызвало, оставшись сугубо ведомственной заморочкой между российскими и немецкими властями. Этому я не удивлялся, твердо уже уяснив себе о наличии некоей мафиозного типа договоренности о полюбовном разрешении всех армейских скандальчиков между местными властями и нашими вояками. Немцы старательно не предавали огласке никаких происшествий, практически ежедневно происходящих по неиссякаемой инициативе советских воинов, терпеливо и безучастно снося любые их фокусы и махинации. Складывалось впечатление, что, истомленные присутствием нежеланных и агрессивных гостей хозяева просто боялись озлить их какой-либо критикой, а иначе - кто знает? - возьмут да весь дом по злобе разнесут на щепы, а еще хуже - останутся в нем, ведь что в глазах для дикарей всякого рода соглашения, пусть и международного уровня? Хрен уж с вами, догуливай, казачья вольница, стерпим... Обо всех этих деталях исторического периода вывода наших войск мы и толковали с Николаем, бесцельно блуждая по улочкам провинциального германского микрополиса. Сокамерник предложил отметить наше знакомство распитием бутылочки хорошего сухого вина. Я не отказался, и мы направились в свежеотстроенный супермаркет "Кайзер" - метастаз распространяющегося и в здешней глуши капитализма. Я взял со стеллажа бутылку вина, пару шоколадок, пакет с орешками и встал в очередь к кассе. Николай пристроился рядом. Кассирша пробила чек, погрузила спиртное и закусь в пакет, и мы уже направились к выходу, как вдруг дорогу нам перегородили два рослых паренька, предъявив жетоны службы безопасности. Я, впрочем, пареньков не интересовал, а вот Николаю предложили подняться по лестнице в будку менеджера, сооруженную в одном из углов супермаркета и являющуюся, как я понял, одновременно наблюдательным бастионом. Любопытства ради я последовал туда вместе со своим новым знакомцем и сопровождающими его лицами, инкриминировавшими Николаю хищение пачки сигарет "мальборо". Коля не отрицал вынос из магазина неоплаченных сигарет, ссылаясь при этом на врожденную забывчивость и изъявляя готовность оплатить табачное изделие по двойному тарифу, однако стражи порядка сообщили, что уже вызвана полиция и поезд, что называется, ушел. После такой информации у меня сразу же пропало всякое желание присутствовать при дальнейшем развитии событий. Я шагнул к выходу из будки, кляня идиота, поставившего на карту свою судьбу из-за какого-то грошового дерьма, но покинуть помещение не сумел: навстречу мне шагнули полицейские в салатного цвета рубашечках и последовала команда оставаться на месте. Меня обдало горячечным жаром от холодившего мое бедро "макарова", спрятанного за поясом брюк. Ко мне полицейские претензий не выказали, но документы потребовали предъявить, изучив с видимым презрением "азюлянтскую" бумаженцию. Далее произошел неясный, по сути, созвон представителей власти с ведомыми им инстанциями, пачку "мальборо" возвратили на полку, а нас погрузили в полицейский микроавтобус с решетчатыми оконцами, доставив до общежития и передав коменданту. Хотя невиновность моя была очевидна и к тому же подтверждена по моему настоянию полицейскими, взирал на меня комендант без всякого расположения, подозревая, видимо, в безусловном сговоре с мелким жуликом Николаем, чьи шансы остаться в Германии отныне переместились из нулевой отметки в область отрицательных величин. Я благодарил Бога, что происшествие не отяготил обыск, иначе обнаружение "макарова" автоматически привело бы меня в острог. Но повода для особой радости тоже не было, тем более комендант сообщил, что в его кабинете меня ожидают для беседы некие официальные лица. Какие именно, он не уточнил, но я не без оснований полагал, что данные представители прибыли сюда не с целью торжественного поздравления меня со вступлением в должность главы концерна "Даймлер-бенц", а с намерениями глубоко противоположными. В кабинете сидели два типа в модных пиджаках, аккуратно отглаженных брюках и со вкусом подобранных галстуках. Оба лет тридцати с небольшим; один - лысоватый, в очках - напоминал своей внешностью делопроизводителя-бюрократа, другой же - двухметровая гора мускулов, с носорожьей шеей и глазками этого же африканского животного - смахивал на профессионального мордоворота. Во всяком случае при встрече с ним в темной подворотне необходимым условием уверенности в себе являлся автомат "узи" со взведенным курком. Мне были предложены кресло и бутылка кока-колы. На отменном английском. - Господин Подкопаев, - учтиво начал лысый, - вы, как нам известно, просите правительство Германии о предоставлении вам политического убежища. - Увы, - согласился я. - Думаю, - продолжал ворковать белым голубем лысый, - ваша просьба будет рассмотрена в положительном аспекте. Я даже в этом не сомневаюсь, уважаемый господин Подкопаев! - Но, - сказал я. - Да, - качнул головой собеседник и излучил доброжелательную улыбку. - Но. Мы не можем принимать в свою страну кого попало. И обязаны выяснить все факты биографии переселенцев. Это закономерно, не так ли? - Так ли. - Тогда начнем по порядку. Итак, вы родились в Вашингтоне... Я размеренно и равнодушно отвечал на вопросы, с успехом перепрыгивая через колдобины своей околошпионской деятельности в индийском городе Бангалоре, хотя интерес к этому периоду моей жизни у дознавателя имелся явный; свое великовозрастное забритие в армию объяснил жесткими мерами военкомата, страдающего хроническим недобором призывников, а перемещение из Ростовской области в Германию - протекцией второго мужа мамы, подозревая, что тут-то и начнется старая песня: что знаешь-слышал-видел... Однако я ошибался. Лысый довольно-таки внезапно произнес: - Ваш отчим, Толя, давно не принимает никакого участия в вашей судьбе, так что не надо нам врать. В Германию вас вывезли... - Он запнулся на миг. - На хорошей немецкой машине. Со спецсигналом. Из глубин Ростовской-на-Дону области. А теперь слушайте вопрос, от правдивого ответа на который зависит ваше будущее. Кто находился в багажнике машины? - Домкрат, - выпалил я. Мордоворот криво усмехнулся. Лысый сокрушенно почесал затылок. - А кто... составлял компанию домкрату? - Запасное колесо, вероятно, - невозмутимо ответил я. - Он над нами издевается, подонок, - вступил в беседу человек-гора, угрожающе ворочая челюстью. - Спокойно, Сэм... - холодно произнес лысый. Сэм? Очень интересно... Я понял: ко мне пожаловали серьезные черти... Хотя нужен чертям не я, а Олег. Или информация о нем. А, собственно, что я знал? Нет, кое-что знал. Новый номер связного телефона. Но только хрен им, а не номер. Не для того спасал я бедолагу-полковника, чтобы затем выставить его на широкую распродажу. А на что-либо хорошее от этих всеведущих мерзавцев рассчитывать ему явно не приходилось. И не благодаря ли их заботам он угодил в тюрягу, кстати? - Я рекомендую вам, - железным голосом произнес лысый гад, - подумать о своем положении. Вы дезертир, изменник родины... - Что вы хотите? - спросил я. - Скажите без загадок. А то крутитесь, как плотва возле пустого крючка, пузыри пускаете... - Хорошо. Вы помогли сбежать из мест заключения осужденному уголовнику Олегу Меркулову. Так? Не бойтесь, мы не коллегия военного трибунала и обвинять вас ни в чем не намерены. Скорее, даже наоборот... - Ага. Вы пришли наградить меня "Пурпурным сердцем" или медалью "За взятие Берлина"? - Оставьте свои идиотские шуточки! - взвизгнул лысый, обнаруживая наличие естественных реакций на происходящее. - Иначе вы плохо закончите, господин авантюрист! Спрашиваю вас в последний раз: содействовали вы... - Во-первых, - перебил я, - все заканчивают одинаково плохо. В итоге. Во-вторых, побег - интимное дело ушлого гражданина Меркулова, и ваши домыслы о моем соучастии - беспочвенны. В-третьих... беседовать с вами о чем бы то ни было я желаю в присутствии консула США, ибо намерен вернуться на историческую родину. Мордоворот неожиданно от души рассмеялся. Затем полез в карман пиджака, вытащил оттуда американский паспорт, чья обложка отчего- то была черной, а не синей. Приглядевшись, я понял, что мне демонстрируют дипломатический документ. - Ну, говнюк, - рявкнул он, - ты хотел видеть представителя правительства Соединенных Штатов? Он перед тобой, мистер перебежчик! - Я хотел бы видеть другого представителя, - заметил я грустно. - Какого? - С преобладанием интеллекта над мышечной массой. А не наоборот. Мордоворот побледнел, закусив пухлую губу. В следующее мгновение он стал красен. - Ты, видимо, еще не понял, - произнес он, - что героизм - очень плохая карьера... - Поехали, - деловито засуетился лысый, сгребая с письменного стола какие-то бумаги и поправляя узел галстука. - Да, хватит языком трепать... - Его коллега поднял свою увесистую задницу из жалобно пискнувшего от долгой перегрузки кресла. Спросил меня: - Где личные вещи? Я указал на пакет с бутылкой сухого и очень легкой закуской к нему. - Вот... Еще туалетные принадлежности, но они в комнате. - Обойдешься без принадлежностей, - изрек дипломатический представитель, более похожий на гангстера. - Там, куда мы едем, зубы тебе без щетки начистят. - И где находится этот пункт бытового обслуживания? - задал я, несколько труся, законный вопрос. - В чистилище, - шмыгнув носом, объяснил лысый. Сопровождаемые комендантом, подобострастно заглядывающим в глаза моим инквизиторам, мы вышли из общежития и уселись в автомобиль "БМВ- 750" с частным немецким номером. Лысый устроился за рулем, мордоворот и я заняли заднее сиденье, превратившееся под весом американца в подобие обтянутых кожей качелей, и благодаря этому тело мое приняло несколько приподнятое положение, чего нельзя было сказать о духе. Щелкнули блокирующие дверцы замки, и машина покатила в неведомое. Повторно проявив здоровый интерес, я осведомился, куда же мы все- таки направляемся? - Вам не понравится мой ответ, - проронил лысый. - И все же? - В Красную Армию. Вас ожидает там пламенный прием. - Ребята, - сказал я, - нельзя же быть такими крокодилами! Это же конкретное убийство! - Самоубийство, - поправил меня лысый. - Поскольку вы не захотели пойти нам навстречу. А когда идешь навстречу, то избегаешь столкновений. Вы не избегли. С чем вас и поздравляю. Я посмотрел в оконце, где тянулся багряный лиственный лесок, пронизанный робким осенним солнцем. - Остановите, - попросил я. - Надо отлить. - Потерпишь, - прокомментировал дипломат. - Кстати, смотри не обкакайся. Кожа здорово впитывает запахи. А нам такая память о тебе не нужна. - Кроме того, - продолжил я, - мы можем перевести нашу беседу на деловой уровень. - Поздно, - сказал мордоворот. - Ну хорошо, - тяжко вздохнул лысый, жертвуя, видимо, неприкосновенным запасом своей доброты и сворачивая в лес. - Дадим человеку шанс... Последний. - Он остановил машину у края небольшой полянки. Вновь щелкнули замки, на сей раз разблокировав двери. - Только, - предупредил дипломатический работник, достав из кобуры, таящейся под пиджаком, небольшой хромированный пистолетик, - хочу тебя предупредить, ублюдок: вздумаешь корчить из себя спринтера или стайера, прострелю оба твоих костыля, у меня это очень хорошо получится, даже не сомневайся. Мы вылезли из машины. Я не торопясь справил нужду, после, приблизившись к своим палачам, достал из-за пояса "макаров", передернул затвор, послав патрон в патронник, и произнес, с удовольствием глядя на их окаменевшие рожи: - В Красную Армию я не поеду. - Да мы же не собирались... - взволнованно начал лысый, но я перевел ствол пистолета на уровень его лба, и он заткнулся. - И в белую армию я не поеду, - продолжил я. - А поеду я, с Богом, куда-нибудь от всех вас подальше, во глубину Европы. Открой багажник, лысый. Приказание было исполнено с поспешностью необыкновенной. - Теперь давай мне свою пушку, - попросил я мордоворота. - Только медленно ее доставай, двумя пальчиками, как кошелек - карманник... Пистолетик дипломата мягко упал в пожухлые травы. Я, подобрав его, сунул в карман брюк. - Ну, чего застыли? Лезьте в багажник! - сказал я господам из спецслужб. - Знакомьтесь с домкратом, сами себе напророчили... - Да я маму твою!.. - прохрипел, леденяя яростным и одновременно затравленным взглядом, мордоворот и сделал это напрасно, поскольку своим беспредельным хамством достал меня окончательно и бесповоротно. Ахиллесова пята любого мужчины - его яйца. Острый носок моего ботинка глубоко погрузился в промежность обладателя стальной мускулатуры, мгновенно мускулатуру парализовав. Той же ногой я толкнул мордоворота, протяжным басом выпевающего букву "о", в грудь, и он тут же заполнил своей массой багажник, воздев к небу волосатые ноги с задранными брючинами и выставив на обозрение потертые кожаные подошвы очень большого размера. Все произошло настолько быстро, непроизвольно и лихо, что я и сам поразился просто-таки киношной элегантности собственных действий. У лысого же и вовсе отвисла челюсть, и, сноровисто уместив по личной инициативе конечности сослуживца в просторном багажнике, он без всякой дополнительной команды с моей стороны энергично нырнул туда сам, что я одобрил, единственно отобрав у него ключи от машины и документы на нее. Захлопнув крышку багажника, я призадумался, прислушиваясь к обморочной тишине осеннего иностранного леса. Глубокое октябрьское небо зияло какой-то зовущей в никуда пустотой. Куда? Как? Зачем? И - решил: в Берлин! А там посмотрим! Не доезжая до города, я свернул в довольно глухое место, проехал проселком в сосновую чащобу и, дождавшись кромешной тьмы, выпустил из чрева комфортабельного автомобиля своих узников, находящихся в состоянии, близком к коматозному. Во всяком случае стоять на ногах и членораздельно изъясняться они не могли. Думаю, представители Красного Креста вынесли бы мне общественное порицание за такое обращение с плененным противником. Коря себя за излишнюю, возможно, жестокость, я продолжил свой путь в столицу новой, объединенной Германии, направляясь в более- менее мне знакомый ее район - Карлсхорст. Аккуратно припарковав автомобиль на одной из пустынных вечерних улиц, я прошел дворами к ранее замеченному мной частному немецкому пансиону, где снял для ночлега уютную чистенькую комнату. Ночные раздумья в моем положении - штука безрадостная и пустая. Я не стал утруждаться ими, сразу же провалившись в черную полынью глубокого сна. Совершенно секретно. "ЧЕТВЕРТОМУ". Выполняя Ваше распоряжение, мы осуществили контакт с бежавшим из Российской Армии сержантом А.П. В течение беседы объект вел себя лояльно, искренне, полностью отвечая на поставленные вопросы. С достаточной долей вероятности можно утверждать, что содействия в побеге из колонии осужденного О.М. опрошенное нами лицо не оказывало. Общение А.П. с О.М. носило характер случайный и поверхностный, хотя о причинах целенаправленного пребывания О.М. в колонии общего типа допрашиваемый, по его словам, догадывался, но, с другой стороны, подобный факт широко обсуждался и всем составом ИТК, включая администрацию. За несколько дней до побега осужденный О.М. вручил А.П. крупную сумму денег, попросив его в случае вероятного чрезвычайного происшествия, способного приключиться с ним ( состав происшествия не уточнялся ), позвонить по известному Вам московскому телефону, сообщив о случившемся, что А.П. исполнил. А.П. также не отрицал умышленный вывод из строя исполнителя акции по устранению О.М., мотивируя данное лично им соответствующее поручение уголовным элементам тем, что подозревал исполнителя в доносе на него оперативному работнику колонии о перемещении на территорию ИТК алкогольных напитков. Прибывшему на место контролирующему сотруднику КГБ А.П. поставил непременные условия о всестороннем освещении известной ему информации лишь при переводе его в иную, более привилегированную, воинскую часть, что было исполнено, хотя никакой информацией, за исключением надуманной и пустой, А.П. не располагал. В данной ситуации, возможно, сыграли роль некие симпатии, возникшие у контролирующего лица по отношению к А.П. Дополнительная информация В первый же день своего пребывания в приюте беженцев А.П. был уличен в мелкой краже, совершенной им в местном магазине. После нашего контакта с ним А.П. исчез в неизвестном направлении. ВЫВОДЫ: 1. Информационной ценности объект А.П. не представляет, равно как и перспективности для дальнейшей разработки. 2. Контакт выявил низкий интеллектуальный уровень объекта и неуравновешенность его психики, способствующую совершению им противоправных и непредсказуемых действий, что подтверждается и фактами его прежней биографии. 3. Повторные контакты с объектом бессмысленны. Руководитель группы "GU-3". 5. Я проснулся с тревожным чувством какой-то безвозвратной утраты, темным пауком затаившимся в подсознании. За окном моросил, заполонив серой, туманной пеленой низкое берлинское небо, беспросветный дождь - унылый спутник вступившей в свои права осени. Впервые за многие и многие месяцы я вдруг ощутил себя опустошенно и безраздельно свободным и никому ничем не обязанным или, может, точили меня всего лишь одиночество и осознание своей ненужности этому миру? Хотя как сказать! Кое-кто, наверное, и жаждал встречи со мной, другое дело - очутиться в компании этих жаждущих означало изучить на практике нравы проголодавшихся тигров. Я спустился на первый этаж пансиона, где за чашкой черного кофе с тостиками погрузился в размышления о своей незавидной долюшке. В принципе я оказался в положении беглого преступника, уже не способного вступить ни в какие перспективные отношения ни с российскими, ни с германскими, ни даже с американскими властями. Мордоворот Сэм наверняка расставил "сторожки" в компьютерах всех европейских консульств, отныне превратившихся для меня в капканы. Никакими документами за исключением удостоверения водителя я не располагал, денег при ежедневных расходах на гостиницу мне хватило бы ненадолго -словом, ситуация выглядела довольно-таки кислой. По окончании завтрака хозяин пансиона на ломаном английском сообщил, что мне пришла пора выметаться, ибо на сегодняшний день все комнаты особняка зарезервированы иными постояльцами. Выйдя в туманное пространство, пронизанное взвесью дождя, я неожиданно вспомнил, что оставил в припаркованном неподалеку "БМВ" пакет с бутылкой и орешками. Собственно, пропади она пропадом, эта бутылка... Меня интересовала машина, ведь ключи и технический паспорт со страховым свидетельством находились у меня в кармане, а сие означало, что я мог управлять "БМВ" на законном основании, если только мои недруги не заявили в полицию о совершении разбойного завладения их автомобилем вооруженным дезертиром. "БМВ" мок себе под дождичком на том самом месте, где я его и оставил. Открыв дверцу, я уселся за руль. Итак, имущество мое составлял угнанный автомобиль и два пистолета - основательный стартовый капитал для начинающего джентльмена удачи... Я завел двигатель, намереваясь отправиться в путешествие по неясному покуда маршруту, как вдруг в зеркальце бокового обзора заметил мужчину лет сорока пяти в промасленной спецовке и кожаной кепочке, волочившего на складной тележке обшарпанную стиральную машину без одной боковой стенки. Местом последнего пребывания машины, по всей вероятности, была помойка. Поравнявшись с "БМВ", мужчина в кепке, истомленный депортацией габаритного и тяжелого агрегата, остановился передохнуть, закурив папиросу, что моментально выявило его советское происхождение. Я приспустил боковое стекло. Предложил: - Давай помогу. Грузи металлолом в багажник. Довезу. Мужичонка испуганно воззрился на роскошный автомобиль. - Да грех на такой машине... - молвил растерянно. - Не стесняйся, дядя. Ехать-то далеко? - Километра три... - И зачем тебе такая аппаратура? - полюбопытствовал я, помогая уместить в багажник громоздкую рухлядь. - Отреставрирую - будет как новенькая, - донесся уверенный ответ. - У меня дома вторая такая же... Из двух одна слепится. По дороге рукодельник-реставратор представился мне как Валера, сказал, что работает вольнонаемным сантехником в располагающейся в Карлсхорсте танковой бригаде и занимает в одном из здешних жилых домов служебную армейскую квартиру. Мне поневоле пришлось соврать, что, дескать, прибыл в Германию с целью частного бизнеса, в Берлине второй день и нахожусь покуда в состоянии свободного полета - легенда по своему существу банальная и не способная кого-либо удивить: подобных искателей легких денег и заграничных приключений без определенных занятий на земле Германии находилось предостаточно, и поток их, хлынувший с территории развалившегося Союза, увеличивался день ото дня. Совместными усилиями мы заволокли стиральный агрегат в Валерину квартирку с единственной крохотной комнатенкой и тесной кухонькой. Равно как жилые, так и подсобные помещения данной квартиры, представляли собой единый склад разнообразного утильсырья: здесь хранились части швейных и стиральных машин, проржавевшие велосипеды, с полок свисали душевые шланги,