на полтора месяца (на острове нет источников) к
Круглому, после чего винтокрылая машина перебросила одушевленный и
неодушевленный груз на единственный клочок острова, который с натяжкой можно
было назвать плоским. Здесь Дон разбил лагерь, и его отряд приступил к
работе.
В тяжелейших условиях они потрудились на славу; спустя полтора месяца
Дон заключил, что задача выполнена. Тем не менее через год он снова побывал
со своей бригадой на Круглом. Ибо уцелей на острове хоть один десяток особей
обоего пола, попытка избавиться от кроликов сыграла бы всего лишь роль
выбраковки с последующим "демографическим взрывом", который вернул бы нас на
исходные позиции. Однако при повторном визите Дон не обнаружил ни одного
кролика и прислал мне замечательные фотографии, свидетельствующие, что на
изборожденной складками, иссушенной, эродированной поверхности Круглого уже
появляется нежный зеленый покров, сулящий острову возрождение. Разумеется,
работа на этом не остановилась: там будут посажены пальмы и, надеемся,
жесткодревесинные породы. Сверх того, мы надеемся, что через полсотни лет
Круглый станет таким или почти таким, каким был двести лет назад, служа
надежным убежищем для своих необычных, уникальных обитателей.
Совсем недавно нас посетил известный писатель Ричард Адамс, автор
посвященного кроликам бестселлера "Уотершип Даун". Джереми вызвался показать
ему зоопарк и, как всегда, с растущим воодушевлением рассказывал гостю о
нашей работе и разных направлениях деятельности Треста. И допустил промашку,
когда дошла очередь до острова Круглого; там ведь происходили вещи, о
которых мистеру Адамсу вряд ли стоило знать.
-- Так вот,-- горячо повествовал Джереми,-- когда истребили коз, мы
сумели также избавиться от трех тысяч кро... кро... кро...
Джереми вдруг запнулся. Вряд ли человеку, написавшему бестселлер
"Уотершип Даун", будет приятно услышать, что ты участвовал в истреблении
трех тысяч кроликов...
Они молча посмотрели друг на друга. Джереми мучительно покраснел.
-- Все в порядке,-- спокойно молвил Ричард Адамс.-- Не возьму в толк, с
чего это люди думают, будто я безумно люблю кроликов только потому, что
написал о них книгу.
Итак, в сотрудничестве с правительством Маврикия и при помощи
новозеландской Службы охраны диких животных и ВМС Австралии наш Трест спас
остров Круглый. Как я затем написал Роджеру Пэйну, мы нашли, "куда" вернуть
"их". Но дело этим не ограничивается: мне кажется, мы тем самым внесли нечто
новое в обычное представление о зоопарках. Нам удалось не только показать,
что разведение животных в неволе -- будь то на Джерси или на родине вида --
играет важнейшую роль, мы продемонстрировали, что зоопарк способен помочь
восстановлению и защите среды обитания животных, коими он занимается.
Уверен -- то, что сделано нами для острова Круглого, послужит моделью
для многих уголков Земли с подверженной сходным угрозам хрупкой экосистемой.
Надеемся, нам удалось показать, что зоопарки способны преобразиться из
бесплодных зверинцев старого типа (каких на свете осталось еще слишком
много) в живой инструмент сохранения других форм жизни, обитающих на этой
планете вместе с нами. На наш взгляд, все зоопарки, особенно в более богатых
странах, обязаны стать такими, и, если скудость средств не позволяет им
простирать свою деятельность на Маскарены, они неизбежно, стоит только
осмотреться, увидят возле своего порога какой-нибудь остров Круглый,
которому могут помочь,-- настолько остро стоит сегодня в мире вопрос об
охране живой природы.
Глава шестая. ПРАЗДНИК ЗВЕРЕЙ
Итак, в 1984 году мы отмечали две годовщины: двадцать пять лет назад я
основал свой зоопарк и двадцать один год назад произошло его преобразование
в Джерсийский трест охраны диких животных. А потому и в разгар празднества
нам не мешало трезво оценить свои достижения.
Чего же мы добились? Ну, во-первых, сдается мне, нами доказано, что
зоопарк может и должен служить важным винтиком в механизме охраны живой
природы. Заговори я двадцать пять лет назад о размножении в неволе в
присутствии серьезных деятелей, они бы вздрогнули и поспешили громко
обсуждать другие дела, как если бы вам достало дурного вкуса признаться,
что, на ваш взгляд, некрофилия -- подходящий способ ограничения рождаемости.
Однако же три года назад Международный союз охраны природы опубликовал
заявление, где размножение видов в неволе названо важным инструментом их
охраны. Интересно читать этот документ: в нем чуть ли не дословно изложены
принципы, коими мы руководствовались четверть века и кои я проповедовал с
шестнадцатилетнего возраста! Нас радует, что солидная организация наконец
придала им респектабельность, но почему для этого понадобилось столько
времени? Ладно, не буду брюзжать. Приятно, хоть и с опозданием, увидеть в
своей пастве столь знатных апостолов.
Плодовитые колонии угрожаемых видов созданы нами не только на Джерси и
в других подходящих зоологических коллекциях Европы и США, но и на родине
животных. При нашем содействии питомники спроектированы и построены в таких
странах, как Бразилия, Сент-Люсия, Маврикий, Марокко и Мадагаскар.
Процветающая на Мадагаскаре плодовитая колония -- особый случай в нашей
практике: речь идет о самой редкой в мире килеватой черепахе ангонока; этот
вид не представлен у нас на Джерси, но, возможно, появится, поскольку сейчас
важно приумножить его численность, к чему с большим успехом приступил наш
представитель на Мадагаскаре -- Дон Рид. Разумеется, мы взялись за этот
проект не в одиночку, нам помогают многие организации, особенно Всемирный
фонд дикой природы, но роль мозгового центра выполняет Ли, и, судя по тому
как идут дела, работа с ангонокой обещает стать отличным примером того, как
следует разрабатывать и проводить в жизнь проекты такого рода.
Еще одним важным достижением я считаю создание нашего мини-университета
-- Международного центра подготовки специалистов по охране и размножению в
неволе угрожаемых видов, откуда студенты из развивающихся стран, пройдя курс
обучения, возвращаются домой, чтобы руководить программами, разработанными
нами при сотрудничестве с местными властями.
Вернувшись недавно с конференции МСОП в Коста-Рике, Джереми был рад
сообщить, что встретил там двадцать два наших выпускника, в том числе из
таких далеких друг от друга стран, как Таиланд и Бразилия: все они жадно
слушали, что нового происходит в их альма-матер на Джерси, и оживленно
обменивались новостями и суждениями. Словно там собрались вместе члены
большой семьи, говорил Джереми, и было так радостно видеть, что наш Трест
обучил и воодушевил стольких молодых людей из самых разных уголков планеты.
Теперь Центр подготовки наладил сотрудничество с Кентским
университетом, где нашим выпускникам предоставлена возможность обучаться на
первом в своем роде факультете, готовящем дипломированных специалистов по
работе с угрожаемыми видами. Возможность пользоваться новейшим компьютерным
оборудованием университета позволяет быстро и эффективно собирать нужные нам
сведения со всего мира. Больше того, в 1989 году университет учредил у себя
новый биологический факультет, и ко мне -- великая честь -- обратились с
просьбой разрешить им присвоить этому факультету мое имя. Так что
(опять-таки первый в своем роде) новый факультет будет называться
Даррелловский институт охраны природы и экологии, сокращенно -- ДИОПЭ. На
моем родном языке эта аббревиатура -- DICE -- выглядит очень к месту, ведь
борьба за охрану природы так похожа на "dice" -- игру в кости.
От главных направлений, как на Джерси, так и в дальних странах, не
отстают в своем развитии и другие стороны нашей деятельности. С результатами
научных исследований, будь то на тему содержания животных в нашем зоопарке
(включающую всевозможные аспекты ветеринарии, питания, биологии размножения)
или по вопросам поведения и экологии видов в природной среде, можно
знакомиться в библиотеках по всему свету. Быстро развивается
просветительская работа, идет ли речь о джерсийских школьниках или о жителях
Мадагаскара, где плакаты с изображениями лемуров и килеватой черепахи можно
видеть повсеместно в школах и публичных зданиях.
Огромную помощь в нашей работе оказывают члены Треста, особенно в
Северной Америке. Как я уже рассказывал, в 1973 году я отправился в США, где
Том Лавджой и другие американские друзья оказали мне неоценимую помощь в
учреждении Международного треста охраны диких животных. В 1986 году
благодаря усилиям Саймона Хикса был создан Канадский трест охраны диких
животных. Помимо того что появление родственных организаций расширило круг
нашей деятельности, оно позволяет нашим американским и канадским спонсорам
получать скидку с налогов на членские взносы и щедрые пожертвования, которые
так важны для работы нашего Треста в международном масштабе.
И наконец, мы пожинаем плоды наших трудов в виде успешного возвращения
в природную среду животных, выращенных в неволе. Такие редкие виды, как
розовый голубь и золотистый львиный тамарин, благополучно осваиваются на
новом месте жительства в лесах и, что особенно важно, начали приносить
потомство. Чудесно видеть, как после многих лет осторожного развития
плодовитых колоний мы можем возвращать животных туда, откуда они родом и где
хорошо приживаются.
Итак, задачи, которые мы ставили перед собой, учреждая Трест, решаются
-- пусть в разной степени, но, во всяком случае, механизм создан и открыт
для совершенствования. Тем не менее всегда приятно слушать комплименты, и
один из наиболее приятных мы услышали, когда в 1988 году доктор Уоррен
Айлиф, директор Далласского зоопарка, бывший президент Американской
ассоциации зоопарков и аквариумов, выступая в одном из университетов штата
Техас, заявил:
-- Спросите людей, какой зоопарк лучший в мире,-- одни назовут
Сан-Диего, другие Бронкс. Однако, если вы спросите самих работников
зоопарков, профессионалов, включая их директоров, вам назовут Джерсийский
зоопарк.
Такая оценка из-за океана, где мегазоопарки располагают мегадолларами,
дорогого стоит.
Еще, как я тоже уже говорил, нам повезло в том, что мои книги помогли
привлечь членов в наш Трест, показали людям, как важно разводить угрожаемых
животных в неволе, открыли мне многие двери и позволили познакомиться с
людьми, коих я иначе никогда не встретил бы. Что и стало так очевидно, когда
мы начали готовить празднование наших годовщин.
На Джерси нас в нашей организации не так уж много, а потому "ребята"
(как я упорно называю Джереми, Джона, Саймона и Тони, хоть это им совсем не
нравится) частенько в конце рабочего дня поднимаются в мою квартиру выпить
по стаканчику. Заходят и среди дня, если возникают важные вопросы, кои
следует обсудить, прежде чем вынести наши рекомендации на рассмотрение
руководящих органов Треста. Это позволяет отделить изрядное количество
плевел от пшеницы и сильно сократить время прохождения вопросов в комитетах.
Если я занят стряпней (люблю это дело), "ребята" размещаются вокруг стола на
кухне, в иных случаях мы располагаемся в гостиной, где половина участников
беседы сидят на полу среди разбросанных в кажущемся беспорядке бумаг.
В особых случаях -- таких, как рождение горилленка или любовная связь
золотистых тамаринов,-- мы откупориваем шампанское; спешу добавить -- не за
счет Треста, а из моего собственного погреба. Утром дня, про который здесь
пойдет речь, поводом послужило только что полученное мной известие, что для
участия в нашем празднике на Джерси прибудет принцесса Анна.
-- Принцесса согласилась открыть наш Центр подготовки,-- произнес
Саймон, возлежа на ковре и сжимая в руке фужер с шампанским.-- Это
превосходно. С этого начнем.
Хотя наш мини-университет действовал уже пару лет, "официальных
крестин" еще не проводилось, и нам конечно же хотелось видеть нашу
патронессу в роли крестной.
-- И что потом? -- спросил я; главное бремя организации торжественных
мероприятий ложилось на плечи Саймона.
-- Ленч,-- ответил он.-- Для узкого круга. Только члены Треста.
-- Речи? -- поинтересовался Джон.
-- Надеюсь, Джерри выступит и принцесса произнесет ответный спич,--
сказал Саймон.
-- Господи, Сай, ты же знаешь -- я ненавижу произносить речи, это
обязательно?
-- Обязательно,-- подчеркнул Саймон.-- Нельзя, чтобы принцесса
выступила с речью, а основатель Треста молчал.
-- Хотя бы несколько немудреных слов,-- подбодрил меня Джон.
-- Если немудреных, может, напишешь их для меня? -- предложил я.
-- Ты всегда правишь все, что я пишу для тебя,-- возмущенно отозвался
Джон.
-- Это потому, что ты не умеешь писать,-- заметил я.-- Продолжай,
Саймон, что там у тебя насчет вечера.
-- На вечер у меня есть блестящая идея,-- горячо произнес Саймон,
сверкая голубыми глазами.
Мы дружно застонали, а Джереми даже зажмурился, и лицо его исказила
мучительная гримаса, усиливая его сходство с герцогом Веллингтонским,
испытавшим горечь поражения. Все мы знали цену блестящим идеям Саймона...
-- Я вот что предлагаю,-- продолжал Саймон, не замечая нашей реакции,--
мы арендуем Гори-Касл и устраиваем там пышное зрелище.
Все прежние блестящие идеи Саймона блекли перед этой. Замок Гори-Касл,
сооруженный в тринадцатом веке, возвышается над приютившимся внизу, у
лукоморья, живописным рыбацким селением. Великолепный образец каменной
кладки, он выглядит как новый, его стены, башни и бастионы нигде не тронуты
пушечными ядрами. Кажется, замок только что построен Голливудом, и когда его
освещают прожектора, так и ждешь, что на одной из стен сейчас появится Эррол
Флинн. Гори-Касл -- самый импозантный среди замков на Джерси; сам сэр Уолтер
Рейли в бытность губернатором острова в начале семнадцатого века взял на
себя заботу о его сохранности. Арендовать столь соблазнительный объект,
сказал я себе, весьма заманчиво, но, увы, совершенно нереально.
-- Арендовать Гори-Касл! -- воскликнул потрясенный Тони.-- Да кто же
позволит тебе снять для твоей затеи замок!
-- А что, когда они узнают, для кого это нужно, может быть, разрешат
использовать его бесплатно,-- невозмутимо отозвался Саймон.-- Так вот, я
представлял себе зрелище в средневековом духе. Думаю, там смогут
разместиться что-нибудь около двух тысяч человек. Облачимся в костюмы той
эпохи, будем жарить быка на вертеле, а еще...
-- Две тысячи! -- воскликнула Ли.-- Кто будет их обслуживать?
-- Официанты,-- сказал Саймон, удивляясь, как это Ли сама не додумалась
до такого простого ответа.
-- И где же ты их возьмешь? -- поинтересовался Джереми.-- На всем
острове столько не наберется.
-- Доставим на самолетах,-- не унимался упоенный своей идеей Саймон.
-- А где они будут спать? -- сердито осведомился Джереми.
-- Палатки,-- ответил Саймон.-- Разобьем палатки на территории замка.
Мысленно я представил себе восхитительную картину -- полчища злых
португальских и испанских официантов, с жесткими плоеными воротниками, в
шляпах с перьями, снуют вокруг палаток под проливным дождем.
-- Как насчет туалетов? -- спросил мрачно настроенный Тони, наш главный
администратор и ветеринар, коему накануне довелось посвятить не один
неприятный час проблемам дамских уборных.
-- Выроем отхожие места,-- не задумываясь ответил Саймон.
-- Кто будет рыть?
-- Добровольные помощники.
-- А если таковых не найдется?
-- Скажешь официантам, чтобы вырыли,-- предложил Джон.
-- И где ты возьмешь быка? -- хотел знать ветеринар Тони.
-- Купим,-- сказал Саймон.
-- Саннадзор ни за что не позволит вырыть кучу отхожих мест на
территории замка,-- заявил Джереми.
-- Не говоря уже о гигиене,-- с чувством добавил Тони.-- Запах...
-- Лучше банкет, где зелень предпочли бы опаленному быку,--
перефразировал я Библию.
-- И банкет тоже будет,-- отчаянно цеплялся за свою идею Саймон.--
Дичина и все такое.
-- Можно растопить свинец и поливать со стен нехороших людей,--
услужливо посоветовал Джон.
-- Свинец больно дорог,-- серьезно возразил Джереми.
Чувствуя, что мои "ребята" пошли вразнос, я откупорил еще одну бутылку
шампанского.
-- Послушайте,-- сказал я.-- Как ни заманчива эта идея с замком, она
полна изъянов, и мне вовсе не хочется объясняться с монаршим двором, с какой
стати я вздумал принимать принцессу на территории замка под проливным
дождем, с валяющимися кругом недожаренными быками, с льющимся со стен
расплавленным свинцом и полчищами чужеземных официантов, жалующихся на то,
что их гульфики жмут или чересчур велики.
-- Хочешь сказать, что тебе не нравится моя идея? -- уныло заключил
Саймон.
-- Идея превосходная, но прибереги ее для другого случая. Теперь
слушайте мою идею. Как насчет того, чтобы устроить своего рода праздник
зверей и пригласить всех причастных к охране природы видных персон, кого я
знаю, чтобы каждый мог показать, какое значение он придает этому делу?
Саймон оживился.
-- Ты подразумеваешь что-то вроде большого концерта? -- осторожно
осведомился он.
В глазах его вновь появился фанатичный блеск.
-- Ну да,-- неуверенно отозвался я.-- Пусть артисты прочтут стихи про
животных, пусть будет какой-нибудь балетный номер, пригласим Иегуди
Менухина, чтобы исполнил что-нибудь из "Карнавала животных"... И тому
подобное.
-- Да, да, замечательно.-- Саймон устремил взор в пространство, как бы
представляя себе происходящее на сцене.-- И устроим мы это в Форт-Ридженте в
Сент-Хелиере. У них там огромная сцена, и все оборудование есть,
светильники, здоровенный кинопроектор, квадросистема. Это будет просто
изумительно. Замечательно!
Так родился наш "Праздник зверей". Список участников выглядел
внушительно и интересно, поскольку с большинством знаменитостей я встречался
по разным поводам.
Для декламации стихотворений мне были нужны два контрастирующих голоса
-- мужской и женский. Среди известных мне прекрасных артистов своим голосом,
несомненно, выделялся сэр Майкл Хордерн. Когда он говорил, казалось, что
обрел дар речи портвейн высшего качества, такой у него сочный, полнозвучный,
мелодичный голос. С ним я не был знаком, но знал, что он читал мои книги и
они ему понравились; я был счастлив, когда он согласился выступить у нас. Не
колебался я и в выборе женского голоса. С того дня, как я впервые увидел
Дайну Шеридан в очаровательном фильме "Женевьева" про автогонки
Лондон--Брайтон, проникся к ней неистребимой глубокой любовью. Потом я видел
Дайну в ленте "Где не летают стервятники" и был еще сильнее пленен ею.
Однако мне было известно, что у нее есть супруг, и это не позволяло мне,
человеку честных правил, прийти к Дайне и признаться в любви. Еще одной
причиной было, разумеется, то, что я сам женат. Пришлось без особой охоты
смириться с необходимостью жить без Дайны Шеридан.
А тут, как раз перед нашими великими годовщинами, случилось два
события. Мне предстояло отправиться в Лондон; при этом я обнаружил, что там
готовятся возобновить спектакль по очень веселой пьесе моего старого друга
Ноэля Кауэрда "Дари смех"; Ноэль уже несколько лет был одним из заокеанских
попечителей нашего Треста. В списке исполнителей я увидел, к моей великой
радости, имя Дайны Шеридан, а потому сказал себе, что непременно должен
увидеть своего кумира, так сказать, во плоти. В самолете, лениво листая
какой-то журнальчик, я наткнулся вдруг на интервью с мисс Шеридан. В ряду
неизбежных в таких интервью обычных пустых вопросов был также вопрос -- с
кем она предпочла бы очутиться вдвоем на необитаемом острове. "С Джеральдом
Дарреллом",-- ответила Дайна. Я не поверил своим глазам.
-- Боже, она хочет, чтобы ее выбросило на необитаемый остров вместе со
мной,-- сообщил я Ли.
-- Кто это -- "она"? -- подозрительно осведомилась Ли.
-- Дайна Шеридан.
-- С чего бы это? -- пренебрежительно, как подобает женам,
поинтересовалась Ли.
-- Потому что я прекрасный, достойный, высокоморальный человек.
-- Если она так сказала, сразу видно, что никогда с тобой не
встречалась,-- нанесла Ли сокрушительный удар.
Однако меня не так-то легко сокрушить. Я загорелся. Дайна вполне могла
выбрать этого невежу Эттенборо или пройдоху Питера Скотта, однако она
предпочла меня. Посему, тщательно подобрав дюжину желтых роз, не
оскверненных тлей, черными мошками, уховертками, точильщиками и прочими
гадкими тварями, я вложил в них карточку с надписью: "Тот, кто громче всех
аплодирует,-- это я. Могу я встретиться с вами после спектакля?" -- и
попросил отнести букет в гримерную. Карточка вернулась с ответом: "Да".
Остроумие Кауэрда вместе с блестящим исполнением Дайны сделали этот
спектакль поистине незабываемым событием. Когда мы затем выпили в гримерной
по стаканчику виски, я признался Дайне, что являюсь ее давним поклонником, и
мы договорились встречаться почаще, что бы там ни говорила Ли. Когда Дайна
рассказала об этом своему мужу Джеку, он прислал мне сердитую записку,
обвиняя меня в посягательстве на расположение его супруги посредством
неумеренного подхалимства и желтых роз и вызывая на дуэль утром в
Гайд-парке. Я принял вызов, однако подчеркнул, что право выбора оружия за
мной, и предложил стреляться пробками от шампанского на расстоянии
пятидесяти шагов. На такой счастливой ноте началась наша дружба, и когда нам
понадобилось найти актрису для нашего "Праздника зверей", естественно было
остановить свой выбор на Дайне.
С Иегуди Менухином я впервые познакомился во Франции, когда он приехал
погостить у моего старшего брата Ларри. Домик, принадлежащий мне и Ли,
находится километрах в сорока от селения, где живет Ларри (сорок километров
-- необходимая дистанция, когда речь идет о старшем брате), но мы добрались
туда на машине, чтобы позавтракать с Ларри и супругами Менухин, и ничуть не
пожалели, ибо Иегуди и его жена -- очаровательные люди. Застолье затянулось,
было много вина и закуски, так что уже около четырех часов мы стали
подумывать о том, чтобы прилечь и отдохнуть, кто-то невнятно произносил
слово "сиеста". К счастью, у Ларри был огромный дом с множеством спален, и
вскоре мы с Ли уже крепко спали. Проснулись мы от звуков скрипки.
-- Кто это крутит пластинки? -- спросила Ли.
-- Это Иегуди упражняется,-- сказал я.
Выйдя на лестничную площадку, мы и впрямь услышали, как из спальни
поблизости доносится упоительное пение скрипки под смычком виртуоза. В жизни
меня пробуждали от сиесты самые разные звуки -- щебетанье птиц, раскаты
грома, журчанье ручья, ровный гул водопада,-- но никогда мой сон не
прерывали такие восхитительные ноты.
Разумеется, мы пригласили супругов Менухин и Ларри к нам на ответную
трапезу, и, выяснив, что Иегуди любит рис, чечевицу, бобы и другие продукты
этого ряда, я сотворил особое кэрри "Менухин" в огромных количествах. В
нашем внутреннем дворике стоял длинный обеденный стол, и, чтобы сберечь
время, накрывая его с учетом всяких гарниров и салатов, Ли аккуратно
разложила по порядку на большом подносе ложки, вилки, ножи, черпаки и все
прочее. Прибыли гости, мы выпили по рюмочке, затем Ли вышла на кухню
нанести, как говорится, последние штрихи. Вскоре за ней последовал Иегуди и
остановился, глядя, как она хлопочет.
-- Давай я помогу,-- сказал Менухин и, не дожидаясь ответа, схватил
поднос с приборами, отнес его во дворик, приблизился, улыбаясь, к столу и
обрушил на него звенящую, поблескивающую груду металлических изделий.
Видя, с каким ужасом моя благоверная созерцает эту картину, я поспешил
отвести Иегуди обратно в гостиную, налил ему еще стаканчик и отправился
помогать расстроенной Ли разбирать перемешанные приспособления для еды.
-- Я столько времени потратила,-- прошептала она.
-- Не бери в голову. Смотри на вещи оптимистично. Не всякая хозяйка
может похвастать тем, что ее стол накрывал Иегуди Менухин.
...Итак, я отправил письмо Иегуди, и сей великодушный, благородный
человек ответил, что будет рад послужить нашему делу, сыграть что-нибудь
вместе с Джерсийским молодежным оркестром.
Таким образом, для чтения стихов у нас были два знаменитых артиста,
музыкальную часть концерта обеспечивал известный скрипач с оркестром. Однако
этим далеко не исчерпывались грани, где животный мир соприкасался с нашим,
обогащая его. Взять, к примеру, танец, вокал, телевидение, живопись. У
одного из моих друзей, Джереми Джеймса Тэйлора, постановщика нашего
концерта, были связи с Королевским балетом, и он порадовал меня известием,
что на Джерси пришлют для выступления многообещающих учащихся балетной
школы.
За несколько лет до того я участвовал в телевизионном шоу для детей
вместе с жизнерадостной Айлой Сен-Клер. Во время репетиций мы всласть
потолковали о деятельности нашего Треста, и она настолько была
заинтересована, что допустила фатальную оплошность -- дескать, если мне
когда-нибудь понадобится ее помощь, нужно только дать знать. Очарованный ее
чудесным, красивым голосом, я не сомневался, что никто лучше ее не
представит животных средствами вокала. Позвонив Айле Сен-Клер, я напомнил
про ее обещание и попросил приехать на Джерси. Она ответила, что с
удовольствием приедет и даже знает одну симпатичную песенку про зоопарк.
Пришло время мне призадуматься. Как насчет растений? Что ни говори, без
них не смогут существовать животные. Самым громогласным и рьяным защитником
мира растений, несомненно, был Дэвид Беллэми. Тут меня осенила сумасбродная
мысль. В своем блестящем шоу "Упала шляпа" Флэндерс и Суонн исполняли
песенку "Мезальянс" о жимолости и вьюнке, которые полюбили друг друга, но не
могли сочетаться браком из-за того, что одно растение вращается по, а другое
против часовой стрелки. Кончилось тем, что "они выдернули свои корни и
зачахли". Прибегнув к подкупу, я уговорил Айлу и Дэвида исполнить этот дуэт;
бесподобная комбинация, ибо Дэвида природа наградила голосом (уверен, он не
обидится) распаленного страстью моржа.
Выбор телевизионного сюжета не представлял трудности -- кто мог бы
сравниться с Дэвидом Эттенборо?
Я познакомился с Дэвидом, когда он был рядовым продюсером на Би-би-си.
Нас представили друг другу в одном трактире, где мы недурно провели
несколько утренних часов, толкуя про животных и путешествия. Несколько лет
спустя Дэвид позвонил мне и спросил, не соглашусь ли я записать с ним
программу для радио в моем зоопарке. Я ответил, что буду счастлив, и мы
назначили день.
В то время в нашей коллекции были Чемли и Лулу -- пара шимпанзе
сомнительной нравственности. Придешь проведать их, Чемли -- после
истерических утренних приветствий (оскаливание зубов, безумные крики и
качание на ветвях) принимался препарировать апельсин сосредоточенно и
тщательно, словно какой-нибудь знаменитый хирург, производящий трепанацию
черепа премьер-министра. Лулу, хорошо усвоившая, как учтив ее супруг в
обращении со слабым полом, не зевала: пока он занимался апельсином, она
спешила набить рот виноградом, сгребала в кучу возможно больше плодов и
садилась на них, надеясь, что благоверный не заметит ее уловки. Закончив
хирургические действия над апельсином, Чемли съедал его и швырял кожуру в
Лулу, чаще всего попадая ей в затылок. Бросая снизу, он тем не менее искусно
поражал намеченную цель. Напомнив тем самым Лулу о своей глубокой
привязанности, он кидался на нее, когда она меньше всего того ожидала,
награждал затрещиной и стаскивал кричащую супругу с укрываемых ею фруктов.
После чего садился, засовывал в рот банан, хорошенько разжевывал его,
выплевывал на ладонь и принимался толстым пальцем перемешивать жидкую кашицу
с видом человека, выбирающего монеты для торгового автомата.
В чем всегда можно было положиться на Чемли, так это в том, что он не
упустит случая подстроить вам какую-нибудь каверзу. Возьмитесь провести по
зоопарку важных гостей -- уж он не подведет. Словно знает, что ваши
экскурсанты -- люди знатные и вы ждете от него приличного поведения. Со
злорадным огоньком в глазах он живо оценивал ситуацию и соображал, какое
безобразие сотворить. Обычно Чемли начинал с того, что задавал Лулу взбучку:
дергал ее за волосы, сбивал с ног и принимался прыгать на ней. Он делал это
по двум причинам. Во-первых, из всех шимпанзе, каких я когда-либо знал, Лулу
издавала самые громкие и пронзительные вопли; это было нечто среднее между
свистом обезумевшего паровоза и скрипом ножа по стеклу. Во-вторых, Чемли
обнаружил, что ничто так не занимает публику, как небольшой семейный
скандал. Убедившись, что общее внимание сосредоточилось на нем, он
принимался насиловать супругу или же, сидя на ветке, с большим вкусом
занимался самоудовлетворением, заставляя почтенных зрительниц смущенно
краснеть и обмахиваться путеводителями. Усыпив бдительность публики
временным смирением, он отрыгивал на ладонь полупереваренные фрукты и швырял
щедрый дар через решетку, заставляя перемазанных липкой субстанцией
экскурсантов с криками разбегаться в разные стороны. Чемли обожал таким
способом разгонять толпу, это был верх его устремлений, жизнь не могла
даровать ему более изысканное наслаждение.
Сколько лет мне ни доводилось показывать зоопарк важным гостям, я
неизменно с великой опаской приближался к клетке Чемли, и мои опасения
всегда оправдывались. Посему мне так живо запомнился тот день, когда приехал
Дэвид Эттенборо записывать свою программу для радио.
Программа была предельно простая, мы с Дэвидом неторопливо переходили
от клетки к клетке, рассказывая забавные истории про животных, с коими
встречались в разных концах света. Теперь такое творчество не прошло бы,
нынешней публике подавай цветное изображение и самый крупный план. Однако в
те далекие счастливые времена паровой тяги радиослушатели были не так
взыскательны. Для начала мы условились, что я просто проведу Дэвида по
зоопарку, чтобы мы решили, на каких животных остановимся и что каждый из нас
будет говорить. Он впервые приехал к нам, и, хотя мы делали только первые
шаги, Дэвид был восхищен знакомством с нашими подопечными и нашими задачами.
Мы так увлеклись, что я подходил к обители Чемли, совершенно позабыв об
осторожности. Что до Дэвида, то он при виде обезьян издал радостный крик и
поспешил подойти поближе к клетке. Случилось так, что именно в эту неделю
нас форменным образом засыпали экзотическими фруктами. Шимпанзе уписывали
все, что приходилось на их долю, однако это весьма пагубно отозвалось на их
желудках. В итоге было бы сильным преуменьшением сказать, что их клетка
изобиловала липкими предметами для метания. При виде ничего не подозревающих
жертв Чемли пришел в восторг. Зачерпнул две горсти боеприпасов и, как только
Дэвид подошел к отжиму, запустил в него с неизменной меткостью. Снаряды
поразили Дэвида точно в грудь, и белейшая рубашка его приобрела сходство с
навозной кучей. Дэвид в ужасе замер, а Чемли, ободренный первым успехом,
столь же метко отправил следом еще два снаряда. Я поспешил прийти на помощь
Дэвиду, пока он не превратился в ходячий сортир. Всячески извиняясь, отвел
его в дом, где он смог умыться, и дал чистую рубашку. После доброго
стаканчика виски он как будто смягчился, но, возобновив обход зоопарка, я
следил за тем, чтобы он был поосмотрительнее, и старался идти первым.
Надеясь, что годы затуманили память Дэвида, я позвонил ему, напомнил,
что он так и не вернул мне мою рубашку, и выразил пожелание, чтобы он
приехал и показал чудесные кадры из "Жизни на земле", едва ли не самые
трогательные во всем сериале, где Дэвид сидит в лесу, окруженный горными
гориллами. Для вящей убедительности я добавил, что наш общий давний друг
Крис Парсонс (он заведовал в Би-би-си отделом естественной истории, когда
снимался сериал) согласился обеспечить техническую сторону показа. Дэвид
тотчас ответил "да" -- и не подвел, хотя так и не привез рубашку взамен
моей.
С изобразительным искусством проблема решилась так же просто, как с
телевидением, ибо кто мог лучше представить анималистику, чем Дэвид Шеперд?
Превосходный живописец, Дэвид давно отдал свое сердце диким животным Африки,
особенно слонам. Яркие, волшебные картины, изображающие этих толстокожих и
других зверей, прославили художника во всем мире, а деньги, вырученные им за
свои творения, пошли на создание Фонда охраны диких животных Африки. Перед
нашей встречей меня предупредили, чтобы я вел себя так, словно мы одинаковые
безумцы. И когда знакомство состоялось, я и впрямь убедился, что у нас с
Шепердом много общего, хотя кое в чем он меня превзошел, ибо я не способен
на такое безумство, как выходить в саванну с палитрой в руках в компании
кинооператоров, чтобы писать портрет дикого слона. Не помню уже, сколько раз
за операторами гнались недовольные животные, однако знаю, что Крис Парсонс,
руководивший бригадой киношников, вернулся из Африки наполовину седой и
ощущение тревоги не покидало его глаз. Как бы то ни было, Шеперд согласился
приехать показать кадры, на которых видно, как он спасается бегством от
слона, и рассказать о важной роли диких зверей вообще и для искусства в
частности.
Джонни Моррис не один год изображал в телесериале "Магия животных"
ограниченного, придурковатого смотрителя зоопарка. Я давно был знаком с этим
мягким, добрым человеком, великим мастером потешной имитации. Однажды, когда
он снимал фильм на островах Силли, я одолжил ему своего пса (тоже Джонни) в
качестве этакой мини-звезды, а потому считал, что он обязан на добро
ответить добром. Джонни сказал, что с удовольствием приедет и расскажет
забавную историю про то, как он (в роли смотрителя) не мог поладить с одним
слоном.
Итак, в общем и целом все было улажено, однако Саймон продолжал
метаться кругом как одержимый. Следовало забронировать номера в гостиницах,
не забыв про цветы, обеспечить кучу других деталей. Суровые метеоистины не
облегчали его труд. По горькому опыту мы знали -- если где-то над Атлантикой
бушует шторм (допустим, возле Фолклендских островов), он непременно явится
на Джерси, чтобы испортить нам настроение. Если где-то между Антарктидой и
Ла-Маншем возникнет облачко тумана, оно обязательно накроет серой шапкой наш
остров, не давая самолетам ни сесть, ни взлететь. Обычно это происходило как
раз тогда, когда мы были вынуждены развлекать какого-нибудь скучного гостя,
от коего мечтали поскорее избавиться, или когда предвкушали визит сердечного
друга. На сей раз разгулялись боковые ветры, и за несколько часов до начала
концерта самолет с Дэвидом Эттенборо и другим важным реквизитом бросало
туда-сюда в воздухе над островом, пилот твердил, что садиться невозможно, а
Саймон отвечал, что непременно нужно. Самолет сел прежде, чем рыжая шевелюра
Саймона стала белой.
Теперь, когда все важные персоны прибыли и разместились в гостиницах,
Саймону предстояло каждого снабдить пропуском для входа в огромный зал в
Форт-Ридженте, поскольку особа принцессы охранялась, разумеется, чрезвычайно
строго. Саймон так старался не упустить ни одной мелочи в приготовлениях,
что забыл о пропуске для себя, и, когда все звезды уже собрались в зале, его
у входа остановили охранники. Сколько Саймон ни твердил, что он --
организатор всего шоу, его мольбы отскакивали как от каменной стены. Без
пропуска -- нельзя. Он был на грани нервного срыва, наконец кто-то узнал
его, и Саймона с великой неохотой впустили в зал.
Наконец наш праздник начался. Открывая его, я объяснил, что нами
руководило желание показать, как важны другие животные, населяющие планету,
как они самым различным образом влияют на нашу жизнь. По обе стороны от меня
в эти минуты стояли прелестные дочурки Саймона, четырехлетние близнецы, в
изображающих дронта замысловатых костюмах, и я боялся, как бы девочки не
задохнулись в них от жара, источаемого светильниками. Перед тем как покинуть
сцену, я напомнил, что дронт -- символ нашей организации, потому-то я и
вышел в сопровождении двух дронтов, жаль только, что это не плодовитая
пара...
Все шло как по маслу, было очевидно, что наши звезды получают от своих
выступлений не меньше удовольствия, чем публика. Глядя, как весело и щедро
делятся своими талантами мои друзья, я мысленно возвращался к событиям этого
дня. День выдался долгий и непростой, и погода отнюдь не миловала нас. Когда
бы наша патронесса ни решала порадовать нас своим визитом, на остров
непременно с ревом обрушиваются бури, типичные скорее для области
тропических муссонов. Из-за этого, естественно, приходится срочно изменять
сценарий, перенося в помещение то, что намечалось демонстрировать под
открытым небом. Однако помимо каверз природы творились и другие, более
страшные ужасы, про которые я не знал.
Назову лишь один -- случай с головой Мотабы. Вы скажете, что монарший
визит -- дело достаточно хлопотное, не хватало усложнять его заботами о
голове какой-то гориллы, но, как я уже говорил в начале этой книги, когда вы
живете в окружении полутора тысяч животных, в любую минуту может случиться
все что угодно. Вы привыкаете к этому, учитесь воспринимать как нормальный
образ жизни. Но когда голова гориллы оказывается неразрывно связанной с
благом принцессы, вы ощущаете, как жизнь наносит вам удар ниже пояса.
Вот как это случилось, и я рад, что ничего не знал, пока сопровождал
нашу высокую гостью. На то время, что мы открывали Центр подготовки и
принцесса беседовала с нашими разноязычными студентами всех цветов кожи из
всех уголков Земли, дождь решил взять тайм-аут. Дальше было задумано, что мы
проследуем в главное здание, чтобы принцесса могла расписаться в гостевой
книге, после чего состоится экскурсия по зоопарку с таким расчетом, чтобы
ровно в одиннадцать часов завершить ее у комплекса для горилл. Монаршие
визиты расписываются по секундам, и не успей мы к гориллам в назначенное
время, весь остальной распорядок летел бы вверх тормашками.
Ричард Джонстон-Скотт, вне сомнений, лучший и наиболее опытный в мире
смотритель человекообразных обезьян, поглядел на небо и решил, что негоже
показывать принцессе его обожаемых подопечных мокрыми с ног до головы в их
просторном загончике. В спальных отсеках они будут смотреться куда лучше.
Озаренный гениальной идеей, Ричард создал некий полуфабрикат джунглей.
Наломал веток с наших дубов, чудесных каштанов и лип и выстелил ими пол
спален. Получилась весьма впечатляющая картина, и когда в отсеки запустили
горилл, они реагировали на увиденное глухими рокочущими звуками, какие можно
услышать, стоя поблизости от вулкана; так у горилл принято выражать свое
одобрение.
В это время принцессу Анну как раз привели в главное здание, где ее
ждала гостевая книга. Через четыре минуты нам полагалось быть у комплекса
для горилл.
И в это же самое время Мотаба решил заклинить свою голову между
прутьями решетки, образующими кровлю над спальным отсеком. Эти прутья
исполняли две функции: не позволяли просовывать сверху руки любопытствующим
и играли роль гимнастических перекладин, чтобы молодые обезьяны могли вволю
раскачиваться и всячески упражняться. Мотаба ухитрился найти место, где
просвет между прутьями был чуть шире, и, конечно же, протиснул туда свою
головенку.
Ричард был в отчаянии, родители Мотабы -- Нэнди и Джамбо -- тоже.
Тяжелый случай, даже если бы не совпадение во времени с монаршим визитом.
Мотаба (любой детеныш на его месте поступил бы таким образом) принялся
кричать и визжать, чем еще больше взвинтил родителей.
В ряду наших добровольных помощников была одна чудесная, милая валлийка
-- миссис Хэйуорд. Оказавшись свидетелем катастрофы, она посчитала, что
лучше всего немедленно известить