а старуха не уберется прочь! И они плясали, и плясали, и плясали, а старуха поначалу ругалась, и плевалась, и размахивала руками, но потом, заметив, что никто не обращает на нее внимания, начала медленно пятиться к двери. Это была уже не та богатырша, что подпирала головой потолок -- нет, теперь она съежилась и ростом стала не больше Мэри, и все продолжала уменьшаться. Вжавшись спиной в дверь, старуха испуганно заверещала: -- Выпустите меня! Скорей, выпустите! Мне пора! У меня дела! Аллан опустил волынку и сказал: -- Вот как, матушка? Хотите уйти посередь праздника? А может, попляшете с нами? -- Нет!!! -- завопила старуха, росту в которой было уже не больше четырех футов. -- Я не умею плясать! Выпусти меня, мне пора идти! -- Хорошо, матушка, как пожелаете, -- пожал плечами волынщик. Он не спеша подошел к двери и сдвинул засов. Едва он приоткрыл дверь, как старуха поспешно юркнула в узенькую щель -- только ее и видели! Аллан довольно ухмыльнулся, захлопнул дверь и заложил засов. -- Уф! -- в один голос выдохнули Джон и Мэри и, отдуваясь, рухнули на лавку. Лица у обоих цветом напоминали свеклу. -- Молодцы, хозяева! -- рассмеялся Аллан. -- А знаете, кого мы прогнали? Я сразу узнал ее, едва увидел синее лицо и единственный глаз. Это была Мулиартех, что живет на дне моря! Старики рассказывали мне о ней. -- Мулиартех? -- с опаской переспросил Джон. -- А кто она такая, и чего ей здесь было нужно? -- Ничего хорошего, уж поверьте! Она редко появляется среди людей -- только в самую ужасную бурю -- и всегда в обличье синелицей одноглазой старухи. На самом же деле Мулиартех -- огромный морской змей. Она любит людской страх -- он для нее слаще любого угощения! От него она распухает, становится все больше и больше. Поэтому, когда встретишь Мулиартех, ее нельзя бояться. Будешь бояться -- она будет расти, а потом, когда заполнит собой весь дом, перекинется в жуткого змея, свой истинный облик. -- И что потом? -- жалобно спросил Джон. -- Потом? Дом развалится на куски, а людей Мулиартех поймает и утащит на дно моря. Вот почему нельзя бояться Мулиартех! "Хорошо, что мы не знали всего этого раньше, -- подумала Мэри. -- Если б знали -- точно достались бы Мулиартех! Как можно знать о такой жути и не испугаться? Только настоящий храбрец вроде Аллана способен на это!" -- Спасибо тебе, Аллан, -- сказала она. -- Если б не ты, мы бы пропали. Спасибо, что спас нас! -- Ерунда, -- смущенно ответил волынщик. -- Я же и себя спас, разве не так? -- А она не вернется? -- снова спросил Джон. -- Вдруг она снова явится завтра? -- Ну нет! -- с улыбкой ответил Аллан. -- После того, чем мы ее сегодня угостили? Да она теперь до конца времен будет обходить ваш дом стороной! * * * -- Вот видишь, -- назидательно сказал Господь, -- страх можно и нужно побеждать! -- Конечно, -- согласился я. -- Если б не Аллан, не его бесстрашие, конец у этой истории был бы совсем другой! -- И еще его знания, -- добавил Всевышний. -- Он знал, с кем имеет дело, знал, что бояться нельзя. Слабый боится знаний, слабый всего боится. Но для сильного духом знания -- лучшее подспорье. Страх -- это враг, а когда знаешь врага, половина дела уже сделана! -- А если ошибаешься? Люди часто думают, что они что-то знают, на самом же деле им это только кажется. -- Лучше не иметь никакой пищи, чем питаться ядом. Лучше ничего не знать, чем заблуждаться. -- Но иногда бывает очень сложно отличить знания от заблуждений, -- печально сказал я. -- Даже лучшие из нас порой ошибаются. -- Человек имеет право на ошибку. На свете много лжи, и любой человек рано или поздно попадает в ее сети. Даже лучший из лучших. -- Да, я знаю одну такую историю. Она повествует о благородном и достойном человеке, который ошибся самым ужасным образом. И мне хотелось бы знать, простительны ли подобные ошибки? -- Рассказывай, -- кивнул Господь. -- Я постараюсь ответить на твой вопрос. История о том, как сэр Лайонел ошибся I Некий сэр Лайонел, один из рыцарей Круглого Стола, был добрым человеком и доблестным воином. Его призванием было уничтожать злобных чудовищ, где только ни встретит. Немало потрудился он, очищая землю от мерзких тварей, всю жизнь провел в тяжких странствиях. Сэр Лайонел отличался скромностью, потому о подвигах его не сложено песен. Но историю о том, как легко ошибиться, он не раз рассказывал в назидание всем, кто хотел послушать. Однажды сэр Лайонел, как всегда в одиночестве, странствовал вдоль западного берега Англии. Земли, которые он проезжал, были унылы и пустынны, и часто рыцарь не мог отыскать даже места для ночлега. Погода стояла хмурая и промозглая, сырой, не по-летнему холодный ветер пробирал до костей. Сэр Лайонел истосковался по теплу очага. Он был бы рад даже нищей рыбацкой хижине, лишь бы посидеть под крышей, у огня, рядом с людьми. Рыцарь слыхал, что где-то неподалеку должно быть аббатство, и велика была его радость, когда однажды под вечер он заприметил вдалеке серые стены. Уже смеркалось, когда сэр Лайонел подъехал к аббатству. Оно было совсем небольшим и, судя по виду, очень бедным. Тропинка, ведущая к воротам, так заросла крапивой, что рослый конь сэра Лайонела по самую грудь погрузился в зеленое море. У ворот сэр Лайонел помедлил и огляделся. Его печалило и настораживало здешнее запустение, но ночевать под кустом ему опостылело. И закованный в железо кулак рыцаря гулко застучал по двери. Устало откинувшись в седле, сэр Лайонел принялся ждать. Но там, за воротами, торопиться не собирались. Прождав довольно долго, сэр Лайонел снова забарабанил в дверь и закричал: -- Эй! Святые отцы! Есть здесь кто живой? Немного погодя он услышал медленные шаркающие шаги, а затем хриплый голос пролаял: -- Убирайся! Не мешай нам молиться Господу! -- Прости, что прервал вашу молитву, святой отец, но мне нужен приют на ночь, -- вежливо ответил рыцарь. -- Поди прочь, попрошайка! Нам некуда пустить тебя и нечего дать. Давай, проваливай! -- Так-то вы принимаете странников! -- гневно воскликнул сэр Лайонел. -- Да ты знаешь, с кем разговариваешь? Открывай, или я разнесу ваши гнилые ворота и половину аббатства заодно! Послышалось поспешное шарканье, загремели запоры, и в дверях появился тощий хмурый старик в грязном балахоне, подпоясанном веревкой. Он взглянул на статного белого коня, богатые доспехи, посмотрел на длинный меч у пояса рыцаря, и принял самый подобострастный вид. -- Прости, высокородный сэр, -- проговорил он гораздо вежливее. -- Откуда мне было знать, что здесь рыцарь? Я думал, это какой-нибудь нищий. Добро пожаловать в нашу скромную обитель! -- Что, нищего ты бы не впустил? -- спросил сэр Лайонел, грозно сдвинув брови. -- А как же помощь бедным? Я вижу, здесь не очень чтят эту заповедь. -- Милорд, мы сами нищие, и нам неоткуда ждать помощи. Но мы не жалуемся, о нет, не жалуемся! На все воля Божья! И, молитвенно воздев очи к небу, привратник впустил рыцаря за ворота. Внутри обители царило еще большее запустение, чем снаружи. Пустынное подворье окружали приземистые строения из грубого серого камня. Сэр Лайонел спешился и протянул поводья монаху. Тот принял их с раболепным поклоном. -- Отведи коня на конюшню и позаботься о нем как должно, -- велел рыцарь. Монах снова поклонился, собираясь выполнить приказ, но в голове сэра Лайонела мелькнуло подозрение, и он поспешно добавил: -- Погоди, я сам пойду с тобой и за всем присмотрю. Конюшня аббатства была пуста, не считая тощего ослика, ютившегося в дальнем углу. Под ногами чавкала гнилая солома. Сэр Лайонел помог монаху расседлать коня и завести его в денник. Пока рыцарь обтирал и чистил коня, монах принес ведро воды и охапку прошлогоднего сена. -- Это все, что у вас есть? -- нахмурился сэр Лайонел. -- Быть может, ты поищешь получше и найдешь немного овса? Старик понурился и жалобно заглянул рыцарю в глаза: -- Милорд, овес давно съели мы сами. Бог свидетель, это лучшее, что я смог найти! -- А почему прошлогоднее? Взгляни, оно же серое и жесткое! Как можно таким кормить коня? Монах совсем сжался: -- В этом году у нас нет сена. Прости, милорд, я не виноват! Сэр Лайонел махнул рукой, не желая больше спорить. Он подождал, пока старик задаст коню корм, и спросил: -- Где ваш аббат? Я хочу его видеть. -- Отец-настоятель с братией только что сели за трапезу. Пойдем, я провожу тебя. II Трапезная скупо освещалась чадящим светильником. За грубым деревянным столом сидели отец-настоятель и четверо монахов. Все они были худы, лица их носили явные следы недоедания. Едва сэр Лайонел вошел, на него устремились любопытные и немного испуганные взгляды. Потом, по знаку аббата, монахи встали и низко поклонились. Настоятель еще раз внимательно посмотрел на рыцаря и проговорил: -- Добро пожаловать, сын мой, в нашу скромную обитель. Давно не принимали мы такого благородного гостя! Я -- отец Бертран, настоятель аббатства. Сэр Лайонел в ответ поклонился и назвал себя. Отец Бертран вежливо попросил гостя разделить с ними трапезу, заранее попросив прощения за ее скудость. Перед рыцарем поставили деревянную миску, наполненную жидкой капустной похлебкой, аббат прочитал молитву, и все молча принялись за еду. Сэр Лайонел подивился жадности, с которой монахи накинулись на пустую похлебку. Когда с ней покончили, один из монахов принес полкаравая черствого серого хлеба и кусок засохшего сыра. Каждый получил по небольшому ломтю того и другого. Сыр и хлеб исчезли в одно мгновение. Смекнув, что это все, сэр Лайонел осмелился спросить: -- Святой отец, сегодня ведь вторник? Разве нужно во вторник так строго поститься? Отец Бертран тяжко вздохнул и ответил: -- Нет, сын мой. Но нищета наша так велика, что в постные дни мы совсем не едим. А хлеб бывает на нашем столе только по воскресеньям. Глаза у монахов были голодные, и сэр Лайонел почувствовал вину за то, что отнял у несчастных часть их и без того малой доли. Стараясь не задеть ничьих чувств, он сказал: -- Святой отец, пошли кого-нибудь на конюшню, где остались мои пожитки. Там есть кое-какая еда, и я буду рад поделиться ею с вами. От этих слов монахи оживились. Один из них тут же выскочил из-за стола и побежал на конюшню. Вернувшись вскоре с большой холщовой сумой, монах с поклоном подал ее сэру Лайонелу. Рыцарь извлек из сумы увесистый окорок, мешочек сухарей, флягу вина и положил все это на стол. Монахи уставились на эту нехитрую снедь так, словно она была из золота. Один только отец Бертран при виде еды сохранил остатки самообладания. -- Сын мой, -- неуверенно пробормотал он, -- мы не можем бездумно пользоваться твоей щедростью. Места здесь дикие и пустынные, и тебе негде будет пополнить свои запасы... -- Пустяки, святой отец, -- перебил его сэр Лайонел. -- Обо мне нечего беспокоиться. Я человек бывалый и не пропаду, что бы ни случилось. Не слушая возражений аббата, он нарезал ветчину толстыми сочными ломтями и, подавая пример, взял себе один. Худые руки несмело потянулись к окороку. Отец Бертран вздохнул: -- Ты щедр, милорд! Да вознаградит тебя Господь за доброту! Пока монахи жадно поглощали ветчину с сухарями, сэр Лайонел налил каждому по стакану вина, не забыв и про себя. Сытная еда и доброе вино преобразили монахов: на лицах появились довольные улыбки, голодный блеск исчез из глаз. Святые отцы от всей души поблагодарили рыцаря за невиданно обильный ужин, пожелали ему покойной ночи и удалились, оставив наедине с аббатом. III Когда монахи ушли, сэр Лайонел встряхнул флягу: -- Здесь есть еще вино, отец Бертран. Почему бы нам не посидеть за стаканчиком и не побеседовать? -- Охотно, сын мой, -- улыбнулся аббат. Сэр Лайонел наполнил стаканы и осторожно завел разговор о том, что разбудило его любопытство: -- Я немало поездил по свету, бывал во многих монастырях и аббатствах, но, честно признаюсь, первый раз вижу святых отцов в таком бедственном положении. Прошу тебя, поведай, отец Бертран, в чем его причина? Отец Бертран помолчал, заглянул в свой стакан, отпил немного вина и только потом ответил: -- На все Божья воля! Быть может, Он послал нам это испытание, дабы укрепить наш дух. Не мы одни бедствуем, сын мой. Вся округа голодает, и те крестьяне, что раньше исправно доставляли нам хлеб насущный, теперь не могут прокормить даже свою семью. Если б ты знал, милорд, сколько детей умерло за последний год! Наша обитель никогда не была богатой, и у нас нет золота, чтобы послать кого-нибудь туда, где можно купить еды. Так и перебиваемся и неустанно молим Господа отвратить от нас гнев. -- А отчего случился такой голод? -- Причины самые обычные. Плохой урожай прошлой осенью, суровая зима, поздняя весна, сырое и холодное лето. В этом году хлеба будет еще меньше, и немногие доживут до следующей весны... -- И часто такое случается в ваших краях? -- Впервые на моей памяти. Бывали, конечно, неурожайные годы и раньше, но чтоб такое... Отец Бертран умолк, погрузившись в невеселые думы. Молчал и сэр Лайонел, размышляя о том, что услышал. Не верилось ему, что Господь может так сурово карать своих детей. Где это видано, чтобы монахи съели даже овес с конюшни! -- Позволь спросить еще об одном, святой отец, -- снова заговорил рыцарь. -- Нет ли в ваших краях чудовищ, великанов, драконов и прочих отродий нечистого? Аббат удивленно посмотрел на него: -- Почему ты спрашиваешь, милорд? -- Потому, что всю свою жизнь я посвятил тому, чтобы очистить от чудовищ христианские земли. И, где бы я ни странствовал, везде задаю этот вопрос. К тому же, не буду лукавить, не верю я, что ваши беды посланы Богом. То, что ты рассказал, куда больше напоминает козни дьявола. Потому я и хочу узнать, нет ли в округе его слуг. Отец Бертран немного подумал, а потом ответил: -- Я слыхал об одном таком создании, что живет неподалеку... Но, право, не думаю, что оно повинно в голоде. Это чудовище живет в пещере в прибрежных скалах и питается одной рыбой. Рыбаки называют его Вулвер. -- А как выглядит этот Вулвер? -- О, весьма неприглядно! Телом он схож с человеком, но повыше, и сплошь покрыт бурой шерстью, голова же у чудища волчья. -- Оборотень! -- воскликнул сэр Лайонел и перекрестился. -- Не знаю, быть может. Но, как бы то ни было, Вулвер никогда не причинял людям вреда. -- Мой опыт говорит другое, -- возразил рыцарь. -- Подобные твари недаром внушают нам страх и отвращение: вид их гнусен, но сущность -- еще того хуже. Зло -- их стихия, они им дышат и питаются. Многим из них нет нужды совершать злые поступки. Одно то, что Вулвер живет рядом с вами, могло быть причиной неурожая. Я уже двадцать лет истребляю чудовищ и, поверь, знаю, о чем говорю! Отец Бертран во все глаза смотрел на него: -- Ну... Если ты так уверен... Конечно, опыт в таких делах стоит немало! И что ты собираешься делать? -- Расскажи мне, где живет Вулвер, и завтра же я отправлюсь туда, покончу с проклятым чудовищем и привезу тебе его голову. Вот увидишь, голод сразу же прекратится! -- Хвала Всевышнему, пославшему нам тебя! -- воскликнул аббат и принялся объяснять дорогу к пещере Вулвера. IV Утром сэр Лайонел отстоял с монахами мессу и собрался в путь. Перед отъездом он уговорил отца Бертрана принять в дар почти все золото, бывшее у него при себе, и взял с аббата обещание немедленно отправить посланца за хлебом и другими припасами. Отец Бертран со слезами на глазах благословил его. -- Возвращайся, сын мой, мы будем молиться за тебя, -- проговорил на прощанье аббат. -- Я вернусь еще сегодня и привезу тебе голову чудища! -- крикнул в ответ сэр Лайонел и выехал за ворота. Путь его лежал вдоль берега моря, мимо маленькой деревушки, к пещере Вулвера. Сэр Лайонел ехал, низко надвинув капюшон на лицо, -- с неба моросило не переставая. Серые волны, рябые от дождя, с мерным шелестом вгрызались в берег. Пахло солью и гнилыми водорослями. Тут и там виднелись мрачные скалы, изъеденные морской водой. Миновав деревню, сэр Лайонел стал внимательно осматриваться вокруг, ибо цель его близилась. Завидев раздвоенную скалу, покрытую слоем сухих водорослей, он спешился. Там была берлога Вулвера, и рыцарь не хотел раньше времени предупреждать его о своем появлении. Коня не к чему было привязать. Сэр Лайонел приказал ему ждать, не сходя с места. Вышколенный боевой конь застыл, словно беломраморная статуя, недоверчиво косясь на море. Рыцарь проверил, легко ли выходит из ножен меч, и направился к раздвоенной скале, стараясь ступать как можно тише. Запах гнили становился все сильней, а вскоре к нему прибавился и другой -- запах тухлой рыбы. На пути сэра Лайонела все чаще попадались кучки рыбьих костей и чешуи. Смекнув, что это остатки пиршеств Вулвера, рыцарь удвоил осторожность. Он долго не мог разглядеть, где же вход в пещеру, а когда наконец заметил, то поразился, как кто бы то ни было может здесь жить. Это был узкий лаз, не больше двух футов вышиной, выходящий к самому морю. Волны то и дело с рокотом заползали в пещеру, и рыцарь поежился, представив себе, как сыро и холодно должно быть там, внутри. Он невольно посочувствовал Вулверу, по доброй воле живущему в таком отвратительном месте. Сэр Лайонел поплотнее закутался в плащ и, пригнувшись, начал протискиваться между холодными, осклизлыми камнями. Футов десять он прополз на четвереньках, потом ход расширился, и ему удалось встать во весь рост. Вскоре каменные стены расступились, пол резко пошел вниз, и рыцарь, вверив себя Господу, неслышно спрыгнул в логово Вулвера. К его удивлению, в пещере не царил кромешный мрак, да и пахло не так скверно. Свет и воздух проникали внутрь через многочисленные трещины в скале. Сэр Лайонел извлек меч из ножен и огляделся. В дальнем углу пещеры лежало что-то темное и мохнатое. Это и был Вулвер. Сэр Лайонел, умевший, когда нужно, подкрадываться не хуже кошки, подобрался к чудовищу вплотную и, держа меч наготове, стал с интересом рассматривать его. Вулвер спал, свернувшись клубком, и больше всего походил на огромную собаку. Во сне он тихонько поскуливал и постанывал, словно ему снилось что-то очень страшное. Бурая свалявшаяся шерсть клочками покрывала его исхудалое тело. Более жалкое создание невозможно было представить. Это было совсем не то, что ожидал увидеть сэр Лайонел. Рыцарю стало не по себе от того, что он должен сделать. Медленно, словно нехотя, он занес над Вулвером меч -- и остановился. Потом опустил меч. Он не мог убить спящего Вулвера, хоть и понимал, что так будет проще. Это было бы подло, это было бы недостойно. Пусть эта жалкая тварь, по крайней мере, сможет защищаться. И сэр Лайонел, проклиная в душе свою неожиданную слабость, отступил на пару шагов и крикнул: -- Эй, ты! А ну, вставай! Вулвер подскочил, словно ошпаренный, прижался к стене и ис-пуганно воззрился на меч в руке рыцаря. Его тощее тело сотрясала дрожь, желтые глаза от ужаса стали огромными, как плошки. Не пытаясь защититься или убежать, он глядел на сэра Лайонела так, как смотрят на палача -- с безнадежной тоскливой мольбой. От этого взгляда по спине у рыцаря побежали мурашки, а голос его предательски дрогнул, когда он снова закричал: -- Я пришел убить тебя! Защищайся! Но Вулвер и не думал бороться за свою жизнь. Он рухнул на колени и, глядя в глаза рыцаря пронзительным жалобным взглядом, стал стонать и заламывать руки. В движениях Вулвера было столько человеческого, что сэр Лайонел невольно отступил еще на шаг назад. Все его существо возмущалось против такого убийства. Но тут он взглянул на отвратительную волчью морду Вулвера, на огромные клыки, торчащие из пасти, и сердце его охватил гнев. Перед его мысленным взором промелькнули невинные дети, умирающие от голода. И сэр Лайонел, не давая позорной слабости вновь охватить себя, ринулся вперед и одним ударом снес Вулверу голову с плеч. V Хмурый и недовольный собой, сэр Лайонел выбрался из пещеры с головой чудовища в руке и побрел к своему коню. Приторочив голову к луке седла, он повернул коня в сторону аббатства. Едва миновав деревню, сэр Лайонел повстречал двух рыбаков, возвращавшихся домой с уловом. Завидев рыцаря, они опустили свою ношу на землю и склонились в низком поклоне. Сэр Лайонел милостиво кивнул им и хотел уже проехать мимо, как вдруг заметил, что рыбаки во все глаза смотрят на голову Вулвера. -- Вот уж не думал, милорд, что в наших краях водятся такие огромные волки, -- изумленно проговорил старший рыбак. -- Славная была охота! -- Волки? -- переспросил сэр Лайонел. -- Это не волчья голова, любезный. Это голова Вулвера. Слыхал о таком? Рыбаки разинули рты, потом побелели от ужаса и медленно перекрестились. "Значит, не таким уж безобидным был этот Вулвер! -- подумал про себя рыцарь. -- Вон как они перепугались одной только головы его!". Меж тем рыбаки заметно погрустнели, а тот, что помоложе, спросил: -- А зачем ты убил его, милорд? Разве он что-нибудь натворил? -- А ты что, как будто жалеешь его? -- спросил удивленный сэр Лайонел -- Еще бы, милорд! -- бесхитростно ответил юноша. -- Он ведь был нашим кормильцем! -- Как это -- кормильцем?! -- О, милорд, не было на свете никого добрее Вулвера, хоть вид у него и неприглядный! Он, как мы, ловил рыбу, и не только для себя. Уже много лет бедняки и вдовы почти каждое утро находили у себя на крыльце его подарок -- отменную свежую рыбину. А когда случился неурожай и люди голодали и умирали, Вулвер спас многих -- когда б не его рыба, может, все мы были бы уже мертвы. -- А с чего ты взял, что рыбу приносил вам Вулвер? -- нахмурился сэр Лайонел. -- Кто же, как не он, милорд! Только он мог рыбачить в любую погоду, даже когда мы не решались из-за шторма выйти в море. Он не любил показываться людям на глаза -- может, стеснялся, что такой некрасивый, может, еще почему. Но многие видели, как он приходил по ночам, а утром на пороге всегда лежала рыба. В последнее время он стал приносить еще больше -- видно, хотел, чтобы всем хватало. Сэр Лайонел вспомнил, как поразила его худоба Вулвера, -- и похолодел. Теперь он понял: несчастный отощал оттого, что последним куском делился с людьми. -- Ты говоришь правду? -- хмуро спросил он у юноши. -- Да, милорд, -- ответил тот, испуганно опустив взгляд. -- Он не врет, милорд, -- вмешался в разговор старший рыбак. -- Любой в деревне скажет о Вулвере то же самое. Сэр Лайонел смотрел на уродливую голову и молчал. -- Так за что ты убил его, милорд? -- несмело повторил свой вопрос молодой рыбак. -- Я и сам себя об этом спрашиваю, -- еле слышно пробормотал сэр Лайонел. Не сказав больше ни слова, он вонзил шпоры в бока коня и поскакал прочь. VI Сэр Лайонел скакал во весь опор, не разбирая дороги. Мир плыл перед его глазами, а в ушах раздавались предсмертные стоны Вулвера. Непоправимость содеянного еще больше растравляла боль. Сэр Лайонел чувствовал себя гнусным убийцей, слезы текли по его лицу при мысли о том, что он сделал. Окровавленная голова Вулвера, висевшая у седла, моталась взад и вперед, мертвые глаза смотрели на рыцаря с немым укором. Впереди показалось аббатство. Сэр Лайонел сдержал бег коня, вытер слезы и медленно въехал в ворота. Навстречу ему спешил улыбающийся отец Бертран. -- Сын мой, ты вернулся! -- радостно воскликнул аббат. Тут он заметил голову Вулвера и добавил еще радостней: -- Я вижу, ты вернулся с победой! Пойдем же, послушаем твой рассказ о битве! Сэр Лайонел медленно спешился, еще раз посмотрел на мертвую голову и упал перед аббатом на колени. -- Отец, я хочу покаяться! -- пробормотал он, закрыв лицо руками. -- Я совершил отвратительное злодеяние! Отец Бертран встревожено воззрился на рыцаря, улыбка его потускнела. -- Что случилось, милорд? -- Я ошибся, -- с трудом заговорил сэр Лайонел. -- Я ошибался с самого начала. Мне казалось, что я уничтожу злобное чудовище, а вместо того я убил благороднейшее существо! И все потому, что в гордыне своей полагал, что мне дозволено решать, кто достоин жить, а кто -- нет! -- О чем ты говоришь, сын мой? -- растерянно спросил отец Бертран. Тогда сэр Лайонел поведал ему все, что узнал у рыбаков. Он плакал, сокрушался и умолял святого отца назначить ему самую суровую епитимью. Но на аббата его рассказ не произвел особого впечатления. -- Милорд, -- сказал он мягко, -- ты, право, преувеличиваешь свою вину! Пусть этот Вулвер был не таким уж злым, -- все равно он был чудовищем! Я и не знал, что в деревне принимают его подарки, -- не то я бы давно им запретил. Надо же! Кормиться нечестивыми трудами какого-то Вулвера! Так что утешься и забудь об этом. -- Ах, святой отец, -- возразил рыцарь. -- Если б ты видел, как жалобно смотрел он на меня! Боюсь, я никогда не смогу забыть такое! -- Будет, будет! Ты покаялся, и грех, если он и был, тебе отпущен. Подымись с колен, милорд! Сэр Лайонел неохотно поднялся. -- У меня есть еще один долг. Скажи, как нам похоронить его голову? Я не успокоюсь, пока не предам ее земле! -- Похоронить? -- удивленно поднял бровь отец Бертран. -- Думаю, в этом нет нужды, сын мой. К чему хоронить голову твари, лишенной души? Брось ее в море, да и дело с концом! Сказав так, он тут же попятился, ибо рыцарь прожег его гневным взглядом, способным испепелить всю обитель. -- Ну и черствое у тебя сердце, отец! -- процедил сэр Лайонел сквозь зубы. Не удостоив больше аббата ни словом, ни взглядом, он вскочил на коня и помчался прочь. Сэр Лайонел похоронил голову несчастного Вулвера в соседнем лесу и прочитал над ней все молитвы, какие знал. Он навсегда запомнил суровый урок: внешность, уродливая или благородная, не имеет значения. Добро и зло часто таятся там, где не ждешь. * * * -- Итак, ты хочешь знать, простительна ли ошибка сэра Лайонела? -- спросил Отец Небесный. -- А сам ты как думаешь? -- Мне кажется, простительна: ведь он раскаялся в том, что совершил. -- Да, -- кивнул Господь, -- Я уже говорил тебе о том, как важно искреннее раскаянье. Но есть и еще кое-что: сэр Лайонел усвоил урок, который преподала ему жизнь. Один раз ошибиться может каждый, но дважды... Так поступают лишь глупцы и безразличные ко всему люди. И вторые куда хуже первых. -- Безразличные люди? Какие они? Расскажи мне о них. -- Я думаю, ты их видел не раз. Есть люди, для которых Добро и Зло, Истина и Ложь, Красота и Уродство ничего не значат. Горе не заставляет их страдать, а радость -- смеяться. Им все равно, кому служить и ради чего. Даже собственные желания они не уважают. Они -- живые мертвецы. -- И какая судьба ждет их после смерти? Господь пожал плечами: -- Мне они не нужны, дьяволу -- тоже. Пустота поглощает их души. Их ждет небытие. -- Ты хочешь сказать, -- изумился я, -- эти люди хуже злодеев? -- Конечно. Злодей может раскаяться и переродиться, а безразличному человеку раскаянье так же чуждо, как и все остальное. -- И ничто не может их пробудить, вдохнуть жизнь в эти мертвые души? -- Бывает и такое, -- вздохнул Он, -- но очень редко. Знаешь, что Я скажу тебе? Ничего нет хуже безразличия, отнимающего любую надежду. И закончим на этом. Эти люди и печалят Меня, и вызывают отвращение. Расскажи Мне лучше историю о тех, кому небезразлично Добро и Зло. Расскажи о Красоте и Уродстве, о Смелости и Подвигах. Расскажи о прекрасных, живых душах. -- Охотно, -- ответил я. -- Мне самому претит безразличие. История о Фахане и Яблоне I Удивительно прекрасен был дворец владыки сидов Ллинмара Сероглазого. Двадцать четыре разноцветных башни -- по числу часов в сутках -- пронзали небо. Острый купол каждой башни был усыпан драгоценными камнями: этот -- кровавыми рубинами, тот -- синими, как сумеречные тени, сапфирами, остальные -- другими чудесными каменьями, для многих из которых нет имени в человеческом языке. С первым лучом солнца башни вспыхивали разноцветным огнем, и их сияние на много миль заливало окрестности. Ночью купола радужно искрились, отражая свет звезд. Стены дворца, сложенные из огромных мраморных плит, белели, как снежные вершины гор. Их белизна навевала покой и прохладу. Золотые узоры на стенах, сотворенные руками мастеров-кудесников, показывали все чудеса Девяти Миров. Были здесь диковинные звери и невиданные цветы, прекрасные девы и благородные воины. Стоило задержать на них взгляд -- и они оживали, и песня начинала литься из их уст, а в воздухе разливалось нежное благоухание. Да, дворец был прекрасен. Но еще большим чудом был сад, окружавший дворец. Сад был так велик, что тот, кто попадал сюда впервые, боялся заблудиться среди бесконечных рощ и цветников. Серебристый шепот фонтанов, сладкоголосое пение птиц, незнакомые ароматы плодов и яркие цветы -- все завораживало, кружило голову, пьянило. В самой середине сада стояла Яблоня. Невольный трепет охватывал каждого, кто приближался к ней. Это был дар Богини Дану своим детям. Во всем саду не было дерева прекраснее Яблони. Ее отливавший серебром ствол был стройным и величавым, а тонкие ветви походили на нежные руки танцующих дев. Изумрудные листья всегда трепетали, повинуясь нездешнему ветру, даже тогда, когда воздух был тих. Лишь раз в сто лет Яблоня цвела и давала плоды. Цветы ее были подобны благоуханной морской волне, обрызгавшей пеной ветви. Плоды Яблони были светло-золотыми, едва тронутыми с одного бока алым румянцем. И не было в королевстве сидов ничего драгоценнее этих яблок, ибо они давали вечную молодость тому, кто отведает их. Раз в столетие король Ллинмар созывал всех сидов на праздник Яблони. И на этом празднике каждому его подданному доставалось по кусочку чудесного яблока. Потому и были сиды столь прекрасны, что силы Яблони хранили их молодость, и годы не оставляли следов ни в сердцах, ни на лицах. И так продолжалось из века в век. II Время быстро бежит в радостной земле сидов. Вновь наступил тот год, что бывает однажды в столетие. Ранним майским утром король Ллинмар проснулся в своей опочивальне. Сладостный и прохладный запах лился в окно, и король с наслаждением вдохнул его и почувствовал, как последние обрывки сна унеслись прочь. Радуясь бодрости и гибкости своего тела, он торопливо накинул плащ и вышел в сад. Солнце еще не взошло, и в предрассветной серой дымке все казалось полупрозрачным и тихим. Роса тяжелыми перлами клонила вниз листья. Король Ллинмар быстрым легким шагом направился к Яблоне. Чем ближе он подходил, тем сильней и прекрасней становился аромат. Вокруг Яблони уже собрались сиды, разбуженные так же, как их король. Менестрели с арфами и лютнями в руках ждали первого луча солнца, чтобы воспеть Дар Богини. Придворные, вздыхая и восторженно перешептываясь, наслаждались ароматом, успев позабыть за сто лет, как он чудесен. Чуть поодаль в радостном молчании стоял Гвион, сын короля. Завидев повелителя, сиды почтительно расступились. Король Ллинмар подошел к Яблоне так близко, что мог бы коснуться рукой ее серебряного ствола. Он увидел смутно белеющие цветы, благоухание которых давало силу и радость сердцам. Король услышал тихие шаги и обернулся -- то был Гвион. -- Яблоня вновь зацвела! -- сказал он, вкладывая в эти нехитрые слова всю душу. -- Да, хвала Богине! -- ответил король, и в этот миг оранжево-алый луч солнца вырвался из-за горизонта и коснулся Яблони. Сотни белоснежных цветов полыхнули розовым огнем от его ласки. Нежный крик издала лютня в руках менестреля, ей вторила арфа. Король Ллинмар стоял, смотрел на Яблоню, и на глазах его были слезы. Он думал о том, что вся красота, что есть в мире -- ничто в сравнении с Яблоней. И о том, что велика щедрость Богини Дану, вручившей столь бесценный дар своим детям. И о том еще думал король, что он должен бережно хранить этот дар. Дослушав до конца длинную песню менестрелей и вдоволь насмотревшись на цветущую Яблоню, сиды задумчиво побрели ко дворцу. Гвион шел рядом с отцом, и король Ллинмар почувствовал, что сын хочет о чем-то спросить его. Отстав от придворных, король опустился на резную скамью у щебечущего фонтана, сделал сыну знак сесть рядом и спросил, ласково глядя в глаза: -- Тебя что-то тревожит, мой мальчик? -- Да, отец, -- сразу же отозвался Гвион. -- Скажи мне, почему мы каждые сто лет собираемся на праздник и съедаем по кусочку яблока? Ведь плоды Яблони дарят вечную юность, и достаточно отведать яблоко лишь однажды. Или название обманчиво, а действие яблока длится только сто лет? -- Ты задал хороший вопрос, Гвион. -- медленно проговорил король. -- Враги порой обвиняют нас в том, что мы чревоугодничаем, напрасно переводим драгоценные яблоки, хотя могли бы принести многим счастье, подарив им вечную молодость. Но для людей вечная молодость не счастье, а бремя. Этот дар Богини предназначался только нам, и мы не имеем права нарушать ее волю. Злобные же твари, потомки фоморов, еще того меньше достойны вечной юности. -- А если тебя волнует, мой мальчик, для чего мы раз в сто лет устраиваем праздник, я расскажу тебе о странных людях. Эти многомудрые люди решили, -- на губах короля появилась насмешливая улыбка, -- что женщину можно любить только ради того, чтобы иметь от нее детей. А просто так, не ради потомства, желать женщину грязно и грешно... -- Как же так!.. -- начал Гвион, но покраснел и осекся. -- Продолжай, не бойся, -- подбодрил его отец. -- Но ведь Любовь прекрасна сама по себе! И глупо думать, что ее единственная цель -- рождение детей! -- Ты говоришь правильно, сын мой. Эти люди хотят видеть грязь там, где ее нет, потому что этого требуют их грязные души. Теперь ты лучше поймешь, почему глупо обвинять сидов в чревоугодии. Яблоня -- сама Красота, и раз в сто лет мы познаем ее так же, как познают возлюбленную. Она и есть возлюбленная сидов. Да, мы уже обрели вечную молодость, и нам нет нужды вкушать плоды Яблони каждые сто лет, но души наши все так же жаждут Красоты. Поэтому мы вновь и вновь собираемся на этот праздник. Отец и сын долго сидели в молчании, прислушивались к плеску фонтана и думали об одном. III Промелькнул май, цветы на Яблоне осыпались, и на их месте появились маленькие золотистые завязи. Летнее солнце заботливо грело яблочки, дожди поили их небесной влагой. Король Ллинмар каждый день приходил проведать Яблоню и полюбоваться на ее золотые плоды. В конце первого месяца осени он увидел, что на них появился алый румянец. В тот же день король объявил, что долгожданный праздник состоится через три дня. На следующий день в королевский дворец начали прибывать гости. Все ссоры и обиды были забыты ради великого праздника, и не было такого сида, который отверг бы приглашение короля. Новоприбывших первым делом провожали в тронный зал, где среди парчи и гобеленов были установлены два высоких кресла для короля Ллинмара и королевы Медб. Владыка, облаченный в расшитую золотом ярко-зеленую мантию, ласково приветствовал гостей, щедро их одаривал, расспрашивал о новостях. Его супруга была одета в платье из бледно-голубого бархата, отороченное горностаем, поверх которого был накинут белоснежный плащ. На лице королевы была серебряная полумаска, -- она никогда не снимала ее на людях, ибо красота Медб была так совершенна, что каждый, увидевший ее лицо, мог умереть от любви и тоски. Голубые глаза королевы ласково сияли сквозь прорези маски, а ее голос звенел, как весенний ручей, когда она изредка обращалась к гостям с вопросом. После церемонии приветствия гости отправлялись в свои комнаты, чтобы отдохнуть с дороги. С каждым днем гостей становилось все больше, но дворец короля был столь велик, что места хватало всем. Смех и песни звенели повсюду, ибо сиды -- веселый народ. Каждый хоть один раз сходил взглянуть на Яблоню, и каждый уносил с собою ее прекрасный образ, греющий сердце. Наконец настал канун долгожданного праздника. В этот вечер сиды рано разошлись на покой, ведь торжества начинались с рассветом. Вскоре погасли последние окна, и белоснежный дворец затих, объятый сном, -- лишь свет звезд искрился на башнях. Ровно в полночь мирно дремавшие у входа в сад стражники были разбужены странным шумом, доносившимся из-за ограды. Звук был такой, словно в воздухе свистел огромный бич, а когда он опускался -- трещало дерево. Стражники испуганно переглянулись и во весь дух помчались на шум. Поначалу они пробирались между деревьями, но вскоре их взору предстала ужасная картина. Чудесные цветы были вытоптаны, бесценные деревья -- сломаны, мало того -- разнесены в щепки. Даже трава вокруг деревьев почернела, словно выгорела. Так было уничтожено все на сотни шагов вокруг. Стражники застыли в ужасе и изумлении, но вдруг один из них заметил вдали черную тень, крушащую деревья. Он указал на нее товарищам, и они поспешили вперед, на бегу готовя оружие к бою. Пока они бежали, неведомый враг успел погубить целую рощицу персиковых деревьев, и теперь стоял, примериваясь к огромному инжиру. Услышав позади шум, он одним прыжком повернулся и оказался лицом к лицу с сидами. Вид его был так страшен, что даже самые смелые из них не смогли сдержать вопль ужаса. IV Это было чудовище десяти футов вышиной. У него была только одна рука, растущая прямо из груди, и одна короткая нога. Голова чудовища напоминала гнилую корявую тыкву, уши были длинные, как у зайца, и острые на концах, а посреди лба сверкал единственный, налитый кровью глаз. Огромная смрадная пасть щерилась в гнусной ухмылке. В руке чудовище держало боевой цеп, на бессчетных цепях которого угрожающе покачивались шипастые, отравленные "яблоки". На темени страшилища торчал хохолок темно-синих перьев, который при виде сидов начал вставать дыбом. -- Кто ты такой, и как смеешь бесчинствовать в саду владыки Ллинмара? -- гневно спросил, скрывая дрожь в голосе, начальник стражи Фейнир. В ответ чудовище расхохоталось и ответило: -- Фахан зовусь я, Дом мой -- камень, А право мое Сейчас ты узнаешь! И с этими словами Фахан с размаху опустил свой цеп на голову Фейнира. Тот рухнул, не успев даже вскрикнуть. А Фахан ловко отпрыгнул от нацеленных на него копий стражи и сказал так: -- Вы, мелкота, Королю доложите: Фахан пришел! Пусть трепещет от страха! Все, что цветет, Мне ненавистно; Яблоню вашу Хочу погубить! Стражники надвинулись на него и попытались поразить копьями, но копья бессильно отскакивали от Фахана, не причиняя ему никакого вреда. А Фахан смеялся и снова и снова опускал свой ужасный цеп, нанося смертельные раны. Вскоре все сиды пали наземь, кто бездыханный, кто жестоко израненный. А Фахан, оглядев поле боя, еще раз расхохотался и принялся вновь крушить деревья. Так, сея вокруг смерть и ужас, добрался он до Яблони. Прекрасное дерево тихо шелестело нежной листвой, золотые яблоки мягко светились в темноте. Увидев Яблоню, Фахан сказал, и слова его сочились злобой: -- А, вот и ты, Ненавистное древо! Яблоко дай мне, А после -- умри! Сказав так, он сорвал одно яблоко. Когда его лапища прикоснулась к Яблоне, листва на ней заволновалась, словно в бурю, а ветви отпрянули от чудовища. Дерево тихо, умоляюще вздохнуло, но некому было защитить его, и цеп Фахана опустился на Яблоню, круша и ломая серебряные ветви. Золотые яблоки, со звоном упавшие на землю, он растоптал