безоруживающей, поэтому ей верили, прощали и ее уважали. Шутки ее были остры, несли в себе не только смешное, но и жизненную философию. Однажды летом, еще в "доперестроечные" времена, Варвара Ивановна, как это положено, сопровождала нашу отпускную группу пассажиров от здания аэропорта до вертолетной площадки. Борт был еще далеко в небе. Мы остановились, переговариваясь. Она внимательно посмотрела на мой огромный чемодан, который стоял на песке и выглядел как полуспущенная автомобильная камера, улыбнувшись, спросила: -- Что же ты в отпуск-то с пустым чемоданом летишь? -- и добавила как бы серьезно: -- Ах, да! Ты ведь не в ОРСе работаешь... Хоть бы природным газом накачал, для приличия. Что жизнь давалась трудно, -- такое можно сказать о многих, почти о каждом. Случается, люди со сложной биографией несут в своем облике, поведении сумрачную печать своей доли, а она отбрасывает хмурую тень на все окружающее. Так же образно говоря, Варвара Ивановна, имея сложное прошлое, своим настоящим присутствием никогда ни для кого не загораживала света, не была источником тени, -- она светилась сама, как и положено звезде, пусть скромного провинциального масштаба. Родилась во время Отечественной войны, в городе Бахмаче Черниговской области. Отец, инвалид с детства, в армию призван не был, и после войны ему долго пришлось оправдываться перед властями за жизнь, прожитую на оккупированной территории. ...Школу Варвара заканчивала вечернюю: воспитывала сынишку, хотелось учиться, но надо было зарабатывать на жизнь. Пошли долгие годы борьбы за существование. Работала кровельщицей, официанткой, лоточницей, крутильщицей, разнорабочей... В1968 году уехала по вербовке в г. Джанкой, на строительство Северо-Крымского канала. Это стало для нее периодом душевного подъема, молодого энтузиазма, неподдельного интереса к работе -- творилось грандиозное дело, каждый этап был зрим и понятен. Здесь она стала депутатом городского Совета, здесь же поджидало ее несчастье: бульдозер ножом зацепил строительный вагончик, покалечило несколько человек, Варвару буквально переломило пополам... Она выжила, и Бог дал даже больше, почти невероятное, -- поправилась и через длительное время вновь приступила к обязанностям. На одной из фотографий того периода она запечатлена на субботнике: солнечный летний день, молодая стройная женщина в цветастом открытом сарафане, в одной руке лопата, другая козырьком приложена к крошечной косынке, едва прикрывающей копну густых темных волос, улыбка, ровный чистый взгляд. Такой ее впервые увидел будущий муж Михаил Войновский. Поженились, жили от получки до получки. В 1973 году муж поехал на Север "за машиной". Вскоре выяснилось, что с длинным северным рублем все не так просто, как казалось, и через год она тоже приехала в Надымский район. Они все же купили машину, но через восемь лет работы на Севере -- старожилы помнят, их красная "Нива" стала первой легковушкой в истории Пангод. Первые десять лет еще жила надежда, что Север ---- это настолько временно, что не стоит распаковывать то, что доставалось по спискам, очередям, лотереям, -- все для жизни "там": скоро все это уложим, поставим в контейнер, -- и прощай Север! Потом, став старше, поняли, что второй жизни не будет, а в этой, единственной, каждый день проживается в первый и в последний раз. И перестали делить: север, юг... -- просто жизнь, и они в этой жизни. Тогда, более двадцати лет назад, к ее первому приезду муж собственноручно, из бросового материала, которого уже тогда было полно в тундре, построил балок в районе ГП-5, там и стали работать вместе: он трактористом в колонне Надымского КАВТа, она в столовой, а затем в военизированной охране Газопромыслового управления. Здесь, несмотря на трудности становления, адаптации, прошли самые спокойные годы совместной жизни: ушла отравляющая существование зависимость от "копеек", в часы отдыха их окружали не бетонные стены и городской гомон, а почти девственная природа. Михаил вспоминает, как они рыбачили в излюбленном месте только им известном, где у них была собственная сторожка. Особенно трогателен рассказ в той части, где утренней зарей Миша стоит в болотниках по колена в холодной воде, выбирает из сетей ночной улов, Варя рядом, с кастрюлей нагретой на костре воды -- периодически он опускает туда окоченевшие руки... Рыбы было много, они приносили ее в столовую, раздавали соседям. Вахтовики жили одной большой семьей, делились радостями и печалями. Все тогда были добры не только друг к другу, но и ко всему, что их окружало. Однажды из тундры прямо к УКПГ пришли олениха с маленьким олененком, была она, видимо, больна, легла недалеко от хозблока. Люди стали ходить на объекты другим маршрутом, чтобы не беспокоить беспомощную пару. Через два дня олени перестали пугаться и стали принимать пищу из рук. После аварии на ГП-7, когда от огромного газового факела пострадали люди, проживавшие в расположенном рядом поселке, жилье из промысловых районов стали убирать, Войновским дали комнату в пангодинском общежитии. Варваре, зная ее деловые качества и умение ладить с людьми, предложили работу диспетчера по авиаперевозкам ГПУ в поселковом аэропорту. Это и явилось, как потом оказалось, главным делом в ее северной жизни, в котором она стала известной Пангодам и тем надымчанам, чьи производственные пути пролегали через "Медвежье". Здесь она снискала неподдельное глубокое уважение руководства, летного состава, пассажиров. Пассажиры -- это все пангодинцы от мала до велика, потому что аэропорт для жителей поселка альфа и омега всех дорог, деловых и отпускных. Поразительно, но для меня, как и для многих моих земляков, слово "Варвара" -- не только редкое имя редкого человека, но и имя нарицательное для целой группы предметов и понятий, связанных с деревянным зданием аэропорта, крохотным залом ожидания, аэродромными бетонными площадками, вертолетами, в прошлом -- один из отпускных талисманов. ...Утром желающие улететь подходят к окошку диспетчера, записываются в общий список. Все с тревогой ждут своей участи, которая становится подвластной тому, кто только что их записал. Не всем пассажирам зала ожидания суждено сегодня перейти в категорию пассажиров вертолета, тому ряд причин -- организационных, ведомственных, технических, сезонных, погодных... Издалека доносится рокот подлетающего вертолета. Варвара Ивановна выходит из диспетчерской кабины, взгляды с надеждой устремляются на нее, многие встают. Она уверенным голосом, тона не допускающим возражений, зачитывает список счастливчиков, каждый из которых, услышав свою фамилию, торопливо берет поклажу, детей и устремляется к выходу. На улице пассажирская стайка с диспетчером во главе быстро и радостно движется к вертолетной площадке, куда уже приземляется "вертушка", все останавливаются. Потоки воздуха поднимают песочную пыль, по лицам сечет мелкими камешками, улетают головные уборы, падают чемоданы, все смеются: до свидания, Пангоды, до свидания, Варвара Ивановна, до встречи после отпуска! В тот декабрьский вечер я впервые ясно осознал, что есть что-то изначально тревожащее в самой комбинации слов: "зал ожидания". Тревожное потому, что, несмотря на расписание рейсов, в ста процентах так называемой уверенности всегда замаскированы несколько процентов неопределенности и даже один, чей-то, -- безнадежности. Как и положено залу ожидания, в том, прощальном, было много народу и мало слов... В то же время, здесь царила необычность, даже в запахе, звуках: пахло карбидом, шипела газовая горелка... Потом Пангоды огромным добровольным потоком, как коллективный диспетчер, сопровождали Варвару Ивановну до обледенелой вертолетной площадки. С недавнего времени для меня "Черный тюльпан" -- это не только брюхатый аэрогрузовик наших современных войн, но еще и пангодинский серый ночной МИ-8, который, грозно мигая, уносил только что запаянный цинковый кокон в мутное оттепельное небо. Он так и остался в памяти исчезающим -- в рокотную, циклично сверкающую точку. На одной из фотографий семейного альбома ее сына я обнаружил грустную Варвару с большим белоснежным, солнцеобразным пятном в области сердца. Сын сказал, что так на пленке... В Крыму, на Джанкойском кладбище тем летом появился памятник: в человеческий рост мраморная плита, на которой изображена красивая женщина. За ее спиной -- снег, вертолеты. Вверху -- эмблема "Надымгазпрома" и надпись: "Не напрасно называют Север крайним". Пангодинцы, возвращаясь из отпуска, встречаются с Пангодами еще в небе: "Мишка" или "Аннушка" перед заходом на посадку пролетает над всей южной границей поселка, с этой стороны он как на ладони. Те, кто живет в брусчатых или щитовых домах, на подлете, еще издалека, вытянув шеи, торопливо высматривают в иллюминатор свою "деревяшку": цела ли? Я тоже, подчиняясь многолетней привычке-рефлексу, нахожу свою бетонную коробку и только тогда окончательно успокаиваюсь: дома. По аэродрому движется ручеек людей, сейчас мы приземлимся, ручеек перетечет в оставленный нами вертолет, а мы, в сопровождении Марины (Ирины, Милы...) -- женщины в синей униформе с белой повязкой на рукаве, загорелой стайкой пойдем по направлению к зданию аэропорта, завершая еще один условный цикл непрерывного круговорота людей -- в Пангодах, на Севере, в природе... У ПОДНОЖЬЯ ПРЕДПОЛАГАЕМОГО КУПОЛА На фотографии в журнале "Смена" было изображено нечто космическое: "неземная" природа Крайнего Севера, голубые сосны, пушистый и искристый, как вата на новогодней елке, снег и ровные ряды красивых оранжевых бочек -- в них жили люди! В статье писалось: здесь будет город под куполом, Надым... Редкие сердца оставались спокойными, люди вздыхали и... переворачивали страницу: сказка!... Альмухаметовы из города Энгельса проверили: действительно, в агентстве Аэрофлота продадут билет до города-сказки, надо только соблюсти некоторые формальности. Реальная дорога, как водится, дала небольшой зигзаг, и они оказались в Пангодах, как они позже шутили, где-то у подножья предполагаемого купола... Асма Манлаповна работала "на земле" в школе, но, уезжая на Север, была готова на любую работу. Решила и даже загадала, что не будет сильно разборчивой, устроится в любую организацию, которая первой повстречается на пути. Когда приземлились в аэропорту "Медвежье", находившемуся в то время в черте поселка, шел сильный дождь, они с дочкой забежали в подъезд деревянного общежития... "Загадалка" сбылась: с того августа 1975 года по сей день беспрерывно Альмухаметова работает комендантом общежитий коммунальной службы Надымгазпрома. "...Ася идет!!!" В общежитии, где много лет назад мне довелось проживать, это словосочетание было как удар хлыста, приводивший в тонус нас, "нерадивых" холостяков: мы смахивали со стола "компромат", гасили сигареты, проветривали комнаты, брались за веники. Но это был не страх, это было что-то наподобие ироничной уважительности, которую вселяла в нас строгая, но справедливая молодая комендантша, проживавшая с семьей в нашем же общежитии. Кстати, типовые деревянные двухэтажки секционного типа, пара десятков которых составляли в Пангодах основную цивильную архитектуру в контраст самопальной "Нахаловке", называли не общежитиями, а -- уважительно -- домами. О трудностях раннего поселка Асма Манлаповна говорит скороговоркой -- работы она не боялась, проблемы решались... Особую заботу ей доставляло... отсутствие в конце семидесятых сберкассы в Пангодах. Делая уборку в комнатах, а приходилось и этим заниматься, обнаруживала под матрацами пачки денег. Двери настежь!... Ругала своих питомцев за беспечность. Они слушали и просили: в таком случае, Ася, выручай! Так она стала "сберкассой", вела журнал -- кто, сколько отдал на хранение. Уж у нее-то не пропадет, потому что хранила она чужие тысячи... под своим матрацем! Ни рубля не пропало. Асма призналась, что уже не верит в сказки о подкупольных градах, но на Севере ее держит все же не только материальное. А что же? -- Люди, -- пояснила она. -- Отношения между людьми на Севере, конечно, за многие годы претерпели сильные изменения, но они по-прежнему проще и чище, чем на материке. Хотя, уезжать, конечно, придется. И вот боюсь: привыкну ли на "новом" месте?... РЯБИНОВЫЙ ПАЛИСАДНИК У Светланы Ивановны Бородиной с мужем на Севере родились и выросли трое сыновей. Ежедневное семейное и производственное окружение мужчинами не изменили ее в более суровую, "мужественную" сторону, она осталась мягкой, очень женственной и, что примечательно, такой же молодой, как и восемнадцать лет назад, когда выпускницей училища впервые робко вошла в цех КИПиА. Первые годы они с мужем старались сохранить в себе и донести до своих "северных" детей как можно больше собственной родины -- южной России. Для этого даже развели под окнами квартиры на первом этаже деревянной "бамовской" двухэтажки палисадник -- как у них в Воронежской области,-- засаженный рябиной и березой. -- Изменились Пангоды, приехали новые люди, но для нас, ветеранов поселка, мир остался прежним -- в старых друзьях, в воспоминаниях, -- заключает Светлана Ивановна. Сейчас, живя уже в бетонной пятиэтажке, Светлана с мужем стараются сохранить в повзрослевших сыновьях уже не юг, а тот ранний Север, который был для Бородиных лучше, чище, безмятежней -- может, потому, что они были моложе. ...А ее дети, увидев в отпуске рябиновый палисадник, говорят: смотри, мама, как у нас в Пангодах раньше, помнишь? ПРОСТАЯ "ЛОГИКА" Техник кросса пангодинского цеха "Надымгазсвязи" Светлана Александровна Першина поменяла город-курорт Евпаторию на северные Пангоды в конце семидесятых. Ненадолго, как предполагалось тогда, -- ровно на столько, чтобы можно было "накопить" на кооперативную квартиру. Муж приехал на год раньше, заработал денег, купил "балок", вызвал жену -- многие семьи начинали осваивать Север по такой схеме. -- По какой же "схеме" вы прожили здесь двадцать лет -- за которые выросли ваши дети, в которые ушла вся молодая жизнь, -- спрашиваю я Светлану Александровну. -- Мы приехали сюда, как и все, ненадолго, -- объясняет моя собеседница. -- И так же, как многие, остались здесь -- почти на всю жизнь... Она стала связистом сразу после школы, двадцать беспрерывных лет проработала в пангодинской газсвязи, есть что вспомнить. Последние годы рабочие будни стали спокойнее, комфортнее -- надежная импортная техника, компьютерное управление процессами... Но когда я спросил, какие из трудовых лет вспоминаются с большей теплотой, Светлана Александровна без раздумий ответила: -- Первые молодые северные годы... ...Связь тогда была "декадно-шаговая" -- это ряды высоких панелей, в которых вся "логика" собиралась путем передвижения механических деталей, притягивания электромагнитов, видимого соединения контактов. Это уже "древняя" система, про которую старые связисты в шутку говорили, что принцип ее работы такой: "Тра-та-та-та..." -- Бывало: холодно в помещении, смазка замерзает, загустевает, все затормаживается. Периодически подходишь к стойке, тряхнешь ее, слышишь -- тра-та-та! -- "логика" побежала. Значит: кто-то куда-то дозвонился. -- Ну и как, "накопили" на кооперативную квартиру на черноморском побережье? -- И тут мы тоже -- "как все": за одну ночь реформ плакали наши сбережения. А Крым остался за границей... Светлана Александровна получила квартиру "на земле" от Надымгазпрома. Но уезжать с мужем пока не собираются: "Видно судьба такая -- пока есть здоровье, оставаться северянами..." УЧАСТКОВЫЙ В Пангоды, на маленькую электростанцию, где предстояло начать северную трудовую биографию, я попал вечером выходного дня. Поэтому "вводную" получил не от инженера по технике безопасности, а от одного из дежурных электриков, который проводил меня на ночлег до холостяцкого общежития. -- Инженером смены, говоришь? Значит, моим начальником будешь, -- сказал электрик, когда мы выходили с территории предприятия. Остановился, указал на место возле дорожки: -- Кстати, вот здесь в прошлом году одного начальника застрелили. Электрик один. И тут же, понял, -- отшагнул, стволы в рот, и... Два трупа. Как говорит один наш умник, "Се ля ви" на почве "Шер..." -- как там? -- "ля фам..." Одним словом, Север, брат. Он замолчал глубокомысленно. Трагизм не вязался с тем, как он держал сигарету: большим и указательным пальцами, три остальных элегантным гребешком отведены в сторону. Мне, уставшему от дороги и неопределенности, стало тоскливо. Я спросил: -- А правоохранительные органы тут у вас... функционируют? -- Милиция? Есть, Геннадий Иванович, участковый. Вот такой мужик! -- электрик отщелкнул окурок, смял "гребешок" в кулак и поднял вверх большой палец. Относительно спокойное течение недели участкового Геннадия Ивановича Смирнова прервалось сегодня утром. Пострадавший явился прямо из поликлиники, где ему уже три дня оказывали помощь, нейтрализуя последствия глубокого отравления и частичного обморожения кожного покрова. Однако причина его появления в милиции была не в пошатнувшемся здоровье -- пропала крупная сумма денег, выручка от продажи балка, несколько тысяч рублей. Рассказал, как получил от покупателя деньги, отдал ключи, обмыли сделку прямо в балке. Помнит, что "добирал" в общежитии, у Поручика. Обнаружили его ранним утром следующего дня, мертвецки "бездыханного", на ледяном грязном полу тамбура того же общежития. Женщина, одна из проживающих на первом этаже, уходила на свою почти ночную, предутреннюю работу -- это его спасло. Еще час-другой, и он вряд ли бы проснулся. Меданализ показал наличие в крови неудачливого продавца северной недвижимости не только большого количества алкоголя, но и транквилизаторов, входящих в состав снотворных препаратов. Когда "продавец" полностью пришел в себя, это известие, вкупе с главной неприятностью о пропаже денег и привели его в милицию. Если бы не служба в армии, то вполне можно было сказать, что милиционером Геннадий Смирнов сделался, как говаривали раньше, от сохи. Родился и вырос в одной из деревень Торжокского района Калининской области. Помогал колхозникам растить лен, пас телят, доил корову. Семья была большая, работы много, отец инвалид. Родители, всю жизнь проработавшие в колхозе, не мыслившие своей жизни вне деревни, Геннадию, шестому, предпоследнему ребенку в семье, сказали: езжай в город, хоть паспорт получишь. И он поехал в Торжок учиться на электрослесаря. После окончания училища ушел в армию. Попал в Заполярье, в отдельный арктический погранотряд, где уже в одних названиях была сплошная романтика: охраняемая зона -- от Нарьян-Мара до Тикси, объекты, где пришлось служить, -- мыс Каменный, пролив Югорский Шар, остров Вайгач... Но как ни пришелся ему по душе Север, все же он тогда не мог предполагать, что эта часть континента для него -- место не только временной службы, но и дальнейшего постоянного проживания... В 1973 году на армейском вертолете, в составе группы из полутора десятка "дембелей", он прилетел в Надым. Формально в комсомольских путевках было указано место будущей работы, но реально они им были необходимы для въезда в "ЗП" -- зону пропусков. Зашли в горком комсомола, "погасили" путевки, пошли искать работу по душе. Умылись в озере, которое позже надымчане назовут Янтарным. В честь начала вольной жизни выпили вина, название которого, как им тогда показалось, удивительно гармонировало со свежестью летнего дня, с пейзажем рождающегося города: "Слынчев бряг" -- солнечный берег. За спиной стояли палатки, вагончики, у ног лежало голубое озеро, на гладь которого, глухо урча-курлыча, как большие птицы, приводнялись самолеты АН-2, "Аннушки"... Подозрение падало на Поручика. И не только потому, что все сходилось по времени и по месту. Для Смирнова как участкового, знавшего практически все население небольшого поселка, Поручик всегда был "объектом риска". Геннадий Иванович давно перестал удивляться, что в одном человеке, внешне вполне спокойно, без видимых противоречий, может уживаться жестокость, зачастую, правда, "потенциальная" и даже не осознаваемая самим ее носителем, затаившаяся, ждущая своего часа, -- и сентиментальность, совершенно искренняя, непоказная. Здесь на Севере эти люди обычно отличались каким-то особенным, надрывным состоянием, которое, при внимательном рассмотрении, проявлялось в них постоянно: они и пели, и пили, и спорили, даже по пустякам, не просто так -- отдаваясь, как говориться, со всеми потрохами. Многие из них работали, как черти -- видимо, и тут, даже в неинтересном, "ломовом" труде, находя какое-то спасение от невидимого для окружающих огня. Как правило, это люди со сложным прошлым, с рубцами на судьбе, которые подавались на Север в надежде отдалиться от чего-то, до конца не веря в давным-давно известное, что от себя уйти невозможно. Смирнов был убежден -- Север это не то место, где велика вероятность, что огонь неуспокоенной души не вырвется наружу. Причем, Север не "ломает" или "губит" людей -- это распространенная ошибка, обычная при перестановке причины и следствия. Просто, что заложено, то раскрывается в экстремальных, крайних условиях Севера: непьющий человек может спиться, "уравновешенный" -- пырнуть ножом приятеля, "благополучная" семья -- разрушиться... ...Понимать бы человеку, какие проявления способно дать напряжение от полярной ночи со звенящим, оглушающим, отупляющим морозом, от бесконечного дня с духотой и гнусом -- и все это в одиночестве, ограниченности бытового пространства, общения. Понимать -- и отказался бы иной от нордической одиссеи, не стал бы испытывать судьбу, "проверять" себя тайгой и тундрой. Но... куда деться и от согласия с тем, что как раз-таки это незнание себя, мира -- и есть источник романтики души, ее вечного поиска. И дорога "за туманом и за запахом тайги" подсильна лишь человеку-"незнайке", легкомысленно рвущему свои корни и уходящему в поиск воли, доли, рая -- туда, где может быть только доля и воля. Ведь именно они, эти несведущие и неискушенные, прокладывают приполярные трассы, строят города на берегу Ледовитого океана -- и именно они, "хорошие" и "плохие", зачастую безмерно дорогой ценой личных потерь, становятся живой почвой, первым плодородным слоем на пустынной, жестокой земле... После года работы в Надымском ГОВД Геннадию дали отдельное жилье -- половину уже видавшего Север жилого вагончика. Сюда и привез из родной деревни бывшую одноклассницу Нину, которая стала его женой. Супруга была потрясена видом гнездышка, где предстояло начинать северную жизнь. Медовый месяц... Первые дни она просто лежала и плакала, да изредка, когда выходила из депрессии, порывалась уехать... Когда родился ребенок, начались настоящие трудности. Командировки мужа были частыми: в конвой, на задержание... Жена с дочкой оставались во власти "стихии": то электричества не станет, то воды, несколько раз "размораживалась" батарея. Выручало крестьянское здоровье, которое, к счастью, передалось и дочери... Я проснулся от стука в дверь. Посмотрел на часы. Утро. Вчера, по телевизору, хоронили Андропова. Вечером после работы зашел в соседнее общежитие к холостякам-соратникам. Обменялись новостями и мнениями, в том числе "по поводу". Диссидентов среди моих знакомых не было, поэтому всем было "жалко мужика". Дисциплинированных партийцев тоже не оказалось, а посему, как водится, "повод" вскоре ушел на второй план, и из открытого окна на улицу понеслось подгитарное: "Конфетки-бараночки!..." Н-да!... Страна в трауре... Эмигрантские песенки, и вообще... И вот -- уже пришли? Быстро... Это я так шутил с собой: какое ни строгое было время, но всерьез думать о преследованиях за политическую беспринципность мне тогда, все же, не приходилось. Я открыл. На пороге стоял Поручик, мой сосед через стенку. Он был по-домашнему, в брюках и тапочках, поэтому его "Третьяковка" (та, впрочем, часть, что выше пояса) была в режиме открытой экспозиции. Русалки, Змеи, купола, кресты. На плечах эполеты, на впалой груди две огромные звезды, между ними -- портрет Ворошилова. Поручику досталось в свое время, как он говорил, несколько перефразируя фрагмент одной из песен, "по всем литерам -- от Сталина до Гитлера". Последние годы он жил в Пангодах, холостяковал в "бытовке" деревянного общежития. В комнате -- камере, по его выражению, -- всегда было чисто, несмотря на то, что через нее постоянно курсировали гости -- холостые и женатые, которые здесь имели возможность спокойно "оторваться". В разгар веселья он пел свою любимую песню из блатного репертуара про "щипача" Костю, который, потроша в трамвае карманы и сумочки пассажиров, всегда вежливо припевал: "Прошу прощенья за резкое движенье!.."; но потом, когда началась война, Костя ушел на фронт и стал в рукопашных схватках крушить челюсти и черепа гитлеровцев, напевая, разумеется, те же самые трогательные слова: "Прошу прощенья... и т.д." -- Соседушка, привет! -- Поручик мялся. -- Магазины в одиннадцать открываются, а погибаю сейчас. У тебя "нарезного" нету? -- Разговаривая, он смотрел мне за спину, на умывальник, где стоял большой флакон подарочного одеколона. Я понял, что сегодня мне уже улыбнулась перспектива после бритья освежаться проточной водой. Уходя, прижимая к звездной груди ласково булькающий сосудик, он, как всегда, сказал: -- Сосед, ты меня спас. Я тебе с отпуска литр такой вот, только французской, гадости привезу, у меня на "Земле" ласточка на парфюмерии сидит. Новым гостям Поручик обязательно показывал фотографию взрослой дочери, ласточки, -- в белой кружевной рамке, которая висела над его одинокой кроватью. Мы слишком разнились с ним по возрасту и интересам, и наше уважительное соседство никогда не было тесным, ну а позже, когда мое жилище (такая же "бытовка", как и у Поручика, которую мне дали на работе как молодому специалисту) потеряло статус холостяцкого, -- в нем появилась хозяйка, он перестал заходить ко мне. Однажды все же появился, внимательно посмотрел на мою жену, сделал вывод, что ей сейчас особенно необходимы "разные витаминчики, углеводики", объяснил, что он как раз все это ежемесячно получает в ОРСе, "по особому литеру". Вышел. Быстро вернулся, высыпал прямо на пол десяток консервных банок. Не слушая возражений, ушел к себе, закрылся на ключ, включил громко музыку... Вечером у него были новые знакомые, студенты-практиканты, в их исполнении из-за шумопроницаемой стены доносилось под гитару сентиментальное: "Не падайте духом, поручик Голицын..." Мой сосед в ответ старательно выводил хриплым речитативом: "Прошу прощенья за резкое движенье!.." Смирнов упорядочил версию, которая у него была единственной. "Продавец" пришел к Поручику, похвалился выгодной продажей балка, Поручик подпоил компаньона, подкрепил "отруб" снотворным, забрал деньги. В середине ночи вытащил жертву в тамбур... Зачем? Чтобы оклемался, ушел и обо всем забыл? Нет, это наивно... Или?.. Думать дальше, прослеживать возможный ход мыслей подозреваемого совсем не хотелось. Всех пангодинцев Смирнов считал своими, поэтому нередко было стыдно за других, и зло брало -- на самого себя... В общежитии дверь в комнату Поручика оказалась запертой. Соседи сообщили, что он вчера отбыл в отпуск. Факт оформления отпуска подтвердили в отделе кадров: вне графика, по семейным обстоятельствам, срочно. Смирнов по телефону связался с Надымским ГОВД. Спустя час оттуда сообщили: вчера в кассе агентства Аэрофлота Поручик приобрел билет на самолет. Рейс завтра утром. Опергруппа готова выехать в аэропорт. Попросили приметы, Смирнов продиктовал и положил трубку. Оттого, что все быстро завершилось -- а что это так, он уже не сомневался, -- накатила знакомая, но до сих пор не понятная, усталость, испортилось настроение. Ему было жалко Поручика, который всего пару лет "не дотянул" до пенсии. Пангодинского участкового Геннадия Ивановича Смирнова, единственного милиционера в поселке, уважали за справедливость и силу, -- то, что необходимо и достаточно законопослушным гражданам. Многие сейчас с благодарностью вспоминают Смирнова за то, что он в свое время особенно важные для людей вопросы решал неформально, по-человечески. Результат -- десятки неиспорченных биографий, нераспавшихся семей, неполоманных судеб. Сам Геннадий Иванович, объясняя возможность такой манеры работать, говорит очень просто: для этого нужно было иметь всего-то -- любовь к людям и... добрую физическую силу. В этой связи мне вспоминается характерный случай, произошедший в кафе "Снежинка" (первый вечерний ресторан в поселке, который пангодинские женщины, после его открытия, быстро окрестили: "Бабьи слезы"): началась потасовка между двумя здоровенными трассовиками, неизвестно откуда взявшийся милиционер хватает за вороты обоих, выволакивает из зала на улицу, там невероятным образом приподнимает их, резко встряхивает и со всего маху опускает в сугроб, на несколько секунд вдавливая головами в снег... Знаю, что эти двое нормальных по жизни ребят на следующее утро, глубоко повинившись перед участковым, улетели на трассу. До сих пор Геннадия Ивановича, давно уже не милиционера, узнают на пангодинских улицах, многие кивают, а все те, кто имеет честь здороваться с ним за руку, подтвердят: рука у Смирнова железная. Смирнов, капитаном, вышел в отставку в тридцать девять лет, честно отработав свои положенные для пенсии северно-милицейские семнадцать годов. Когда в поселке открылось настоящее отделение милиции со штатом в три десятка человек, Смирнов был уже "уставшим" милиционером, выработавшим не только положенный для пенсии стаж, но и израсходовавшим ресурс единственного участкового, ресурс незаменимости, неповторимости, заданный в эпоху раннего Севера и ограниченный сроком превращения небольшого поселка в "маленький город". Он не смог, не захотел быть "одним из"... Вышел в отставку и перешел работать в РСУ по специальности, которую когда-то получил в гражданском училище. Поручика взяли в аэропорту, на регистрации. При нем оказалась крупная сумма денег. На первом же допросе он во всем сознался. "Затмение нашло, начальник". ("Прошу прощенья за резкое движенье"...) Вскорости попал под амнистию, дело прекратили, но Поручику было предложено, тем не менее, покинуть Пангоды навсегда. Что он и сделал. Все деньги были возвращены владельцу. НЕСЕНТИМЕНТАЛЬНАЯ РАБОТА Рассказывая о месте, где родился и вырос, Владимир Николаевич Прокопенко непременно отметит, что его любимый город, Новгород-Северский, -- вотчина легендарного героя Древней Руси -- князя Игоря. В этом все: и любовь к родине, гордость за ее великую историю, и... романтичность натуры, которую не сумела нейтрализовать серьезная, "несентиментальная" работа, не скрыли майорские погоны. ...В детстве Владимир любил читать книжки про милицию: засады, погони, добро непременно побеждает зло -- трудная, но красивая жизнь оперативников. Может быть, поэтому пошел работать в оперотряд добровольной народной дружины. Реальность оказалась прозаичней, она "сдвинула" в представлениях молодого человека пропорции между трудностями и красивостью милицейских будней, убедила: добро не всегда побеждает, увы. Служба в Армии, комсомольская путевка, Старый Надым, трест Севертрубопроводстрой. После "дембеля " вполне понятное настроение: долой армейскую форму, да здравствует нормальная, спокойная гражданская жизнь -- Север, молодость, свобода, хорошие ребята... Одного из друзей по СТПС скоро "подрезали", в задержании хулигана принимал участие Прокопенко. После этого случая он понял: не уйти от своей сути, которая не может терпеть рядом с собой несправедливость, не научилась спокойно наблюдать попирание человеческого достоинства... Не отсидеться в скорлупе "зоны пропусков", тем боле, что и сюда, медленно но верно, стала добираться цивилизация со всеми ее гримасами. Выразил желание работать в милиции, и был направлен на учебу в Омскую высшую школу милиции. В 1987 году, после окончания ВШМ, командирован в Пангоды на работу участковым инспектором. Это был переходной период в истории Пангод, когда объективно заканчивалась эпоха поселковых "аниськиных", в основном силами которых долгие годы с успехом поддерживался порядок в населенном пункте газовиков. Это совпало со временем, когда уже стали воздвигаться границы между республиками, народами, и одновременно стали открываться преграды на пути роста преступности, "безкордонной" и "наднациональной", появления ее новых форм. В обиход стали входить слова "рэкет", "дань", "заказуха", "сутенер"... И вот уже (отражение реалий текущего времени) пангодинское отделение милиции -- мощное, технически и кадрово-обеспеченная боевая единица, показывающая высокие результаты в работе. А его начальник, Владимир Николаевич Прокопенко, -- строгий, но справедливый боевой командир. В спокойном и серьезном облике которого внимательным глазом можно увидеть поселкового паренька из-под Новгорода-Северского, который любил отечественные детективы и который всего несколько лет назад понял: душе в покое не отсидеться... КАПИТАН, УЛЫБНИТЕСЬ!  Капитан Юрий Викторович Косенко из той части милицейских офицеров, которые свою "служивость" начинали еще в Вооруженных Силах. Окончил Рязанское высшее военное командное училище связи, попал в войска ПВО. Первые три года служил на "точке", в глухой томской тайге, затем был переведен на аналогичный объект в районе Пангод. Нелегко было "перестраиваться" -- смиряться с новой реальностью, а она наступила, когда их подразделения достигла волна ликвидаций военных объектов вместе с "сокращением" кадров. Встал выбор -- начинать, против воли, гражданскую жизнь или оставаться офицером и для этого искать новую службу... Юрий в 1993 году перевелся в Пангодинское отделение милиции, где быстро достиг значительных успехов в работе, был повышен в звании, получил ответственную должность -- старший участковый инспектор. Он говорит, что поступали предложения служить в Надыме, Новом Уренгое, но он остался в Пангодах. Объясняя, пошутил: "Привык в лесу жить -- и семейная жизнь там начиналась, и первенец на "точке" родился. Пангоды к природе ближе". Помолчал, закурил, на несколько секунд ушел в себя, потом добавил задумчиво: -- Да... Жена в свое время даже с глухоманью смирилась, но вот к поздним моим возвращениям с работы -- никак не привыкнет, до сих пор обижается... РАССКАЗАЛ ПРАПОРЩИК О СЕВЕРЕ... Виктор Максимович Маметьев из офицерской семьи. Когда он еще учился в школе, двое старших братьев уже служили в МВД. Было с кого брать пример, на кого равняться. Желая поскорее приобщиться к воинской службе, записался в кружок ЮДПД (юношеская добровольная пожарная дружина) харьковского Дворца пионеров. В составе команды объездил всю область и часть Украины: соревнования пожарных были тогда обычным делом, и, главное, очень интересным и полезным для молодежи. Таким образом, будущее не пришлось "выбирать", цель определилась. После окончания с отличными результатами пожарно-технического училища Виктор Маметьев некоторое время работал начальником инспекции Госпожнадзора в родном городе. Однажды довелось поправлять здоровье в военном госпитале. Соседом по койке оказался прапорщик из Салехарда, увлеченно рассказавший о суровой, достойной настоящего мужчины жизни на Севере, белых ночах и северных сияниях. Виктора поразила особенность окружного центра: есть такие места в городе, где можно стоять одной ногой в Приполярье, другой -- в Заполярье... Вскоре Маметьев написал рапорт, в котором выразил просьбу направить его для дальнейшего прохождения службы в Ямало-Ненецкий округ. По правде сказать, не верилось, что командование отнесется к его вопросу серьезно, тем более что долго не было никакого ответа. Виктор перестал ждать и постепенно забывал о том романтическом всплеске настроения, под действием которого написал рапорт. Но ответ пришел, его направили в Тюмень, оттуда не в Салехард, а в "самый красивый и перспективный город Надым", как говорили областные коллеги. Когда прилетел в Надым, случайно встретил представителей командования пангодинской пожарной части. И они, в свою очередь, похвалили Пангоды... Рассказывая о периоде обустройства на новом месте, Маметьев отмечает нетипичную для того времени деталь, которая, он уверен, явилась добрым знаком на его северное будущее: обычно пангодинские жены уезжали "за ляльками" на "землю", а его жена, наоборот, будучи "в положении", не стала дожидаться более удобного времени, сразу поехала вслед за мужем и здесь, в Пангодах, успешно родила ему двойню... Пожарная охрана газовых промыслов месторождения и поселка газовиков и строителей -- основная функция пангодинских пожарных. Велика ответственность за промысел -- газ шуток не любит, а последствия аварии, как показывает горький опыт подобных бед, бывает страшен. И все же особое беспокойство доставляли "деревянные" Пангоды, которые до недавнего времени почти на сто процентов еще были таковыми. Опоздание на пять минут и... остается только позаботится о том, чтобы пожар не перекинулся на соседние дома, десятки семей оказываются без крова. Сейчас ситуация улучшается: Пангоды прирастают "кирпичом и бетоном", а пожарная часть -- опытом ветеранов, активной модернизацией средств пожаротушения... За долгие годы работы в Пангодах Виктор Максимович Маметьев, ныне майор внутренней службы, заместитель начальника ПЧ-19, ни разу не пожалел о том, что судьба в свое время свела его на больничной койке с приболевшим прапорщиком из Салехарда, который мог увлекательно рассказывать -- романтично о буднях... СИНОНИМ НАДЕЖДЫ  Глядя на эту серьезную, солидную женщину, как будто созданную для ответственной работы и словно воплотившую в чертах лица, нюансах голоса типичную северную судьбу, слушая ее рассказ о себе, мысленно задаюсь вопросом: сколько во всем этом закономерного, а сколько случайного? Мне кажется, в этих пропорциях из конкретных судеб моих земляков заключена разгадка многих вопросов, на которых зарабатывают свой хлеб социологи и философы-"североведы". -- Сейчас трудно в это поверить, но тогда, в начале семидесятых, от Севера нам с мужем нужно было совсем немного -- всего одна тысяча рублей, -- начинает свой рассказ специалист пангодинской администрации Галина Никифоровна Билоусюк. -- Именно столько стоили пять соток под застройку дома в городе Умани Черкасской области, где мы начинали совместную жизнь. Жили на квартире, на двоих получали сто двадцать рублей. Родилась дочь... В тот год приехала в отпуск дальняя родственница с Тюменского Севера, из поселка, что возле Надыма. Название его показалось каким-то глухим, но сильным словом. Уже после ее отъезда вспоминали, что говорилось что-то о медведях -- то ли медвежий угол, то ли медведей много. С этого времени что-то повернулось в семье Билоусюков. Если раньше во всем была какая-то, пусть не очень веселая, но запрограммированность (ведь другой жизни не виделось, а значит, и не предполагалось), то теперь появилась непонятная, тревожно-сладостная мечта. И они