уже создается. Надо ее достроить. Для этого есть и люди, и потребность в сотрудничестве, и, как говорилось, общественная настоятельная необходимость. Потому-то газета "Автограф", журнал "Вопросы философии" намерены провести ряд рабочих встреч, где философы, политологи, историки, писатели, экономисты, юристы и иные авторитетные специалисты, связавшие себя с проблемами современной этики, что называется, договорили бы эту программу. Естественно было бы, если бы результатом таких рабочих встреч стала не только программа. Но и, надеюсь, образуется своеобразный Центр, способный активизировать и общественное мнение. По крайней мере, такой Центр мог бы проводить и по крупным масштабным и по малым деяниям гуманитарные экспертизы, определять их этические составляющие и резонанс. Уверен, их мало кто пропустит мимо ушей. В последние несколько лет на страницах печати предлагалось создать нечто вроде Совета старейшин как высокоавторитетной этической инстанции. Об этом мне тоже приходилось уже писать. Добавлю сюда еще и Совет России, внегосударственную и даже надгосударственную структуру, предлагаемую Владимиром Скрипником в брошюре "Российская национальная идея целостного гармонического общества". А о скольких высказываниях подобного рода мне неведомо. Так почему бы названному Центру не стать прообразом общественной структуры, способной и к квалифицированному системно-духовному арбитражу, и даже к созданию культурно-этического движения, необходимость которого, по-моему, стучится не только во все двери, но и в окна. На каких бы этажах они не находились, включая и правительственные. Конечно, понятны и сомнения, а скорее, пожалуй, скорбь, высказываемая нередко по поводу перспектив нашего нравственного возрождения. Даже академик Никита Моисеев, чья кандидатура вместе с Солженициным включается Николаем Розовым в предлагаемый им Всероссийский совет попечителей, признается: Вот почему я с большой долей сомнения говорю о программах культуры и нравственности. Тем более, что одних нравственных начал, т.е. системы нравов, образцов поведения людей будет еще недостаточно. Мне кажется, что необходима более глубокая моральная перестройка самого духа и смысла человеческой культуры. Возможно ли это? И в ограниченное количество времени. С другой стороны Николай Месхешвили замечает: Моральная власть не может ни инициировать, ни проводить в жизнь социальных решений, она эффективна лишь тогда, когда обладает единственным правом - накладывать свое вето. И добавляет: Важно только, чтобы оно было услышано. Ирина Василенко, в свою очередь рассчитывает на страх, который может разбудить и беспечного человека, и зазевавшееся человечество. Вот ее строки: Парадоксальным образом ситуация разрядилась благодаря взрыву глобальных проблем. Казалось, уже ничто не сможет вернуть человечество к прежнему пиетету перед ценностями, так глубоко релятивизм подорвал устои культуры. Неожиданным образом это сделал страх, осознание угрозы всеобщей экологической катастрофы. Страх стал тем невидимым дирижером, который сумел преодолеть смятение в мире оценок и расставить акценты в партитуре ценностей. Но дело не только в громе экологическом или антропологическом. Суть еще в том, что в принципе задачи устройства и всего человеческого мира, и его частей, много усложняясь, требуют системности в подходах и решениях. А если речь заходит о системности, то всегда вторгаешься в живое. По живому прокатываемся. Поэтому именно в принципе придется перестраиваться. Иначе говоря, наша нравственность должна обрести исследовательскую пытливость. Нравственность сращивается с системными же техногенными проблемами. Тоже утрачивающими свою технически первородную чистоту. Орудия действия (труда) теперь - не только и не столько продолжение рук человеческих. Это продолжение общечеловеческого сознания. А значит - явление в основном духовного порядка. Тут никуда не спрячешься. То, что в начале века В. Вернадским названо ноосферой - исключает дальнейшие конгломератные наши отношения с природой. Порог терпения среды нашего обитания - эта новость практически людьми почти не осознана. Не только россияне, но и все человечество всегда опаздывает к началу нового. Коэволюция - сознательное устроительство среды обитания человека. (Ноосфера, коэволюция - двадцать лет назад в отечественных словарях, а словари издаются не на один год, таких понятий попросту не существовало). При всей важности технико-технологического развития, без которого никуда не двинешься, среда обитания человека должна быть гуманитарной. Природно-гуманитарной. Природное, кстати, гуманитарно по своему существу. А, значит, в этом смысле первичнее антропологического. По крайней мере, не уступает ему в первородстве. И механическое вносит в природное еще недоучившийся, недоразвившийся человек. Чему, как выяснилось, существует предел. И в этой опасной зоне путеводителем становится прежде всего этическое. Иначе нам не усидеть ни в городе, ни в деревне. Земной ли, космический ли - непременно обвал нас догонит. И потому мы должны жить не с эпизодическими оглядками на культуру, что нам пока свойственно, а - по культуре. По совести надо жить, поправит меня кто-нибудь. И - попадет в тупик. Как попадал в него гениальный Лев Толстой, мучившийся (см. его дневники) от безысходности попыток найти опору в личном бескорыстии. И происходило это на грани двух эпох, когда уже становилось ощутимым, что просто так, как движется и складывается жизнь сама по себе, жить нельзя, и все нравственно негативное, что тянут, волокут за собой общество, государство, человечество, словно хвост, возрастающий в размерах, так или иначе извернется и начнет это общество, государство или человечество бить по голове. Уже тогда многие догадывались - этическое, обогащенное накоплениями культуры, перерастает действовавшие нормы, усложняется, формируется в систему, адекватную новому состоянию жизни людей в природе. Интереснейший западный политолог Ханна Арендт (не имеет ли она хоть какого-нибудь отношения к врачу-однофамильцу, чье имя связано с Пушкиным?), о взглядах которой писала в журнале "Вопросы философии" Елена Трубина, отличает "современную эпоху", берущую начало в XVII веке и закончившуюся на старте XX столетия, и "современный мир". Мир (надо полагать - последующий этап человеческой истории), политически для себя определившийся, по ее мнению, с первыми ядерными взрывами. Так или иначе разделяя суждение Ханны Арендт о наступлении новой эпохи, российский человек может опереться и на другие сигналы осмысления ее прихода. И политические тоже. Скажем, призыв жить по правде взорвался октябрьскими событиями 1917 года. Через семьдесят лет после взрыва опять выяснилось, что поиски благого (социалистического блага) без этического - путь в тупик. Но это мы сейчас оставим. Лучше вспомним о Пушкине. Если в Западной Европе переход к новой действительности задолго, в иных временах, готовился такими духовными силачами как Данте, Шекспир, Сервантес, великими философами и мыслителями, самим Ренессансом, наконец, то мы в своем гуманитарном развитии во многом обязаны Пушкину. Явлению исторически сравнительно недавнему. Но скоростью и уровнем развития настолько великому, что у нас, его потомков, даже возникла некоторая историко-культурная аберрация. Психологически, субъективно (неведомо, правда, насколько справедливо) для нас тот же Карамзин - допушкинский. То есть, как бы пребывающий в ином историческом пространстве. О Державине и говорить нечего. Явление Пушкина можно сравнить со своеобразным шоком, прервавшим застойное пребывание наше в сонно-позевывающей культуре. Одновременно Канта, например, мы ощущаем как фигуру исторически близкую. Чуть ли не как современную. А ведь десяти- или двенадцатилетним мальчиком в Кенигсберге Карамзину довелось сиживать на коленях великого немецкого старика-философа. Разумеется, следуя принципу определения эпох Ханной Арендт, можно вспомнить, что и у нас в XVII веке (по крайней мере, с 1 января 1700 года мы ввели даже новое летоисчисление) принялся преобразовывать Россию Петр I. И царство Екатерины Великой, по зрелому размышлению, язык не поворачивается назвать сонным. К тому же, на одной круглой Земле живем, бок о бок с Западной Европой. По крайней мере, с Вольтером переписываться можно. И, тем не менее, масштабное пробуждение мы связываем с Пушкиным, он для нас духовно энциклопедичен. Может быть, еще и поэтому, из-за своей универсальной целостности, а не только из-за поэтических языковых трудностей, Пушкин еще недостаточно известен в остальном мире. Многое выражено, найдено и Данте, и Шекспиром, и Сервантесом, и Вольтером..., но надо же было это и другое многое плюс ко всему сказать и по-русски. Могут возразить, что с Пушкиным в целом понятно, и что важность этического в нынешнем, современном, не стреноженном, как прежде, религией, мире, никто не собирается отрицать. Однако следует ли бежать впереди паровоза? Оптимистически устроенные люди (к ним автор настоящих строк относит и себя) не сомневаются, что будущий мир духовно станет более полнокровен. Такой видится и историческая тенденция (при всех перепадах, кризисах, духовных сбоях, и при том, как они болезненно переживаются). Залог тому - духовные основания нашей жизни и все, наработанное культурой. Знание закрывается в книгу, а книгу всегда можно открыть. И не сейчас, так потом ее откроют. Со временем, глядишь, человечество выйдет к активному этическому регулированию себя, всей жизни своей. А теперь, что ж, может, и верно, поспешишь - людей насмешишь. И могут добавить: разуй глаза, погляди вокруг, что делается-то... Какая такая этика... и вспомнить смешно. ...Наверное, и без нашего участия люди станут жить в будущем по культуре, устраивая свой мир на конструктивных этических началах. Я думаю, даже институт собственности начнет выдыхаться, исчерпает себя; не в смысле принадлежности кому-то чего-то, а в нынешнем понимании капитала: иначе, похоже, не потянуть глобальных проблем будущего. Однако, во-первых, не подступив к главному для людей, мы только осложняем жизнь тех, кто будет после нас. Им, внукам и правнукам нашим, придется разгребать то, что наворотилось из-за нашей недалекости, неготовности, духовной лени... Да и почему мы должны топтаться на месте? Даже если действительно скатились в кризис, а вокруг - что только ни творится. Опять же вспомним Пушкина: Есть упоение в бою, И бездны мрачной на краю... Так поет один из его персонажей. Эти две строки столь звучны, столь известны, столь на слуху и так обиходно оторвались от остального текста, что многие и не вспомнят, откуда они. А они из маленькой трагедии "Пир во время чумы". Разумеется, с эпидемией чумы сравнивать наше время - было бы все-таки экзальтацией. Но если люди растерянны, мечутся, как чумные, утратили контроль над собой и совершают не те поступки, то это во многом еще - и симптом духовного голода. А голод духовный - всегда будет обострять поиски выхода из него. Во-вторых, человечество только оттого и продвигается, что впереди действуют обогнавшие его одиночки. В конце концов люди и сворачивают на тот путь, куда направляются эти их вольные или невольные посланцы. Порой чудаковатые и ничего, якобы, не понимающие в реалиях текущей жизни, если глядеть только на их спины. Но без них - катастрофа. Есть, конечно, и этот вариант: сначала катастрофа, а потом - всеобщее братство выбравшихся из-под развалин. Выбравшиеся из-под развалин цивилизаций наконец-то и станут создавать новое человечество на принципах любви и понимания друг друга. В третьих, и в спины-то глядеть не надо. Ситуация такая, что самые чуткие из нас никуда вперед не убегают. Не до того. Они здесь. Они пытаются достучаться до тех, кто их услышит. Вникнем в слова академика Никиты Моисеева: ...очевидный вывод - духовный мир, мир человеческого интеллекта становится по мере роста могущества цивилизации фактором, все более определяющим судьбу человечества. Человек во все меньшей степени имеет право рассматриваться в качестве постороннего наблюдателя, и понятие "общественных законов" приобретает новый смысл и новую объективность. Следующее заявление Никиты Моисеева: ...Я думаю, что сама идея спасения - спасения всех - важнейшая из идей христианства. Именно она вполне современна и необходима в наше трудное время. Более того, 2000 лет назад она была высказана слишком рано! И по-настоящему не была осознана. Объединенная с новыми знаниями, с современным представлением о мире она может оказать важное влияние на судьбы человечества сегодня в самый сложный период переустройства человеческой жизни на планете. Лично я готов подписаться и под следующим тезисом академика: Формирование нравственного императива как совокупности моральных основ жизни планетарного общества XXI в. постепенно вырастает в основную проблему современности. Века пара, электричества, электронной техники и атома уступают место веку гуманитарных знаний, веку формирования новой нравственности, соответствующей качественно новым условиям жизни в эпоху, которая нас ожидает. Ясно в наивысшей степени. Как же не подступаться к определению жизнеобеспечивающих "общественных законов", коль скоро они востребованы новой объективностью? К одному моему приятелю, военному ученому, перед возможным выходом на пенсию в калужской деревне, где он купил дом, заглянули местные механизаторы для свободного разговора. Недостаточно трезвые. В какой-то момент они ему и говорят: - Шел бы к нам директором совхоза. Он им отвечает: - Вы чего, я человек военный, я вас так дисциплиной скручу. - Ты что, дорогой, - весело откликнулись и они, - с нами же так и надо. Может быть не совсем тот пример. Однако почему же не тот? И тот тоже. Но если, что называется - брать быка за рога, надо хорошо понять, что современная этическая норма, норма новой этической идеологии, как системообразующая, обретает организационный потенциал. Этому сопутствует не только активизация гуманитарной элиты, прибегнем к замечанию доктора философских наук Александра Панарина из статьи "Политология на рубеже культур", но и "перемены в структуре самого гуманитарного знания, проникновение сюда методов количественного анализа и экспериментальной проверки гипотез". Повторюсь, в данных условиях основ религиозной морали и той же Нагорной проповеди не то, чтобы недостаточно, просто само бытие нравственного разворачивается иначе. Разумеется, будь все люди или подавляющее их большинство безупречны, живи они по христианским заповедям, рай расположился бы на земных просторах. Но сейчас речь идет не об отдельном человеке (тут разговор должен быть особый), а о современной этической идеологии и ее нормах, соотносимых с механизмами общего жизнеустройства, с духовностью или бездуховностью форм общего нашего существования. С институтами нашей действительности. Именно ведь на этом барьере этическая норма, сталкиваясь с действительностью, становится проблемной. Какая же проблемность в Нагорной проповеди. Там все ясно. Современная этическая норма как бы спускается с небес идеального добра и, на свой лад, материализуется, перекликаясь с земным. Значит, она доступна анализу. Анализ ей просто необходим. Практически это - своеобразное и непрерывное исследование и коррекция происходящего. Добавим к тому же, что демократическое общество - общество свободных людей. Оно этой свободы добилось, выстрадало ее, можно сказать. Свободное общество чтит принятые им законы, однако в остальном предоставляет человека самому себе. Уже это означает, что в демократическом государстве, как нигде в другом, возрастает роль осознанной практики этического регулирования. Именно такой практике следует искать опору в контексте живой культуры и в атмосфере, насыщенной кислородом производительной духовности. И тут произнесенное однажды в запале "что не запрещено - то разрешено" превращается в этакое ухарское восклицание, понятное и простительное лишь за веселым дружеским столом. ...Конечно, новая этика не покушается подменять собою право. Она как раз заинтересована в правовой достаточности. Тем более у нас, где законодательная обеспеченность государства оставляет желать много лучшего. И современные законы, на ее "взгляд", должны быть тоже системообразующими, то есть, на поверку, в конечном счете должны быть оснащены и этически. Обоснование этих норм-исследований не юридическое, а философское. За ними, как и за этической идеологией, должна стоять действенная философская поддержка. Здесь особенно важно отойти от стереотипного схематизма формулирования проблем. Сошлюсь на позицию кандидата философских наук Александра Ахиезера: Чем сложнее динамическая ситуация, чем масштабней поток инноваций, тем меньше человек может надеяться формулировать эффективные решения, смыслы, опираясь на проблемы, сформированные в старых менее сложных условиях. Важность активного формулирования проблем на новой культурной основе составляет все более существенный элемент человеческой деятельности, воспроизводства стабильности. Так что давнее "хватит философствовать -- надо дело делать" еще менее убедительно теперь, чем прежде. Не очень-то наделаешь. Никакие навыки не спасут. Так что философствовать следует постоянно. Необходим и выход на более высокий уровень философствования. Еще - слово Александру Ахиезеру: Формирование, то есть формулирование проблем становится все более важным элементом процесса их разрешения. Суть проблемности раскрывается прежде всего в способности человека так организовать знание, культуру вообще, чтобы движение мысли привело к результату, к новому знанию, смыслу, как некоторому конструктивному элементу культуры. Эта организация сложившихся знаний, нацеленных на получение нового результата, выступает как проблема. Динамика ее схематизма превращается в предмет философствования, в элемент изменившегося представления о субстанции. Кстати, статья Александра Ахиезера, откуда взяты эти цитаты, и называется - "Об особенностях современного философствования". Так что само применение норм новой этики есть аргументация в пользу опор жизни. Философская. Аргументация, то есть средство доказательства. Но публичное. С трибуны новой этики, с позиций ее программы ответственности перед людьми. Этическое нынче - это то, что постоянно следует прояснять. Прояснение - пароль. Окружающее нас и останется лабиринтом, если этическое будет неясным. И в этих темных переходах только и останется - и остается - кричать "Ау!". Взывая к тому, что выше. Что над нами. К тому же, они, те, кто у власти или еще только рвется к власти, напомню, и сами- в этом же лабиринте. Для того, чтобы новая этика вошла в жизнь, необходим двигатель. И здесь недостаточно Совета попечителей будущих поколений (Н. Розов) или Попечительского совета мудрецов (Ф. Искандер), политической партии деятелей науки (И. Цапенко, А. Юревич). Нужен интегративный Центр, прежде всего собравший бы тех, кто много лет занимается проблемами современной этики, кто уже сейчас готов участвовать в обсуждении ее программы и идеологии: видные наши философы, известные писатели, гуманитарно мыслящие экономисты, юристы, политологи... И деятельность его должна быть гласной. 16 августа 1999 г. КАМЕНЬ ПРЕТКНОВЕНИЯ... Чего-чего, а осваиваться в залах, где рядами выстроены стулья, мы умеем. И чем больше зал заполняется, тем более устроенными себя чувствуем. Мы зал тут же обживаем. И гудим разноголосицей в ожидании начала выступлений, лекции, дискуссии. Мы оживлены. Послушали, поболтали, даже поволновались и разошлись... Поговорили, но ни о чем практически не договорились. А как к чему-нибудь придти? Договориться о чем-то? Особенно о деле новом? О том, к примеру, о чем я так упорно стараюсь толковать? Об этической идеологии, - вплоть до создания системной этической экспертизы... Как к этому подступаться практически? Как вживлять в нашу текущую общественную и государственную жизнь систему этических норм, без которых нынешняя жизнь граждан - не жизнь человеческая, а существование сродни хаотическому. Проще с заповедями Нагорной проповеди. Пусть они и нарушаются, пусть им не всегда люди следуют. Но ведь знают, когда нарушают. И не единицы за то казниться готовы. То есть знает человек заповеди Нагорной проповеди или схожие с ними нравственные нормы иных великих религий (а неверующие - основные духовные наказы, родившиеся еще до писаной истории человечества, а потому как бы дарованные нам извне в готовом виде). И похоже, эти заповеди и наказы еще и переживут любые этические системы (в том числе и те, с которыми нам предстоит определяться). Переживут, поскольку спущены с небес прямо к единственному адресату - к каждой персоне в отдельности. Современные же этические нормы-задачи, нормы-исследования суть текущие потребности земного всеобщего усложняющегося бытия, бытия сообществ - а российское сообщество нас интересует прежде всего, - бытия землян в целом. А раз потребности времени - определяться все равно придется. И с организацией обсуждения новой этической программы, и с созданием Центра новой этики. Скажем, при образованном несколько лет назад Конгрессе российской интеллигенции, который хорош уже и тем, что оброс региональными структурами чуть ли не по всей России... Определяться, начинать действовать, брать на себя инициативу... В московском штабе одной из известных российских партий, - слева (так они считают), тяготеющей к центру, мне сказали: - Интересно, чрезвычайно интересно... И про новую этику, и про системообразующие ее нормы... Но знаете, у нас тут посоветовались и пришли к выводу: для того, чтобы это заработало, увлекло людей, необходимы чрезвычайные духовные авторитеты, великие личности, способные повести за собой хотя бы интеллигенцию... А где они у нас? Пусть бы только один... А мой давний знакомый, известный литературовед с определенно философским складом ума, откликнулся так: - Да пиши ты, что пишешь, и газету издавайте. Но на других не надейся. Средний наш специалист, будь он кто бы то ни было... И вообще человек... До такой степени средний, и это такая малоподвижная масса. С места не сдвинешь. Вот и приехали. На одной из дискуссий, проводимых Санкт-Петербургским Гуманитарным университетом профсоюзов накануне создания регионального общественного движения "Конгресс петербургской интеллигенции", академик Никита Моисеев заметил: "В последние годы интеллигенция начала понемногу восстанавливаться. Подул теплый ветерок, ослабли путы, и началось "шевеление умов". Пока только шевеление. Настоящему движению еще предстоит родиться. Но почва будет уже другой". Правда, заявление далеко не оптимистическое? Или - тоже не оптимистическое? Академику Никите Моисееву, высоко мной чтимому, свойственна осторожность в высказываниях, связанных прогнозами возможности благополучного существования человечества и человека на Земле. Он обосновывает опасности от недооценки духовного и гуманитарного в обществе, более того считает, что идея Спасения, связанная с ранним христианством, две тысячи лет назад возникла несвоевременно и современна по-настоящему лишь теперь... Правда, потом снова добавляет: если успеем... Что ж, попробуем успокоить себя тем, что приведенные выше слова Н. Моисеева взяты из выступления его на дискуссии, предваряющей именно "Конгресс петербургской интеллигенции", что конгресс этот состоялся. И в Москве провели подобную всероссийскую встречу. А затем совсем недавно - снова в Санкт-Петербурге. Так что есть же какие-то подвижки. Вышли и книги: "Судьба российской интеллигенции", изданная Санкт-Петербургским Гуманитарным университетом профсоюзов, с материалами дискуссий и конгрессов; и отдельно "Конгресс российской интеллигенции" с материалами Съезда "Конгресса российской интеллигенции", состоявшегося в Москве в декабре 1997 года. Издатель опять же - СПбГУП. Однако... В предисловии к книге "Судьба российской интеллигенции" ректор Санкт-Петербургского Гуманитарного университета профсоюзов, профессор А.С. Запесоцкий пишет, что перед нами - "зеркальное отражение истории объединения петербургской интеллигенции конца XX столетия: от интеллигентов, соединенных эпизодическими диспутами, до постоянно действующего регионального общественного движения "Конгресс петербургской интеллигенции". Что же сразу останавливает внимание в этом зеркальном отражении? Первую из дискуссий "Художник и власть" открывает В.П. Яковлев, вице-губернатор Санкт-Петербурга. (Ныне губернатор). Чуть не забыл: здесь написано, что он еще председатель Комитета по культуре (видимо, городского?). И вот ты весь в чисто российских сомнениях. Правильно это или не очень. Хорошо ли тут это или нет ничего хорошего. Даже так скажем: праздник это или нечто совсем другое. Беда, например. Спрашивается: нужно ли главе правительства (или государства) или губернаторам открывать, то есть задавать тон подобным дискуссиям, диспутам, конференциям, конгрессам. Не они их готовили, и сами к ним не очень-то готовы. Ну, прислал приветствие. Прекрасно. Ну, сам приехал и занял правительственную или губернаторскую ложу, или ложу, ставшую тут же правительственной или губернаторской. Тоже не дурно. Или просто вдруг появился. "Ах, здравствуйте, ваше превосходительство, честь-то какая! Не знаю только куда Вас и посадить". "Да вот тут, на стульчике посижу, послушаю". Совсем молодец. Однако для себя мы в принципе должны решить: повышает ли первоплановое присутствие такого административного лица ранг нашего интеллектуально-духовного предприятия. Если мы считаем, что повышает, то, по-моему, и собираться не надо. Оговоримся. Разумеется, съезды конгрессов проходят не зря. Естественно, конференции, дискуссии и диспуты полны содержания. То и другое - реакция, отклик на нечто актуальное. И в выступлениях затрагиваются важные проблемы. Скажем, о том, что именно интеллигенция должна формировать идеологию и нравственный климат в стране (М.М. Чулаки). Верно и то, что в структуре духовной атмосферы социума присутствует общественное настроение, через которое тоже следует оказывать свое влияние (Б.Д. Парыгин). И то, что общенациональной идеей может стать новая троица - историзм, обустройство, духовность (И.Б. Чубайс). И то, что этику убеждений следует заменить этикой ответственности (Г.Е. Шкалина). И то, что первая задача - принятие нормативных законов, защищающих и регламентирующих любые действия в области всех явлений культуры. А воздействие на власть - вопрос тональности, вопрос о методах (Г.Н. Фурсей). Все это интересно и важно. Однако практически сам процесс обсуждений и собеседований как бы закругляется, точнее, обрубается заключительной резолютивной частью. То есть, протоколом об обсужденном. Эти наши протоколы - они не строительны. Они скорее обращены к чиновникам, а не к аудитории, которая их принимала, и не к тем, кто за спиной этой аудиторией остается. И вам не предлагается никакой работы. Поговорили и разъехались. А там - опять варитесь в собственном соку. Последний съезд конгресса - повторюсь - совсем недавно состоялся в Санкт-Петербурге. Длился он один рабочий день. Представительница нашей газеты была его делегатом. - И как? - спросил я ее. - Довольно пусто. - Ни одного интересного выступления? - Нет, почему? Два-три выступления были очень хорошие. Чего все-таки нет? Нет, что называется, водительства программы. Интеллектуального водительства. Она остается привычно лозунговой. В сегодняшней российской жизни этическая проблематика и лозунг - стилистика из двух разных миров. Есть нечто младенческое в лозунговом изложении пожеланий и требований. Не говоря уже о том, что лозунг чаще всего скользит поверх настоящей актуальности и скорее напоминает выплески групповых настроений. Мы научились заявлять: все должно решаться в комплексе. И правильно. Остается только следовать этому. Порой даже следовать готовы. Но почему в комплекс подходов к решению той или иной проблемы не входит специально обозначенная этическая составляющая? Скажем, вот проблема - женщина и власть. Или - скромнее: представительные органы власти. Приглядимся к залу заседаний Государственной Думы. Прямо-таки - английский клуб в старой Москве. Или военный крейсер. Или палуба пиратской шхуны в час подхода к гавани. Смотря, на чей взгляд и в какой момент. На словах да и по чувству редко встретится в нашей стране человек, который считал бы подобное положение нормальным, которому бы это нравилось. Ведь - безобразие. Наше, собственное. При тоталитарном режиме демонстрировали хотя бы видимость равноправия, придерживались хоть какой-то квоты для женщин в представительных органах власти. Теперь мы освободились. Лучше сказать, расслабились. И выглядим такими, какие есть: зал заседания Думы - словно палуба пиратской шхуны. Только одеты пираты поприличнее. Жизнь, конечно, не стоит на месте. Сужу по книжным магазинам и типографиям. Куда ни придешь, часто на месте директора - женщина. Да еще ее выбирали всем миром. "Процесс идет", но на средне-деловом уровне. Выше - фактически глухая стена. В то же время - сколько вы насчитаете мужчин вокруг, на которых можно было бы всерьез положиться? Которым можно было бы делегировать долю ответственности как людям активным и самостоятельным.. Где они, такие мужчины? Попробуйте нечто предпринять и поищите сотрудников - настоящих помощников. Исполнители будут, найдутся, - это куда ни шло. У женщин, которые с тобой работают, хоть какой-то творческий импульс вспыхивает. Они готовы именно помочь. Они способны со-трудничать, вкладываться в затеянное дело, интересоваться его развитием, предвидеть результат. Самая занятная фигура - мужчина-российский чиновник. Сделали человека, скажем, начальником районного управления культуры. Тем паче - главой города. И его не узнать. Он уж и ступает по-особенному. И голова его поворачивается важнецки. И пустые слова его гулкость и напор обретают. То есть, ничего своего прежнего. Это, в сущности, даже не он, а сосудик или сосуд, туго наполненный казенными чернилами власти. Или в котором нечто непонятное помещено, громыхает, но не выскакивает. Конечно, подобные метаморфозы могут происходить и с женщиной. Но - все-таки реже. В женщине и здравый смысл сохраняется, и нормальное чувство... Среди них во власти, и вправду, есть стящие особы. Всмотримся в экран телевизора - в зал третьей Государственной Думы в кризисный для нее момент. К примеру, в момент выборов председателя. Или - руководителей думских комитетов. Вглядимся в стан победителей. Овладевает микрофоном человек из тех, кто в большинстве, с провинциально-чиновничьей резкостью черт и гремит почти боевой трубой о демократии, о том, что меньшинство обязательно подчиняется большинству, что это закон для цивилизованного общества, и что они, большинство, тоже-де специалисты, не хуже (и, естественно, лучше) тех, которые там... Такая редкость, чтобы человек говорил по делу и при этом нормально. Камнем преткновения стало: как голосовать за председателя - открыто или тайно. И не секрет, что наглядно для других рядовые депутаты не хотят вступать в конфликт с лидерами фракций, а также и с большинством. Могло открыться отсутствие сплошного единодушия, как непристойной болезни. И тут в рассуждениях напористых и гулких о том, что демократия есть демократия, что ей надо учиться, проступает нечто бюргерское. Я бы даже сказал, глумливое ханжество, эмоции черни. Пусть эти заявления и исходят от лидера КПРФ. Какая уж тут этическая ответственность! Лишь одна женщина, которая и тайно, и явно проголосовала бы одинаково, то есть солидарно с большинством, искренне по-человечески выразила сожаление в связи со случившимся, и открыто сказала, что чувствует себя невольно виноватой. Одна единственная. А почему бы, и вправду, не выбрать было в председатели Государственной Думы женщину, о кандидатуре которой шла уже все-таки речь? Кстати, о законности. На мой взгляд, наша Государственная Дума незаконна. Из-за своего чисто мужского состава. Нет, успокойтесь. Не юридически незаконна, а по-человечески, по-настоящему. По-человечески жить мы еще не научились. А наши партии, политические объединения? В них мы словно в стаи определяемся. Они в основном камуфляжны, лишь обернуты в свои названия. А то и единственно в имя своего лидера. В духовной атмосфере, в стиле поведения людей разных по названиям объединений при отсутствии женского начала царит поражающая похожесть, одномерность. Без женского начала они сильно расчетливы и холодноваты. Нет опор этических, историко-этических, и поэтому ничто не уходит в глубину жизни. Без женского начала они и однонаправленно и очень локально устремлены - только на цифры победы, на статистику, словом, совсем даже не к людям. Не говоря уже о том, что применительно к нашим партиям, мы, как и на известных страницах гоголевской книжки, опять запутались: где правое и где левое. Пойди разберись, кто теперь кто. И куда точнее и понятней, на мой взгляд, коммунистов и примкнувшим к ним "патриотов" именовать лево-правыми, а молодых либералов право-левыми. Так... хоть не ошибешься... А центристы, будучи как бы и разными, они по большей части одинаково топчутся на месте. Недавно директор одного из лучших книжных магазинов Москвы, замечательная женщина, спросила меня, правильно ли она поступила, согласившись на выдвижение ее кандидатуры в депутаты Государственной Думы. Еще как правильно... Хочу, чтобы меня поняли: здесь я подчеркиваю именно этическую сторону комплексной общественной проблемы. Ее этическую незаполненность. Обозначается эта проблема - женщина и представительная власть. И все. И иллюзий тут не строю. Как каждая современная этическая "заковыка", она имеет степени своего разрешения. Поэтому и определяться с ней следует, не откладывая на неопределенно долгое время, заявлять о ней на любых перекрестках и с любых подмостков. С тем же постоянством, с каким один древний римлянин изрекал: "А все-таки Карфаген должен быть разрушен". Уверяю вас, начнет действовать. Пусть и постепенно. И без всяких квот. По крайней мере, наши партии, которые все без исключения считают себя самодостаточными (а как же иначе?) в плане этическом, начали бы проявлять здесь хоть какую-нибудь сообразительность. Ловлю себя на мысли: какой более или менее общезначимой нравственной проблемы сегодня ни коснись, она тут же упирается в неподготовленность государства и всякий раз обретает характер чуть ли не тупика. Нас в этом смысле неповоротливость государства и хуже - глухота его изрядно раздражает. И начинаешь завидовать порой даже прошлому. Скажем, интенсивной переписке Гете с Шиллером, в которой они тоже в основном рассуждали об этических проблемах жизни и искусства. Необходимость отвлекаться на его высочество герцога (читай в данном случае - государства), только мешала, отнимала драгоценное время. Тут о таких тонких материях речь: загадочный Шеллинг пришел в карты сыграть, или заглянул Фихте, или в руках совсем новая книга старика Канта... И не до широкой публики. Бог с ней, с публикой. Если "нет основательных причин рассчитывать на победу разума, не следует оскорблять чувства". Но рядом во Франции разворачивается революция. Скоро вообще армия Наполеона пройдется по Европе. И все начнет меняться. И проблемы этики из уютных кабинетов и гостиных вырвутся на улицу... И решение иных из них ляжет во многом в переустройство Европы. ...Для нас нынешних этические задачи крайне актуальны и масштабны, строительны, этическая энергия способна и должна умножать созидательные функции государства. И государство должно становиться таким, чтобы в этом плане с ним можно было сотрудничать. Общественно-государственное сотрудничество - повестка дня уже на самое близкое время российской жизни. Нам просто необходимо жить в ином государстве. Или так: людям вообще предстоит жить в иных государствах. Более нравственных по существу. Недаром древние коллективы людей обязательно были объединены и духовно. Иначе им бы не выбраться ни из пещер, ни из леса. Нам тоже надо выбираться из своего леса дремучего - речь идет о создании гуманитарной среды обитания современного человека. Правильно ощущал академик Н. Моисеев, в этом - Спасение. Заметим: Спасение - с большой буквы. От этой необходимости никому не отвертеться. И почва для подобного рода деятельности, по мысли Н. Моисеева, будет другой. Добавлю, даже влияние так называемых малых дел, добрых и некогда для совести утешительных, многократно и качественно изменится. По словам Николая Бердяева, в государстве могли пленять только социальные реформаторы. В остальном он считал его сферой низменной, учреждением плебейским. Спорить не станем. Государство, разумеется, есть дело рук человеческих. А реформы - это попросту систематическая работа. Только ею можно плениться. Много лет назад, когда выселенных в Сибирь во время войны калмыков вернули на их земли, я приехал в Калмыкию из Москвы трудиться в местной газете. И поскольку там все приходилось начинать почти с нуля и ничего нельзя было отложить на завтра, ни во времени, ни в пространстве, ни в людях не ощущалось никакой провинциальности. Несмотря на то, что в местном начальстве ходили все те же запрограммированные на примитивно-аппаратный лад партийцы. Провинциальности тогда в Москве больше было. Хотя, когда я вернулся в столицу и похвастался этими привезенными с собой ощущениями, один мой приятель сказал мне: - И все-таки ты одет совсем - совсем не по-столичному. Нынче "совсем не по столичному" одето само государство, потому что хуже всего оно распоряжается своими обязанностями перед народом, всеми нами, а также перед единственным безупречным (что не нуждается в доказательствах) общим видом собственности - многочисленными составляющими сокровищницы отечественной культуры. Возьмем в пример издание и распространение книг. Сразу же оговоримся: пусть в свободной стране, развивающей свои рыночные отношения, всякий, кто пожелает, стучится в типографии с портфелем рукописей. Хочешь быть издателем - будь им. Хоть одной книги, хоть нескольких, скольких угодно. Все свои деньги сюда вбухай. Пожалуйста. Однако оснащения общества необходимыми для него книгами не происходит. И по-настоящему не произойдет. Система распространения книг по стране парализована на много лет вперед так, что уже целое поколение выросло в градах и весях России на блокадном книжном пайке. Разумеется, ценители литературы, искусства, философии так или иначе доберутся до нужного им источника знаний. Или в современных российских условиях подвигнут кого-либо на издание требуемой книги. Кто ищет, тот найдет. Сейчас на каждом шагу вы можете столкнуться с книжицей, рожденной не в тираже, а в штуках. Двадцать экземпляров, тридцать, пятьдесят. От сотни экземпляров до пятисот начинаются тиражи. Тысяча или три тысячи - это уже о-го-го. За ними следуют -