о сброс. Тут память на тысячу номеров. А эту тоже нельзя, это вгоняет в память второго порядка. Нажмите здесь, говорите вот сюда. А когда закончите, троньте вот эту... - Стой здесь, - велел Пивнев. - Если что не так, нажмешь. И где ты только научился? Небось, казенные танки хохлам продавал?.. Говоришь, с КП? Откуда знают наш код? Не иначе продалась какая-то сволочь... - Будете отвечать? - Гм... А как, говоришь, работает? - Вот тут нажимаете, и связь включается. Давайте я вам нажму... Нет, не эту. Это оперативная память, это долговременная, а эта... вот, готово! Почти сразу сквозь грохот, стрельбу и тяжелое буханье танков, пробился сильный уверенный голос: - Остановите огонь! Мы готовы вступить в переговоры! Пивнев узнал голос Кременева, красивого и всегда уверенного генерала, из молодых да ранних, как говорили о нем в штабе. Он сумел получить генеральские погоны в тридцать семь, в то время как Пивнев одел их полгода назад, смиренно дождавшись очереди. Всего три месяца, как его назначили командующим бронетанковыми, но, похоже, не собирался оставаться командующим отдельного рода войск надолго. Пивнев сказал в решетку мембраны укоряюще: - Доброго здоровья, Дмитрий Геннадиевич!.. Как дела, как семья, дети?.. Жаркий день сегодня, верно?.. Наверное, к дождю. Грохнуло, в трубке донесся далекий вскрик. Голос Кременева, все еще сильный и напористый, вроде бы стал выстреливать слова чаще: - Николай Иванович, это вы? Как хорошо, нам с вами будет проще договориться. Мы готовы вступить в переговорный процесс! Пивнев хмыкнул, почесал в затылке: - Это больно мудрено. Я э... Генштабы не кончал, я человек простой. Как ученик Жукова... Георгия Константиновича Жукова, который Берлин брал, я понимаю только безоговорочную капитуляцию. Да и то... Дмитрий Геннадиевич, тебе не стыдно, а? Твой дед застрелился под Брестом, только бы не попасть в руки врага! В коробочке зашуршало, потом голос сорванно закричал: - Перестань!.. Ты же знаешь, что с тобой будет, если ты не сохранишь нам жизни. Со мной еще три десятка иностранных граждан! Пивнев сказал едко: - А визы у них в порядке?.. А оружия у них, случаем, нет?.. А чего эти иностранные граждане там оказались?.. А вдруг это просто бандиты? А по законам военного времени... Голос из мембраны закричал яростно: - Ты с ума сошел!.. Не было никакого указа о введении военного времени! - Что мы, бюрократы какие? - удивился Пивнев. - Ты сам военный, профессионал. Понимаешь... Эй, ребята, заснули? Прямой наводкой по окнам!.. Да это не тебе. Есть тут будущие экономисты, снаряды берегут. Явно хохлам продать мечтают... Даже через трубку слышны были глухие разрывы. Голос почти завизжал: - Ты что... Ты что делаешь?.. Мы хотим вступить в переговоры! Ты обязан!.. Мы живем в правовом государстве!.. Пивнев рыкнул, разом теряя злую иронию: - Что-то ты не думал о праве, когда чужаков высаживал на этой земле! - Все равно! Пусть разбирается суд! Я приму заслуженное наказание... Пивнев бросил коротко, уже явно теряя интерес к разговору: - Вот что, Дмитрий Геннадиевич. Ты примешь легкую смерть. Это самое большее, что я тебе обещаю. Как коллеге! Тяжелые танки, выстроившись полукругом, вздрагивали от выстрелов, дергались, покачивались, из огромных пушек полыхало короткое злое пламя, тут же на миг расцветало багровым цветком на стене, обрушивая огромные пласты, а когда снаряды исчезали в проемах окон и дверей, слышно было, как там тяжело грохало, блистал багровый огонь. Черный дым потек из окон струйками, как горячая смола, сползал по стенам до самой земли, затем из всех окон стремительно и весело вылетели снопы длинных искр, будто в здании подожгли бочки с фейерверками. Пивнев бросил озабоченно: - Уваров, вести плотный огонь по всем выходам. Нам не нужны ни пленные, ни выжившие. Уваров взглянул с испугом. Переспросил: - А если кто выскочит... с белым флагом? - А в Россию он вскочил с белым флагом или с автоматом? - Да, но... Слушаюсь! Он козырнул и повернулся выполнять, а Пивнев бросил горько, скорее, для себя самого, чем для молодого офицера: - В нашей стране полно дряни, любую сволочь сделают героем! По голове чиркнуло горячим. Фуражка слетела, горячий воздух зашевелил взмокшие волосы. Мелькнула мысль, что надо бы укрыться, но не мог сдвинуться с места, откуда так хорошо смотреть на окутанное взрывами здание. А если прислушаться, отсюда в перерывах между взрывами можно различить крики и стоны коммандос. Вдруг из окона второго этажа вниз головой выпрыгнул человек, перекувыркнулся в воздухе, на землю упал красиво на согнутые ноги и чуть боком, завалился, распределяя тяжесть натренированного крупного тела в бронежилете, перекатился, пружинисто вскочил на ноги и, пригибаясь, бросился к подбитому танку. Пивнев встретил его с пистолетом в руке: - Хальт! Коммандос замер, глаза испуганные, но не сколько от направленного на него пистолета, а от генеральских погон на плечах человека с пистолетом. Он был почти на голову выше Пивнева, лицо суровое, в серых полосах защитной краски, глаза цепкие, и даже застывший он был страшен, ибо мог в любой миг взорваться каскадом быстрых смертоносных движений. - Я, - сказал он по-русски, хотя и с сильным американским акцентом, - я сдаюсь! Судя по его виду, он приготовился упасть лицом вниз, закинуть руки за голову, сесть на корточки - все, что прикажут, в каждой армии и полиции свои методы, но Пивнев грозно прикрикнул: - Стой, где стоишь! - Я сдаюсь! - повторил тот на всякий случай. - Вашим властям! - А кто сказал, что мы берем тебя в плен? - удивился Пивнев. - Мы тебя на свою землю не звали... с оружием в руках. Тот, начиная беспокоиться, вскинул руки выше, показал пустые ладони: - Но Женевские соглашения... - Засунь их себе в задницу, - посоветовал Пивнев. - У нас нет войны. Вы просто бандиты с оружием. И поступаем, как с бандитами... Тот знал, как поступают с бандитами: арестовывают, читают им перечень прав, затем одевают наручники и вежливо провожают в комнату ареста, где те имеют право на один звонок, затем подают горячий кофе, бутерброды... Пивнев крепче сдавил рукоять пистолета, готовясь к отдаче: - Не бойся, - сказал он мрачно, - всего одна пуля. В лоб. Даже не почувствуешь. Глаза того расширились, он не понимал, как можно так глупо шутить, и тут палец русского генерала начал двигаться... Коммандос стремительно метнулся навстречу, в доли секунды пролетел по воздуху два-три метра, руки вытянуты вперед для смертельного захвата, нога согнута для удара... Пивнев нажал курок. Голова американца даже не дернулась, он обрушился на то место, где только что стоял человек с генеральскими погонами, ноги подломились, и он упал грудой еще теплого мяса и горячего железа. Из КП непрерывно трещали яростные пулеметные очереди. Глухо и страшно били гранатометы, свирепые ракеты вылетали из окон и били по видимым только из КП целям. Пивнев сказал угрюмо: - Очко екнуло?.. Глава 53 Самолет плыл над бескрайними просторами лесов, где как чувствовал Рэмбок, не ступала нога человека. Эту землю знали разве что по фотосъемкам из космоса. Велика эта странная страна, чудовищно велика... Прибежал коммандос. Рэмбок еще по стуку подошв ощутил, что стряслось еще что-то непредвиденное. Рявкнул, опережая доклад: - Что? Что еще? - Исчез штурман. - Что за... Куда? - Мы уже начали обыскивать этот сарай с крыльями. Там много хлама... то есть, груза. Сотни ящиков, в каждом из которых может спрятаться пара человек... Холодок смерти прошел по спине Рэмбока. Он чувствовал, как волосы поднялись и застыли дыбом на загривке, по всему телу, а кожа пошла пупырышками. Ощущение поражения... да что поражения, близость смерти стала такой зримой, что он взвыл от беспомощности: - Ищите!.. Это не люди, это... скифы! Внезапно заговорил громкоговоритель: - Внимание! Слушайте меня, ублюдки. Я заперся в грузовом отсеке. Подо мной тонны взрывчатки, а взрыватель у меня в ладони... Рэмбок закричал торопливо: - Подожди! Давай договоримся! - С отцом своим договаривайся, обезьяна, - донесся ответ. - Вы все подохнете, твари. Тут килограмма хватит, чтобы разнести самолет вдрызг, а подо мной пара тонн... И клочьев не отыщут! И хорошо, чтобы не топтали нашу землю, твари поганые... Рэмбок знаками посылал коммандос в сторону грузового отсека. Трое младших командиров смотрели в глаза, готовые сорваться с места как спринтеры. Он закричал, торопясь и коверкая слова: - Погоди! Все твои проблем разрешим! Нужны деньги? Тебе дадут чемодан с долларами. Нужна американская виза? Я поговорю, чтобы ускорили... Человек расхохотался с таким презрением, что Рэмбок поперхнулся, умолк. - Какая ты мелочь, - сказал голос с горечью, - и вот эта мелочь правит миром... Что ж мы сами виноваты. Такой мелкой твари позволили сесть на голову... Рэмбок закричал: - Погоди! Ты прав во всем. И сила при тебе, значит - ты прав. Но давай договоримся. У тебя есть сила, у нас - деньги. Мы можем обменяться! - Дурак... - Разве не за деньгами... - Дурак... Я даю тебе время, чтобы ты успел сказать что-то стоящее. А ты... И зря твои меднолобые что-то там творят возле двери. Взрыватель в моей руке. Если мой палец перестанет давить на кнопку, то все сразу рванет... Понял? Ты слышал о магнитных кнопках? Под смуглой кожей Рэмбока вздулись рифленые желваки. В глазах метнулся страх. После минутного колебания он сказал, едва шевеля губами: - Отбой. Мы не успеем удержать от взрыва. Голос коммандос, что изготовился у двери в грузовой отсек, донесся как шипение пара: - Что теперь? - Надо договариваться с этим сумасшедшим. Надо узнать на чем он свихнулся. На сексуальной почве? Наглотался наркоты? В салоне самолета Савельевский раздвинул запекшиеся губы в злой усмешке. Голова его была забинтована, сквозь толстый слой марли проступали широкие пятна крови. Бортинженер сидел на полу, голова командира корабля лежала на его коленях, а кресла пилотов занимали американские коммандос. - Ты чего?.. - спросил Савельевский почти весело. В глазах поблескивали искорки. - Вот сейчас будет понятно, кто из нас тянет род от Гавейна, а кто от того великана. Рэмбок был бледен: - Он не посмеет... Савельевский сказал почти весело: - Ты дурак, да? Это неплохое соотношение сил. Нас пятеро, вас - триста. Все как один - элита. Жаль, Америка не получит триста ваших гробов. От вас и кучки дерьма не останется. Из динамика донеслось: - Я хочу поговорить с командиром. - Сделаем, - торопливо ответил Рэмбок. - Передаю ему микрофон... Он выразительно приставил ствол к голове бортинженера. Тот побледнел, но не отводил глаз от обескровленного лица командира экипажа. Рэмбок включил переговорник. Голос штурмана донесся чуть виноватый: - Прости, Иван Борисович. - За что? - спросил командир. - Не дам тебе отыграться в шашки. Как там? Рэмбок оскалил зубы, показывал жестами, что вот-вот разнесет голову бортинженеру, если командир скажет не то, что нужно. - Ты все время будь на связи со мной, - сказал Савельевский. - Сам понимаешь, они могут, обгадившись, от страха повыпрыгивать по дороге. Как только я умолкну, значит, открывают люк... Рэмбок в бессилии отпихнул бортинженера, сунул ствол огромного пистолета к носу командира. Не отстраняясь, Савельевский сказал замедленно: - А вообще, как знаешь... Услышишь что подозрительное, рви!.. Кто знает, что у них с собой за техника. Десантники вытягивали шеи, пытаясь по движениям Рэмбока понять, на что надеяться. Голос штурмана дрогнул: - Ах, черт бы все побрал... У меня двое детей... Как это все не вовремя... Почему мы? - За нами Россия, - ответил командир. Рэмбок выхватил микрофон, заорал: - Ты победил, победил!.. Мы сдаемся. Давай договариваться. Что ты хочешь? Какие твои условия? Из динамика донеслось презрительное: - Тебе бы адвокатом стать... Но ты легких денег восхотел? Рэмбок трясся, впервые не зная, как поступить. Некстати вспомнился один из занудных рассказов деда о старых войнах, странных поступках разных народов. Рассказывал, что русские сожгли свою столицу Москву, только бы выкурить захватившего ее Наполеона. Тот велел срочно погасить пожары, но ему сообщили, что губернатор Москвы при наступлении французов велел вывезти из города все пожарные насосы. Тогда Наполеон вскрикнул в ужасе: "Да это скифы!". - Скифы, - процедил он в страхе и ненависти. - Скифы! Русский командир услышал, но к удивлению Рэмбока кивнул одобрительно, поднял кверху большой палец: - Молодец! Что-то да понимаешь. - Но скифы... - Да, скифы - мы, - сказал Савельевский негромко. - Мы любим плоть - и вкус ее, и цвет, И душный смертный плоти запах... Виновны ли мы, коль хрустнет ваш скелет В тяжелых, нежных наших лапах? Он смотрел на огромного налитого силой коммандос и видел, что старый лозунг: лучше умереть стоя, чем жить на коленях - в США не пройдет. Там знают, что лучше жить, чем умереть. Даже на коленях жить лучше. Даже на коленях в дерьме. Даже по горло в нечистотах. Главная ценность - жизнь. Он сказал громко и с отвращением: - Сергей, взрывай к черту... Не могу смотреть на эти трусливые рожи. Меня тошнит. Ни капли мужского достоинства. Рэмбок завизжал: - Перестань!.. Мы обо всем договоримся!.. Любые деньги!!! Голос штурмана услышали все: - Не позорь свою Америку... до такой степени. Все наши разговоры записывает черный ящик. - Ну и что? - Расшифруют, - пояснил штурман устало, - дети будут знать, кто как помер. Рэмбок закричал неистово: - Что мне потом? Я здесь!.. Я не хочу умирать!.. Какого черта, что подумают после моей смерти! - Понятно, что подумают... Голос был усталым, полным безнадежности. Рэмбок закричал: - Что подумают? Ты прав, что нам до того, что подумают? - О тебе подумают, что ты... ах, черт... пальцы от пота уже скользкие... Ага, снова зажал... О тебе в Америке подумают, что и они вот такие же, как ты... А в России... В России, может быть, не все так подумают... черт, опять выскользнула... Пока говорили, пол слегка наклонился, все с замиранием сердца ожидали, что скажет сумасшедший, не мог не заметить, но тот говорил ровно и устало, потом голос медленно налился уверенностью, в которой странно перемешивались печаль и гордость: - Ага, уже подлетаем... Еще на пару сот метров снизимся... и все. Кто в какого бога верит, молитесь. - Нет!!! - закричал Рэмбок. Он взмок от ужаса, беспомощности, когда все могучие мышцы ничто, когда элитная часть бессильна. - Не делай этого!!! Из динамиков донесся голос, который звучал красиво и сильно, в котором трудно было узнать всегда торопливый голосок штурмана: - Прощай, Россия!.. Будь сильной. Внизу на земле, всего в километре от КП, окутанного тучей пыли и щебня, задрав головы, следили за снижающимся самолетом. На взлетной полосе спешно очистили место. Внезапно в серебристом самолете блеснуло, в синем небе вспыхнуло красно-багровое с черным облако. Серебристые части самолета, блестя под солнцем, как крупные градины, разлетелись, а сам самолет, распавшись на три части, страшно нелепо, теряя скорость, устремился вниз. Среди падающих обломков было множество черных точек. Люди падали как горох, все небо, синее и чистое, покрылось темными точками, словно засиженное мухами оконное стекло. Но это были люди, и внизу в бессилии стискивали кулаки, понимая, что помочь уже не могут, что никакие чудеса техники и снаряжения не спасут от удара с такой высоты. Глава 54 Из окон КП уже не выметывались длинные огненные хвосты ракет и ракетных снарядов, даже пулеметный треск умолк. Пивнев стоял во весь рост между танками первой линии, морщился от тяжелого грохота, три дня глухим ходить будет, но сейчас не упустит счастливого зрелища. В коробочке попискивало, блымал огонек, Пивнев наконец поднес ее к лицу: - Ну чего там? Из мембраны донеслось частое дыхание, затем взволнованный голос: - Говорит майор Крис Джонсон. Я хочу вступить в переговоры с командованием русских... Лучше всего прямо с президентом. Мы знаем, что он здесь. - Говорит генерал Пивнев, - ответил Пивнев. - Я оцепил район и веду бой на уничтожение. А для разговора с самим президентом ты, бандит, рылом не вышел. Голос воскликнул громче: - Мы не бандиты, а коммандос американских ВВС. Мы хотим договориться... - С террористами переговоров не ведем, - прервал Пивнев. - Мы эту погань уничтожаем. Он сумел нажать нужную кнопку, повеселел, ибо заметил подоспевший сверхтяжелый танк. Знаками велев вести огонь прямой наводкой, он злорадно прислушался к нервно попискивающей заморской штуке в ладони. Заискрился огонек вызова. Грохнуло, взвилась пыль. Под ногами качнулась земля. Танк дернулся назад, а над зданием взметнулся фонтан камней, обломков. Пивнев выждал, еще трижды взметнулись камни, наконец в двух местах начал подниматься черный удушливый дым. Выждал еще, нехотя тронул кнопку приема. Голос в мембране завизжал: - Как вы смеете?.. Мы вступили в переговоры!.. Вы не смеете прерывать... - Не смею? - удивился Пивнев. Он выключил, махнул рукой танкистам. - Давай, ребята... Бей в окна, бей в стены, бей так, чтоб там камня на камне... После двух удачный выстрелов дым пошел удушливый, черный, в одном месте взметнулось багровое пламя. Сзади послышался завороженный голосок лейтенанта: - У них, наверное, противогазы... есть такие карманные респираторы. Можно даже под воду... - Срамота, - согласился Пивнев. - Разве это воины? Лейтенант показал на коробочку телефона: - Все еще вызывает. - Да? - удивился Пивнев. - Вон огонек мигает. - Ты гляди, до чего ж техника дошла... - Может быть, ответите? - Может быть, - согласился Пивнев. Он выждал еще, закурил, так хорошо курить среди вереницы танков, что прямой наводкой долбят противника. Крепко в старину строили! С первого выстрела только дырявит, а рушит с третьего-пятого. Заскорузлые пальцы, больше привыкшие к массивным гаечным ключам, с трудом нащупали крохотную кнопочку. - Ну, чего верещишь? Голос в мембране почти всхлипывал: - Вы не понимаете... У нас уже есть убитые и раненые!.. Прекратите огонь!.. - Зачем? - удивился Пивнев. - Мы хотим выйти! - Еще чего, - ответил Пивнев недовольно. - Вас и заходить не просили, а тут - выйти?.. Стреляй, Ваня, не жалей снарядов!.. Это не тебе, дурак, а танкистам. Вы на такое дело пошли добровольно?.. Добровольцы, понимаю. Вам за такую работу в десятикратном платят, а оклады у вас такие, что мне за год не заработать. А я уже не мальчик, на пенсию пора! Да еще суточные, полетные, полевые, сверхурочные... Нет уж, такие деньги надо отрабатывать! Голос с трубке закричал, срываясь на визг: - Мы сдаемся!.. Если именно это хотите услышать, то мы сдаемся!.. - Зачем? - не понял Пивнев. - Да потому, что если не удалось... - ... то надо застрелиться, - закончил Пивнев убежденно. - Наши деды стрелялись, предпочитая геройскую смерть позорному плену. Голос в мембране всхлипнул, почти прошептал: - Что за дикость?.. Наши никогда не стрелялись!.. - Но есть же правила чести, - возразил Пивнев. Он кивнул танкистам, чтобы не обращали внимание на его переговоры, делали свое дело. - У вас как по этой части? - Какая честь? - закричал американский майор. - О чем вы?.. Господи, да слышит ли меня кто-нибудь, как говорю с маньяком, неизвестно как ухватившим в руки телефон... Пивнев обиделся: - Как это неизвестно?.. По нашей территории шла группа бандитов. Их уничтожили. С трупов и сняли эти штуки. Сейчас бандиты везде вооружены лучше нас, армейских... - С трупа? Что с ними? - Трупы как трупы, - ответил Пивнев с неудовольствием. - Они... погибли? - спросил голос неверяще. - Трупы? - не понял Пивнев. - Как могут трупы погибнуть? Ты, бандит, плохо русский язык выучил!.. Ты чеченец аль кто? Голос простонал в ярости и страхе: - Я Крис Джонсон, майор подразделения зеленых беретов! Мы направлены вам на помощь... - Международная мафия, - протянул Пивнев понимающе. - Ты продолжай, продолжай!.. Да это не тебе, бандит, танкисту. Дурак, то ли снаряды бережет, то ли лень лишний раз стрельнуть... Что за молодежь ныне? У вас, американцев, набрались! Из трубки слышен был грохот, словно рушились стены, крики. Голос Джонсона прервался, затем там завизжало: - Мы сдаемся! Прекратите стрельбу, мы уже выходим с поднятыми руками! Пивнев поинтересовался: - А сколько вас? - Осталось всего семнадцать и пятеро раненых! Пивнев подумал, сказал сокрушенно: - Многовато. Для суда довольно и одного-двух. Когда останется столько, перезвони. Он отключил телефон, знаком велел долбить, чтобы камня на камне. У древних воинов, что дрались на этой земле, это, кажется, звалось тризной. Когда хоронили павших воинов, в жертву резали скот и пленников. - Это по вам тризна, ребята, - сказал он. В горле был комок. С трудом сглотнул, прошептал, - И по всей танковой бригаде... по всем-всем... кто сложил головы так доблестно. Оглянувшись на горящий КП, бросил сотовый телефон на землю, наступил. Под каблуком хрустнуло. Вообще-то для суда и одного не надобно. И так все ясно. - Усилить огонь, - велел он лейтенанту. - Не понимаешь?.. Если хоть один бандит уцелеет, то найдутся сволочи, оправдают. Адвокаты на бандитах как раз и зашибают! А там, глядишь, снова кого зарежут... Я содрогался вместе с землей, что тряслась под ногами, как при землетрясении, которому не было конца. Во рту был песок, щепки, соленый привкус. А потом вдруг навалилась оглушающая тишина. Мне показалось, что я оглох, но вон и другие вертят головами, глаза очумелые, еще не верят, что все кончилось. Внезапно из одинокого здания мелко и жалко застрочил автомат. Умолк, выпустил еще одну куцую очередь, словно кто-то отчаянно берег патроны. После тяжелого буханья танков, после массированной стрельбы из гранатометов, такая стрельба показалась жалкой и нелепой, словно комар пытался заесть омоновца в полном снаряжении. Кречет поморщился: - Кто там еще? Чеканов вытянулся: - Разрешите доложить! Там закрылся этот, как его... ну, который правозащитник! С фамилией как хвост у динозавра! Он к вам часто приходил. Разрешите подогнать танк и... прямой наводкой? Кречет поинтересовался: - А что не выходит? Чеканов пожаловался: - Ему предлагали! Крикнул, что будет отстреливаться до последнего патрона, а последний приберег для себя. Кречет усмехнулся: - Гордый!.. Не понимает еще, что мы на одной стороне. Бросьте гранату с какой-нибудь дрянью. Чтобы отрубился. Потом связать и в Москву. Таких надо беречь, даже если кусаются. Чеканов сказал с сомнением: - А кусается здорово... Как определяете, кто ваш, кто нет? - Кто готов отдать жизнь за Родину, - ответил Кречет зло, - или кто готов отдать против... кто за честь и достоинство, до последнего вздоха защищает власть, или кто так же яро бьется против нее... это все моя партия. А на той стороне все под лозунгом "Не будь героем!". Неважно: коммунисты, нацисты, либералы, консерваторы... Иные времена, иные правы!.. Что скажете, Виктор Александрович? Я развел руками: - Вообще-то мы спасаем Америку от позора. Нет пленных, нет и вмешательства. Они скажут, что никого не посылали, что в наши внутренние дела не вмешиваются. Кречет сказал сожалеюще: - Вообще-то надо было парочку оставить для суда на растерзание журналистам. Я проговорил медленно: - На самом же деле... об этом пока никто не догадывается, но сейчас происходит величайший из переворотов. Не в политике! И не в выборе особого русского пути, русской идеи, не в исламе даже... - А в чем? - С России начинается возрождение... можно даже с прописной буквы, Возрождение всего человечества. Возрождение! Возрождение чести, достоинства, без которых человечеству не выжить. Возрождение необходимо миру, необходимо самой Америке. Но началось оно с России... Чеканов напряженно прислушивался, все чаще задирал голову к небу, всматривался в бездонную синь. Я видел, как он темнел лицом, хмурился. Взгляд его все чаще останавливался на Кречете, Яузове. Когда он был шагах в пяти от них, внезапно выхватил пистолет, молниеносно вскинул и выстрелил, целясь в голову Кречета. Я, чуя недоброе, держался рядом, но ухватить за руку не успел, только ударил под локоть. Грохот ударил по ушам, Кречет отшатнулся. Чеканов выстрелил еще дважды, я повис на его руке, пригнув к земле. Он коротко дернул локтем, у меня во рту словно взорвалась граната. Хрустнули зубы, во рту стало горячо и солено, но я повис на руке... и тогда он коротко и сильно ударил локтем. Я отлетел в сторону, он повернулся и снова выстрелил в незащищенную грудь Кречета. Мелькнуло зеленое, пули ударили в грудь Яузова. Массивный, как слон, он заслонил Кречета, в руке министра обороны был пистолет, и этот пистолет плевался огнем. Чеканов дернулся, даже бронежилет не спасает от болезненных ударов, он все никак не мог поймать в прицел Кречета, из груди Яузова брызнула кровь, и тут Чеканов содрогнулся всем телом: во лбу над глазами возникла красно-коричневая дыра, куда поместился бы грецкий орех. Я с трудом поднялся, кровь текла из разбитого рта, я даже не выплевывал, больно, доковылял к Яузову. Кречет поддержал с другой стороны, усадил прямо на пол: - Павел Викторович, зачем же ты... - Вот уж не знал, - прошептал Яузов, - не знал... что и он... Кровь текла из его широкой медвежьей груди из двух пулевых отверстий. Маленькие глазки из-под нависших бровей впервые не увильнули от встречи с моими: - Ты... подозревал... верно... Я был с ними. Мне почудился неуместный стрекот, словно верещал счастливый кузнечик, подзывая самку, затем стрекот усилился, я вскинул голову, из синего неба к нам спускался нелепый вертолет, легкий, который ребенок проткнет пальцем. Когда колеса коснулись земли, винт еще вращался, а по трапу тяжело сошел Забайкалов, весь начищенный, в строгом костюме, от него за километр несло дорогими духами. Кречет рявкнул зло: - А вы какого черта? Не видите, здесь стреляют! Забайкалов прислушался: - Надо чистить уши, господин президент. Уже не стреляют. Я думал, вам будет любопытственно... хотя бы отчасти. Потому и спешил. Но если я зря, то сейчас поворотим самолету оглобли. Кречет оскалил зубы: - Это вертолет! Раз уж дотащил свою толстую задницу, телись! - Да так, пустяки, - сказал Забайкалов. Он с сомнением посмотрел на Кречета, который больше походил на старшину сверхсрочной службы после долгой драки, чем на президента. - Сам зря поспешил. Не надо было так нестись, сломя голову. Новости-то ерундовые... -Ну-ну! - Да так... Пакистан готов предоставить свою территорию под наши военные базы. Еще Арабские эмираты хотят купить у нас танки, новейшие самолеты и прочую военную технику на пятнадцать миллиардов долларов. Ну, еще Иран открывает границы для наших товаров. Еще какие-то мелочи... ну, вроде беспроцентных кредитов... так это в пять-семь миллиардиков... Кувейт просит наших инженеров, пришло время менять нефтяное оборудование по всей стране, подумывают о нашем... Стоило ли мчаться, не выпив чашечку кофе?.. Кречет уставился на него бешеными глазами: - А, черт... Я сам вам заварю. В гильзе из-под снаряда. Военные медики расступились, глаза Забайкалова расширились. Яузов хрипел, на широкой груди, заросшей черными мохнатыми волосами, белые бинты выглядели странно и пугающе. Забайкалов виновато развел руками: - Рад, что вы с нами. Честно говоря, уж простите великодушно, но, старая школа, подозревал вас, подозревал... А наш футуролог даже организовывал для вас утечку информации... Яузов прохрипел: - Ничего себе, утечка!... Но я в самом деле был с ними. Кречет вскинул брови: - И что же ты? Повязал бы нас, пряник бы дали. А от меня хрен что получишь... Забайкалов спросил непонимающе: - Но почему? Ты о попах такое плел... - Струсил, - шепнул Яузов. Он сглотнул кровь, прошептал, - Я из тех, полупорядочных... полуреволюционеров, полуреформаторов... Мы согласились убрать православие, но хотели заменить тем, что ближе... католицизмом... Он уронил голову на грудь, откуда кровь сочилась, несмотря на перевязку и уколы. Кречет сказал сочувствующе: - Ладно, лежи... Ты здоровый, заживет как на собаке. - Сперва ждал, - заговорил Яузов снова, - как договорено, десанта... Потом этот чертов афганец! Когда бросился под танк с воплем "За Русь!", не только у меня сердце оборвалось. У Иваницкого пистолет вырвали, когда к виску... Ни один православный, ни один коммунист... А этот, мусульманин чертов, отдал жизнь сам, добровольно, без приказа. Его лошадиные зубы заскрежетали, будто пробовал разгрызть булыжник. Кречет быстро взглянул на меня: - Что скажете? Ладно, вижу. Это была военная хитрость. - А страна увидит, - добавил я, - что армия и правительство едины. Правда, Яузову за такую хитрость все-таки пряник полагается. Яузов переводил непонимающий взгляд с меня на Кречета. А тот вдруг чисто славянским жестом почесал в затылке, предложил беспечно: - Может, наконец-то сказать всем?.. Мол, Россия приняла ислам вовсе не из-за НАТО, не из-за воссоединения, разрухи... Я выплюнул кровь и крошево двух зубов. Ладно, не жалко, пломба на пломбе, а президент раскошелится на голливудовскую металлокерамику. - Шутите? К полной правде страна не готова. Пусть думают, что настоящий мокко пришел так же просто, как и сникерсы. Забайкалов вытаращил глаза, но мы хохотали и хохотали, и он с неуверенностью заулыбался во весь свой огромный жабий рот.