у на метр с небольшим, завис в воздухе. Минуту коллегиум недвижно и молча наблюдал за левитацией синеобложечного предмета. - Никакими пси-кинетическими способностями я раньше не обладал, - признался, глядя вверх, новоявленный чародей. - Я - тоже, - прогудел в бороду Алехандро Эроховерро. Весело сверкнув глазами, коммуникатор встал рядом с главой курии фармакопеев плечом к плечу и показал всем карманный несессер. Поблескивая лакированной кожей, несессер неторопливо взмыл выше уровня высоты, на котором держалась глянцево-синяя книжица. Потом вдруг камнем упал в ладонь коммуникатора. Тишину амфитеатра нарушил хальфе: - Люди, они оба инициированы! Пресс-релиз плавно вернулся в руку своего владельца. - Совершенно верно, - подтвердил догадку хальфе Олег Владимирский-Люпусов. - Но это, уважаемый Умар Ибн-Махмуд ал-Хорезми, только половина правды. Инициированы мы все! Кир-Кор беспомощно взглянул на застывшего Ледогорова. - Не знаю, проявление это воли Ампары или что-то другое, - продолжал региарх, - но после сеанса ретроспективной пиктургии мы инициированы все до одного. Прислушайтесь к себе!.. Мой совет - пока не станет ясно, что к чему, старайтесь не делать резких движений. - Не кощунствуй! - тихо, но внятно произнес хальфе. - Иначе будет лживым твой дерзкий язык! - Великая Ампара!.. Уважаемый захид, я ведь просил не делать резких движений. Умар Ибн-Махмуд ал-Хорезми отвернулся и, встряхнув четками, засеменил к центральному выходу. Экзарх проводил его взглядом. Снял перчатку, мельком глянул на поврежденную ладонь. Сказал грагалу, словно бы извиняясь за что-то: - Молодежь запросто освобождает легендарных богов из мира забвения... а старикам трудно освободиться от современного, слишком рассудочного категоризма. Кир-Кор не нашел, что ответить фундатору. 13. ЭПИПТЕЙЯ Утомленный гость философской экседры получил наконец возможность хотя бы недолго побыть одному. Ледогоров оставил его в полукруглом салоне один на один с лазоревой глубиной светопластического воздушного океана и ушел куда-то в глубокой задумчивости. "На пять - десять минут". Кир-Кор был рад десяти или даже пятиминутному одиночеству. Он сел на подушки мягкого, как морская пена, дивана, позволил себе расслабиться и - не успели еще створки двери сойтись за спиной экзарха - смежил веки. Физической усталости он не чувствовал - его утомило обилие впечатлений. Молодым помощникам сказочно повезло... Находка фрактального топопреобразователя (в просторечии - эколата) вполне может изменить условия существования Дигеи. Как изменила их в свое время находка первого пампагнера. В салоне спокойно, тихо. Впрочем, спокойно, тихо было и по соседству - в зале с амфитеатром. Кир-Кор чувствовал, что, кроме него самого, на этом этаже высотного "яйца" АИЛАМ не было ни души... Музыкальные гномики внутри терминала нежно озвучивали ежеминутные мерки времени - "длинь-дзинь", - да изредка вздыхала о чем-то колонка салонного бара. Кир-Кор обнаружил, что в недрах дивана томятся бездействием надувные подлокотники; не открывая глаз, включил привод наддува. Пневмоподлокотники вспухли под расслабленными руками - сидеть стало удобнее. "Релаксация, - подумал он. - Не "соскользнуть" бы в полусон до возвращения Агафона..." Ему показалось, диван сдвинулся. Плавно так шевельнулся вместе со всей внутренностью яйцеобразного здания - словно контактная линза, прилепленная к склере гигантского глазного яблока. Обычно так начинает свое движение лювер, когда его выводят на белотуманную поверхность стартового пампагнера... Кир-Кор остался сидеть с опущенными веками. Иллюзорные движения заслуживают одного: полного равнодушия. С внезапной ясностью он вдруг увидел в туманном расплыве женскую фигуру в светлом. Подумал: "Прямо-таки мистическое явление". Шагов не было слышно. Он так и не понял, откуда Она появилась. "Длинь-дзинь, - размеренно, нежно подытоживали звукосигнальчики истекшие минуты. - Длинь-дзинь". Он ясно видел Ее сквозь сомкнутые веки. Видел, как Она подходит ближе, ближе... сероглазая, статная, будто богиня любви Фрейя, в ниспадающей до лодыжек светлой одежде с голубовато-жемчужным отливом, которая не могла скрыть от его взгляда колдовски-прекрасного тела с узкой талией, широкими бедрами и женственно развитой грудью... Сначала он принял Ее за участницу отмененного сегодня спектакля "Руслан и Людмила". И вдруг понял, что это не так... Тут многое было "не так". Он почему-то не ощущал потребности удивиться, стряхнуть с себя собственное спокойствие. Наверное, потому, что обыденное здесь слишком уж гармонично и просто сочеталось с трансцендентальным. Ничего необычного не было в том, что сквозь сомкнутые веки, сквозь длиннополую одежду он видел Ее обнаженное белое тело, упругую белую грудь с малиновыми сосками - для грагалов, не слишком угнетенных денатурацией, это в порядке вещей. Но совсем не "в порядке вещей" было его нежелание удивиться или хотя бы встать, подняться навстречу прелестной женщине, пусть даже невесть откуда возникшей. Приближаясь, Она смотрела на него так, как смотрят при встрече на старого друга или близкого родственника, однако лично ему в Ее облике не открылось ничего узнаваемого... Ее лицо, особенности телосложения были ему незнакомы. Никогда раньше он с Ней не встречался. Левую руку Она положила ему на плечо, правую приблизила к виску - он ощутил глубоко проникающее тепло ее ладони и одновременно - морозно-колючие токи мощной энергетики ее тела. "Сон? Явь? - подумалось ему. - Однако странные бывают встречи". При том, что от ладоней Незнакомки исходило ощутимое тепло, вряд ли Она была человеком. От Нее пахло прозрачностью и мягким светом. Пахло снегом горных вершин, утренней свежестью чистой воды, рассекаемой взлетом серебристо-белого, изящного, как молодой месяц, лебедя. Так пахнет ранняя заря на Байкале. "Все-таки сон?.." "Одрерир, - услышал он мысль Незнакомки. - Испей семь глотков - одрерир приводит дух в движение". Дивной красоты руки, увитые блескучими цепочками крохотных молний, вложили ему в ладонь круглую, как половина кокосового ореха, и светлую, как лунный блик, чашу. "Фрейя... - подумал он. - Фрейя!.." "Длинь-дзинь, - прозвучало в ответ. - Чаша Времени..." "Я буду пить из Чаши Времени в честь твою и за твое бессмертие, прекрасная богиня!" Взметнулись кверху призрачно-белые крылья - его обдало пронзительным электрическим ветром, и он почувствовал Ее постепенное исчезновение в стратосферном озоне среди колючих лучиков северных звезд. Был всплеск магнитных сполохов приполярных сияний... Кир-Кор открыл глаза. В руке - круглая чаша величиной в половину кокосового ореха. Он взвесил ее на ладони. Чаша была из белого нефрита. Точнее - из белесой его разновидности. В чаше опалесцировала голубовато-сизыми кольцами янтарная жидкость. Пахло медом, яблоками и чем-то еще, чего он никак не мог определить... Запах светлый, приятный... Секунду поколебавшись, он сделал глоток. На вкус жидкость понравилась ему меньше. Хотя... гм... вполне ничего!.. Сладковатая, освежающая, терпкая, с какими-то пряными травами. Бодрит. После второго глотка он ощутил холодок на коже в том месте, где Фрейя касалась ладонью виска. После третьего - это место уже явственно обозначилось холодящим пятном... После четвертого - вернулся экзарх и сразу, буквально с порога, уставился на чащу озабоченным взглядом. Приблизившись, перевел взгляд на грагала. "Длинь-дзинь..." - Испей, Агафон. - Кир-Кор протянул ему чашу. - Булем считать, это наша с тобой братина. Агафон снял перчатки, принял братину обеими руками со смятением на лице. Машинально отпил. Было заметно, что его больше интересует сама чаша, нежели ее содержимое. Он осмотрел чашу снаружи и как-то очень осторожно, бережно вернул сотрапезнику. Кивнул: - Хороша сурица. - Сурица?.. - Сурья, если точнее. Сурья, сома, хаема, нектар и амброзия - напитки бессмертных богов. - Мне сказано - одрерир, - внес поправку Кир-Кор. - Если мне память не изменяет, это - легендарный медовый напиток поэтов. Он сделал глоток. Передал сосуд Ледогорову: - Пей, не стесняйся. За бессмертие не ручаюсь, но дух приводит в движение - это уж точно. Я, к примеру, уже готов заговорить стихами. - Говорить стихами ты, по-моему, готов всегда. Когда чаша была испита до дна, фундатор поставил ее на стеклянный стол и включил подсветку снизу - стенки сосуда озарились мягким сиянием. Кир-Кор склонился над чашей и увидел в толще каменного донышка выявленный подсветкой темно-сизый рисунок. Простенький такой рисунок: окружность и стилизованная птичка. Обычная канцелярская "галочка" с острием угла в центре окружности. К "рожкам" этой "галочки" за пределами окружности пририсованы две горизонтальные черты - крылья. Концы крыльев слегка загнуты кверху. - Впечатляет? - спросил Ледогоров. - Нет, - признался Кир-Кор (он недолюбливал стилизацию). - Но идея символа мне понятна. Птица, рожденная в центральной точке ограниченного мира, стремится вырваться за его пределы. - Это - эпиптейя, - пояснил экзарх. - Самый древний из известных нам космогонических символов. В нем отражена идея единения Разума с миром, который внутри него, и миром, который снаружи. Триада. Потом это нашло свое эмоциональное отражение в образах Тримурти, Троицы, в освящении числа "три". - Именно о Разуме здесь идет речь? Ты уверен? - Ну не о птицах же! В символах речь всегда идет о первостепенном. Этому символу много тысяч лет. Предположительно - восемнадцать. - А чаше? - Она, конечно, моложе самой эпиптейи, однако старше египетских пирамид. Или, по крайней мере, их современница. Редчайший памятник почти неизвестной нам доегипетской цивилизации. - Каким же способом в те времена мог быть сделан рисунок в толще нефрита? - Сие никому не ведомо. Секрет наших далеких предков. Агафон улыбнулся, как будто "сия неведомость" доставляла ему удовольствие. - Я, как тебе известно, любитель редких камней, - напомнил Кир-Кор. - Сам люблю повозиться с огранкой, шлифовкой, иногда вырезаю камеи, сына к этим художествам приохотил. Но вот о технике сокрытия рисунка в толще нефрита никогда и не слышал... Да, кстати!.. - Кир-Кор извлек из кармана феррованадиевый пенальчик, разнял его половинки, вытряхнул на заклеенную кружком биопластыря ладонь Ледогорова продолговатый кристалл. - Это подарок для сокровищницы экзархата. - Планар?.. - догадался фундатор. Он покачал рукой, наблюдая игру трех ярких точечных огоньков, синего и двух голубых, необъяснимо реющих над кристаллом. - Планар, - подтвердил собеседник. - Кристалл из друзы в полости той самой жеоды, которую я извлек из вывала в торцевой стене Гондора. - Круглая, игольчатая, как еж... Помню. - Экзарх покивал. - Что ж, спасибо, донатор [даритель (лат.)]. Волшебный кристалл! Изумительный подарок! Но скажи мне как спец в ювелирных делах... - Дилетант, - скромно поправил Кир-Кор. - Хорошо - скажи как спец-дилетант, почему сияние этого самоцвета видится отдельно от основы? Спец-дилетант развел руками: - Сие никому не ведомо. Секрет наших далеких потомков. Если, конечно, права в своих представлениях философская школа Ампары. Я думаю, этот секрет напрямую связан с загадкой общепланарной топологии. - Полагаешь, в условиях топологической аномалии в кристалле был запечатлен особый топоэффект дисперсии света? - Скорее всего. - В таком случае, топоаномальная драгоценность будет находиться в сокровищнице этой Академии, - решил Ледогоров. - Тебе виднее. Сосуд с эпиптейей тоже дарю. А почему ты не спросишь, откуда у меня эта чаша? - Откуда чаша - я знаю. Как она оказалась в твоих руках - догадываюсь. Но интересно было бы услышать версию этого нетривиального события лично от тебя. - Фундатор выключил подсветку внутри стеклянного столика, предложил: - Давай поднимемся наверх, в ретрит, отнесем чашу на место, и по дороге ты мне расскажешь. Они вышли из салона через дверь, противоположную той, которая вела на эскалаторы, повернули вправо. Пологий подъем. Под ногами приятно пружинил мягкий настил неширокого пандуса, серебристо-серым серпом огибающего синюю выпуклость зала с амфитеатром. Слева лоснилась бликами вогнутая керамлитовая стена "яйца", пронизанная огнями вечерней иллюминации Белобережья. Экзарх нес, прижимая к груди, сосуд с эпиптейей. Кир-Кор шагал рядом в некотором смущении, оглаживая нечувствительный от холода висок. - Стало быть, ты полагаешь, будто я апроприировал чашу из этого... неведомого мне ретрита? - спросил он. - А как же ее содержимое... одрерир, сурья-сурица? Ледогоров сдержанно улыбнулся. - У нас в Академии все это имеется. В принципе - любые ингредиенты для каких угодно легендарных напитков. Итак, за время моего отсутствия что-то произошло... Пока я умиротворял расстроенного хальфе, здесь был изготовлен бодрящий коктейль и каким-то образом тебе... э-э... вручен. Кир-Кор вкратце поведал каким. Собственный рассказ ему не понравился. В кратком изложении дивное, романтическое событие выглядело неубедительно и глуповато. О подобных событиях можно, пожалуй, только стихами... В конце рассказа недовольный собой рассказчик подумал с искренним раскаянием: "Прости меня, прекрасная Фрейя!.." Вслух добавил: - Вот такой полусон. Видение о чаше... и ее содержимом. Ты перчатки в салоне забыл. - А, пусть их... - пробормотал Ледогоров. - После того как ты поделился со мной напитком поэтов, я хоть и не ощутил потребности говорить стихами, но зато перестал чувствовать боль. Благодаря тебе и "женщине в светлом" я теперь вообще не чувствую дырок в ладонях. - Ну, прежде всего благодаря мне ты их получил, - вынужден был ввести поправку Кир-Кор. - Женщина в светлом очень кстати сняла с меня часть вины. - Все в жизни грагала так или иначе связано с женщиной. - Это не просто женщина, Агафон! Богиня! - Из тех, кого твои любознательные питомцы потихоньку освобождают от ледяных оков в мире забвения? - Понятия не имею... Но я начинаю доверять твоей интуиции. Значит, считаешь то место ледовым узилищем для древних богов?.. - Ну... не таких уж и древних. Лучше сказать - легендарных. Заманчиво было бы знать, какую роль на самом деле они сыграли в становлении нашей цивилизации... Скоро узнаем. - Ты настолько уверен? - удивился Кир-Кор. - Почему? - Потому что в Галактике формируется локон Ампары, - был ответ. - А локон - это эпоха вполне ощутимого соприкосновения нашего Настоящего с нашими же Грядущим и Прошлым. Кир-Кор промолчал. Подъем закончился: серебристо-серая спираль неширокого пандуса вышла на последний этаж под самым куполом "яйца" и пресеклась лиловой стеной с отрицательным углом наклона. Узнав хозяина, лиловая стена образовала прямоугольный проход, впустила путников и с тихим шелестом срослась у них за спинами. Короткий ступенчатый переход привел путников в накрытое куполом круглое помещение. - Ретрит, - обронил хозяин. - Верхушечная точка Академии. Лифтового копора в ретрите не было, поэтому отсюда можно было оглядеть окрестности сквозь прозрачный купол во всех направлениях - вкруговую, словно сквозь блистер шверцфайтера. Гость оглядел. Огни, огни, огни... Выше всех других огней реяли в поднебесье красные светосигналы на вершинах окрестных сопок. В центре помещения стоял инкрустированный перламутром стол, вокруг него - дюжина синих кресел с белыми подлокотниками. В зените купола - точно над столом - сиял белый диск с синим рисунком уже знакомого символа - эпиптейи. Ни олифектора, ни терминала здесь не было. Вдоль вогнутой стены по окружности помещения сверкали хрустальные призмы сокровищниц. Экзарх с прижатой к груди чашей странно застыл в неподвижности возле одной из призм, и выражение лица у него было замысловатое. Почуяв неладное, гость приблизился к остолбенелому хозяину с тревогой (уж не случилось ли нового ограбления?), тот молча указал на верхнюю полку сокровищницы. Там, среди колючих спектрально-радужных огоньков, скромно светлела, как луна среди звезд, чаша из белого нефрита. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться: чаша в руках экзарха и чаша на полке - родные сестры. Или сосуд на полке чуть больше?.. Ледогоров извлек драгоценный древний сосуд из хрустальной призмы: - Эта чаша была известна миру в одном экземпляре, а вот теперь их две... Уму непостижимо! Разглядывая обе чаши, экзарх так раскованно вертел их в руках, словно утратил почтение к мировым раритетам. Кир-Кор опросил: - Сейчас ты понимаешь, что это была не апроприация? - Твоя чаша - точная копия этой!.. - не унимался фундатор. - Нет, твоя, пожалуй, чуть меньше... - Да, я тоже это заметил. - О! - не сумел сдержать возгласа удивления Ледогоров. Сравнивая сосуды между собой, он случайно вложил одну чашу в другую... и с чашами что-то произошло. Что-то такое неуловимое и внезапное, отчего у экзарха в руках осталась всего одна чаша, которую он к тому же и выронил. Пытаясь спасти хрупкую современницу египетских пирамид, Агафон совершил бросок отчаяния, как при игре в регби. Кир-Кор поймал чашу, поддержал Ледогорова. Спросил: - Что случилось? Я так и не понял, куда исчезла вторая чаша. - Спасибо, донатор! - Ледогоров тяжело дышал. Успокаиваясь, на несколько мгновений закрыл глаза, перевел дыхание. И только после этого ответил: - Вторая чаша... твоя... растворилась в первой. - Как это... растворилась? - Экс-донатор заглянул внутрь только что спасенного фиалофага. - Да так как-то... Плотно осела внутрь первой. Я сделал движение, чтобы вынуть ее, но... вынимать уже было нечего. Кир-Кор отдал чашу экзарху. Тот немедленно убрал феноменальный сосуд на прежнее место в сокровищницу - от греха подальше. Добавил: - Когда я сделал движение, чтобы вынуть ее... на мгновение ощутил пальцами другую фактуру... Знаешь, поверхность нефритовой стенки исчезающей чаши не была гладкой. Я совершенно явственно ощутил под пальцами ряды небольших углублений. Которые, впрочем, тут же оплыли и сгладились. От неожиданности я все это выронил. Ряды углублений почему-то напомнили мне эколат. Пока Ледогоров рассказывал, Кир-Кор перебирал в уме фрагменты своего недавнего полусна. - Чаша Времени! - вдруг вспомнил он. - В моем полусне явственно прозвучали слова: "Чаша Времени!" Может быть, имелось в виду то обстоятельство, что чаша была временной? То есть - недолговечной?.. Минуту хозяин ретрита и гость обескураженно глядели друг на друга. Молчание нарушил экзарх: - А может быть, мы получили намек или даже прямую подсказку, что эколат и пропавшая чаша связаны между собой природой Времени? - Возможно, - согласился гость. - Если стенка чаши пусть даже на миг проявилась фактурой дырчатого эколата, такое совпадение заставляет задуматься. Оба артефакта могут быть как-то связаны между собой... Во всяком случае, прослеживается ситуационная связь. Лицо фундатора словно бы просветлело. Тихая благодать отразилась на его лице. Фундатор плавным движением поднял руку с заклеенной розовым биопластырем пробитой ладонью, едва слышно проговорил: "Омен!.." И возвел очи горе. - Омен?.. - Кир-Кор невольно окинул взглядом подкупольное пространство, но ничего, кроме сияющего белого диска с рисунком эпиптейи, там не увидел. - Агафон, вернись, будь добр, на грешную Землю, я жду тебя в сакральном ретрите твоей Академии. Ледогоров вернулся. - Омен - это знамение, Кирилл. Примета, если угодно. Указание, знак. - Чаша? Ледогоров кивнул: - Чаша. И посвящение. Знак для тебя и для нас. Время Ампары приблизилось, мы у ее порога. Мы на самом пороге. - Мы?.. Земля? - И Дигея. Просто сейчас на Земле - основной контингент посвященных. Ты и семнадцать эвархов. - Инициированных, ты хотел сказать? - счел уместным уточнить Кир-Кор. - Слова разные, суть одна. Мы удостоились посвящения через тебя. - Мне предлагается роль нового Авраама... Слишком большая честь для грагала, дорогой Агафон. Нет, со своими полумистическими делами разбирайтесь сами. У меня другое амплуа. Я - свободный разведчик звездных систем. - Ради великой Ампары! Оставайся разведчиком - кто против? Кто спорит с тобой, дальнодей? Но ты уже - уже! - инициировал нас. Посвящение состоялось. Обнаружив, что все еще держит в левой руке феррованадиевый пенальчик, экзарх сунул инозвездную драгоценность в сокровищницу - положил на верхнюю полку рядом с чашей. Повторил: - Посвящение состоялось. Судьба. Понимаешь? Судьба! - Слово "судьба" означает либо все, либо ничего. Я не доверяю ему, Агафон. - Судьба, Кирилл, это снаряд, летящий прямолинейно и пронизывающий на своем пути все. Но редко какая из судеб имеет конкретно видную цель. Твоя имеет. - Остается узнать, кто этот меткий канонир. - Судьбоносная воля Ампары, - ответил экзарх без тени сомнения в голосе. Кир-Кор помолчал, делая вид, будто внимательно разглядывает выставленные на полках хрустальной призмы ритуально-культурные ценности древних эпох. Положение, в котором он оказался волей Ампары, судя по всему, не сулило ему ничего хорошего. Вдобавок его угнетало чувство раздвоенности. Это как в момент сильного землетрясения на склоне вулкана: под ногами разверзается трещина, и не знаешь, куда податься, - "...к какому облаку стремиться, какой довериться скале?.." На одной стороне трещины - смутные постулаты философской школы Ампары и какие-то слишком определенные ожидания, связанные с многовариантной неопределенностью уже, оказывается, наступившего Грядущего. (Или философы здесь чего-то недоговаривают, или все это притянуто за уши.) На другой стороне - целый ряд неординарных событий, которые при желании можно истолковать в пользу вероятного формирования особых зон смешивания Грядущего с Настоящим Прошлым. По внешним признакам похоже, что именно это и происходит: феноменальные открытия, которые повергли в шоковое изумление грагалов, извольте видеть, замечательно вписываются в систему представлений философской школы Ампары!.. А может, действительно формируется то, что философы этой школы называют локоном возвратного времени? И поскольку сегодняшние события определенно указывают на то, что инициация на Планаре, увы, состоялась, зону смешивания времен волей-неволей придется считать зоной взаимодействия. "Тем более если подтвердится уверенность региарха и фундатора в том, что моя планарная инициация уже передана семнадцати эвархам", - думал Кир-Кор. - Уверенность без фактов - самомнение, - сказал Ледогоров. - Факты без уверенности - зерно с плевелами. Первым сумел отделить зерно от плевел региарх. Понять, что случилось, ему помогла метаморфоза, происшедшая с коммуникатором, который был рядом. Не обладая способностью к интротомии, Алехандро Эроховерро присутствовал на первом сеансе ретропиктургии просто, как говорят, за компанию, а на втором уже "подключался". Разве ты не заметил? - Да, кажется, кто-то "прогнул" сеть ментасвязи... Я слишком был увлечен эколатом. - Добавь сюда пси-кинетический феномен. Раньше ни коммуникатор, ни региарх не могли приподнять над ладонями и пушинки. Что теперь - ты сам видел. - Да. Теперь они пси-кинетические тяжелоатлеты. Но, может, только они?.. Скажи мне откровенно, Агафон, ты чувствуешь себя инициированным? Кир-Кор ожидал, что экзарх на какое-то время уйдет в себя, взвешивая и выверяя малейшие нюансы своих ощущений. Ничего подобного! - Не чувствую, - ответил тот, не задумываясь. - Ощущаю бодрость - действительно особенную, совсем не вечернюю. Но ведь это другое. - И даже никакого усиления пси-кинетических способностей? - Не знаю. Я не проверял. - Отчего же?! - удивился Кир-Кор. - Повода не было. Помолчали. Кир-Кор прочел в глазах Агафона понимание, мягкий упрек и сочувствие. "Он либо действительно гений-провидец, - подумал Кир-Кор в замешательстве, - либо гениальный фанатик!.. Фанат-ампарид". Эта мысль посещала его не впервые. - Я вижу, ты в смущении, сударь, - мягко сказал Ледогоров. - Должно быть, намерен задать мне вопрос деликатного свойства? - Да, - признался Кир-Кор. - Из тех, которые нельзя адресовать фундаторам, но можно - старым друзьям. Старый друг посмотрел на него пристально, с интересом: - Не могу лишить тебя удовольствия знать. - Спасибо. Я собирался спросить вот о чем... Мы с тобой пока не знаем точно, сколько эвархов инициировано на самом деле. Двое? Десять? Шестнадцать?.. А если вдруг обнаружится, что инициированы все, кроме тебя, ты будешь очень разочарован? Агафон не промедлил с ответом: - Будет, наверное, грустно, если мне отказано быть вместе с единомышленниками. Но... гм... медаль сопричастности имеет и обратную сторону. Инициация или посвящение... как ни называй ее, это все-таки оружие. Оружие очень серьезное, грозное и вдобавок слитое с личностью своего владельца. Надолго слитое, если не навсегда... Такое оружие нельзя отложить, разрядить или хотя бы поставить на предохранитель. Легко ли обретаться в обществе с вмонтированным где-то под ребрами лучеметом?.. "Лучеметом, - подумал Кир-Кор. - Почему не пришла ему в голову мысль хотя бы о динаклазерах?." - Боюсь, Агафон, реверс медали еще непригляднее, чем мы себе представляем. Как я понимаю, наше дело дрянь. Потому дрянь, что в нас внедрили оружие гнева. - Нет! - протестующе поднял руку экзарх. - Извини, Кирилл, я с тобой не согласен. Я понимаю это иначе. - Тогда поделись пониманием, Агафон. Совершенно ясно, что мой разум не подготовлен к взаимодействию с великим разумом Ампары. - Вот с этого нам с тобой и надо начинать. - Экзарх успокоился. - Ну сам подумай, разве большой разум может позволить себе дать во владение малому Оружие Гнева?! Ты дал бы оленю гранатомет для брачного поединка? - Оленю для брачного поединка я дал бы что-нибудь другое, не уводи нашу тему с фронта на фланги. Я не тянул тебя за язык - инициацию ты сам назвал оружием и со свойственной тебе меткостью попал в точку. Но если это не оружие гнева, то сделай милость, назови его по-своему. Я буду ждать с нетерпением, настолько мне любопытно. - Охотно отвечу, - сказал Ледогоров. - Только что на Большой Экседре философы назвали его Оружием Возмущения Духа. Я разделяю мнение двухсот своих коллег. - В массе своей коллеги твои разбежались, едва учуяв мое приближение, - заметил Кир-Кор. - Не осуждай их за это - к условиям новой ситуации людям надо привыкнуть. И все-таки они поняли главное: скрытая в тебе неизвестная нам звездная сила была приведена в действие не гневом, но возмущением духа. - Иносказание иноимени. - Кир-Кор сунул руки в карманы. - О нет, разница тут есть! И довольно существенная... Исполни, пожалуйста, две мои просьбы. - Охотно. Первая? - Поскольку наша беседа приобрела философский оттенок, мы с тобой обязаны руки держать на виду. - О, моветон, конечно, ты уж меня извини!.. Кир-Кор вынул руки из карманов. (И обнаружил вскоре, что найти рукам применение в условиях аскезы этой философской цитадели решительно невозможно.) - Спасибо. - Ледогоров благодарно кивнул. (Лично у него никаких проблем с карманами не было - латиклавия не имела их вообще.) - И вторая просьба: по старой дружбе выслушай без обиды одно мое критическое замечание. - Ну... если только одно. - Я уже давно заметил, Кирилл... тебе свойственно путать близкие по эмоциональной окраске, но разные по смыслу понятия. Ты почему-то легко уравниваешь между собой гнев и возмущение духа, хотя знака равенства между ними нет. Гнев отрицателен - он выжигает дыры на теле цивилизации. Возмущение духа созидательно, ибо восстанавливает попранную справедливость. Усиливать чем-нибудь гнев - преступно. Усиливать возмущение духа - значит усиливать созидание. По-моему, усвоить это нетрудно. Кир-Кор развел свободными от карманов руками: - Как тут у вас говорят - из уст фундатора!.. - Удовлетворен? - Нет, погоди. Вот сказано тобой: "Усиливать возмущение духа - значит усиливать созидание". А что значит - усиливать созидание? По-твоему, кентаврированный возмущением моего духа Студент-Академик, остеклененные громилы Мокрец и Гурман и эруптированный на соседнее небесное тело пейсмейкер - все это мой скромный вклад в благое дело всеобщего созидания? - Несомненно, Кирилл. Потому что лечение больной цивилизации можно и нужно считать созиданием. Уже завтра каждый мерзавец на этой планете будет знать, что Возмездие найдет его еще при жизни. И ни одному крупному негодяю уже не поможет паутина ханжеских заверений, что действовал он будто бы в интересах ближних своих или даже в интересах всего человечества. "Да что же это за феномен такой - человечество?! - подумал Кир-Кор. - Оно что, совсем не видит своих интересов? В конце концов, ведь не все здесь слепцы!.." - Зрячих много, - печально проговорил Ледогоров. - Но толпы слепцов выбирают себе в поводыри не тех, кто зовет на прием к окулистам, а тех, кто сладкими голосами приглашает в сторону пропасти. Мы сто с лишним лет делали все возможное, чтобы усилить энергию зрячих и ослабить энергию сладкоголосых лжецов, весело увлекающих цивилизацию к суициду [самоубийство]. Силы были неравны, ты сам это видел. Понятно, чем бы все кончилось, если бы не спасительный акт доброй воли Ампары... - То бишь - Оружие Возмущения Духа. - Да. Ты первый получил его, поскольку первый достиг зоны локона возвратного времени. То есть - зоны соприкосновения нашего Настоящего с миром нашего Будущего - миром Ампары. - Первым был Олу Фад, - дал Кир-Кор приоритетную справку. - Похоже, твой погибший товарищ нашел только зародыш... или один из зародышей зоны Локона, - возразил Ледогоров. - Приоритет открытия локона Ампары принадлежит тебе. Хотя, как ты знаешь, моих коллег одолевали кое-какие сомнения относительно твоей инициации и ее природы. Лишь после того, как все увидели Аксиор, пробивший крест-накрест кавасу в колонне цирхауза, факт благоволения Ампары стал очевидным. - Аксиор? - Зеленый меч, которым ты бескровно победил зомбированного магистра. - Зеленый меч оказался у меня в руке чисто случайно - я выдернул из ячеи кассетника первое, что попалось под руку. - Странный меч, правда? Цветом сталь напоминает малахит, но остра, как легендарный орихалк атлантов. Никто не знает, откуда в коллекции Григория Квашнина появился уникальный клинок. Каких времен, каких племен?.. О нем ничего не известно, кроме собственного имени. Аксиор значит "Достойный". Кто и когда дал мечу это имя - тоже никому не известно. Из тысяч единиц оружия для рукопашного боя под руку тебе попался именно Аксиор. Или лучше сказать - твой омен, знак того, что Оружие Возмущения Духа дано во владение Достойному. "В цирхаузе под руку мне попадался не только мой омен", - подумал Кир-Кор тайком от экзарха. "Но победа все же застала тебя с Аксиором в руке, - резонно заметил внутренний голос. - Приглуши свой сарказм, ибо слишком уж часто поток происходящих с тобой событий впадает в русло ожиданий философов школы Ампары". Фундатор добавил: - Меч - оружие витязей. Оружие Возмущения Духа должно быть оружием мудрецов. Последняя фраза Ледогорова показалась Кир-Кору проблеском надежды. Он ухватился за мысль фундатора: - Очень логично! По-видимому, мне случилось стать лишь передаточным звеном в деле довооружения мудрецов! - Алчешь свободы... - Ты ободрил меня, Агафон, обнадежил. Если верна твоя мысль - я свою миссию выполнил! Посредством инициации я передал вам, мудрецам, серьезное оружие из рук в руки. С искренним сочувствием вашему делу желаю вам и вашей мудрости на вашей планете серьезных успехов. Грустная усмешка тронула губы экзарха... - Я понимаю твою внезапную эйфорию, - проговорил он, - однако... - Однако?.. - Пожалуй, она преждевременна. - Неужели? - Думаю, да. - Это меня огорчает, - признал Кир-Кор. - А почему ты так думаешь? Разве я не свободен в своем выборе? - Ты не свободен от собственной мудрости. - Моя мудрость!.. Это внове для меня. Ледогоров остановил взгляд на переносице собеседника: - Тогда ответь мне - что для тебя мудрость? - "Что он Гекубе, что ему Гекуба?.." [В.Шекспир, "Гамлет"] - пробормотал Кир-Кор, скрывая легкое замешательство. - Мудрость - это прежде всего богатство жизненного опыта. - Любой мерзавец вполне может иметь богатый жизненный опыт, - заметил фундатор. - Пардон, я забыл добавить сюда многознание! Атрибутика мудрости - ученость в сочетании с богатым жизненным опытом. - Мудрым может быть и малограмотный старик пастух, - не согласился фундатор. - Мудрым может быть даже отрок. "Ну почему я раньше так мало размышлял над простыми вещами!" - сам себе удивился Кир-Кор. - Всех обладателей мудрости объединяет общая черта натуры, - подсказал Ледогоров. Однако этой "общей черты" не назвал. - Совесть! - понял Кир-Кор. - Конечно, - подтвердил экзарх с глубоким спокойствием в голосе, будто речь шла о чем-то совершенно очевидном. - Мудрость - это ум, воспитанный Совестью. И ничто другое. Кир-Кор ощутил неловкость перед философом. Неловкость, переходящую во что-то очень похожее на облегчение. - Извини меня, Агафон, наговорил я здесь несуразностей про миссию, передаточное звено, свободу... Теперь я вижу, что ломился в незапертую дверь. Мне совестно, что... "перед нею я совершенный был дурак со всей премудростью моею" [А.Пушкин, "Руслан и Людмила"]. - Не огорчайся. Это лишний раз напомнит тебе, Кирилл: ни одна дверь в нашем экзархате перед тобой не заперта. - Спасибо, фундатор. "Бим-бам, пи-пью-фьюить", - прозвучали сигналы. Звук исходил от столешницы инкрустированного перламутром стола. - У кого-то ко мне неотложное дело, - предположил экзарх. - Извини, я ненадолго... Ледогоров пересек ретрит по радиусу, опустился в ближайшее из двенадцати синих кресел и, приподняв подлокотник, исчез под вращающимся радужным пузырем - коконом видеома. Гость деликатно отвернулся. От нечего делать стал разглядывать далекие и близкие огни сквозь керамлитовый купол. Словно сквозь блистер просторной пилотской рубки. Прямо по курсу - пространство Авачинской бухты, накрытое колоссальным бликом от ночесветного орбитального зеркала. Бухта казалась погруженной в светящуюся разреженную дымку, голубовато-призрачное марево которой пронизывали огни кораблей и каскады иллюминации межсопочных ярусов Петропавловска. Ближе - в окрестностях Академии - мягко переливались розовато-золотистые узоры изящного люминастрия экзархаторского гидропарка. Цветные полосы светопластики тянулись вдоль берегов центрального канала... Отсюда было хорошо видно, что канал соединяется с морским заливчиком, стиснутым двумя сторожевыми островками. Посреди бухты медленно разворачивалось в сторону океана крупное судно с хорошо освещенной овальной палубой. Это снимался с рейдовой стоянки туристический декамаран. Кир-Кор невесело усмехнулся. Декамаран напомнил ему прерванный рейс на "Цунами". Он всегда чуть ли не со стыдом вспоминал, как бездарно потратил часть драгоценного времени своего отпуска в недрах этого любимого детища местной индустрии отдыха. Трех суток хода "Цунами" на юг было достаточно, чтобы он успел влюбиться по уши в Элиазеллу, длинноволосую брюнетку с темными, золотисто-жгучими, как обсидиан, глазами. На четвертые сутки она уже казалась ему королевой экватора и обоих тропиков сразу. Увы... любовный роман с Злиазеллой не получился. По причине, с какой он никогда раньше не сталкивался. Он был разочарован и озадачен, когда обсидиановоглазая красотка отвергла все его попытки сближения одну за другой. Наконец она просто призналась, что путешествует с группой сексуального меньшинства и всецело принадлежит только ей, этой группе. Что и говорить - эмоциональная встряска была основательной, пришлось срочно выдергивать стрелы Амура из обоих бесполезно пробитых сердец. Кое-как опомнясь после мучительной операции, он вдруг обнаружил, что сам стал объектом назойливого интереса двух других групп сексуальных меньшинств. Совершенно естественно, он встал на защиту самого себя, и на борту "Цунами" вспыхнула настоящая партизанская война. Помогало то, что обе группы почему-то не ладили между собой, но с другой стороны, фанатичная агрессивность обеих групп грозила вывести ситуацию из-под контроля. Дюжина вывихнутых рук, десяток свернутых набок челюстей и носов, множество синих рубцов на мускулистых шеях так и не смогли поспособствовать охлаждению кипящих страстей; похоже, за двое суток он приобрел больше опасных врагов, чем за время всех предыдущих своих отпусков. Наверное, это и была "кошара враскид", обещанная приятелем еще на причале. Потом, когда в ход пошли ножи, кастеты и лучеметы, стало действительно "весело до синего хипежа". Ждать, когда это все "устаканится", не было никакого желания, дальнейшее продвижение к югу по водам теряло культурно-географический познавательно-эротический смысл. Он отправился в административный сектор декамарана, разыскал эмиссара МАКОДа по дигейским делам, показал ему два лучевых ожога на левом боку и сделал официальное заявление, что с этой минуты не может брать на себя ответственность за жизнь своих неутомимых преследователей. Эмиссар был слегка пьян, однако ожоги от лучемета и следы от кастета на теле грагала отрезвили его моментально. Обрюзгший от постоянного отвращения ко всему окружающему рот эмиссара почти без запинки отчеканил в афтер минифона устный приказ: "Срочно включить в список для эвакуации на континент утренним мариплейном очередную дигейскую жертву сексуальных маньяков... чтоб они все передохли, сексопаты проклятые, гвоздь им в глотку... жить спокойно здесь никому не дают!" Погода была чудесная, утренний мариплейн без труда причалил к декамарану, и "дигейскую жертву" в числе двухсот других разочарованных пассажиров без происшествий доставили в Фучжоу. Потом прошла информация, что на обратном пути "Цунами" из Австралии эмиссар покончил с собой при загадочных обстоятельствах. Имела место и версия о замаскированном убийстве... Ледогоров дал отбой абонентам до следующего сеанса связи, погасил видеококон. Заметив готовый к отплытию декамаран, рассеянно произнес: - Вспоминаешь свой неудачный круиз?.. - Нет худа без добра - теперь я довольно уверенно отличаю сексуальные меньшинства от большинства. Знания добывал в трудной борьбе. В битвах, можно сказать, не греша против истины. - Н-да, отдыхают там очень... гм... целенаправленно. - Знаешь, о чем я думал сейчас, Агафон?.. - Догадаться нетрудно. Думал о том, как могла бы сложиться ситуация на "Цунами", обладай ты тогда Оружием Возмущения Духа. - Верно. В самом деле - как? - Об этом - чуть позже, - ответил экзарх. - Но в следующий раз выбирай туристский маршрут перпендикулярного или даже противоположного маршруту "Цунами" направления. Жаль эмиссара... Он был достаточно честным человеком, полезным делу МАКОДа. В таких круизах гибнут, как правило, честные люди. Мерзавцы - практически никогда... Теперь, однако, положение начнет меняться. Хвала Ампаре, дожили мы до этого дня! "Дожили мы до желанного чуда, вынул епископ добро из-под спуда" [В.Жуковский], - подумал Кир-Кор памятными с детства строками. Повернулся лицом к собеседнику. В настроении Ледогорова он улавливал какую-то очень тонкую перемену, но пока не мог ее себе объяснить. Перемена обозначилась после общения Агафона с пузырем видеома. - Говоришь ты уверенно, фундатор, с несокрушимой убежденностью, однако вид у тебя не слишком радостный. - Не до веселья, - проговорил экзарх. - Наступает новое время - нас ожидают новые сложности. Нам теперь понадобятся сила воли, сила духа и строжайшая самодисциплина, ибо с завтрашне