Сергей Павлов. Акванавты ----------------------------------------------------------------------- OCR & spellcheck by HarryFan, 21 August 2000 ----------------------------------------------------------------------- НИКАКИХ ГАРАНТИЙ Радист обернулся. На него смотрели зеленоватые глаза Дуговского. "Что нового?" - понял он по движению губ. - Ничего, шеф. На волне мезоскафа по-прежнему только одни позывные. Дуговский нервно дернул щекой. - Скверно, мы уже в двух милях от мезоскафа, - сказал он и вышел из радиорубки. Раздвигая носом шипящие буруны, судно полным ходом шло на восток, в предрассветную мглу океана. Над антеннами радаров искрилась россыпь южных созвездий. Параболические зеркала антенн торопливо вращались, перемешивая звезды в этом сумеречном фиолетово-синем пространстве. На освещенном полубаке - молчаливые фигуры людей. Глаза и бинокли устремлены туда, где на темной поверхности океана изредка вспыхивали алые зарницы. Дуговский вырвал из рук у кого-то бинокль, прилип к окулярам. На миг ослепила яркая малиново-красная вспышка. - Дайте свет, - негромко распорядился Дуговский. В темноту ударили лучи носовых прожекторов. Судно застопорило машины. В полутора кабельтовых, поблескивая влажными боками, покачивался на волнах аппарат сферической формы. - К спуску катера стоять по местам! - рявкнули по радиомегафону с капитанского мостика. Топот, суета у правого борта. - Кон, вы готовы? - не оборачиваясь, спросил Дуговский. - Разумеется. - Высокий человек в очках взял за ремень медицинскую сумку. - Но я не уверен, что там кто-нибудь есть. - Вы не очень внимательны, Кон, - нахмурился Дуговский. Врач досадливо поправил очки. - О, люк мезоскафа открыт! - Он заторопился в катер. Заложив руки за спину, Дуговский вышагивал по палубе вдоль бортового ограждения. Люди сторонились его, но он никого не замечал. И вдруг он замер на месте: долговязая фигурка доктора ступила за борт катера и пырнула в люк мезоскафа. Дуговский взялся за поручни. Минута. Две. Три... Время словно остановилось. Наконец из люка вылез... нет, скорее выполз обнаженный но пояс человек. Дуговский прищурился, пытаясь узнать его. Следом выскочил доктор. Обнаженный, взмахнув руками, свалился в воду, за ним бросился доктор. Потом - какая-то возня на катере, крики матросов, урчащий баритон мотора... Первым сошел на палубу рулевой катера. Зажимая пятерней разбитый нос, сказал: - Джентльмены, тем, кто не желает получить по фотокарточке, советую держаться в стороне. У этого парня железные кулаки! К тому же он, кажется, спятил. Двое дюжих матросов под руки свели на палубу полураздетого. Он диковато озирался. - Дюмон!.. - воскликнул Дуговский, вглядевшись. На подбородке врача багровая ссадина. Он вышел из катера мокрый, без сумки. И без очков. Жестом приказал увести Дюмона. Обратился к окружающим: - Дайте сигарету. Жадно закурил. Потом вдруг тоном повыше: - Вы все свободны, - и к Дуговскому: - Леон, может быть, вы прикажете им разойтись? Люди разбрелись. "Это как дурной сон! - думал Дуговский. - Бестолковый, невозможный сон!" - Кон, Дюмон был один в мезоскафе? - Вы не очень наблюдательны, шеф. Люк мезоскафа закрыт. По-моему, ясно. - Что с ним? Я с трудом узнал его. - Делать преждевременные заключения не в моих правилах, - нехотя ответил врач. - Но, учитывая сложность обстановки, я, пожалуй, рискну. Невроз страха. Явные признаки умственного расстройства... Но, повторяю, этим предварительным "диагнозом" вы можете пользоваться только до времени, пока не будет получено более авторитетное заключение психиатров. - Спасибо, Кон. Мне кажется, иного заключения и не будет... Врач помолчал, с близоруким прищуром глядя Дуговскому прямо в лицо. Потом спросил. - Что вы собираетесь делать, Леон? - Делать?.. - Дуговский приглаживал на лысине несуществующий вихор. - Кон, на первых порах вы должны мне помочь. - Вы надеетесь, я разрешу вам допрашивать больного? - Неудачно выбираете слова. Да, мне нужно с ним поговорить. Немедленно. Я понимаю, Кон, мое желание идет вразрез с вашими представлениями о врачебной этике, но посоветуйте мне что-нибудь иное. И поскорее, мешкать нельзя: второй наблюдатель на станции, в километре у нас под ногами, и, вероятно, нуждается в помощи. Врач выдохнул дым, бросил окурок за борт. - Хорошо... Но вряд ли что-нибудь из этого выйдет: Дюмон невменяем. Даю вам десять минут. Может быть, меньше. Если я подам знак, вы уйдете. - Согласен. - Мне нужно взять в каюте очки. И тогда я к вашим услугам. - Поторопитесь, Кон! Переодеться можно и после. ...Дуговский вышел, пятясь, и медленно прикрыл за собою дверь с медицинской эмблемой. Змея и чаша... И, как змея, нехорошая мысль: "Не миновала нас чаша сия! Иезус Кристус, Дева Мария, поистине тому, который остался там, в глубине, лучше погибнуть, чем быть лишенным разума в такой же мере, как Дюмон!" Судно покачивало. Дуговский, широко расставив ноги, смотрел на уходящие в коридорную перспективу ряды плафонов и ждал. Хотя понимал, что ждать, собственно, нечего. Наконец, вышел врач. На белом халате пятна от мокрой одежды. - Леон, вы получили то, что хотели. Я предупреждал. - Кон, это было ужасно... - Да, неприятно. Я сожалею, что не сумел отговорить вас от этой затеи. - Как он там сейчас? Врач пожал плечами: - Спит, конечно. Я ввел ему снотворное. Пока это; все, чем я мог быть полезен бедняге. Дуговский почувствовал странное облегчение. - Хороню, я побеспокоюсь, чтобы как можно скорее отправить Дюмона на континент. - И не позже завтрашнего дня, - добавил врач. - В Сиднее, мне помнится, есть отличная клиника этого профиля. Частная, правда, но я полагаю, наш институт пойдет на любые расходы... - Разумеется, - перебил Дуговский. - Извините, тороплюсь. У вас тоже сегодня прибавится дел. Я имею в виду Болла. Пришлю его к вам примерно через час, будьте готовы. - Можно и раньше. Он давно у меня не был, и мне потребуется провести массу анализов. - Надеюсь, Кон, вы понимаете, что дело срочное. - Понимаю. Один вопрос, Леон. Болл пойдет туда без напарника? - Ни в коем случае. - Правильно, - одобрил врач. Как минимум двое... Но где вы возьмете второго? Болл - единственный на судне человек-рыба. - Эту проблему мне и предстоит сегодня решить, - сказал Дуговский. И, криво усмехнувшись, добавил: - Решать проблемы входит в мои обязанности, Кон. - Желаю удачи. Да, кстати, мой вам совет: Боллу и его будущему напарнику вовсе не обязательно знать о несчастье, постигшем Дюмона. То есть, дать кое-какую информацию, конечно, потребуется, но постарайтесь оттянуть разговор до самого погружения. И без этих... - врач ткнул пальцем в дверь, - живописных подробностей. - Все уже знают. - Не все. Час довольно ранний... Предупредите своих коллег и корабельную команду. - Сомнительное предприятие... Но вы, наверное, правы. Дуговский кивнул и повернулся, чтобы уйти. По коридору навстречу шел сменившийся с вахты радист. - Шеф, вас разыскивает помощник капитана, - сказал он, как только они поравнялись. - Всплыл радиобуй-автомат типа "Ремора". Нет, нет, никакой передачи, тоже одни позывные. Он всплыл по графику, я проверял. - Кто там у вас на вахте? - Го Пин и Ян Неедлы. На радарах - Окада Сокура. - Хорошо, Фриц, отдыхайте, - сказал Дуговский. Суеверно подумал: "Несчастливый радист. Только заступит на вахту - жди неприятностей". Распахнув двери штурманской рубки, Дуговский зажмурился: через широкое окно переднего обзора проникали лучи утреннего, но уже горячего солнца, обещая знойный тропический день. - Доброе утро, Джеймс. Впрочем, недоброе... Неразговорчивый штурман кивнул. Кивнул, то ли соглашаясь - "недоброе", то ли здороваясь. Открыл рот, но только для того, чтобы вставить в него незажженную трубку. Дуговский окинул взглядом приборы, стенды навигационных машин, шагнул к наклонному экрану карт-вариатора. Впился глазами. Штурман развернул вращающееся кресло к пульту. Спросил, не выпуская трубки из зубов: - Какой квадрат, сэр? - Вся акватория Индийского океана. Штурман недоуменно посмотрел Дуговскому в спину, пожал плечами и потянулся к верньерам. - Готово, сэр. - Нет, Джеймс, мне нужен батиальный вариант. И, будьте любезны, дайте фильтр на окно - солнце мешает. Штурман отложил трубку в сторону, опустил руки на клавиши. Полость между стеклами быстро заполнилась коричневой на просвет жидкостью - светофильтром. Все в рубке окрасилось в йодистый цвет. На мелкомасштабной карте Индийского океана проступила кружевная паутина изобат. Обращаться за помощью на континент Дуговскому не хотелось. Он даже не взглянул на серую краюху западного побережья Австралии. Он знал, что мельбурнский комитет по глубоководным исследованиям весьма неохотно откликается на подобные просьбы: у самих, дескать, дел по самое горло. Поможет разве только SOS. И то, извольте, видите ли, объяснить им все открытым текстом, а уж они там сами решат, стоит ли торопиться. Нет, это на крайний случай, когда иного выхода не будет... В рубку вошел помощник капитана. Прямо с порога: - Шеф, мезоскаф взят на борт. Какие будут дальнейшие распоряжения? - Послушайте, Ивен, - Дуговский потер переносицу, что-то припоминая. - Вы, кажется, делите вашу каюту с мистером Боллом? - Да. Но я не в претензии. - О, дело не в этом. Вы видели его на палубе сегодня утром? - Нет, шеф. Мистер Болл обычно просыпается в восемь. По местному времени. В этом отношении он пунктуален. - Вот что, Ивен... По причинам, о которых вам нетрудно догадаться, он пока не должен знать подробностей ночного происшествия. Надеюсь, вы меня поняли. - Разумеется, шеф. - Я прошу вас предупредить об этом моих коллег и команду судна. Лучше по радио. Чтобы слышали все, кроме Болла. Я на вас полагаюсь. - Будет сделано, шеф. - И последнее: распорядитесь найти и выловить радиобуй-автомат тина "Ремора". Он только зря засоряет эфир позывными. У меня все. - Слушаюсь, шеф. Помощник вышел. - Джеймс, - обратился Дуговский к штурману. - Дайте команду радистам обшарить эфир. У меня есть основания предполагать, что где-то в районе глубоководной впадины Кокос, а может быть, и ближе, в районе нашей западно-австралийской, проводятся научно-исследовательские работы океанологического профиля. Штурман вынул трубку изо рта и, не меняя позы, ткнул дымящимся мундштуком в сторону карт-вариатора: - Взгляните, сэр. Это, кажется, то, что вам нужно. Курс локально выделен в более крупном масштабе. На экране Дуговский увидел что-то вроде силуэта сильно растянутой и слегка изогнутой пружины. - Станции? - Да, сэр. Стодвадцатичасовая непрерывная запись. - Откуда? - Я всегда записываю курс проходящих судов. Вернее, не я - машина. На всякий случай. Если, конечно, они дают свои координаты открытым текстом. Русские дают открытым текстом координаты временных станций. - Так... - проговорил Дуговский. - Это советское океанологическое судно "Таймыр". - Да, сэр. Дизель-электроход, семь тысяч тонн водоизмещением, порт приписки - Одесса. Начальник экспедиции Селиванов. Последняя станция в ста восемнадцати милях от нас, норд-норд-вест. Дуговский тронул клавиш селектора: - Алло, радиорубка! В срочном порядке свяжитесь с "Таймыром". От моего имени. От имени глубоководного сектора Международного института океанологии. Все, выполняйте. - Джеймс, если у них на "Таймыре" есть гидрокомбист, они не откажут. Если, конечно, есть... Но я об этом еще ничего не знал. Гидрокомбист, как таковой, в штате научных сотрудников океанологического судна "Таймыр" не числился. Однако он был, хотя и выполнял совершенно другую работу, потому что основная его специальность - гидрофизика. Этим гидрокомбистом и гидрофизиком был я... Я следил за медленным полетом альбатроса и не знал, что ответить Дуговскому. Передо мной - необъятная океанская ширь, золотая россыпь солнечных бликов. - Да, - неожиданно для самого себя сказал я. - Согласен. Селиванов даже не посмотрел на меня. Это хорошо, по крайней мере не придется отводить глаза в сторону. Дуговский слегка оскалил крупные вставные зубы - должно быть, хотел улыбнуться. Сказал: - Вы мне симпатичны, Соболев. Я посмотрел на низкорослого Дуговского сверху вниз и ничего не ответил. Селиванов смял сигарету и машинально сунул в карман. - У меня не хватает людей. - О, я высоко ценю ваше благородство! - поспешил заявить Дуговский. - На кой черт мне эта оценка, если некому будет работать, - спокойно возразил Селиванов, разглядывая его сандалии. - Но у вас на "Таймыре" пять гидрофизиков! - Двое из них на больничных койках. Вот он знает, - небрежный кивок в мою сторону. Я промолчал. Селиванов беззвучно шевельнул губами, сделал рукой неопределенный жест и спустился по трапу на ют. Оттуда доносились возбужденные крики: морские геологи поднимали грунтоотборочную трубку с образцами донных осадков. Дуговский благодарно сжал мой локоть худыми потными пальцами. - Собирайтесь. Я буду ждать вас в шлюпке. Прошу прощения, но время не терпит... Я спустился в каюту, собрал чемоданчик и пошел прощаться с товарищами. Фотографию Лотты я так и оставил на столике. Оставил, потому что не мог больше видеть ее внимательные серые глаза и скрытое в них обещание... Селиванов сдержанно пожал мне руку: - Ну... ладно, увидимся еще. С Дуговским там поосторожнее - мне кажется, у него на станции крупные неприятности. Юлит, недоговаривает. Черт нас дернул встретиться с "международником". Знойную тишь всколыхнул хриплый бас корабельного гудка. Белый нос судна украшен странным названием: "Крейдл". "Колыбель", если перевести с английского. Уже четыре часа я нахожусь на борту судна Международного института океанологии. Дуговский, видимо, забыл о моем существовании. Сижу в шезлонге под белым тентом шлюпочной палубы, пытаюсь читать. Покачивает... Эту скорлупку покачивает даже на малой волне. Недаром ее умудрились назвать "Колыбелью". Впрочем, суденышко уютное, чистенькое - "международники" любят комфорт. Тишина, ощущение благополучия, степенности во всем... Нет, у нас на "Таймыре" обстановка другая: грохот лебедок, загорелые спины ребят, беззлобная перебранка, спуски глубинных приборов - сумасшедшая, выматывающая нервы работа, зато по вечерам - научные диспуты вперемежку с откровенным зубоскальством и холостяцкие песни под банджо... Но все это вдруг стало мне в тягость с того самого момента, когда однажды в радиорубке я услышал старчески дребезжащий голос Керома: - Игорь, ты? Мужайся, мой мальчик, я должен сообщить тебе горькую новость... Я не сразу почуял беду: - Что у вас там случилось, Кером? - Лотта... - и наушники всхлипнули. - Понимаешь? Ее не стало... Он говорил что-то еще... Ошалело покачиваясь, я вышел из рубки. Нет, я ничего не понимал. Взрыв в лаборатории синтеза. Пожар. Гибель четырех сотрудников института молекулярной бионетики. И среди них - Лотта... Ослепительно сверкал океан. Экваториальное солнце струило на палубу потоки зноя. А мне... мне вдруг стало холодно, меня колотил озноб. Помню, я как-то вяло удивился, что на судне продолжается обычная работа: сейсмики решили сделать "станцию" и устанавливали гидрофоны. Тяжело бухали подводные взрывы, над океаном с печальным криком носились потревоженные чайки... Прошла неделя, фотопортрет по-прежнему стоял на моем столе, и никто из товарищей ни о чем не догадывался. Но я-то знал! Знал, что никогда не увижу этих серых, внимательных глаз. Скрытое в них обещание было напрасным... Все это время я жил и работал, как автомат, у которого лопнула какая-то тонкая, но очень важная пружинка. Внешне я старался держать себя так, будто бы ничего не произошло. Иногда даже пытался заставить себя смеяться вместе со всеми, как и прежде. Но безуспешно. Начальник нашей экспедиции Селиванов несколько раз предпринимал попытки вызвать меня на откровенный разговор. Разговора "по душам" не получалось. И не потому, что я не желал открыться, высказать свою боль. Просто я не мог, не умел этого сделать. Да и как объяснить внезапно и тяжело навалившуюся на меня безысходность?.. Сзади послышались шаги. Это Дуговский. Он в белых шортах, в белой рубахе навыпуск, в японских сандалиях на босу ногу. Облысевшая голова прикрыта пробковым шлемом. - Как самочувствие, Соболев? - Превосходное. У вас здесь настоящий курорт. Дуговский сел в шезлонг напротив и уставился на меня колючими, зеленоватыми глазами. - Боюсь, вы скоро измените мнение. Обстоятельства заставляют меня поделиться с вами нашими неприятностями. - Забавно... - сказал я, выдерживая его пристальный взгляд. - Но почему вы думаете, что я готов коллекционировать неприятности? - О да, это хобби для избранных, - быстро нашелся Дуговский. - И только поэтому я собираюсь доверить половину нашей уникальной коллекции именно вам. - Я советуй вам не дать согласий, мистер Соболев, - раздался за моей спиной грубоватый мужской голос. К нам подошел высокий широкоплечий человек в пижаме. - Знакомьтесь, Соболев, - сказал Дуговский. - Мистер Болл - ваш будущий коллега по работе на станции "Д-1010". - Очень рад, - сказал Болл, пожимая мне руку. - Прошу извинять мой костюм. Дуговский жестом пригласил Болла сесть. - Ну вот, - начал он, - теперь мы можем поговорить серьезно. Болл уже в курсе, и мои слова, в основном, будут обращены к вам, Соболев. Вы, конечно, знаете, что год назад при содействии многих технически развитых государств наш институт построил и опустил на дно три действующие ныне глубоководные станции: "Рубидий" в Тихом океане, "Ниобий" в Атлантическом и "Дейтерий-1010" здесь, в Индийском. Разумеется, я это знал. Знал, что Международный институт океанологии занимается, в частности, изысканием экономически выгодных способов добычи редких элементов, растворенных в морской воде. Глубоководные станции но добыче рубидия, ниобия и тяжелой воды - первый практический результат этих исследований; работу станций программируют и контролируют фотонно-вычислительные устройства типа "Мурена-2". Знал, что со станциями установлена мезоскафная связь; раз в два месяца происходит смена наблюдательной группы, состоящей обычно из двух человек. - Короче говоря, - подвел я итог длинным объяснениям Дуговского, - мне и мистеру Боллу надлежит сменить наблюдателей? Дуговский ответил не сразу. Он как-то странно пожевал губами и минуту внимательно разглядывал меня. Болл сосредоточенно покусывал ноготь. - Дело в том, что мезоскаф всплыл раньше назначенного срока, - наконец, проговорил Дуговский и тихо добавил: - Собственно, менять вам некого. Кабина всплывшего мезоскафа оказалась пустой... Я шагал по каюте и думал. Думать было о чем. Но что-то ужасно мешало. Должно быть, слишком короткое пространство для ходьбы: два шага туда, два - обратно. Что ответил бы я Дуговскому там, на "Таймыре", если бы знал все?.. Вероятно, то же самое - сейчас это уже не имеет значения. Коль скоро я оказался в центре событии, нужно думать о главном. А в чем оно, это главное?.. Во время двухчасовой беседы с Дуговским и Боллом я интуитивно почувствовал всю сложность обстановки. В самом деле: мы с совершенно серьезным видом обсуждали план действий, не имея ни малейшего представления о том, что произошло на станции. Как ни поверни, а задание Дуговского по сути дела - сплошной туман. "Пойди туда - не знаю куда, принеси то - не знаю что". Дуговский уверен, что оба наблюдателя - швейцарец Дюмон и югослав Пашич - погибли. Откуда у него такая уверенность? Да, всплывший радиобуй-автомат как будто подтверждает эту версию: он, кроме позывных, не выбросил в эфир ни слова. Ладно. А мезоскаф? Мезоскаф вряд ли мог всплыть самостоятельно, его нужно было кому-то отправить... Неувязочка. Я сел на койку и посмотрел на Болла. Он быстро отвел глаза и сделал вид, что читает. Толстый том в серой обложке открыт посредине. Достоевский, академическое издание... Душно, хочется пить. В холодильнике салона, наверное, еще остался лимонад... Я вышел из тесной каютки и побрел вдоль коридора. По обе стороны тускло мерцали дверные ручки. Проходя мимо двери с чернеющей эмблемой медицинской службы, я услышал негромкий стук. Вероятно, кого-то случайно заперли. Ничего, бывает. Поворачиваю ключ. На пороге странная фигура. Темноволосый мужчина с ярко-голубыми глазами - довольно редкое сочетание - с головы до пят закутан в простыню. Он что-то сказал по-французски. Я не понял. - Прошу прощения, месье?.. - учтиво спросил я. - О! Вы русский, я вижу?.. - он, кажется, удивился. - Да, Игорь Соболев. Рад познакомиться. Я подождал, полагая, что он назовет себя и объяснит эту не совсем обычную ситуацию. Но он молчал, глядя на меня в упор, я бы даже сказал, настороженно. - Вы собираетесь туда?.. - он показал пальцем вниз. Я кивнул. Он подступил ко мне так близко, что я невольно попятился. - Я больше не хочу туда!.. Оставьте меня в покое, оставьте! - шептал он мне прямо в лицо, брызгая слюной. Я ударил его по рукам. Но цепкие пальцы крепко держались за ворот моей рубахи. Нас разнял человек в белом халате. Голубоглазый незнакомец исчез за дверью, а я остался в коридоре, ошеломленный, без воротника на рубахе. - Вам здесь нечего было делать, - сказал врач. Дверь захлопнулась. Мои объяснения его не интересовали. Я вошел в салон и открыл холодильник. Запотевшая бутылка скользила в руках и долго не хотела откупориваться. Прохладная шипучая влага щиплет язык. Пью большими глотками и все не могу напиться. Дуговский лгал. Жак Дюмон не погиб. Лучше бы он погиб... Может быть, и с Пашичем тоже такое же? Зачем скрывают от меня? Знает ли Болл? Н-да, ситуация... Стемнело быстро. Над головой зажглись первые звезды. На западе в синевато-фиолетовой дали еще различима черта горизонта, на востоке - зловещий мрак. Говорят, надвигается ураган. Океан дышит спокойно, мирно. Пока. Через какие-нибудь полчаса он поднимет горы бушующих волн и заревет в диком, непонятном восторге. И души человеческие будут молить о спасении... Левый борт "Колыбели" освещен прожекторами. Стрелы кранов держат на весу прозрачный шар мезоскафа. Кривыми саблями сверкают лопасти мезоскафных винтов. "Ви-ра-а!.. Майна!.. Еще май-на-а!.." - доносятся команды. Шар без всплеска опускается на темную воду. Дуговский, Болл и я, облокотясь на поручни, следим, как доводят трап к открытому люку мезоскафа. Дуговский нервничает, поглядывает на часы. - Успеть бы!.. - говорит и смотрит на восток. - Будет хороший шторм. - Я вам совсем не очень завидую, - откликается Болл. Патом по-английски кричит кому-то на палубе: - Осторожней грузите! Это вам не бананы, черт побери! - И вдруг, сорвавшись с места, убегает туда, в ярко освещенную суету. - Зачем вы скрыли от меня? - спрашиваю Дуговского. - Что именно? - насторожился он. - А Болл знает? Дуговский устало посмотрел на меня и забарабанил пальцами о перила. - Знает... - ответил он нехотя. - Тогда зачем же от меня... - Сколько неприятностей... - вздохнул Дуговский. - Да, Дюмон всплыл на мезоскафе. Всплыл один, бросив на станции Пашича. Видимо, Пашич погиб, иначе он доложил бы обстановку при помощи радиобуя. Я говорил с Дюмоном, пытаясь выяснить хоть что-нибудь. Все напрасно. Он болен. - О чем он бредит? - спросил я только для того, чтобы подавить в себе чувство неловкости. - Так, разное... Но прежде всего - страх. Не знаю, что могло так подействовать на него. В минуты просветления, когда узнает меня, грозит пальцем и повторяет одно и то же: "Я больше не пойду туда!" Иногда разговаривает с воображаемой женщиной по имени... Вот забыл! Ну да это неважно. Ему кажется, будто она преследует его всюду, и он забивается в самый дальний угол каюты, дрожа и всхлипывая... Да, вспомнил: Лотта... Я стремительно повернулся к Дуговскому. Он взглянул на меня с удивлением: - Вы чем-то встревожены? - Нет... ничего. Совпадение просто... Насчет совпадения это я, пожалуй, напрасно. С досадой добавил: - К вашим делам это не имеет никакого отношения. - Ага... - растерянно произнес Дуговский. - Вероятно, вы жалеете сейчас, что покинули "Таймыр"? Я втянул вас в скверную историю, но у меня не было другого выхода: вы и мистер Болл - единственные здесь люди-рыбы. Он прав, больше действительно некому... Только Болл и я подготовлены для плавания на такой глубине. Ожидать, когда подойдет мезоскафная матка "Роланд" с новой сменой наблюдателей, нельзя. Промедление может стоить Пашичу жизни. Если, конечно, он еще жив... Появился запыхавшийся Болл. - Все готово. Можно делать погружение. Дуговский вздохнул: - Итак... я предлагаю вам участвовать в спасательной операции, но не имею возможности как-то гарантировать ее успех. Вы должны разобраться в обстановке, выяснить, что произошло на станции, разыскать Пашича, живого или мертвого, и, если удастся, возобновить работу добывающих агрегатов. Не знаю, с какими трудностями вам придется столкнуться, не имею ни малейшего представления, что вас там ожидает и, наконец, не знаю, останетесь ли вы живы. Никаких гарантий... Если кто-нибудь из вас не согласен работать на таких условиях, еще не поздно отказаться. Даю минуту на размышления. "Традиционные слова", - подумал я. На спине, как раз в том месте, куда мне полчаса назад сделали инъекцию, ощущался надоедливый зуд. Болл взглянул на меня исподлобья. Настороженный взгляд... Мы натянули теплые черные свитеры и направились к трапу. Заметно повеселевший Дуговский проводил нас фамильярными шлепками по спине: - Отлично, ребята! Я уверен, вы справитесь! Вы в чем-то схожи друг с другом. До свидания, хэппи джорнэй!.. [счастливого пути (англ.)] Я шел следом за Боллом, разглядывая его стриженый затылок, большие приплюснутые к голове уши и думал: "Интересно, что у меня с ним общего?" Прежде чем спуститься в люк мезоскафа, я помахал рукой людям, следившим за нами с высоты освещенного борта "Колыбели". Из темноты налетел порывистый ветер. Прожекторы, все как один, точно но команде кивнули мне на прощанье - это первая большая волна плавно качнула судно. ГДЕ ТЫ, ПАШИЧ? В зеленоватых окошечках глубиномера процеживаются цифры. Восемьсот шестьдесят метров, восемьсот семьдесят... Корпус мезоскафа мелкой дрожью отзывается на работу винтов. Кабина маленькая, тесная, кресла глубокие, низкие, приходится сидеть, подтянув колени чуть ли не к подбородку. Прожекторы погашены, и сквозь прозрачную стенку легко различаются проплывающие мимо огоньки: обитатели глубин устроили нам встречную иллюминацию. Болл сидит слева. При малейшем движении задеваем друг друга локтями. "Чувство локтя, - невесело усмехаюсь про себя. - Крепкие ли у вас коленки, мистер Болл?.." Пультовые огоньки призрачно-зеленоватым сиянием освещают наши руки и лица. Черная ткань свитеров полностью поглощает слабый свет и оттого кажется, будто кожа рук и лица фосфоресцирует. Исподтишка поглядываю на лицо Болла. Оно сейчас какое-то невыразительное, бледное, размягчились резкие линии губ и подбородка... Кто вы такой, мистер Болл? Кем вы окажетесь там, где нам придется вместе работать? Может быть, таким же паникером, как Дюмон? Посмотрим... Я сверну вам шею при первой же попытке улизнуть в одиночку, клянусь. Девятьсот шестьдесят. Внизу показались три мутно-желтые точки - посадочные огни станции "Д-1010"... Мезоскаф опускается в темный колодец. Свет прожекторов, заметно померкший в красноватом облаке ила, расплывчатым кольцом скользит по стенкам шахты ангара. Тихий скрежет, толчок - и мезоскаф повисает в стальных обручах захвата. Послышался гул компрессорных установок, и вода вокруг закипела, забурлила, пронизанная пузырями воздуха. Автоматика бункера сработала неплохо: вода ушла, наружное давление снизилось до нормального. Теперь можно отдраить люк. Болл погасил прожекторы, к мы вышли. Воздух в ангаре затхлый, сырой, как в подземелье. Я свесился через поручень трапа, направил луч своего фонаря вниз. Присвистнул. Там отсвечивала маслянистая поверхность воды. - Вы не боитесь насморка, Болл? - О нет, что ви! - откликнулся Болл. - Я не совсем знайт, что такое есть "насморк". - Это бывает, когда промочишь ноги в холодной воде. Я знал, что центральный бункер станции соединялся с мезоскафным ангаром двумя тоннельными проходами - люнетами. Но в полумраке не так легко сориентироваться, и я пропустил вперед Болла, который должен был знать планировку помещений станции лучше меня. Идти пришлось по грудь в холодной воде, держа фонари над головой. Каждый из нас тащил за собой "на буксире" два водонепроницаемых мешка с кое-каким снаряжением. С темных сводов падали тяжелые звонкие капли, малейший всплеск отдавался громким эхом. Плафоны электрических - но увы, бездействующих - светильников таращились незрячими бельмами матовых стекол. Холод, сырость, духота... Мы благополучно пробрались в верхний люнет. Теперь вода доходила только до пояса, идти стало легче. Кап, кап, кап... Лучи фонарей чертят своды тоннеля. Кап, кап... - Очень много вода... - говорит Болл. Шумный всплеск. Болл уходит под воду с головой. Ничего страшного, просто оступился. - Чертовски приклюшений! - ругается он, отплевываясь. - Как говорят русские: "Дурная голова дает много ходить". - Русские так не говорят, мистер Болл. И вообще, давайте перейдем на английский, иначе нам будет трудно понимать друг друга. - Я хотел иметь маленький практик... - разочарованно говорит Болл. Он шарит под водой в поисках фонаря. - Право же, нам сейчас не до этого, - настаиваю я. - Как-нибудь после. - Вэл, - уже по-английски соглашается Болл. - Но не забудьте своего обещания, мистер Соболев. - Слово джентльмена. Скоро вы там? Мы двинулись дальше и вскоре наткнулись на преграду. Лучи осветили металлический овал. Это был щит, за которым находился вход в центральный бункер станции. - Если моторы подъемного механизма не действуют, придется вспарывать авторезаками, - сказал я и стал подтягивать мешки. - Посмотрим... - Болл тронул рычаг. Зарокотал невидимый мотор, и щит наполовину приподнялся вверх. - Видите, все в порядке. Повреждена только линия освещения. - Да, пока нам везет. Но что же вы стоите? Болл молчит. Слышно, как в воду шлепаются капли. Наконец он произносит смущенно: - Я с детства не люблю смотреть на покойников... "...ой-ни-ков..." - разносит эхо. Оттолкнув Болла, направляю свой фонарь в зев прохода. В узком закругляющемся коридоре проложены трубы, вдоль стен тянутся кабели; глянцевито-черная поверхность воды вздрагивает от падения капель: кап, кап, кап... - Где вы увидели утопленника? - Разве я сказал "утопленник"?.. - Ну, "покойника" - не вижу существенной разницы. - Вы не так поняли меня, мистер Соболев. Я имел в виду вообще. - Ясно. - Ничего вам не ясно! - мрачно заметил Болл. - Каждый человек имеет в себе какую-нибудь маленькую слабость. Мне, например, в высшей степени неприятно видеть покойников. - А мне, напротив, это должно доставлять удовольствие? Так, что ли?.. Я смотрел на бычью шею Болла и не знал, что предпринять. Появилось желание дать ему подзатыльник. - Я знал Пашича раньше, - продолжал упорствовать Болл. - Это был веселый крепкий парень, и я испытываю ужас от одной мысли, что мне придется увидеть его мертвым... - Видимо, придется... Те, которые придут разыскивать нас, тоже будут с ужасом глядеть на наши трупы. Болл смолчал, но я был твердо уверен, что мои слова подействовали лучше всякого подзатыльника. Мы двинулись вдоль коридора и скоро подошли к двери салона центрального бункера. В салоне темно и холодно. Под ногами хлюпает вода. Пока я шарю лучом в хаосе разбросанных предметов, Болл ковыряет внутренности электрораспределительного щита. Заработала помпа. Булькающие и чмокающие звуки постепенно переходят в суховатое шипение. Внезапно вспыхнул свет. Я зажмурился... Открыл глаза. Пашича в салоне не было. Я обшарил взглядом углы, заглянул и шкафы для одежды, обследовал даже стенные камеры-карманы... Несколько металлических ступенек ведут к двери с надписью "Мурена-2". Прежде чем поднять руку и нажать кнопку реле дверного механизма, я помедлил, выверяя свое самообладание. Однако поднял, нажал. Рано или поздно, все равно это надо было бы сделать. Натужно взвыли электромоторы, и дверь отворилась с характерным хлопком. Надежная герметизация, автоматика не подвела: голоквантовый мозг станции - знаменитая "Мурена-2" - окружен особыми заботами. Вошел в рубку. Кругом чистота и порядок. Вдоль стен сравнительно небольшого помещения - панели подковообразного пульта. На них - обычный ассортимент экранов, шкал, сигнальных глазков, клавишей, кнопок. Вместо потолка нависла черная полусфера. Радужные разводы на полированной поверхности делали ее похожей на громадную каплю нефти, увеличенную чуть ли не до размеров нефтеналивной цистерны... Я бездумно глядел в это выпуклое темное зеркало. Мой антипод - головастый коротышка-уродец - так же безучастно разглядывал меня. Потом он протянул мне свою розовую руку с огромными пальцами Мозг "Мурены" тверд и холоден на ощупь. Пнув ногой ни в чем не повинное кресло, я вышел из рубки, и дверь с мягким шипением захлопнулась. От решеток обогревателей уже повеяло теплом. Болл куда-то запропастился. Скоро он вошел через дверь, ведущую в жилые каюты. Хмуро покачал головой. Вопросы, как говорится, излишни. Мы на скорую руку привели салоп в порядок. Расставили опрокинутую мебель, разложили по местам брошенные как попало вещи. Четверть часа спустя в салоне стало тепло и уютно. Пока Болл возился над чем-то у контрольного пульта бункерной автоматики, я потрошил ящики столов. На столах росли кипы бумаги: техническая документация, таблицы химанализов, графики, схемы... В поисках вахтенного журнала я обшарил все закоулки. Нашел его у себя под ногами. Он лежал под резиновым ковриком, мокрый, растоптанный. Морская вода превратила страницы в липкую, синеватую кашицу. Досадно. Оставалось лишь швырнуть его на решетку обогревателя. На столе Пашича среди справочников по стратиграфии донных осадков под руки попался небольшой сверток. Развернул бумагу. Какой-то оплавленный комочек прозрачной пластмассы... Повертев его между пальцами, хотел бросить в сторону. Но почему-то передумал и скорее машинально, чем сознательно, сунул в карман. Тетради Пашича убедили меня, что их хозяин - многосторонне развитый, опытный, знающий свое дело подводник. Морской геолог по профессии, он не ограничивался рамками своей специальности. Великолепные зарисовки и описания глубоководной фауны, оригинальные проекты подводных химических заводов, размышления о дальнейшем массовом вторжении людей в Океан. На мой взгляд, рукописи Пашича содержали в себе много интересного, дельного. Но, к сожалению, не содержали ничего такого, что прямо или косвенно объясняло бы странное исчезновение автора. Я встал из-за стола и подошел к продолговатому овалу акварина - салонному иллюминатору с прочным трехслойным стеклом. Запотевшая поверхность акварина еще не успела обсохнуть. На затуманенном стекле пальцем вывожу какие-то буквы. Получается: "Пашич". Одним взмахом ладони стираю надпись. Остается след в виде широкий запятой. Похоже на знак вопроса... Возвращаюсь к столу и окликаю Болла. Мы склоняемся над схемой внутренней планировки станции. - Придется обшарить центральный бункер сверху донизу. Если не найдем, обследуем шесть боковых. Я предлагаю разбить сектор поиска на два участка: вот этот - для меня, этот - для вас. Встретимся у входа в бункер атомного реактора. - Вэл, - соглашается Болл. - Бункер реактора я беру на себя. Через два с половиной часа мы вернулись в салон. Мокрые, измученные, голодные. Ничего не нашли. Пар из горловины супового термоса напомнил о еде. Некоторое время молча смакуем горячий крепкий бульон. "Пойди туда - не знаю куда..." Что ж, надо искать за пределами станции. Завтра придется лезть в воду. Мне, конечно. - Значит, он не вернулся оттуда, - кивает Болл в сторону акварина. - Гм... - Что вы сказали? - Я сказал "гм". Перевести на английский? - Не стоит, я все хорошо понимаю. - У вас преимущество. Теперь не забывайте пользоваться им как можно чаще. И вообще, поиски Пашича в основном надо брать на себя. Боллу хватит возни с агрегатами станции. - Вы загадочный человек, мистер Соболев. Я никак не могу научиться заранее предугадывать ваши ответы. - От этого вы только выигрываете, мистер Болл. Иначе нам просто было бы скучно вдвоем. Как быть, если мы не найдем Пашича в окрестностях станции? Океан имеет характерную склонность не отдавать обратно всего того, что однажды принял в свою утробу. Лично мне успешный исход подводных поисков представляется маловероятным. Особенно, если учесть, что до сих пор так и не нашли Атлантиду... - Где вы, дьявол возьми, усвоили эту манеру?! - раздраженно говорит Болл. - Я понимаю, у вас дурное настроение, но при чем здесь я? Его раздражает неопределенность наших взаимоотношении. Меня тоже. Но в этом он сам виноват. Может быть, напомнить ему, как тщательно скрывал он от меня болезнь Дюмона?.. Нет, пожалуй, не стоит. - Вы правы, - ответил я. - Вы действительно ни при чем. Извините. В конце концов он выполнял распоряжение Дуговского. Вахтенный журнал подсох настолько, что я рискнул отделить две слипшиеся страницы. Журнал открылся в том месте, где была заложена нейлоновая прокладка. Здесь кончалась последняя запись. Прочесть - увы! - ничего невозможно. Хотя... Я включил настольную лампу. При ярком свете слабенький отпечаток на подкладке стал более заметен. Одно слово проступает довольно четко. Разбираю его по буквам через зеркало. Получается: "anfragen". В переводе с немецкого - "запросить". - Скажите, Болл, на каком языке велся этот журнал? - Насколько я знаю, немецкий - единственный язык, на котором Дюмон и Пашич могли бы общаться с полнейшим взаимопониманием. Но Пашич - он получил образование в Москве - в совершенстве владеет также и русским... Вы как будто что-то нашли? - Еще не знаю. - Я приладил зеркало и вооружился лупой. - А где получили образование вы, мистер Болл? - Филадельфия - политехнический. Затем Мельбурн - школа гидрокомбистов. - Ни разу не был в Австралии. Жаль... - Туристский континент, мистер Соболев. Кенгуру, бумеранги... Я охотней побывал бы в России. - Клюква, белые медведи, квас? - О нет, не надо иронии. Я знаком с вашей страной не только по Достоевскому. "...запросить... атер... га... - записываю то, что удалось разобрать, - ...могу поверить... других...". Вот и все. Остальной "текст" безнадежен. - Это написано рукой Пашича, - уверенно говорит Болл, заглядывая в зеркало. - Да, мало... - Точнее сказать - ничего. Мы смотрим на листок бумаги, который лежит перед нами. Жалкие, бессмысленные отрывки слов и фраз. "Запросить"... Я опустил спинку кресла пониже, поставил ноги на радиатор обогревателя и взглянул на часы. Минут через пятнадцать-двадцать нам предстоит "смех Люцифера" - своеобразная реакция нервной системы на восьмую инъекцию препарата ГДФ-19. Между прочим, смешного мало. Запросить... - Было бы неплохо чем-нибудь занавесить окно, - нарушил молчание Болл. - Хорошая мысль. Дельная. Я предлагаю цветную маркизу, снаружи. - Предпочитаю плотные шторы внутри. Меня смущает любопытство здешних аборигенов. Я обернулся. Болл прав: за стеклом акварина колыхалась какая-то зеленоватая масса. Я подошел к иллюминатору вплотную. Сквозь стеклянную толщу смотрит черный глазище не менее тридцати сантиметр