гу и я "отвезу" вас куда пожелаете... Навстречу им понеслись улицы ночного Парижа. - Здесь! - сказал Гюбнер. ...В казенно обставленном кабинете за дубовым письменным столом сидел седовласый человек в мундире с узкими поперечными погончиками полковника. Перед ним навытяжку стоял некто в штатском. - Я слушаю, капитан Лежен, - сказал полковник, нимало не подозревая, что его разглядывают две пары посторонних глаз. - Что с проектом "Аргус"? - Мне думается, шеф, не следует форсировать события. Плод созреет, нам останется только сорвать его. Работы в лаборатории Бертона под неослабным наблюдением... Бертон насторожился и резко отстранил руку Гюбнера, который пытался выключить прибор. Молчаливый поединок рук над пультом не прекращался на протяжении всего остального диалога между полковником и капитаном. Полковник. Мне не совсем ясен принцип действия бертоновской установки. Капитан. Он основан на использовании каких-то необычайных свойств потока элементарных частиц нейтрино. Впрочем, природа этих частиц не ясна современным физикам и "эффект Бертона" пока остается тайной его первооткрывателя. Полковник. Надежна ли агентура на этой операции? Капитан. Подтверждается, что один из агентов - двойник. Это Д-18. Он работает не только на нас, но и на ведомство Гелена. Это... Гюбнеру, наконец, удалось нажать включатель. Изображение исчезло, в студии зажегся верхний свет. Теперь "коллеги" стояли на площадке лицом к лицу во весь рост: гневный Бертон и багровый, вспотевший Гюбнер. - Что это значит, спрашиваю я вас?! - выкрикнул Бертон. - Это значит, - начал Гюбнер, постепенно обретая свою обычную самоуверенность, - что наше изобретение должно, наконец, найти себе настоящего хозяина. Бертон был ошеломлен неслыханной наглостью. Да, Гюбнер монтировал электронные узлы вспомогательных блоков, выполнял работы, требующие обычной конструкторской смекалки. Претензии на соавторство были просто смехотворны. Гюбнер развалился в кресле и вытащил сигару, хотя в студии курить строго запрещалось. - Туризм, путешествия, археология - все это хорошо... Но вы, конечно, даете себе отчет в том, какая поразительная сила находится в ваших руках? Она позволит своим обладателям раскинуть тайные сети над всем миром... - Ну, и кто, по-вашему, эти обладатели? - гневно спросил Бертон. - Ими будут те, кто больше заплатит. Я беру эту заботу на себя, и поверьте - не продешевлю. Мы будем богаты, как крезы. Гюбнер теперь играл в открытую. Бертон сразу понял, о чем идет речь, идея была не нова: тотальный шпионаж! - Соглашайтесь, Бертон, теперь другого выхода у вас нет... - Вы идиот, Гюбнер. Это изобретение по своей природе не может находиться в частных руках, во владении каких-либо монополий или фирм. - Значит, фирма "ТВ" не получит "Аргуса"? - Нет. Честь и совесть ученого не позволяют мне передать им свое изобретение. - Значит, вести исследования и создавать аппарат на деньги фирмы, а потом показать ей кукиш - это честно? - Фирма и так нажила на моих патентах колоссальные деньги, а я получил крохи. Мы квиты. Поймите, ослиная голова, что "Аргус" может быть только привилегией государства, как выпуск денег или ядерное оружие. Причем такого государства или государств, которые сумеют разумно его использовать. - Что за донкихотство! Соглашайтесь на мои предложения, Бертон. Изобретение попадет в руки государственного учреждения. Я гарантирую вам это. - Нет, Гюбнер. Уберите свои грязные лапы. "Аргус" никогда не был спутником Марса, бога войны. Эта штука не для тех, кто собирается обрядить атом в солдатский мундир. "Аргус" может и должен стать неусыпным стражем мира, действенным орудием контроля над тайными вооружениями. - И вы воображаете, что вам удастся этого добиться? - А вот это вас уже не касается. - Ах, не касается? Вы забываете, что простаки в дирекции фирмы полагают, будто вы работаете всего-навсего над объемным телевидением. Я оправлюсь прямо туда и выложу все, что видел здесь, - заявил Гюбнер. - Прежде чем вы успеете это сделать, я передали вас в руки полиции, как шпиона-двойника, - отпарировал Бертон. - Ах, так! - и создатель "Аргуса" увидел прямо против своей переносицы ствол пистолета. - Последнее слово, патрон, - угрожающе сказал Гюбнер. - Либо вы сейчас вручите мне всю техническую документацию из своего сейфа, либо... - Вы идиот, Франц, - насмешливо отвечал Бертон. - Даже если бы я сделал это, ни вы, ни ваши хозяева все равно не смогли бы ею воспользоваться... - Считаю до трех: раз!.. два!.. В этот миг ослепительно сверкнула зеленая молния и чудовищный грохот расколол, казалось, стены студии. 4. ГЛАЗ БУРИ В самом центре циклона обычно находится зона затишья, в которой облака разрежаются и виден просвет голубого неба. Это и есть глаз бури. Морской словарь Бертон на предельной скорости гнал машину к Парижу. В пути он сделал только одну коротенькую остановку, чтобы на бензоколонке залить бак горючим. Как ни странно, он чувствовал прилив бодрости и возбуждение, предшествующие опасной игре. Даже боль от вывиха притихла. Правая нога жала на педаль акселератора, на поворотах Бертон не сбрасывал газ. "Фрегат" поскрипывал всеми сочленениями, но тянул исправно. Порой Бертон усмехался, представляя себе пробуждение Майкла, а затем "доктора", хозяина машины. Чувство юмора, как всегда, не оставляло его. Несмотря на драматизм положения, тут несомненно имелась и комическая сторона; интересно было бы послушать разговор этих двух субъектов, если они очнутся одновременно... Впрочем, шутки в сторону. Ясно одно: ни тому, ни другому нет выгоды прибегать к посредничеству полиции - это означало бы снова отдать Бертона в руки "Второго бюро". Потом мысли сосредоточились на главном: ему нужен "глаз бури", как выражаются моряки, место, где бы отсидеться, убежище, чтобы спокойно обдумать положение и план дальнейших действий. В Париже были такие места... ...В те далекие героические годы в ряды Сопротивления широким потоком вливалась удивительно разноликая человеческая фауна. Здесь все бойцы были равны - они имели одинаковое право принять участие в борьбе и одинаковую возможность погибнуть. В этом потоке были представлены люди самых неожиданных профессий и общественных положений: здесь рисковали жизнью министр и каменщик, ученый и прачка, архиепископ и газетчик, генерал и мусорщик, монах и актриса. Многие погибли в застенках гестапо, иные умерли уже после войны в своих постелях, но и живых по сей день оставалось немало. Бертон восстанавливал в памяти адреса старых верных соратников. Белесое зарево, оттесняя зарю, все явственнее означалось на горизонте. Потом оно превратилось в муравейник огней. Бертон подъехал к городу со стороны заставы Ла-Шапель, сделал большой крюк, в лесу Шантильи бросил машину, вернулся на дорогу, остановил такси и через полчаса был в Париже. В вестибюле большого жилого дома на бульваре Сен-Жермен его окликнула старуха - привратница, сидевшая тут в своем кресле, казалось, со времен Бальзака. - Вы к кому, месье? Бертон назвал фамилию известного ученого-историка. - Считайте, что вам не повезло, месье, - равнодушно сказала консьержка. - Он второй месяц в отъезде. Бертону не оставалось ничего другого, как вернуться на улицу. - Пале Ройяль, улица Рамбуто, - сказал он шоферу. Дверь открыла женщина в черном. Из-за ее юбки выглядывали две мальчишеские рожицы. - Мадам Сарсэ? - Да. Что вам угодно? - Извините, мадам. Я хотел видеть господина Сарсэ. Но этот траур... Женщина всхлипнула и быстро прижала платок к глазам. - Вы, видимо, один из друзей моего мужа? Проходите в комнаты, месье, прошу вас... Бертон вошел. Через две минуты он знал все. Сарсэ, известный прогрессивный журналист, чья подпись стояла рядом с подписью Бертона под "Обращением ста", погиб от рук убийц из ОАС. Бомба была заложена в багажник его машины. Сходя по лестнице, Бертон подумал: "Да, фашизм на пороге этой страны, он наступает. Жаль Этьена - это был честный и умный товарищ. Что делается: людей, проливших кровь за Францию, бросают в тюрьмы, "ультра" со своими бомбами безнаказанно разгуливают по Парижу. Будь осторожен, Анри! Сопротивление продолжается!" Бертон проехал на метро несколько остановок и вышел у Северного вокзала. Это был как будто надежный адрес. Уйдя с головой в научную и исследовательскую работу, Бертон лет шесть как потерял из виду Шарля Лобришона. В годы Сопротивления этот человек содержал маленькое кафе, служившее подпольщикам почтовым ящиком. Потом, как слыхал Бертон, Шарль разбогател... Ну, что же, надо надеяться, что остался в душе тем же верным товарищем. Бертон взглянул на часы: как быстро, словно подстегнутое, бежит время! И с каждым поступательным движением минутной стрелки растет угрожающая ему опасность. Медлить нельзя. Пятиэтажный отель "Амбассадер", владельцем которого являлся Шарль Лобришон, находился в сотне шагов от вокзала. Правда, в нем не останавливались дипломаты, но это было солидное, комфортабельное заведение, пользовавшееся доброй славой. Зайдя в телефонную будку на другой стороне улицы, Бертон узнал в справочном бюро номер телефона директора. - Алло! - отозвался знакомый голос. - Отель "Амбассадер"? - Да. - Я хотел бы узнать, имеются ли у вас свободные номера? - Справьтесь у портье, телефон 205-35-98, - сухо ответил голос. У подъезда отеля остановился длинный желтый автобус. Бертон постоял, ожидая, пока группа чопорных англичан-туристов исчезнет в застекленных дверях. Потом оглядел свой забрызганный плащ, недовольно поморщился и вошел в холл. - Что угодно? - спросил проходивший мимо портье. Он оглядел посетителя и тоже поморщился. - Мне нужно видеть вашего хозяина. - Директор, вероятно, очень занят. Я, право, не знаю, как быть... - Я подскажу: проведите меня в его кабинет. - Простите, но я не могу без доклада. Что прикажете передать? - Скажите директору, что его хочет видеть Зевс... Портье удивленно поднял брови, но пошел докладывать. Вернулся он необыкновенно быстро и сказал почтительно: - Директор ждет вас у себя, месье Зевс. Второй этаж, комната 37. Из-за роскошного резного письменного стола орехового дерева навстречу Бертону, раскрывая объятия, поднялся грузный, с отечным лицом, человек. - Анри?! - Он самый, дорогой Шарло! Так называли в молодости Лобришона за сходство с Чарли Чаплиным. Но сейчас... - бог мой! - он обрюзг, облысел, отпустил брюшко и как-то потускнел, вылинял. "А ведь ему едва за сорок", - подумал Бертон. - Но что же ты стоишь?! Тысяча ведьм! Сколько мы не виделись? - С сорок пятого года, если не считать короткой встречи в метро шесть лет назад. Мы оба куда-то очень спешили. Торопливо жали друг другу руки, обменивались телефонами, договаривались о встрече и дружеском обеде. Но ни один из нас не выполнил свои обещания. Лобришон расхохотался: - В то время мне не везло, я находился на грани финансовой катастрофы. - А я был чудовищно перегружен работой. Анри огляделся и заметил скромно сидящую в уголке на диванчике очень молодую, изящно и модно одетую женщину. - Да, что же это я! - спохватился Шарль. - Прошу знакомиться: моя жена Лора. Разреши представить тебе месье Анри... - Лемуана, - поспешил вставить Бертон. - Гм... - поперхнулся Лобришон и повторил: - Месье Анри Лемуана, моего старинного друга. "Эге, женился на молоденькой!" - подумал Бертон. Но когда он подошел, чтобы склониться к ее руке, сердце его екнуло: женщина поразительно походила на Вики Шереметьеву. Рост, фигура, лицо - Вики, только без огонька в глазах, и глаза эти смотрели на гостя холодно, равнодушно. - Очень приятно, - сказала она. - Ну, что же, садись, - сказал Шарль, открывая дверцу стенного шкафчика. - Выпьем с тобой перед завтраком по рюмочке перно. Садись, рассказывай. Они выпили, и Лобришон уставился на товарища влажным, растроганным взглядом. - Ты грустен, Анри, у тебя неприятности? - Да, и гораздо серьезнее, чем ты можешь себе представить. - Выпьем еще по одной, а потом ты расскажешь, чем я смогу быть тебе полезен. Лора поднялась: - Прошу извинить, но я оставлю вас ненадолго, господа. Легкой походкой она вышла в боковую дверь. - Как она похожа на "Сорванца", - сказал Бертон. - Ты помнишь Вики? - Еще бы, - кивнул Шарль. - Мы все были влюблены в Полиссон... Бертон прикрыл ладонью глаза. ...Черная машина доставила Вики в тюрьму Фрэн. Дважды делались попытки вызволить "Сорванца", когда ее вывозили на допросы в гестапо. Это были хорошо продуманные и подготовленные операции, но обе окончились неудачей. Вики допрашивали с двумя переводчиками - русским и французским. Пытались спекулировать на ее эмигрантском прошлом. - Вы ввязались в опасное движение, рискуете жизнью, хотя могли бы жить, как принцесса, - уговаривал ее следователь. - Вы же знаете, что в Сопротивлении задают тон коммунисты, по вине которых вы лишились отечества... Ничто не помогло. Вики твердила одно: "Я русская, жила всю жизнь во Франции и никогда не изменю ни своей родине - России, ни Франции, приютившей меня". Следователь прозвал ее "Принцесса "Их вайе нихт" [я ничего не знаю (немецк.)] Пошли в ход резиновые хлысты, веревки и ввинченные в потолок кольца, холодный карцер... Вики не выдала никого. И вскоре ее гордая, прекрасная голова скатилась под топором фашистского палача. Французское правительство посмертно наградило Веру Александровну Шереметьеву орденом Почетного легиона и военным крестом с пальмами... По другую сторону двери Лора примкнула ухом к замочной скважине. Разговор был хорошо слышен. - Что за маскарад, Анри! - спросил Лобришон. - Обстоятельства... - уклончиво ответил Бертон. - Что нового в твоей лаборатории? Как подвигается работа? - У меня нет теперь лаборатории. У меня нет работы. У меня нет своего имени. Я не могу появиться в своей квартире. - Да, я читал в утренней газете - не твою ли лабораторию взорвали ультра? - Ультра здесь ни при чем, старина, Можешь ты помочь мне, не спрашивая пока ни о чем? Мне нужен кров на несколько дней. - Как ты можешь сомневаться, Анри! Мой дом - твой дом. - Благодарю. В этот момент дверь приоткрылась и женский голос позвал: - Шарль, на минуту... Лобришон вышел. Из-за двери до Бертона доносились приглушенные отголоски спора. - Кто этот человек? - допытывалась Лора. - Только не ври, Шарль! - Я уже сказал тебе, он мой старинный друг... - Боже! Он то Зевс, то Лемуан, хотя это явно не его настоящая фамилия. У него взорвали лабораторию, за ним охотятся оасовцы или бог знает кто еще, и ты тащишь этого подозрительного субъекта в наш дом... - Лора, детка, я должен помочь ему, иначе окажусь последним подлецом... - Нет! - Лора! - Шарль! - Я прошу тебя... - Нет! Ты хочешь влипнуть в темную историю? Ты хочешь, чтобы нас пластикировали? Ты хочешь поставить на карту благополучие семьи? - Лора! - Нет, я не перенесу этого! Он войдет в наш дом только через мой труп! Ты знаешь, я жду ребенка... Лора разрыдалась. Шарль вернулся в кабинет красный, как вареный рак. Выпил подряд две рюмки перно и повалился в кресло. - Черт побери! ...Над входом в лагерь Нейе Бремме красовалась издевательская надпись: "Каждому свое", хотя тут больше пристала бы вывеска над вратами дантовского ада: "Оставь надежду всяк сюда входящий". Действительно, ни один заключенный до сих пор не выходил отсюда. Тюремщики злорадно предупреждали Бертона, что жизнь в Нейе Бремме будет хуже смерти. В первый же день лагерной жизни Анри и Шарль увидели потрясающую сцену: два заключенных в полосатых куртках тянули какую-то шутовскую колесницу, декорированную пестрыми тряпками. Под балдахином в кресле сидел связанный человек, тощий до ужаса. А впереди шествовал оркестр, набранный из уголовников, в тех же куртках. Аккордеоны и скрипки негромко наигрывали фривольную песенку: "Приходи, мой друг, я жду тебя..." Эсэсовцы надрывались со смеху, довольные своей выдумкой, хватались за животы. Этого человека везли к месту казни. Вешали, как узнал потом Бертон, на струне от рояля, чтобы агония длилась подольше. Бертона загоняли в бассейн и заставляли нырять, а когда он высовывал голову, чтобы хлебнуть воздуху, били по темени палкой. Много может вынести человек, неимоверно много! В нем нередко таятся огромные силы, о которых он и не подозревает... А Бертон превзошел все нормы выносливости, известные лагерным палачам. Комендант лагеря трижды спорил на бутылку шнапса, что "этот французишка не протянет еще и трех дней", и - трижды проигрывал. И этот человек, сам полумертвый от голода, подливал свою похлебку в миску Шарля. Этот человек, шатаясь, тащил на спине Шарля, избитого надзирателями... Отстающих травили овчарками - если бы не Анри, не быть бы Шарлю в живых. Однажды он поделился с Лобришоном коркой хлеба, которую стащил у собаки, рискуя получить пулю в спину... Стараясь не глядеть на Бертона, Шарль удрученно прошептал: - Очень сожалею, дружище, но сейчас я не могу предоставить тебе свою квартиру... Прости, жена ждет ребенка и... Но если хочешь, я поселю тебя в гостинице. Ты будешь записан под именем Лемуана. Бертон все понял. Он доверительно коснулся руки Лобришона. - Я не обижаюсь, старина, давай. Мне нужно хотя бы выспаться. Шарль встрепенулся, облегченно вздохнул, лицо его просветлело. Он нажал кнопку звонка. В дверях появился тот же портье. - Месье Лемуану номер "люкс" на одного. В номер завтрак и шампанское. - Я боюсь разорить тебя, - засмеялся Бертон. - Пустяки. Может быть, тебе нужны деньги? Лобришон подошел к сейфу и достал толстую пачку стофранковых бумажек. - На первое время хватит? Не стесняйся, Анри. - Спасибо. Как только я смогу снова пользоваться своим текущим счетом... Бертон, не снимая плаща, стоял у окна роскошного номера и задумчиво глядел в окно. Как обманула его эта жалкая копия Вики! Где ты, бесстрашный, самоотверженный, прямодушный Шарль былых лет! Бедняга! Здорово она взяла тебя под башмак!.. И вдруг он увидел Лору Лобришон, переходящую улицу. Она направилась к тому самому телефону-автомату, из которого он звонил Шарлю, оглянулась по сторонам и вошла в будку. Бертон догадался, куда она звонит: Лора спасала свое благополучие. Вошел официант с подносом в руках. - Завтрак, месье. - Хорошо, поставьте, я сейчас. Он подошел к письменному столику, взял из коробки лист почтовой бумаги, конверт с маркой отеля и написал: "Дорогой Шарль! Я знаю - ты не виноват и не сержусь. Может быть, увидимся при более благоприятных обстоятельствах. Прощай, старина. Твой Анри". Запечатал конверт: "Месье Шарлю Лобришону. Лично". Положил письмо на поднос и вышел. 5. АКАДЕМИЯ ИЛЛЮЗОРНЫХ НАУК Любую нить могу я рвать. Не буду этого скрывать: Я сам умею колдовать. Леонид Мартынов Бертон вышел на привокзальную площадь, и ему показалось, что он очутился в другом мире. В столице, откуда он уехал несколько часов назад, моросил дождь, было сумрачно, промозгло-сыро, а здесь ослепительно и знойно сияло солнце. Витрины магазинов по-летнему были защищены полосатыми тентами. Весь багаж Бертона состоял из легкого плаща, перекинутого через плечо. Скомкав и бросив в урну билет экспресса Париж - Марсель, он растворился в многоликой и многоязычной толпе. Теперь в своих темных очках-светофильтрах, в скромном сером костюме он ничем не выделялся среди окружающих. Через минуту такси умчало прибывшего налегке пассажира. - Здравствуй, Марсель!.. Бертон любил этот город, несмотря на все, что ему довелось здесь пережить, город древний и новый, по-южному темпераментный, полный иностранцев и все-таки удивительно французский. Во время войны его жестоко бомбили гитлеровцы, потом англо-американская авиация. Нынче город зализал свои раны, но старая часть Марселя, расположенная амфитеатром вокруг гавани, была все так же грязна, и все так же тесны были ее извилистые улицы, забитые городской и портовой беднотой. И все так же контрастировали с этими кварталами виллы и особняки промышленных тузов и экспортеров в новом городе, вызывающе и спесиво сверкавшие белизной фасадов и зеркальными окнами. Но город, ласкаемый солнцем и теплым морем, не изнежился, подобно Ницце или Каннам. Он остался прежде всего городом загорелых мозолистых рук и славных революционных традиций - никому не дано забыть, что именно отсюда пришла в мир "Марсельеза". Бертон остановил такси на улице Каннебьер, рассчитался с шофером и пошел дальше пешком. Тихонько насвистывая, не спеша, будто прогуливаясь, он шел, подолгу останавливаясь у витрин, разглядывая на стекле отражения прохожих за своей спиной. Наконец, он оказался у старого трехэтажного здания со стенами кирпичной кладки. У резных дубовых дверей висела потемневшая бронзовая доска: "Академия иллюзорных наук". Под ней была вторая вывеска, поменьше и поновее: "Студия Киеси Мицуда". На жестяной стрелке под этой вывеской значилось: "Вход со двора". Бертон обогнул здание, прошел по переулку вдоль каменной ограды и, оглянувшись, шагнул под арочный свод. Его обступили замшелые стволы старых платанов. На аллеях запущенного сада то и дело встречались статуи каких-то идолов, египетских фараонов и сфинксов. Музейная тишина. Пахло гнилью и увядшим листом. К тыловой части здания примыкал асфальтированный двор, заставленный пестро расписанными бутафорскими павильончиками из фанеры и папье-маше. Бертон на минуту задержался у дверей. Мраморный барельеф изображал танцующее, многорукое индийское божество. Неземная улыбка его мало гармонировала с надписью под барельефом: "Факиром может стать каждый". Бертон шагнул через порог. Потолок вестибюля украшали великолепные люстры, сквозь слой пыли угадывался блеск хрусталя и позолоты. Стены облицованы полированным деревом, задрапированы тяжелым бархатом. Бертон наугад направился в одну из боковых галерей. Галерея заканчивалась стеклянным тупиком. Зеленоватые стены, подсвеченные изнутри, были разрисованы чертями и драконами. На одной из стен проступала надпись: "Витторио Керлатто, великий магистр натуральной магии, посвященный храма Изиды. Оккультные знания. Тайные обряды. Постоянные связи с потусторонним миром". - Только и всего?! - усмехнулся Бертон. Кто-то тронул его за рукав, Бертон обернулся. Перед ним стоял небрежно одетый широкоплечий увалень с курчавыми волосами и влажным взглядом темных волооких глаз. В левом ухе незнакомца дрожал золотой полумесяц серьги. - Месье, покорно прошу вас вернуть мне мою Рикки, - сказал этот странный человек, протягивая руку к плащу Бертона. - В чем дело? - Помилуйте, месье! - воскликнул курчавый. - Моя бедная Рикки! - Откуда вы взялись? - удивился Бертон. - Не имею ни малейшего понятия о местопребывании вашей обожаемой Рикки. Советую обратиться к психиатру, там вы получите интересующую вас информацию. - Простите, месье, но я в своем уме, - возразил незнакомец. Бертон вдруг ощутил, как под его плащом что-то шевельнулось. Он встряхнул плащ, и на пол шлепнулась большая змея. - Афганская кобра, - пояснил курчавый и еле слышно свистнул. Змея поднялась на хвосте и угрожающе расправила капюшон. - Сколько времени может прожить человек после укуса этой твари? - осведомился Бертон. - Я думаю, месье, минут пять, - ответил факир, показывая белые зубы. - Для того, чтобы свернуть вам шею, мне достаточно будет одной, - раздраженно сказал Бертон. - Что вы, месье, - укоризненно ответил курчавый. - Рикки ласковое и безобидное существо, она неспособна на дурные поступки. Рикки, фьють, ко мне, моя красавица! Он схватил кобру за шею и с непостижимой быстротой завернул в цветастый шелковый платок. Секунду спустя в его руках брыкался пушистый лемур с огромными печальными глазами. Факир ловко схватил его за полосатый хвост и, улыбаясь, протянул Бертону. - Отличная работа, - отозвался Бертон. - Значит, вы и есть знаменитый Керлатто? - О нет! - воскликнул фокусник. - Я недостоин целовать мизинец на ноге Непревзойденного. Я всего лишь рядовой слушатель академии. Селим ибн Дауд, к вашим услугам, - он по-восточному скрестил руки на груди и поклонился. - Через месяц я получаю степень магистра иллюзорных наук, но, если месье сочтет нужным, я готов хоть сегодня подписать долгосрочный контракт. Бертон заметил, что его окружают уже человек пять будущих магистров. Впервые доводилось Бертону попадать в столь оригинальное заведение: под крышей ателье на улице Каннебьер помещался целый комбинат чудес. Прежде всего это была академия иллюзорных наук, готовящая магов, факиров и фокусников для цирков, мюзик-холлов и варьете Европы и Америки. Состав учащихся был чрезвычайно любопытен: по большей части это были инвалиды цирка, переучивающиеся на более легкие профессии. Аудитории заполняли отяжелевшие борцы, манежные ковбои, из-за возраста вышедшие в тираж, воздушные акробаты с переломанными ребрами, жонглеры, заболевшие склерозом. Одни жаждали постигнуть искусство чревовещания, другие - стать манипуляторами с картами и шариками, третьи приобщались к секретам чтения чужих мыслей. Немало здесь было и авантюристов, наследников графа Калиостро, добывавших кусок хлеба за счет человеческой глупости, невежества и суеверий. Они имели собственные маленькие студии, поставляющие оптом более мелким шарлатанам талисманы и амулеты на все случаи жизни, магические зеркала, хрустальные шары для ясновидящих и тому подобный инвентарь. Под сенью ателье наиболее солидной и доходной была студия Киеси Мицуды, серьезное коммерческое предприятие, решительно далекое от всякого жульничества, - фабрика волшебной аппаратуры со своими мастерскими и конструкторами. Бертон еще раз оглядел питомцев академии: на него устремлены пять пар вопрошающих глаз. "Судя по всему, им чертовски нужна работа", - подумалось ему. - Вы меня с кем-то путаете, ребята, - сказал он. - Я не антрепренер. Я не имею ни малейшего отношения к вашей профессии. Очень жаль, но это так... Огоньки надежды в глазах окружающих угасли. Люди растаяли, как молчаливые тени. Бертон задержал Селима и шепнул ему на ухо: - Если вас устроит несколько франков, проводите меня в студию Киеси Мицуды. Унылое лицо факира заметно оживилось. - К вашим услугам, месье! Хотел бы я иметь такого хозяина, как вы! Большинству из нас очень трудно получить работу, ведь мы не звезды, как Бенито, как Тульчио, как Эвридика. Я люблю свою профессию и работаю не хуже Тульчио, но ухлопал на учебу все сбережения. Сейчас я не имею столько денег, как этот выскочка, чтобы купить свеженькие трюки, приобрести оборудование, заплатить за рекламу. - Факиром может стать каждый... - напомнил Бертон. - Каждый, кто имеет деньги. Везде только деньги, месье! У двери, обитой коричневой кожей, Селим сказал: - Здесь вы найдете японца. - Благодарю вас. Возьмите эти франки и получите в придачу совет: во-первых, не пользуйтесь горячей завивкой волос. По-моему, химическая выглядит гораздо естественней. Во-вторых, подберите себе имя пооригинальнее. В-третьих, внимательно следите за своей речью. Провансальский выговор выдает вас с головой. До свидания, э-э... Селим ибн Дауд. - Жюль Моно, месье... Просто Жюль Моно, - шептал потрясенный факир, сжимая в кулаке кредитку. Бертон толкнул дверь и оказался лицом к лицу с тем, кого искал. - Здравствуй, Ми. Узнаешь? Мицуда отступил назад и долго вглядывался в гостя сквозь толстые стекла очков в золотой оправе. Бертон выжидающе глядел ему в глаза. Это был миниатюрный, прямо-таки игрушечный японец в отличном смокинге, с гвоздикой в петлице. Из-под шелкового лацкана смокинга выглядывали фантастические ордена. Бриллиантовый перстень на мизинце и сигара во рту придавали ему совсем респектабельный вид. Возраст японца определить было нелегко, однако седые виски и сухая, почти пергаментная кожа лица говорили о том, что старость берет свое. Наконец, Мицуда улыбнулся. Он сделал знак кому-то за своей спиной. Торопливо процокали каблучки, и молодая женщина, секретарь Мицуды, окинув Бертона любопытным взглядом, исчезла за дверью кабинета. - Здравствуй, друг! - сказал Мицуда, усаживая гостя и наполняя пахучим кофе маленькие чашечки. Долго молчал, глядя на Бертона. - Разве с того света возвращаются? - спросил, наконец, он, обрезая сигару. - Возвращаются, Ми, - спокойно ответил Бертон, прихлебывая кофе. - Впрочем, ты маг и чародей и тебе должно быть больше известно на этот счет. Японец выпустил клуб сигарного дыма. - М-м-м... Как только кончилась война, я узнал, что ты находился на борту одного из "кораблей смерти", торпедированных в марсельской бухте... - Да, я был на "Валькирии". Но, как видишь, я здесь и надеюсь, ты не принимаешь меня за призрак? - Понятно, - Мицуда посмотрел на часы и, вытянув шею, лисьим движением повел головой, будто нюхая воздух. - Хочешь или нет, но я не отпущу тебя никуда дня три, ты мой гость. Согласись, что для тех, кто вместе глядел смерти в глаза, а потом не виделся семнадцать лет, три дня не такой уж большой срок. - Я бы сказал, даже недостаточный, - добавил Бертон. Мицуда поправил очки. И снова то же лисье движение. - Ага! Старая игра в "кошку и мышки"? - Нет, Ми. Игра, к сожалению, новая: "мышка и кошки". Но правила остались те же: мышка, проиграв, платит головой. Меня преследуют, Ми. - Кто? - Загибай пальцы: молодчики из "Второго бюро" - раз. - Так. - Наследники адмирала Канариса из "Бундеснахрихтендинст". - Ты имеешь в виду ведомство генерала Гелена, боннскую разведку? - Угу. И это не все. - Кто еще? - Янки. Видимо, из службы "Джи-два". Однако, как видишь, я здесь и пока на свободе. Тем и другим, и третьим нужен, собственно, не столько я, сколько мое изобретение. Рассказывать тебе о нем сейчас не буду - не время и не место. - Достаточно. Я все понял. - Японец усмехнулся мгновенной бесстрастной усмешкой. - Внешне между всеми этими тайными службами существует альянс, дружба в рамках НАТО. Но каждая из них стремится захватить лакомый кусочек единолично в свои руки и подставляет ножку одна другой... - Только это и дало мне возможность ускользнуть. - Хорошо! Чем больше конкурентов, тем очевиднее твои шансы наставить им нос. - Но ты понимаешь, что это не может продолжаться бесконечно. Силы слишком неравны. Спрячь меня, пока докеры из старых друзей не помогут мне переправиться за границу. - Хорошо. Ни один мускул не шевельнулся на его азиатском лице: Это был надежный человек, как железо. - Я верю тебе. - Верь, Анри. Тебе нужно сохранить здесь инкогнито? - Крайне желательно, мой догадливый друг. Мицуда снова взглянул на часы. - Арман Роше, - сказал он. - Запомни. Утром ты получишь документы на это имя. А сейчас у меня, к сожалению, дела. Впрочем, ты тоже можешь присутствовать на просмотре. Для новичка там много занятного. - Благодарю, я охотно воспользуюсь твоим приглашением. Кстати, в чем заключается теперь твой бизнес? Мицуда улыбнулся. Бертону эта улыбка показалась печальной. - Торгую. Грезы и иллюзии оптом. Поставляю реквизит, приборы и целые программы по собственным сценариям зрелищно-увеселительным заведениям Европы и Америки. Любопытный товар, не правда ли? Однако выгодный. - Ты конкурируешь с Витторио Керлатто? - Ни в коем случае. Керлатто - это ловкость шарлатана. Мицуда - ловкость ума. Я не только владелец фирмы, но и ее главный выдумщик. Без ложной скромности могу сказать, что мне удалось создать немало оригинальных иллюзионных эффектов. Никакой мистики здесь, разумеется, нет и в помине: сколько-то оптики, немного кибернетики, радиоэлектроника, новые материалы, продуманная композиция света, тени и красок, плюс использование некоторых физиологических особенностей человеческого зрения. Что еще? Искусно подобранные музыкальные ритмы, наконец - мастерство исполнителей. Впрочем, ты сейчас убедишься сам, до какой степени можно ввести в заблуждение человеческий глаз. Но я - честный предприниматель, Анри. Пусть это звучит парадоксом, но я беру деньги только за стопроцентный обман. В центральной, богато убранной ложе просмотрового зала стояли два ряда белых пенопластовых кресел и небольшой пульт на колесной треноге. Под ногами путался кабель. Тотчас за японцем и Бертоном в ложу вошли еще трое: два незнакомых мужчины и женщина - секретарь Мицуды. Японец представил их друг другу. - Мистер Кросби, мистер Драйберг, месье Арман Роше, Владелец варьете в Лионе. - Очень рад, - равнодушно сказал пожилой толстый мужчина. На этом, видимо, исчерпывался весь его запас французских слов, потому что, подумав, он добавил, неизвестно к чему: - О'кей. - Прошу садиться! - новым и каким-то вкрадчивым голосом пригласил Мицуда. И, обращаясь к Бертону, пояснил: - Мистер Кросби - продюсер, хозяин зрелищных предприятий в Калифорнии, один из самых уважаемых моих клиентов-заказчиков. Мистер Драйберг - его консультант по вопросам рекламы. Он же переводчик. Бертон промолчал. Японец склонился к микрофону на пульте: - Антуан! Что там у вас? - Готово! - отозвался репродуктор. - Предупреди остальных: в сценах с привидениями поменьше философии, побольше динамики. Даю сигнал на режиссерский пульт! На доске перед креслом Мицуды вспыхнул красный глазок. - Начали! Зашуршала поднимаемая штора, открывая взгляду круглый зал. Белый потолок конусом с темным отверстием посредине, прозрачный, видимо, стеклянный пол, вместо стен - алюминиевые жалюзи. Освещение померкло. В дальнем конце зала в стене образовалась голубая щель... Там, в клубке синих теней, под медленный волнующий ритм мелодии зарождались обещанные Мицудой грезы. ...В глубине сцены возникает волокнистая спираль галактики. Излучения мириад далеких солнц сливаются в красноватое зарево. На фоне его - двое: мужчина и женщина в легких костюмах космонавтов, он - в голубом, она - в розовом. Бенито и Эвридика. Полная невесомость - она в движениях, в мелодии музыкального сопровождения. "Космонавты" разыгрывают сложную акробатическую пантомиму, витая в пространстве, как воздушные шарики. Сцена прощания. Трогательный поцелуй. Он надевает шлем, включает невидимые двигатели и, подобно звездному кораблю, уносится в сторону галактической спирали... Эвридика в отчаянии. Скачут, беснуются звуки джазовой музыки. Выражение лица Эвридики меняется, глаза вспыхивают, телодвижения становятся непристойными. В сторону летят перчатки, расходятся застежки-молнии, разрезая костюм на части. Космический стриптиз... Обнаженное тело продолжает извиваться в пространстве под ударами джазового ритма. Американцы кивают. Это им определенно нравится. Сцены иллюзионного ревю сменяют одна другую. Коварная русалка увлекает влюбчивых аквалангистов на дно морское, превращает их в дельфинов и катается на них. Привидения играют в регби и танцуют твист. Блестящее мастерство постановщика и исполнителей, ошеломляющая техника спектакля принесены в жертву откровенной вульгарности многих эпизодов: японец знал вкусы своих заказчиков. К концу спектакля Бертон еле сдерживал зевоту, его тянуло уйти, но не хотелось обидеть друга. Но вот привидения исчезли в своих гробах, и занавес опустился. Мицуда вопросительно глядел на американцев. Мистер Кросби обратился к своему советнику: - Скажите господину Мицуде, что нашей публике это будет по вкусу. Теперь мы сможем успешно конкурировать с телевидением. Желательно только в окончательном варианте ревю иметь побольше... - Чего именно, мистер Кросби? - осведомился Мицуда. - Наши гарантии учитывают любые требования клиентуры. - Побольше секса, господин Мицуда! Бертон рассмеялся. Прошло пять дней. Бертон старался как можно реже выходить из маленькой, удобной комнаты, предоставленной ему гостеприимным хозяином. Раза два или три к вечеру Бертон исчезал и возвращался поздно. Мицуда догадывался, что он бывает в порту. В первой половине дня в комнате Бертона царила тишина. Во второй половине наступало время репетиций в студии, и тогда комната превращалась в резонансный ящик: жужжали трансформаторы, доносился рев громкоговорителей, гремел джаз. Каждый день утром приходила Люсьена - секретарша Мицуды. Она приносила все, что просил Бертон, наводила в комнате порядок. Иногда они вместе пили кофе за маленьким столиком, и Бертон не знал, куда деваться от взгляда ее умных, пытливых глаз. Говорили о пустяках. Вечерами, прогуливаясь в старом парке академии, он вспоминал этот взгляд и смущенно пожимал плечами. Мицуда захаживал редко. Но сегодня он принес бутылку хорошего коньяка: захотел выпить с другом по случаю завершения работы над новым спектаклем. Бертон заметил, что Мицуда чем-то угнетен. Выпили сразу по большому бокалу. - Семнадцать лет! - воскликнул Мицуда. - Подумать страшно, Анри! - Согласен, Ми. Семнадцать лет назад мне было двадцать девять, - отозвался Бертон. Мицуда, казалось, не слышал. Бертон глянул в его отсутствующие глаза, больно защемило под сердцем. - Семнадцать лет! - повторил Мицуда с каким-то странным волнением. - Чтобы увидеть свою внешность, достаточно посмотреть на себя в зеркало... Но чтобы заглянуть в свою душу, нужно встретить старого друга. Великий бог, что ты наделал со мной! Щуплое тело японца содрогалось в рыданиях. Выпавшая из рук сигара дымилась на ковре. Пепел, просыпанный на рукав пиджака, попадал в глаза. Попадал в самое сердце. Пепел, пепел, пепел... Кучки еще горячего пепла скользят по лопате. Лопата скользит по обгорелым костям, не держится в слабых руках. "Шнель, япанишес швайн, шнель!" Кучи пепла растут. Даже ветер не в силах поднять этот тяжелый, жирный, еще горячий пепел. Ветер пролетает мимо, унося за колючую проволоку дым из страшной трубы и слабый человеческий плач. "Шнель, япанишес швайн!" Лопата гребет быстрей и быстрей. Не руки, нет - она сама подчиняется окрику: "Зо, яволь. Нимм дас зайне фрюштюк" [Быстрее, японская свинья, быстрее! Так, хорошо. Получай свой завтрак! (нем.)]. Прямо в лицо бросают дохлую кошку. Грубый хохот. "Цу тиш! Гутен аппетит!" [За стол! Приятного аппетита (нем.)]. Автоматная очередь. Ветер уносит крики и стоны. И дым... - Мужчины не плачут, Ми. - Прости, Анри, старею, нервы... Мицуда долго протирает очки. - Ми, ты хочешь знать, почему я здесь? - Ты говорил, Анри. - Нет... я сказал не все. Ты думаешь, мне жаль отдать свое изобретение людям? Нет, не жаль, Ми. Но оно дает им в руки опасное могущество. Нельзя допустить, чтобы им завладели маньяки в военных мундирах. Иначе пепел новых жертв ляжет в озера крови и слез... - Пепел... Пепел... Слезы и кровь. Да... Да... - и Мицуда снова низко опустил голову. - Перестань, старина. Погибших не вернешь, - сказал Бертон. - Кстати, не слыхал ли ты, в каком лагере погибла Вики? - Не знаю, нет... Но мне известно - кто. Бертон подался вперед, до боли в пальцах сжав подлокотники кресла. - Кто предал? Кто? Говори! Он жив? - Насколько мне известно - да. Он из тех, кого в Западной Германии называют "подводниками". Ты, вероятно, знаешь, что в ФРГ сейчас проживает больше двух сотен гитлеровских военных преступников, которые официально числятся умершими. Бывший гауптштурмфюрер СС Фридрих Кунц был похор