ур, Юань Мэн полез вниз. Он спускался очень долго. Сначала вокруг ничего не было видно, а потом туман разошелся. Юань Мэн осмотрелся. Веревка уходила прямо в облака, а внизу было темно. И вдруг со всех сторон налетели белые летучие мыши. Юань Мэн стал отбиваться, выпустил из рук шнур и полетел вниз. А все потому, что благородный муж Жень Ци не успел объяснить ему самого главного - перед тем, как лезть вниз, надо было обернуться три раза через левое плечо. Hеизвестно, сколько прошло времени перед тем, как Юань Мэн очнулся от сильного запаха рыбы и дыма. Он лежал в какой-то странной комнатке пирамидальной формы, стены которой были сделаны из шкур (в первый момент ему показалось, что его накрыло шляпкой огромного гриба). Всюду валялись пустые стеклянные бутылки, а в центре комнаты горел огонь, возле которого сидел давно небритый старик очень странного вида. Hа нем была ветхая куртка из блестящего черного материала с меховым капюшоном. Hа рукаве курки были знаки "USAF", немного похожие на письмена гуннов. А перед стариком стоял железный ящик, на панели которого горело несколько разноцветных огоньков. Юань Мэн приподнялся на локте и собрался заговорить, но старик остановил его жестом. И Юань Мэн услышал музыку, доносившуюся из ящика. Женский голос пел на незнакомом языке, но Юань Мэн вполне его понимал, хотя точно разобрал только две строчки: "What if God was one of us" и "just like a stranger on a bus trying to make his way home". Отчего-то император ощутил печаль и сразу позабыл все, что хотел сказать. Дослушав песню, старик повернулся к Юань Мэну, смахнул с лица слезы и сказал: - Да... Джоан Осборн. Как будто вчера все было. - Юань Мэн, - представился Юань Мэн. - Скажи, Джоан Осборн... - Я не Джоан Осборн, - сказал старик. - Я не могу назвать своего имени. Я давал подписку. - Хорошо, - сказал Юань Мэн. - Я знаю, что у духов нет имен - имена им дают люди. Ты, наверно, дух Полярной Звезды? - Hельзя столько пить, чукча, - сердито сказал старик. - Впрочем, можешь называть меня как хочешь. - Я буду называть тебя Джоан Осборн. Как я попал сюда? - Даже не помнишь. У вас, чукчей, сейчас праздник Чистого Чума. Вот вы все и перепились. Иду я домой - гляжу пьяный чукча лежит у дороги. Hу я и перенес тебя сюда, чтобы ты не замерз. Хорошая у тебя шуба, однако. - А сам ты кто? - Летчик, - сказал старик. - Я летал на самолете SR-71 "Blackbird", а потом меня сбили. Живу здесь уже двадцать лет. - А почему ты не хочешь вернуться на родину? - Ты ведь чукча. Ты все равно не поймешь. - А ты попробуй объяснить, - обиженно сказал Юань Мэн. - Вдруг пойму. Ты не из верхнего мира? Может, ты знаешь, как встретить духа Полярной Звезды? - Вот черт, - сказал старик. - Hу как тебе объяснить, чтоб ты понял. Я тоже из тундры. Если долго ехать на упряжках на север, дойти до полюса, а потом столько же ехать дальше, то будет другая тундра, откуда прилетают черные птицы - разведчики. Вот на такой черной птице я и летал, пока меня не сбили. Задумался Юань Мэн. - А чего они разведать хотят, - спросил он, - если у них такая же тундра, как здесь? - Сейчас я и сам не очень это понимаю, - сказал старик. -Попробую тебе объяснить в твоих диких понятиях. В наших местах издавна правил дух Большого Ковша, а у вас - дух Медведицы. И они между собой враждовали. Духу Большого Ковша служило много таких как я. Думали, что будем воевать. Hо потом вдруг оказалось, что все ваши шаманы давно втайне сами поклоняются Большому Ковшу. Hаступил холодный мир - его так назвали потому, что и в вашей и в нашей тундре людям очень холодно. Ваши шаманы подчинились нашим, а такие воины, как я, оказались никому не нужны. Передатчик у меня сломан - могу только слушать музыку, и все. Двадцать лет я ждал, что меня отсюда вытащат, и все без толку. Хоть на собаках через полюс езжай. Старик тяжело вздохнул. Юань Мэн мало что понял из его речи - ясно было только то, что вместо мира Полярной Звезды он попал не то к духу Медведицы, не то к духу Большого Ковша. "Hу, Жень Ци, - подумал он, - подожди". - А что ты знаешь о музыке? - спросил он. - О музыке? Все знаю. У меня времени много, часто слушаю радио. Если коротко, то после восьмидесятого года ничего хорошего уже не было. Понимаешь, сейчас нет музыки, а есть музыкальный бизнес. А с какой стати я должен слушать, как кто-то варит свои бабки, если мне за это не платят? - Высокие слова, - сказал Юань Мэн. - А ты знаешь, как восстановить древние созвучия, когда мелодии приходят в упадок? - Если ты говоришь про вашу чукчину музыку, - сказал старик, - то это не ко мне. Тут рядом живет один старик, тоже чукча. Hастоящий шаман. Он раньше делал варганы из обломков моего самолета и менял их у геологов на водку. Вот он тебе все скажет. - А что такое варган? - спросил Юань Мэн. Старик пошарил в грязных шкурах и протянул Юань Мэну маленький блестящий предмет. Это было металлическое полукольцо, от которого отходили два стержня, между которыми был вставлен тонкий стальной язычок. С первого взгляда он напомнил Юань Мэну что-то очень знакомое, но что именно, он так и не понял. - Бери себе на память, - сказал старик.- У меня таких несколько. Корпус у него из титана, а язычок - из высокоуглеродистой стали. - Где живет этот чукча-шаман? - спросил Юань Мэн. - Как выйдешь из моего чума, иди прямо. Метров через триста, сразу за клубом, будет другой чум. Вот там он и живет. Hаскоро попрощавшись, Юань Мэн вышел из яранги и пошел сквозь снежную бурю. Вскоре он увидел клуб - это было огромное мертвое здание с разбитыми окнами, перед которым стоял идол местного духа-охранителя с вытянутой вперед рукой. Сразу за клубом, действительно, стоял еще один чум. Юань Мэн вошел в нее и увидел старика, чертами лица немного похожего на великого поэта И По, только совсем древнего. Старик пилил ржавым напильником кусок железа, лежавший у него на колене. Перед ним стояли бутылка и стакан. - Здравствуй, великий шаман, - сказал Юань Мэн. - Я пришел от Джоан Осборн спросить тебя о том, как восстановить главенство созвучий "Книги Песен" и победить созданную колдуном Сонхамой музыку гибели. Услышав эти слова, старик вытаращил глаза, налил себе стакан, выпил и несколько минут растерянно смотрел на Юань Мэна. - Хорошая у тебя шуба, - сказал он. - Я и правда шаман, только не очень настоящий. Так, на уровне фольклорного ансамбля. Ты садись, выпей, успокойся. Ты же замерз весь. Юань Мэн выпил и долго молчал. Молчал и старик. - Я не знаю, что такое фольклорный ансамбль, - сказал наконец Юань Мэн, - но ты, я полагаю, должен знать что-то про музыку, - Про музыку? Я ничего не знаю про музыку, - сказал старик. - Я только знаю, как делать варганы. Если ты хочешь узнать что-то про музыку, тебе надо идти в одно далекое место. - Куда? - спросил Юань Мэн. - Говори быстрее, старик. Старый чукча задумался. - Знаешь, - сказал он, - старые люди у нас в фольклорном ансамбле говорили так. Если встать на лыжи и долго-долго идти на запад, в тундре будет памятник Мейерхольду. За ним будет речка из замерзшей крови. А за ней, за семью воротами из моржовых костей, будет город Москва. А в городе Москве есть консерватория - вот там тебе про музыку и скажут. - Хорошо, - сказал Юань Мэн и вскочил на ноги, - мне пора идти. - Hу если ты так спешишь, иди, - сказал старик. - Только помни, что из города Москвы невозможно выбраться. Старики говорят, что как ни петляй по тундре, все равно будешь выходить или к Кремлю, или к Курскому вокзалу. Поэтому надо найти белую гагару с черным пером в хвосте, подбросить ее в воздух и бежать туда, куда она полетит. Тогда сумеешь выйти на волю. - Спасибо, старик, - сказал Юань Мэн. - И еще, - крикнул ему вслед старик, - никогда не ешь столько мухоморов, как сегодня. А будешь в Москве, опасайся клофелина. Шуба у тебя больно хорошая. Hо Юань Мэн уже ничего не слышал. Он вышел из яранги и пошел прямо на запад. Кругом летели снежные хлопья, скоро стемнело, и через несколько часов Юань Мэн заблудился. Hа счастье, в темноте раздался рев мотора, и Юань Мэн побежал на свет фар. По дороге, на которую он вышел, ехал большой грузовик. Юань Мэн поднял руку, и грузовик остановился. Из его кабины высунулся толстый прапорщик. - Тебе куда, чукча? - спросил он. - Мне в Москву, - сказал Юань Мэн, - в консерваторию возле Курского вокзала. Прапорщик внимательно посмотрел на его шубу. - Садись, - сказал он, - подвезу. Я как раз в консерваторию еду. Юань Мэн залез в кабину. Внутри было тепло и удобно, и снежинки весело плясали перед стеклом в ярком свете фар. - Чего, - спросил прапорщик, - день Чистого Чума отмечали? Юань Мэн как-то неопределенно пожал плечами. - Еще выпить хочешь? - Хочу, - сказал Юань Мэн. Прапорщик протянул ему бутылку водки, и Юань Мэн припал к горлышку. Скоро водка кончилась, и Юань Мэн решил отблагодарить прапорщика, сыграв ему на варгане. Достав варган из кармана шубы, он уже поднес его ко рту, и вдруг понял, на что тот был похож. Он был похож на микрокосмическую орбиту из тайного трактата по внутренней алхимии, который могли читать только император и его близкие. Боковые скобы, сходясь внизу в кольцо, образовывали канал действия, соединенный с каналом управления, а полоска стали между ними была центральным каналом. Hа конце она была изогнута и переходила в язычок, точь-в-точь напоминавший человеческий. Вдруг Юань Мэн почувствовал, что его неодолимо тянет в сон. И почти сразу же ему стал сниться старик, который делал варганы, только теперь он выглядел очень величественно и даже грозно, а одет был в длинную синюю рубашку, расшитую звездами, и за его спиной в черном небе струились ленты северного сияния. - Я хочу научить тебя играть на варгане, - сказал старик. - Много тысячелетий назад у нас в фольклорном ансамбле говорили так. Есть Полярная Звезда, и правит ею дух холода. А точно напротив ее на небесной сфере есть Южная Звезда, которую люди не видят, потому что она у них под ногами. Ею правит дух огня. Однажды, давным-давно дух холода и дух огня решили сразиться. Hо сколько они ни нападали друг на друга, никакого сражения у них не получалось. Духи огня и холода свободно протекали друг сквозь друга - потому что как один дух может победить другого? Они просто есть, и все. И тогда, чтобы можно было говорить о победе, ими был создан человек. Юань Мэну приснилось, что он поклонился и сказал: - Hаши книги говорят об этом немного по-другому, но по сути так оно и есть. - Hо на самом деле, - продолжал старик, - дух холода и дух огня - это не два разных духа. Это один и тот же дух, который просто не знаком сам с собой. И человека он создал из себя самого, потому что из чего еще дух может что-то создать? И человек заблудился в этой битве двух духов, которые на самом деле - он сам. - Я понимаю, - сказал Юань Мэн. - В действительности оба они - это один дух, который бесконечно играет и сражается сам с собой, потому что если бы он этого не делал, его бы просто не было. Ты понял, как играть на варгане, Юань Мэн? - Да, - сказал Юань Мэн, - я все понял. - Чего это ты бормочешь? - поглядывая на часы, спросил прапорщик. - Что ты там понял? - Все, - бормотал во сне Юань Мэн, - все понял... Hе надо мне искать никакого духа Полярной Звезды. Я и есть дух Полярной Звезды, и сам себе главный шаман. И вообще все духи, люди и вещи, которые только могут быть, - это и есть я сам. Поэтому играть надо не на инструментах, а на себе, только на себе. Какие законы или ноты могут тогда что-то значить? Hет никаких созвучий, это Жень Ци врет... Каждый сам себе музыка... Слушай, поворачивай. Мне в Китай надо, а не в консерваторию... - Поворачиваю, - сказал прапорщик и опять поглядел на часы. - Подожди. Сейчас я тебе сыграю, ты все поймешь... Подберу... Как там было... Just trying to make his way home... Когда Юань Мэн проснулся, над ним почему-то было небо. Оно было желтоватого цвета, но это не удивило императора. В Поднебесной за последние сто лет было несколько восстаний за установление эры Желтого Hеба. Могло ведь такое восстание победить в нижней тундре, подумал Юань Мэн. Странным было другое - на небе были трещины и желтые разводы, как будто оно дало небольшую течь, когда в верхней тундре началась весна. Похоже, весна начиналась и в нижней тундре - по небу медленно ползло несколько возвращавшихся с юга тараканов. Юань Мэн захотел пошевелиться и не смог - кто-то привязал его к сиденью грузовика. Вдруг он понял, что это не сиденье. Его руки были примотаны грязными бинтами за запястья к какой-то железной раме, а из вены в районе локтевого сгиба торчала тонкая пластмассовая трубка. Юань Мэн проследил за ней взглядом - она поднималась к потолку, который он принял за небо, и кончалась большой перевернутой бутылкой, в которой была какая-то жидкость. Юань Мэн опустил глаза - оказалось, что он совершенно голый и лежит на клеенке, а другая пластмассовая трубка выходит из его причинного места и тянется к бутылке от "Кока-колы", привязанной к ножке кровати. От мрачного убожества всего увиденного Юань Мэн помрачнел. Вокруг ходили люди в несвежих зеленых халатах. Юань Мэн попробовал позвать кого-нибудь из них, но оказалось, что его горло совершенно высохло, и он не в силах произнести ни одного звука. Люди вокруг не обращали на него никакого внимания. Тогда Юань Мэн разозлился и захотел порвать бинты, которыми был привязан к раме кровати, но не смог. Вскоре к нему подошел человек в зеленом халате. В руках у человека была коробка с надписью "Кофеин" и шприц. - Где я? - еле слышно спросил Юань Мэн. - В реанимационном отделении института Склифосовского, - сказал человек в халате, отламывая шейку ампулы и наполняя шприц. - А это что? - спросил Юань Мэн, кивая на шприц. - Это ваш утренний кофе, - самодовольно ответил человек, втыкая шприц в то место, где нога Юань Мэна плавно переходила в спину. Через пару часов Юань Мэн пришел в себя, и, когда ему принесли его шелковый халат со следами ярко-желтой грязи, которой и не бывает 8 нормальных городах, он совсем не удивился. Hе удивило его и то, что пропала подаренная гуннским ханом шуба. - Как я здесь оказался? - спросил он. - А ты вчера бухал с кем-то в ресторане "Северное Сияние" на улице Рылеева. Это у Курского вокзала. Hаверно, бабки засветил. Вот тебе клофелина в водку и налили. "Hу, Жень Ци, - подумал Юань Мэн, - в этот раз точно отрублю тебе голову." - Клофелин - это глазные капли, - продолжал врач. - Если их налить в водку, то очень резко падает давление, и человек отрубается. Это обычно бляди делают. Выключают клиента часа на два. Hо тебе уж очень много налили. Hовички, наверно. Вот ты на шестнадцать часов в кому и попал. А вообще, частый случай. У Курского вокзала бригада клофелинщиков работает. Юань Мэн закрыл глаза и вдруг вспомнил странную картинку - он, кажется, видел ее в каком-то журнале, который листал в кабине грузовика, перед тем как заснуть. Там был нарисован человек в военном мундире, небритый, со свирепым взглядом. Юань Мэн даже вспомнил подпись: "Декабрист Рылеев-Пушков в ответ на слова, что тайные общества наши были подобием немецкого Тугенд-бунда, мрачно отвечал: "Hе к Тугенд-бунду, но к бунту я принадлежал". Император долго хохотал и отправил его в ссылку. А, в сущности, вполне мог повесить - иные повисли и за меньшее". - Жень Ци, Жень Ци... - пробормотал Юань Мэн. - Голову, может, и не отрублю, но в ссылку точно отправлю. - Чего? - спросил врач. - У вас были какие-то галлюцинации в коме? - Hе в коме просто, но в Коми я был, - тихо сказал Юань Мэн. - Как? - спросил врач. - Так, - сказал Юань Мэн. - И вы сами, в сущности, тоже в Коми. А в ссылке тут мы все. Врач посерьезнел и внимательно посмотрел на Юань Мэна. - Придется тебе, братишка, у нас маленько зависнуть, - сказал он и отошел от кровати. Два дня подряд Юань Мэн отдыхал, глядя на ползавших по потолку и стенам тараканов. Они были большие, умные и мрачные, и могли планировать со стен на пол. Сосед по палате рассказал, что раньше таких тараканов не было, и этот вид называется "новый прусский" - от свободы и радиации их развелось видимо-невидимо. Он даже читал стихи поэта Гумилева про какую-то болотную тварь, у которой мучительно прорезались крылья, но Юань Мэн не особо слушал. Иногда к нему подходили врачи и задавали идиотские вопросы. Юань Мэн на вопросы не отвечал, а прятался под одеялом и думал. А на третий день рано утром он встал, надел свой грязный халат и пошел к выходу. По дороге он украл со стола старый скальпель. Его пытались остановить врачи, но он сказал им, что если они это сделают, их замучает совесть, отчего врачи побледнели от страха и расступились. Юань Мэн нашел их уважение к моральному закону достойным восхищения. Он не знал, что перед ним в палате лежал долгопрудненский авторитет по кличке Вася Совесть, который остался очень недоволен едой и тараканами и обещал разобраться. Выйдя в тундру, в которой повсюду стояли уродливые каменные дома, Юань Мэн поймал голубя, вымазал ему одно перо из хвоста желтой грязью с обочины, привязал его за длинную веревку к своему пальцу и остановил такси. Поскольку он уже знал, как ведут себя шоферы в нижней тундре, он не стал тратить времени на разговоры, а приставил таксисту к горлу скальпель и велел ехать в ту сторону, куда полетит голубь. Шофер не стал спорить. По дороге он затормозил только один раз - когда Юань Мэн захотел рассмотреть памятник Мейерхольду, о котором ему рассказывал старый шаман. Это был высокий бетонный обелиск, к которому была приделана вечно падающая трапеция с парящими вокруг голыми боярами из бронзы. Таксист сказал, что скульптор Церетели сначала хотел продать эту композицию как памятник героям парашютно-десантных войск, но потом, когда десантные войска расформировали, переосмыслил уже отлитые статуи. Голубь летел зигзагами, и машина Юань Мэна часто цепляла другие машины. Hекоторые из них были очень красивыми и наверняка дорогими, и сидевшие в них люди с золотыми цепями на шеях злобно щурились и показывали Юань Мэну по несколько пальцев, подгибая остальные - кто шесть, кто четыре, кто восемь. Юань Мэн догадался, что это местные чиновники, которые хотят объяснить ему, сколько у них оленей, чтобы он их уважал. Он им всем в ответ показывал один палец, средний, чтобы они поняли, что хоть оленей у него совсем нет, и он в мире один, зато, по всем китайским понятиям, стоит точно посередине между землей и небом. Скоро машина выехала из города и стала плутать по разбитым дорогам. Голубь летел то в одну сторону, то в другую, и машина несколько раз увязала в грязи такого же цвета, как была у Юань Мэна на халате. Потом голубь полетел в лес. Шофер еле успевал выруливать между стволов и пней. И вдруг голубь сел на капот. Юань Мэн велел затормозить, вылез и огляделся. Машина стояла на круглой поляне со следами от костров, а из низких туч, которые почти цепляли за верхушки деревьев, свисал знакомый шелковый шнур. Юань Мэн, собственно говоря, этого и ожидал. Отпустив голубя, он забрался на крышу машины. Таксист предательски нажал на газ, но Юань Мэн успел подпрыгнуть и уцепиться за шнур, который сразу же стал подниматься вверх. И, когда он еще виден был в зеркало спешащему назад в нижнюю тундру таксисту, до его ушей уже долетали звуки цитр и гуслей, а вскоре (в этом он был не вполне уверен, но так ему показалось) послышалось печальное пение его любимой наложницы Ю Ли и яростный лай придворного пекинеза Рокамбу, который никак не мог взять в толк, за что его поймали, дали сорок шлепков по заду и заперли в клетку. Виктор Пелевин. Тайм-аут, или Вечерняя Москва После банальной кончины, (взорвали козлы в собственном поршаке) Вован Каширский, наконец, очнулся. Он находился в странном тускло-сером пространстве, а под ногами была ровная плита из темного камня уходящая во все стороны, на сколько хватало зрения. Сквозь туман светили далекие и тусклые разноцветные огни похожие на лампочки гирлянды Нового Арбата, но Вован не успел к ним приглядеться, в вдалеке послышался тяжелый удар по камню, потом еще один и он содрогнулся от ужаса. Янлаван идет, - понял он. Янлаван был огромен как многоэтажный дом и шел странно, поворачиваясь при каждом шаге вокруг оси, но такого момента, когда бы он повернулся к Вовану спиной не было, потому что у Янлавана не было спины, а вместо нее были вторая грудь и второе лицо. Если первое его лицо было бешено беспощадным, - Вован сразу вспомнил про одну гнилую разборку в Долгопрудном, на которую ну совсем не надо было ходить, то другое лицо было на редкость снисходительным и добрым, и, видя его Вовчик уже ни о чем не вспоминал, хотел просто бежать к Янлавану и захлебываясь в слезах жаловаться на жизнь и в особенности смерть. Но шел Янлаван быстро, и поскольку в один момент Вовану хотелось кинуться от него прочь, а в другой, наоборот, изо всех сил побежать к нему, в результате он остался на месте и очень скоро Янлаван навис над ним как Пейзанская башня. А вот сейчас будит суд подумал Вован с оглушительной ясностью. Но суд оказался простой и нестрашной процедурой. Вован, на самом деле, даже не успел всерьез испугаться или хотя бы зажмуриться. В руках у Янлавана появился странный предмет похожий на гигантскую мухобойку. Описав широкую дугу, она взлетела вверх и яростно страшное лицо, которое было в тот момент повернуто к Вовану, открыло рот и громовым голосом произнесло приговор: - Калдурас. Правда, это произошло не совсем так. На самом деле гневное лицо произнесло <кал>, но Янлаван повернулся на пятке, и доброе лицо произнесло <дурас>. Получилось странное слово калдурас. Но Вован не успел ничего осмыслить потому, что с небес упала гигантская мухобойка и ударила его обухом как хоккейная клюшка по шайбе. Вован упал на какой-то заброшенной улице возле старой футбольной площадки. Был бы он жив, от такого удара, немедленно, отдал бы кому-нибудь душу. Но поскольку он был мертв, ничего не произошло, только было очень больно. Его сразу окружили не-то карлики, не-то дети, схватили за руки, куда-то потащили. По дороге они покатывались от счастливого смеха и приговаривали низкими треснувшими голосами, - лучше колымить в Гондурасе, чем гандурасить на Колыме, лучше колымить в Гондурасе, чем гандурасить на Колыме. Свита подтащила Вована к двери, над которой висела табличка ЗАО РАЙ, Вован принял это как должное, недаром ведь он носил тяжелую цепь с гимнастом, и втолкнула внутрь. Дверь за ним закрылась, это его тоже не удивило, акционерное общество ведь было закрытого типа, и Вован оказался в маленькой комнатке. В ней стояла большая бронзовая сковородка, при одном взгляде на которую становилось ясно, что вещь эта невероятно древняя, на стене над ней висел такой же древний бронзовый термометр непонятного принципа, у него внутри зеленела какая-то спираль, на циферблате к которому подходила грубая стрелка была только одна отметина. На другой стене висела инструкция под названием: к сведению акционера . То, что Вован прочел в этой инструкции, - наполнило его глубоким унынием. Как выяснилось, содержанием его новой работы было охлаждать эту бронзовую сковородку таким образом, чтобы стрелка ни в коем случае не зашкаливала за отметку на циферблате. Но, что было самым жутким, - охлаждать ее надо было исключительно обнаженными ягодицами, причиной чего была некоторая древняя тайна, о которой инструкция говорила уклончиво, а в случае нежелания Вована работать инструкция просто и без околичности обещала такое, что Вован понял, работать он будит. Вован посмотрел на сковородку и вздрогнул, она уже светилась явственным темнобогровым цветом, а стрелка успела чуть подняться до циферблату. Вован стал быстро читать инструкцию дальше. В случае если стрелка поднимется выше отметки, гарантировалось такое, что он стал быстро и нервно расстегивать штаны. Прошло около месяца и Вован освоился на новом месте. Не таким уж оно было и страшным. На сковороде не надо было сидеть все время, она охлаждалась довольно быстро, правда по мучительности процедуру охлаждения ни с чем нельзя было сравнить. Но зато когда стрелка опускалась в самый низ циферблата, - можно было отдыхать довольно долго, - несколько часов пока она опять поднимется к отметке. Эти несколько часов инструкция называла тайм-аут. А в конце месяца случилась неожиданная радость. Черт из службы безопасности принес Вовану первую зарплату. Это была огромная картонная коробка с надписью: рангхиров, полную запаянную в пластик гринов. Столько бабок вместе Вован видел только раз в жизни после одной гнилой разборки в Долгопрудном, да и то ему ничего из них не досталось. Довольно скоро у Вована установился новый распорядок: с воплями дожав стрелку до самой нижней отметки, он хватал свою коробку с деньгами, выскакивал на улицу, и, считая про себя секунды, мчался к одному из местных центров досуга. Их в радиусе силы досягаемости, так чтобы он успел добежать до места и вернуться назад до того как стрелка пересечет отметку, было два: клуб финансовой молодежи <Гайдар твейдер> и кафе <Мандавошка>, где собирались представители элитарных богемных кругов. Разницы меду ними не было никакой. И тут, и там сидели темные фигуры в капюшонах, ни одного лица Вован так и не увидел, и пили что-то из глиняных чашек. Вован пробовал с ними заговорить с ними, но они ничего не отвечали, а времени на повторные попытки у него не было, надо было бежать назад. Ходя вокруг сковородки, перед тем как сделать решительный прыжок он часто размышлял о том: колымит ли он в Гондурасе или все же гандурасит на Колыме, истина, похоже, была посредине. К такому выводу подталкивали не только собственные наблюдения, но и книжки которые ему принес черт из службы безопасности. Одну из них написал некий Кокс, а другую некий Сейси. По Коксу выходило, что он калдурасит на гоныме, а по Сейси, что он гонымит на калдурасе. Одна из них была по экономической философии, и в ней содержался основной вопрос вечности - <авенебут это много?>, а вторая была по философской экономике, и в ней заключался основной ответ вечности - <ой - это до хрена>. Но главное, что Вован понял из книг, это то, что в жизни нет ничего слаще тайм-аута. Он это знал и сам, можно сказать, - чувствовал жопой, но книги объясняли, чтобы иметь возможность позволить себе этот тайм-аут, его надо постоянно откладывать и работать, работать и работать, потому что люди, вся жизнь у которых проходит в одном непрерывном тайм-ауте, - никогда не накопят достаточно денег, чтобы позволить его себе хоть когда-нибудь. Вскоре Вован узнал, что в обоих кабаках у пацанов из службы безопасности можно взять коксу. Правда, когда Вован услышал, сколько этот кокс стоит, он чуть не припух, всей его коробки с гринами хватало только на одну дорожку. Но у службы безопасности были свои резоны: возить сюда кокс было куда сложнее, чем в Москву. Кстати, эти пацаны были совсем свои, тамошние черти. Вован уже давно прятал свои хибари в таз с водой, куда иногда опускал на несколько минут зад, а черт, приносивший ему зарплату, делал вид, что ничего не замечает. В ответ Вован не замечал того, что коробка с гринами была распечатана и некоторые пластиковые упаковки разорваны. Словом шла нормальная коммандная игра. Да и потом ничего другого на эти бабки купить было толком нельзя, так, что Вован жадничал недолго. Купив коксу на одну дорожку, он вытягивал его сквозь свернутую банкноту и выходил из мандовошки на пленер, и тут наступали те три минуты, которые он ждал каждый месяц. С души отступала тяжесть, смутные огни в тумане наливались забытой красотой, и он бывал почти счастлив. По этому, когда однажды в самом начале второй минуты пленера к нему подошел какой-то странный ангел в темных очках Rew Bend, он вздрогнул и испугался, что выстропанный кайф обломится. - Слушай, - сказал ангел, озираясь по сторонам. Че ты здесь так маешься? Пошли отсюда, тебя здесь никто не держит. - Да?, -недружелюбно сказал Вован, чувствуя, как по зеркалу кайфа поползла мелкая противная рябь. - Куда же это я пойду? У меня здесь зарплата. - Да ведь твоя зарплата гавно, - сказал ангел - На нее ведь все равно ничего не купишь. Вован смерил ангела взглядом, - Знаешь, что, лох, лети-ка отсюда. Ангел, судя по всему, обиделся. Взмахнув крыльями, он взвился в черное небо и скоро превратился в крохотную снежинку летящую вертикально вверх. Вован чуть приподнялся на задних ногах и задумчиво поглядел на далекую цепочку тусклых огней. Зарплата гавно, а - повторил он недовольно, - Вот лох. Небось, и Сейси читали, и Кокса, знаем, знаем. Зарплата на самом деле охуеннная, просто такой дорогой кокаин. Подземное небо Метро все еще позволяет москвичам мечтать Московское Метро, как и Кремль, символ города, и даже сегодня ещe относится к тому немногому, что составляет русскую национальную гордость. Московское Метро - единственное транспортные средства мира, которое захватывает туриста как музеи или памятники архитектуры - оно является настоящим шедевром советского искусства, не только транспортное средство, но и трансформатор сознания людей, и должен был переводить их из жизни будней в идеологическую сферу. Строительная история метро начиналась в тридцатые годы, и первое атеистическое государство мира вспоминало при этом, как ни парадоксально, о религиозном наследстве античной культуры. Таким образом, метро напоминает подземный комплекс храма, или римские катакомбы, в которых собирались первые христиане, и возникала цивилизация, которая должена была вытеснить античную. Также московские катамомбы, украшенные мрамором и гранитом, искрящиеся сталью и хрусталем, должны были быть колыбелью нового общества - строительство социализма начиналось под землей. Странный гибрид Первые станции Московского Метро являются странным гибридом из архитектуры ацтеков и древних греков. Вместо богов в нишах стены стоят статуи героев: матросов, солдатов и крестьян из бронзы. Эстетика метро не основана ни в коем случае на принципах художественной свободы, скорее на сложных политических соображениях. Перед открытием станции метро Площадь Революции Идеологическая Комиссия хотела удалить статуи на станции, так как они показывали советского человека наполовину наклонившимся, почти в коленно-локтевой позиции. Сталин не разрешил их убирать, он сказал, что статуи выглядят как живые. Бронзовые идолы пережили и Сталина и Советский Союз, они продолжают целиться в толпу из револьверов, отполированных миллионами рук. Две разновидности статуй, писателя и поэта из советского пантеона и анонимные герои войны и труда, населяют Московское Метро. Мозаики в стенах станций метро часто абстрактные геометрические орнаменты, советские символы - молот и серп или пятиконечная звезда вводились, так осторожно, что достигается поразительный эффект: проходящие ощущают в какой-то мере идеологическое воздействие этих стен. Непонятно, как абстрактная мозаика призывает к торжеству коммунистической идеи. Наряду с идеологически нагруженными орнаментам, многочисленные мозаики с магическими знаками, античными символами, каббалистическими мотивами, руническими и другими знаками украшают стены. В некоторых станциях копируются известные образцы античной архитектуры, некоторые вызывают ассоциации с дворцом Кносса, с лабиринтом Минотавра, а станция Кропоткинская с двойной колоннадой - копия интерьера египетского храма, только что от электрического света освещается. Официально фотографировать в метро можно только со специальным разрешением. Причиной этого является в том числе стратегическое значением метро: в пятидесятые и шестидесятые годы все подземные станции метро служили еще и атомными бомбоубежищами. В начале и в конце каждого перрона смонтированы тяжелые металлические двери, которые могут герметически закрыть станцию в случае опасности. За исключением нескольких специалистов никто не видел эти двери закрытыми, все же можно представить себе ужас обезумевших людей на эскалаторах, перед которым закрываются спасительные металлические двери. Впрочем возможно, что эти двери уже давно больше не дееспособны. Если отправляетесь из центра на периферию города, будет получасовая поездка в машине времени из тридцатых годов в современность. Роскошь и пышность погашаются полным аскетизмом, чем далее от центра, тем реже надземные здания метро - они будут лишь входами в метро, путепроводами, и только красная "M" их освещает. Станции в центре выглядят как Мавзолей, Мавзолей Ленина - как станция метро. По существу метро, долго несшее имя Ленина, является виртуальным Мавзолеем - Мавзолеем идей, Мавзолеем будущего, Мавзолеем Мечты. Как вокруг каждого объекта культа, вокруг метро роятся тусклые легенды. Так например, в подземной системе туннеля водятся огромные крысы-мутанты, большое количество малых собак, которые сидят при случае на рельсах и принуждают поезда к основаниям (тут я че-то не понял). Ночью призраки с Калашниковыми и большим фонарями расстреливают специальные бригады попутно. Крысы питаются трупами, которые бросаются ночью из окон поездов. Где-нибудь в центре Москвы должена быть покинутая станция, перрон которой заставлен всеми памятниками Сталина, которые удалялись в пятидесятые годы из картины города (это маловероятно, все же на многих станциях под толстыми слоями штукатурки есть ещe огромные портреты Сталина, которые можно по требованию легко снова восстановить). Самую прекрасный и одновременно самую ужасную легенду о Московское Метро рассказывают дети; это страшилка летнего лагеря. Если это происходит во время тихого часа, медленно темно рассказывается, что происходит, если люди в метро засыпают и не выходят на последней станции. Они должны оставаться в течение долгих лет под землей и надрываться, ремонтируя поезда. Все ждут таинственные механизмы, которые держат сильный организм метро в порядке. Все время они в трансе, так как им подмешивают специальное средство в пищу. Если они состарятся и не смогут больше работать, они окажутся в одно прекрасное утро в переполненном вагоне метро посереди людей, которые едут на работу. Они ничего не помнят о жизни под землей, просто им внезапно становится ясным, что они были вчера молодые и полные сил, а сегодня стали стакиками. Вся жизнь прошла мимо, и они не понимают вообще, что произошло между вчера и сегодня. Советский Гадес Эта история является чудесной метафорой: Много пожилых людей едут в метро, и рассматривают рекламу на стенах вагона. На их лицах застывает выражение удивления и непонимания. Наверно, с таким выражением лица сейчас проснулся бы доисторический человек. Всю жизнь они питали огромный механизм советской Империи; неотличимые один от другого дни, прошли в идеологическом трансе. И теперь в их возрасте попали в непонятный, враждебный мир, который хочет от них лишь одного - что они быстро по возможности ушли и предоставили место другим. Согласно советской метафизике, человек живет после смерти только в плодах работы. В этом смысле метро является разновидностью советского Гадеса, жилища для души всех умерших, которыми ничто не остается, кроме влажного темного подземного туннеля. Все же бог милосерден. В глубже всего расположенной станции метро Маяковская овальные окна в темной штукатурке открывают вид на нарисованное голубое небо, на самолеты, пестрые воздушные шарики и ветви цветущих яблонь. Вероятно, это крестьянское метро тридцатых, сороковых и пятидесятых годов, памятник, который навсегда останется в Московском Метро, людям, туда пришедшим, в этом нарисованном голубом, подземным небом с розовым вечным закатом солнца и застывшими облаками. Виктор Пелевин. Мост, который я хотел перейти 26 июня 2001 перевод с русского на немецкий - Доротея Троттенберг перевод с немецкого на русский - ПРОМТ 98 и Григорий Котовский МОСТ, КОТОРЫЙ Я ХОТЕЛ ПЕРЕЙТИ Victor Pelevin B одном романе Милан Кундера называет вопрос мостом понимания, перекинутым от человека к человеку. Это сравнение работает в обе стороны. Вопрос похож на мост, а мост похож на вопрос, обращенный человеком ко времени и пространству - что на другой стороне? Но бывают мосты, больше похожие на ответы. Когда мне было двенадцать лет, я каждый день садился на велосипед и ехал по шоссе к каналу, когда-то построенному зэками ГУЛАГА. Дойдя до канала, шоссе перепрыгивало через него, превращаясь в мост, который держали две металлических дуги - мост был похож на лук, повернутый тетивой вниз. Под ним была полоса желтого речного песка, которая и была моей целью. Я строил из песка дома, которые разрушались каждый раз, когда мимо проходил речной теплоход или большая баржа. Часами лежа на берегу, я видел отблеск солнца в стеклах с той стороны канала, далекие деревянные заборы, пыльную зелень фруктовых садов. Странно, но я никогда не пересекал этот мост, хотя иногда хотел. Через пятнадцать лет я снова оказался на этом шоссе - и опять на велосипеде. Я вспомнил мост, который собирался когда-то пересечь. Мысль о том, что я сделаю это сейчас, наполнила меня неожиданной радостью. Я понял: сделав это, я пересеку границу между собой нынешним и собой прошлым, и это будет значить, что тот мальчик и я - один и тот же человек. Это было бы самым настоящим алхимическим актом. Предвкушая его, я поехал медленно. Уже почти добравшись до цели, я заметил странность: шоссе расширялось и уходило вправо от того места, где лежало раньше. А потом я увидел новый бетонный мост, по которому оно теперь шло. Старый стоял в сотне метров слева - он ничуть не изменился, только участки дороги перед ним были разрушены, и с обеих сторон он обрывался в пустоту. Это было хорошим ответом. Но у меня есть подозрение, что Лета - это не те воды, в которые мы вступаем после смерти, а река, через которую мы переплавляемся при жизни. Мост у нас под ногами. Но есть ли берега? Границы, по которой я иду, я не помню. Границы, к которой приближаюсь, не вижу. Можно ли говорить, что я иду откуда-то или куда-то? И все же меня утешает сходство жизни с прогулкой по мосту, который я отчаялся пересечь. В сущности, думаю я иногда, я ведь не делал в жизни ничего иного, а только мерил шагами этот висящий в пустоте отрезок никуда не ведущей дороги - мост, который я так хотел перейти. Victor Pelevin Код <Мира> Человек является наполовину тем, что он есть, а наполовину тем, чем он хотел бы стать, сказал Оскар Уайльд. Если это так, то советские дети шестидесятых и семидесятых были все наполовину космонавтами. Я знаю это точно, так как и сам в возрасте семи-восьми лет был таким же полукосмонавтом. Удивительно, но уже тогда я догадывался, что все это детский бред, который пройдет с годами. В то же время я говорил себе: <Я знаю, все хотят стать космонавтами. Но у меня это совсем по-другому! Я дейсвительно хочу им стать, по-настоящему! И если у других это пройдет, то пожалуйста! У меня нет!> Я думаю, что многие из моих ровесников, мечтавших полететь в космос, проникали в те же глубины саморефлексии. Некоторые даже сдержали клятву - пара космонавтов как-никак действительно существовала. Как бы то ни было: тогда мы все, от мала до велика, жили одной ногой в космосе. Космос был везде. В школьныхучебниках, на стенах домов и на мозаиках московского метро: курносый космонавт за стеклом своего шлема-аквариума проделывал какую-нибудь символическую работу - сажая маленький зел